Свидание в полночь

   
 К ровному стуку вспомогательного двигателя я уже давно привык.

 За бортом звёздная ночь. Туман струится, немного опережая течение Амура. Луна, улыбаясь, пытается заглянуть ко мне через иллюминатор в радиорубку.

Я задраиваю иллюминатор и бронезаслонки только по тревоге, и не то чтобы это клаустрофобия, - просто люблю смотреть в окно, и слышать вздохи реки, обтекающей корпус нашего корабля. А если задраю,-  как я увижу ту, красивую китайскую девушку, в жёлтой блузе, которая помахала мне рукой при встрече наших судов. Вдруг, она пойдет обратным рейсом?

 Я протяну к ней руку, она протянет свою. Наш командир, и её капитан, увидят это и сойдутся бортами, и мы окажемся в объятьях друг друга. Я надену на неё свой бушлат, бескозырку. Незаметно проведу на корабль и... Что с ней дальше делать, я не знал, то есть, знал, конечно, но где с ней уединиться? В радиорубке нельзя - там у меня, совершенно секретная документация. В каюте командира -  исключено. В кубриках - полный комплект. В артпогребе - не развернуться. В ахтерпике – грязно. В машинном отделении – шумно. На ходовом мостике – холодно. Конечно, ребята приводили девчонок, но это было в Благовещенске, на ремонте, ночью, и нас молодых, выгоняли из кубриков на палубу, а сейчас мы на боевом дежурстве и недавно была опять перестрелка с китайцами на острове «Култук».
 
Но что-то я задумался. Меня вызывает база:

- Как слышишь? Проверка связи.
- Слышу хорошо.
- У тебя всё ок?
- Всё ок.
- Жди радиограмму.
- Я на связи.
- Привет оператору Гришину.
- Спасибо.
- До связи.
- До связи.

  Из наставления по радиосвязи МО СССР «...радиотелеграфист не имеет права сомовольно выходить в эфир, вести посторонние переговоры, кроме служебных. Передавать информацию следует чётко, в максимально короткие сроки на минимальной мощности радиопередатчика.
Передача информации открытым текстом влечёт за собой уголовную ответственность и рассматривается военным трибуналом».
 
  Это не означало, что мы совсем не общались. Существует служебная связь, которой пользуются все радисты - таблица дежурного радиста «ТДР». Опуская нюансы, скажу главное: молодцы те умники, которые придумали под видом служебных кодов разговаривать друг с другом. Использовался - Щ код. В английском варианте- Q код.
ЩСА - как слышите меня
ЩСА - слышу вас 2, 3, 4, 5. 
ЩВР - имею повреждение радиостанции
ЩРЩ - передавайте быстрее
ЩРС - передавайте медленнее
ЩТК - мне поручено выполнять функции главной  радиостанции сети. И т.д.

  Использовали частично и международный код:

  Позывные менялись два раза в сутки, и набирались по секретным таблицам» Молния-1» и «Молния-2», которые выдавал нам флагманский связист Клименко два раза в месяц, причём из одной таблицы можно было набрать только половину позывного. Мой позывной мог быть, к примеру: щ8йл или а56ь или едф3.

 Разговоры голосом через микрофон, велись через совершенно секретную аппаратуру засекречивающей связи ЗАС. Существовал и самый серьёзный БСС - боевой свод сигналов, специальная таблица, в которой использовались голосовые и цифровые команды: две или три цифры и одно слово из этого свода сигналов могли привести в движение всю военную машину округа или ВС СССР.
 Гражданские моряки использовали МСС - международный свод сигналов, через который можно было разговаривать с любым капитаном любой страны мира по любому вопросу.

 Ну а нам, военным радиотелеграфистам, оставалось посылать друг другу «портянки» - набор кодов подразумевающий совсем другой смысл. Например: «де нов де? щра щро 73» что означало: «Я сейчас передаю тебе большой привет».

Умудрялись разговаривать о самых разных вещах!

  Я включил громкую связь и поднялся наверх, в ходовую рубку. В динамике уже привычно и уютно булькал эфир, я всё контролировал и мог пообщаться с моим другом Юрием - радиометристом, главной обязанностью которого было обслуживание локатора и приборов ночного видения. Тишина. Только ровный стук генератора и скрип крутящегося кресла.
Два корабля, наше звено - на охране государственной границы.

