Ищущий болен

Действие - это не жизнь, а способ растрачивать силу, раздражение нервов. Мораль - это слабость мозгов.
Артюр Рембо "Сезон в аду"


Пролог

Я живу сейчас в удивительной неопределенности. Возможно, стоит сделать какие то выборы уже и определить, как я буду жить дальше? Я пока жду, что произойдет что-то, что подтолкнет меня к решению или же вообще решит за меня. Но где гарантия того, что-то, к чему меня приведет естественный ход событий – вариант лучший для меня? Тем не менее, как показывает опыт, я всегда плыву по течению. Ну и тряпка.
Разве? А какой смысл в том, чтобы сворачивать с удобного шоссе - в джунгли, если все равно не знаешь, куда приведет каждая из этих дорог? Поэтому при принятии решений я часто руководствуюсь импульсами. А импульсы подталкивают меня к получению мимолетных удовольствий, главное из которых для меня – «приключение». Что-то, что наполнит мгновения смыслом, что-то, что я буду вспоминать.

У меня есть друг. Я думаю, что у меня много друзей. Ну, человек эдак пятнадцать. Ведь никогда не знаешь, сколько их на самом деле.

Так вот, у меня есть друг. В нем я тоже не уверен, как и во всем в своей жизни. Он -не обычный человек. У меня много необычных друзей. А что такое «обычный» человек и чем отличается от него необычный? Людей, которые во весь голос заявляют «я необычен» стало слишком много. Или всегда было. Или мне так только кажется.
Ф. не заявляет, что он необычен. Ф. молчит.

Часть I - Исход

Ранняя весна. Столица. Четыре часа утра. В подвале в маленьком клубe на новокузнецкой колонки рвет средней паршивости электронный Lo-Fi…

Вытащив мобильник из кармана, вижу пропущенный вызов… Звонил Ф. Кричу третьему размеру груди, прыгающему рядом со мной:
- Я выйду на улицу, позвонить!
Улыбка, кивок и пустой взгляд в ответ.
Запах ночной свежести и прохлады, особенно сладкий после духоты клуба, вдыхаю полной грудью, боясь простудиться. Здоровье у меня не железное. В ушах стихает звон, и я слышу городскую тишину: шаги вдалеке, одинокий автомобиль, несущийся по лужам.
- Здорова! Собирайся, завтра едем в Псков!
Такого я ожидать не мог. Соглашаться? Конечно, да. Сам бы я никогда не собрался в такую поездку и рад, что Ф. собрался и более того – позвал меня с собой. Я чувствую, почти физически осязаю, как следующие несколько дней наполняются смыслом для меня. Мне снова будет интересно жить. И потом будет, что вспомнить.
- Окей! Где встречаемся?

Вечером следующего дня на вокзале покупаем сигареты. Ехать ночь, много курить. Отдаю деньги за билет в одну сторону в плацкарт. Деньги не мои, а родителей, и почему билет в одну сторону я спрашивать не буду. И так ясно: если мне что-то не понравится или что-то меня не устроит, вернусь раньше, а он может пробыть там еще столько, сколько пожелает. Мне то в общем насрать, пусть хоть остается там жить.
В ларьке покупаем по бутылке вина. Ехать ночь, пить.
- Все взял? – это он мне.
- Угу, трусов на неделю и щетку зубную. Что-то еще?
- Да нет, - улыбается.
Солнечный свет заливает его худое лицо, отражаясь от жирной местами кожи, радует мой глаз. Чувствуется весна. Чувствуется начало чего-то нового. Неизвестного и неизведанного.

