Ни слова про любовь

Я ни на секунду не поверил, что она действительно сможет уйти. Но мне все равно по какой-то необъяснимой причине надо было сделать вид, что я поверил.
Она встала, и начала надевать юбку. Все ее ноги, великолепные длинные ноги были покрыты синяками. Я знал, что Дэн любит иногда бить своих девочек. Но, черт возьми! Мне было больно видеть эти синие пятна именно на ЕЕ ногах…
- Прости меня, - сказал я. – Ну, останься…
Она посмотрела на меня своими большими синими глазами ярко выделяющимися на угловатом лице.
- Я вел себя как идиот!
Она молча присела возле кровати в своей помятой кофточке, которую так и не успела застегнуть.
- Я просто не могу сдержаться, когда ты рядом. И все такое… Почему ты так боишься этого слова?
- Я не боюсь его. Просто в нем так много… патетики.
- Разве любовь в широком смысле не есть счастье?
Она скривилась:
- Счастье – чушь!
- Ты никогда не хотела быть счастливой?
- А что это значит, по-твоему?
- Ну, улыбаться постоянно, просыпаться с дорогим тебе человеком, иметь то, что ты хочешь…
- Замолчи, а то меня сейчас стошнит!..
- Неужели ты никогда не была счастливой?
- Нет.
- Но ты же счастлива, когда, например, смотришь на закат, восход…
- Вряд ли это можно назвать счастьем, - она дернула плечами, обнажая свою небольшую, но красивую грудь.
- Да, наверное…
Она никогда не улыбалась. Она не умела улыбаться. Она умела усмехаться. Ей особенно хорошо удавался грустный и горький смех. Она красиво изображала иронию, но абсолютно не умела улыбаться. Растянутая линия губ, с чуть приподнятыми уголками и слегка обнаженными зубами, озарявшая лица многих девушек божественным светом, делала ее лицо просто уродливым. И я не мог постичь загадку.
- Тебе нужно что-то делать, - сказал я, поудобнее устаивая свое голое тело под тонким неуютным одеялом. – Хотя бы удариться в веру. Марии Магдалене это помогло когда-то…
- Марии Магдалене… - она умела произносить слова так, что они наполнялись каким-то особенным смыслом, цветом, звуком. Никто так не умел.
- Ты знаешь, - сказала она, - они так неверно всегда ее изображают! Как будто она была святой. Чистой. Ангелом во плоти! Они не принимают ее сути, меняют ее. Как подло! И никто даже не пытался понять, почему она стала такой!
- А почему ты стала такой?
- Детство.
- Твои родители плохо с тобой обращались?
- Возможно. Не помню. Они умерли, когда мне было четыре. А потом улица… и эти двое меня подобрали. Один музыкант. Он талантливый, но пьяница. Играл в переходах, а вечерами напивался и бил меня. Второй, - тут она издала резкий неприятный смешок, - убийца. Он убил свою жену и сошел с ума от горя. Он тоже пил. И они заставляли меня проделывать это все. Все что они хотели. Гадкие старикашки!
Она снова усмехнулась. Совершенно беззлобно, с оттенком сострадания или… я не смог точно уловить.
- Ужасно!
- Не слишком, если ты не знаешь другой жизни. Тем более они кормили меня, защищали. Ну а потом я встретила на улице проститутку и узнала, что за то, что я делаю можно получать деньги. И, в общем, дальше скучные детали… Интересно как там эти двое сейчас?
- Тебе действительно интересно?
- На самом деле. Они были по-своему прекрасны…
- Как могут быть прекрасны два бродяги-педофила?
- Не знаю… по крайней мере они не натирали мозоли по маршруту пустая квартира - ненавистная работа - пустая квартира... Они променяли его на водку и ненависть к жизни…Глупо, да… Но у них была душа! И эта душа страдала!
- А твоя душа страдает?
- Да. Особенно по утрам.
Мы молчали. Часы тикали монотонно и глухо. Я замерзал, я смотрел на ее грудь в этой небрежно расстегнутой кофточке. Я поражался тому, как она превращает пошлость в красоту.
- Говоря о Марии Магдалене… - нарушила она молчание.  – Ведь если так задуматься. Она была поистине сумасшедшей. И Иисус… Это же величайшая история любви! Ромео и Джульетта были всего лишь глупыми подростками, но тут… Мария, она была сумасшедшей – она лежала там на самом дне. А Иисус? Он был сумасшедшим – он думал, что сумеет прожить эту жизнь правильно. И он никогда ничего от нее не хотел! (Так же как ты от меня). Все мужики требовали от нее чего-то, они поносили ее… А он, - возбужденная собственными мыслями, она встала на колени перед кроватью и прямо смотрела мне в глаза синими лунами своих горячих глаз. – Могу поспорить, что он даже ни разу не сказал ей, что любит ее. Ну, по крайней мере, не больше чем остальных. Нет, я понимаю ее… Иисус был великим! Он был философом. Он был гением, который смог объединить целый народ, бесцельный и угнетенный… Этот человек всюду бродивший в терновом венце…
- Ты ошибаешься, - перебил я ее возбужденный монолог, - терновый венец ему надели уже позже.
- Нет, - она вдруг снова стала тихой и холодной. – Он всегда был на нем. Остальное только условности. И он… тоже страдал.
Она поднялась на ноги и стала застегивать кофточку.
- Пойдем, - сказала она, доставая сигареты из сумки. – До утра еще пару часов. Мы можем встретить рассвет на балконе. Это стоит сделать, прежде чем уснуть.
Я выбрался из-под одеяла и начал натягивать джинсы.
- Нет, ты решительно сумасшедшая! И все что ты тут говорила. Богохульство…
- Богохульство? Чушь!! – она усмехнулась. Бога нет. Если бы Бог существовал, я бы давно горела в аду.
- Может быть, - сказал я, - так оно и есть…