 Наш дивизион обязан контролировать границу, почти от Нерчи до Черняево.
 Наша задача - обеспечить огневую и радиотехническую поддержку в случае прорыва противника в наш тыл. В рубке нас двое. В артиллерийской башне дежурит - Володя Сандул. В машинном отделении дежурит Миша Филиппов. На ходовом мостике - сигнальщик Власенко. Остальные десять человек спят. А нам и спать не хочется! Мы с Юрой любим свою работу.  Это в учебном отряде в Анапе, мы мечтали поспать подольше утром, а здесь совсем другое дело.

- Юра смотри! -  я бросил взгляд на экран локатора - Слева двадцать приближается какой-то предмет. Разбудим командира?
- Да, - подтвердил он, - явная засветка. Но, какая-то странная: то появляется, то исчезает…
- Пловец?- предположил я.
- Точно!- сказал Юра - Возьми багор, идём на палубу, а то он сейчас в мёртвую зону уйдёт!

  Мы вышли на палубу.

- Вы куда, бедолаги? - спросил Сандул.
- Тише! -  Юра приложил палец к губам – смотри «слева двадцать»!
- Подцепляй! Тяни!
- Ух, чёрт, это просто ватник  китайский. Видал, какая чувствительность станции!
- Да, хорошая чувствительность радиолокационной станции.
- Пойду, проверю как швартовы, – ушёл в темноту Сандул.
 
 На корабле только один радист, и один радиометрист. И командир у нас один,- без помощника. Ночь, через ночь, вахту несём, и днём конечно, работаем.
 
  «А всё-таки, красивая женщина тогда, в Черняево, к нам на корабль приходила! Улыбается так хорошо! Они стояли на палубе, держась за руки, командир смотрел на неё:

- Лена…Лена…

Она ритмично и нежно сжимала его ладонь.

  «Незнакомка под вуалью!»  Нет, лучше «Женщина на корабле плохая примета».
 И почему, считается, что женщина на корабле,- плохая примета…  Во всяком случае, наш командир, после мучительного развода с женой, стал приходить в себя»
 Комендор Маслов ей письма от командира приносил, во время каждого захода, для дозаправки, в Черняево. Говорил, что она в библиотеке в селе работает».

   Я спустился в радиорубку, меня ждал томик «Поэзия Декабристов».

- Как слышишь? Проверка связи.
- Хорошо.
- Всё ок?
- ок.
- До связи.
- До связи.

Радиотелеграфист второго корабля нашего звена Слава Гришин отдыхает.
Я - на вахте.

  В третьем кубрике собрались свободные от вахты.

- Да, достаётся нашему командиру без помощника!
- И без жены!
- А кто ж сюда поедет? Они, как в ссылке здесь! Условий никаких нет!
- Ну не скажи.
- Что не скажи! К Бахрушину приехала жена? Нет! А, к Антипину? А к Добровольскому?
- Клименко с женой приехал!
- А с Клименко, вообще, хохма была. Радисты рассказывали… Я представляю, что с ними было?! Сидят они на базе, в радио классе, мастерство оттачивают. Заходит Клименко. Посмотрел, что почти все есть.  Похвалил. Немного напрягся. Чувствует, что-то не то, - тишина стоит гробовая. Носов его спрашивает:

« Тов. капитан - лейтенант вас что, разжаловали?» «Почему разжаловали?»
«А, где ваши погоны? Он встал на цыпочки, через плечо смотрит и спиной к ним поворачивается. А у него погоны на спине пришиты! Ну, там вообще было! Клименко, заулыбался и объясняет:
« Жена неправильно пришила. Надо было посередине шва, а она по краю приложила!»
- В ссылке, не в ссылке, а то, что они настоящие морские волки, это точно!
- Согласен. Кто с Балтики, кто с Чёрного, кто с Тихого!
- Нам, плохих не пришлют, – сказал рулевой  сигнальщик  Власенко, - мы настоящие мореманы! - и постучал кулаком себе в грудь.
- Это кто настоящий мореман, ты что-ли? Да в твоей Шепетовке, с роду моря не было!
- Моря у нас может и не было, а грецкие орехи отец собирает,  во! - он показал кулак.
- Может, у вас ещё и сало есть? – подмигнув, спросил Сандул.
- И сало, и куры, и мьод,- уверенно перечислял Власенко - Ты на Украине был когда-нибудь? Нет, погоди-погоди… был?
- Ты сначала пограничник, а потом уже моряк – сказал Филиппов.
- Нет, я сначала моряк, а потом уже пограничник. Мы же называемся как?!
«Морские части пограничных войск Комитета Государственной Безопасности при Совете Министров СССР!» Правильно? Значит, у нас, морское братство должно быть. Верно?
- Верно, Власенко!
- Правильно!

