Городские хроники - амнезис Нагасакина

                ГОРОДСКИЕ ХРОНИКИ
      
                ПАРТИЙНАЯ ЖИЗНЬ
                1
Виктор Нагасакин был полон самых противоречивых желаний. Ему одновременно хотелось выбирать и быть выбранным, любить и быть любимым, есть-пить и производить полную дефекацию, подниматься в горы и спускаться в глубокие пещеры…
Вместо всего этого приходилось каждый день тащиться на завод ЖБХИ и участвовать в производстве бетонных блоков.
В советское время Виктор честно пропивал всю зарплату. Теперь все заработанные деньги уходили на оплату квартиры и скудное неполноценное питание.
Всю жизнь Виктор искал точку опоры, чтобы повернуть, если не всю землю, то хотя бы свою жизнь, - и не находил.
В советское время он сделал попытку вступить в КПСС. Ему казалось, что когда он станет коммунистом, его поставят мастером участка и тогда не придётся ишачить за жалкие копейки, а руководить. Но кандидатский срок кандидата в КПСС Нагасакина кончился раньше установленного годового срока – Виктор не оправдал доверия партийцев, попав в медицинский вытрезвитель…
Виктор вступал в Демократическую партию России, в «Яблоко», ещё в какие-то политические объединения, которые рождались только для того, чтобы быстро и незаметно морально умереть. Виктор вступил и в ЛДПР и мог бы стать координатором, если бы сумел понравиться Владимиру Вольфовичу, когда тот нанёс визит в родной город Виктора.
Бросив пронзительный взгляд на Нагасакина, Вольфович неожиданно занервничал: «Это не наш человек! – воскликнул Вождь ЛДПР. – Этому человеку надо однозначно выдавить из себя раба!»
Виктор тогда не нашёл, что ответить. Более того – он был смущен проницательностью Вольфовича, - ведь в последнее время Виктора измучили проблемы со стулом…
В это субботнее утро Виктор сидел на лавочке возле своего дома с двумя друзьями и пил с ними разбавляя водой 1 к 3 настойку боярышника.
Друзья пили и блистали специфическим остроумием.
«О! Хорошо пошла, только не в ту сторону!…»
«Я тебе душу открываю, как фуфырик перед стаканом…»
«И вот что интересно, - неожиданно и почти трезвым голосом произнёс Нагасакин, - русский композитор Римский никогда не обижался, когда его называли еще и Корсаковым…»
Наступила пауза. Друзья вдумывались в глубину сказанного.
«Эх, Витя, тебе бы начальником быть, а не работягой», - выдохнул из глубины души один из друзей.
«Ты, Витёк, голова, но тебе работать головой не дают», - высказался второй друг.
«Да разве я сам не хочу! – вырвалось из Виктора. – Я и так, и эдак – всё бесполезно!»
Молча разбавили и выпили.
«Тебе надо в «Нерушимую Россию» вступать! – переведя дух, посоветовал один из друзей.
«А что! – подхватил другой. – Пошли вступать! «Нерушимая Россия» - сила. У них всё схвачено!»
«Не сейчас, друзья! – улыбнулся каким-то своим мыслям Нагасакин. – Сегодня вы мне только покажите, где находится офис регионального отделения, а завтра, почистив зубы, я пойду вступать».
Воскресное утро было ясным, как глаза Президента, когда он зачитывал ежегодное послание.
Офис регионального отделения «Нерушимой России» был открыт настеж. Несколько молодых людей в белых футболках затаскивали в офис чем-то набитые мешки, другие выносили такие же мешки из офиса.
Нагасакин зашёл внутрь.
Из-за стола поднялся крепкий мужчина, представился:
«Я здесь Главный. С чем пришли?»
«В партию вашу вступить имею желание, - объяснил Нагасакин, стараясь дышать в сторону, - по дороге мне с вами…»
«Посиди, дорогой, - похлопал его по плечу Главный, кивнув на лежащие у стены набитые мешки, - сейчас все вопросы прорешаем, тогда и тобой займёмся…»
Главный уселся за свой стол, взялся за ручку.
«Так, молодые мушкетёры, - обратился Главный к ребятам в футболках, - сколько собрали мусора на северной окраине города?»
«Двадцать мешков!» - раздался хор голосов.
«Хорошо! – похвалил Главный.- Мешки срочно надо доставить на Южную окраину, выпотрошить и в хорошем темпе собрать. И чтобы побольше энтузиазма. Туда сейчас подъедут телевизионщики и газетчики»
Молодые мушкетёры, подхватив мешки, исчезли. Осталась небольшая группа ребят в белых футболках с рулонами ватмана под мышками.
«Мушкетёры! – обратился к ним Главный, - сегодня вы будете митинговать против игровых автоматов. Только учтите: «Клондайк» и «Гейзер» не трогать. Там наши. Макеты автоматов игровых сделали?»
«Мы же их вчера сломали», - объяснил капитан молодых мушкетёров.
«А кто вас просил ломать? – взмахнул руками Главный. – достаточно было повалить их и сделать несколько имитаций ударов ногами… Всё, по коням!»
Мушкетёры исчезли.
В офисе осталась еще небольшая группа беломаечников.
«Мушкетёры! – обратился к ним Главный – Вчера вы были разносчиками нашей пропаганды. Сегодня вы будете сборщиками. Пройдёте по вчерашнему маршруту с соберёте из почтовых ящиков и сорвёте со стен всю оппозиционную пропаганду. «Пенсионеров» не срывайте – они наши. Вперёд!»
Главный смахнул со лба бисеринки пота и повернулся к Нагасакину.
«Вступить, значит, хочешь?» - спросил он, изучающе рассматривая Виктора.
Нагасакин встал с мешка с мусором, на котором сидел. Мушкетёры специально оставили для него один.
«Членов у нас много, и есть очень большие, - Главный многозначительно поднял брови, - Что ты можешь внести в общую копилку будущих успехов?»
«Я и мусор могу, и листовки…-  растерянно заговорил Нагасакин, поняв, что толку от него мало, - Я вам могу бетонные стелы отливать! – выпалил он неожиданно для самого себя.
«Можно и стелы, - не удивился Главный, немного помолчав. – Так, три месяца походишь в сторонниках - это как испытательный срок. Ты должен доказать свою преданность, – Главный сделал небольшую паузу внимательно разглядывая Нагасакина, - будешь пропагандировать и агитировать среди алкашей. Утром приходишь сюда, получаешь у меня деньги и идёшь на поиски собутыльников. Каждый раз это должны быть новые люди. Вечером приходишь сюда с отчётом».
«А как же работа?» - встревожился Нагасакин.
«Это мы утрясём. Где работаешь? На ЖБХИ? Там директор наш. Будешь туда только за зарплатой ходить»
«А если в милицию попаду?» - покраснел Виктор.
«Как попадёшь, так и выйдешь. В милиции все наши, - улыбнулся Главный, - Не трясись. Вся Россия будет наша. Мы всех россиян любить будем!»
                2
Странный сон приснился Виктору Нагасакину: ему предлагают на время трудового отпуска поработать пионервожатым в ведомственном пионерлагере «Орлёнок». Отпускник с радостью соглашается.
И вот первая торжественная линейка. Директор пионерлагеря объявляет о начале смены, которая будет проходить под девизом «Тайна Мальчиша-Кибальчиша – наша тайна».
«Тайну Мальчиша-Кибальчиша, - объявил директор, - в индивидуальном порядка вам, ребята, будут открывать ваши пионервожатые! Эта тайна станет тайной каждого из вас. И каждый из вас должен будет всю жизнь беречь эту тайну!»
В комнате пионервожатых Нагасакину открыли метод передачи этой тайны. Насагасакин был тогда молод, принципов особых не имел, он только попросил, чтобы его задействовали в работе с девочками, потому что мальчики ему в этом плане совсем не нравятся.
Смена пронеслась как реактивный истребитель мимо одинокого утеса в пустыне Афганистана.
Нагасакин хорошо зарекомендовал себя, и директор договорился с директором ЖБХИ, чтобы Виктора оставили пионервожатым на две последующие смены…
Когда Виктор проснулся, то понял, что ничего странного в просмотренном сне не было. Он действительно был пионервожатым в пионерлагере «Орлёнок»… Но это было последнее пионерское лето 1991года…
Нагасакин воздохнул, встал, обулся и направился в офис партии «Нерушимая Россия». Он не утруждал себя процедурой одевания, так как перед сном не занимался глупым самораздеванием. Порой это было элементарной экономией драгоценного времени, а порой Виктор делать этого не мог физически. В бесчувственном состоянии домой его приносили партийные товарищи и аккуратно укладывали на диван холостяка.
В офисе «Нерушимой России» как всегда кипела жизнь. Молодые мушкетёры, бренча шпорами и шпагами, таскали мешки с мусором, мушкетёры постарше разрабатывали новые методы пропаганды партийных идей среди беспартийного населения.
Главный был хмур.
«Крепи Россию!» - поприветствовал его Виктор.
«Креплю Россию! - ответил Главный. Он молча полистал какие-то бумаги, - Плохи наши дела, - пожаловался Главный Нагасакину. За время партийной работы Виктора они стали друзьями и были полностью откровенны друг с другом, - Объединились три партии, которые считались нашими. Их задача была опаскудить идею патриотических движений, а также оттянуть голоса у нашего главного противника. Но теперь они могут оттянуть голоса и у нас, - он опять замолчал, без всякой цели листая бумаги, - решение об объединении принято на самом верху. Значит, нам не доверяют, значит, зря мы с этим мусором возимся по всей стране…»
Главный так тяжело вздохнул, что Нагасакину захотелось выпить. В последнее время процесс употребления спиртных напитков стал профессиональным занятием Нагасакина. В процессе выпивки он проводил агитацию, пропагандировал идеи «Нерушимой России», вербовал всё новых и новых членов для своей партии. Он смотрел на бутылки с водкой так, как смотрит слесарь на свои инструменты, как дворник сморит на свою метлу, вёдро и совок…
«Что, и бабки больше не дают?» - задал страшный вопрос Нагасакин.
«Пока дают, - успокоил его Главный, но не было в его голосе обычного оптимизма, - просто нет уже того размаха. Кто-то там, - Главный показал глазами на потолок, - закручивает гайки…»
«Надо внедрять новые методы работы с населением», - задумчиво произнёс Нагасакин. Он хотел развить свою мысль, но возможности на этот раз не представилось.
В офис ввалилось несколько потрёпанных мушкетёров. У них не было ни одного мешка с заветным мусором. Шпаги были погнуты, футболки грязные и рваные, будто мушкетёров долго волочили по асфальту.
«Что случилось? - вскочил со своего места Главный, - Где мусор?»
«Мы вышли на позицию, - выступил вперёд один из мушкетёров, - а там уже собирали мусор «Родные пенсионеры по жизни». Мы говорим: уходите, и а они в ответ: сами уходите! Мы говорим: за нами Президент, а они в ответ: это за нами Президент. Слово за слово – началась драка… Их было больше…»
В офис влетела новая партия помятых мушкетёров и мушкетёрок.
«Что с вами?!» - вскричал Главный.
«Уже который день, - всхлипывая и утирая разбитый нос батистовым платочком, начал объяснение высокий мушкетёр с изящной шпагой на боку, - мы замечали, что наш агитационный материал или срывается, или на нём делаются похабные надписи, или заклеивается какой-то дурацкой рекламой. Невозможно было определить, какие политические силы это делают…А сегодня мы их застали…Это были «Родные пенсионеры по жизни». Мы им сделали корректное замечание. Они ответили площадной бранью. Потом начали говорить гадости про нашего вождя Огрызкина, - при этих словах мушкетёр сделал шпагой «на караул», все присутствующие в офисе встали по стойке «смирно», - мы бросились на них, но их было больше…»
Все замолчали, тишина непереносимо тяжёлым грузом давила плечи, не давала поднять скорбно склонённые головы. Но Нагасакин всё-таки поднял свою голову. Он встал и попросил слова у Главного. Тот, не поднимая глаз, только кивнул.
«Я перед вашим приходом, господа мушкетёры и мушкетёрки, как раз говорил, что надо внедрять новые неординарные методы работы с населением. Так вот - надо работать с геями и проститутками, я скажу даже больше – надо самим становиться геями и проституками. У каждого мушкетёра и мушкетёрки спереди и сзади должна быть наколка – по вашему тату, - «За «Нерушимую Россию»!» Вы должны вербовать продажных женщин, обещая им полную неприкосновенность в случае нашей победы на выборах. Вы должны вербовать геев, обещая им открытие шикарных гей-клубов и разрешение ежегодных гей-парадов, если мы победим в предвыборной гонке. Они должны быть кровно заинтересованы в нашей победе. Они должны обслуживать своих клиентов и партнёров по полной программе, а также агитировать и вербовать в сторонники нашей партии. Каждый из вас, - неожиданно выпалил Нагасакин, - должен стать Мальчишом-кибальчишом…»
Нагасакин и потом не мог понять, почему он произнёс это, а тогда он сказал и остановился, поражённый сказанным.
В офисе опять воцарилась тишина, но это была другая тишина. Она была не тягостна.
С мешка с мусором встала мушкетёрка и улыбнувшись сказала:
«А я вас узнала».
«И я», - встала с другого мешка другая мушкетёрка.
Все мушкетёры и мушкетёрки узнали в Нагасакине бывшего пионервожатого.
Как оказалось, все мушкетёры и мушкетёрки проводили летние каникулы в пионерском лагере «Орлёнок» в то последнее пионерское лето.
Конечно, трудно было узнать в бородатом заплывшем лице алкогольного агитатора хорошо выбритое лицо молодого пионервожатого. Но когда глаза открылись, восторгу не было конца.
Мушкетёрки окружили Нагасакина тесным кольцом. Они обнимали и тискали его. А сколько вопросов они назадавали Нагасакину! Как его здоровье, а женат ли он, а помнит ли он то лето, а если помнит – то какого сорта эти воспоминания. Забыв обо всём на свете, Нагасакин откровенно отвечал на эти вопросы, и тоже обнимал и тискал своих повзрослевших воспитанниц-пионерок.
«А меня не узнаёшь? – улыбнулся Виктору Главный, - Я ведь в  «Орлёнке» в то лето тоже пионервожатым был… Ты-то потом куда-то пропал, а мы - пионервожатые и пионеры постоянно держали связь. Потом в «Нерушимую Россию» пошли все вместе. Я тебя тоже только сейчас окончательно узнал. До этого было ощущение, что мы где-то встречались по-хорошему…»
В то последнее пионерское лето пионервожатые почти не общались друг с другом. Всё время уходило на работу с пионерами, на раскрытие каждому из них тайны Мальчиша-кибальчиша…
К Нагасакину потянулись и мушкетёры. Общая атмосфера была радостная и приподнятая. Нагасакину даже совершенно расхотелось пить.
Главный занял своё место за столом. Улыбка не сошла с его лица, но голос вновь стал серьёзно-командирским:
«Мушкетёры! Расселись по местам! Сейчас – работа. Предложение Виктора одобряю. Виктор – составь графики выходов, за каждым мушкетёром и мушкетёркой распиши городские зоны. Но с мусором будем продолжать работу. Мусор бросать нельзя. Это наше. Будем наносить точечные удары, собирая мусор в самых людных местах и желательно, когда там присутствует высокое областное начальство. Они это любят, особенно – губернатор, - Главный помолчал, потом улыбнулся, - И вот ещё что. Я поговорю с руководством об открытии детско-юношеского  оздоровительноего лагеря «Нерушимой России». Будем работать с детворой. Директором буду рекомендовать тебя, Виктор».
                3
«Где бы водку подешевле достать?» - выдохнул вместе с сигаретным дымом Главный.
Главный и Нагасакин сидели одни в офисе партии «Нерушимая Россия». Все молодые мушкетеры поехали собирать мусор в сельские районы области. В городе собирать мусор не было возможности. Все патриотические партии бросили свои силы в это перспективное дело. Чище от этих уборок в городе почему-то не становилось…
«Я могу литра два каждый день выдавать», - ляпнул, не подумав, Нагасакин.
«Как? – вскочил со своего мешка с мусором Главный. – Что, есть знакомые на ликёрке?»
«Нет, это продукт моего изготовления», - смущенно объяснил Виктор.
«Самогон гонишь?»
Нагасакину пришлось рассказывать всё…
Случилось это два года назад. У Виктора стал подозрительно болеть живот, замучили изжога и отрыжка. К врачам Нагасакин идти боялся и не хотел, потому что не верил в их профессионализм.
И тогда тетя Нина – сестра матери Виктора посоветовала попить урину, гарантируя полное излечение.
«Это же будет твоя собственная урина, - терпеливо объясняла тетя, - чего тут брезговать? Я же тебя не заставляю пить урину из-под какой-нибудь уличной бабы или пьяного мужика. Утром наливаешь ее в полулитровую банку, закрываешь крышкой и ставишь в холодильник, потому что в теплом виде пить урину полезно, но неприятно. Когда охладится, одним залпом, как водку выпиваешь. Недельку попьешь – все болезни как рукой снимет».
Утром Нагасакин сделал все, что советовала тетя Нина. Когда напиток в банке охладился, Виктор вдохнул и начал пить.
Он был один, так что кричать и ругаться было не на кого. Он просто отстранил банку от своих губ и стал рассматривать содержимое. Никогда до этого он так внимательно не рассматривал отходы своего организма. Это была прозрачная жидкость с характерным запахом водки, на вкус и крепость эта влага так же напоминала водку.
После долгих размышлений Нагасакин тогда решил никому не рассказывать о своих исключительных возможностях. Зная, что про злых людей говорят «ссыт кипятком», Виктор задумался, кто же тогда он, если выделяет водку?...
«Ты – замечательный человек, мой друг и соратник! – провозгласил Главный, вскакивая со своего мешка, - а больше двух литров в день можешь выдавать?»
«Если больше выпью, то может получиться и больше», - задумчиво ответил Виктор.
«Пей больше. Я тебе дам пустые водочные бутылки с крышечками. Идома и здесь заполняй их как можно больше… А пить что надо?»
«Чай сладкий…Кофе сладкий… Просто воду, - отвечал Виктор, - а зачем это?»
«Алкашей будешь водить сюда. Здесь будем проводить агитацию и пропаганду наших идей. А на сэкономленные деньги будем изготовлять партийные флаги».
«Зачем?» - удивился Нагасакин.
«Потом узнаешь, - улыбнулся Главный, - пошли пивка попьем».
Они вышли на улицу. Город лихорадило. Вдоль и поперек улиц бегали возбужденные люди, одни из которых клеили агитационные листовки, а другие их срывали. Иногда срывали листовки и те, кто их только что наклеил…
На перекрестках бодрые старички и старушки вызжали о том, что не дадут на поругание Владимира Ильича Ленина, имя которого какие-то ренегаты хотят отнят у площадей и улиц города.
«Побойтесь Бога, Ирода!» - орали хором старики, которые были ленинцами православного замеса.
«Ничего, мы им всем покажем!» - коварно улыбнулся Главный, проходя мимо.
В пивной было пустынно. Нормальные люди, несмотря на президентский запрет, предпочитали пить пиво на улице или, на худой конец, дома.
«Налейте нам по две кружки «Арсенального» и выдайте по два бутерброда», - распорядился Главный.
Они сидели, вспоминая пионерский лагерь «Орленок». Прежнюю, безвозвратно ушедшую советскую жизнь, когда всем жилось безмятежно и хорошо, когда единственной проблемой было достать водки…
«Вот когда, - вздохнул Главный, - твоему таланту цены бы не было…Слушай, - неожиданно попросил он, - а дай попробовать».
Дело в том, что Нагасакин уже два раза успел сходить в туалетную комнату, и теперь в его портфеле лежали две полные бутылки.
«Как же…», - смутился Нагасакин.
«Да хватит тебе! – взмахнул руками Главный. – Столько лет друг друга знаем! Дело важнее дурацкой брезгливости!»
Нагасакин осторожно вытащил из портфеля бутылку, плеснул на дно пустой пивной кружки и пододвинул ее Главному.
«А себе?» - вскинул брови руководитель регионального отделения «Нерушимой России».
Нагасакин покорно налил и себе.
«За нашу партию, Агрызкина и за нас! – произнес тост Главный и выпил. Поставив кружку на стол, он некоторое время сидел с закрытыми глазами, прислушиваясь к собственным ощущениям. Наконец он открыл глаза. Выражение его лица было такое, словно его только что поцеловал в живот президент страны. – Если я скажу, что не пил ничего вкуснее этого, то ничего не скажу!» - выпалил он в лицо Нагасакину, который выпив, не испытывал ничего кроме отвращения.
Они прихлебнули пива.
«Давай еще!» - завелся Главный.
К тому времени, когда с двумя бытылками было закончено, Нагасакин успел наполнить еще три. Продолжали пить уже неохлажденную водку, которую Главный окрестил «Физиологической».
«А пьется, пьется-то как! – восхищался Главный. – Слушай, а давай пошлем в Москву в ЦК нашей партии ящик этой водки! Ты за три дня это сделаешь!»
И барменша и редкие посетители пивной уже заметили, как Нагасакин периодически уходит в туалетную комнату с пустой бутылкой, а возвращается с бутылкой, наполненной, по их зрительным впечатлениям, водой, которую эти странные посетители пили, произнося тосты и изредка закусывая и запивая пивом, косея при этом все больше и больше.
«Вы часом, мужики, родом не из династии Водопьяновых?» - наконец поинтересовался один из посетителей пивнушки.
«Хочешь – нальём?» - бравируя, спросил Главный, поднимая со стола почти полную бутылку, которую только что принёс из туалета Виктор.
Посетитель молча поднялся, сжимая в руках пустую стопку, и подошел к столу, за которым хорошо сидели члены «Нерушимой России».
«Ну и как?» - улыбаясь и уже зная ответ, спросил Главный.
«Ну, - ответил, просветлев лицом, посетитель, - а почему она тёплая?»
«А потому, что она такая из крана текёт! – засмеялся Главный, хлопая себя по коленям, - пошли, понимаешь, умыться, - а там из крана водка идёт тёплая. У них тут какая-то утечка получилась…»
Посетитель как-то странно улыбнулся, а потом, бормоча что-то о канистрах выбежал из пивнушки.
«Нам тоже пора, - командирским тоном произнёс Главный, - выборы на носу, а мы тут прохлаждаемся. Пошли в офис… Но водка – высший класс!»
В офисе друзья нашли группу избитых мущкетеров.
«Опять «Родные пенсионеры по жизни»?» - попробовал угадать Главный.
«Нет, - на нас напали «Патриоты Родины». А началось с того, что мы сказали им, что переименовывать ведь всё равно придётся. По всей стране так делают. Вон в Краснодаре – памятник Ленину снесли, а вместо него памятник Екатерине поставили, да и сам Краснодар Екатеринодаром будет. Тут они на нас и набросились. Особенно усердствовал один старичок седенький. Он ребят норовил по гениталиям ударить, а девчонок – по грудям. Ударит и орёт: «Чешите в другом месте!» Бред какой-то. И с мусором ничего не вышло. Собрали сорок мешков на городской свалке, собрали бы ещё, но мешки кончились, а машины так и не пришли…»
«С мусором завязываем! – взял слово Главный. – Переходим к операции «Флаги на башнях». Вы, молодежь, этого фильма не видели, хотя, может быть, это и к лучшему…, - Главный тряхнул головой, отгоняя какие-то непрошенные воспоминания, нашлынувшие под воздействием нагасакинской водки, - изготавливаем партийные флаги, как минимум по одному на каждого мушкетёра. На следующий день после этого выходим на центральные улицы. Мушкетёры стоят, размахивая знамёнами, а мушкетёрки восторженно визжат, раздавая прохожим партийные газеты… Всё должно быть классно!»
Нагасакин, находившийся до этого в состоянии лёгкой эйфории от випитого собственного продукта, пришёл в себя и попросил слова.
«В кукольном театре надо заказать маски двух видов – с лицами Президента и губернатора. Мушкетёры надевают маски с лицом Президента, мушкетёрки – с лицом, не побоюсь этого слова, губернатора. Мушкетуры стоят на одной стороне улицы и размахивают партийными знамёнами, мушкетёрки – на противоположной стороне и визжат, разбрасывая партийную литературу. По моему, это будет круто…»
«Молодец, - похвалил Главный. – А знамёна все передсамыми выборами надо будет водрузить на всех высотных зданиях города. Вот и будут флаги на башнях! – Главный подозвал одного из мушкетёров, дал деньги на «Путинку» при этом шепнув Нагасакину, - это только на затравку, - потом встал во весь свой невысокий рост и объявил, - мушкетёры! Я назначаю Виктора Нагасакина за заслуги перед партией «Нерушимая Россия» своим заместителем. Отныне я веду работу исключительно с мушкетёрами и осуществляю общее руководство, а Нагасакин работает с мушкетёрками, тем более, что он их всех хорошо знает…»
                4
До выборов было ещё далеко – почти целый месяц, но пропагандитско-агитационная работа разворачивалась, как мощная пружина, вырвавшаяся из неисправного механизма.
Но Нагасакину было не до выборов и не до предвыборной текучки…
Получив под своё руководство всех молодых мушкетёрок, он по старой пионерлагерной привычке начал работать индивидуально с каждой из них. Теперь не надо было открывать тайн Мальчиша-кибальчиша. Как говорил Главный: «Кибальчича давно повесили»… Приходилось каждой шептать или бормотать о безумной любви, перед которой бессильны года. У Нагасакина, набившего руку на пропаганде и агитации, все эти заверения выходили такими убедительными, что каждая из молодых мушкетёрок возомнила, что именно она нагасакинская избранница. А Нагасакин был теперь завидной партией. Его включили в партийный список, и ему светила неплохая депутатская зарплата, всякие льготы и льготки, командировочки и весёлые застолья депутатских пирушек.
Ревнивые мушкетёрки стали выслеживать Нагасакина, не давая оставаться ему наедине ни с кем, включая и представителей мужского пола.
Вот тогда у Нагасакина и прорезалось второе «Я»…
Виктор сидел в своём квартирном санузле, когда какой-то ехидный голос с лёгкой хрипотцой задал ему первый вопрос:
«Ну что, доигрался?»
«О чём это вы?» - вздрогнул Нагасакин, до этого мирно листающий партийную газету, выходящую весьма неритмично, но напористо. С первой полосы на читателя взирали лица лидеров регионального отделения «Нерушимой России». Лица эти были искажены невообразимыми грамасами, изображающими приветливые улыбки…
«Задурил девчонкам головы – вот о чём!» - почти выкрикнул голос.
«Да кто вы такой?» - возмутился Нагасакин посторонним вмешательством в его личную жизнь, в жизнь без пяти минут депутата.
«Это ты сам с собой говоришь!» - строго ответил голос.
«Как это я? – искренне удивился Нагасакин. – А я тогда кто?»
«И ты я, и я – я, - начал объяснять голос, но, поняв, что получилась какая-то путаница, закашлялся.
«Вот видишь, - обрадовался своей победе Нагасакин, - ты не можешь быть мной!»
Тогда голос начал монотонно пересказывать Нагасакину события его жизни, носящие наинтимнейший характер, о всех скверных и дурных привычках Виктора, о его самых тайных мыслях и побуждениях.
Виктор был в шоке.
«Это всего лишь раздвоение личности», - успокоил Нагасакин сам себя.
Начали разбираться детально. Второе Я, отпочковавшееся от личности Виктора, было полной противоположностью привычного для самого себя Нагасакина. Второе Я было трезвенником, вегетарианцем, желало быть примерным семьянином, испытывало отвращение к политической деятельности вообще, а «Нерушимую Россию» просто ненавидело…
«Да почему!? - взвился Нагасакин, которому эта политическая партия стала родной во всех отношениях. – Эта партия преобразования и возрождения!»
«А что – нельзя было преобразовывать и возрождать без партии?» - ехидно спросило второе Я.
«Надо было объединиться, чтобы противостоять деструктивным силам нашего общества!» - не сдавался Нагасакин.
«Партии создаются, чтобы придти к власти, - назидательно вещало второе Я, - а «Нерушивая Россия» была создана людьми, уже стоящими у власти. Зачем им партия, чтобы преобразовывать и возрождать? Они могли бы это делать и без партии. Получается, что партия им нужна только для того, чтобы удержаться подольше у власти. А это ознаечает, что власть является для них не изнурительной работой, а способом получения множества удовольствий, которых совершенно не хочется лишаться».
«Надо было иметь мощную фракцию в парламенте, чтобы не тормозилось прохождение нужных позитивных законов», - отбил Нагасакин.
«История новой России показала, что если парламент мешает Президенту и исполнительной власти, то его разгоняют, перед этим расстреляв из танковых орудий», - ударило второе Я.
«Мы уже возрождаем Россию. Чего стоит наша акция «Очистим берега – будет чистая река!» - ударил главным козырем Нагасакин.
«Надо не мусор собирать, а очистительные сооружения ставить! – прозвучал ответ, - А ваша акция – это пропагандиская показуха!»
Второе Я замахнулось на святое.
«Ты рассуждаешь, как тупой работяга!» - Нагасакин был вне себя.
«А ты –  как чинуша, заботящийся только о самом себе!» - ответило второе Я.
Нагасакин выскочил из дома и сразу был окружён бдительными мушкетёрками, поджидающими его около подъезда.
«Привет, мушкетёрки! – нарочито бодрым голосом поздоровался Нагасакин.
Мушкетёрки, не обращая внимания на эти бодрые слова, боролись за право взять Нагасакина под руку. Это могли сделать только две девушуки, одной из которой при этом здорово мешал бы портфель, в котором Виктор переносил пустые водочные бутылки и бутылки уже наполненные водкой, которую производил его удивительный организм. Но мушкетёрок было гораздо больше, так что борьба шла нешуточная.
Нагасакин вышел из этого неловкого положения, распорядившись срывать со стен и столбов агитационные материалы политических противников. Но каждая из мушкетёрок, сорвав очередную листовку или плакат, бежала к Нагасакину, чтобы подцепить его под руку.
Бедственное положение Нагасакина было гораздо катастрофичнее, чем это смотрелось со стороны. В голове Нагасакина продолжался спор со вторым Я, которое комментировало всё происходящее с Виктором в своём видении.
«Уходи из этой партии, и у тебя будет нормальная жизнь!»
«Они все уйдут от меня!» - Нагасакин имел в виду мушкетёрок.
«Ну и пусть, - второе Я даже сумело заставить тело Нагасакина топнуть правой ногой, - со мной останется одна, которая любит меня, а не будущего депутата!»
Нагасакин и мушкетёрки вышли на центральную улицу. Здесь царило невиданное оживление. Мушкетёры в масках с задумчивым лицом Президента размахивали партийными флагами. Вместо традиционных деревянных шестов флаги были закреплены на пластмассовых трубках. Многие мушкетёры пользовались этим. Они затягивались своими сигаретами и выдыхали в нижнее отверстие трубки. Дым вырывался клубами из верхнего отверстия. У прохожих было впечатление, что они попали в громадный индустриальный район.
Кроме мушкетёров на центральной улице было много патриотов красной масти. Они потрясали портретами Ленина, Сталина и Христа.
«Мушкетёры, - выкрикнул Нагасакин. – Руководство партии отдаёт вам более 20% депутатских мандатов!»
«Вот тебе мандат!» - взвизгнул седенький старичок-патриот и ударил Нагасакина по спине бородатым портретом цареубийцы Желябова. Возмездие не заставило себя долго ждать – несколько пластмассовых флагштоков хлестанули старичка со всех сторон. Началось форменное сражение. Когда не хватало рук и ног, чтобы ударить, пихнуть, ущипнуть или дёрнуть, в ход шли рты, из которых противники выплёвывали вместе с проклятиями слюну и желтоватую мокроту.
На горизонте показались нестройные ряды «Родных пенсионеров по жизни». С криком «За Родину и Президента!» бойцы триединой партии бросились в бой.
«А мы тоже за Президента и Россию!» - воскликнул седенький старичок, сжимающий в руках то, что осталось от портрета террориста Желябова.
«И мы за Президента и Россию!» - откликнулся Нагасакин, как старший над мушкетёрами.
Битва моментально затихла. Старички-патриоты бросились к мушкетёркам, а старушки-патриотки – к мушкетёрам, чтобы расцеловаться в знак примирения.
Нагасакин приказал мушкетёрам построиться. Этим он пресёк попытки взять его под ручку. Отряд мушкетёров в гордом молчании двинулся в сторону офиса родной партии…
«Креплю Россию!» - поприветствовал Нагасакин Главного, входя в офис.
«Крепи Россию!» - прозвучал отзыв.
«Слушай, - прошептал Нагасакин в ухо Главного, - надо поговорить…Проблема у меня…»
«Триппер? – прошептал с улыбкой Главный, - Сифилис? – Главный стал серьёзнее, увидев, что Виктор отрицательно потряс головой, - СПИД?!» - в голосе Главного прозвучало искреннее беспокойство, потому что кроме Нагасакина с мушкетёрами контактировали и мушкетёры, с некоторыми из которых контактировал в свою очередь Главный.
«Нет, - дружески похлопал Главного по плечу Нагасакин, - с этим всё в порядке…»
«Мушкетёры! – вскинулся Главный, - Срочно надо провести акцию. Выходите на центральную улицу. У каждого в руках надутый презерватив на трёхцветной ленточке. На каждом надутом презервативе маркером надо сделать надпись «Защити Родину – «Нерушимая Россия». Хором исполняется российский гимн… Задачу поняли? Вперёд, мушкетёры!»
Когда они с Нагасакиным остались в офисе одни, Главный устало опустился на один из мешков с мусором, которые были оставлены как память и мягкая мебель.
«Ну, чего там у тебя?» - спросил Главный, кивнув на портфель.
«Налить?» – немного подобострастно спросил Виктор. Он почему-то надеялся, что Главный разберётся с его нагасакинским вторым Я.
«Конечно, - устало ответил Главный. – Наливай и выкладывай свои проблемы».
Они выпили сразу по полному разовому стаканчику. А потом Нагасакин рассказал о раздвоении своей личности.
«Ты можешь сделать так, чтобы я мог поговорить с этим Вторым?» - спросил Главный. Нагасакин с готовностью кивнул, хотя ему было страшно отдавать бразды управления телом и личностью странному второму Я.
Нагасакин мгновенно стал другим человеком. Его сразу вырвало – второе Я не переносил спиртного. Лицо его стало строже. Глаза смотрели прямо в глаза собеседнику.
«Значит, - начал Главный, - ты честный рабочий человек?»
Новый Нагасакин кивнул, всем своим видом показывая, что ему неприятен разговор с лидером регионального отделения «Нерушимой России».
«Хорошо, - улыбнулся Главный, - ты выходишь из партии и идёшь вкалывать рабочим на свой родной завод ЖБХИ. И что ты в этом случае имеешь? Только тяжёлый труд и жалкая зарплата. Ты испытываешь наслаждение от этого?»
«Какое же это наслаждение?» - пожал плечами новый Нагасакин.
«А хочешь быть свободным? – лукаво улыбнулся Главный. – Хочешь стать свободным от всего?»
Новый Нагасакин кивнул, хотя не понимал, куда клонит собеседник.
«Может быть только у тебя единственного на всём земном шаре есть такая возможность!» - при этих словах Главный встал, торжественно подняв руки перед собой.
«Да, я хочу!»
«Выйди из этого тела и войди в этот мешок!» - в голосе Главного почувствовалась какая-то неведомая сила…
Главный устало опустился на мешок.
«Наливай! – распорядился он Нагасакину, пришедшему в себя. – Завтра надо вытряхнуть этот мусор и твое второе Я, которое всю жизнь создавало тебе проблемы. Теперь ты будешь спокойно наслаждаться жизнью. Во-первых, выброси из головы какие-то обязательства перед мушкетёрками. Распиши график, по которому они будут приходить в гости в твою холостяцкую квартиру. А когда станешь депутатом, всех их пристроишь на хорошую непыльную работу. Понял? За тебя!»
                5
«Свистать всех наверх!» - заревел капитан.
Боцман Нагасакин  засвистел в свой свисток, похожий на металлическую курительную трубку. Из трюма полезли матросы, увешанные оружием.
«Поднять паруса!» - прорычал капитан.
С обезьяньей ловкостью матросы полезли вверх, и вот уже все паруса налились попутным ветром.
«Поднять «Роджер»! – капитанский рык услышал даже кок, нарезавший солонину для вечно голодной команды.
Трехцветное полотнище, висящее для маскировки, моментально исчезло, и вот под одобрительный вой матросни был поднят чёрный флаг с ухмыляющимся черепом.
«Прямо по курсу торговое судно! – прорычал капитан, - если мы возьмём его, то вы все будущие лорды, а ваши бабы – будущие леди!»
Погоня была недолгой. Залп бортовых орудий превратил шхуну, недавно сошедшую со стапеля, в жалкую развалину. Пираты дали залп из ружей и, отбросив их, с диким криком ринулись на абордаж.
Боцман Нагасакин оказался на борту шхуны одним из первых. Здоровый детина бросился на него, размахивая саблей. Боцман рефлекторно метнул в смельчака ятаган. Не интересуясь результатом, Нагасакин выхватил из-за пояса двуствольный пистолет и разрядил его в джентльмена, который целился в него из штуцера. Наслаждаться победой Нагасакин не стал. Он метнулся туда, где трое защитников судна наседали на капитана. Одному боцман всадил в спину широкий матросский нож, а второму проломил череп кастетом. Третьего уложил капитан, проткнув насквозь шпагой…
С командой шхуны было кончено. Пираты бросились обшаривать трюмы и каюты. Нагасакин подошёл к к здоровяку, из широкой груди которого торчала рукоятка ятагана, и выдернул своё оружие из остывающего тела. Этим же ятаганом он срезал тяжелый кошель, висящий на поясе поверженного противника и, не удержавшись, заглянул в него – внутри была большая компания луидоров…
Нагасакин проснулся весь в поту – будто на самом деле выдержал напряжённый бой с неравным противником. Каждую ночь теперь ему снились странные сны. То он обчищал банк с шайкой таких же как он головорезов, то нападал на воинский склад, чтобы разжиться оружием, то проводил налёт на поезд, с целью выпотрошить карманы и чемоданы пассажиров, то грабил дома богачей…