Стук колес. За окном темно. Я как-то пропустил закат, как всегда это бывает в городе. Поймал только косые лучи заходящего солнца на спинах соседей по вагону и солнечный зайчик, появившийся из чьего-то термоса. А сейчас в окно видны только темные силуэты деревьев, уносящиеся назад, тогда как мы застыли в пространстве еще на десять часов.
У нас боковые места и мы отрезаны от остальных пассажиров. У нас свой маленький мир в этом поезде и у каждого из нас – свой. Мы слушаем музыку, каждый – свою, потом болтаем, открываем бутылки дешевого сухого красного и колеса стучат в такт нашим мыслям. Пора покурить.
- Пора покурить, -  говорит Ф.
Мы идем в тамбур. Мы проходим мимо людей, перешагиваем через их вещи. Некоторые пассажиры не обращают на нас внимания, занятые своими делами: поеданием сальных бутербродов с колбасой или сухих с сыром, игрой в дурака, ссорой или беседой; один смотрит в темноту за окном. Другие бросают взгляд, но не приметив ничего достойного внимания, тут же забывают, что видели нас. Кто-то спит, убаюканный ритмом железной дороги.
Как только заходим в тамбур, все звуки становятся громче.
Пачка, сигарета, зажигалка, огонь, затяжка, дым.
«Сигарета, сигарета, я люблю тебя за это…» сообщала оставленная безымянным поэтом надпись на стене одного разрушенного уже дома в центре Москвы. Дома, который я каждый день видел из окна своей палаты и в который залез, когда вернулся из больницы домой.
Курим. Молчим. Я бы и хотел поговорить, да не знаю, о чем.
Спрашиваю:
- Кто она?
- Оля.
Больше ничего не говорит, значит не хочет. Не хочет, чтобы я знал или просто не хочет говорить. Я знаю все, что нужно и так. Она – очередная его надежда на смысл в этой жизни, на то, что есть что-то еще, что-то большее. То, что люди называют «любовь».
- Будем жить у нее?
- Нет.
- Ты будешь жить у нее?
- Нет, - качает головой. – Она замужем. Есть ребенок.
Мои брови приподнялись. Однако, что это я удивляюсь? Этого следовало ожидать. Почему бы ей не быть замужем? Только остается еще один вопрос – что он будет делать, если найдет в ней то, за чем охотится как голодный волк уже не первый год?
Уверен, он и сам не знает ответа на этот вопрос. Он и не задает его себе в своей слепой погоне за счастьем, в погоне, которая приносит только несчастья. Несчастья, которые избавляют нас от скуки.

Проснувшись от будильника, ожидаю, что, открыв глаза, увижу знакомые стены своей комнаты. Обнаружив себя в поезде, испытываю чувство дискомфорта. Однако, рад, что выбрался куда-то за пределы повседневности.
Покидав вещи в сумку, ступаем на платформу. Здравствуй, Псков.
- Здравствуй, Оля, - тихо говорит Ф., заметив, что к нам приближается невысокая брюнетка лет двадцати пяти. Приятное лицо, обтягивающие джинсы, купленные по-дешевке на вещевом рынке, темные пряди волос падают на плечи. Ф. обнимают тонкие руки, тонкие пальцы притягивают его голову к ее тонким губам, что целуют его рот. Серые глубокие глаза смеются от счастья: она так долго ждала и он вcе-таки приехал. Она ждала не зря.
- А это кто? – Оля кивает в мою сторону, не переставая улыбаться. Она щурится от яркого весеннего солнца и вокруг ее глаз вырастает паутина морщинок, появившихся там вовсе не от частых улыбок.
- Это мой друг.
Оля смущается оттого, что ответ на ее вопрос ничего ей не объяснил, но расспрашивать дальше не решается. А я молчу. Ведь мне нечего сказать. Если бы я сам знал, кто я, все было бы намного проще. Возможно, тогда я бы знал, какие пути в этой жизни выбирать. А пока я могу только притвориться кем-то и поступать так, как поступал бы кто-то, параллельно безуспешно и безутешно пытаясь найти себя.
Ф. говорит:
- Возьми мою сумку и устройся в гостиницу, а я пока побуду с Олей. Идет?
Киваю.
- Окей, вечером увидимся, - улыбнувшись, он разворачивается ко мне спиной и, взяв ее руку в свою, уходит.
Я стою один на платформе. Один в незнакомом городе. Я улыбаюсь незнакомому небу, потому что доволен.

