Река детства

    У  каждого  из  нас  была  своя  река.  Река  детства,  любая  встреча  с  нею  наполняла  сердца  наши  волненьем  беззаботным  и  ликующим.
    У  одного – широкая  и  полноводная,  по  которой  сновали  вверх  и  вниз  юркие  катера  да  величаво  и  неторопливо  шли  теплоходы.  У  второго – мелководная  и  извилистая,  что  плела  кружева  свои  затейливые  по  местам  равнинным,  прикрываясь  от  взгляда  постороннего  ветлами,  нависшими  над  водою  да  кустами  по  берегам  росшими.  У третьего – горная,  шумная  и  говорливая,  с  высоких  круч  несла  она  воды,  пробивая  себе  путь-дорогу  между  валунами  огромными  и  скалами  крутыми,  водопадами  и  порогами  славившаяся.
    У  нас  тоже  была  своя  река – Белая:  стремительная  и  сердитая  временами,  с  бурлящими  перекатами,  где  красавец-жерех  разгуливал,  сверкая  боками  серебряными  да  плавниками  ярко-красными,  с  нависающими  в  этих  местах  скалами  над  водою  быстрою,  омутами  глубокими  сомовьими,  ласковая  и  спокойная  на  плесах  и  в  заводях,  которых  было  великое  множество  и  куда  стремились  мы,  как  только  наступала  пора  долгожданная.
    И  первый  звонкий  ребячий  голос,  раздавшийся  утром  ранним  во  дворе  пустынном:
    - Пацаны-ы-ы!  Айда  на  Белую-ю-ю!
    С  шумом  распахивались  окна,  выскакивали  на  балконы  ребята  и,  протирая  глаза,  кричали  хрипловато - сонно:
    - Щас,  выхожу!
    - Меня  подождите!
    - Эй,  не  убегайте  без  нас!
    Двор  затихал  на  мгновение,  а  потом  заполнялся  звонкими  голосами.  Ребята  выскакивали  из  подъездов  и  торопились  к  беседке,  что  посреди  зарослей  густых  сирени  цветущей  укрылась.
    Одни  бежали,  на  ходу  откусывая  от  большого  ломтя  хлеба,  посыпанного  щедро  песком  сахарным  и  смоченным  водой  сверху,  чтобы  не  сыпался  с  куска  на  траву  росную.  Другие  жевали  хлеб  с  маслом  сливочным  или  политым  подсолнечным,  да  присыпанным  солью  крупной  и  сероватой.  Сразу  же  раздавались  крики  звонкие  и  проворные:
    - Сорок  один – ем  один!
    - Сорок  восемь – половину  просим!
    Ребята,  взявшие  с  собой  хлеб  простой  и  не  успевшие  съесть  его,  безоговорочно  делили  пополам  ломоть  и  отдавали  другим  ребятам.  Кто  успел  произнести  слова  заветные,  одни  съедали  свой  хлеб,  с  гордостью  посматривая  на  остальных  мальчишек.  Этот  закон  дележки  выполнялся  беспрекословно.  Пожадничают  и  получали  прозвища,  какие  носить  приходилось  годы  долгие.
    - Эй,  все  вышли?- Разносился  чей-нибудь  крик.- Больше  никого  не  возьмем.
    - Пацаны,  подождите!- Кричал  опоздавший  и,  торопливо  догонял  нас,  застегивая рубашку  и  небрежно  заправляя  ее  в  штаны  потрепанные.
    - Где  пойдем?  Напрямки  или  через  главные  ворота?
    - Напрямки!  Так  короче  и  до  родников  крюк  меньше  давать.
