Птицы

                Инке, любимой пельмешке, в смысле, племяшке.

     Три птицы, три сестрицы, три красавицы-девицы, по молодости, по глупости, по любопытству - а есть ли бесплатный сыр? - попали в ловушку, а потом – в клетку. «Может, в клетке хоть накормят», - сказала не без юмора старшая птица, которая любила поесть. «Ага, накормят, - съязвила средняя, - кошку накормят. Тобой». Средней сестрице присущ реализм и желание из возможного получить максимальное. Третья птица, самая младшая, промолчала – она была шокирована неожиданным пленом. С самого начала не хотела она лететь на дармовые легкие зерна, да по доброте душевной не смогла отказать сестрам составить компанию – вот и попались втроем. Глупые, ох, глупые птички – ну, не бывает добрых дяденек, которые бесплатно кормят! Не бывает. Как же этого не понять?! Теперь втроём сидели в клетке.
     - Жрать хочется, - грубо сказала старшая, - за жрачку все отдам! Хоть бы каких черствых крошек в клетку бросили...
     Принесли неожиданно вкусных маслянистых зернышек, словно догадались про голод птиц. Старшая набросилась на корм и, быстро дергая головой, моментально набила им зоб – жадна была до удовольствий. Средняя сестрица пожеманилась, поколебалась, даже лицемерно вздохнула, вроде не очень хотела чужой подачки, но исходя из реального положения реальных вещей – пользоваться тем, что есть, - с аппетитом поклевала хозяйские зерна. Младшенькая молча отвернулась от дармового корма – не до еды, она все ещё была ошеломлена несвободой, неумолимыми прутьями клетки и невозможностью вспорхнуть в небо, в бездонное небо, высоко-высоко. «Ах, небо!» - обреченно и жалобно пискнула она.
     - Брось, - сказала старшая сестра, - что тебе небо? Вон как вкусны зерны, таких на свободе нет.
     - Небом сыт не будешь, - рассудительно добавила средняя, продолжая глотать еду. - Я тоже небо люблю, свободу ценю, могу и звездами восхищаться, и закатами заодно, но исхожу из реального…

     На другой день снова принесли много ароматных зерен и щедро высыпали их в кормушку. Две старшие птицы набросились, с удовольствием клевали и наелись, как сказали бы люди, от пуза – эх, хорошо! Готовы были от сытости сесть на хвост и развалиться на спине, расставив в стороны лапы и крылья. Третья, младшенькая, опять не притронулась к еде – не свой кусок, якобы, в горло не лезет. Дура, конечно, набитая. О небе, вишь, мечтает.
     Так повторилось и на следующий день, и через день, и через три – зерна птицам сыпали не скупясь, и старшие сестры просто объедались вкуснятиной, а младшая упорно отказывалась от зерен - тошнило ее от чужой еды; она голодала и худела на глазах. Старшие в общем-то были довольны. «Во, житуха! – радовались, - во, на жилу напали! Во, жизнь удалась! Не надо жить впроголодь, не надо летать по всему лесу и до устали искать день-деньской вредных козявок, чтоб прокормиться…» Они теперь могли даже покапризничать, выбирая самые аппетитные зерна. Харчем перебирали, половину зерна на пол клетки рассыпали. Располнели, похорошели, залоснились пышным пером от обильной пищи.
     Младшая стойко не притрагивалась к зерну – у неё были принципы, -  и таяла с каждым часом. Бывает же так: маленькая, худенькая, а – не сломить! Сначала старшие сестры злились на нее, ишь, краля, гордость свою показывает, потом плюнули – всегда была долбанутой, чокнутой. О небе, кретинка, мечтает.
     Если по правде, то сначала им было несколько совестно обжираться при голодной сестре,  но потом, как водится, жирком заплыли и просто сказали: «Да пошла ты!..»
     Минуло еще некоторое время. Старшие сестры уже растолстели от сытости. Единственное, что их озлобляло и раздражало – это голодающая сестра. Если б она не была сестрой – заклевали бы не задумываясь, прости господи. Сами не понимали, что от обильной пищи они поневоле становились хищными. А младшая отвернулась от них, сквозь прутья смотрела в окно и видела в окне только небо, голубое небо! Думала, вспоминая вольную жизнь: «Взлетишь к самому солнцу, и столько света вокруг, такой простор, такой хрустальный воздух, что все земное кажется мелким и убогим.
     - Да пошла ты! – раздражались сестры, словно подслушивали её мысли. Они с ужасом думали, что не сегодня-завтра их похудевшая сеструха лапы откинет, окочурится от голода, и им придется ночь, как минимум, провести с трупом. Бр-р! Неприятно. «Небо, небо… - презрительно сказала старшая, - иди лопай зерна. Зачем голодная свобода?..». Она стала уже толстухой, грубой и ленивой.
     - И правду, сестрица, поела бы хоть немного, - с деланной участью уговаривала средняя, так же весьма упитанная, та, которая реалистка, - что толку мечтать о небе, если ты в клетке? Судьба, значит, такая. – Она сыто зевнула.
     - А зачем еда, если ты в клетке? – тихо ответила младшенькая.
     - Да пошла ты!..
     Однажды клетку вынесли на балкон, проветрить. Был вечер, закат. Старшие птицы, изнеженные, зябли от непривычной вечерней прохлады, а младшая любовалась красивым закатом, может, последним в ее короткой жизни. Золотистый лучик солнца скрывался за углом дома, и младшенькая невольно потянулась за лучиком, просунула голову сквозь прутья клетки и вдруг почувствовала, что не только голова, но и все ее худое тельце легко проходит меж прутьев. Она, исхудавшая, выскользнула из клетки и стала падать вниз с балкона. Расправила крылья,  мягко спланировала на зеленые кусты и опомнилась – ух, как это я! Ей показалось, что это был ее лучший полет! Отдышалась, подкрепилась двумя жирными гусеницами, которых много развелось без птиц, и в радостном порыве – откуда только силы взялись? - взлетела в голубое небо, туда, где ещё плескались золотые лучи закатного солнца, уже невидимого с земли. И долго-долго с алого неба лилась её звонкая, ее ликующая песня!..
     А на земле, в клетке, сидели две... нет, не птицы, - сидели две бройлерные курицы.