  Мы стоим, уткнувшись носом в берег, рядом с 321-м. Наше звено получило приказ две недели нести службу в этой точке. Потом, дня два-три, мы постоим на базе, заправимся топливом, продуктами и снова уйдём на приказ, куда- нибудь вверх, за тысячу километров от Джалинды. Нам ещё повезло, что на базе построена вся структура: и штаб, и клуб, и казармы, и баня, и слип. А за два года до нас матросы, которые это всё строили, жили в палатках.

  Слышу, в каюту командира спустился командир 321-го капитан-лейтенант Антипин.

- Замятин,- постучал в переборку командир, и я открыл специальный люк, через который мы общались с командиром и передавали друг другу радиограммы, - Мисяченко где?
- Он свободен от вахты. Кино в третьем кубрике смотрит.

Подошёл Юрий.

- Сообрази нам, что-нибудь, закусить - попросил его командир.

 Из-за переборки из каюты командира доносилось:

- Я к утру буду. Мне, надо её сегодня увидеть! Понимаешь?! Для меня, это вопрос жизни и смерти!
- Ну, смотри сам, Виктор! Нам поставлена боевая задача: прикрывать этот участок границы. Мы не можем разделяться! А впрочем, тебе решать, ты флагман бригады...


Капитан-лейтенантин ушел. Командир постучал в переборку:

- У тебя как со связью?
- Всё в порядке – ответил я.
- Через полчаса уходим!
- Куда идём, товарищ командир?
- В Черняево.

  Командир поднялся из каюты, заглянул в открытый люк радиорубки и попросил:

- Приберись здесь, пожалуйста!

 По флотскому штатному расписанию, радиотелеграфист обязан делать приборку на своём боевом посту и в каюте командира корабля.  Радиометрист - в ходовой рубке, рулевой - на ходовом мостике и в первом жилом кубрике...

 Я спустился в каюту, вымыл рюмки, разложил всё по местам.
На ковре, лежал тетрадный листок. Я поднял его. В глаза бросились строки написанные женским почерком: «...любимый мой, Витенька!  Котик!
Целую твой носик, и твои голубые глазки тысячу раз!... хочу, хочу, хочу тебя увидеть...»
И внизу письма «...твоя Лена... »

Я не стал, дальше, читать чужое письмо, и подложил его под лежавшую на столе книгу Эла Моргана «Генеральская звезда».

Минут через десять ко мне в радиорубку спустился Слава Гришин.

- Ну, что, не дали тебе поспать? - спросил я.
- Да, не дали,- улыбаясь ответил он.
-« Возьми базу»  я,- в дежурном режиме. Передатчик включать не буду, на том участке, у противника покрытие пеленга. Лишний раз "светиться" не надо!
- Там, у Черняево, провал слышимости.
- Да,- ответил я, – на тридцать процентов, скалы вокруг! 

  На переходах, сменяя узкое слепое пространство радиорубки на относительный простор ходовой рубки, я «развлекался» тем, что сидя на вращающемся стульчике в ходовой рубке, и прислонившись к окуляру «Тромбона» - так назывался оптический прибор, оснащённый системой ночного видения и фотоаппаратом (как перископ на подводной лодке, только без выдвижного устройства) - рассматривал берега: то наш, то китайский. Наверху, синхронно, вращения окуляра повторяет прожектор, и если я переключу тумблер, - то широкий и яркий луч будет светить далеко-далеко, до самых звёзд и они от радости, что их заметили, станут ярче и будут веселее подмигивать друг другу.

 Судоходство на реке имеет свои особенности, и осуществляется по створам. Сначала, идут по носовым,- имеющим треугольную форму, а потом, выравнивают курс по кормовым,- в форме трапеции, пока не покажутся следующие носовые створы и как петляет река, так меняет курс и судно.