Часть II - Испытание

Я снял номер на двоих. Я оставил там вещи, прихватив лишь документы с собой. У горничной есть запасной ключ, и она не постесняется забрать себе все, что пригодилось бы в ее быту. Администратор, или кто у них там занимается раздачей комнат, посоветовал посмотреть кремль и крепость(монастырь?) в Изборске и предложил дорогие экскурсии. До  кремля я дойду пешком завтра сам, а экскурсию в Изборск я купил. «Два места, пожалуйста» - сказал я администратору. Ф. не помешало бы духовно обогатиться, посчитал я.
Пока светло и на улице безопасно, я отправляюсь гулять. Я посмотрю город. Хотя я и так знаю, что я увижу. Все те же обшарпанные хрущевки, что и в других городах, абсолютно одинаковые, на абсолютно одинаковых улицах. Деревья, посаженные перед местными выборами вдоль улиц, брошены на произвол судьбы. Некоторые не пережили зиму и начинают гнить при весенней влажности. Однако на иных я замечаю первые набухающие почки. Я чувствую запах свежести. Весна дает о себе знать.
Вокруг тает снег, всюду бегут ручьи. Псковские ручьи дадут фору любым заграничным. Нигде не встретишь такого пестрого разнообразия оберток из-под жвачки, упаковок из-под сигарет и пластиковых бутылок перемещающихся вместе с массами тающего снега. Но вот в одном из ручьев я замечаю кораблик. Кто-то сложил его из бумаги и отпустил в дальнее плаванье, навстречу неведомым опасностям бескрайних морей. Я улыбаюсь. Теплый весенний ветерок, столь приятный после мокрых метелей вялой и измождающей зимы, я встречаю улыбкой и позволяю ему ласкать мое лицо. Ласка теплого весеннего ветра – самая приятная ласка, что я ощущал в своей жизни.
Я прогуляюсь по парку, найду магазины с вином и сигаретами, что работают по ночам. Я предчувствую, что как-то ночью нам могут срочно потребоваться алкоголь и сигареты.