Виктор поднялся с постели, выпил на кухне вчерашний чай, заваренный одной из очередных мушкетёрок, и двинулся в офис своей родной «Нерушимой России».
По городу хотелось идти с закрытыми глазами – так много было политической рекламы партий, о которых раньше никто и не слышал.
Поражали воображение стенды «Всенародной партии России», на которых были помещены фотография трёх кандидатов и их фамилии - Фархатова, Сундуков, Безухов. Рекламщики посчитали мистическим совпадением, что сочетание заглавных букв этих кандидатов совпадает с аббревиатурой одного из силовых ведомств России. На плакате были запечатлены эти огромные буквы – ФСБ. Подразумевалось, что избиратели под страхом перед вездесущим ведомством будут повально голосовать за эту партию…
Когда Нагасакин открыл глаза, миновав очередной ужасный стенд, он был неприятно поражён зрелищем  снуло бредущих по двум обочинам улицы совсем не бравых мушкетёров. Они как будто привычно собирали мусор, чтобы повысить престиж своей партии, но на самом деле подбирали брошенную пивоманами  полулитровую стеклотару. Налицо была полнейшая деградация. Почти бегом Нагасакин бросился в офис.
Он бежал в каком-то исступлении, не замечая ничего вокруг, даже не различая дороги, привычно сворачивая за углы и пересекая до боли знакомые улицы с обшарпанными домами. Но неожиданно он налетел на какое-то препятствие.
Нагасакин был удивлён – стены, в которую он со всего разбега врезался, не было. Перед ним были распахнутые ворота, за которыми красовался православный храм Петра и Павла, где когда-то бабушка тайком от неверующих родителей крестила маленького Витю Нагасакина. Центральные двери храма были также распахнуты. В них, крестясь, входили верующие. Нагасакин ещё раз попытался пройти, но невидимая сила не пускала его.
«Заходите, сын мой, - неожиданно раздался  ласковый голос. Нагасакин резко обернулся  и увидел перед собой православного священника. – Заходите, сын, мой», - повторил священник, нежно подталкивая Нагасакина вперёд. Нагасакин с помощью батюшки преодолел воротный проём и зашёл внутрь храма.
Потемнели лики святых угодников на церковных иконах, потухли свечи и лампады, натужно закашлялся псаломщик, читающий часы.
«Что с вами, сын мой? – спросил батюшка, шагающий рядом с Нагасакиным. – Откройте мне душу…»
Нагасакина будто прорвало. Прямо посреди церкви он рассказал и про пионерский лагерь «Орлёнок» с открытием тайны Мальчиша-кибальчиша, и про «Нерушимую Россию», и про мушкетёрок, которые посещают по очередь его холостяцкую квартиру, и про второе Я, от которого ему помог избавиться Главный…
«Я буду молиться за тебя, Виктор, - тихо произнёс иерей, осеняя Нагасакина крестным знамением, - но окончательный выбор за тобой. В этой жизни нет полутонов. Есть только Белое и Чёрное…»
В глубокой задумчивости вышел Нагасакин из храма, в молчании пересёк церковный двор. У ворот он остановился и повернулся лицом к храму. Надо было перекреститься и произнести хотя бы краткую молитву «Господи, помилуй», но Нагасакин не успел этого сделать. Его дружелюбно хлопнули по плечу, и раздался голос Главного:
«А я тебя по всему городу ищу, и сотовый твой не отвечает. Ты чего?»
«Да вот – зашёл помолиться за нашу победу на выборах», - соврал Нагасакин.
«Это надо, - кивнул Главный, - теснят нас по всем флангам. ФСБ вон какое-то объявилось. Партии «3 в 1» разрастаются. Но это ещё ладно. Демократы-суки зашевелились – вот беда. Они нам поперёк горла. Если народ за ними пойдёт, нам конец…»
Нагасакин молча шагал рядом, не поддерживая разговора.
«Да ты не дрейфь! – хлопнул его по плечу Главный, - мы не пропадём. Нам главное – Власть поддерживать, а как мы будем называться – не имеет никакого значения!»
Они щли мимо нескончаемой череды наклеенных на стену листовок с призывами поддерживать и голосовать.
Главный резко остановился у цветного плакатика-объявления о концерте с участием Шендеровича.
«И вот этого нам не надо! – возмутился Главный, срывая плакат. – Тоже демократ! Смехуёчки тут разводить будет. Нам его кукол достаточно!»
Они вышли к оживлённой автостраде. Нагасакин обомлел, увидев на обочине своих мушкетёрок, предлагающих себя проезжающим мимо автолюбителям в иномарках.
«Мушкетёрки, – скомандовал Нагасакин, - построиться!»
«Да пошёл ты, - лениво выплюнула окурок Нагасакину под ноги одна из мушкетёрок, - нам за твою «тайну Мальчиша-кибальчиша» по двести бабок отстёгивают!»
Почти все мущкетёрки рассмеялись.
Главному и Нагасакину ничего не оставалось, как продолжать свой путь под насмешливыми взглядами бывших своих подчинённых.
«Вот и парни, - вздохнул Нагасакин, - вместо мусора бутылки для сдачи собирают…»
«Крысы бегут с корабля, - усмехнулся Главный, - но выборы покажут, кто есть кто! Они нас ещё узнают!»
На городских улицах было тоскливо. Выдохлись даже старички-патриоты. Они молча таскались от одного революционного памятника к другому, целовали их подножия, клали там цветы, запах которых не мог перебить амбре собачей мочи. Собаки по-своему тоже любили памятники вождей и героев.
В офисе «Нерушимой России» было пусто. В углу были свалены партийные знамёна, которыми никто не хотел размахивать. Здесь же валялись маски с лицом Президента страны. Пустые глазницы масок бесстрастно уставились в разные стороны. На столе у главного лежала партийная газета. С цветной фотографии на второй полосе грустными глазами смотрели молодые мушкетёры и мушкетёрки, стоящие друг за другом с мешками мусора.
«Надо вдохнуть свежее дыхание в наше движение», -  проявил инициативу Нагасакин, выпив водки, которую исторгал из себя его организм.
«А давай выбежим голыми на улицу!? – хлопнул по столу потной ладонью Главный. – В политической агитации любые средства хороши!»
«Да кому мы нужны, - пробормотал Нагасакин, разливая новые порции, - мы ведь совсем не Тарзаны…»
«Твоё настроение мне не нравится, Виктор, - твердо произнёс Главный, поймав взгляд Нагасакина своими бездонными глазами, - может быть, тебе сны плохие снятся?»
«А причём тут сны? – вздрогнул Нагасакин. - Сны как сны. Только страшные…»
«Я думал, ты романтик, Витя», - не отводя своих глаз, тихо произнёс Главный…
В этот момент в офис ввалились мушкетёры. Они были пьяны, но, тем не менее, грустны. Не было ни одной шпаги на боку, ни одного партийного мешка с мусором.
«Где мешки? – вскинулся Главный. – Где шпаги ваши, мушкетёры?»
«Да кому это нужно?!» - нестройным хором ответили мушкетёры.
«Вам, и прежде всего вам, - строго ответил Главный, - вы в случае победы получите более 20% всех мандатов!»
«Да ничего мы не получим! – вскричали мушкетёры. - Вон другие партии - обещают в два раза увеличить пенсию, в три раза зарплату…»
«Это всё – туфта! – оборвал Главный. – Ничего никогда они не увеличат!»
«А наша партия увеличит?» – съехидничали распустившиеся мушкетёры.
«Мы ВВП увеличим! - строго произнёс Главный, значительно посмотрев на мушкетёров. Они притихли. – Так что надевайте маски, флаги в руки и вперёд! Виктор, налей-ка им всем по стаканчику для храбрости!»
Когда повеселевшие мушкетёры покинули офис, два руководителя регионального отделения некоторое время сидели молча.
«Наливай, - распорядился Главный, вынимая из стола два чистых разовых стаканчика, - и выкладывай, что у тебя там со снами».
Выпив, Нагасакин рассказал, как тяготят его кровавые сны.
«Так ты же там герой, - вскочил со своего места Главный, - ты лихой рубака. Ты сметаешь всё на своём славном пути! Если бы всё это говорил твой второй Я, было бы понятно. Но я избавил тебя от этого жалкого слюнтяя!»
Нагасакину стало даже стыдно.
«Ладно, - махнул рукой Главный, - если тебе не нравится быть героем, то теперь ты будешь каждую ночь проводить во сне с самыми известными красавицами. Мадонна, Клавка Шифер, все российские теннисистки будут выполнять все твои прихоти…»
                6      
Раздался дверной звонок, и Нагасакин, с большим неудовольствием оторвавшись от просмотра телевизионной рекламы своей любимой партии, пошёл открывать, на ходу подтягивая семейные трусы со слабой резинкой.
За дверями стояла высоченная Клава Шиффер в роскошном манто.
«Я тороплюсь», - со страстной хрипотцой пробормотала она, сбрасывая горностаевое манто на грязный пол нагасакинской прихожей. Под манто без всякого перехода почему-то оказался только лифчик, усыпанный бриллиантами. Лифчик тоже рухнул на пол всеми своими миллионами долларов.. Резинка в нагасакинских трусах от всего этого совсем ослабела, и трусы безвольно упали на давно не мытый линолеум, составив компанию манто и лифчику… А потом была безумная ночь. Они любили друг друга и пили водку, получаемую методом гидролиза в уникальном организме Виктора Нагасакина… Когда Нагасакин проснулся, на прикроватной тумбочке лежала записка с немецким текстом, написанным губной помадой, - «Du bist fantastisch!» и нагасакинские трусы с хорошо отрегулированной резинкой…
После этого Нагасакин на самом деле проснулся. Он уже успел привыкнуть к своим новым, теперь сугубо эротическим снам. Кто только не успел побывать в бедной спаленке будущего депутата! Не понравилась Нагасакину только американская певица с армянскими корнями и с тигриной фамилией Шер. Она всё время посещения нагасакинской квартиры орала песни дурным от страсти голосом.
Нагасакин торопливо напился водопроводной воды и направился в офис родной партии. Через несколько дней должны были состояться выборы, где только победа ждала «Нерушимую Россию».
Утреннее солнце ярко освещало уличные места для предвыборной агитации. Царила «Нерушимая Россия».  Нагасакин значительно улыбнулся. Это была его идея. В  операции участвовали все мушкетёры и городские бомжы. В одну ночь была уничтожена вся политическая агитация и приляпаны десятки тысяч наклеек с надписью «Нерушимая Россия» и логотипом этой партии…
Для агитации оппозиции были перекрыты все каналы. Ни на радио, ни на TV никого, кроме «Нерушимой России» и их сателлитов, не пускали в эфир. Также ориентированы были все газеты, получающие дотации из бюджета…
Задумавшись Нагасакин не заметил, как оказался у ворот церкви Петра и Павла. Он словно снова, второй раз за это утро, очнулся от заморочного сна. Вспомнились слова священника о Добре и Зле, о Белом и Чёрном… Захотелось зайти в храм и поставить свечку перед какой-нибудь иконой, в которых Виктор совсем не разбирался.
«Нет времени», - сказал сам себе Виктор и неожиданно услышал в себе голос второго Я:
«Ох, какие мы занятые!»
«Ты вернулся?!» - Виктор обрадовался.
«А я никуда и не уходил – просто замолчал…»
Виктор перекрестился и зашёл в храм. Он купил за ящиком свечку и направился вглубь храма на поиски иконы, перед которой и нужно было поставить её, чтобы огонёк помог молитве дойти до Бога. Виктор почувствовал себя маленьким мальчиком, которого тайком от родителей приводила в храм бабушка.
«Обманывать нехорошо, - объясняла она маленькому Вите, - но Бог нам простит – ведь мы обманываем для хорошего, а не для плохого…»
На Виктора со всех сторон взирали строгие лики святых. И вдруг он увидел ласковые глаза Женщины, прижимающей к себе Мальчика.
«Это Касперовская Пресвятая Богородица, - голос раздался неожиданно, Виктор обернулся, – перед ним стоял священник в рясе из какого-то дешёвого материала с мельхиоровым наперсным иерейским крестом на цепочке из того же мельхиора, - она прижимает к Себе Божественного Младенца, зная, что ждёт Его, - священник взял с этими словами Виктора за плечи и повёл в другой конец храма, остановившись у большого креста, на котором во весь рост был изображён распятый Иисус Христос, - Она увидела это, Она увидела страдания Своего Сына, Она увидела все пять кровоточащих ран Своего Господа и Сына, - священник осенил себя крестным знамением, - мы – христиане, должны сораспинаться нашему Господу, и это не просто подражание, – это путь спасения нашего и всего мира», - священник повернулся лицом к Нагасакину, и только тут Виктор заметил, как похож иерей на распятого Иисуса Христа.
«Батюшка, благослови!» - попросил Нагасакин, сделав поясной поклон перед священником – он неожиданно вспомнил, что именно так делала бабушка.
«Во имя Отца и Сына, и Святаго Духа, и ныне и присно, и во веки веков. Аминь, - торжественно произнёс священник, осеняя Виктора крестным знамение, - Иди, Виктор и помни, что Зло хрупко, не имея надёжной основы, оно держится только на лжи, на мороке, на иллюзии. Ничего надёжного и прочного Зло создать не может!»
В офисе «Нерушимой России» кипела бурная деятельность. Главный раздавал мушкетёрам партийные флаги и адреса их водружения.
«Салют, депутат! - бодро поприветствовал Нагасакина Главный – Тебе задание – поработать со своими бывшими товарищами по несчастью – работягами с завода ЖБХИ. Замечены там настроения упаднические. Без митингов только, по дружески, по-простому поговори, ты ведь умеешь эдак – задушевно…»
Завод ЖБХИ встретил Нагасакина серыми лицами его прежних товарищей. Безнадёжность и отчаяние царило в цехах. Вокруг Нагасакина собралось около сотни рабочих.
«Зарплата нищенская, да и ту платят нерегулярно, - рассказывали они Виктору, - директор и главные специалисты себе каждый квартал индексируют зарплату, выплачивают себе немереную премию. Обещают золотые горы, если на выборах победит ихняя «Нерушимая Россия». А что тогда может измениться? Что им сейчас мешает к нам, как к людям относиться?»
«Они обманывают вас, ребята. Если они победят, то закабалят вас ещё больше. Золотые горы они приготовили для себя, - спокойно объяснял Нагасакин, - я и сам только-только прозрел окончательно. Клюнул, дурак, на депутатство это. Жизни захотелось беззаботной да богатой…»
«Так вообще не голосовать?» - спросил старый рабочий, учивший когда-то молодого Нагасакина нехитрым премудростям их специальности.
«Голосовать надо, но только крепко подумав», - ответил Виктор.
Разговор был недолгим, но Нагасакин много успел сказать своим бывшим товарищам.
«Если потребуется помощь, рассчитывай на нас», - услышал на прощание Нагасакин
После посещения завода ЖБХИ Виктор позвонил одной из мушкетёрок.
«Собери всех – есть серьёзный разговор», - сказал он и назначил место встречи.
Нагасакин шагал по улицам родного города и ужасался – громадные куски стен домов и заборов были «украшены» наклейками «Нерушимой России». Сотни маленьких наклеек, расположенных плотно друг к другу, давили на психику, завораживали, создавали иллюзию мощи и монолитности.
Патриотов на улицах не было. Они сидели по домам и со слезами штудировали работы великого для них Ленина.
Из окон офисов и администраций выглядывали торжествующие физиономии чинуш, уже празднующих победу.
Нагасакин собрал мушкетёрок в старом заброшенном парке культуры и отдыха. Мальчишкой он смотрел здесь кинофильмы. Особенно запомнился фильм «Звезда» с Крючковым в главной роли и югославские вестерны с мускулистым Гойко Митичем.
«Девчата, простите меня, - Нагасакину было трудно говорить, ему легче было бы броситься с рыданием на землю, - я такая же жертва, как и вы, - Виктор густо покраснел, заметив ироничные ухмылки на лицах некоторых мушкетёрок, - Вы не верите мне, и я вас понимаю…Но во мне произошло перерождение, переосмысление…Я поверил в Истину! – и опять Нагасакин уловил недоверие к своим словам, которые мушкетёрки воспринимали только как слова, ничем не наполненные, ничем не подтверждённые… Нагасакин неожиданно вспомнил громадный крест с изображением на нём Распятого. Он не просто увидел, а почувствовал четыре гвоздя, пробивших его руки и ноги, и копьё, пронзившее его грудь…
С рук Нагасакина потекла кровь, на белой рубашке появилось багровое пятно. Нагасакин с тихим стоном упал на землю.
 Мушкетёрки бросились к нему.
«У него стигматы! – закричала одна из них, рассмотрев руки Виктора и расстегнув рубашку на его груди, - Посмотрите ноги – там тоже должны быть раны!»
Нагасакин пришёл в себя только через полчаса. На глазах затянулись раны, кровь смыли минералкой.
«Что нам делать?» - прочитал в глазах девушек Нагасакин общий вопрос.
«Вы верите?» - спросил он.
Девушки дружно кивнули. Слова были лишними.
«Теперь вы должны передать свою веру всем свои родным, знакомым, близким, людям, с которыми вы случайно заговорите на улице. Вы осколки гранаты, которую Бог через меня бросает в этот город!»
Они разошлись, став гораздо ближе друг другу, чем были раньше.
«Простите меня», - сказал на прощание Нагасакин.
В офисе «Нерушимой России» Виктору делать больше было нечего, но Главного он всё же встретил. Местный лидер «Нерушимой России» ждал Нагасакина в его квартире. Он сидел за кухонным столом и со спокойным видом пил чай. Виктор был удивлён – дверь не была взломана, ключей своих Виктор Главному никогда не давал.
«Для меня это – мелочи, - улыбнулся Главный, будто прочитав мысли Нагасакина, - ты для меня гораздо сложнее дверей твоей квартиры. Почему ты купился на поповские сказки? С нами ты будешь иметь всё – власть, деньги, баб. Что тебе могут дать эти юродивые? Только постоянные угрызения совести и нищету, возведённую в идеал. Но ведь в этом случае мы помогаем твоему Богу. Мы всю Россию сделали нищей. Так что, получается, что мы заодно с твоим Богом?»
«Уйди от меня, сатана!» - тихо, но очень твёрдо ответил Виктор.
Главный исчез, будто его и не было…
На следующий день горожане увидели флаги «Нерушимой России», развевающиеся почти над всеми городскими высотками. На каждом знамени была повязана чёрная траурная лента. На массивах из наклеек «Нерушимой России» красовались громадные чёрные восьмиконечные православные кресты. Они словно перечёркивали все надежды желающих остаться у власти чинуш.
Город бурлил, как громадный котел.  Это походило на броуновское движение молекул.  Один совершенно незнакомый человек что-то говорил другому человеку, они расходились только для того, чтобы передать услышанное другим.
Выборы для «Нерушимой России» были обречены на провал.
                МЕНТЫ               
У Виктора Нагасакина была скверная привычка – зажмуриваться. Он зажмуривался, когда выпивал водку, вино, настойку боярышника и даже самогон. Ничего плохого в самом зажмуривании не было. Плохо было, когда Виктор открывал глаза – перед ним всегда вырастал наряд милиции с одним и тем же незатейливым предложением.
«Пройдёмте, гражданин», - предлагали милиционеры, похожие в своём единстве на попугаев-неразлучников.
За этим следовала доставка в медицинский вытрезвитель, а при отсутствии там свободных мест – в райотдел, где Нагасакина безжалостно штрафовали и выгоняли на улицу. Там он опять попадал в лапы очередного наряда…
Не пить Нагасакин не мог. Это было его естество, стиль жизни.
Он пробовал пить исключительно дома. Но это было похоже на сектанство. Было ощущение, что Нагасакин со своими друзьями от кого-то прячутся, скрывают что-то постыдное от своих сограждан. Процесс проходил как-то скучно, напоминая поминки в самом их начале. Потом, правда, наступало долгожданное оживление, безмятежность, граничащая с развязностью, просыпался молодой задор, и… все участники домашней вечеринки выскакивали на улицу, где закономерно попадали в крепкие руки бдительных милиционеров, потому что Нагасакин снова зажмуривался, выпивая за здоровье друзей….
Нагасакин пробовал пить только в точках общепита, наняв перед этим водилу, который терпеливо дожидался выхода Виктора после приятно проведённого вечера. Но и это не оказалось панацеей. Во-первых, ожидание шофера влетало Виктору в копеечку. Во-вторых, надо было ещё прорваться от дверей общепитовского заведения до дверцы авто, – на пути могли поджидать сразу несколько милицейских нарядов. В самом лучшем раскладе Нагасакин падал на сиденье и захлопывал дверь авто, а потом на радостях доставал из кармана початую бутылку и делал небольшой глоток, отмечая удачу. При этом он зажмуривался, а когда открывал глаза, видел, что по бокам его сидят два строгих часовых правопорядка. Конечной целью поездки становился медицинский вытрезвитель…
Нагасакин пробовал нанимать двух откровенно трезвых мужиков, которые весь вечер после трудового дня водили Виктора по городу, вежливо объясняя милицейским нарядам, пытающимся задержать Виктора, что ведут больного товарища в травпункт по причине вывихнутой ноги. Но и этот способ избежать милицейского вмешательства в личную жизнь не оправдал возложенных ожиданий. Сопровождающим его мужикам было невыносимо оставаться трезвыми, когда Нагасакин на их глазах приятно проводил время. Они так или иначе боролись с собой, но в результате все трое оказывались на койках в медицинском вытрезвителе.
Можно было не зажмуриваться. Но пить с открытыми глазами Виктор не мог. Когда он пил с открытыми глазами, то видел плачущего ангела и злорадно хохочущего и кривляющегося беса. Виктору при этом хотелось плакать вместе с ангелом, а бесу хотелось дать по рогам. Эти чувства отвлекали от приятного занятия, ставили перед Виктором неразрешимые вопросы о нравственных критериях его бытия. Он в очередной раз зажмуривался….
Виктор пробовал не открывать глаз. Милицейский наряд в этом случае не появлялся. Но общаться с друзьями с закрытыми глазами было невыносимо.
«Ох, ты – какая пошла!» - слышал он восторженные возгласы друзей.
«Кто, кто там пошёл? – с придыханием спрашивал Виктор, невероятным усилием воли заставляя себя не открывать глаз. – Кто там пошёл, ребята?» - спрашивал Виктор, чувствуя себя слепым музыкантом, который из-за внезапно наступившей слепоты просит маму открыть ставни на окнах.
В ответ звучал издевательский смех, и Виктор становился объектом шуток на весь оставшийся вечер…
Виктор, вероятно,  мог так промучился всю оставшуюся жизнь, если бы однажды в его квартиру не принесли милицейскую форму. Там было всё – брюки, рубашка, китель с сержантскими погонами, ботинки, фуражка и даже зимняя шапка… Всё было новое и обошлось Виктору в две бутылки водки.
Мужик, принесший форму, бормотал что-то о родственниках из Израиля, куда он уезжал на днях.
Виктор планировал отпороть погоны и ходить в этом облачении на рыбалку.
Был солнечный субботний день. Все советские люди отдыхали. Хотел отдохнуть и Виктор. Деньги ещё не кончились, и сидеть дома уставившись в экран телевизора, Нагасакин не собирался.
Неожиданно в голову пришла озорная мысль, и Виктор быстро облачился в только что приобретённую форму.
Он пошёл собирать друзей.
Подойдя к двери квартиры первого друга, он требовательно позвонил.
«Кто там?» - прозвучало за дверью.
«Милиция!»- твёрдо произнёс Нагасакин.
За дверью наступила тишина.
«Откройте! – Нагасакин начал стучать в дверь кулаком. – Не заставляйте меня прибегать к крайним мерам!»
Дверь стыдливо открылась. За ней стоял побледневший друг Нагасакина.
И тогда Виктор понял, что теперь ему нечего бояться зажмуриваться...
Друзья купили всё необходимое и расположились на лавочке в городском парке.
Разлили по первой.
«За советскую милицию! - провозгласил первый тост Нагасакин и, крепко зажмурившись, выпил, - Привет, парни! – поприветствовал он милиционеров, открыв глаза, - Выпьете с нами?»
Неразлучники смущённо отказались, оправдываясь тем, что их уже несколько раз засекали на выпивке,и теперь за ними идёт форменная слежка.
«Жить не дают», - с обидой доложили они Нагасакину.
«А я с ротным пью и ничего, - кивнул Виктор на самого старшего из своей компании, - надо уметь себя правильно поставить».
Это было прекрасно.
Нагасакину не надо было бояться.
Всем новым милиционерам, появлявшимся перед его глазами, Нагасакин докладывал, что «служит» в самом дальнем городском райотделе, подолгу делился проблемами нелегкой ментовской службы, ругал начальство и грозился уволиться, намекая на свои золотые руки незаменимого специалиста по отливке бетонных блоков…
С течением времени Нагасакин так вошёл в роль милиционера, что начал делать замечания грубиянам на улице, наводил порядок в очередях, когда там намечалась драка, разгонял пацанов, бесцеремонно бухающих на лавочках.
«Вот все бы милиционеры такими были!» - восклицали пожилые люди при виде действий Нагасакина по наведению порядка.
Однажды лунным летним вечером Нагасакин возвращался с очередной дружеской вечеринки. Он шёл по набережной, когда услышал истошное:
«Тону! Помогите!»
Будь Нагасакин в гражданской одежде, он бы прошёл мимо, не обращая внимания на такие мелочи жизни. Но форма обязывала. Скинув китель и ботинки, Виктор бесстрашно прыгнул в чёрную воду. Утопающих полагается хватать за волосы, но здесь этот приём был неприемлем – жертва оказалась толстым лысым мужиком.
Спасённый был почти трезв. Придя в себя, и увидев, что его выловил из воды сержант милиции, спасённый стал неожиданно строгим.
«В каком отделе служите, сержант?»
Нагасакин привычно соврал, назвав самый дальний из городских отделений внутренних дел.
«Фамилия?»
Тут Виктору надо было бы назвать первую пришедшую на ум фамилию, но ею оказалась его собственная - Нагасакин.
«А в чём собственно дело?» - почувствовав неуместность этого допроса, спросил Нагасакин.
«Тебе неожиданно повезло, парень, - объяснил спасённый, - ты спас начальника областного управления внутренних дел… Но об это должны знать только я и ты…Понял?»
А на следующий день вышел приказ по облУВД о досрочном присвоении Виктору Нагасакину звания «лейтенант милиции».
     КАЗАКИ
У Виктора Нагасакина обо всём было особое мнение. Например, он считал, что у заядлых театралов мозолистые руки. Ведь им каждый день приходится много хлопать в ладоши.
А казаки, думал он, плохо ходят пешком, потому что привыкли везде носиться на каурых и гнедых жеребцах и кобылах, размахивая острыми шашками…
Однажды он пил в компании, в которой затесался мужичок, называющий себя казаком.
«Подхорунжий Башлыков», - представился мужичок, пожимая мягкой ладошкой крепкую ладонь Нагасакина.
«Нагасакин», - ответил Виктор.
«А у тоби гарна казачья фамилия! – засветился восторгом казак. – Изначально фамилия эта звучала, вероятно, як «Нагасекин», шо произошло от понятия «сечь нагайкой», а потом трансформировалось в собственно «Нагасакина». Хотя, возможно, что эта фамилия произошла от словосочетания «нагайская сакля», в которой твой далёкий предок-казак когда-то добре пошутковал… Ну, поскакали!» - задорно воскликнул казак, поднимая бокал с искристым портвейном «777».
Пили долго и много. Подхорунжий всех присутствующих подозревал в казачьем происхождении, но на прощание только одного Нагасакина пригласил, как он выразился, «на казачий круг».
Нагасакин был в восторге. Он впервые общался с настоящим казаком. Подхорунжий потряс его своей речью и казацкой удалью. Смущало только то, что на улице казак ходил на своих двоих, а не гарцевал на лихом рысаке…
Казачий круг проходил в скучном актовом зале какой-то конторы, откуда забыли убрать бюст Ленина, но успели повесить портрет Путина.
В президиуме на сцене за столом восседали три мужика, в одном из которых Виктор узнал местного великого во всех отношениях писателя.
«Хто такий?» - нахмурился мужик, сидящий в центре, прицелившись указательным пальцем в Нагасакина.
«Наш, наш, это, батько, - подал голос сидящий в зале Башлыков, - казак родовой, в доску свой!»
«Моисей Абрамович, - покачал головой центральный мужик, - здесь казачий круг, а не проходной двор. Надо было поставить меня, как войскового атамана, в известность заранее».
«Батько, да я же…» - ударил себя в грудь подхорунжий Башлыков.
«Сидай, сидай на мисто, - на какое-то мгновение смягчился атаман, но сразу же стал твёрдым как кирпич с заброшенной стройки, - А шо, - обратился он ко всему собранию, - любо вам открывати круг, сынки?»
«Любо, батько, любо!» - взорвалось молчаливое до этого собрание.
«Тогда слово предоставляется войсковому старшине Егору Чердакову», - объявил атаман и опустился на своё место.
Писатель-казак Чердаков встал медленно, не теряя солидности, сделав движение руками, словно поправляя ремни портупеи, которую он никогда не носил на своём упитанном теле.
«Дружина моя дорогая, - нараспев начал писатель-казак, - беда у нас лютая. Миня, русскаго чиловика, писателя, войскового старшину не выбрали депутатом! Я ж не для себя старался, я ж для них старался, а они… Так не хай же… Калёным железом…»
Писатель-казак смолк и обречённо опустился на своё место в президиуме.
«Они за это ответят!» - пронеслось в зале.
«Ну, а ты, хлопче, - атаман упёрся мутным своим взглядом в Нагасакина, - с чем в дружину нашу казачью пожаловал?»
“Желаю я послужить Родине своей!» - ответил Нагасакин, сделав рукой такое движение, будто разрубил шашкой невидимого врага Родины пополам. Виктор даже закрыл глаза и представил, что плывёт в одном из казацких стругов Стеньки Разина – народного героя и защитника. Когда он открыл глаза, то оказалось, что он на самом деле плывёт в большой лодке. Его руки сжимали отполированное до блеска тяжёлое весло.
«Чего ворон ловишь?! – раздался зычный голос за спиной, синхронно с криком Нагасакин получил крепкую затрещину. – Ты грести подрядился аль спать?!» Потом он чистил картошку и рыбу, а когда причалили к берегу, варил уху в громадном котле. Все уже спали, когда Виктор ещё мыл котёл, чашки и ложки.
«Эй, - услышал Виктор крик из темноты, окружающей костёр, около которого он работал, - атаман княжну зовёт!»
Когда до Нагасакина дошло, что Княжной зовут именно его, он, не задумываясь, бросился в чёрные воды ночной реки…
Очнулся Нагасакин на всё том же казачьем круге.
«Да я чего, - быстро заговорил Нагасакин, - какой из меня казак… ни шашкой не умею, ни на коне…»
Атаман начал уговаривать Виктора, что казаком может стать в принципе любой российский гражданин, и никто не заставляет современных казаков ездить верхом на лошадях, но Виктор, не дослушав, выскочил на улицу. Здесь ярко светило солнце, было много совершенно разного народа и ни одного казака.
                НАЧАЛЬСТВО
Начальство не любило Виктора Нагасакина. Он был не как все. Это раздражало и рождало всяческие подозрения. Все рабочие завода ЖБХИ сморкались без участия в этом процессе носовых платков. У Нагасакина на этот случай в кармане всегда имелся относительно чистый платочек. Все рабочие курили и ежеминутно сплёвывали себе под ноги. Виктор не курил, считая привычку эту глупой. Единственное, что роднило Нагасакина с другими рабочими, – это любовь ко всем спиртным напиткам. Но и здесь Виктор отличался и выделялся. Выпив, он не начинал материться. Выпив много, он не становился драчливым и несговорчивым.
Ещё более вызывало подозрение к Нагасакину его непонятное трудолюбие. Было видно, что он не выслуживался, а просто любил работать. Начальству это казалось каким-то извращением. Рабочий не мог любить свою работу…
Когда закончилась Советская власть и начались реформы, Нагасакин был одним из первых, кого отправили в бессрочный отпуск.
Нагасакин не пропал. Он наладил у себя на даче производство железобетонных надгробий, почти ничем не отличающихся по виду от гранитных и даже мраморных.
От реформ люди стали умирать больше, и поэтому дела у Виктора шли более чем нормально.
Начальству это очень не понравилось. Ему было обидно, что до выпуска дешёвых и качественных надгробий додумался простой работяга, а не они – высокообразованные, профессиональные руководители.
На Виктора набросились проверяющие из контрольных и карательных органов.
А платит ли Нагасакин налоги?
А экологичны ли его надгробия, и экологично ли их производство?
А не грозит ли производство надгробий пожарами и другими чрезвычайными ситуациями?
А нет ли в этом производстве причин для возникновения межнациональных конфликтов?
А не попахивает ли в этом производстве монополизмом?
А не повлияет ли производство дешёвых надгробий для населения на экономическое развитие региона?
На Виктора подали в суд его соседи. По их мнению, ежедневное созерцание кладбищенской атрибутики отрицательно влияло на их моральное и физическое здоровье…
От всего этого у Нагасакина пропало желание работать. Деньги у него были, и он стал тратить их в ресторанах родного города.
Прилично одетый, с хорошими манерами Нагасакин мог на первый, да и на второй взгляд сойти за человека с положением в современном российском обществе…
Однажды он сидел в одиночестве, не обращая внимания на небольшую свадебку, которую гуляли в соседнем зале, предназначенном для мероприятий подобного рода. Там же отмечали и поминки, и защиту кандидатских-докторских, юбилеи и прочие события, дающие повод выпить и закусить.
«Вот быдляки?» - кивнул в сторону гуляющих мужчина в очках, сидящий за соседним столиком, когда глаза Нагасакина случайно встретились с его очкастым взглядом.
«Что плохого, если людям весело?» - пожал плечами Нагасакин и, зажмурившись, опрокинул в себя очередную рюмку коньяка. Он бы с таким же удовольствием выпил и настойки боярышника, но его не было в меню.
«Вы разрешите присоединиться к вам? - спросил очкарик. – Я вам не помешаю?»
«Как можно помешать выпить? – снова пожал плечами Нагасакин, открывая глаза. Мелькнули двое милиционеров с резиновыми тонфами, сразу же исчезнув, - помешать выпивке можно только на улице и на работе…»
«Как вы точно определили это! - улыбнулся очкарик. Лицо его при этом стало ещё морщинистей, все складки слишком рано избороздившие его лицо, углубились, по глубине своей соперничая с ушными раковинами и ртом. – Именно на улице и на работе не дают делать того, что хочется!»
Очкарику явно хотелось выговориться.
«Вы, наверно, узнали меня?» - спросил очкарик, - ему явно ещё не надоело быть всюду узнаваемым.
«Конечно», - сухо согласился Нагасакин. Он не часто смотрел местное телевидение, но когда смотрел, всегда имел возможность любоваться очкариком.
Очкарик в это время распорядился подлетевшей официантке перенести еду и напитки со своего столика на столик собеседника.
«Разрешите угостить вас? – спросил нежданный гость, поднимая свою бутылку коньяка. – Мой коньяк постарше вашего…»
«Его не было в меню, - объяснил Нагасакин, подставляя рюмку, - да и не всё ли равно, что пить. Везде один и тот же этиловый спирт…»
Очкарик рассмеялся, чокнулся с Нагасакиным и резко выпил. Нагасакин, зажмурившись, последовал его примеру. Он некоторое время не открывал глаза, смакуя, а когда открыл, около столика снова мелькнула парочка озабоченных чем-то милиционеров, один из которых даже успел подобострастно отдать честь очкарику.
«Прекрасно, - признался Нагасакин, - этот коньяк надо пить в полнолуние, когда все чувства оголены, как провода под высоким напряжением…»
Это было слишком романтично для очкарика, но похвала коньяку его тронула.
«Это только для меня, - сухо объяснил он, - вместе с обещанием не трепаться о моих постоянных визитах сюда…»
Нагасакин мысленно дал себе слово больше не появляться в этом ресторане.
«Меня вы знаете, - не унимался очкарик, - давайте завершим наше знакомство», - и он выжидательно уставился на Виктора.
«Нагасакин. Виктор Нагасакин».
«Какая интересная фамилия!» - почти вскричал очкарик.
«Ничего интересного, - немного поморщился Виктор, - мой дед был беспризорником, забыл свою фамилия и назвал из хулиганства эту фамилия, которая и была в последствии вписана в его паспорт…»
«А мой дед был сотрудником Губчека», - похвалился очкарик.
«И его фамилия была…» - неожиданно напрягся Нагасакин.
«Конечно, Жильцов, - рассмеялся очкарик, - как и моего отца, так и моя…»
Нагасакин наполнил свою рюмку своим коньяком, закрыл глаза и залпом выпил…
…в 1918 году у них в доме был произведён обыск. Отец участвовал в городских боях с большевиками, и после поражения был вынужден бежать. Сотрудник Губчека Жильцов, руководивший обыском, матерно ругался и грозился расстрелять жену и трёх детей золотопогонника. Вечером следующего дня в двери начали стучать люди, которые очень не любили ждать. Прабабушка открыла окно и на простыне спустила вниз своего старшего - дедушку Анатолия, которому тогда было всего 9 лет.
«Беги и не возвращайся», - шепнула она своему первенцу.
Дедушка Анатолий через несколько лет стал первым Нагасакиным…Обо всём этом он позже рассказал своему подросшему сыну, а тот рассказал Виктору…
Виктор открыл глаза. Опять мелькнули растерянные милиционеры.
«Вот, вот! – вскричал внук чекиста Жильцова, - Опять эти призраки милиционеров!»
«Не обращайте на них внимания, - мрачно улыбнулся Нагасакин, - давайте лучше выпьем…»
Они пили долго и много. Нагасакин не закрывал глаз и смотрел на плачущего ангела, кривляющегося беса и большого начальника. Виктор не пьянел, чего нельзя было сказать о его сотрапезнике.
Виктор встал из-за стола только тогда, когда большой начальник Жильцов уткнулся своими очками в какую-то недоеденную закуску.