 Люк моей радиорубки открыт, и я слышу всё, что делается в эфире. Когда прозвучит мой позывной, я хватаюсь за поручни и проваливаюсь вниз, в царство звуков и цифр. Такие развлечение на переходах, выпадают не часто. Обычно, работы много. А тут ещё флагманский связист, придумал передавать нам учебные радиограммы, - правда с предупреждением, что они учебные.
«Чтобы целкость не теряли!» – как он выражался.

  Равномерно и самодовольно урчит двигатель, как сытая и обласканная хозяевами собака. Дрожит палуба, и мы, не включая прожектор и ходовые огни, несёмся со скоростью 29 узлов, по тёмной воде под синим небом, будто на огромном 120-ти тонном ките, который переваливаясь с боку на бок, послушно несёт нас на своей спине.
 В ходовой рубке темно. Подсвечиваются только панели приборов. Понятная только мне, симфония звуков в эфире успокаивает. Разговаривать не принято - мы на боевых постах.

Только раздаётся негромкая команда командира:

- Левее два, Власенко. Так держать!

  Луч локатора медленно ползёт по кругу, слегка освещая лицо Мисяченко. Центр этого луча,- и есть точка, в которой мы сейчас находимся.  Я сижу у всех троих за спиной, и иногда, поглядываю то на командира, то на Юру, то на Власенко. Вообще-то, это место помощника, но мы, уже полгода, обходимся без него, как говорится, «Обещанного три года ждут!»
Минут через десять, мы будем в Черняево. Остался последний поворот, и скоро, за скалой, появятся огни. Черняево - это крайняя нижняя точка, где мы бываем. Дальше, охрана границы переходит к другой бригаде.
Командир и рулевой, прислонив головы, к мягким манжетам приборов ночного видения ведут корабль.
Мисяченко, широко расставив ноги, смотрит на экран локатора.
Я смотрю в «Тромбон», и уже складываю его ручки, – слишком близко утёс, и разрешающая способность прибора не позволяет ничего видеть, – это, как если взять самый мощный бинокль, и смотреть на собеседника.
Мисяченко, отрывает взгляд от экрана и быстро посматривает на Власенко.
 Затем, снова на экран.
 Снова на Власенко.
Я высовываюсь из-за прибора и вижу, впереди, стремительно приближающуюся громаду утёса, и уже понимая, что произошло непоправимое, я успеваю заметить, как командир стоит, держась рукой за ручку кресла, и слегка покачивает головой в такт небольшой качки, прикрыв глаза.

- Командир! Власенко! Лево руля! Стоп машины! – сливаются наши крики.

 И уже, последнюю фразу заглушил скрежет днища о камни. И все мы, вчетвером, падаем на палубу ходовой рубки.
Стальной кит задрожал, остановился на мгновенье, как бы раздумывая, и сделал мощный бросок вперёд, окончательно решив выброситься на берег. Остановился, и успокоившись, завалился с креном на правый бок, продолжая ещё равномерно дышать, но уже с жалостливым оттенком.

  Первым поднялся Власенко. Он протянул перед собой трясущиеся руки с растопыренными пальцами, и не обращая внимание на текущую изо рта кровь, в шоке, плакал, повторяя с характерным украинским говорком:

- Братцы... Ну, шо... Братцы!

 Никто, не сказал ему ни слова упрёка. Я открыл двери ходовой рубки. В нескольких метрах от нас чернел лес. Скала, нависшая над нами, поблескивала кварцевыми отложениями в свете луны. Две большие чёрные птицы взлетели с ближайшей сосны и быстро улетели в тыл, поскрипывая крыльями, подальше от греха.

- Осмотреться в отсеках! – голос командира был, как всегда, спокойным.

 Последовали доклады:

- 1-й боевой пост всё в порядке!
- 2-й боевой пост всё в порядке !
- 9-й боевой пост всё в порядке!

- Осмотреться за бортами -  сказал командир по внутренней связи, и ухватившись за  леера ограждения, стал спускаться вниз, на берег.

- О-ох! – раздалось за бортом.

Комендоры Маслов и Кудрявцев  подхватили падающего на камни командира и затащили в ходовую  рубку.

- Нога между камней попала – застонал командир.

 Маслов уже разрывал индивидуальные пакеты:

-  Похоже на перелом…
-  Покрепче, покрепче перевязывай!

Рулевой Власенко сидел в командирском кресле, и  положив голову на руки, плакал навзрыд.

