Дед Мороз, Снегурочка и мужичок с саксофоном

                Дед Мороз, Снегурочка и мужичок с саксофоном.

  В этот день он собирался отоспаться. Лекция по истории музыки была лишь в двенадцать тридцать. Не заводя будильник, он неизбежно бы проснулся где-нибудь в половину одиннадцатого, к тому же, после лекции он мог немного позаниматься на инструменте, вернуться домой, чтобы еще часок вздремнуть. К встрече Нового Года  дома у него все было готово: уже как несколько дней стояла наряженная елка, коврики и ковры вытряхнуты в снег, и все куплено к новогоднему столу. Вдобавок ко всему его матушка собиралась запечь свою «коронную» курицу на бутылке. Для чего была нужна сама бутылка из-под молока, в которую наливалась вода, на которую как на кол сажалась натертая чесноком и всякими пряностями курица, и все это ставилось в духовку на два часа до полного ее запекания. Гостей особо не ждали, хотя не исключалось, что к ним встретить Новый Год зайдет соседка по площадке – недавно потерявшая мужа вдова с двенадцатилетним сыном. Незадолго до полночи должно было начаться негромкое застолье, проводы Старого Года, встреча Нового, «Голубой Огонек». Может быть, где-нибудь в три часа можно было бы выйти на каток, залитый на стадионе посреди недавно посаженного парка, для чего ему нужно было лишь спуститься из дому и перейти дорогу. А на следующий день он мог отсыпаться до обеда, а затем весь оставшийся день ни чем особенным не заниматься.
  Телефон разбудил его в пол девятого. Позвонил пианист и руководитель квартета с которым Джордж выступал за день до того: «Можно дать номер твоего телефона одному парню? Он работает Дедом морозом…» Пять минут спустя ему позвонил кто-то незнакомый, представившийся ему Антоном. Он взволнованно расспрашивал: не играет ли Джордж на баяне или аккордеоне, и нет ли у него кого-нибудь, кто смог бы весь этот день провести с Дедом Морозом и Снегурочкой: «…наш гармонист хорошо вчера набрался, и сегодня утром он в невменяемом состоянии». У Джорджа таких знакомых не оказалось, да и сам он играл лишь на флейте и саксофоне. На другом конце линии Антон разочарованно вздохнул и положил трубку. Но через двадцать минут телефон зазвонил снова: «Джордж, а ты сам сегодня сильно занят?» Им был нужен музыкант на целый день, который будет наигрывать новогодние песенки, популярные мелодии, и пусть не на гармошке или аккордеоне, а на саксофоне.
  - А где надо быть? - спросил Джордж.
  - Будь дома, в ближайшие сорок минут за тобой заедет такси. Одежду мы тебе подберем. Какой у тебя размер?
  Он еще не успел подумать, стоит ли на такое соглашаться, как понял, что его уже уговорили. Он подумал, что ничего не случится, если в этот день он не пойдет в консерваторию и пропустит лекцию по истории музыки. Ему, студенту немного подработать никогда не мешало.
  Такси просигналило под его окнами примерно через полчаса. Рядом с водителем сидел Дед Мороз, а на заднем сидении – Снегурочка.
  - Джордж, - представился он.
  - Антон, - ответил ему Дед Мороз. - А это – Татьяна, - показал он на Снегурочку. Ненадолго заедем в театр, чтобы во что-нибудь тебя одеть.
  Театр оказался Русским Драматическим, а дед Мороз и Снегурочка – ведущими его актерами Антоном Гавриловым и Татьяной Логвиненко. Поднявшись по парадным ступеням, они зашли в вестибюль и свернули куда-то в подсобки. Кожаную на меху куртку Джорджа решили оставить на нем, она вполне подходила, а вот на голову ему подобрали ярко-синий, с колокольчиками колпак. Вдобавок в театре случайно оказалась пожилая гримерша Клава (почему-то к ней все обращались только по имени и без отчества). Она быстро подвела Джорджу брови, подрумянила щеки и подчеркнула и так достаточно крупный, с горбинкой, его еврейский нос. Взглянув в зеркало, Джордж себя не узнал. Он увидел в нем незнакомого ему скомороха из какого-нибудь фильма-сказки. Все заняло не более двадцати минут.
  Такси выбиралось по заснеженным улицам Минска куда-то на западные его окраины. Джордж уже не сомневался в том, что такие роскошные Дед Мороз и Снегурочка, да еще в сопровождении музыканта могли быть заказаны весьма состоятельными семьями, главы которых, как правило, были из правительственных кругов, работниками министерств и ведомств (может, не слишком высокого ранга). Так оно и оказалось: они мчались по проспекту Машерова в поселок Дрозды, где располагались особняки разных влиятельных персон. Вырулив на главную улицу поселка, салатовая «Волга» остановилась у небольшого особняка с флигилем. Прежде, чем выйти из машины, Антон сказал: «Джордж, когда будем идти по дорожке к дому, то громко играй – что-нибудь новогоднее…» Под звуки «Маленькой Елочки» они вошли в просторные сени или прихожую. Он не знал, как правильнее это можно было определить: с одной стороны в его понимании прихожая должна была быть чем-то маленьким, похожим на то, что было в его хрущевской квартирке на четвертом этаже, с другой стороны для деревенских сеней помещение было уж слишком светлым и со вкусом обставленным цивилизованными городскими хозяевами. Им на встречу вышел глава семейства с двумя близнецами, которым было где-то так лет по десять или одиннадцать. Мастерски поставленный голос не оставлял сомнений в том, что Дед Мороз – настоящий. Да и движения Снегурочки были отточенными, прямо как в лучших советских мультфильмах былых времен. Хозяина дома Джордж узнал сразу: бывший преподаватель по классу кларнета в музыкальном училище, когда там учился Джордж, а теперь это был сам заместитель министра культуры БССР. Дед Мороз громогласно потребовал от детей рассказать какой-нибудь новогодний стишок. Братья-близнецы, обняв друг друга за плечи, протараторили:

Ходит по лесу медведь,
Бродит по лесу медведь…

  Джордж подумал, что Льва Квитко в детстве наизусть читал только он. В школе об этом поэте не упоминалось ничего. Стихи из детской книжки с черно-белыми картинками, выпущенной еще до войны с ним разучивали его родители еще до того, как он пошел в детский сад. После того, как дети получили по роскошной, картонной, с новогодними картинками упаковке конфет, весь эскорт поспешил обратно на улицу к такси, которое было заказано для их новогоднего рейда на весь день. Машина остановилась через двести метров. Они все также вывалили на заснеженную улицу и направились к калитке уже другого дома.
  Новогодний репертуар Джорджа был небогат: «В лесу родилась елочка», «Маленькой елочке холодно зимой», про медведя, который наступил лисе на хвост и еще несколько песен, разученных им еще в детском саду. Он подумал, что можно сыграть еще. Он вспомнил о пластинке, которую, когда-то в далекие шестидесятые один его дальний родственник привез из зарубежной командировки, на которой разные оркестры Нового Орлеана играли мелодии рождественских песен. В детстве он наигрывал их на флейте или на фортепиано. Кроме «Сингл Белл» и «Белого Рождества» там были еще одиннадцать мелодий, и он почти все их помнил. Он играл их после «Холодно елочке» или «В лесу родилась…» Где-то в тумане подсознания он осознавал, что рождественские песни были частью религиозных обрядов, сопровождающих католическое или протестантское Рождество, но ему – еврею из нерелигиозной семьи, как и остальным, получившим советское атеистическое воспитание, все это было до одного места. Он наигрывал новогодние и рождественские мелодии, когда их святая троица входила в сени или в прихожую, поднималась по лестнице подъезда какого-нибудь дома еще сталинской постройки, или когда они, высадившись из такси, просто шли по улице к дому следующего "клиента".
  Дети принимали их по-разному. Одни с готовностью и со всей своей прытью зачитывали какие-нибудь новогодние стишки, что-нибудь танцевали или играли на пианино, скрипке, гитаре, другие смущались, тушевались, но подарки доставались всем, а иногда щедрые хозяева наливали по стопочке Деду Морозу, Снегурочке и мужичку с саксофоном (вместо гармошки). Таковыми были правила игры. Наверное, все дети отдавали себе отчет, что новогодние Дед Мороз и Снегурочка – это кто-то из обычных людей, только переодетых в костюмы, а эти переодетые люди изо всех сил стараются быть сказочными персонажами, и у некоторых из них это неплохо получается.