ЮБИЛЕИ
Виктор Нагасакин считал, что праздники украшают человеческую жизнь. Но государственных федерастических праздников было мало. Религиозных праздников имелось больше, но они навевали грустные ассоциации, не дающие полностью погрузиться в пучину безмятежного веселья. Свадьбы и поминки являли собой довольно редкостные явления.
Поэтому Виктор и отмечал всевозможные юбилеи. У него имелся специальный блокнотик, где присутствовали даты рождения всех  друзей. Там же отмечались даты их бракосочетания, устройства на работу…
Этим апрельским утром Нагасакин проснулся в плохом настроении. Неясные предчувствия беспокоили его как бутылка, засунутая за пояс брюк. Предчувствие не обмануло. 7 апреля являлось славной датой – 35 лет назад родился Саша Ветродуев, и в этот же день необходимо было отметить 5-летие бракосочетание его с известной журналисткой Беллой Зверевой, не забыв и про международный день здоровья, приходящийся на эту же дату. Всё это было прекрасно, но денег у Виктора не было не только на скромный подарок, но даже на фуфырик боярышника.
Нагасакин тяжело вздохнул и начал пить стаканами воду, приготовив несколько чистых трехлитровых банок.
Организм Нагасакина обладал уникальной способностью методом гидролиза производить высококачественную сорокоградусную водку в любом количестве. Но существовала этическая проблема – хорошо ли угощать друзей отходами своего собственного физиологического процесса?
К обеду Виктор обзвонил около сотни  друзей, назначая место встречи – железнодорожный вокзал. Потом, одевшись поприличней и захватив большую дорожную сумку с тремя полными трехлитровыми банками, стаканами и нехитрой закуской, направился на квартиру Саши Ветродуева, где и застал супругов в мрачном настроении. Отсутствие денежной наличности отравляло жизнь этой супружеской паре.
«Пошли на вокзал! - с жизнерадостной улыбкой предложил Нагасакин. – Посидим, отдохнём. Нас там ждут друзья».
«Может, лучше на Кировский рынок?» - съехидничала Белла, но начала собираться.
Вокзал встретил громогласными объявлениями и проницательными взглядами часовых правопорядка из линейного отдела милиции.
Нагасакин сходу подошел к парочке блюстителей порядка, скучающих недалеко от входа.
«Узнаете?» – кивнул Нагасакин на Беллу Звереву, застывшую посреди зала с недовольной гримасой на лице.
«Сама Зверева!» - воскликнули милиционеры.
«Она, - подтвердил Виктор, - в зале ожидания установлены скрытые видеокамеры. Новый проект. Реалити-шоу. Сейчас начнем»
Милиционеры были в восторге.
Кивнув им, Нагасакин, подхватив под руки Звереву и Ветродуева, поднялся на  верхний ярус зала ожидания, где на скамейках их ждали друзья.
Расчехлив одну из банок, Нагасакин разлил водку собственного производства по стаканам, кружкам и бокалам.
«Жизнь кружит нас, как осенний ветер желтые листья, и это чудо, когда два человека находят друг друга и не расстаются назло всем житейским бурям и ненастьям. Выпьем за Сашу и Беллу! С днем рождения, Сашок!»
К компании потянулся вокзальный люд. Узбек Джафар, выпив Нагасакинской водки, предлагал пососать насвай. Украинская семья, запутавшаяся в своих бесконечных переездах, выпив, угощала своих новых друзей салом, а когда нагасакинская водка кончилась, достала из громадной сумки бутыль самогона. Здесь бегали мальчики-чуфанщики. Им не наливали, но кто-то из отъезжающих дал им початую бутылку ацетона.
Объявили отправление московского поезда.
«Пойдемте провожать!» - неожиданнно предложила Белла Зверева, и вся компания полезла на перрон.
«Передайте привет Путину!» - вдруг задорно заорал Нагасакин. Все были в восторге.
Компания переходила от вагона к вагону и хором просила, скандируя:
«Передайте привет Путину!»
На крик появились линейные милиционеры. Им налили, и вскоре они со всей компанией ходили от вагона к вагону и орали:
«Передайте привет Путину!»
Появились журналисты с видеоаппаратурой.
У Зверевой и Нагасакина взяли интервью. Виктор, выплюнув под ноги журналистам зеленую насвайную жижу и уже ничего не соображая, заговорил об общечеловеческих ценностях, о том, как трудно Президенту, и как ему необходим третий и последующие сроки, о своей поддержке. Напоследок он дико закричал в камеру:
«Передайте привет Путину!»
После этого наступил провал.
Очнулся он на своем диване в одних ботинках. На всю мощность работал телевизор. По первому каналу шли «Новости». Огромная толпа перед вагонами орала «Передайте привет Путину!» и диктор говорил об общероссийском движении в поддержку Президента.
А потом позвонила Белла Зверева. Она была в восторге.
«Отныне все юбилеи только на вокзале!» - немного заплетающимся голосом заявила она.