Захожу в магазин, покупаю сигареты и алкоголь. Каждая ночь здесь нуждается в них. Вот сейчас я несу пластиковые пакеты с топливом для нас. Приду в гостиницу, кину покупки на кровать, включу музыку погромче и пойду на балкон курить. Так и буду сидеть там, закинув ноги на перила, подпевая словам о порнографии и цветах цвета крови, наблюдая неизвестно куда направляющихся прохожих. Люди  проходят мимо моего балкона, мимо друг друга, не делясь друг с другом даже взглядом. Чувствовается какая-то неимоверная отчужденность, закрытость их миров. Они проходят мимо, теряя близких из-за своего высокомерия или же боязни помочь им, или позволить помочь себе, из-за боязни открыть свой мир перед другим человеком и предоставить ему возможность и право судить и дать совет. Может быть, когда-нибудь, один из них поделится проблемами с другим и тогда друг придет на помощь и протянет руку тонущему. А может быть, этого не произойдет и, потерявшись в лабиринте растерянности и нерешимости, этот кто-то уйдет с головой под воду и никому уже будет его не спасти. И все же ему есть, чего боятся. Что если тот, кому он откроет свой мир, предаст?
Медленно плыли розовые облака. Две стены каждого из зданий были в тени, тогда как те, кто находился на балконах других двух стен, ощущали на своем лице теплый свет заходящего солнца.
В дверь постучали. Я медленно и неохотно поднялся и направился открывать. Вошли Ф. и Оля. Ф. пожал мне руку, прошел в комнату и сел на кровать. Оля неловко улыбнулась и последовала за ним.
- Ну как? – спросил Ф.
- Отлично, - сказал я.
Темнеет, и я открываю вино и разливаю в пластиковые стаканы. Стакан за стаканом и разговоры ни о чем и обо всем одновременно. Говорят в основном они, а я слушаю. Я наблюдаю за ними.
Ф. немного не ловкий, но решительный и знающий, что делает. Он присматривается и хочет понять, есть ли в ней что-то, что можно и стоит полюбить.
Оля рассуждает как мыслящий человек. Оля красива. Она много читает и обладает развитым абстрактным мышлением. Он ей нравится. Она давно искала кого-то столь необыкновенного, романтика по натуре. Она мечтала, как вместе они объедут Европу и отправятся к звездам. Как он покажет ей новые загадочные миры, раскроет перед ней их тайны и положит все невиданные сокровища к ее ногам. Но, когда ей было девятнадцать, она напилась и забеременела. Без денег на аборт она вышла замуж за одноклассника и теперь страдает в этой клетке.
Меня тошнит от избитости этой истории и от выпитого. Я иду в туалет, меня рвет. Стены танцуют бешеный танец. Умоюсь холодной водой. Зачем я напился так?
- Я спать, - кидаю им и закрываю дверь в свою комнату. Выключив свет, падаю на кровать и смотрю в потолок. Он кружится. Как только закрываю глаза, начинает тошнить, поэтому лежу и смотрю в потолок. Слышу, как в соседней комнате затихает разговор. Слышу шорохи, слышу скрип кровати, слышу стоны. Смотрю в потолок. Не могу выносить, пойду покурить.
Холодный ночной воздух сразу приводит меня в себя. Прикуриваю и курю, облокотившись на перила и уставившись в ночь. Проходят минуты. Выбросив бычок, я собираюсь уходить, но повернувшись, невольно бросаю взгляд в окно соседней комнаты. Там она. Она на нем, лунный свет падает ей на лицо и грудь. Она смотрит на меня. Тем особенным взглядом, молчаливым. Я не могу оторваться и стою, не двигаясь, поглощенный прекрасной картиной преступной страсти. Долго я стою так, пока холод не становится более настойчивым и по коже пробегают мурашки. Тогда я осознаю вдруг, что происходит, и быстро ухожу с балкона.
Снова кровать, снова смотрю в потолок. Не могу уснуть – перед глазами стоит недавняя картина: ее обнаженное тело двигается ритмично, не быстро, волосы рассыпались по плечам, а в глазах - желание, в движениях – сладострастность. Ее образ словно выжжен на моей сетчатке, и я не могу от него избавиться, как бы ни хотел. Время медленно течет, тянется как мед. Через час или два дверь в мою комнату открывается и там стоит она. Бледная, как призрак всех моих желаний. Она подходит к моей кровати, я приподымаюсь и целую ее живот, ее груди. Она смотрит в потолок и ее руки в моих волосах. Она садится рядом со мной, и поцелуй обжигает мои губы. Я смутно осознаю происходящее. Не сон ли все это?
- Не сон ли это? – шепчу.
- Нет, - чувствую теплоту ее дыхания на своей шее. И я вхожу в нее. И потом она уйдет опять к нему. Ляжет в его кровать, обнимет его и положит голову ему на грудь. А я усну. И когда проснусь, ее уже не будет здесь.

Псков – один из старейших городов России, его история начинается с XI века. Когда в XVI веке длина оборонительных сооружений города достигла девяти километров, псковский кремль Кром по размерам и мощи не имел себе равных на территории всей Руси. Он не забыт и сейчас и признан памятником культуры. Что, однако, не мешает властям сдавать некоторые здания внутри кремля под офисы.
Псков – город поэтов. Сюда любил приезжать Пушкин в поисках вдохновения. С одной из башен кремля он наблюдал за тихим течением реки, усеянной рыбацкими лодками. Говорят, на это время он отказывался от еды и питья. Если бы Александр Сергеевич был нынче жив, это сделать было бы труднее, потому что в соседней башне открыт ресторан. Как и в следующей.
Тем не менее, Кром – место очень красивое, не смотря ни на что, не потерявшее духа времени, и я с наслаждением исследую множество башенок и церквей, сконструированных древнерусскими зодчими. Так приятно иногда бывает погрузиться в другое время, другой мир, ненадолго уйти в свои мечты, оставив всю здешнюю суету и проблемы позади, освободится от оков. Всегда, однако, приходится возвращаться назад. И я вернусь в большой город, в бурный поток событий, в круговорот находок и потерь. Однако пока билет не куплен, и я представляю, что я в другом мире. Не просто представляю, здесь и есть другой мир. Тихий и спокойный, так не похожий на всю мою жизнь.