    Свернув  с  дороги  асфальтированной,  мы  наперегонки  бежали  по  гравийке  к  обрыву  крутому  и  съезжали  с  него,  цепляясь  за  каждый  бугорок,  выступ,  к  речушке  безымянной.  Не  удержавшись  на  краю,  кто-нибудь  да  падал  в  воды  ее  под  смех  громкий  и  безобидный.  И  первый  из  ребят,  кто  успел  спуститься  к  желанному  роднику,  приникали  к  нему  надолго.  Отфыркиваясь,  пили  ледяную  до  ломоты  воду  изумительную  и  не  могли  остановиться.  Это  особая  вода - бьющая  из  недр  земных  глубоких  и  чистейшая,  словно  хрусталь  горный  и  вкусная,  какую  больше  нигде  и  никогда  не  встретишь,  не  попробуешь.
    Стояли  притихшие  и  наблюдали  увлеченно,  как  мелкие  кристаллики - песчинки  поднимались,  фонтанируя  под  напором  воды  со  дна  и,  зависнув  на  мгновение,  опадали,  чтобы  вновь  взлететь-закружиться  в  чистоте  хрустальной.  Это  были  наши  родники,  ради  которых  мы  делали  крюк,  чтобы  из  них  напиться  живительной  влаги,  силы  прибавляющей.
    Но  с  годами  не  стало  милых  сердцу  родников,  речушку  засыпали  безымянную,  стерли  с  лица  земли  старенькую  деревушку  с  кладбищем,  что  стояли  тут  не  одну  сотню  лет,  вырубили  осинник  неохватный,  росший  по  краю  берега  и  построили  дома  многоэтажные,  планом  утвержденные,  но  не  смогли  удалить  из  души  память  детскую  о  красе  мест  здешних.  И  проезжая,  проходя  мимо,  всегда  вспоминается  дорога  к  речке  родной…
    - Слышь,  братцы!  Кто  быстрее  до  старицы  добежит?- Разносился  опять  в  утренней  тишине  клич.
    При  этих  словах  ребята  карабкались  на  крутой  глинистый обрыв,  изрезанный  морщинами  ручьев  весенних  и  стремглав  неслись  к  большим  развесистым  ветлам,  что  над  старицей  склонились  в  поклоне  да  над  узеньким  металлическим  мостиком  с  ажурными  перильцами.  Нагнулись,  опустили  ветви  свои  до  самой  воды,  сквозь  которую  были  видны  густые  заросли  водорослей,  вытянувшие  по  течению,  и  шевелящие  косами распущенными  да  мальки  поблескивали  серебряными  боками  своими:  мелочевка  рыбья,  сеголетки.
    Сгрудившись  у  перил,  смотрели  и  не  могли  наглядеться  на  мир  подводный,  царство  его  жителей.  Не  думали  над  тем,  что  каждое  мгновение,  каждая  секунда  увиденного,  откладывалась  в  душах  наших  маленьких.  Пряталось  в  укромные  уголки  сердец,  оставаясь  там  на  годы  долгие  и  напоминая  о  себе  в  минуты  раздумий  наших,  в  минуты,  когда,  начинали  вспоминать  самое  дорогое,  что  в  нас  заложила  природа,  заложила  жизнь  детская  безмятежная.
    И  вновь  мы  торопимся.  По  стежке  узенькой,  обжигаясь  крапивой  и  обдирая  руки  о  ветви  колючие,  что  склонились  над  тропой,  покрытые  листочками  блестящими  лакированными,  с  капельками  сверкающей  разноцветьем  росы  утренней  под  солнечными  лучами  сонными,  осыпая  нас  дождем  прохладным,  заливаясь  смехом  звонким  и  веселым,  мы  пробегали  быстро  через  кустарник  и  попадали  в  густой  ельник,  что  стройными  рядами  тянулся  на  многие  километры  вдоль  реки  нашей.
