Ч. 10 На правом берегу

    
На правом берегу.

   
       ...Кидань-хан не намерен был разорять город, тем более, что крепость сдалась без кровопролития. Намереваясь стоять в долине зиму, он понимал важность жизнеспособности этого большого поселения. Отсюда кочевники должны будут взять как можно больше припасов и оружия, а значит, кузни и сборщики налогов должны по-прежнему в городе работать. Опасаясь лишь выходки с побегом прежнего хозяина крепости, Кидань-хан разослал в свои отряды приказ найти Шуа-хана. Первые дни поисков ничего не дали.
       …В это время люди,посланные в город наместником, благополучно отыскали возможность переправиться через реку. Всю ночь они неторопливо собирались в дорогу, вооружившись ножами, луками и припасая только самое необходимое: немного еды, одежду для девушки и побольше стрел. К утру, попрощавшись, двинулись в путь. Никита вызвался провожать их до реки. Из города выходили не через ворота, а через вал в неприметном месте, затем по зарослям низкорослого дубняка спустились в лог. Низиной в сумерках к самому рассвету выбрались к реке, где среди деревьев совершенно незаметно для постороннего глаза, чуть приподнятым носом упираясь в черёмуховый ствол, стояла узкая, более двух саженей в длину, лодка. В её борта, на пару ладоней приподнимающиеся над поверхностью реки, легко огибая течением, плескалась рыжая вода. В лодке на корточках сидел маленький человек с длинным шестом. Смуглое, почти детское лицо его ничего не выражало, но в раскосых глазах металось беспокойство и настороженность. Человек был одет лишь в бесформенную длиннополую рубаху из рыбьей кожи, подхваченную на худых бёдрах грязной бечевой. Над бритым лбом на затылке торчала неопрятная тугая косичка, босые ноги побелели от воды, плескавшейся на дне лодки, тут же плавали весло и две связанные лопатки, должно быть тоже для гребли. На коротком шесте, служившем для лодки мачтой, повисла мешковина немудрёного паруса, рядом болталась пара обуви из овечьей кожи и берестяная шапка, какую можно часто встретить на головах удэ – людей леса или земледельцев долины.
       - Его человек-угди, – пояснил коротко Тимоха. – Вода живи, вода ходи, вода еда давай, всё вода. Его всё понимай, но молчи. Язык много не болтай. Такой люди…
       - Не утонуть бы, – почувствовав, как дрогнула под ногами лодка, забеспокоился, не на шутку, Никита. – Больно уж утла посудина…
       Говорили тихо, почти шёпотом, но в лёгком плеске воды о низкие ветви деревьев, казалось, слышится эхо шумного говора.
       - Его не тонет, – усмехнулся Тимоха. – Его плавать не умей…
       - Как так…? – удивился Никита.
       - Его лодка вода лучше ходи, чем твоя ноги земля стой…, – опять усмехнулся засмеялся юноша.
       Маленький человек с шестом утвердительно закивал головой и, кажется, тоже улыбнулся. Гюльджели, трепетно прижимаясь к Тимохе, осторожно ступила в лодку следом и тут же присела, ухватившись обеими руками за борт. Юноша, поддерживая ее, примостился рядом. Два воина пробрались к самому носу лодки и замерли, готовые встретить опасность достойно и мужественно. Никита, оставив узел с одеждой и едой, вышел из лодки обратно на берег. Перекинувшись напоследок несколькими словами, они тихо попрощались.
       - Вода сойдёт, даст Бог, свидимся, – махнул рукой кузнец и, наклонившись, с силой толкнул лодку от берега.
       Прежде чем отплыть лодочник вытащил из-за пазухи небольшой кожаный мешочек, достал из него щепоть красной рыбьей муки и высыпал за борт, бормоча при этом ласково кому-то пожелания здоровья и долгой жизни.
       - Его так вода кушать даёт…, – пояснил, вероятно, для Никиты Тимоха.
