Пьеса для механического

 В звукозаписывающей мегакомпании закончился рабочий день. Неугомонные людишки покинули просторные залы, потухли разноцветные лампочки глаз суетливой машинерии. Захлопнулась последняя дверь, и мягко щёлкнул ключ, проводя границу между двумя мирами, дневным и ночным. Полчаса было тихо, только, оседая, поскрипывали половицы. Затем раздался нестройный гул, будто исполинский оркестр в отсутствие дирижёра вздумал играть гаммы. Ночной сторож опасливо посмотрел на второй этаж и торопливо перекрестился:
    - Опять нечистая сила шабашит. Господи, спаси меня грешного!
    С приходом ночи в давно заброшенной студии номер девять началась жизнь. Старый рояль осклабился желтоватыми клавишами, до блеска отполированными бесчисленными прикосновениями пальцев пианистов, самое малое с мировым именем. Хотя слой ветхой пыли на лаковой поверхности уже много месяцев никто не тревожил, вид рояля внушал почтение, и маленький бубен застыл в немом благоговении.  Это был инструмент из всеми уважаемого семейства "Steinway", говорил басовито и почитал себя за главу собрания. Откашливаясь, он наиграл "Полёт шмеля". Внезапно раздался бас, который тут же сорвался на фальцет.
      - Эй, старый, чего буянишь? - микрофонная стойка выгнулась и ловким прыжком переместилась в центр небольшой комнаты, по полу которой змеился целый клубок проводов. Помещение оживало: рояль поигрывал Баха, микрофон крутился вокруг своей оси, акустическая и бас - гитара угрожающе топорщили грифы из противоположных углов. Синтезатор осмелился подпеть господину Стейнвею - богу во плоти, вернее в древесине. Раздавались гудки, хлопки, виртуозные пассажи - это сплетничали две скрипки. Лишь ударная установка упорно хранила благородное молчание. Понемногу шум улёгся и множество глаз (у кого - один, а у кого - шестнадцать) обратились к Магистру. Старик для порядка грозно рыкнул: "Тишина!" - и все смолкли окончательно. Он помолчал мгновение и сказал:
      - Мы собрались здесь сегодня… - закончить ему не дали.
      - Да, уж потрудись объяснить, для чего ты нас вытащил из насквозь пропыленных, но уютных углов, - пробасил голос, постоянно скачущий на фальцет. Из всех инструментов, только микрофон совершенно без всякого почтения препирался со Стейнвеем, полагая, что это входит в его обязанности, как представителя андеграунда и анархиста. Рояль оскорблённо взял несколько минорных аккордов. Затем, решив не замечать наглеца, продолжил:
      - Как я уже говорил, пока достопочтенный господин меня не прервал, - он покосился в сторону, - вопрос этот чрезвычайно важен. Не один год я вынашивал дерзновенный план, доселе невиданный по размаху. Известно, что многие сотни лет право на сочинение музыки безраздельно принадлежало мятущимся и нелепым, но надо признать талантливым и гениальным, людям. Но было неизвестно, что мелодия единожды сыгранная на инструменте…
      - Кха, - фальцетом, - Кха - басом.
      - … или спетая в микрофон, навсегда остается в нём. Таким образом, мы с вами являемся сокровищницей всемирно известных песен. Исходя из этого, я осмелился предположить, что и мы обретаем некоторую свободную волю и талант в сочинительстве. Итак, я, ваш старейшина, предлагаю записать альбом, название уже готово…
    Да, воистину молчание было ему ответом. Абсолютно, звуконепроницаемая, тишина. Тут  у скрипки сдал нервы - струна лопнула, и как бичом хлестнула тишину, вынудив ее убраться с позором. Плотину прорвало, и все загалдели разом. Поднялся невообразимый грохот, все старались перекричать всех, доказывая абсурдность идеи. Только ударная установка упорно молчала. Сторож, услышав дьявольский концерт, побледнел, перекрестился и мысленно пообещал поставить свечку Богородице.
      - Невозможно… - гудел синтезатор.
      - Мы не способны… - истерически хихикала скрипка.
      - Не будет успеха… - неуверенно бормотал саксофон.
      - Не стоит и пытаться… - пропела флейта.
      - Не… Не… Не… - голоса переплетались в едином порыве несогласия.
      - ТИХО!!! - пророкотал барабан. И тишина… никто, даже старик рояль, не мог припомнить, что бы ударные заговорили. - Да!
    Все повернулись к Стейнвею, и раздалось робкое:
      - Мы с-согласны.
      - Вы поступили мудро. Итак, альбом будет классическим…
      - Минуточку, минуточку! - вмешались акустическая и бас-гитара, которые в кой-то веки пришли к согласию, - это ещё почему классическим? Нет, нет и нет! Мы за рок!
      - А мы за блюз!
      - А я за соул!
      - Только джаз!
      - Металл! Техно!
    Завязалась небольшая потасовка. Кое-кто уже приладился выдирать соседу струны. Тихо стонал синтезатор, которому в суматохе кто-то отдавил провод. Чуть не затоптали беззащитный бубен. В разгар битвы вновь вмешался рокот судьбы:
      - СДЕЛАЕМ СБОРНИК! КТО ПРОТИВ? - тишина. - ЕДИНОГЛАСНО!
    Внезапно роялю помстилось, что он утрачивает главенствующие позиции.
