Обида

Павлик подтянулся на руках и лег животом на широкий подоконник. Он открыл настежь створки окна и пальцами ухватился  за край карниза. Теперь ему было удобно, и теплый ветерок обдувал волосы.

Павлик жил на втором этаже. Сверху был хороший обзор, хотя, в
общем ,смотреть было не на что. Напротив такая же пятиэтажка. И двор между домами с куцыми деревьями, и земля, где поросшая травой, где желтеющая песком. Там была когда-то песочница для малышей. Но деревянную её конструкцию разобрали и куда-то уволокли по частям, а песок растащили по двору. В песочной пыли теперь рылись куры и справляли свои нужды кошки. Под  деревьями стояла пара скамеек. Пока они не повторили судьбу песочницы, может из-за того, что их охраняли бдительные старушки, которые любили вечерами посидеть на них и почесать языки. Днем обычно  скамейки пустовали или малышня раскладывала на них своих кукол и самозабвенно играла.

Павлику нравилось наблюдать за скамейками, то есть за теми, кто на них располагался. Вот уже второй день на скамейке с книжкой сидела девчонка, его ровесница, примерно лет четырнадцати. Она сидела, уткнувшись в книгу, и по сути, лица ее Павлик ни разу не видел. Но ее волосы, затянутые в хвостик, какой-то своей детскостью и беззащитностью располагали к себе. Она все время была одна, без подруг.

Окно Павлика смотрело прямо на скамейки, где сидела девчонка, но она до того была увлечена книгой, что присутствие кого-то сверху не чувствовала. Павлику казалось, что он не дышит, чтобы не обнаружить себя, но замечал, что за три дня книга была почти прочитана. Непрочитанные страницы таяли и таяли. А будет ли девчонка читать под его окном следующую книгу, неизвестно?

Паренек решился. Кашлянул для привлечения внимания. Затем, чуть подрагивающим голосом, громко, как ему казалось, спросил:

- Интересно?

Вновь повторил:

- Интересная книга?

Девчонка даже не встрепенулась, только движением руки смахнула какое-то насекомое с  волос. Павлику показалось даже,  она  дает ему понять, что это он назойлив. Он покраснел и сполз с подоконника в свою инвалидную коляску. Мысль лихорадочно заработала. Может быть, она видела его, гулящим у подъезда или, когда отец вез его на коляске по тротуару. А потом узнала  в окне и теперь не хочет знакомиться с инвалидом.

- Ну и оставайся со своей книгой! - сердито проговорил Павлик и снова покраснел, тревожно заглянув в окно, вдруг она услышит. Но девчонки не оказалось на скамейке.
 
- Ну и черт с тобой! - зло выдохнул Павлик, сжав в ниточку губы.

Два дня он специально не выглядывал в окно, чтобы даже не думать об этой задаваке. На третий - не выдержал и открыл створки. Она снова сидела на скамейке уже с другой книгой, которая была еще толще. Он для интереса стукнул створками. Но никакого результата. Ей было наплевать на него. Павлик даже задохнулся от ярости, что с ним никогда не бывало. Громко и отчетливо он произнес так, что,  наверное, весь двор услышал:
- Ну и чего ты тут прилипла? Глаза мозолишь!

Девчонка продолжала себя вести так, будто это не к ней относилось, даже глаз от своей книжки не подняла. Павлик уже  с ненавистью смотрел на ее спокойную позу и на то, как она аккуратно перелистнула страничку и даже для интереса не взглянула вверх.
- Ну и вали отсюда! - эти слова были так грубы и тяжелы, что Павлик никак даже не ожидал их от себя. Если бы они могли превратиться в нечто материальное, то крепко бы стукнули бедную девушку. Но она продолжала игнорировать Павлика

Так продолжалось довольно долго, Павлик собирался уж было кинуть чего-нибудь вниз, чтобы неповадно было этой гордячке. Самолетик, что ли соорудить из бумаги, подумал он. Пока  раздумывал, непонятно откуда к девушке подошла женщина лет сорока. Девушка посмотрела на нее, отложив книгу на лавочку. И вдруг Павлик сжался весь.  Женщина стала жестами разговаривать с девушкой, быстро-быстро двигая пальцами.
- Боже мой! - Павлик сполз с подоконника, зажмурив глаза. Ему казалось, что задыхается, он не испытывал такого еще ни разу в своей жизни. Машинально, не чувствуя боли он стал колотить по подоконнику. На стук прибежала его мать:

- Павлик, чего стряслось?

Он не мог ничего сказать, в глазах стояли слезы отчаяния и стыда за самого себя.