Так и тянулись дни. Я гулял, наслаждался погодой и свежим воздухом провинциального городка, Ф. общался с Олей и трахал ее. Иногда я трахал ее. На вторую неделю я начал скучать. Оставалась еще экскурсия в Изборск, назначенная на послезавтра, и можно было бы ехать домой. Я купил билет.

Я встал и направился в туалет.
За журчанием воды послышался стук во входную дверь. Скрипнуло кресло и Ф., видимо, пошел открывать. Должно быть, это Оля решила к нам зайти, и мое настроение поднялось. Когда же, собираясь выходить из ванной, я услышал мужские голоса, глухой удар и звук падения тела, вся моя веселость улетучилась, уступив место тяжелому чувству страха. В дверную щель я увидел, что происходило.
Ф., у которого носом шла кровь, неуклюже сидел на полу. В номер зашли двое коротко стриженых парней в кожаных куртках. Лицо того, что ударил Ф., было искажено злобой, второй расплылся в довольной ухмылке, видимо очень довольный сложившейся ситуацией. Еще бы, ведь так весело и захватывающе, должно быть, избивать кого-то. Я не могу этого понять, потому что не люблю жестокость. Но не может же жестокость быть вещью абсолютно глупой и бессмысленной, если столько людей восхищаются и упиваются ею.
- Что надо? – сказал Ф.
- Хочу узнать, как моя жена забеременела, если после рождения первого крысеныша я ни разу ее не имел? Это ли не чудо? – произнеся эти слова с сарказмом, мужчина наиграно улыбнулся и воздел руки к небу, изображая, как благодарен за чудо Небесам. В его глазах промелькнула ярость бешеного зверя.
Лицо Ф. заливала кровь.
- Возможно, это не твой ребенок. Но он и не мой, - его голос дрожал.
- Возможно! – передразнил первый. – Нет, Серег, ты слышал, что сказал этот клоун? Возможно!
Серега хихикнул.
Ф. лишь зло смотрел говорившему в глаза, когда второй ударил его ботинком в лицо. Голова Ф. отлетела назад как футбольный мяч, и он упал ничком.
Следующие полчаса стали самым ужасными в моей жизни. Никогда до этой ночи я не слышал, чтобы Ф. кричал.
Пока он кричал, я сидел в темной ванной, один на кафельном полу, один в темноте. Я боялся пошевелиться, боялся дышать. Я сросся с холодной стеной, лишенный воли, лишенный мужества.
Трус. Тряпка. Возьми себя в руки. Иди и помоги ему, спаси его от боли и унижений.
Но нет, ты же прекрасно понимаешь, что у тебя нет никаких шансов.  Что можешь ты один, ты слишком слабый, слишком худой против двух сильных и здоровых мужчин? Вспомни, когда ты в последний раз занимался спортом…
ДА КАКОЕ ЭТО ИМЕЕТ ЗНАЧЕНИЕ?!
Он же там один, он страдает!
А я тоже страдаю! Тоже один! Только здесь.
А вот если бы мы были вместе, когда они ворвались, тогда бы я им показал…
Кого я обманываю? Я ведь прекрасно понимаю, что бы случилось тогда.
Надо посильнее сжать челюсти, чтобы не было слышно, как они стучат. Ах, поскорей бы это закончилось.

