Встреча с Бессмертным

   

      Никто не верит мне, когда я рассказываю эту правдивую историю.  Да я и сам бы никогда не поверил, если бы кто-то подобное рассказал мне.  Ведь не верю же я ни в снежного человека, ни в летающие тарелки, ни в визиты инопланетян.  Даже в этот дурацкий Бермудский треугольник не верю.  Просто людям хочется чего-нибудь остренького, вот и выдумывают всякую небылицу.
    И все таки я не могу удержаться и не рассказать о той необыкновенной встрече, которая произошла прошлой осенью. Как всегда, я это делаю в последние теплые деньки то ли уже уходящего лета, то ли уже наступающей осени, я надеваю резиновые сапоги, беру средних размеров плетеную корзинку и еду под Звенигород в лес собирать грибы.  Что может быть лучше «второй охоты»?  Идешь по лесу, тишина, только потрескивают ветки под ногами да изредка какая-нибудь пичужка выдаст свою нехитрую трель.  Солнце светит сквозь лапы елей и уже редеющие ветви берез да осин.  Благодать!
   Места я знаю, где народ не шастает, как на вокзале.  Можно погрузиться в себя, подумать, помечтать, а то и вовсе ни о чем не размышлять, а просто вдыхать пряный осенний воздух.  Так я и шел себе, оглядывая опытным взглядом подозрительно приподнятые жухлые листья, иногда вороша суковатой палкой – нет ли там гриба.  И вдруг – о чудо!  Явился мне красоты небывалой «ведьмин круг» лисичек-сестричек: все ровненькие, гладенькие, как на подбор!  Вот ведь повезло!  Насобирал я чуть ли не целую корзину, а тут аж сердце ёкнуло – в сторонке поваленное дерево, усыпанное упругими шляпками опят!  Я бросился к нему, будто кто-то мог меня опередить, и начал аккуратно срезать ножку за ножкой...
    Вдруг я услышал какой-то приглушенный вздох.  Огляделся – вроде никого нет.  А чувство такое, что кто-то совсем рядом.  И тут я замечаю, что по ту сторону дерева, привалившись к нему спиной, сидит маленький старичок, скорее даже гномик...
    «Здравствуйте, мил человек!» - сказал я.
    «Бывай здоров, юноша,» - ответил он мне.
    «Притомились малость?..»
    «Да нет, я привыкший... Просто и конь, хоть о четырех ногах, а спотыкается... Не заметил я корягу, да так и шлепнулся!»
    Он поднялся, и тут я заметил, что старичок какой-то странный: ног у него четыре – и правда, как у лошади – и они к тому же еще и с копытами.
    «Да-да, не удивляйся юноша: я – кентавр.»
     И тут он поведал мне свою историю, которая меня немало удивила.
     «Я последний сын из славного племени кентавров, порожденных титаном Кроносом. Давным-давно, когда Кронос сверг своего отца Урана и стал править миром, он родил целое стадо кентавров – 16 мальчиков и 16 девочек.  Ему очень понравились те милые создания, которых он создал, поэтому он подарил им бессмертие.  Но чтобы кентавры не расплодились безмерно, как это произошло впоследствии с людьми, и не начали бы вести бессмысленной жизни, полной ненависти и жадности, он сделал так, что у каждой пары кентавров мог появиться только один ребенок, причем в каждом поколении опять было поровну мальчиков-кентавриков и девочек-кентаврих.  Первые шестнадцать пар кентавров родили восемь мальчиков и восемь девочек.  Те родили четырех мальчиков и четырех девочек, у которых родились два мальчика и две девочки.  Это уже, как ты, наверное, догадался, мои две бабушки и два дедушки.  У них родились мальчик – мой будущий папа, и девочка – моя будущая мама.  А потом родился я... Я последний кентавр, появившийся в это мире... У меня не будет детей, поскольку у меня нет жены...»
     «Значит, что же получается? Всего кентавров тридцать два плюс шестнадцать плюс восемь плюс четыре, плюс два и плюс вы – последний кентавр?»
