Летим в Ташкент! Я в левом кресле АН-12. часть 1

(несколько штрихов из жизни рядового сотрудника советского НИИ)

Дополнение автора, годы спустя, после написания. Сама иногда перечитываю с интересом и тоской. Счастливое мне досталось время. Счастьем было учиться в нашем ТРТИ!!!
Счастьем было каждый день, ни свет ни заря, отправляться на работу. И какая интересная у нас была работа!!! Счастьем было наблюдать на Парадах результаты своего труда! Разве сравнить мою работу  с тем, что предлагают людям сегодня? Да и страна была у меня чудесная. И отношения между людьми совсем другие, не такие как сейчас. В общем, мы прожили интересную, счастливую жизнь в счастливой стране.


Итак:



Летим в Ташкент. Как обычно, с Чкаловского. Заводской АН-12 – грузовик. За кабиной экипажа гермокабина, дальше – грузовой отсек... Сегодня туда загружены наши передатчики, шкафы, блоки, волноводы, прочее «железо». Все обычно. Сдаем очередной комплект.
Правда сегодня с  нами на завод летят еще двое. Это проверяющие, - из Министерства авиационной промышленности. Держатся товарищи особняком, входят первыми, по-хозяйски занимают два самых удобных места слева от входа...
На экипаж и на нас смотрят сверху вниз, держат дистанцию.
Однако лететь нам долго, без посадок и дозаправок... А, сидя впритирку, соблюсти дистанцию трудно.

Заводским бортом мы летим не в первый раз, знаем, - места слева только кажутся удобными. Сиденье, расположенное вдоль левого борта слишком жесткое. Правда, и  кресла справа от входа вряд ли можно назвать удобными. В отличие от обычных пассажирских самолетов, спинки не регулируются, - кресла стоят вплотную к переборке.

А еще, перед этими креслами находится стол... То есть, число степеней свободы здесь сильно ограничено.
Впрочем, альтернативы нет. Обычно, я сажусь справа, у иллюминатора.
На борту я - единственная женщина, присутствующие на борту мужчины, в пределах возможного, стараются облегчить мою участь.
 
Пока идет проверка наших документов и документов на груз, пока экипаж прогревает движки, мои институтские соплеменники уже режутся в шахматы.

Я - скучаю, - в иллюминатор виден только лес.
Наконец, самолет выруливает на полосу, останавливается. Движки набирают обороты...

Я обожаю этот миг! Когда самолет, подрагивая, еще стоит, но гигантская его сила уже рвется наружу, надо только отпустить, дать ей волю!

Разбег, взлет...  Разворачиваемся, набирая высоту, занимаем свой эшелон, ложимся на курс... Дальше все, как всегда.

Уже через пару часов полета мне хочется выбраться из своего угла, пройтись...

Пройтись, как нетрудно догадаться, можно только в кабину летчиков.

Очень скоро, в результате небольшой рокировки я оказываюсь в кабине. Штурман и первый пилот, выходят в наш отсек.

Там техник - невысокий, немолодой светловолосый человек, в синем комбинезоне, уже наливает в термос кипяток из бортового титана...

Когда я появляюсь в кабине, левое кресло и место штурмана остаются свободными...

К любому серьезному «железу»   я отношусь с большим уважением. А уж к авиационной технике и вообще, с трепетом душевным. Этот недостаток прописан у меня на лице.

Что происходит дальше, догадаться не трудно. Мне предлагают присесть в левое кресло, и даже позволяют прикоснуться к штурвалу!

В далекие теперь времена обучения в институте, мне в руки попала однажды чья-то курсовая работа, на титульном листе которой было крупным шрифтом написано: «АВТОПИЛОТ».
Честно говоря, я тогда несколько удивилась. Работа была написана студентом не с нашего, а с соседнего факультета, но я понимала, что вместить все, что входит в понятие «автопилота», все его схемы, все механизмы, даже в самую содержательную «курсовую», вряд ли возможно. Оказалось, ничего «военного» в этом нет. Для соседнего факультета такие работы – дело обычное.

И вот теперь, сидя в левом кресле самого настоящего самолета и наблюдая, как невидимые руки управляют штурвалом, я невольно вспомнила ту свою давнюю встречу с этим чудом. Дело даже не в том, что штурвал движется сам по себе. Дело в том, что весь этот огромный, многотонный организм живет сейчас своей, самостоятельной жизнью и совершенно не нуждается в помощи человека…
 
Нет, нет, прошу не беспокоиться надзирающие службы. И не надо вспоминать, как пилот пассажирского авиалайнера доверил штурвал своему пятнадцатилетнему сыну, а тот умудрился автопилот отключить...
 