ЗВЁЗДЫ
Виктор Нагасакин с детства не обращал внимания на звёзды.
В городе он умело ориентировался по названиям улиц, и поэтому ему не было необходимости пялиться на ночное небо.
Виктор окончил школу, отслужил в тогда ещё советской армии, начал работать на заводе ЖБХИ…
Однажды Виктора по хорошей советской традиции послали на сельхозработы в подшефный колхоз.. Целый месяц он компании таких же изгоев общества должен был собирать с земли громадные арбузы и грузить их в кузова грузовиков.
Труд на свежем воздухе быстро сближает людей. Виктор подружился с хорошей девушкой по имени Хава. Когда стемнело, они, крепко взявшись за руки, отошли подальше от полевого стана, где ребята и девчата дружно квасили вино «Вермут» по цене рубль двенадцать за бутылку.
Под ногами в зелёных зарослях истошно галдели ночные насекомые. Но Виктору и Хаве было не до них. В едином порыве они упали на мягкую траву…
Через некоторое время Виктор перевернулся на спину и увидел перед собой огромное звёздное небо.
Был август, шёл обильный так называемый метеоритный дождь. «Звёзды» падали так часто, что все желания можно было считать уже выполненными.
«Это чудо», - подумалось Нагасакину, забывшему даже о девушке Хаве, которая лежала рядом и требовала внимания к своей особе.
Звёзды околдовали Нагасакина.
Он влёкся астрономией. Часами он изучал ночное небо со своего балкона при помощи театрального бинокля. Голова кружилась от восторга перед этим величием.
Отказывая себе в необходимом, перебиваясь с портвейна на самогон, Виктор купил сначала полевой бинокль, а потом, поднатужившись, небольшой телескоп.
Затем наступило горькое отрезвление.
«Ну, сморю я на них – и чего? - задал однажды Виктор сам себе убийственный вопрос и не смог ничего ответить, кроме пошлого, - Ничего!»
Звёзды не становились ближе, просто с увеличением мощности оптических приборов он видел всё больше светлых точек на чёрном фоне бескрайних глубин космоса…
Все бинокли вместе с телескопом были проданы и безжалостно пропиты, но звёзды тянули к себе, намекая на тайны, таящиеся в их расположении и в самом существовании.
Виктор занялся астрологией. Сначала он читал смелые прогнозы ведущих астрологов. Особенно ему нравился искромётный Павел Глоба. Но, когда прогноз Глобы в отношении Михаила Горбачёва не сбылся – вместо блестящего будущего секретарь-президент стал пенсионером, - Виктор принялся рассчитывать астрологические прогнозы сам.
Часами он вычерчивал многографные таблицы, перед этим с диким упорством выясняя часы и минуты рождения объектов исследования. Нагасакин стал своим человеком в роддоме, унизительно выясняя время рождения сорокалетней давности.
Вершиной астрологической деятельности Виктора был расчёт  своего самого ближайшего счастливого дня. Путём сложнейших вычислений выяснилось, что этим днём будет ближайший вторник.
«В этот день, - говорили Виктору звёзды, - у тебя состоится встреча, которая изменит всю твою жизнь».
Нагасакин отпросился на вторник с работы, утром почистил зубы, надел выходной костюм и, тщательно причесавшись, вышел под лучи ближайшей к нему звезды – Солнца.
Может быть, он должен был встретить кого-нибудь другого, но встретил Виктор в этот день своего бывшего однополчанина, с которым  два года парились в нарядах и на учениях.
День прошёл незаметно, а ночью друзья очнулись на соседних кроватях в общей камере медвытрезвителя.
Утром однополчанин Виктора плакал, умоляя милиционеров не сообщать о его моральном падении по месту работы. Денег, что откупиться у друга не было, и Виктор пожертвовал свои…
Больше с другом Виктор не встречался.
Астрология оказалась лженаукой, средством задуривания сознания простых людей труда.
Но звёзды звали и настойчиво требовали внимания.
Нагасакин увлёкся звёздами-людьми.
Вся однокомнатная квартира Нагасакина была увешана фотографиями Алла Пугачёвой, Софии Ротару, потом к ним прибавились фотографии Наташи Королёвой, и ещё многих певиц и артисток с Запада и Востока, чьи имена Виктор не всегда мог правильно произнести.
Он слушал песни, исполняемые его звёздами, включая старенький магнитофон, а выходя из дома затыкал свои уши наушниками, продолжая наслаждаться звёздным творчеством по дороге на работу и на самой работе.
Но и здесь его ждало разочарование. Однажды утром он сидел в самом маленьком и укромном помещении своей квартиры, рассматривая фотографию Дженифер Лопес в каком-то ярко иллюстрированном журнале. Когда настала пора вставать, Виктор встал и повернулся, чтобы дернуть цепочку смыва. Взгляд его случайно скользнул вниз, и мозг пронзила чётко сформулированная мысль:
«Если это же происходит с Дженифер Лопес, то чем она отличается от тебя – простого, ничем не выдающегося человека?»
Фотографии знаменитостей исчезли со стен Нагасакинской квартиры, а сам Виктор вошёл в недельный запой.
«Да чем я хуже?!» - с этой мыслью Нагасакин очнулся в своей квартире на полу между туалетом и кухней.
Нагасакин занялся бегом по утрам, отжимался от пола, стал самостоятельно изучать английский и немецкий языки, подумывавая о покупке компьютера.
Нагасакин чувствовал, что становится железным человеком. Однажды ему приснилось, что он вступил в половые отношения с черной «Волгой» через выхлопную трубу этого замечательного отечественного автомобиля.
Но чувства были явно обманчивы.
Нагасакин с трудом отжимался двадцать раз, тогда как чемпионы книги рекордов могли это делать десятки тысяч раз за один присест.
Виктор, задыхаясь, пробегал до конца квартала, тогда как марафонцы играючи пробегали 45 километров.
Да и вообще, волосы на голове теряли свою былую густоту, мучила одышка, изжога, а женщины интересовали исключительно, как  собеседники…
«Жизнь кончается, - решил Нагасакин, - так нечего задерживать смешную агонию…»
Он наточил большой кухонный нож и, сжимая его в руке, вышел на балкон.
Стоял тихий вечер, на темнеющем небе уже были заметны звёзды.
«Пусть звёзды видят мой конец!» - подумал Нагасакин и рассмеялся двусмысленности этой фразы.
«Я стану известным после смерти, - с гордостью за самого себя подумал Нагасакин, - я сделаю себе харакири и эти маленькие слабые людишки будут трепетать, поражаясь моему мужеству!»
Нагасакин расстегнул рубашку и приготовился с резким выдохом воткнуть нож себе в живот, когда его внимание привлекла целая кавалькада машин, въезжающих во двор  дома.
Машины остановились. Это были иномарки последних образцов. Из самой шикарной выбрался мужик в самом настоящем цилиндре с громадной дымящейся сигарой в левой руке и с фужером в правой.
Из других машин начали выскакивать рослые плечистые ребята, похожие на охрану и мелкие мужички, напоминающие услужливую прислугу.
Мужчина в цилиндре что-то тихо сказал, и окружающая его челядь бросилась к жильцам, сидящим во дворе.
«Нагасакин… Где живёт Нагасакин?» - услышал Виктор.
Кто-то из жильцов задрал голову и показал пальцем на балкон, где в расстёгнутой рубашке с ножом в руке стоял Нагасакин.
Мужчина, сняв цилиндр и запрокинув голову, увидел Виктора. Нагасакин  узнал своего однополчанина, с которым они несколько лет назад попали в медицинский вытрезвитель.
«А ведь астрологический прогноз-то тогда был точен!» - пронеслось в его голове.


