Прыжок без страховки

Виктор уже несколько месяцев не входил в комнату своей младшей дочери. Но почему-то сегодня он решился открыть запертую дверь и переступить порог. Виктор не знал, почему он это делает, может потому, что сегодня у маленькой Марины был день рождения, да, ей бы исполнилось восемнадцать, или потому, что пришло время смириться со всем произошедшим, хотя боль и не думала отступать, а с каждым прожитым днем становилась все острее и глубже, как будто проникая во все его существо, и наполняя его полностью.
В комнате было все как обычно. Та же кровать в углу, застеленная покрывалом с Винни-Пухом, те же привычные рабочий стол, на котором Маринка делала уроки, стул, шкаф с ее вещами. До сих пор у дверцы шкафа лежала уроненная в спешке майка. А вот и их семейная фотография на тумбочке. Почему-то с разбитой рамкой.
Но только все покрывал толстый слой пыли, а затхлый воздух напоминал о том,  что дверь в комнату давно не открывали.
Виктор снова обвел взглядом привычную обстановку. Его взгляду упал на пол. Виктор тяжело вздохнул, а в глазах вновь появились боль и страдание. На полу не было ковра, который им с женой подарили к рождению Марины. После случившегося ковер пришлось выбросить.
Виктор пришел по комнате. Он даже не заметил, как на пыльном столе стал писать слово «Марина». И снова, в который раз, в его глазах отразилась боль.
Вдруг ему стало тяжело дышать, сердце начало болеть, что в последнее время стало совсем привычным делом. Он присел на край кровати, опираясь спиной на подушку. Неожиданно он услышал отчетливый хруст бумаги. Подняв подушку, он увидел тонкую тетрадку.
Виктор смотрел на эту тетрадь, как на призрак прошлого. Почему-то он сразу понял,  что это дневник Марины. С его губ сорвался сдавленный стон, и он взял тетрадь в руки. Он не хотел читать то, что было в ней написано. Но руки сами собой открыли первую страницу, а глаза впились в частые строчки. Эта тетрадка была продолжением уже имевшихся, наверное, записей. Начинались записи за два месяца до...
Да, это была вся жизнь его любимой маленькой Марины.

5 мая. Елизавета Степановна сегодня пришла в школу, как на праздник. Ее торжественно-умный образ вызывает только тошноту. А уж ее триумфальный вид... Ну и что, что у нее сегодня день рождения? Как будто она первая и больше никто не отмечает еще один год в своем багаже. Ей куда радоваться-то? В ее-то годы? Да я бы на ее месте приценивалась к ритуальным услугам, а не летала по школе шестидесятилетней бабочкой. Боже, как противно она смеется, радуется чему-то!
Нужно срочно что-то придумать. Может, горшок с цветами ей на голову уронить? Нет, нужно что-нибудь поделикатней все-таки.
Ага, вот и он, мой шанс.
После второго урока она идет в столовую. Значит, и мне туда пора. Встану-ка я в очередь вслед за ней. Я покупаю стакан томатного сока, пока Елизавета Степановна стоит позади меня, убирая кошелек в сумку.
Да, всего лишь одно мое неаккуратное движение, и весь сок оказывается на снежно-белой блузке училки.
- О боже, Елизавета Степановна. Извините меня, пожалуйста. Какая же я растяпа. Теперь ваша блузка, наверное, никогда не отстирается. Простите, простите меня, пожалуйста. Я, честное слово, не хотела. Это же получилось совершенно случайно, а ...
- Ничего, ничего, Мариночка, - перебила потом моего красноречия Елизавета Степановна. – Все нормально. Ты и правда ни в чем не виновата. А блузку я сейчас переодену. Как будто предчувствовала, взяла с собой замену.
- Я никогда не прощу себе того, что испортила вам праздник, Елизавета Степановна, - я театрально закатываю глаза и заламываю руки, готовая вот-вот разрыдаться и забиться в истерике. Да, не пропадают все-таки зря занятия в театральной студии при школе.
- Ничего, ничего, - шепчет училка, выходя из столовой. Но я-то успеваю заметить слезы в ее глазах.
Зато потом триумфальный вид покинул ее до конца дня. Праздник окончательно испорчен.
Не надо быть такой довольной жизнью, Елизавета Степановна, а то мало ли что...