     «Да, правильно: нас всего 63 бессмертных кентавра.»
     «А где же сейчас остальные кентавры?»
     «Они все тут, »- сказал последний кентавр и постучал себя по груди.
     Я понял, что все его предки в его сердце, совсем как у нас, у людей.  Но он одной рукой раздвинул какую-то складку на груди, а другой достал из этого кармана, наподобие кенгуриной сумки, двух маленьких будто бы игрушечных кентавриков, которые умещались у него на ладони. 
    «Это мои папа и мама,» - сказал мне кентавр. Эти два маленьких кентаврика, выглядели намного старше своего сына.
     «А почему они такие маленькие?»
     «Вы, люди, когда достигаете зрелого возраста перестаете расти.  Единственное, что у вас съеживается – это мозги.  У некоторых, которые больны, например, болезнью Альцгеймера, как стали теперь называть по-иностранному обычный старческий маразм, способность хоть как-то думать пропадает вовсе, а в своем большинстве старики просто немного глупеют, становится забывчивыми.  А у нас, кентавров, когда мы достигаем зрелого возраста, начинает уменьшаться тело. Вот мои родители сейчас умещаются каждый на ладони, а всего триста лет назад он были ростом мне до колена и мы просто ходили небольшим стадом-семьей втроем.»
     «Ну а где же остальные шестьдесят кентавров?»
      «А ты еще не догадался? Мои дедушки с бабушками сидят в кенгуриных кармашках у моего папы и у моей мамы... И так далее...»
Действительно, отец и мать последнего кентавра достали из своих кармашков малюсеньких кентавриков, каждый размером с божью коровку.
      «С дедушками и бабушками я еще могу разговаривать, а вот прадедушки и прабабушки такие малюсенькие, что я их практически даже не могу разглядеть. Но они зато могут общаться со своими родителями...»
      «Что же, это получается,прямо как у людей: каждый практически общается  в начале жизни с дедушками и бабушками а в конце  - с внуками!  Какой же смысл в таком бессмертии?»
       «А кто сказал, что в бессмертии есть вообще какой-то смысл? А ты задумывался над тем, как вы, люди, представляете себе бессмертие?  Бессмертие души?  А как эти ваши души узнавать друг друга будут без телесных-то оболочек?  А если снабдит ваши души господь-бог какими-нибудь невесомыми оболочками, то какую оболочку он даст – молодую, средних лет или старческую?  И впрямь, представь на минуточку, что ваше человеческое представление о бессмертии души верно.  Что будет?  На том свете встретятся старенькие дети, которых долго носила земля-матушка со своими родителями, которые померли, когда были еще молодыми... Они и детей-то своих не узнают и не признают.  А младенцы, умершие в детстве, так и останутся младенцами-душами – ведь на том свете никто не старится, никто не взрослеет.  А кто их будет нянчить, эти недоношенные души? 
     Так что согласись, если этот «тот свет» с бессмертными душами и существует, то это должен быть сущий сумасшедший дом!»
     Старичок-кентавр вдруг засуетился, засунул в кенгуриную сумку своих родителей и сказал: «Ну, мне пора.  Зажился я тут в вашей России.  Интересно, да уж очень безалаберно и жестоко вы живете.  Хотя сейчас нигде хорошего не увидишь: там убивают, там с голода мрут, там грабят друг друга. Хоть и люди вы, а, правда, не по-людски живете... Куда мне податься, пока еще ростом я не слишком мал?»
       Промолчал я, не зная, что и посоветовать.
       «Прощай, кентавр!»
        «И ты прости...»
        Что-то щемящее тронуло мою душу в его «прости»... Ах, да это же Андрей Платонов!  Впервые прочитав это «прощай-прости» в его «Котловане», я был поражен какой-то неизбывной русскостью, тонкостью этого прощания...  Ай, да кентавр: и пробыл-то в России всего-ничего, каких-то века два, а прилип душой к России, к русскому!
      Зацокали копыта, плавно колебался в такт с иноходью кентаврий хвост. Так и ушел он, растворился в лесу, не обернувшись, не кивнув напоследок головой...