Подполье, 2008 г

ПОДПОЛЬНАЯ ТИПОГРАФИЯ БОЛЬШЕВИКОВ,
ИЛИ ТАЙНА, КОТОРАЯ ТАК И ОСТАЛАСЬ НЕРАСКРЫТОЙ


- Буря! Скоро грянет буря!
     Это смелый Буревестник гордо  реет  между  молний  над  ревущим  гневно
морем; то кричит пророк победы:
     - Пусть сильнее грянет буря!..
М.Горький


Москва, 1905 год. Рабочий район, улица Лесная. Вечер.
Быстрыми шагами по тротуару идет, опустив голову, человек среднего роста, в черном неброском костюме. Лицо его некрасиво, черты лица грубы. Он задумчив, на лбу его угрюмо-хмурая морщина, надо ртом нависли усы. Он суров, сосредоточен, замкнут. Это Максим Горький (Алексей Максимович Пешков).

Он подходит к трехэтажному кирпичному зданию (это доходный дом купца Кузьмы Колупаева) с вывеской «Торговля кавказскими фруктами Каландадзе». Горький нервно оглядывается, впрочем, на улице никого уже нет, и проскальзывает в лавку. Вход через парадную дверь ему запрещен, но сегодня Горький нарушает правило.

При входе звенит колокольчик, на звон выходит сам Мириан Каландадзе, но купец не один,  с ним задержавшийся покупатель, они договариваются об оптовой продаже сыра сулугуни. Горький угрюмо здоровается, подходит к ящику с курагой, но его вовсе не интересует курага, он смотрит словно сквозь нее.

Горький с нетерпением ждет, когда же покупатель уйдет. Наконец покупатель уходит, Горький вздыхает с облегчением и совершенно неожиданно расплывается в улыбке, в этот момент кажется, что в темной комнате неожиданно включается свет. Его голубые глаза ласково и как бы застенчиво сияют. Каландадзе про себя даже подумал: «Какая доброта, какая сердечность», но ничего не сказал. Купец молча открыл затворку и провел Горького за прилавок.

Прямо за прилавком начинается квартира, здесь живет приехавший из Батуми рабочий Силован Кобидзе со своей семьей и прислугой. Лавка, кстати, оформлена на него, на купца Каландадзе оформить лавку было невозможно, так как он был известен полиции, а вот Кобидзе без проблем дали «Свидетельство о благонадежности», он был чист во всех отношениях. Это обычная квартира, все, как у всех: русская печка с домашней утварью (горшками, чугунками, ухватами, рушниками), чугунные утюги. Жилая комната обставлена по моде времени: настенные ковры, этажерки, комод, швейная машинка «Зингер», колыбель, которая передавалась из поколения в поколение, деревянное корыто, портреты в рамках на стене, самовар. Дети Кобидзе уже спят. Горького усаживают в кресло, наливают ароматного грузинского вина:

- Отдохните и пойдем, - говорит Кобидзе.

Горький утвердительно кивает головой, но ничего не говорит. Кобидзе уходит и проверяет, запреты ли все двери. Затем Кобидзе возвращается, Горький встает, и они идут в соседнюю комнату.




О том, что на самом деле творилось в этой «обычной» московской квартире, знали только избранные, а их можно было пересчитать по пальцам. Никто, кроме них, о происходившем даже и не догадывался. Ни о чем не догадывалась даже полиция, находившаяся в доме напротив и довольно часто совершавшая тщательные проверки (а ведь полиция даже стены простукивала). Как утверждают современники, радушный хозяин Каландадзе никогда не вызывал сомнений в благонадежности у околоточного надзирателя, которого всегда любезно встречали и угощали молодым грузинским вином.

Никто не знал, что здесь, в центре Москвы, неподалеку от Бутырской тюрьмы, в доме №55, на улице Лесной, находится…глубоко законспирированная нелегальная типография большевиков! Она была организована по решению ЦК партии в августе 1905 года. Партии нужен был печатный орган – им стала газета «Рабочий», которую и выпускали здесь.

Торговая лавка с изобилием  южных фруктов (которые, как позже стало известно, закупались на ближайшем рынке на Сухаревке), самая обычная с виду квартира Кобидзе служили надежным прикрытием тайной типографии.