Часть III - Исповедь

Одна из особенностей русских городов состоит в том, что в два часа ночи все аптеки будут закрыты, зато как минимум два продуктовых в районе, с вывесками «ВИНО ВОДКА ТАБАК», будут работать круглосуточно.
Я спешу по пустым улицам, сквозь ночь. Хоть и не очень холодно, я весь дрожу. Дрожат руки, зубы стучат, а в желудке ощущение, как будто там внутри у меня огромный ледяной ком.
Захожу в магазин, беру сигарет, чтобы курить, и водки, чтобы промыть раны и забыться. Неслушающимися пальцами достаю из кармана куртки  деньги, расплачиваюсь. Кроме денег в кармане перочинный нож. Ночные улицы небезопасны и я взял его для защиты. Конечно, вряд ли он мне сможет помочь, но, вспомнив про нож, я немного успокаиваюсь. Дышу ровнее. Выхожу на улицу и вижу их.
Муж Ольги и его друг Серега идут в мою сторону, живо что-то обсуждая и посмеиваясь. Подонки явно в хорошем настроении. Вот он, мой шанс. Вокруг – ни души. Улица пуста, лишь колонна светящихся желтым светом фонарей молчаливо выстроилась вдоль проезжей части. Если неожиданно всадить нож одному в горло, он сразу грузно осядет на землю, а второй растеряется и тогда его будет легко добить. И никто не узнает, что с ними стало. Мы уедем домой, а в Пскове  станет одним нераскрытым убийством больше. Одним больше, одним меньше – вряд ли это окажет значительное влияние на здешнюю статистику.
- Не будет сигаретки? – обращается ко мне Серега.
- Да. Вот, пожалуйста, - протягиваю ему только что открытую пачку.
- Можно две?
- Да, конечно.
Взяв сигареты, уходят. Я смотрю им вслед. Видимо они замечают, что я стою, не двигаясь, и, обернувшись, Серега бросает:
- Что-то не так?
Сердце ёкает.
- Нет-нет, - бормочу и, развернувшись, ухожу не в ту сторону, куда мне нужно. Как я могу идти туда? Ведь там они. Ну ничего, я подожду, пока они уйдут. Я ведь не тороплюсь. То есть, тороплюсь, конечно, ведь Ф. меня ждет. Но чтобы сохранить свои ребра в целости, я могу и подождать немного. Самую малость.

Когда я вошел в номер, Ф. лежал на кровати. Он был похож на осколки стекла, которое еще вчера было целое и сверкало на солнце, а сегодня раздавленное и никому не нужное низложено в пыли.
- Оля звонила, – сказал он слабым голосом. – Плакала, просила простить, что рассказала все. Сказала, что если бы не сделала этого, он бы убил ее.
- Трусливая тварь, - говорю.
Ф. молчит.
Я заливаю в него водку. Залпом и много. Пусть забудется: все о чем он мог бы думать сейчас лишь причинит ему дополнительную боль. Потом я стаскиваю с него одежду и промываю его раны. Он засыпает, и я засыпаю тоже.

Сон тревожен и беспокоен. Часто, проснувшись, я наблюдаю за Ф. Он уже не спит, он пребывает в пьяном забытье, мечется на  постели, весь в поту, сбрасывает одеяло на пол. Я ухаживаю за ним, как могу. Но что я могу? Я поправляю ему белье, говорю, что все наладится, что все будет хорошо и иду на балкон курить. Выкурив сигарету, мерзну и возвращаюсь в комнату, пропитанную запахами алкоголя и пота. Ложусь в кровать, в которой уже надоело лежать, но заняться все равно нечем, и я пытаюсь уснуть. Меня тошнит от его стонов. Хочется его убить. Мне бы немного поспать. Ворочаясь в постели, я стер локти и коленки о дешевые хлопчатобумажные простыни. Ни одна поза не даст расслабиться, когда за прикрытый дверью в пьяном бреду твой друг бормочет проклятья и просит помочь ему умереть. Не вытерпев, кричу ему «Заткнись!». Но он, как будто, не слышит. А может и правда не слышит. Он сводит меня с ума, я встаю, иду к его кровати. Вижу, что он плачет. «Оля!», - зовет. «Зачем?», - сокрушается. «Сука», - сжимает зубы, и слезы стекают по раздувшимся желвакам. «Заткнись!», - кричу ему в лицо. Он все бормочет что-то. Теряю самообладание и, схватив его за плечи, приподымаю в постели, трясу и все кричу: «Заткнись, заткнись, заткнись!». Потом, поняв, что я делаю, отпускаю, отстраняюсь в страхе, а он падает на подушку и лишь жалкие всхлипы слышны теперь. Иду и снова ложусь в свою постель. Лежу молча и не двигаясь несколько часов. Начинает светать и с первыми лучами утреннего солнца, обволакивающими стены как желе,  наш номер погружаются в тишину. Всхлипы Ф. уже давно превратились в тихие вздохи, но и они вскоре замолкают, и я понимаю, что он заснул. Тогда Морфей забирает и меня.