 
РЕКЛАМА
Одни люди любят комедийные фильмы, другие – боевики, третьи – ужастики. Виктор Нагасакин обожал рекламу.
Ему импонировало, что целая индустрия работает на то, чтобы подтолкнуть его к выбору лучшего товара. Ему нравилось, что именно для него выдумывают всё новые и новые рекламные клипы и ролики.
Виктор принципиально не приобретал товары, не имеющие хорошей рекламы.
Он презирал и не носил часы, потому что о них даже не заикались в рекламных роликах.
Скрепя сердце, Нагасакин носил мужское бельё, носки, пользовался носовыми платками и ел совершенно не рекламируемый хлеб.
Зато с каким наслаждением Нагасакин брился только бритвой «Жилет», пользовался хорошо раскрученными гелями, кремами, дезодорантами и туалетными водами. В результате, от него несло, как от  большого парфюмерного магазина.
В заводском туалете, где он умывался и с удовольствием рассматривал свое лицо в небольшое треснутое зеркало, он обязательно произносил ключевую рекламную фразу:
«Все в восторге от тебя! – и сразу же, почти без паузы допевал тоненьким голоском, - И от «Мобелин!»
Это производило неизгладимый эффект на присутствующих. По заводу пошли слухи о неправильной половой ориентации Нагасакина. В результате бедному Виктору пришлось доказывать, что он настоящий мужчина всем женщинам завода и заводоуправления, включая тётю Машу на проходной, после чего мог спокойно проносить через проходную пятидесятикилограммовые пакеты с портландцементом…
Виктор даже разговаривал с действующими лицами рекламы.
Он отвечал на вопросы, задавал свои.
«Хотите быть агентом «сиасай»?» - задавал вопрос телевизор.
«Конечно!» - всегда с готовностью отвечал Нагасакин.
Некоторые рекламные слоганы становились родными для Виктора, они мобилизовали его внутренние силы.
«Ты можешь больше, чем ты думаешь», - говорил сам себе Виктор, мысленно проглатывая двуцветные таблетки витамина «Дуовит».
В разговорах с друзьями, он иногда, перед этим задумавшись, глубокомысленно произносил:
«Кожа – это платье, которое вам даётся на всю жизнь…»
Гуляя с девушками, Виктор интимно шептал на ушко:
«Разбудите ваши лучшие чувства…» Девушки, привыкшие только к мату и сопутствующим выражениям, млели от такой тонкости и деликатности.
Нагасакин так увлёкся рекламой, что начал сочинять рекламные сюжетики и отсылал их на телевидение.
«Не бери в голову», - говорила очаровательная девушка своей подруге, имея в виду вагинальные свечи.
«Нет пути назад», - строго изрекал голубоватый мужчина своему приятелю, намекая на использование антигеморройных свечей.
“Купишь «Ванишь» - чище станешь!» - советовали опытные хозяйки, заглядывая в квартиры не к таким опытным подругам.
«Тебя не узнают», - говорила прыщавая девица, густо намазывая лицо.
Нагасакин даже посягнул на политическую рекламу.
«Если хочешь жить красиво – вступай в «Единую Россию», - говорил своему зачуханному знакомому владелец «Мерса», выглядывая из окна своего авто.
Особенно удачной считал Нагасакин рекламу «Чупа-чупса».
В лицо телезрителям с экрана смотрит грустное лицо «Чупа-чупса», за спиной у него видна удаляющаяся фигуристая девушка.
«Я со всей душой к Алсу, а она мне: «Не сосу!» - объясняет конфета на палочке, глотая слёзы разочарования…
Но никаких ответов на своё творчество Виктор так и не получил, хотя не особенно и расстраивался на этот счёт.
Правильно воспринятая реклама помогала ему в жизни.
Он частенько заключал пари и всегда выходил победителем.
Условия были просты. Компания садилась за стол и начинала пить пиво. Кто первым поднимался из-за стола, тот и расплачивался за выпитое и сьеденое. После одного проигрыша, Виктор внёс ещё одно условие: оставшиеся за столом должны быть сухими…
Всё было просто – Виктор никогда не разлучался с памперсом «Хаггис»…
Из-за “Хаггиса» Нагасакина очень уважали заводские девчата. Во время прогулок, посещения кинотеатров и других праздничных мероприятий Виктор никогда не дёргался, не бегал за гаражи, не краснел, не извинялся и тем более не хамил: «Я пошёл помыть руки», хотя было понятно, что никакого умывальника за ближайшими зарослями нет.
Только из-за рекламы Нагасакин начал заниматься предпринимательством – бетонированием всех видов, изготовлением бетонных же блоков. Особенно большие надежды Нагасакин возлагал на бетонные гробы, изготовленные по особой нагасакинской технологии.
Не очень тяжёлые, они был необыкновенно крепкими и, в отличие от деревянных гробов, имели удобные ручки для переноски.
Здесь Нагасакин развернулся. Сначала он поместил во всех газетах города броскую рекламу.
«Нагасакин – это ближе, чем Хиросима! Бетон войдёт в вашу жизнь!»
«Нагасакин – в России возможно японское качество! Бетон – от изящной чайной чашки до солидного гроба!»
«Нагасакин – вместе в будущее! Бетонный паровоз – несбывшаяся мечта фашистов, - становится реальностью!»
«Нагасакин – японская надёжность и верность! Изготовление двухместных  бетонных гробов для супружеских пар, умирающих в один день!»
Нагасакин разошёлся вовсю и разместил рекламные банеры на самых крутых сайтах.
Но, несмотря на всё это, дела Нагасакина шли не самым лучшим образом.
Бетонные гробы не пользовались спросом. Замучили многочисленные проверяющие, подозревавшие Нагасакина в сокрытии доходов, скупке краденного, торговле наркотиками и самогоном, и во всех прочих смертных грехах.
Реклама не помогла, и Нагасакин, как и все увлекающиеся люди, был разочарован.
Он безжалостно уничтожил всю бетонную продукцию, кроме одного гроба, оставленного им для собственных нужд, и запил…
Виктора разбудил звонок, когда он лежал в дверном проёме, соединяющим прихожую с единственной жилой комнатой.
Нагасакин встал и, поддёрнув семейные трусы, открыл дверь.
На лестничной площадке стояло трое мужчин азиатской наружности и один русский, в котором Нагасакин узнал мэра своего родного города.
Один из азиатов поклонился Нагасакину и произнёс на хорошем русском языке:
«Господин Нагасакин, вас приветствует делегация японского города Нагасаки. Мы поражены вашими достижениями в производстве бетонных изделий. Мы благодарны за то, что вы прославляете наш город. Мы предлагаем вам стать гражданином нашего города и возглавить Нагасакинский завод железо-бетонных изделий!»
Японец отвесил ещё один поклон и застыл в ожидании ответа.
Нагасакину это понравилось. Но немного подумав, он отказался, потому что был настоящим патриотом.
               
САМОУБИЙЦА
Виктор Нагасакин любил проводить вечера в компании друзей и подруг. Но бывали дни, когда ни у него, ни у друзей не было ни копейки, чтобы приобрести даже настойку целебного боярышника. В этом случае собираться вместе не было смысла. Разве приятно видеть перед собой трезвые и грустные лица друзей?
В такие дни Виктор выходил из дома и шёл, куда глаза глядят. Он безо всякой цели пересекал улицы и площади родного города. Со стороны он мог показаться праздношатающимся бездельником, но это было не так. Под маской равнодушного безразличия скрывалась напряжённая работа мозга.
В этот вечер Нагасакин анализировал заявление губернатора о добровольном отказе кушать чёрную икру.
«Какой у нас хороший губернатор, - думал Нагасакин, - он ведь не только сам отказался кушать чёрную икру, но и всех жителей области призывает последовать его героическому примеру! Я тоже не буду кушать икру!» – решил Виктор. При этой мысли он неожиданно вспомнил давно забытый вкус и рот его наполнился слюной. Нагасакин в сердцах сплюнул и свернул в парк, мимо которого он как раз проходил. Парк был безлюден. Горожане побаивались гулять в парке даже днём. Здесь на них в любой момент мог неожиданно наброситься наряд милиции или ещё какие-нибудь бандиты и хулиганы.
Перед одной из лавочек стоял на коленях мужчина средних лет и плакал. На лавочке перед ним лежала крепкая верёвка, связанная затягивающейся петлёй, нож, сверкающий острозаточенным лезвием, опасная бритва и небольшой аптекарский пузырёк с этикеткой, на которой ухмылялся неунывающий Роджер.
«Вам помочь?» - деликатно поинтересовался Нагасакин.
«Мне никто не может помочь!» - ответил мужчина голосом, прерывающимся безутешными рыданиями.
«Вам опасно здесь оставаться, - не отставал Нагасакин, - над вами могут надругаться, ограбить и даже убить…»
«Я молю об этом Бога, - простонал несчастный. Неожиданно он прекратил рыдать и повернул мокрое от слёз лицо к Нагасакину. – А не могли бы вы меня убить?»
Виктор ожидал чего угодно, но только не такого предложения.
«Зачем вам это?» - выдохнул Нагасакин.
«Моя жизнь ужасна, - начал мужчина, поднимаясь с земли и машинально отряхивая брюки, - От меня ушла жена, у меня нет работы… Нет, я не могу считать себя ничтожеством. Я серьёзно занимался спортом. Я кандидат в мастера спорта по классической борьбе, у меня высшее образование, я много читал и хорошо помню прочитанное… Но меня теперь ничто не связывает с этой жизнью. Я мог бы воткнуть в своё сердце нож, вскрыть бритвой вены, повеситься, отравиться, в конце-концов, но я верю в Бога и эта вера не позволяет впасть в грех самоубийства… Вот если бы какой-нибудь добрый человек помог мне…»
«Я тоже верю в Бога, - признался Нагасакин, - и если убью вас, то сам совершу смертный грех…»
«У вас будет возможность покаяться! – загорелся собеседник Виктора. – Я могу написать вам письмо, где объясню, что вы убили меня по моей просьбе!»
«Но тогда вы опять-таки будете самоубийцей!» - вскричал Нагасакин.
Наступило тягостное молчание. Всё было сказано.
Нагасакин и потенциальный самоубийца сели на лавочку, сдвинув орудия суицида в сторону. К ним было подошли какие-то малолетние хулиганы, но, заметив нож и бритву, лежащие на лавочке, поспешно ретировались.
«Значит, выхода нет, - констатировал самоубийца, которого, судя по наколке на левой ладони, звали Славой, - и мне придётся всё делать самому и навлечь на себя гнев Божий!»
«А может быть нам выпить?» - попробовал разрядить обстановку Виктор.
«Я совершенно не употребляю спиртного», - с обречённым видом объяснил Слава.
Нагасакин, ещё раз убедившись в пагубности абстинентизма,  замолчал, напряжённо анализируя сложившуюся ситуацию.
«А если создать условия, когда вас будут вынуждены убить?»
«Каким образом?» - вскинулся Славик.
«Ну, например, вас могут убить при попытке ограбления сберкассы…»
«Но у меня нет оружия, - пожал плечами Слава, - с ножом грабить сберкассу смешно…»
«С ножом смешно, - согласился Виктор, - а с кистенём – серьёзно. Кистень – это гирька на крепком шнуре. Вбегаешь в сберкассу и с диким криком, со всего размаха бьёшь по стеклу, за которым сидит кассир. Охранник на полном основании разряжает в тебя всю пистолетную обойму…»
«Но он может засомневаться – грабитель ли я, - задумчиво проворчал Слава, - и не будет стрелять, а просто задержит…»
«Наша задача, чтобы сомнений не было, - рубанул ладонью воздух Нагасакин, - ты будешь в перчатках и маске. Когда разобьёшь стекло кассы, то бросишь кассиру сумку, в которую прикажешь сложить деньги. Охраннику ничего не будет оставаться, как открыть огонь на поражение».
Друзья собрали инструменты для самоубийства и вышли из парка, оживлённо обсуждая предстоящую акцию по ограблению сберкассы.
По дороге Славик по просьбе Виктора купил бутылку водки и хорошей закуски. Для смертника деньги не представляли никакой ценности.
В квартире Славика, куда пришли друзья, Виктор выпил водку и прилёг отдохнуть, оставив нового друга за изготовлением кистеня и последующей тренировкой в его использовании.
Утром Слава, не тревожа спящего Нагасакина, покинул квартиру, оставив на столе прощальную записку и ключи от квартиры…
Нагасакин проснулся от лёгкого прикосновения.
Около дивана, на котором спал Виктор, стоял бледный Слава.
«Ну, как?» - задал совершенно неуместный вопрос Нагасакин.
«Вот, - ответил Слава, вываливая из сумки на диван пачки рублей, долларов и евро, - В меня никто не стрелял. Этот трус-охранник отдал мне свой пистолет…»
Слава достал из-за пояса пистолет и разрыдался.
«Теперь у тебя есть настоящее оружие, - констатировал Нагасакин, - Так что при следующем ограблении ты наверняка схлопочешь пулю…»
Друзья, чтобы чем-то занять время, пересчитали деньги. Нагасакин сбегал в ближайший магазин и вернулся с полными сумками выпивки и закуски.
День пролетел незаметно. Нагасакин пил коньяк, Слава ел бутерброды с чёрной икрой, запивая чёрным кофе.
«А я вот чёрную икру не ем, - в который раз говорил Нагасакин, - а то ведь нашим потомкам нечего будет есть…»
«Ну и пусть, - отвечал Слава, намазывая очередной бутерброд, - мне всё равно завтра умирать…»
Но на следующий день Слава снова вернулся с сумкой, набитой рублями и долларами.
Нагасакин снова сбегал в магазин.
С горя Слава выпил коньяка, а Нагасакин начал есть чёрную икру.
В полночь Славу, который до этого молча пил стакан за стаканом напиток солнца, прорвало.
«Я буду новым Робин Гудом! – вскричал Слава, выхватив из-за пояса два трофейных пистолета. – Я буду мстить обществу за свою погубленную жизнь!»
Он выпил ещё стакан коньяка.
«Ты – мой спаситель! – вскричал он, обнимая Нагасакина. – Тебе теперь опасно быть рядом со мной. Бери деньги и уходи! Моим последним товарищем будет смерть!»
 