Итак, Кобидзе открывает крышку погреба и помогает Горькому спуститься, затем Кобидзе передает Горькому керосиновую лампу, закрывает погреб и уходит.  Максим Горький оказывается в подземелье.

Здесь, под полом обычного дома находится небольшая комнатка, в ней стоит стол и стулья, бочки с сулугуни (но Горький знает, что это не  просто бочки, что на дне их плотно утрамбованы стопки нелегальных газет и листовок). Это помещение очень напоминает склад. В комнатке душно, темно и очень влажно. Потолки невысокие, пол земляной. Лицо Горького в полумраке еле-еле освещает керосиновая лампа. Он несколько раз стучит по стене и ждет. Слышатся шорохи.

В полу погреба – колодец, он представляет собой квадрат примерно полтора на полтора метра – обычный колодец, как во всех домах: такие колодцы использовали для того, чтобы погреб не затопило, сюда стекала грунтовая вода. И вот тут-то главный секрет большевиков!

В колодце спрятана дверь, которая скрывает проход, ведущий в небольшой грот. По лазу уже кто-то ползет, услышав позывной Горького. Известно, что лаз к гроту да и сам грот рыли долго, выкопанную землю утаптывали прямо в погребе. Чтобы попасть в грот, где находилось главное, что скрывали большевики, - печатный станок, нужно было ползти на корточках. В подвале лавки, на глубине трех метров, была вырыта пещера, где стояла печатная машинка «американка», этот станок помог приобрести большевик, революционер-пропагандист, Леонид Борисович Красин («американка» в Москву попала не сразу, сначала она некоторое время находилась в Баку).

В колодце показывается голова человека, выползшего из грота. Он поднимется в подвал и делает глубокий вдох:

- О, свежий воздух! Горький? Добро пожаловать.

Это печатник Георгий Федорович Стуруа, направленный в Москву с Кавказа. Он кажется уставшим, но глаза его живо горят в свете керосиновой лампы, лицо и одежда его испачканы грязью. Воздух подвала, пропитанный сыростью, действительно, кажется ему свежим, ведь в «пещере» (так называли грот с печатным станком большевики) дышать было буквально нечем, там невозможно было находиться дольше 30-40 минут, воздух очень быстро заканчивался. И сейчас от недостатка кислорода Стуруа чувствует головокружение.

Надо заметить, что несмотря на все сложности, работа типографии никогда не прекращалась, помещение проветривали, один подпольщик сменял другого. Четверо опытных наборщиков и печатников поочередно работали в душном подземелье. Иногда помещение затапливало, затапливало и станок, печатникам приходилось ждать, пока он высохнет. Работать в подпольной типографии было очень опасно, печатники и наборщики трудились под угрозой крушения потолка и стен помещения.

Горький протянул Стуруа конверт:

- Вот деньги от меня и Андреевой. И еще рукопись, это для нашей газеты, обращение к русским рабочим.

Горький и Андреева, как известно, были одними из основных спонсоров типографии. Их деньги шли на содержание, бумагу, распространение газет. Горький передает печатнику рукопись «Писем к рабочим», которые публиковались потом в газете «Рабочий» под подписью «Третий».

- Как идет подготовка первого номера? – спрашивает Горький.

- Почти все готово. Скоро наш «Рабочий» разлетится огромным тиражом. Все-таки газета – огромная сила, - с жаром замечает Стуруа.

- Да, и наша мечта – призвать широкие массы рабочих к участию в революции, укрепить их веру в революцию – приблизится к воплощению. Самодержавие будет разбито! С помощью газеты мы воспитаем активное отвращение ко всякому страданию, неугасимую ненависть ко всему, что заставляет людей страдать, ненависть ко всем, кто живет на страданиях сотен миллионов людей. Я чувствую близость чего-то нового, светлого, оживляющего. И все, что творится, создает в молодой и юной России - неизбежно создаст! - гнев и месть. А гнев и месть – это необходимое условие подъема духа человеческого на должную, для борьбы за жизнь, высоту!