Проснувшись, понимаю, что очень хочу есть. Потом вспоминаю, почему уже вторая половина дня, а я - все еще в постели и не завтракал. На душе становится тяжко и не по себе. Хорошо, что завтра я уже уеду из этого злосчастного города и все, что останется от этой поездки – вспоминания. Поднявшись, иду посмотреть как там Ф. Обнаруживаю, что он пришел в себя и, лежа на кровати, читает какую-то книгу.
- Как ты?- говорю.
- Жить буду.
Киваю и сажусь к нему на кровать. Он продолжает:
- Я позвонил на вокзал и узнал, есть ли еще билеты на поезд, на котором ты отбываешь завтра. Сказали, что есть. Если ты сходишь туда сейчас и купишь мне билет, я буду очень благодарен. Вот деньги.
Я беру деньги и, помолчав, говорю:
- Я рад, что мы вернемся вместе.
- Я тоже, - и он улыбается мне.
Эта слабая улыбка говорит столь многое. Кажется, что она хочет сказать: «Я рад, что ты у меня есть, друг». Но он не знает, что я делал вещи, недостойные настоящей дружбы. Я должен рассказать ему, чтобы он не заблуждался на мой счет.
- Ты знаешь, - начинаю я неуверенно, - я виноват перед тобой. Я тоже спал с ней, и этот ребенок мог быть и от меня, тоже.
- Я знаю, - он кивает.
Ф. кладет руку мне на плечо, но я не удивлен. От него следовало ожидать чего-то подобного. Ведь Ф. – не дурак.
- И еще я знаю, что это совершенно точно твой ребенок, потому что я всегда предохранялся с Олей.
Я поражен и не могу найти слов. Сейчас я понимаю, что все мои слова - ничто. Что словами не исправишь того, что было. Тогда я встаю, надеваю пальто и молча выхожу из номера, чтобы пойти на вокзал за билетом для Ф.

На следующее утро меня будит звонок. Кто-то звонит к нам в номер. Я беру трубку и спросонья узнаю голос администратора гостиницы.
- Вы сегодня выезжаете?
- Да, - отвечаю я и радуюсь тому, что скоро мы вновь будем трястись в поезде, только на этот раз по направлению к дому. Единственному и родному.
- Освободите номер к двенадцати дня, будьте добры.
- Но у нас поезд в девять вечера, что же нам делать весь день?
- У меня тут отмечено, что вы записались на экскурсию в Изборск. Автобус отходит от гостинцы в десять утра, и вы как раз успеваете на поезд.
- Ах да, - вспоминаю я. – Ну что ж, мы едем.

Никто из нас не слушал экскурсовода, который вещал об истории одной из древнейших крепостей Руси, построенной еще до Пскова и по сей день не разрушенной ни войнами, ни временем. Мы просто наслаждались видами русской природы и вдыхали свежесть полей и историю предков. А потом мы спустились по склону к небольшому озеру, расположившемуся у подножья крепости. Сраженные красотой открывающегося вида на холмистый ландшафт, разукрашенный разноцветными полями и маленькими домиками крестьян, мы упали на землю и набрали полные легкие на удивление сладкого воздуха.