- Радист, - сказал командир,  - передай на 321-й,  чтобы срочно шёл сюда!

Я прыгнул в радиорубку:

- 321-й я 320-й.  Как слышишь?
- Я  321-й Нормально!

 В этот момент, двигатель перешёл на повышенные обороты и внезапно затих. Вырубилось электропитание. Включилось аварийное освещение. Я поднялся в ходовую рубку:

- Тов. командир! Сообщение передать не удалось,- преобразователь отключился!
- Произошло аварийное отключение обоих вспомогательных двигателей. Нет охлаждения!, – доложил из машинного отделения Филиппов.

- Тов. командир -  в рубку зашёл комендор Кудрявцев, – винты из воды торчат!
- Так...- командир полулежал в кресле, вытянув ногу, - Маслов!  Возми двоих. Сходите, посмотрите, что вокруг делается? Только недалеко и осторожно!
- Тов командир! – спросил Кудрявцев – Ракетную установку разворачивать?
- Куда ты её развернёшь, Кудрявцев! Смотри,- угол какой! Над нами скала!

Вернулся Маслов:

- Нос к носу с китайским дозором столкнулись!
- Плохо дело! Сколько их было?
- Двое.
- Они по трое ходят. Значит, одного оставили наблюдать. Куда они пошли?
- В тыл.
- Значит так! Минут через десять, пятнадцать они дойдут до телефонного разъёма. Позвонят на заставу. Оттуда, радируют в штаб округа. Это полчаса. Объявят тревогу. Ещё полчаса на сборы.  Мисяченко, сколько до их базы?
- 240 километров!
- Катера у них быстроходные. Западногерманские. Плюс течение. Всего  времени у нас четыре часа. Это как максимум!
- Тов. командир! Они могут с заставы машины выслать!- сказал комендор Горбунов.
- Могут. И наверняка вышлют. Но ничего предпринимать не будут. Мы им живые нужны!  А взять нас можно, только заблокировав с воды! Они наверняка фотокорреспондентов и военных журналистов с собой возьмут. По телевизору нас показывать будут. Замятин, В Черняево наш сторожевик стоит, танкер охраняет.  Ты можешь, с него, передать?
- Передам, тов. командир!
- Маслов, спускайте шлюпку. Бери с собой Кудрявцева, Горбунова. Доставите радиста на берег. Сходи на заставу. Скажи начальнику, чтобы шума не поднимал, мы тут сами справимся! Пулемёт захватите и гранаты. Потом, втроём, придёте обратно. Встанете выше нас метрах в трёхстах. Затащите шлюпку на берег. Замаскируйтесь. Сидите тихо, как мыши. Наблюдайте. Если надо, посигналим.

Я подозвал Мисяченко, и настроил ему аккумуляторную рацию небольшой мощности, в башне главного орудия:

- Как всё сделаю, тогда сообщу! Наш, голосовой позывной сегодня – «Арника».
- Прыгай в шлюпку! – сказал Маслов.
- Жилет, иди возьми.
- Зачем ему жилет? Ты видал, как он плавает? Прыгай!
- «Два-а-а раз!  Два-а-а раз!» - негромко командовал Маслов.
- Хорошо, что боезапас не сдетонировал,- сказал Горбунов, - у меня, в артпогребе стрингера погнулись!

 Отошли от скалы. Уже видны огни Черняево.
Подошли  к катеру. Из рубки вышел гл. старшина Аллик Прийт.

- Какими судьбами?
- Проверка – сказал Маслов.
- А чего нас проверять? Нам доверили самое важное дело – охранять баржу, и мы делаем это с честью!

Я поднялся на борт.

- Тов. старшина, мне нужен радист Ягушин.
- Старший матрос Ягушин отпущен мною в увольнение на всю оставшуюся ночь и, отбыл в расположение своей дамы сердца!
- Проводи меня в радиорубку!
- Для тебя земляк, всё что угодно!- улыбнулся он.

 Мы втиснулись в радиорубку.

- А что это?- я смотрел на разложенные лампы и разобранные блоки.
- А это, дорогой земляк, профилактические работы.
- А как же вы, без связи?
- Связь у нас была вчера, а сегодня, нас прикрывает застава, - и показал в сторону заставы, откуда уже возвращался Маслов.
- Ладно, - сказал я, – попробую что-нибудь сделать.