Через несколько недель газета «Рабочий» была выпущена, естественно, большевикам удалось добиться ожидаемого эффекта. Каждая строчка нового издания была пропитана идеями и идеями, и эти идеи поражали своей силой. Газету из типографии вывозили секретно: на дне бочек с курагой, сулугуни, выносили в портфелях, ящиках… Всего же за полтора года работы типографии вышло 4 номера социал-демократической газеты «Рабочий». Газета выходила приличным по тем временам тиражом – 200-600 экземпляров. Но это было не единственное издание подпольной типографии, большевики готовили к выпуску множество революционных листовок, призывавших к декабрьскому вооруженному восстанию. Вышел в декабре 1905 и первый номер газеты «Известия Московского Совета Рабочих депутатов», а также «Партийные известия».

Большевики были одними из первых, кто решился на территории царской России организовать подпольную типографию с целью выпуска революционной прессы. Однако революционные издания и до этого появлялись в России, другое дело, что печатались они за рубежом. Нельзя не вспомнить Герцена и его газету «Колокол», которая выпускалась в Лондоне, а затем в Женеве и нелегально доставлялась не территорию России. Издание Герцена имело такой формат, чтобы газету было легко перевозить. «Бумага была тонкая, легкая, размер узкий, чтобы уместились две колонки убористого текста, и обязательно короткий – для удобства нелегального провоза в Россию», - замечает Герцен в книге Славина «Ударивший в колокол». Герцен и Огарев, издатели газеты, боролись за освобождение России, об этом они писали в первом номере газеты «Колокол»:

...Привета с родины далекой
Дождался  голос одинокий,
Теперь юней, сильнее он...
Звучит, раскачиваясь, звон.
И пусть гудеть не перестанет,
Пока, спугнув ночные сны,
Из колыбельной тишины
Россия бодро не воспрянет
И крепко на ноги не встанет,
И не порывисто смела -
Начнет торжественно и стройно,
С сознаньем доблести спокойной,
Звонить во все колокола.

Но как пишет Л.Славин в книге «Ударивший в колокол», Лесков, ознакомившись с первым номером газеты, сделал в своем дневнике такую запись: «20 мая. Впервые читал у исправника заграничную русскую газету «Колокол» господина Искандера. Речь бойкая и весьма штилистическая, но по непривычке к смелости – дико». И это писал Лесков. Дико! И не только для Лескова было дико читать такие материалы, русский читатель был не вполне подготовлен к восприятию таких текстов.

Теперь же, в 1905, спустя примерно полвека, русский народ был готов к восприятию такой прессы, таких материалов. И если «Колокол» во многом опережал время, то «Рабочий» появился вовремя, с этим невозможно спорить.



Горький и Стуруа долго еще беседовали в подземелье. Затем они поднялись в квартиру Кобидзе, Стуруа лег на часок вздремнуть (квартира Кобидзе была не просто местом жительства сухумского рабочего и его семьи, но и местом отдыха печатников). А Горький вышел из лавки,  звук колокольчика у входа в лавку повис в воздухе…


Поражение первой русской революции не помешало типографии продолжить работать прямо под носом у  полиции вплоть до 1906 года. Типография так и не была обнаружена царской полицией, в этом заслуга большевиков, которые продумали конспирацию до малейших деталей. Большевики работали на свой страх и риск, о том, что могло бы случиться, если бы типографию обнаружили, говорить не стоит. Работать так могли только люди, целиком отдавшие свою жизнь идее, люди храбрые и целеустремленные. Издания большевиков оказали огромное влияние на ход революции и процесс освобождения России. Завершить сегодняшний разговор я бы хотела словами из «Песни о Соколе» М.Горького:

Безумству храбрых поем мы славу!
Безумство храбрых - вот мудрость жизни! О, смелый Сокол! В бою с врагами истек ты кровью... Но будет время - и капли крови твоей горячей, как искры, вспыхнут во мраке жизни и много смелых сердец зажгут безумной жаждой свободы, света!


Мы совершили экскурсию по филиалу музея «Подпольная типография 1905-1906 гг.», который находится на улице Лесной. Когда-то подпольную типографию полностью засыпали, но в 1922 году про это место вспомнили и начали раскопки, а в 1924 здесь открылся музей. Любопытно, что его организаторами стали те, кто в свое время создавал тайную типографию и работал в ней. Именно поэтому, экспозиция музея с необычайной точностью воспроизводит все детали давно ушедшего прошлого.

Для альманаха "Отечество", 2008 г.