Вернуться весной

Ундервилль, приют Гауса Фабеля,  Германия, 1954 год.


Мне трудно передать, что я сейчас чувствую по настоящему. И как всё может измениться за пару часов. Раньше, мне было смешно наблюдать, как мои сверстники ведут после отбоя дневник. Вооружаются лунным светом, что бьёт? в маленькую щель, и тщательно пишут всё, что произошло за день. Интересно.., что они там могли написать ммм? Думаю, история о том, что тут давно поселился голод и спасает только тепло, ни кого не удивит. И рассказы про холодную, мутную воду в миске с чешуёй рыбы, что гордо носит название суп тоже. Сколько бы ты не насиловал бумагу своей писаниной, в желудке не появляется чувство сытости. А клеевая каша из крупинок перловки и двух столовых ложек столярного клея, не становится съедобнее. Наверняка большую половину здесь из нас, спасает надежда, самый большой самообман в жизни. Так или иначе, это всё, что у нас есть. Единственным, чем можно поделиться это мыслями и грязью на дне карманов одежды. Может быть верой во что-то. Да вот только жаль, что здесь нету церкви, мне бы многое хотелось рассказать небу.
Я провёл здесь в этом приюте, двенадцать лет. Моё чувство достатка вполне оправданно и замазано толстым слоём удовлетворения. Не скажу, что я нашёл тут друзей или почувствовал приторный вкус того, что я кому-то нужен. Скорее всего, безвыходность сама всё решила за меня и устроила свой праздник. Благодаря ей, я научился рассуждать, а самое главное задумываться. От того, я быстро глотал знания и читал книги, что даёт приют. Скорее всего, я понял, что такое честное слово и те принципы, что делают из тебя человека.
В те дни, когда  нас наряжали в чистые фланелевые рубашки, давали белые гольфы и говорили, что сегодня какой-то праздник, я тщательно настраивался. Хорошо понимал то, что сегодня придёт плотный, бездетный ряд фролин. Они будут мило кривить фарфоровые рты, хлопать пустыми глазами сквозь туманные пенсне и выбирать. Выбирать нас, как цветы в магазине. У них свои критерия красоты и эталоны приемлемого кандидата. Уверен и в том, что за лучшего будут бороться. Возможно, уладят в марочном эквиваленте, а возможно устроят показуху в кабинете фрау директора. С рвением волос, воплями, драками, кинутся во все тяжкие. Глядишь, там и выберут. Потому, я отлично понимал, что я должен выглядеть хуже всех, позорней и постыдней. Грязные ногти.., результат проведённых пальцев по кантику стены в коридоре. Спущенный, порванный гольф или сопливый вид. Жёлтая, показная улыбка и тупой взгляд на обувь.  Всё это помогало мне. Помогало уйти от выбора холодных женщин и пустотелых мужчин с потными руками. Но как я могу поменять настоящее, то тепло, что окружало меня до шести лет, на искусственное?! Это было бы несправедливо и даже бесчувственно по отношению к тем, кто любил меня. Моим родителям.
Это был сорок второй год, я хорошо помню тот день. Когда я тихо стоял у окна и ждал возвращения своих родителей. Они ушли в магазин, что чуть дальше нашего дома, ушли за подарком мне. В тот утро, был мой любимый день. Солнечный апрельский день рождения, мой праздник. Я ждал с нетерпением появления родителей. Казалось, что они вот-вот появятся, с перевязанной пышной ленточкой коробкой, в которой долгожданный подарок. Мои щёки слипались от радости и сводили радужные ямки рта, мне просто не стоялось на месте. В каждом прохожем я видел, их и чуть было не рвался выбежать на улицу. Мне хотелось выразить одним словом, всю мою привязанность и детскую любовь к родителям. В комнате мамы и папы, я на зеркале нарисовал слово" спасибо " и радостный убежал в свою комнату.