 Провозившись с полчаса, я понял, что не хватает нескольких ламп, и работы здесь ещё надолго «Надо идти на "ПС 19" и связываться с его радиостанции» подумал я."

 Часы показывали начало двенадцатого.


- А малая радиостанция, хотя бы, работает?
- Конечно, работает!

«Надо связаться с Мисяченко, - там переживают. Доложить обстановку».

- Арника, я Арника - 1.  Как слышишь?
- Я Арника. Нормально! Тебе что-нибудь удалось?
- Пока нет. Как «большой?»
- Терпимо. Ждёт от тебя сообщений.
- Следи здесь. До связи!
- До связи!

 Вдруг, у катера заработал двигатель, и он отошёл от берега. Я бросился в ходовую рубку.

- Старшина, ты куда?
- Спасать твоих товарищей, - ответил Прийт.
- Что ты можешь сделать? Ты в пять раз легче его!
- Попытка не убытка!
- Товарищ старшина, прошу развернуть катер, у меня приказ командира! Я должен подняться на борт «ПС 19».
- Опоздал, дорогой друг,- пограничное судно номер 19, тоже спешит вам на помощь!

Я посмотрел в иллюминатор ходовой рубки. Танкер уже был на середине реки.

 Время приближалось к полуночи.

«321-му, идти до нас, часа три. Ровно в двенадцать Гришин сменит позывной. Мои таблицы закрыты в сейфе. Своего нового позывного, я не знаю. На прежний позывной, он не имеет права отвечать! Китайские катера могут полным ходом, уже идти сюда».

- Ты, хотя бы, ближе подойди. Я, на него перепрыгну.

 Прийд развернул в сторону баржи:

- Что он делает? Что делает? – закачал головой старшина.

  Танкер, слишком круто заложил руль и его закрутило течением.

 Я понял, что времени у меня больше нет, и прыгнул за борт.
 Как же тяжело плыть против течения! Теперь, как учил меня тренер по плаванию, надо успокоится, дышать ровно и глубоко, вытянуться в струнку и максимально работая ногами делать размеренные и сильные гребки руками. Вперёд, только вперёд! Хорошо, на ногах спортивные кеды, а не рабочие ботинки (на корабле, командование разрешало носить спортивную обувь «во избежание получения травмы»)

 Ещё два гребка, и я уцепился за низкий борт баржи.
 Теперь,- "выход силой", как учили. Сначала один локоть наверх, теперь другой, подтянуться и я уже на палубе!

  Было половина первого ночи.

Я спустился в кубрик и подошёл к радисту:
 
- Дима, - попросил я радиста,- мне с 321-ым связаться надо.
- Давай, - сказал он, - только меня, здесь не было - и ушёл из кубрика.

 Дрожащими руками настроив передатчик на частоту, я стал слушать,- может быть, Гришин работает с базой?

В эфире было тихо.Без всякой надежды я взялся за телеграфный ключ:

- 321-й я 320-й -  как слышишь? Спросил я, используя старый позывной.

 И вдруг, по двум первым знакам узнал почерк Гришина:

- Кто ты?

Я повторил свой старый позывной, и добавил:

- Я оператор «З».

Он стал спрашивать, почему меня так плохо слышно? Я ответил, что я работаю с другой радиостанции .

- Что имеешь?
- Двигайся в район 456 створ.
- Ты будешь следить здесь всё время?
- Нет! Здесь я работу закончил. Сообщи начал ли движение?
- Двигаюсь к тебе.
- Конец связи.
- Конец связи.

- Арника я Арника - 1 как слышишь?
- Я Арника слышу тебя 3...4.  Удалось передать?
- Всё передал. Ждите.
- «Большой» спрашивает: ты подтверждение получил?
- Подтверждение получил. Ждите. Идут.

  В половине первого ночи ст. матрос Гришин спустился в каюту командира корабля и тронул его за плечо:

- Товарищ командир! 320-й на связь вышел. Просит помощи. С командиром что-то случилось. Хода нет. Просит срочно идти к ним, в район 456 створ.

 Капитан-лейтенант Антипин сел на койке:

- Где помощник?
- В ходовой рубке, на вахте!
- Скажи помощнику,- «Боевая тревога!»

 Я сидел на палубе баржи, свесив ноги за борт.

