Помнишь?

Помнишь, как однажды на ночь ты рассказал мне сказку о солнце, которое полюбило цветок? Ты любил сочинять сказки для меня, а потом рассказывать их мне так, как ты это умеешь, так, что повествование твое захватывает меня и уводит в мир твоей фантазии, в мир, который я бы переселилась, если бы могла. По правде говоря, мне кажется, часть моей души действительно туда переселилась, живет где-то в уютном дупле старого дерева, уходящего древними корнями в дно сладкозвучного ручья твоих снов и видит их вместе с тобой, хоть сейчас мы непоправимо далеко друг от друга. Но не об этом я собираюсь написать. Наверное, ты не помнишь эту сказку, ты сочинил их так много для меня, но по большому счету, это не важно. Главное, что помню я. А значит, вспомнишь и ты. Ведь часть меня в тебе навсегда, слишком много мы пережили, слишком сильно любили, и память у нас – общая.

Это было в самом начале времен, когда солнце было еще молодо, а голубизна неба не было голубизной живых глаз старика, которому умудренность опытом только прибавила жажды жизни, как сейчас, а напоминала бессмысленную и удивленную радужную оболочку ребенка. В тот день солнце еще не знало, что его ждет, не знало, что новый день изменит его навсегда, оно бездумно встало, чтобы освещать молодой еще мир, по установившемуся раз порядку. Мир и сам был молодым и все в нем удивлялось красоте нового дня – люди и животные безболезненно могли долго задерживать взгляд на солнце, медленно плывущем по небу. Солнце улыбалось всем и каждому, его счастье было бездумным и чистым. Каждый день оно видело одно и то же – однако ему было еще далеко до пресыщения - каждый день оно открывало что-то новое для себя в расстилавшемся мире. Оно с интересом следило за событиями, что происходили там, внизу, удивлялось глупости уже начинавших разворачиваться в мире людей интриг и радовалось расцветающим кое-где цветам настоящей любви и мудрости. В этот день солнце устало слегка больше обычного – сегодня его посещали вообще не очень-то свойственные ему размышления о сути своего предназначения и о цели сотворения и существования мира. Солнце не ведало своего Cоздателя и мало, что занло о себе самом. Знало лишь, что его единственный долг – освещать мир, а потом погружаться в забытье, полное неизъяснимых образов. Невежество мало угнетало его.
Оно клонилось к закату. Еще пару мгновений – и вот оно полностью утонет в море, на пару часов оказавшись в мире сладкого небытия. Как вдруг... нет, это, наверное, лишь показалось ему. Такой красоты не бывает в мире. Не бывает столь прекрасных цветов, какая же красота, оно не может вынести этой красоты. Не может. Солнце целиком исчезла за краем земли. Должно быть, мираж, не иначе.


Образы этой ночи были не такми как всегда. Цветок, привидившийся солнцу, не хотел его отпускать. Солнце видело его в мире свего ночного небытия так явственно, как будто он и впрямь был реальным. Никогда раньше солнце не лишалось покоя, оно не могло объяснить, что происходит, знало только – оно не сможет существовать дальше, если не убедится в том, что цветок и вправду лишь привиделся ему.


Раньше солнце не сильно различало дни между собой, время для него будто бы не существовало, не имело ни конца, ни начала. Однако в этот день все изменилось. Солнце едва мирилось с необходимостью размеренно двигаться по небосводу, равнодушно одарять своими лучами всех в равной степени. Весь день оно могло думать лишь об одном-единственном цветке, ждало мига, когда оно наконец снова окажется у края земли.
  И вот, оно снова здесь. Волнение, какое волнение, никогда раньше солнце не испытывало такого волнения. Ну же, неужели действительно – всего лишь мираж? Еще пару минут – и ему приедтся вновь погрузиться за линию горизонта... Наверное, действительно привиделось, - подумало солнце, и вздохнуло, не то с сожалением, не то с облегчением. Как вдруг, нет, не может быть – снова эта разрывающая душу красота, снова ощущение причиняющей боль нежности. Снова он. Цветок. Солнце скатилось вниз по линии горизонта.


С этого дня цветок стал его наваждением. Солнце не могло о нем забыть ни  днем, желая видеть лишь его одного, ни ночью, которая больше не была временем блаженного забытья. Цветок – вот все, что имеет значение. Солнце жило только для того, чтобы его видеть. Все остальное не имело никакого смысла.


Солнце долго не могло понять, почему может видеть цветок лишь перед самым закатом. Лишь спустя некоторое время, ему удалось узнать, что существуют цветы, раскрывающиеся только после его захода, источающие благоухание и радующие взор лишь при лунном свете. Дети и любимчики луны. Любовники луны. С тех пор солнце возненавидело луну и познало новое чувство, отравляющее и испепеляющее, – ревность.