                ТАЙНЫ МОЗГА
Виктор Нагасакин очень любил книги о животных. Его мама и папа даже мечтали, что их сынок станет великим биологом. Родителям так и не суждено было узнать, что в книгах о животных Виктора интересовал только один аспект их жизнедеятельности – момент спаривания. Но в стране Советов этот момент в популярных изданиях авторы по идеологическим соображениям и, чтобы не прослыть зоофилами, обходили стороной.
Виктор продолжал искать, но нашёл совсем не то, что ожидал найти.
Его как громом поразило, когда он узнал, что дельфин спит только одной половинкой мозга. Другая половина мозга этого водоплавающего млекопитающего в это время бодрствовала!
Несколько месяцев упорных тренировок привели Нагасакина к поразительным результатам: он научился спать одним левым полушарием мозга, в то время как второе - правое - продолжало активную жизнь и работу по дальнейшему поиску интересующих сведений из жизни животных.
Виктор окончил школу, затем – профтехучилище, прошёл хорошую школу жизни в армии.
Вернувшись из армии, Виктор стал рабочим завода ЖБХИ… Всё это время Виктор не спал в общечеловеческом смысле. Он иногда забывался после вечеринок с друзьями, но в остальное время только делал вид, что спит. Спало левое полушарие. Правое полушарие впитывало знание, как пересохшая губка. 
Он, например, нашёл несколько решений теоремы Ферма… Виктор в совершенстве знал английский, французский, немецкий для того, чтобы читать в подлинниках Шекспира, Бодлера, Гёте… Иногда в разговоре с друзьями Виктор, не замечая того, переходил на любимый им старофранцузский. «Совсем допился!» - хохотали друзья… Но вершиной достижений его  мозга был метод повышения в России ВВП на душу населения. Для удвоения этого показателя надо было снизить численность населения вдвое, для утроения – втрое и т.д.
Шло время. Далеко позади осталась юность и пора мужания, а левое полушарие продолжало спать. Оно беспробудно спало, как спящая красавица. Нагасакин с ужасом представлял момент своей неминуемой физической смерти и жалел бедное левое полушарие, так и не познавшее радости познания и творчества.
 Помог случай.
В конце ноября ударили первые морозы. Лужи, оставшиеся после осеннего последнего дождя, замёрзли, и Нагасакин, как когда-то в детстве, разбегаясь, скользил по ним. Очередной ледок, покрывающий большую лужу, казался достаточно крепким, но это было обманом зрения – он не выдержал веса тела Нагасакина, и правая нога Виктора чуть не по самое колено ушла в нестерпимо холодную воду, моментально наполнившую поношенный ботинок.
«Что происходит?» - пронзило сознание Виктора.
С Виктором уже случались факты раздвоения личности и он посчитал это рецидивом.
«Я не вторая личность, - прозвучал ответ на эти мысли, - я твоё левое полушарие».
«Ты проснулось!» - обрадовался Нагасакин.
«Я не спало в полном смысле этого слова, я скорее находилось в состоянии нирваны, просветления… Ты учился на земле, а я в небе…»
«И чему ты там научилось?» - несколько скептически спросил Виктор, и сразу же почувствовал себя очень лёгким, почти невесомым, к тому же ему стало тепло. Впечатление было такое, что на улице не 5 градусов мороза, а 20 градусов тепла.
«Я освоило левитацию и внутреннюю теплорегуляцию, - скромно объяснило полушарие. – Я научилось и многому другому…»
День был выходной и солнечный, вокруг было много беззаботно гуляющих людей. Неожиданно все женщины повернули головы в сторону Нагсакина, в глазах их читался интерес и желание познакомиться поближе.
«Это магнетизм, - объяснило полушарие,- включённый на самую малую мощность…»
«Выключи, выключи его!» - мысленно попросил Нагасакин, которому было бы приятно внимание одной-двух молодых женщин, но не сотен представительниц прекрасного пола самых разных возрастов.
Женщины плавно потеряли интерес к Виктору.
От всего этого у Нагасакина пересохло в горле, и он направился в ближайшую закусочную, чтобы опрокинуть в себя сотню грамм «Пшеничной».
«А мне тоже нравится водка, - призналось левое полушарие, - я даже немного подкорректировало желудок и мочевой пузырь, так что теперь методом гидролиза получается вполне приличная водка».
Нагасакин зашёл в закусочную и хотел уже привычно выложить на стойку перед барменом двадцать рублей, но вмешалось полушарие.
«Ты будешь пить в таком гадюшнике? – возмутилось оно. – Не так мне представлялся день, когда я вернулось на землю…»
«У меня нет денег и одет я несоответствующим образом…»
«Это я беру на себя», - убедительно ответило полушарие…
Увидев Нагасакина, входящего в фойе ресторана, швейцар чуть не бросился ему в ноги.
«Милости просим, милости просим, - приговаривал он, - бережно снимая с плеч Нагасакина китайский пуховик словно дорогое кашемировое пальто.
Метрдотель усадил Виктора за понравившийся ему столик, который вскоре был заставлен великолепными закусками и дорогими напитками.
«Дай ему три десятки, - небрежно распорядилось левое полушарие, когда к столику подошёл официант со счетом, - и скажи, что сдачи не надо».
Нагасакин был не в том состоянии, когда хочется спорить. Он широким жестом бросил на стол мятую российскую мелочёвку, но  на столе перед ним оказались три сотни евро.
«Мы принимаем только в рублях…» - не по делу высказался официант, но потом при помощи несложных расчетов понял, что выступать не в его интересах.
«Я постиг все тайны гипноза, внушения, наведённых иллюзий, я могу материализовать любую свою выдумку», - хвалилось тем временем левое полушарие.
Провожаемый почти всем персоналом ресторана, Нагасакин вышел на улицу, где ещё светило солнце.
«Я могу сделать тебя депутатом любого уровня, - воспринимал Нагасакин, шагая не очень уверенной походкой подвыпившего человека, - - я могу сделать тебя министром…Хочешь, чтобы Зурабова депортировали в Грузию, а тебя взяли на его место?»
А Нагасакину в это время вспомнилось детство. Пока мама и папа работали, бабушка брала маленького Витю в очереди в магазины. Дело в том, что и муку, и сахар и многое другое, когда это «выкидывали», продавали не больше одного килограмма в одни руки. Витя стоял рядом с бабушкой, держась за её широкую сильную руку, и слушал радио, по которому обещали Светлое будущее, счастье для всех и прочие чудеса. Чудеса оказались обманом…
«Не надо мне ничего! - неожиданно прервал Нагасакин щедрые посулы своего левого полушария. – Не хочу я никого обманывать… Вот если только гидролиз, левитацию и теплорегуляцию оставить…»
Левое полушарие обиженно замолчало, «заговорив» только на следующий день.
«Я понимаю, - заявило оно, что без тебя существовать не могу, поэтому опять засыпаю до конца твоих дней. Живи, как тебе нравится. Пей водку, которой мочишься, левитируй над грязными лужами и ходи круглый год в шортах и майке, вместо того чтобы быть министром, а может быть даже президентом страны!»
Левое полушарие думало, что хозяин будет в панике от упущенных возможностей, но Нагасакину это очень понравилось.

                РЕАЛИТИ-ШОУ
Виктор Нагасакин очень внимательно следил за всеми перипетиями реалити-шоу, запускаемых центральными телеканалами. Он болел душой за претендентов на звание «последнего героя»; он страдал, когда его избранник не победил в напряжённой борьбе в реалити-шоу «Офис»; он назубок знал биографические данные всех участников «Дома» и «Дома-2», восхищаясь Солнцем и Димой, ненавидя пресловутого Мая, а также жадину и завистника Рому…
Можно представить себе чувства Нагасакина, когда он узнал, что в его родном захолустном городе проводится кастинг на участие в местечковом реалити-шоу. Устроителями телешоу были местное ТВ и фирмы по оказанию ритуальных услуг – самого процветающего бизнеса на маленькой родине Виктора, где все остальные виды бизнеса были уничтожены прожорливой чиновничьей братией.
Всех желающих участвовать в реалити-шоу не смог вместить зал для прощания единственного в городе крематория, многим пришлось толпиться в фойе, где были выставлены нарядные гробы и яркие, радующие глаз венки с муаровыми лентами.
«Так, - с места в карьер взял импозантного вида мужчина, облаченный в похоронный смокинг, - женатых и замужних, а также беременных прошу покинуть помещение!»
C недовольным ворчанием женатики, замуженки и беременные всех степеней вышли вон.
Стало просторнее.
«Свободны также те, кто младше восемнадцати и старше шестидесяти!»
Молокососы, а также убелённые сединами и украшенные лысинами старцы, бросая завистливые взгляды на оставшихся, поплелись восвояси…
Нагасакин оказался в числе пятнадцати счастливцев-победителей, которых посадили в автобус и отвезли на окраину города к мрачному одноэтажному зданию за высоким забором. Здесь располагалось хозяйство одного из городских медвытрезвителей, доведённого до банкротства исключительно домашним пьянством горожан.
«Мы вместе! – с этим криком из дверей здания выпорхнула известная своими нудными репортажами корреспондентка местной телекомпании. – Можете звать меня Людочкой! – она немного помолчала, беззвучно шевеля ярко накрашенными губами. – Здесь наше лобное место… Первое заседание открывается!»
Только в этот момент участники реалити-шоу заметили телекамеры, нацеленные на них. Все сразу стали развязными и раскрепощёнными.
«Круто!» - хором заявили девушки.
«Классно!» - нестройно воскликнула мужская часть.
Нагасакину захотелось неординарно пошутить, он напрягся, но вместо шутки неожиданно произвёл протяжный тоскливый звук, не открывая рта. Обстановка стала интимнее, почти семейной.
«В чём заключается наша задача? - спросила пожилая девица, пристроившаяся рядом с Нагасакиным. Задав вопрос, она повернула к нему своё лицо, на котором глубокий след оставили разочарование и неудовлетворённость. – Можешь звать меня Оксаной…»
«Во-первых, необходимо произвести евроремонт этого помещения и организовать работу фирмы по оказанию ритуальных услуг, во-вторых найти свою пару, - объяснила ведущая, - удобства во дворе, мальчики будут жить в мужской камере, девочке – в женской… Пить – только чай, кто курит – может стрелять курево через забор, а когда откроется офис – у клиентов… Когда заработает похоронная фирма, всю выручку будете сдавать мне… Как, кстати, назовём фирму?»
«Последний путь!» - предложил прыщавый молодой человек с ранней сединой в изрядно поредевшей шевелюре.
«Прости-прощай», - плаксивым голосом  прошелестела соседка Нагасакина.
«Счастливого пути», «Не плачь – платить придётся мало!», «Реквием», «Райские врата», «Вечный покой», - бросились предлагать присутствующие.
Победило предложение Нагасакина – фирма была названа «Добро пожаловать!».
Работа закипела. Стал понятен принцип отбора участников. Среди мужчин были плотники, электрики, строители самого широкого профиля, художник и шофёр, среди женщин – маляры-штукатуры, поварихи, швеи-мотористки, посудомойки и мастера офисной и уличной чистоты…
Под офис оборудовалась бывшая приёмная медвытрезвителя. Там, где раньше несчастных алкашей и выпивох раздевали до трусов и фотографировали для стенда «Не проходите мимо», готовились разводить на бабки убитых горем родственников.
Подчёркнутая строгость должна была придать минорному настроению заказчиков полную завершённость. В этом состоянии не должно было возникать чувства возмущения неожиданно высокими тарифами и расценками.
Работа закипела, чередуясь пока неловкими ухаживаниями.
«Ты ништяк в натуре», - слышалось мужское восхищение то тут, то там.
«Отвали», - звучали застенчивые ответы…
В первую ночь пошёл сильный дождь. Нагасакину совсем не улыбалось выбегать на улицу, и он сливал жидкие отходы жизнедеятельности своего организма в пластиковую полуторалитровую бутылку из-под минералки. Организм Нагасакина вырабатывал методом гидролиза не примитивную урину, а отличную водку, не уступающую своими качествами продукции местного ликеро-водочного завода… Другой выпивки не намечалось, и поэтому Нагасакин, привыкший быть всегда в тонусе, запланировал выпить утром. Но утром он ничего не нашёл под железной койкой, на которой спал, но зато увидел совершенно пьяного плотника Сережу, койка которого стояла рядом. Серёжа спал, обнимая пустую пластиковую бутылку.
После пронзительного сигнала подъёма Серёжа открыл глаза и сразу отвёл их в стороны, встретившись с укоризненным взглядом Нагасакина.
В первую же среду на лобном месте Серёже был вынесен вотум недоверия, и его выперли из шоу.
Последней каплей был вопрос Серёжи, адресованной Людочке:
«А за что мы здесь ищачим?»
Когда Серёжа был удалён, Людочка ответила на этот вопрос:
«Призом будет два места в центральной части центрального кладбища с полным обслуживанием на самом высоком уровне!»
Все заметно приуныли, но Людочка озвучила сумму, которую пришлось бы выложить за всё это, и настроение участников шоу улучшилось.
А реалити продолжалось. Под наблюдением телекамер закончилась отделка офиса и началась непосредственная работа похоронного бюро «Добро пожаловать».
По ночам ребята выходили на поиски досок, из которых потом мастерились гробы. Девушки мотались по дворам, срывая с веревок стираное белье, из которого производили отделку этих ритуальных принадлежностей. Нагасакин лил кресты и кладбищенские оградки из цемента, который ночами крал на городских стройках…
Вечерами перед сном вся команда с Людочкой собиралась во дворе, где  вокруг костра и выяснялись отношения.
«Козёл!» – слышалось чаще всего из женской части.
«Сама ты овца!» - звучал ответ из мужской компании.
Рейтинг программы рос изо дня в день.
Заказы сыпались на похоронное бюро, как осенние листья с дерева после того, как в него врезался грузовик с пьяным шофером.
У Нагасакина и у пожилой девицы по имени Оксана завязался крепкий роман, который парочка каждый вечер реализовывала в сарае, где хранились запасные гробы и надгробия, и не было камер слежения.
В адрес программы пришли благодарственные письма от губернатора и спикера областной Думы. Ведь благодаря активной деятельности нового похоронного бюро ВРП области вырос более чем в два раза…
Ночами Нагасакин подпаивал своей водкой-уриной соседей-парней, а Оксана тоже самое проделывала со своими соседками…
Конкуренты вылетали, как пробки из бутылок с «Советским шампанским».
Ведущая реалити-шоу стала самой настоящей директрисой, и сборища на лобном месте всё больше стали походить на обычные производственные собрания.
«А когда же закончится это реалити-шоу?» - не вытерпел однажды Виктор.
«А тебе хочется, чтобы оно закончилось?» - ответила вопросом на вопрос Людочка.
«Нет», - признался Нагасакин, одной рукой обнимая Оксану, а другой поднося ко рту пластиковый стаканчик с водкой собственного разлива.
«Вот и участвуйте в нём, - с улыбкой посоветовала Людочка, - а два места на центральном кладбище для вас обеспечены».

                ВЛАСТЬ
Виктор Нагасакин, несмотря на простецкую внешность, пэтэушное образование и пристрастие к спиртному,  читал много, книги любил и уважал. В его сознании надежно были вбиты понятия-формулировки «Книга – лучший подарок», «Книга – источник знания». Он прилично знал три основных европейских языка, и друзья-алкаши со всего города тащили ему книги, найденные в подвалах и чердаках.
Поэтому Виктор не удивился, когда совершенно незнакомый гражданин в шляпе «a la Боярский» на улице предложил ему потемневший от времени фолиант.
«Сколько?» - привычно спросил Нагасакин, дохнув на незнакомца букетом настойки боярышника.
«На два фуфырика», - с понятной страстью в голосе ответил незнакомец.
Когда Нагасакин, оставив в руках незнакомца две десятки, продолжил свой путь, тот довольно противно захихикал, а потом исчез. На грязном асфальте, где он только что стоял, дымились следы, напоминающие очертаниями два оттиска громадных козлиных копыт….
Нагасакин, зайдя в свою холостяцкую квартиру, поставил кипятить воду для чая, а потом, расстелив на столе газету, принялся изучать приобретённый манускрипт. Язык текста не был похож ни на один европейский язык, не напоминало написанное ни арабскую вязь, ни китайские иероглифы.
Нагасакин хотел закрыть книгу, чтобы заняться своими постоянными делами – лежать на диване и смотреть телевизор, - но книга не отпускала его. Она заставляла Виктора перелистывать страницы и рассматривать незнакомые буквы, из которых были построены ровные строки рукописи.
В голове Нагасакина сначала тихо, а потом всё громче и громче зазвучал голос, нараспев произносящий незнакомые слова. Незаметно чтение перешло на крик. Чтение завершилось жутким воплем где-то в районе четвёртой октавы. У Нагасакина закружилась голова, и он уронил её на книгу. Голова, а потом весь Нагасакин прошёл сквозь фолиант и погрузился во тьму безсознательности…
Сознание вернулось к Виктору также внезапно, как потерялось.
Он сидел в просторном кабинете, переполненном декоративными и мебельными излишествами. По углам стояли российские знамёна, разные штандарты, на посуде, телевизорах, часах красовались двуглавые коронованные орлы. Виктор подошёл к громадным окнам и с трудом раздвинул тяжёлые портьеры. За окнами открывался вид на кремлёвскую стену, но только не родного города Нагасакина, а столицы его несчастной Родины.
За спиной Виктора послышалось предупредительное покашливание.
«Доброе утро, господин Президент! – в дверях извивалось гибкой спиной существо чиновничьей породы. – Поступили на подпись Указы… Подпишете сейчас или после обеда?»
Ничего не понимая, Виктор сел за стол и взялся за ручку, у которой не только перо, но и корпус были явно золотыми.
Чиновник, почти приплясывая, скользнул к столу и выложил на него кожаную папку с золотым тиснением, незаметным движением распахнув её перед Виктором.
Как сквозь туман Виктор увидел слово «Президент» и свою фамилию.
Он совершенно не помнил, как всё произошло.
«Как же это?» - вырвалось у Виктора.
«Всё отлично, Виктор Семёнович! – пропел чиновник. - На инаугурации вы всем так понравились своей проникновенной речью… Вот здесь ваш Указ о неприкосновенности и неподсудности вашего предшественника… Вам это будет также обеспечено… А вот распоряжение на открытие банковского счёта, где будет сформирован новый стабилизационный фонд…»
«А где старый? - вскинулся Нагасакин, который слышал о каких-то миллиардах долларов, хранившихся в банках США. – А где старый стабилизационный фонд?»
«Вот поэтому вы и подписываете Указ о неприкосновенности своего предшественника, - немного покраснел чиновник, - Этот фонд является своеобразным бонусом Президента нашей страны, уходящего на покой… У вас тоже будет такой…»
«Подождите, - тихо, но твёрдо произнёс Виктор, - мне надо подумать, оглядеться…»
«А чего оглядывать? – неожиданно зашипел чиновник, - Подписывайте – и на самолёт! Вам за два срока все страны надо облететь… Со всеми королями и президентами выпить-закусить…»
«А здесь мне нечего делать?» - удивился Нагасакин.
«По стране тоже полетаете, - нервно бросил чиновник, - а за дела не беспокойтесь – всё у нас в порядке…»
«Да где же этот ваш порядок!? – вышел из себя Нагасакин. – Моя родная область раньше называлась всесоюзным огородом, а сейчас там томатный сок продаётся только привозной… Раньше в моём родном городе были специализированные магазины живой рыбы, а сейчас свежую рыбу можно купить только у приезжих их Казахстана… Губернатора снять - и под суд!… Потом, что это за общественная палата? Что это за карикатура? В общественную палату надо таких, как Лимонов, Каспаров, Ходорковский…»
«Ходорковский сидит…» - прошептал ошарашенный чиновник.
«Освободить! – рявкнул Нагасакин. – А на его место безо всяких судов и следствий Абрамовича, Чубайса, Зурабова и всех моих предшественников…Посадить, а потом всё оформить юридически. На пожизненное заключение всем наберётся без проблем!»
Нагасакин снял трубку президентского телефона.
«Министерство внутренних дел? Поднять по боевой тревоге весь личный состав! Блокировать все федеральные и московские министерства и ведомства! Всех пускать, никого не выпускать…Федеральная служба безопасности? Поднять весь личный состав по тревоге! Провести экспресс-ревизии деятельности всех федеральных и московских министерств и ведомств. Арестовать все счета во всех банках Москвы, прекратить все операции до моего личного распоряжения. Соответствующий приказ подготовить и довести до всех региональных управлений ФСБ… Министерство иностранных дел? Оповестить посольства всех иностранных государств о проводимых мероприятиях руководством страны и извиниться за временные неудобства…»
Нагасакин так увлёкся, что забыл о присутствии в кабинете чиновника, ждущего его автографов.
«С кем вы?» – спросил чиновника Нагасакин, с трудом поймав его взгляд.
«С вами, Виктор Семенович…»
«Поднять в ружье кремлёвский полк. Блокировать Кремль. Пригласить в мой кабинет тележурналистов всех отечественных телеканалов!»
В глазах Нагасакина неожиданно потемнело…
…«Сколько?» - спросил Нагасакин.
«А это не продаётся!» - неожиданно выкрикнул незнакомец, лихорадочно пряча в сумку фолиант.
Нагасакин пожал плечами и продолжил свой путь домой. Он сделал два или три шага, когда услышал за спиной недовольный голос:
«Нет! Это не он!»
Виктор стремительно оглянулся, но никого за спиной не было. Там, где стоял незнакомец, что-то слабо дымилось. Нагасакин хотел подойти и рассмотреть, но неожиданно почувствовал в правой руке какой-то продолговатый предмет. Он поднял руку и увидел на своей ладони авторучку, у которой золотым было не только перо, но и весь довольно-таки массивный корпус.
               