 Сторожевик ушёл в темноту ночи. Баржа вернулась и ошвартовалась у берега.

 Где-то вдалеке, за скалой, вспыхивало небо, и из-за леса вырывался луч прожектора, опережая рассвет, идущего к нам на помощь корабля. Над водой тонкой плёнкой струился пар, прикрывая мириады белых мотыльков на поверхности реки. Они прожили всего один день, и теперь сложив крылья, станут добычей более жизнестойких существ.  Например, рыб или тех больших чёрных птиц, которых мы здесь потревожили. Тихо. Самыми приятными в жизни звуками, стали для меня скрежет металла о камни, и едва уловимое «Ура!», расплескавшееся в этой трудной и долгой ночи.
 Соперничать с ними мог лишь шёпот моей Тани, в сквере у театра Оперы и балета, и нежные прикосновения её носика к моему уху.

320- й привели на буксире в Черняево. Через полчаса запустили двигатели. Командир объявил большую приборку. Славик Гришин подошёл ко мне, улыбаясь:

- Я тебя по почерку узнал, поэтому ответил!
- Я тебя тоже,- ответил я,- а почему ты продолжал работать на старой частоте?
- А я подумал, - он помедлил,- вдруг что-то… ну так, на всякий случай!


 Капитан-лейтенант Антипин стоял за спиной, сидящего в кресле, командира в ходовой рубке, положив руки ему на погоны:

- Ну, держись, старик!

Я, включил радиолу, поставил пластику, переключил на внешний громкоговоритель.

 «Мама... Всё богатство на свете дарю я тебе. Мама...» - пел Арсен Дедич на сербско-хорватском языке.  «Из-за ста морей, ты меня ждала...»
Песня разносилась далеко-далеко. Она обогнула уже весь земной
шар и вернулась к нам.
Под эту мелодию мимо нас, на полной скорости, прошли три надувные китайские лодки с сотней вооружённых бойцов.

 Я принял смену и сразу услышал:

- 320-й я база. Как слышишь?
- Прекрасно!
- Срочная радиограмма.
- Готов.

Через иллюминатор радиорубки я увидел, как мимо нас прошли, ещё два китайских сторожевых корабля.


Я сидел в «красном уголке» бригады и писал рапорт.

- Значит, Вы нарушили устав и открытым текстом вышли в эфир? – спросил нач. штаба.
- Я передал сообщение служебным кодом, а согласно «Наставлению по радиосвязи МО СССР», действия оператора, направленные на спасение жизни людей в мирное время, освобождаются от ответственности.

 «Как кстати, упала к моим ногам небольшая брошюра, когда в библиотеке я перебирал книги на полках, в поисках что-нибудь почитать?»

- Молодец, знаешь!  И склонился надо мной, дыша мне в ухо, - А вот здесь, пиши: «на отмель песчаной косы»... так, молодец! Подпиши. Хорошо!

Он взял у меня рапорт и подняв палец вверх сказал:

- Запомни! На отмель песчаной косы.
- Так точно тов. капитан 2-го ранга. На отмель песчаной косы!

  Прибежал вестовой из штаба:

- Тебя в штаб вызывают. «Особист» из контрразведки приехал!

Я явился в штаб:
 
- Тов. майор, по вашему приказанию прибыл!
-  Майор Иванов. Садитесь!

   Майор ходил вокруг стола, поддерживая правой рукой, чёрный протез левой кисти.
 
- А Вы знаете, что вы совершили вооружённое вторжение на китайскую территорию?
- Никак нет!
- Как это - "никак нет"?!
- Согласно Айгунскому Договору 1858 года, заключённому между Россией и Китаем,  граница проходит по так называемой красной линии, вдоль китайского берега,- начал я заученно.
- Вы мне тут, сказки не рассказывайте, - сказал он, – граница, де факто, давно уже проходит по фарватеру. И Вы, не хуже меня это знаете. Тому пример, недавние события на «Даманском».

Он сел, и стал раскладывать бумаги, среди которых я заметил свой рапорт.

- Мы, сели на отмель песчаной косы тов. майор!
- На отмель песчаной косы - повторил он.

Он закрыл рукой лицо, и стал всхлипывать, трясясь всем телом. Чёрный протез постукивал по столу, выбивая что-то наподобие морзянки.

 Непонятно было: плачет он или смеётся…
 
Я молчал.