       Затем, спрятав мешочек, лодочник проворно ухватился за шест, направляя лодку носом против течения сначала вдоль берега, но, чуть удалившись на простор, оставил шест, вытащил весло и, ловко управляясь с ним, повёл своё судно на стремнину, лавируя среди макушек деревьев, торчащих из воды.
       Вскоре, ниже на берегу, лодку заметили, над водой  раздались громкие окрики и засвистели стрелы. Никита юркнул в заросли и затаился. А река уже  подхватила лодку и стремительно уносила всё дальше и дальше. Лодочник сильно и быстро грёб, низко прильнув к корме, остальные и вовсе спрятались за борт, и теперь с берега были уже не видны.
       Никита, присев в ивовых зарослях, сквозь ветви наблюдал некоторое время за лодкой, и, крестя путников вслед, всё повторял: – «Спаси Христос…». Затем, озираясь, украдкой логом выбрался подальше от воды на взгорок и огляделся. По луговине вдоль воды суетилось с десяток всадников, продолжавших всё ещё наудачу метать в лодку стрелы. Но расстояние уже было велико, судёнышко стремительно сносило течением, и попасть в неё теперь было невозможно.
       …Берег в лёгкой дымке остался далеко позади. Затихали над водой крики всё ещё мечущихся всадников, а за их спинами над вершинами синего хребта вставало солнце, слепя глаза и играя бликами в лёгких бурунах под бортами. Пока лодка плыла половодьем средь макушек деревьев, кормщик, лишь помогая веслом, подгонял судёнышко к реке. Но как только вода самой реки подхватила лодку, все пятеро бросились грести с одного борта, не давая течению завертеть себя водоворотом, закипевшим вдруг шумно и грозно под днищем. Казалось, никакой силы не хватит удержать лодку в нужном направлении. Её быстро и безжалостно понесло вниз…
       Едва не опрокинув лодку несколько раз, стремнина вынесла её наконец в черёмуховые заросли на тиховодье. Кормщик передал весло Тимохе и взялся за шест, остальные помогали как могли, отважно гребла ладошкой и Гюльджели. Вскоре лодка вышла на малую воду, и под днищем зашелестела трава. Мужчины  попрыгали в воду и, ухватившись за борта, проворно потащили лодку на видневшийся взгорок,  остановившись на котором облегчённо вздохнули. Позади во всю ширь долины остался великий разлив реки, над которым напротив серо-зелёной пирамидой высилась Большая Грудь-гора. В небе над ней в беспрестанном движении неслись сизые тучи, свивающиеся чудно и сказочно в фигуры всё скачущих и скачущих всадников, вооружённых и облачённых в одежды знатных витязей. Грозные и стремительные, они неслись небом, величественностью и статью поражая взор…
       Здесь, у берега, было заметно, что вода уходит. Но она ещё оставалась в тенистых протоках, по низким местам, оставляя после себя лесной хлам по логам, да илистый серый след на прибитой траве. Теперь нужно было вернуться чуть против течения, найти устье небольшой речки, сбегающей в долину справа из широкого зелёного распадка, и подняться по этому притоку вверх. Один из ратников бывал здесь и знал, что вверх по притоку есть большая деревня. Действительно, толкая лодку по мелководью, наши герои вскоре вышли к притоку, но подниматься по его быстрой воде было бессмысленно, потому было решено распрощаться с кормщиком и дальше идти пешком. Рассчитался с маленьким человеком-угди один из воинов золотым песком, или как его ещё называют, «маковой крошкой». Небольшой мешочек драгоценного песка  воин получил ещё от Шуа-хана. Оставив лодочника, все четверо, прихватив чуть подмокшие узлы, сошли на правый берег и вскоре скрылись в тенистой рощице.