  На улице уже было темно. Пора бы уже было самим оказаться в домашнем уюте за праздничным столом. В их списке осталась лишь одна семья. Такси на всех газах мчалось к площади Якуба Колоса. Когда они прибыли на место, то все также с музыкой прошлись по заснеженной улице Луначарского, поднялись на последний, пятый этаж добротного дома, построенного где-то еще в начале пятидесятых военно-пленными немцами, которых еще долго после войны не отпускали домой, и под католический (или какой-нибудь англиканский) «Цокот оленьих копыт» вошли в квартиру, внеся с собой свежесть зимнего воздуха. Папа с мамой от души заулыбались, а мальчик, которому было не меньше, чем десять, а, может быть, и все двенадцать посмотрел на Деда Мороза испуганными глазами. «Мы с миром в ваш дом», - произнес Антон своим мощным, поставленным, актерским голосом. «И принесли к вам радость и веселье», - добавил звенящий голос Снегурочки. Похоже, что мальчик уже на шутку паниковал. У него дергались коленки, даже не дергались, а совершали непрерывные колебательные движения навстречу друг другу. Джордж сыграл диксилендной манере первую фразу из «В лесу родилась елочка». «А теперь, юный отрок Витя, прежде чем вручить тебе подарок, я хочу от тебя услышать какое-нибудь стихотворение про Новый Год…» У Вити открылся рот, и оттуда вырвалось какое-то невнятное «а…», потом он вдруг вскочил и пробкой вылетел из комнаты. «Ой, что с ним?» - удивилась мама. – «Раньше за ним такого не наблюдала. Обычно он – бойкий мальчик». Витин отец неслышным шагом вышел из салона и тихо последовал за сыном. Прошло минуты три – не меньше, как из соседней комнаты послышался голос отца мальчика: «Кажется, мне без вашей помощи не обойтись». Все, кто был в салоне, встали и пошли в соседнюю комнату, которой оказалась спальня родителей. Возле одежного шкафа на корточках сидел Витин отец и смотрел под шкаф. «Ой, как ты туда залез?» - еще сильнее удивилась мама мальчика. Раму основания шкафа отделяли от пола какие-то двенадцать сантиметров. «Не знаю…» - задавленным голосом прошептал мальчик. На вид он толстым не был, но, похоже, был крупнее и выше своих сверстников. Родители быстро выгрузили из шкафа все содержимое на двуспальную кровать, затем отец поднялся на стул, чтобы снять со шкафа стоящие на нем вещи. Дед Мороз снял с себя все свое «обмундирование» и стал Антоном Гавриловым, и, собрав все свои силы, они вдвоем с Джорджем приподняли шкаф, чтобы щель под ним стала больше. Отец выдернул Витю из-под шкафа и посадил на кровать. Мальчик плакал, не произнося ни звука, то ли от обиды на самого себя, оказавшегося в столь нелепой ситуации, то ли от испуга, которого не знал раньше. «Станиславский бы сказал: «Верю»» - произнесла Снегурочка голосом актрисы Татьяны Логвиненко уже не на сцене, а где-нибудь на кухне или в продуктовом магазине.
  Когда уже без всякой музыки они спустились к такси, то водитель посмотрел на часы и сказал: «Вы что, домой не торопитесь? Ведь, Новый Год. Сорок пять минут их не было…», - а затем повернувшись к Джорджу: «А тебя в Зеленый Луг я не повезу. Самому спешить на Автозавод. Трамваи пока еще ходят».
  До нового года оставалось где-то тридцать пять минут. Таксист везти его так и не захотел, очевидно, сам спешил домой к столу. Антон рассчитался с Джорджем и поблагодарил, а затем «Волга» умчалась по Ленинскому проспекту в центр города. Джордж спустился в пересекающий всю площадь поперек подземный переход, который выводил на трамвайную остановку. Трамваи спешили в сторону центра города, когда Джорджу было нужно в обратном направлении. Над центральной типографией бегущей строкой по-русски и по-белорусски высвечивались поздравления с праздником. Посреди площади недалеко от памятника Якубу Коласу всеми огнями полыхала огромная, ростом с восьмиэтажный дом елка. Как минимум, ее макушка была выше окружающих площадь зданий. Наконец-то подошла его долгожданная «шестерка». Он поднялся в тускло освещенный салон с обледенелыми окнами и сел где-то на последних сидениях салона. Джордж расслабился и почувствовал усталость, но двести пятьдесят рублей, заработанных в этот не короткий день, лежали у него в кошельке. Чемоданчик с саксофоном покоился между его окоченевших ног. Громыхая своими старческими костями, трамвай несся по обледенелым рельсам на самую окраину города, изредка останавливаясь, чтобы высадить или подобрать редких пассажиров, спешащих к новогоднему столу. Входящие через заднюю дверь с подозрением оглядывались на Джорджа, будто он выглядел не так как все, но никто ничего ему не говорил, а лишь не останавливаясь, проходил дальше в салон. Конечная остановка была его. Он заглянул в открытую дверь кабины и поздравил с Новым Годом водителя. Тот улыбнулся и поздравил его в ответ, но в его улыбке Джордж распознал нечто смахивающее на иронию.
  Когда он вошел в дом, то стол уже был накрыт. Мать оживилась и произнесла: «Ну, наконец-то…» - а затем, взглянув на него: «Ничего себе…»
   Прежде чем раздеться, он заглянул в висящее в прихожей зеркало. На нем был негромко звенящий колокольчиками, ярко-синий, скомороший колпак, который у него не забрал Антон, а на лице был грим: со щек сияли красные пятна, обведенные белой «помадкой», похожей на две снежные шапки, и краснела пухлая «бульба» носа.
   «С наступающим» - сказал он, улыбнувшись самому себе и не скрывая иронию.

                Майк Эйдельберг. 2009г.