- Вот тут,  в своём рапорте, вы пишите все как под копирку: «прошу строго не наказывать командира».  Это у вас сговор?
- Никак нет!
- А как?
- Я лично, считаю, что капитан 3-го ранга Бахрушин хороший командир корабля!
- Хороший командир корабля, - застонал он всхлипывая.

 Мне стало жаль его.

- Вот, Вы ещё пишите: командир стал осматривать корпус, и спускаясь с корабля, сломал ногу. Ему оказывал помощь комендор, выполняющий обязанности фельдшера, старшина 2-ой статьи Маслов.
- Так точно!
- А он что, по воде умел ходить, когда осматривал корпус?
- Так, очень мелко было, тов. майор!
- Мелко было, - медленно произнёс он.

 Мне показалось, что он вкладывал совсем другой смысл в мои слова.

- Вас тов. матрос, надо со всей командой под трибунал отдать! - Лицо его стало жёстким и бледным,- Вы тут, из себя, дурачка не изображайте!
 
 Я молчал.

- Напишите, ещё раз, что видели.
- А я ничего и не видел, тов. майор. Я в радиорубке был!
- Пишите, что видели.

Я написал ещё один рапорт. Он взял его прочитал и положил в папку.

- А совершенно секретную документацию, Вы куда дели?
- Закрыл в сейф по приказу командира. Ключи отдал ему.
- А Вы знаете, что вы случайно избежали смерти? Они бы вас, просто гранатами закидали! Или того хуже - пленили, и по телевизору показали! Идите матрос!


 Команду нашу расформировали. На своих постах остались мы с Мисяченко, Филиппов и Володя Сандул.  Виктора Александровича исключили из партии, понизили в звании и отправили командиром танкера на Сахалин.

 Перед отъездом он зашёл и попрощался со всеми.
 У себя на столе я нашёл книгу, под которую я положил тогда письмо. Я открыл книгу и прочитал не торопясь: «Лучшему   р...у   ч...и  от командира корабля капитана 3-го ранга Бахрушина.»

  Володю Власенко комиссовали через полгода - у него нашли сильную сердечную аритмию.

Лена из библиотеки поступила так: она написала ещё одну записку, запечатала её в бутылку и бросила в реку. Через несколько дней бутылку вынесло в океан, и прибило к борту танкера.

Боцман выловил её, вынул записку, пробежал глазами, и усмехаясь, бросил на палубу. Командир заметил записку, поднял её, прочитал и подумал: «Надо же какое совпадение! С кем-то происходит то же, что и со мной! Всё повторяется!»

  А может быть, всё было по-другому.

  Елене, попался томик «Поэзии декабристов» и она по раскисшим дорогам и заснеженным трактам, мимо Нерчинских рудников, через Поярково и Албазино, долго добиралась до Владивостока.  Она равнодушно, проезжала мимо скалистых берегов Усть-Ольги, где под лунным светом, ярко поблёскивали вкрапления золота в породе, и отражаясь в тёмной прозрачной и холодной воде, вместе с луной, они создавали иллюзию звёздного неба,- и золотые песчинки то появлялись, то исчезали, слегка затянутые тонкими нитями серебряного тумана, поднимающимся от воды,- совсем как звёзды на высоком небе.
 И улыбаясь, Лена вспоминала голубые глаза стоящего на берегу, волшебным образом появившегося в её жизни моряка.  И было непонятно, - откуда пришла эта реальность: из жизни, преподносящей порой необъяснимое и дарящей человека без любви, или наоборот,- любовь без человека, который хочет быть рядом с тобой; или из романов, прочитанных в небольшой комнате, забитой книгами, в посёлке, где совсем нет моря, но откуда появился Виктор.

  Она, непременно, доедет!  Даже, если замёрзнут звёзды в реке,- полозья саней будут скользить по прозрачному льду, к океану, где теперь живёт он…
Потом, она плыла на теплоходе к его островам, и они увидели друг друга, и протянули друг другу руки.  Капитан теплохода и рулевой танкера увидели это, сошлись бортами, и он перешёл к ней в каюту.

 Они были вдвоём. Никто им не мешал, и всё у них было хорошо!

 Им не хватало совсем немного – дрожащей палубы корабля, яркого луча прожектора, освещающего небо, и небольшой книжки «Генеральская звезда» из сельской библиотеки.