Letters to a Young Poet. VI

Рим,
23 декабря 1903 года

Мой дорогой господин Каппус,

       мне не хотелось бы оставлять Вас без поздравлений в Рождество. В праздничные дни переносить одиночество тяжелее обычного. Но Вы должны быть рады, мой дорогой господин Каппус, если Ваше одиночество столь велико, как Вы пишете. А Вы бы спросили у себя, что это такое - одиночество? Чем бы оно было, если бы оно было другим? Есть только одно одиночество, и оно невыносимо, и почти у каждого из нас бывают часы, когда ты с радостью готов сменить его на общение, каким бы пустым и бесполезным оно ни было. В такие часы жаждешь любого, малейшего внимания извне, отклика от кого угодно, пускай даже от самого недостойного. И как раз сейчас, в эти часы растёт твоё одиночество. А рост - это всегда боль. Как рост мальчика, как начало весны. Но ты не должен бояться этой боли. В конце концов, как раз это тебе и нужно - одиночество, глубокое внутреннее одиночество. Одиночество необходимо. Оно необходимо для того, чтобы быть в одиночестве и не встречать никого часами. Ты должен научиться жить в одиночестве, как жил, когда был ребёнком. Тогда тебе казалось, что те, кто старше тебя, заняты какими-то большими и важными делами. Тебе именно что казалось, и именно потому, что ты ни капли не понимал в том, что вокруг происходит.

       А если ты понимаешь, что всё, что они делают - ничтожно, что всё, чем они заняты, давно выродилось в бессмысленную привычку и не имеет никакого отношения к жизни - ни к твоей, ни даже к их жизни, если это так, то почему бы тебе и дальше не продолжать смотреть на всё так, как смотрит ребёнок? Так, будто всякий раз имеешь дело с чем-то незнакомым. Смотреть из глубин собственного мира, изнутри своего одиночества, что уже само по себе - работа и занятие. Почему ты должен отказываться от честного непонимания ребёнка взамен на мнимую защищённость и автоматизм существования взрослого? Только потому, что, в итоге, это честное непонимание как раз и означает остаться в одиночестве, а мнимая уверенность в себе и несерьёзное, небрежное отношение к жизни означают участие в точности в том, от чего тебе так хотелось бы избавиться?

       Подумай о том мире, что несёшь в себе. Назови эти раздумья как хочешь: воспоминания детства или размышления о будущем, только будь внимателен к тому, что уже развивается внутри тебя, и пусть для тебя это будет важнее происходящего вокруг. То, что происходит в тебе, достойно всей твоей любви. И хотя это непросто, ты должен найти способ с этим работать. Потому не теряй слишком много времени попусту, не стремись безоглядно выяснять отношения с людьми. Кто сказал, что ты вообще имеешь к ним какое-то отношение?

       Я понимаю, профессия, которую ты выбрал, непроста и полна вещей, тебе противоречащих. Я предвидел твои жалобы. Я знал, что они будут. И мне нечем тебя приободрить. Могу только сказать, что, по-видимому, все профессии таковы: везде свои требования, все профессии по-своему не приемлют индивидуальность, везде ты встретишь ненависть тех, кто понимает, что сам он - нем, угрюм, что у него нет ничего, кроме скучных каждодневных обязанностей. Тебе приходится жить в ситуации, которая не больше давит своими условностями, предубеждениями и фальшью, чем какая бы то ни было другая. И если тебе кажется, что всё в твоей жизни могло быть по-другому, что ты мог быть более свободен, что в твоей жизни могло бы быть больше простора, что ты всегда мог бы иметь дело только с чем-то настоящим, подлинным, тем, что составляет саму суть "настоящей" жизни, то ты ошибаешься. Только тот, кто смог совладать со своим одиночеством, находится под защитой порядка вещей. Всё равно, наблюдает ли он восход солнца или проживает вечер, полный событий. Где бы он ни был, он знает, что всё, что бы с ним ни происходило, любая ситуация, в какой бы он ни оказался (и твоя - не исключение), не значит для него ничего. Он всё равно что мёртв, хотя сквозь него проходит сам поток жизни.