Резкий свист разорвал тишину, звук сужался и становился колющим, жалящим слух и воображение. Наш маленький городок внезапно бомбардировала вражеская эскадра английских, самолётов. Наш город, был абсолютно не защищён. Через десять минут всё закончилось. Земля утонула в осколках и захлёбывалась в удушающем, плотном облаке. Я очнулся  в военном госпитале, среди множества бесформенных и покалеченных тел. Постоянное движение, крики, суета сестёр милосердия удушала меня, это место - пропитано смертью. Было трудно дышать, а кашель пронзал меня изнутри, я постоянно терял сознание.
Лишь через неделю, от нашего немецкого солдата, я узнал.., что тот маленький магазинчик смело начисто. И вместе с ним половину города, и окраину. Большая часть нашего населения погибла при первой же атаке, оказывается, город бомбили два раза. Может быть, это и неправильно, что я остался. В тот момент, единственной правдой была крепкая рука солдата, что гладила моё лицо. Он сказал, что я должен жить и помнить своих родителей, маму и папу. Последние куски моих тускнеющих надежд рухнули, плотно осев в подсознании. В свои шесть лет я понял, что рядом со мной никогда не будет их.., моих родителей. При этих мыслях, меня кидало в озноб, сон и кому. Я всё время ждал, что они вернутся ко мне, но они.., не пришли. Не пришли и до того момента, когда зимой я стоял на пороге госпиталя, а мою руку держала фрау воспитательница из приюта Гауса Фабеля. Больше всего, мне хотелось просто попрощаться с ними и в последний раз крепко утонуть в их любви. 
Именно зимой фрау воспитательницы решили, что у меня настоящий день рождения. Я не стал отпираться и спорить с ними, здесь это не приветствуется. В отличие от жёсткой дисциплины, и порядка, которые прикрыты за плотным одеялом милосердия с их стороны. От того, я сам для себя праздную свой день. Единственное, что у меня осталось и будет. Я не хочу менять свой образ, преданность, а тем более делить это с чужими для меня дядями и тётями, что стремятся усыновить кого - либо.
Я живу, одним днём и жду, когда оковы вечного страха падут на землю, и меня выпустят отсюда. Меня определят, в какую - либо школу, выделят немного денег и отдадут свободу. Мою свободу в восемнадцать лет. Выпустят зимой, этого года и у меня будет настоящий документ на свою жизнь - паспорт. Наверно тогда, я впитаю сладкий, морозный воздух и скину обязательство масок, что всё это время носил в приюте Фабеля. У меня будет свой, настоящий праздник, без притворства и мнимых поздравлений.
Но с начала, я схожу в церковь и там, останусь перед книгой воспоминаний о моих родителях. Наверняка, они ждут, когда я с ними свободно и откровенно поговорю. Я расскажу им, как я был предан им, что моё слово сдержанно, и я к ним вернулся. Что нашёл то зеркало с последними словами любви на нём для них. Как ждал во сне, его отражение в котором видел улыбку мамы и слышал любимый голос отца. Я пообещаю, больше никогда не расставаться с ними, а свой день рождения отдать всецело им. Мой первый праздник с родителями вместе, после нескончаемых верениц тоски и безмолвия.

Из дневника Аделя Заера, 23 сентября 1954 года.

Эпилог

Адель Заер с отличием окончил высшую школу финансов в Берлине в 1961 году. Он вернулся в свой маленький городок Изендорф, что на юге Германии. В 1969 году Адель становится главой одного из крупнейших банков Германии. Он отреставрировал приют сирот Фабеля в Ундервилле, вскоре там же построил церковь и часто приезжал туда к детям. Эти дни оседали марципановыми блёстками счастья и праздника у детей. Адель стал любимым отцом многих, кто, как и он начал, свой путь с этого приюта.
Он умер в мае 1972 года. Умер в машине, когда ехал на большой праздник по случаю выпуска многих детей из приюта в новую жизнь. Через неделю он должен был лечь в больницу на тяжёлую операцию, по удалению осколка, полученного в детстве в 1942 году.
Вскоре приют майора Гауса Фабеля, переименовали в приют Аделя Заера. А на деньги бывших выпускников приюта, построили аллею и установили памятник. Этот памятник, хранит в себе слова " Я хочу, чтобы ваш праздник не кончался. А. Заер 1936 - 1972 год "