Психоделия

ПСИХОДЕЛИЯ

(Анне)

   Больше не хочу пить... Ведь вино сделало своё дело – согрело и приласкало меня. Вовсе не хочу пьянеть – я и без того одурманен кипением своих беспокойных мыслей. Оно греет, но не убеждает, что согрело с любовью, – вино со всеми, для всех такое, поэтому и выжалось, чтобы льстило выпивающему – будто лишь для него оно такое блаженное. Эта «мёртвая вода» похожа на шлюху... Думается, что с моей солёной кровью слилась и кисловато-сладковатая кровь... Алкоголь возбуждает, активирует мозг, во всяком случае, так думаем, когда в отличии от спокойного состояния, в нашу голову заползают всякие вредные (поскольку доводят до помешательства) думы. Но ведь знаем, что в это время сознание помрачено, и именно это так забавляет нас, – в это время такие трезвые все мерзкие мысли или несдержанные фразы, которыми в другом случае не бросались бы друг в друга. А здравые мысли могут быть лишь свободными...
   Не знаю, хорошо это или плохо, но зачастую я всем существом ощущаю то, с чем в прямом смысле не приобщён. Это можешь сравнить с блужданием в эмоциональных снах, когда в незнакомом для нас окружении боимся, плачем, смеёмся или напряжённо наблюдаем за фантомами, закравшимися в наши видения, которые волнуют нас; часто с нами беседуют или даже бранят и покойники... А иногда, просто, помаячат перед нами и провожают назад – к живым... К горлу подходит ком, у живота тянет глухая боль, – просыпаемся в поту – «переживаем несуществующее»... Сколько раз видели мы незнакомцев, которые так же дают нам почувствовать многое из того, что переживаем или не переживаем. Многие во сне даже летали и знают, каково чувство, когда отрываешься от земли и паришь. Кто не шагал по земле – ходил в фантасмагории.
   Удивишься, но жутко от мысли, что существует человек, который с удовольствием смотрит телевизор, а на экране лишь белый шум. Жутко, что он может часами сидеть в кресле, смотреть «ничто», слушать шипение, и удовлетворяться этим. Мурашки бегут по телу, когда воображаю – как уставились на белый шум его узкие, крохотные глазки, не может оторваться от этого «чрезвычайно интересного» зрелища... Ты тоже ощутила жуткую суть этого факта?
   Меня интересуют все страхи, которые ты когда-либо испытывала. Я тоже хочу пережить эти страхи... «Хичкоко-Кубриковое настроение» овладело мною. Например, я спинным мозгом ощутил шоковый страх маленькой девочки, которую собственные родители подвергли  горькой правде – «сами» они способны напугать настолько, что до конца жизни она останется напуганной и удручённой. Бедняжка! Сидела для себя у окна, держала свою любимую куклу и мечтала... Её грёзы были столь же нежными и воздушными, как облака, на которые взирала малютка. Но внезапно всё завершилось... Кончилась жизнь детских мечтаний, уступив место некрофильной игре болезненно жестоких старших – «Голова на верёвке»... Об этом я писал и раньше... Ночью я пялился в окно, как внезапно мне представилось, что опускалась старушечья голова, привязанная к верёвке – из этого я создал целые переживания, которые будто бы испытала маленькая девочка. Наверное, я сумасшедший... не знаю... Знаю, что ты тоже чувствительная, поэтому я беседую с тобой на эти темы...
   Так же думаю о том, возможно ли задержать дыхание навечно и этим распрощаться с жизнью, когда другими способами не в силах совершить это. Интересно, есть ли у кого столь большое желание самоубийства, чтобы, запыхаясь, вновь не выдохнуть. Ведь, приложив ствол к виску и красно-жёлто разбрызгав мозги, намного быстрее совершается акт трусости – слабым и несмелым людям даёт гарантию моментального результата. Но раньше мы с тобой условились, что нас никогда не каснётся даже попытка позорного суицида... Говорят, никогда не говори никогда, но я скажу – НИКОГДА! НИКОГДА!! НИКОГДА!!! Вот, не сказал, а даже крикнул... 
   ...Хотя когда-нибудь мы тоже ляжем под земляное одеяло... сверху, на нас вырастут грибы, только, не из-за интенсивного пролития слёз и от этого созданной сырости, – скорее из-за постоянного опорожнения на нас «дождевого пузыря» неба... Знаю, у меня чёрный юмор... Я пошутил чёрно, а чёрный цвет я очень даже люблю... ты тоже, так ведь? Надеюсь... Никогда не спрашивал тебя об этом...
   Из рассказанного тобою же мне вспоминается чрезмерно свободная, с немного вульгарно намазанной красной помадой старая натурщица, которой (по твоим словам) на всех наплевать... Она с молодости работает там, где ты овладеваешь своим любимым искусством. Очень давно она начала работать «красотой анатомии». И сейчас, когда плоть обвисла и совсем сморщилась, сидит обнажённая: зимой мёрзнет – а летом такая же нагая – прохлаждается. Её бесформенные губы на потрёпанном лице выделены жгуче-красным. Вы обожаете рисовать её... особенно – ты... В ней видишь большую красоту. Любишь её с морщинами и помадой, выцветшими глазами и седыми волосами. Я видел её лишь нарисованную, но знаю, какая она... чувствую... внутренними щупальцами осязаю, пробую её существо... Часто мои рецепторы чувствуют то, чего нет вокруг меня... На её теле, тысячу раз нарисованном монохромно, в полутоне и живописи, в морщинах, как в оврагах скоро будут ползать муравьи... Я сказал «скоро» потому, что даже если через несколько лет её голова станет их гнездом, всё равно опрометью мчится этот смрадный физический конец. А до того как можно больше нарисуй её; обвисшее мясо, безразличное выражение... Наверное, с возрастом она поняла, что ничего не стоит, ради чего надо горевать. Страх тоже ускоряет гниение заживо... И без этого в каждом углу нам мешает чужой смрад...
   Но есть одна вещь – мы с тобой хотим жить вечно. Ощутить как можно больше, познать как можно больше, чтобы, превратившись в беспокойных фантомов, с другими разделить чувства, которые им неведомы...