                ЭВОЛЮЦИЯ
С детства Виктор Нагасакин смотрел на мир широко открытыми глазами, но потом он научился читать и на мир стал смотреть меньше. Сколько нового узнал он из книг! Особенно понравилась Вите теория Дарвина. Наследственность, изменчивость и - главное - естественный отбор, который решал всё! Побеждает сильнейший! Слабые должны уходить, освобождая дорогу сильным и смелым!
Витя стал искать компании малышей и тиранил их, играя с ними в игры «Рабовладелец и рабы», «Помещик и крепостные», «Председатель колхоза и колхозники». Он отдавал приказы и наказывал малышню, когда приказы не исполнялись. Но рано или поздно приходили старшие братья или отцы «рабов», «крепостных» и «колхозников», и Витя с разбитым носом сдавал занятые позиции сильнейшего.
Естественный отбор работал почему-то всегда против Вити. Он постоянно сталкивался с ребятами, которые были выше и здоровее его.
Витя начал заниматься физическим совершенствованием, но во всех видах спорта  он был последним, везде его клали на лопатки, везде яростные схватки кончались нокаутами…
Витя боготворил Чарльза Роберта Дарвина. Книга этого великого ученого «Происхождение человека и половой отбор» была настольной книгой Вити. Она всегда лежала на столе, когда родителей не было дома.
Дарвин был всегда прав, и, если его теория в случае с Витей не работала, то виноват был только сам Витя.
И тогда Витя решил, что эволюция в ускоренном виде должна произойти в нём самом.
Незаметно пролетели школьные годы, учёба в ПТУ, хорошая школа жизни в армии… Но всё это было на поверхности, а внутри Виктора Нагасакина шёл непрекращающийся эволюционный процесс. В первую очередь Виктор бросил все свои внутренние силы на борьбу с собственными признаками атавизма. Дело в том, что Витя с детских лет умел шевелить ушами. Это был явный атавистический рудимент. Ко времени устройства на работу  на завод ЖБХИ Виктор полностью победил свою отсталость – разучился двигать ушами и стал почти таким же лопоухим, как известный артист театра и кино Дмитрий Певцов, но ещё оставался в наличии ненавистный волосяной покров на теле и борода с усами.
Конечно, положа руку на сердце, Нагасакин находил противоречие в утрате человеком густого меха, которым обладали все человекообразные обезьяны. Казалось бы, наоборот - мех должен был стать гуще из-за всех этих ледниковых периодов. Нагасакин представлял, как он щеголяет в одних шортах и майке круглый год. Ведь даже в самый жестокий мороз его лицо, туловище и руки-ноги были бы надёжно защищены густой шерстью и теплым подшерстником. Шерсть на лице и теле совсем не мешали бы ему развиваться интеллектуально и нравственно.
«Почему эволюция лишила человечества шерсти?» - много раз задавал Виктор сам себе этот мучительный вопрос и не находил ответа ни в одном научно-популярном издании.
«Почему эволюция лишила человека сильного хвоста, которым обладают почти все обезьяны?» - спрашивал себя Нагасакин и представлял себя с длинным, гибким и сильным хвостом. Как было бы хорошо с ним. Лишняя конечность для переноса тяжестей, для лазания по лестницам и передвижения по гололёду…
Но, задавая себе эти каверзные вопросы, Нагасакин всегда одёргивал сам себя:
«Дарвин знал, что писал. Он великий человек. Ему можно верить».
Нагасакин продолжал свой мучительный эволюционный процесс…
Это случилось неожиданно. Нагасакин купил в киоске «Роспечать» местную областную газету «Болда», на ходу развернул её, скользнул глазами по фотографиям, телепрограмме, из-за которой и покупал вообще-то неинтересное издание и вдруг понял, что может процитировать любую строчку из газеты, назвать время демонстрации всех художественных фильмов, сериалов и реалити-шоу...
«Заработало!» - пронеслось в сознании Нагасакина.
Тут он заметил, что слышит множество глухо звучащих голосов. Он сфокусировал внимания на самом громком и отчётливом.
«Чего встал, бля, фуфлыжник бородатый», - автором этих слов был седовато-плешивый дедок с медалью «Ветеран труда СССР» на потёртом пиджаке. Губы дедка при этом не двигались.
«Читаю мысли!» - вскричал мысленно Виктор.
Он заметил мордатого парня, покупающего фрукты с уличного лотка. Расплатившись, парень засунул в задний карман туго набитый бумажник.
«Ко мне!» - прошептал Нагасакин и сразу же ощутил непривычную тяжесть в пустых до этого карманах собственных брюк. Это был бумажник любителя фруктов.
«Телекинез!» - завопило нагасакинское сознание, а сам Виктор со словами «это не вы обронили?» бросился догонять любителя витаминов.
Не чувствуя ног, Нагасакин бежал домой. У него теперь было столько дел!
«Экстерном закончу институт, потом кандидатскую, докторскую, а там – как получится, китайский выучу, они ведь скоро нас накроют, может на китаянке и женюсь тогда…»
Все планы были реальны и легко исполнимы.
Он чувствовал, что может исцелять целый ряд заболеваний, ещё неподвластных современной медицине.
«Первое время буду этим подрабатывать исподтишка, а когда медицинский институт окончу, бояться будет нечего», - мысли еле успевали за новыми ощущениями.
А ночью во сне Нагасакину явился дух Чарльза Дарвина.
«Виктор, - немного смущаясь, заявил главный эволюционист, - ты прости меня. Никакой такой эволюции нет и не может быть… Теперь-то я точно это знаю… Я ещё при земном своём существовании понял это, даже назвал свой труд «евангелием сатаны», но было поздно… А ты добрый и хорошо обо мне думал… Мне было совестно тебя подводить… Вот я за тебя и попросил… Пользуйся, но не гордись… Это ведь всё не продукты эволюции, а Его дары… Не поминай меня, дурака, плохим словом… До встречи…»
Хотя это и было крушением убеждений, но Нагасакину понравилось.

ЛЮБОВЬ
Сначала маленький Витя Нагасакин любил папу и маму. Эта любовь подвергалась очень тяжёлым испытаниям – папа иногда наказывал Витю ремнём, а мама вместо чего-нибудь вкусненького заставляла есть противную пшенную кашу. Но, не смотря на это, Витя продолжал любить и папу, и маму.
В детском саду и школе Вите Нагасакину предлагали и даже заставляли любить Ленина, портреты которого висели почти в каждом помещении, кроме туалета. Витя, кстати, поинтересовался у своей классной руководительницы, почему портрета дедушки Ленина нет в этом помещении школы. Результатом был вызов родителей. Но наказания после вызова, вопреки горестным ожиданиям Вити, не последовало. Отец в тот вечер был необычно весел и всё время повторял:
«Мать, если у мальчиков будет висеть Ленин, то у девочек должна висеть Крупская?».
В армии на примере Александра Матросова рядового Нагасакина учили любить Родину.
Он долго представлял, как надо крепко любить Родину, но ничего не получалось.
Из книжек Витя узнал, что вообще-то мальчикам полагалось любить не Родину и не лысых пожилых людей, а девочек, и чем девочки эти красивей, тем сильнее их надо было любить…
Девочек в армии не было, и поэтому рядовой Нагасакин начал читать о любви в книгах, имеющихся в библиотеке части, но и там тоже была только любовь к Родине и родной Партии.
Из Виктора Нагасакина мог бы получиться какой-нибудь некрофил, садо-мазохист или инструктор райкома ВЛКСМ, но помогло знакомство с Валей - поварихой из детского садика военного городка, куда Виктора периодически отпускали в увольнение.
Перед каждым увольнением Виктор копил деньги, на которые покупал в магазине городка две бутылки коньяка, потом шел в кинотеатр на дневной сеанс и на последнем ряду выпивал их из горлышка, закусывая  пломбиром в стаканчиках в клеточку…
Однажды он приступил уже ко второй бутылке, когда раздался голос совсем рядом с ним:
«Угостишь глоточком?»
Это и была Валя.
Они выпили коньяк и узнали друг друга поближе…
А потом было ещё много увольнений, и Виктору не надо было копить деньги – коньяк покупала Валя, которая экономила продукты питания на офицерских детишках и продавала эти дефицитные в то время продукты за пределами городка.
Виктор стал звать свою первую настоящую любовь Хавой, потому что она любила поесть. Вале это нравилось, и она не обижалась.
А потом началась война в Афганистане.
Виктора, как отличника боевой и политической подготовки, послали в район боевых действий.
Часть дислоцировалась под Урузганом. Виктор служил в разведроте. Не было никаких увольнений, коньяков и мороженого. Были моджахеды, кишлаки и гашиш, который по советской традиции назывался планом. А потом в офицерской столовой появилась Валя. Она пошла добровольцем, чтобы найти своего любимого Виктора, и нашла.
Хава экономила сахар, из которого потом делала бражку, затем перегоняя её на прекрасный самогон…
Они пили этот самогон под низким афганским звёздным небом и любили друг друга…
Виктора в составе десантной группы послали под Кандагар, а когда он вернулся, то узнал страшное. Валю отправили закупать баранину и она попала в плен к моджахедам.
Виктор бросился к своим знакомым из местных.
Габидулла, который как раз и торговал гашишем, подсказал, где располагался лагерь моджахедов.
«Они твою Хаву заставляют им готовить», - сказал Габидулла.
Младший сержант Нагасакин доложил об этом командиру разведроты, а тот получил добро на операцию…
Лагерь моджахедов был окружён, атака была яростной и застала врагов врасплох, но Валю освободить не удалось. Негодяи расстреляли Валя за день до атаки. Вместо баранины советская повариха кормила моджахедов собачьим мясом…
Прошло много лет, но Виктор Нагасакин не забыл свою первую любовь. Всех своих женщин Виктор звал Хавами, всем рассказывал о грустной судьбе первой – настоящей Хавы, читал стихотворение, посвящённое ей:
И ты, и я когда-нибудь
Как птицы пролетим свой путь
К друг другу…  Но ничто не вечно...
Меня ты лучше позабудь.
После этого рассказа и стихов, женщины немного плакали, жалея и Виктора и геройски погибшую Хаву, и уже не заговаривали о женитьбе.
                ДЕДМОРОЗ
Новый год был любимым праздников маленького Вити Нагасакина. К новогодней ёлке он старательно готовился почти весь год – учил хорошее стихотворение и шлифовал танец заиньки. Другого танца и не могло быть, потому что у Вити был единственный карнавальный костюм зайца – белый комбинезон с ушами и помпоном, обозначающий заячий хвостик. Всё это – и стихотворение, и танец, и костюм, напоминающий зимний маскировочный костюм советских воинов времён Второй мировой войны, были для главного действующего лица праздника – Деда Мороза. Снегурочка Вите не нравилась – она всегда была какая-то пожилая и постоянно торопилась побыстрее свернуть «мероприятие»…
Детство прошло, но всегда при словах «Новый год» в носу Виктора Нагасакина щекотало от запаха хвои, мандаринов и грецких орехов. Хотелось зажмуриться, и открыв глаза, увидеть перед собой доброе бородатое лицо совсем ещё не старого крепыша в шортах и футболке.
А действительно, зачем Деду Морозу шуба, валенка и шапка? Он ведь не может заморозить самого себя…
Размышляя подобным образом Нагасакин, вышагивал по направлению к железнодорожному вокзалу. Он должен был встретить проводника, который обещал привезти настоящую сибирскую ёлку и мешок кедровых орехов.
Обычно Нагасакин не имел привычки рассматривать встречных прохожих, считая это не совсем тактичным занятием, но этот человек, идущий ему навстречу, не мог не привлечь внимания. Это был бородатый крепыш, несмотря на лёгкий морозец облачённый в шорты из материала спокойных тонов и футболку с актуальной и весёлой надписью «С Новым годом!». Но сам крепыш явно пребывал в печали, а левый глаз его обрамлял свежий, наливающийся синевой фингал.
Можно было пройти мимо, но что-то заставило Нагасакина остановиться.
«Извините, - обратился Виктор к бородачу, когда они поравнялись, -  мне показалось, что вы нуждаетесь в помощи…»
«Витенька, - улыбнулся бородач, - как ты вырос-то…».
Нагасакин удивился – бородач выглядел его ровесником, и раньше они никогда не встречались, но он промолчал.
«Витенька, - неожиданно заплакал бородач, - ограбили меня. Привёз подарочки, а меня  ограбили. Пошёл по нужде в камыши, а там эти – с дубинками. Ударили, мешок отобрали. Они, верно, думали, что в мешке ценное что, а там ведь ничего хорошего для них нет… А детишки теперь без гостинцев остались…»
«Они вас и раздели?» – Нагасакин был возмущен.
«Нет, нет, - неожиданно улыбнулся только что плачущий бородач, - я так всегда хожу. Зачем мне шуба да шапка?»
Что-то до боли знакомое почувствовал Нагасакин, но не удивился. Чего удивляться – ещё один последователь Иванова…
«Когда это было?» - в Нагасакине проснулся бывший сержант воздушно-десантных войск, всегда готовый к самым активным действиям.
«Только что», - снова был готов расплакаться бородач.
«Тогда вперёд!» - сказал Нагасакин, решительно взял бородача за руку и повёл к вокзалу, который был уже рядом.
Голова Нагасакина стала холодной, почти ледяной. Чёткие телеграфные мысли бились  в ней в ритме его решительных шагов:
«Менты украли мешок. Таскать с собой они его не будут. В отделение не понесут – делиться никому не охота. Значит, понесут в вагончик…»
Этот вагончик Нагасакин заметил ещё несколько лет назад за вокзалом в зарослях камыша. Однажды он заметил, как в этом вагончике два милиционера обыскивали приезжего таджика. Всё найденное в карманах  бедолаги часовые правопорядка рассовывали по своим бездонным карманам…
«Быстрее! - распорядился Нагасакин. Он входил в состояние, в котором кирпичи от удара кулаком ломаются как пенопласт. – Надо их застать там!»
Они побежали. Почти взлетев по лестнице к путям, перескакивая через рельсы, миновали их и, не останавливаясь, спустились к зарослям камыша, где виднелся бесхозный вагончик с сорванной дверью. Когда они подбежали к чернеющему дверному проёму, им открылась очень странное зрелище. Два мента, согнувшись, стояли над открытым мешком, доставая из него здоровенные разноцветные фаллоимитаторы.   
 Не раздумывая, Нагасакин ударил по шее сверху вниз ребром ладони одного мента, и сразу же ногой ударил снизу вверх  второго блюстителя законности в живот.
Бородач суетливо подобрал мешок и завязал его веревочкой. Только сейчас Нагасакин рассмотрел фаллоимитаторы, валявшиеся рядом с телами поверженных им ментов.
«Это что же – для детишек?» - с укором спросил он бородача.
«Бог с тобой – конечно, нет, - обиделся бородач, - это только для этих, - он кивнул на ментов. - Я же говорил, что ничего хорошего они не найдут…»
Уже не торопясь, они вернулись на привокзальную площадь.
«Куда вам теперь?» - спросил Виктор, которому надо было встретиться с проводником.
«К детишкам пойду, подарочки раздавать, - улыбнулся бородач. Он провел ладонью по своему лицу и уже сформировавшийся фингал исчез, - А ты гостинца хочешь, Витенька?»
«Какого гостинца? – хмыкнул Нагасакин, - Мне твои гостинцы ни к чему, у меня свой есть…»
Нагасакин был в смущении. Вступился за человека, а тот оказался каким-то сексуальным маньяком – целый мешок искусственных членов таскает с собой…
«Витя, - строго произнёс бородач, - ведь ты уже взрослый. Должен понимать. Ты можешь вынуть из этого мешка всё, что пожелаешь. Давай сюда руку…»
Бородач развязал горловину мешка, но не раскрыл её, а оставил небольшое отверстие, куда могла пройти только рука.
Сам не зная зачем, Нагасакин опустил в это отверстие руку, а когда вынул, на ладони лежала прозрачная пластмассовая коробочка с японскими электронными часами с солнечной батареей, о которых Нагасакин давно мечтал.
«Ну, это так – от меня за помощь, за доброту твою и смелость решительную, - ласково объяснил бородач, - но ты действительно можешь пожелать чего хочешь…»
И тут Нагасакин понял, кто перед ним. Слезы счастья навернулись на глаза.
«Дедушка…» - прошептал он.
«Я, я, Витенька, - вздохнул Дед Мороз, - давно к тебе хотел придти, но ты то выпивши, то ещё какими делами недетскими занят. А теперь вот – удалось. Это ведь только один раз может быть. Больше мы с тобой не свидимся. Выбирай – чего хочешь! Из мешка этого целый кремль можно вытащить и ещё останется…»
И Нагасакин понял, что это правда. Вот он – шанс изменить всю жизнь. Попросить вместительную дорожную сумку, туго набитую пачками стодолларовых купюр и прожить оставшуюся жизнь не занимаясь унизительным подсчётом – хватит ли денег до зарплаты…
Слова уже были готовы прозвучать, но язык не повернулся. Просить Деда Мороза деньги? Да что он, Нагасакин, сам не может заработать?
«А можно - новогодний подарок, как в детстве – с орехами и мандаринами и ещё – маленькую новогоднюю ёлку?» - смущаясь, попросил Нагасакин.
«Можно, всё можно», - глаза Деда Мороза потеплели. Он достал из мешка большой пакет, в котором только угадывались шоколадки, конфеты, грецкие и кедровые орехи, фундук и множество сладостей с Востока и Запада. Потом появилась миниатюрная ёлочка в красивом горшке.
«Она живая, - объяснил Дед Мороз, - поливать надо раз в три дня», - сказал и исчез, будто его и не было…
Когда Нагасакин разбирал пакет, на дне обнаружилась немного помятая бумажка, оказавшаяся банковским чеком, с суммой денег, которыми можно было бы полностью набить вместительную дорожную сумку.