- Зачем мы здесь? Почему мы отправились в это путешествие? – спросил я.
- Потому что мы этого хотели, разве не так?
- Так, - соглашаюсь. Понимаю, что больше здесь нечего сказать и замолкаю. Но Ф. продолжает:
- Ты ведь любишь поезда. И я. Ты любишь бывать в местах новых, интересных, красивых. Таких красивых, как этот склон, где мы лежим сейчас. Мы лежим на теплой земле, на молодой траве. Мы лежим и смотрим на то, как в озере внизу плывут облака, тревожимые лишь мелкой рябью, что появляется на поверхности воды от теплого ветра. Задай себе такой вопрос: «Зачем мы здесь? Почему мы лежим на этом cклоне?»
- Мы отдыхаем, - ответил я первое, что пришло в голову.
- Разве ты устал?
- Нет, - запинаюсь. Снова Ф. поставил меня в тупик. Легкая улыбка трогает мои губы.
- Давай же, ответь еще раз. Только в этот раз подумай.
- Мы лежим здесь, потому что нам нравится здесь лежать. Мы хотим лежать здесь. В данном конкретном случае нашей целью является лежание на склоне. И мы наслаждаемся тем, что лежим здесь.
- В точку, - улыбается.
- Мне кажется, я начинаю понимать. Я поехал с тобой сюда, потому что мне нравится путешествовать с тобой. Само путешествие и было моей целью.
- Это - самая прекрасная вещь на земле. "то - действие ради действия. То еcть действие, не имеющее цели, находящейся за пределами этого действия, но цель в себе самом. Проанализируй то, как ты распределяешь время в своей жизни и подумай, что ты делаешь в остальные моменты своей жизни? Тогда, когда не занят чем-то, что является самоцелью, чем-то, само по себе доставляет тебе удовольствие?
- Ну, это просто! Тогда я занят чем-то, что не доставляет мне удовольствия. А таких моментов не так уж и много, - осознал в тот момент я. – Мне ведь нравится, например, учиться. И все занятия, которыми я заполняю свой досуг, тоже меня радуют. Правда я сейчас безработный, но надеюсь, что моя работа тоже будет мне в радость. И ведь тогда я буду действительно счастливым человеком, потому что в моей жизни почти все время я буду делать только то, что доставляет мне удовольствие. А разве не цель любого человека – быть счастливым? Но ведь для тебя было что-то еще. Помимо того, что тебе нравится путешествовать, в Псков тебя привел поиск любви.
- Это так. Любовь – это величайшее счастье, что может испытать человек.
- Я слышал про это.
- Испытывал ли ты это?
- Нет.
Мы замолчали ненадолго. Тогда я сказал:
- Но все равно остается еще один вопрос. Стоило ли оно того? Наши действия были обусловлены лишь желанием выполнять их, а не какими то целями или принципами за пределами этих действий, и вот к чему мы пришли.
- Конечно, не стоило. Для меня – нет. Если бы была возможность избежать всей этой боли, я бы хотел ее избежать. Если бы я мог вернуться во времени назад, я бы не стал даже знакомиться с Олей. Я бы познакомился с какой-нибудь Лерой и трахал бы ее на заднем сидении джипа ее папочки, совершенно не парясь на тему любви. Но это то, что я делаю обычно, а это приедается. И мне хотелось чего-то большего. Поэтому я сделал другой выбор. Часто случается так, что нам приходится выбирать вслепую, и мы не знаем, к чему приведут те или иные наши действия. Мне не повезло, и меня настигла боль. Но мне могло и повезти, и я нашел бы счастье в любви или просто удовольствие в путешествии с тобой. Поэтому не стоит прекращать поиск любви из страха перед страданиями.
Или спрашиваешь ты у меня про то, следовало ли тебе сделать что-то, что могло помешать моей боли, когда ты мог, хотя и не хотел делать этого? Это не мне решать. Отказаться ли от легкости в пользу морали? Здесь выбор только за тобой.

Жизнь будет такой же, как прежде. Для Ф. – точно, я уже сейчас это вижу в его глазах. Но для меня?
Мне решать.