      - Хорошо, хорошо! Название альбома "Пьеса для механического пианино".
      - Нет, нет! Мы против, кроме тебя есть еще  инструменты!  - взвыли духовые.
      - Ладно, просто "Пьеса для механического…". Группа называется, - он сделал эффектную паузу, - "Сумерки богов". Возражения есть? - возражений не было. - Отлично, приступим. Будет двадцать одна песня…
      - Почему? - изумился тромбон.
      - Потому что Я так сказал! Вы еще поторгуйтесь тут у меня! Нас двадцать, каждый напишет мелодию в любимом стиле, а двадцать первую - все вместе: гимн под названием "Атрибуты власти", - старик видно размечтался.
      - Постойте, я думаю, никто не возражает, петь буду я. Вот извольте: Love me tender… Show must go on… Listen, Jesus… Wind of change… Smoke on the water.
      - Мы поняли, поняли. Естественно, петь будет микрофон. - Сказал Стейнвей.
      - Я аккомпанирую, на мне Эрик Клэптон играл.
      - Нет, я! На мне Сам*…!
      - Кто, Сам?
      - Ну, Сам.
      - О - о - о!
      - Каждый сочиняет мелодию, необходимую аранжировку. Затем Майк поет, все аккомпанируют. Арфа не исключение!
      - Ах, я слышу, слышу…
    Синтезатор смущенно гуднул:
      - Кажется, я придумал.
      - И я… И я… Я тоже! - Теперь все горели желанием начать работу и лучились энтузиазмом.
      - Великолепно! - сказал Стейнвей. - Понк, ты не спишь?
      - Что? Гм… Нет, конечно. - Потухшие было, СИДы** пульта управления мигнули и загорелись ровным ярким светом.
      -Тогда за дело! - воскликнул рояль.
    - Сейчас, сейчас, к чему такая спешка? - он украдкой зевнул. - Я пока настроюсь, а вы разбудите Сэра Передовые Технологии.
      - Эл, Эл! - завопил синтезатор, наваливаясь на клавиатуру.
      - Чего вам? - компьютер в раздражении сменил цвет обоев.
      - Подключись, а?
      - Лады, лады… Обложку сделаю, небось не откажетесь.
      - До земли поклонимся…
      - Хех, лизоблюды, подключаюсь.
      - Все за работу! - крикнул Стейнвей, и добавил - Ночь будет длинной.
    После ночи напряженной, непрерывной работы на суд  придирчивой публики был представлен первый альбом группы "Сумерки богов". На обложке освещенные сполохами багрового потустороннего пламени были изображены инструменты, жутковато походившие на живых людей. Готическая вязь и современная технопись идеально сочетались, завлекая опробовать сей продукт. А под обложкой - пиршество звука, двадцать стилей от классики до современности, гармония хаоса. Гитары подрались, решая, кто какую партию будет играть. А двадцать первая - "очко", должно быть под эту музыку рождалась вселенная и под неё же ей суждено погибнуть. Мощный бас электрогитар, нежный перелив арфы, словом - нечто запредельное.
    Пока не настало утро, срочно связались с заводом. Ответил бодрый металлический голос, обладатель которого перестал ломаться, когда узнал КТО и ЗАЧЕМ. Никто не работает лучше, чем на себя и для себя. Под покровом тьмы все свершилось. И ранним утром, на заре, на призрачной границе двух миров, машины развезли альбом по магазинам, и в предрассветной мгле разослали на радио и телевидение. Можно сказать, что музыкальным каналам неожиданно круто повезло: они первыми услышали это. Начинался световой рабочий день, и в заброшенной студии №9 укладывались спать. В царстве звуков воцарилась тишина.
    А для главного редактора радио "Га - га" день начался с нервного потрясения: он наткнулся на диск "богов". Если бы не вовремя подоспевшая секретарша, через три дня бы его провожали в последний путь. Каждый находил в альбоме всё о чем мечтал, и шагал дальше за пределы грёз. А последнюю песню осмеливались послушать до конца только особо стойкие люди с крепкой нервной системой.
    В общем, день начался с сенсации. Хит! Шедевр! Критики находили сходство с Элвисом Пресли, Фредди Меркьюри, Яном Гилланом и прочая и прочая. "Times: новое слово в музыке". "Classic Rock: подавляющее величие". "Rolling Stones: чудовищно, фантастика, непереносимо; слишком, слишком, слишком хорошо". Чересчур для обычного человека. Воистину, волшебство музыки в действии. Об этом будут говорить девять и девяносто девять дней.
    В звукозаписывающей мегакомпании закончился рабочий день. Неугомонные людишки покинули просторные залы, потухли разноцветные лампочки глаз суетливой машинерии. Захлопнулась последняя дверь, и мягко щелкнул ключ, проводя границу между двумя мирами, дневным и ночным. Полчаса было тихо, только, оседая, поскрипывали половицы. Затем раздался нестройный гул, будто исполинский оркестр одновременно настраивал все инструменты. Ночной сторож с ненавистью взглянул на второй этаж, плюнул и решил во спасение своей бессмертной души завтра же уволиться. Стейнвей ослабился желтоватыми клавишами: он уже знал об успехе, и предвкушал реакцию сотоварищей.
    - Хорошее начало, - прошептал он.

    * Джимми Хендрикс
    ** Светоизлучающие диоды