       …На солнечном пологом склоне, в деревне, состоящей из двух десятков хижин, крытых серым камышом, явно было много пришлого народу - женщины, озабоченные неустроенностью, галдящие шумные дети. Мужчины, в большинстве своём вооружённые луками и ножами, бесцельно проводили время в пустых разговорах. Оставшаяся внизу в тальниках речка входила в берега, на которых местами по чистополью чащей жердей растянулись вешала для сушки рыбы, да горбились несколько перевёрнутых узких лодок. Выше чернели бревенчатые амбары на сваях. Распадок, в котором расположилось село, уходил широкой травостойной лощиной, поросшей изредка рощами  лещины да полосами ивняка, вдоль влажных ложков вверх к синеющему на заходе солнца хребту Дурга-Чанда, что значило “неукротимая священная гора”. По разговорам, выше, под самым хребтом на подступах к малой каменной крепости, названой, как и сама гора Чандой, и стоящей чуть в стороне от западной дороги в столицу империи, в тихой неприметной долине пережидали большую воду несколько сот конников. Водополье на время выгнало людей от реки вот в такие деревни, ютящиеся в распадках ближних пологих сопок. Потому пришлых трёх мужчин с луками за плечами и девушку не особо заметили во всеобщей толкотне. Водная стихия и весть о пришедших в город кочевниках перемешали здесь, на правом берегу, всех в единое многолюдное скопище. К селению шли уже потому, что во дворах должны были быть кое-какие запасы пропитания. Строили шалаши, либо обосновывались прямо в гуще таволги на земле, подминая траву и ветви. Поскольку народ в селении собирался временный и разный, поначалу Тимохе, Гюльджели и воинам удалось неприметно влиться в общую массу беженцев. Решили, что прежде чем подниматься в крепость, надо пару дней перебиться в селе. Расположились на полынном взгорке по соседству с шумной ватагой обветренных загорелых туженей. Но как ни старалась быть незаметной Гюльджели, к ней в первый же день стал приставать здоровый грубый чжурчжень из этой толпы земледельцев. Он явно недооценивал мужчин, оберегавших девушку, может быть ещё и потому, что те всячески скрывали свою принадлежность к ратному делу.
       - Ты бы остыл, земляк…, – предостерёг грубияна без злобы по-свойски один из воинов.
       В гурте соседей, численностью превосходящих нашу четвёрку, раздались смешки и подзадоривания в адрес чжурчженя. Тот направился к девушке.
       - Да я только гляну на ваше сокровище, которое вы так оберегаете втроём…
       - Тебе же сказали – остынь…! – встал на его пути Тимоха.
       Чжурчжень попытался грубо оттолкнуть юношу, но тот увернулся и, перехватив руку забияке, свалил его ловко на землю. Завязалась потасовка. Тут же с обеих сторон собрался круг поддержки, послышались крики и угрозы. Побывав ещё дважды на земле, тужень, в ярости, вытащил из-за пояса нож. Обе стороны смолкли и насторожились. Тимоха тоже достал нож, спрятанный под рваниной халата. Схватка была недолгой. Тимоха явно превосходил туженя ловкостью. Нанеся пару лёгких ранений противнику, в конце концов свалил его и в азарте драки замахнулся ударить чжурчженя в грудь. Забияка  сдался, но пятеро его дружков, не удовлетворённые исходом поединка, окружили Тимоху. Его спутники тоже угрожающе подвинулись к центру круга. Юноша, оставив противника на земле, вскочил на ноги и, приняв угрожающую позу, сбросил с себя лохмотья ветхого халата. Ладная военная амуниция на нём тотчас ошеломила наступающих, и они, несколько оторопев, остановились, помогли подняться своему товарищу и молча отошли. Отважная четвёрка решила в тот же день покинуть село и уйти к крепости. Тимоха больше не надевал свой халат, более того, достал из узла с одеждой железный шлем и воинственно водрузил его на голову…
       Когда уходили из деревни, над толпой недружелюбно настроенных людей пронёсся чей-то восхищённый возглас:
       - Я узнал его…, это же Темир-хан…!
       Тимоха не знал, что с некоторых пор за ним закрепится такое прозвище, вот и теперь не подумал, что этот возглас относится к нему. Но отныне имя «железного хана» останется за ним навсегда…