Дни и ночи стали для солнца теперь лишь томительным ожиданием тех нескольких минут, в течение которых оно могло видеть возлюбленный им цветок. Он был красив, насколько же он был красив, и насколько отличался от всех цветов дневного, подвластного солнцу мира! Многие из них тоже были красивы, но ни в одном из них не было той недоступной, сводящей с ума, таинственной загадочности, которой солнцу, оно знало это, никогда не постигнуть и не обладать.


Солнце светило теперь то чересчур ярко, в моменты надежды, то чересчур бледно, когда на него находила теперь ставшая ему весьма свойственной меланхолия. Оттого мир, бывший раньше везде одинаково цветущим и плодородным, стал испещренным пустынями и ледниками. Так любовь солнца к цветку впервые изменила облик мира.


Солнце не знало, что ему делать, с каждым днем все больше впадая в отчаянье. Единственное, в чем оно уверилось с течением времени, так это в том, что больше не в силах видеть прекрасное растение так редко. Оно знало, что если не подчинится навек установленному порядку и не зайдет за край земли в положенное время, его ждет ужасное наказание. Но одержимость цветком стала настолько сильна, что страх перед наказанием постепенно мерк, и однажды исчез навсегда, уступив место безумной решимости.
 

(Тут, я помню это, как будто это было вчера, ты тяжело вздохнул и на пару секунд замолчал, мой рассказчик, в твоем взгляде застыла горечь. Как я хотела, чтобы этй горечи больше никогда не было в твоем взгляде, я хотела своей любовью впитать твою горечь в свое сердце, только чтбы ты больше никогда ее не чувствовал. Откуда взялась эта горечь? Я не понимала тогда, не в силах была понять... Мне кажется, я понмаю теперь.)

В этот день солнце знало, что приведет в исполнение свой план и вместо того, чтобы скатиться за линию горизонта, потонув в море, снова поднимется, поднимется на западе и поплывет на восток, освещая мир, затмевая соперницу-луну, созерцая цветок. Пусть эта ночь станет для него последней, пусть. За несколько часов наполненного любовью блаженства солнце был готово отдать все. Ведь ничто не имело смысла, кроме цветка. Оно озарит его, оно покажет ему истинный свет, покажет ему себя и свою безграничную любовь.


Момент настал. Вот он цветок, раскрылся, нестерпимая, ускользающая красота. Нет, в этот раз солнце не даст ей ускользнуть. Оно достигает горизонта и вновь поднимается, первый раз делает что-то по собственной воле, против воли не знаемого им Создателя, встречается с ошарашенной луной и видит, видит его! Как же он красив, раскрываясь полностью, он становится просто невыносимо прекрасным! Солнце испытывает любовь, о которой раньше не могло и подумать, это не переливающаяся коралловым и сиреневым любовь ее мечты, это багряная любовь кошмара, оно не может себя контролировать, светит ярко, так ярко, как никогда. И вдруг... красоты не стало. От неизъяснимого фиолетового очаровния остался сожженный остов. Солнце в ужасе остановилось – оно убило цветок, сожгло его своей любовью.


Оно не помнило, что было дальше, не знало сколько времени прошло до того момента, как оно снова очнулось. Какая-то сила вытолкнула его на восток, снова вверх по небосводу. Что-то было не так. Мир был тот же, однако что-то было не так. Что это за боль, что за жжение? Тут солнце все спомнило. Должно быть, это раскаяние, это чувство утраты, это непоправимая вина и безнадежная любовь, которая стала еще сильнее. Оно убило своего возлюбленного. Оно убило цветок. Его сжигала боль. Однако было что-то еще. Что-то определенно было не так и вне его. Люди и животные отвращали от него свой взор, не смели больше на него смотреть открытым взглядом, как раньше, а только забавно и уродливо сощурив глаза и тут же отворачиваясь с гримасой.... отвращения? Неужели, все узнали о его страшном и бездумном преступлении против своей любви? Нет, все же не отвращение было написано на их лицах. Это была гримаса боли. Боль солнца причиняла боль всем. Никто больше никогда на него не посмотрит. Солнце знало, что теперь так будет всегда.
И медленно продолжило свой путь по небосводу.



Так ты закончил эту сказку. Цветок умер, а солнце осталось жить вечно в осиротевшем для него мире. Обреченно двигается оно по небосводу, потому что не может иначе – это его рок, это его бремя, но это и его искупление. Я осталвяю эту сказку здесь, я знаю, ты найдешь ее и все поймешь. Ты всегда оказываешься в тех местах, где была я. Не ищи меня. Меня здесь больше никогда не будет. Прощай. Я поклялась, что больше никогда не буду на тебя смотреть.
Прощай, солнце.
Это наш рок, это наше бремя, но это и наше искупление. Я ухожу навегда.