Будем считать мой рассказ фантазией. Воспоминания не материализуются... Да и самолету мое присутствие в пилотской кабине ничем не угрожает. Включен автопилот, второй пилот и оставшиеся члены экипажа контролируют ситуацию.

Стоит ли описывать ощущения?

Когда-то, в школе еще, я с друзьями на велосипедах гоняла за город на военный аэродром, чтобы посмотреть, как заходят на посадку «сушки»   - учебные и боевые:  Су-7у и Су-7б.
Летали  тогда советские летчики много, почти круглосуточно, днем и ночью. Стоял в поле небольшой домик, – ближняя приводная радиостанция, дежурили солдатики...

Мы с Викой Экслер, помню, приносили солдатикам домашние гостинца, чтобы те пропускали нас к самой полосе... А самолеты шли один за другим, буквально, в нескольких метрах от нас. Видно было, как содрогается металл, видно было заклепки на фюзеляже...

Но тогда я даже предположить не могла, что сама когда-нибудь буду вот так сидеть в левом кресле, в кабине самого настоящего самолета! 

Сижу высоко. Справа от меня, где-то далеко внизу место штурмана...

С ужасом представляю, как там работает человек...

Если у меня под ногами жесткий пол, то под ним - пустота, - прозрачный фонарь сквозь который видна земля с высоты 8-9 тысяч метров!
 
Моторы гудят ровно. Я кладу руки на штурвал, он ведет меня за собой, и самолет чутко, с небольшой задержкой,  реагирует на любое, даже самое малое движение штурвала. Запаздывает, - слишком велика масса...

Обзор в левом кресле, я бы сказала, не очень, - хуже, чем в авто. Мне же, хочется видеть все и сразу!

Зато верхний сектор неба виден отлично! Вот, слева над нами проходит, почти игрушечный,  ИЛ-86. Эксплуатационный потолок у него порядка 11 тысяч. Он идет много выше нас. Вот, совершенно беззвучно где-то далеко внизу слева проходят два истребителя. Потом, ниже – еще какой-то небольшой самолет. Стоит ли описывать ощущения? Летим! И этим сказано все!

Для гражданского нелетающего человека, - женщины, это вообще сумасшествие!
Полжизни можно отдать! Время идет. Полет проходит нормально.

... Вот, сквозь штурманский фонарь, далеко внизу вижу Аральское море... С высоты в несколько тысяч море совсем не кажется мелким. Видно, как песочные отмели берегов в центре уходят в зелено-синюю глубину. Потом начинается то ли степь, то ли пустыня, - вытоптанные вокруг колодцев черные круги, дороги, с высоты кажущиеся уходящими за горизонт тропинками...

(Из сегодняшней бесцветной и мертвой жизни моей  все это и мне кажется уже нереальным).

Вернувшись из кабины на свое место в очередной раз, вижу: что-то в нашем гермоотсеке уже изменилось. Гонору у МАПовских ребят заметно поубавилось. Они уже такие – же, как и мы, люди, один вообще лежит на топчане у левого борта, стонет...
Его напарник сидит теперь вместе с нашими, справа, не соблюдая дистанцию.
И разговаривают оба, как нормальные!

Не могу понять, что произошло. Спросить нельзя. Пространство ограничено и замкнуто. Причину узнаю, позже. Оказывается техник, наливая кипяток, нечаянно перевернул термос на стол, откуда кипяток стек на самое чувствительное место одному из проверяющих!

Такой вот маленький несчастный случай на высоте в восемь тысяч метров над землей!
Техник, конечно,  очень расстроен... хотя, он, вообще-то, и  не виноват. Тряхнуло самолет в самый неподходящий момент!

Но ведь и ошпаренному чиновнику не позавидуешь. Элементарно завыть, подпрыгивая и матерясь, он не может! Снять мокрую одежду, или хотя бы расстегнуть проблемное место нельзя! Жалко человека! Но, между прочим, вместе с ошпаренной кожей мгновенно улетучилась спесь МАПовского проверяющего.
Дальше до самого Ташкента мы летели в любви и согласии.

(продолжение читать в части  2)