    Воздух  смолянисто - терпкий,  тягучий,  смешанный  с  влажным  запахом  земли  и  молодой  порослью  травы,  он  обволакивал  нас,  заставляя  двигаться  медленнее,  чтобы  вдосталь  могли  насладиться  силой  животворящей,  природой  нам данной.  И  мы  замедляли  шаг.  Невольно,  неосознанно,  не  понимая,  что  даже  этот  запах,  привкус  земли  родной,  осаждается  внутри  нас,  чтобы  напомнить  о  себе  через  многие-многие  годы.  Как  изобразить,  передать  то  чувство,  которое  наполняло  нас.  С  чем  можно  сопоставить  приходящее,  вселяющее  в  душу  без  ведома  нашего,  когда  засматриваешься  на  неприметную  ромашку,  василек  или  заливисто  засмеешься  при  виде  золотых  венчиков  одуванчиков,  открытых  и  простодушных,  призывно – празднично  цветущих  по  обочинам  тропинок,  дорог.
    Притихшие,  выходим  на  луга  заливные,  поляны  сенокосные,  где  вовсю  уже  поднялось  разнотравье  с  вкраплениями  цветов  полевых  первых  и,  рассыпавшись  по  нему,  выискиваем  лук  дикий,  влажный  о т росы  утренней  и  сочный,  чуть  с  горчинкой,  срывая  который,  съедали  тут  же,  не  отходя,  наклоняясь  в  поисках  новых стрелок,  не  замечая,  что  добрались  до  берега,  пока  не  раздавался  крик  громкий:
    - Кто  первый  воду  греет?
    Срывая  на  бегу  рубашонки,  штаны  потрепанные,  шаровары,  скидывая  обувь,  наперегонки  бежали  к  сверкающей  манящей  реке  под  утренними  ласково-нежными лучами  солнца  сонного.  Поднимая  каскады  радужно-блестящих  самоцветных  брызг,  визжа  и  смеясь  от  восторга,  ныряли  в  холодную,  словно  родниковую  воду  и  стремительное  течение  несло  нас  к  мосту  висячему,  что  находился  неподалеку.
    И  лежали,  потом,  на  берегу  замерзшие,  покрывшиеся  кожей  гусиной,  с  губами  синюшными,  и  разговаривали,  смеялись,  любовались  горами  древними  Уральскими,  одетыми  в  темные  густые  леса  с  проплешинами  полян  светло-зеленых.  На  нашу  речку,  что  веками  прокладывала-точила  русло  себе,  распадалась  на  множество  рукавов-щупальцев,  острова  образуя  длинные  и  узкие,  сплошь  ольхой  заросшие,  ивняком  да  тростником  вдоль  берега.  Лежали,  не  думая,  что  привязываемся  сердцами  своими  к  картинам  неповторимым  гор  близких,  излучинам  реки  быстрой,  стремительному  бегу  ее,  что  вдаль  несла  воды  свои.  Влюблялись  в  нее  просто  за  то,  что  она  есть – река  детства  нашего.
    Многих  судьба  забросила  в  города  другие,  страны  далекие  за  эти  годы  долгие.  Теперь  она,  река,  где  были  счастливы  безмерно,  сохранится  лишь  в  памяти  нашей.  Многие  уже  не  смогут  добраться  до  нее,  не  получится  у  них  освежить  душу  образом  реки  родной.  Многие…
    Но  те,  кто  остался  и  не  покинул  места  своего  детства  безмятежного,  к  которым  прикипели  сердцем  открытым,  при  встрече  всегда  будут  вспоминать  о  ней:
    - А  ты  помнишь…
    - Еще  бы!  А  ты  не  забыл,  как…
    - Нет,  частенько  вспоминаю…
    И  расходились  в  стороны  разные,  пряча  от  постороннего  взора  огоньки  озорные, вспыхнувшие  от  воспоминаний.
    Да,  осталась  в  душе,  в  самом  затаенном  уголке  сердца  память  о  той  нашей  речке,  которую  пронесли  через  жизнь  свою  и  бывают,  наступают  минуты,  когда  вспоминаешь  друзей,  детство  милое  беззаботное  и  нашу  незабываемую  реку,  к  которой  мы  неслись  стремглав...