       То, что Вы испытываете сейчас, господин Каппус, став офицером, Вы испытывали бы точно так же, посвятив себя любой другой профессии. Даже если бы по профессии Вы были никем и всё-таки нашли бы какой-нибудь способ контактировать с обществом, то и тогда это чувство зажатости, несвободы не было бы менее беспощадным. Везде и всегда так. Но это не повод приходить в бешенство или предаваться унынию. Если нет ничего, что связывало бы тебя с людьми, найди то, что связывает тебя с порядком вещей. На него ты можешь положиться. Все ночи - с тобой. Ветер в ветвях за окном - твой. Всё вокруг и без людей - действо, в котором ты можешь принять участие. Дети - всё те же дети, что и раньше: они то печальны, то счастливы. Когда думаешь о своём детстве, снова оказываешься среди этих одиноких детей, для которых подростки с их напускной важностью не значат ничего.

       А если тебе нелегко думать о своём детстве, о его простоте и тишине, потому что теперь всё не так, потому что теперь ты якобы больше не веришь в Бога, который в детстве был повсюду, тогда спроси себя сам, а правда ли, что ты "потерял Бога"? Не правильней ли будет сказать, что у тебя его никогда и не было? Неужели ты можешь представить, что это было бы под силу ребёнку - быть с Богом, если даже взрослые переносят эту близость с величайшим трудом? Ведь это как раз то, что так давит на стариков. Думаешь, тот, у кого был Бог, смог бы потерять его, как маленький камешек? Или ты думаешь, что Бог может потерять того, с кем он когда-то был? Но если ты подозреваешь Иисуса в унынии, а Магомета - в гордыне, если ты догадываешься, что его, того Бога, к которому ты привык, не было в детстве, как не было и до детства, что есть только слова о Нём, но при этом ты боишься как следует об этом подумать, то что же тогда может оправдать тебя? Чем тогда можно оправдать твою скуку по Нему, как по ушедшему прочь, кого надо искать, будто его потеряли?

       Почему бы не думать о Нём, как о том, кто идёт навстречу, кто идёт к тебе из вечности и рано или поздно придёт, как конечный итог бесчисленного числа жизней, среди которых есть и твоя. Почему ты не можешь представить Его в будущем, представить свою жизнь как полный боли, но прекрасный день в истории рождения Бога? Разве ты не видишь, что всё, что происходит снова и снова - начало, и разве это не может быть Его началом, только потому, что любое начало столь прекрасно? Если Он совершенен, не должно ли Ему предшествовать нечто менее совершенное, чтобы Он смог выбрать, чем Ему быть, имея всю полноту выбора? Не должен ли Он быть последним в этой череде жизней, чтобы вобрать в себя всё? Зачем были бы нужны мы, если бы Он - тот, кого мы ждём - уже существовал?

       Как пчелы собирают мёд, так и мы собираем прекрасное и даём Ему жизнь. Что бы мы ни делали, работая или отдыхая в тишине со скромным удовольствием одиночества, всё, даже самое незначительное, если мы делаем это сами, без чьей-либо помощи, если мы делаем это из любви, мы делаем, чтобы дать жизнь Ему. Тому, кого сами мы не увидим, как не могли увидеть нас наши предки. И всё-таки они, хоть их уже давным-давно нет на свете, всё ещё живут в нас. Они в нашей крови, в наших привычках и склонностях, они влияют на нашу судьбу, поднимаясь из глубины времён.

       Нет никого, кто мог бы лишить тебя надежды, потому что и ты будешь жить в Нём, в том, кто сейчас от нас дальше всего на свете.

       С этим благоговейным чувством, мой друг, и встречай Рождество. Возможно, Ему нужна твоя боль, чтобы появиться. Сейчас, когда в твоей жизни происходят эти перемены, наверное, наступило время, когда всё в тебе работает для Него, как это происходило в детстве, когда ты всматривался в мир, затаив дыхание. Будь терпелив, не грусти. Пойми, что, по крайней мере, мы можем помочь Ему придти. Так же, как земля в нужный момент помогает придти весне.

       Будь радостен и уверен в себе.

        Твой
                Rainer Maria Rilke