«МИНУТА СЛАВЫ»
Виктор Нагасакин относился ко времени уважительно. Он никогда не думал даже о секундах свысока, а во время так называемой минуты молчания никакими силами невозможно было заставить его болтать языком.
Так что можно понять, как загорелся Нагасакин, узнав, что в его родном городе проводится кастинг для участия в теле-шоу «Минута славы».
Он многое мог, и многое мог предложить на самый взыскательный вкус зрительской аудитории. Он мог разбивать кирпичи любой частью своего тела, выпивал целую бутылку водки в стойке на одной руке…
Наложив в сумку десяток кирпичей и две бутылки водки, Виктор направился на просмотр, где оказался в конце длинного хвоста очереди.
Здесь собрался цвет родного города Нагасакина. Кастинг открыл и благословил, естественно, вездесущий губернатор.
И началось.
Первыми выступала группа наперсточников. Под заводную музыку они  грациозно бросили на пол сцены листы картона, на которых после небольшой протанцовки и взялись гонять стаканчиками заветные шарики. Инстинктивно из зала потянулись разнополые лохи всех возрастов, твердо уверенные, что знают, под каким стаканчиком скрывается шарик. Пару раз сыграли даже члены отборочной комиссии, но проиграли, что и решило судьбу претендентов – им не доверили представлять область на столь престижном шоу.
Следующей выступала группа чинуш и чинушек.  Они ловко жонглировали пачками денег, с завязанными глазами определяли  достоинство купюр, оказавшихся в их руках. В конце концов, участники группы ухитрились сунуть в карманы членов отборочной комиссии по солидной пачке денег. В этот момент в помещение ворвались омоновцы и арестовали и взяткодателей, и взяткополучателей…
Пришлось срочно формировать новое жюри – в него вошли писатели и поэты из местечкового отделения Союза писателей России, а возглавила известная журналистка Белла Зверева.
«Чё за базар? – спрашивала она соискателей минуты славы, прихлебывая прозрачную жидкость из маленькой бутылочки. – Тут чё – Кировский рынок?»
Отбор стал более жестким.
Выходил соискатель, умеющий хлопать ушами без помощи рук, а члены жюри ехидно спрашивали его, что он своим хлопаньем хочет сказать подрастающему поколению.
Житель Сеитовки показал свое умение левитировать. Он парил в полуметре над сценой и при помощи обычной расчестки исполнял любимое музыкальное произведение Владимира Ильича Ленина – «Лунную сонату».
«Ну и чё? – криво улыбалась Белла. – И куда мы летим? И причём тут расческа? Лучше бы причесались, чем издеваться над Моцартом!»
Зря грустный сеитовец оправдывался, что совсем не хотел издеваться над Бетховеным – его судьба была решена одним грозным «нет».
Гвоздем стало выступление вокально-танцевального ансамбля «Частушечка».
Свое выступление солист начал цитатой из Александра Сергеевича Пушкина:
«Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать!», - а потом после недолгой паузы запел, извиваясь в танцевальных телодвижениях:
«Один американец…»
В этот момент весь остальной состав ансамбля грянул: «Буш!»
«Засунул в ж… палец…»
«Буш!»
«И думает, что он…»
«Буш!»
«Заводит грамофон…»
«Буш!»
Все члены жюри, включая Беллу, забились в конвульсиях восторга, но, немного придя в себя, решили проконсультироваться в местечковом министерстве международных отношений, откуда незамедлительно пришло письмо за подписью местечкового министра, где говорилось, что подобное выступление может негативно отразиться на отношениях с американской администрацией.
«Вот так мы теряем истинные таланты, - угрюмо произнесла Белла, отхлебывая прозрачную жидкость из пол-литровой пластиковой бутылочки, - следующий!»
Следующим был простой рабочий из Кировского рыбзавода. Он вышел на сцену с огромным прозрачным пластиковым тазом. Рабочий поставил таз на пол сцены и каким-то образом наполнил его водой. Потом вывалил в воду черную икру из стандартной баночки и помешал в воде левой рукой, одновременно делая правой ласкающие движения над поверхностью воды. В воде замелькали мальки, быстро увеличиваясь в размерах.
«Это чё – осетрина, что ли?» - воскликнула практичная Белла Зверева и достала из-под стола большую сумку.
В это время таз наполнился громадными осетрами, злобно косящимися маленькими глазками на членов жюри.
Рабочий легко поднял таз и грациозно выплеснул его содержимое. Но ни воды, ни осетров на полу не оказалось. Более того – исчезла и сама емкость.
«Это чё, - возмутилась Белла, - а где осетрина?! – она швырнула приготовленную для осетров сумку под стол. – Свои фокусы на своем рыбозаводе показывай, а позорить нашего губернатора в Москве не позволю!»
Настал черед Нагасакина. Под мрачную песню «Батяня-комбат» Виктор расставил кирпичи, потом сделал на одном из кирпичей стойку на левой руке, сжимая в правой непочатую бутылку. Нагасакин зубами сорвал с горлышка винтовую пробку и несколькими мощными глотками опорожнил бутылку. Вскочив на ноги, Нагасакин со свистом выдохнул. По залу разнёсся знакомый всем неповторимый аромат «Клёвого места». Нагасакин старательно переколол кирпичи, попеременно пуская в дело кулаки и локти обеих рук. Последний кирпич Виктор разбил лбом.
«Ну и чё, - криво усмехнулась Белла Зверева, сделав глоток из очередной бутылочки, - это чё – патриотическое воспитание – пить водку и колоть кирпичи башкой?»
В результате кастинга поездки в Москву удостоились два паренька. Жизнь жестоко обошлась с ними. Ноги  их не держали с младенческих лет. И поэтому первые шаги они сделали на руках.
Пареньки могли часами ходить и даже бегать на руках. Так что им было совсем не трудно  поотжиматься в течение одной минуты, читая стихи поэтов-членов местечкового отделения Союза писателей России.
Все поздравляли пареньков, наклоняясь к их счастливым лицам. Нагасакин тоже решил поздравить. Он наклонился и неожиданно наткнулся взглядом на пустую пластиковую бутылочку из-под какой-то целебной воды со следами зверевской губной помады на горлышке. Он механически поднял бутылочку и понюхал. Пахло самогоном.
Из задумчивости Нагасакина вывел энергичный толстячок.
«Я представитель ликероводочного завода, - протароторил он, старательно сжимая и тряся в рукопожатии руку Нагсакина, - Потрясён вашим выступлением. Скоро будет презентация нашей новой продукции в резиденции губернатора. Приглашаю вас продемонстрировать этот номер… Оплата натурой… А сейчас в виде задатка ящик «Дворянской»… Очень рад…. Очень рад знакомству…»

ПАТРИОТЫ
Никто не мог бы обвинить Виктора Нагасакина в отсутствии патриотизма. К примеру, женщин, изредка навещающих его маленькую холостяцкую квартиру, Виктор наряжал не в коротенькую школьную форму с передничком и бантиками, а в милицейский китель с капитанскими погонами. Это давало ощущение единения со всеми правоохранительными органами страны.
Вот и сегодня в гостях у Нагасакина была его старая знакомая Бибигуль. Прерывисто дыша, она страстно шептала:
«Джаляб-джаляб…»
Но Нагасакин уже взял привычный ему темп и не собирался с него сбиваться. Он уверенно шел к вершине любви…
Проводив восточную красавицу, Нагасакин сел пить настойку боярышника, с сочувствием наблюдая за жестокой расправой  таллиннской полиции над защитниками бронзового солдата. Он прикончил уже третий фуфырик, когда в дверь позвонили. Открыв, он увидел перед собой мрачную супружескую пару – Сашу Ветродуева и известную журналистку Беллу Звереву, сжимающую в руках свернутый в трубку лист ватмана.
«Собирайся на митинг протеста!» – распорядилась Зверева и развернула ватман. Открылась крупная и корявая надпись:
«Эстонским заразам -
 Ни нефти, ни газа!»
«За это надо выпить!» – решительно заявил Нагасакин и разлил по фужерам два последних флакона боярышника, слегка разбавив его остатками яблочного сока.
«За Родину!» – подняла тост Белла.
«За Сталина!» – не растерялся Нагасакин.
«За Путина!» – не отстал Ветродуев.
«Пора!» – скомандовала Зверева, выпив и закусив еще не совсем высохшим соленым огурцом.
По дороге Белла путано рассуждала о том, что есть вещи, которые нельзя забывать:
«Это как Кировский рынок!» – неожиданно заявила Зверева и также неожиданно зарыдала, потом рассмеялась, а затем замолчала, полностью уйдя в себя. Нагасакину и Ветродуеву пришлось тоже молчать, хотя очень хотелось поговорить о настойке боярышника и различных способах его употребления…
На митинге собрались все патриотические силы города.
Казаки, образовав небольшой круг – большой круг был недостижим из-за малого их количества – вполголоса по-станичному протяжно пели свою коронную:
«Ленин всегда живой,
  Ленин всегда со мной…»
Отдельно сгруппировались несколько молодых людей, еще не определившие, какую идеологию взять на вооружение – фашистскую, скинхедовскую или свою русскую черносотенскую…Из-за этого они громко во весь голос нецензурно ругались, угрожая изнасиловать всех эстонцев и эстонок.
Остальные участники митинга молча курили и переговаривались между собой, старательно избегая непарламентских выражений.
Митинг начался с доклада лидера патриотических сил. Он с грустью вспоминал о советской крепкой дружбе народов, о братском эстонском народе, плечом к плечу строящему социализм, а потом и коммунизм со всем советским народом.
«И вот теперь эстонский народ…, - докладчик с трудом сдержался, потому что его мнение об эстонском народе, по-видимому, нельзя было озвучивать при дамах, присутствующих на митинге, - Вообщем, я предлагаю сообщить эстонскому парламенту о нашей готовности обменять прах воина освободителя на прах итальянских, немецких и венгерских фашистов, захороненных на нашем старом кладбище!»
Присутствующие взялись энергично хлопать в ладоши.
Белла Зверева развернула свой ватман. Многие участники также имели свое рукописное мнение, почти все были в стихах.
«В туалетное «оконце»
  Я засунул бы эстонца!»

«Чтоб тебе, Эстония,
  НАТО запистонило!»

«Эй, эстонская ты вошь,
  Русский памятник не трожь!»

«Знали мы давным-давно,
  Что Эстония – говно!»

«На руку нечисты
  Эстонские фашисты!»
Следующий выступающий сходу заговорил об эстонских педерастах и предложил выйти с ходатайством об открытии в городе эстонского консульства.
«Вот тогда мы и посмотрим в глаза этому хамлу!» – заявил оратор.
Следующим выступил писатель-казак:
«Ой, горько мне люди добры! Як же я скажу деткам своим малым, что злы люди памятник нашему воину-свободителю вынесли из града Таллинна, где все улицы и улочки политы русской кровушкой, и поставили на кладбище средь могил безродных эстонских огрызков? А мы вот что сделаем, - казак-писатель картинно по-казачьи подбоченился, - а мы возьмем да и поставим в нашем городе копию того таллиннского памятника! Средства на это благое начинание можно начать собирать сегодня же! – казачий писатель на миг задумался, а потом, просияв, продолжал. – А вот еще как. Думается мне, что было бы хорошо, если в каждом российском городе на центральной улице стоял бронзовый советский солдат с протянутой для рукопожатия рукой, чтобы каждый мог подойти и пожать эту руку за эту прекрасную жизнь, которою обеспечили нас благодаря великой победе советских воинов-освободителей, - пишущий казал ненадолго замолчал, словно прислушиваясь к себе, а потом неожиданно гаркнул, - А, любо ли вам, сынки?»
«Любо, батько, любо!» – заорали казаки, а потом затянули свою родовую казачью песню:
«И Ленин такой молодой
  И юный Октябрь впереди…»
Молодежь, прибывающая в идейном искании, решилась твердо занять казачью позицию и стала пока еще неумело подпевать.
Начали сбрасываться, чтобы «выпить за победу нашего дела». Нагасакин воспринял это индифферентно – у него в кармане  лежал только скомканный носовой платок, но Ветродуев, знающий об уникальных способностях нагасакинского организма производить путем гидролиза качественную водку, предложил по дешевке раздобыть прекрасный бодрящий напиток крепостью ровно 40 градусов.
Через несколько минут «водка» была доставлена и разлита по разовым стаканчикам.
«Гарна видка! – похвалил писательский казак, - А шо це она така типлая?»
«Так холодильник сломался», - объяснил Ветродуев.
Митинг тем временем подходил к своему завершению. Говорить было не о чем.
Тогда вперед вышел Нагасакин и неожиданно для самого себя воскликнул:
«Джаляб-джаляб!»
Аплодировали все – даже правоохранители, следящие за порядком на митинге.





СЧАСТЛИВЫЙ КОНЕЦ
Виктор Нагасакин всегда поддерживал компанию. Поэтому, когда Саша Ветродуев со своей супругой – известной журналисткой Беллой Зверевой позвали его собирать грибы, он, не раздумывая, согласился.
«Поедем в заброшенное садоводческое хозяйство развалившегося колхоза имени 666 павших коммунаров», - категорично объявила Белла, когда настойка боярышника была разлита, выпита и закушена, - повезет нас туда один муфлон из районной противной газетенки, он же привезет обратно, когда будет возвращаться в город».
Муфлоном оказался хмурый мужчина, всю дорогу жалующийся на отрыжку тухлыми яйцами. Нагасакин, в отличие от Беллы и Ветродуева, подобного разговора поддержать не мог – отрыжкой он не страдал и никогда не ел тухлых яиц.
«Вот здесь – совсем рядом», - пробормотал отрыжечный страдалец, - В пять встречаемся на этом месте».
Он уехал, а друзья и Белла Зверева остались в степи, где невдалеке виднелся зеленый массив невысоких деревьев – это и был заброшенный сад развалившегося колхоза.
«Вперед! - скомандовала Белла. – Только вместе толкаться не будем. Мы с Ветродуевым направо, а ты, Нагасакин, - налево. Собираемся здесь в половине пятого!»
Сад больше казался лесом. О том, что это все-таки сад напоминали цветущие вишни. Слива и абрикос уже отцвели, а яблоня и айва только подумывали о продолжении своего рода.
Эти наблюдения натолкнули Нагасакина на игривые мысли, и он пожалел о своем одиночестве в этом цветущем саду, залитым ярким весенним солнышком.
Потом Виктор вспомнил о цели приезда и стал всматриваться в траву под ногами. Грибником он был аховым, поэтому Белла приказала собирать все грибы, пообещав рассортировать их дома.
Внезапно потемнело, только что чистое небо заволокло темными тучами и безо всякого предупреждения в виде ветра, грома или молнии хлынул дикий ливень.
Нагасакин не стал суетиться в поисках какого-нибудь укрытия, потому что сразу промок до нитки. Он спокойно шагал между деревьями, вслушиваясь в шум дождя, жалея цветы вишни, сбитые ливнем.
Неожиданно перед ним открылась поляна с домиком и небольшим навесом. Это был полевой стан, где в прежние времена садоводы обедали и отдыхали.
Виктор зашел в домик, разделся, разложив одежду на столе, и присел рядом, с удовольствием наблюдая разгул стихии через открытый дверной проем.
Внезапно в темной части помещения зашуршало, и оттуда на свет вышла девушка. Она была прекрасна какой-то болезненной красотой. Девушка с интересом рассматривала голого Нагасакина.
«Привет», - смущенно поздоровался Виктор, даже не пытаясь прикрыться – вся одежда была мокрой и даже еще не отжата.
Девушка ничего не ответила. Она каким-то образом оказалась такой же обнаженной, как и Нагасакин, подошла к нему и, сильно толкнув в грудь, повалила на пол, покрытый толстым слоем пожухлых листьев и сеном…
Атака была внезапной. Нагасакина обожгло горячим гибким телом. Он оказался в непривычном для него пассивном положении, но все инстинкты сработали без участия сознания… Молодая женщина обладала, казалось неисчерпаемой энергией и словно подзаряжала этой энергией и Нагасакина. Она пронесла с дикой скоростью его через десятки наслаждений, никогда еще не испытанных им. Но эта энергия исчерпалась. Молодая женщина со сладострастным стоном скатилась с Нагасакина, который к своему удивлению еще был полон сил. Виктор оказался в привычной для него активной позиции и решил самоутвердиться, как мужчина, после сладостного унижения…
Он очнулся от зычного зверевского крика: «На-га-са-кин!»
Дождь, оказалось, уже прекратился, посветлело. Нагасакин, до этого прижимавшийся щекой к щеке незнакомки, оторвался от нее, подняв голову, чтобы еще раз полюбоваться на красавицу, и онемел от ужаса – под ним лежала явно умирающая уродливая старуха.
Он не помнил, как выскочил из домика, похватав со стола свою одежду и обувь, как бежал сквозь сад, царапая тело и лицо. Виктор пришел в себя только выскочив к шоссе с проносящимися по нему автомобилями, откуда на него с удивлением смотрели водители и пассажиры.
«Ты чокнулся, что ли, Нагасакин!? – раздался позади возмущенный крик Зверевой. – А сумка где, где грибы!? И почему ты голый!? Ты чё – с Кировского рынка сбежал?!»
Укрыться было негде, и Виктору пришлось на глазах у Зверевой натягивать на себя мокрую одежду.
В это время подъехал муфлон на своих «Жигулях», унесших из негостеприимной сельской местности хмурую Звереву, хихикающего Ветродуева и опустошенно-ошалевшего Нагасакина …
Зайдя в свою квартиру, Виктору хватило сил только закрыть за собой дверь, доплестись до дивана и рухнуть на него, провалившись в небытие сна…
Проснувшись как от толчка и открыв глаза, Виктор встретился своим взглядом c сотнями глаз, смотревших на него с сотен полупрозрачных лиц.
«Что это?» – прошептал Нагасакин, надеясь, что еще спит.
«Мы шестьсот шестьдесят шесть павших коммунаров, - ответили хором обладатели полупрозрачных лиц, - Мы спешим, потому что только в эти предрассветные минуты наш проклятый повелитель не имеет власти над нами. Слушай…»
Эти орлы, оказывается, в свое время досконально изучив бессмертное учение Маркса-Энгельса-Ленина, увлеклись оккультными науками, потом вообще сатанизмом с черными мессами и прочими безобразиями. Злая судьба столкнула их с распутной девицей, которая обещала отдаться им всем только в православной церкви. Шестистам шестидесяти шести ореликам все было ни по чем. Ночью вместе с девицей они ворвались в храм, зажгли все паникадила и свечи и устроили такое гнусное безобразие, что разверзлась земля, и храм вместе со служителями диавола ушел в землю. Спаслась каким-то чудом только беспутная девица, родившая впоследствии от мерзкого соития дочь…
«С ней ты и встретился в заброшенном саду, - хором доложили павшие во всех отношениях коммунары, - а тот домик стоит на месте монастырского храма, где мы прогневали Бога, - они на мгновения смолкли, потупив глаза, но время поджимало и они продолжали, - От нее ты получил огромную силу, поэтому можешь спастись сам и спасти нас, помолившись в этом храме…»
За окном стало чуть-чуть светлеть, и шестьсот шестьдесят шесть окаянных душ исчезли, словно их и не было.
Нагасакин откинулся на подушку и опять забылся сном…
Его разбудил непрекращающийся дверной звонок. За дверью стояли три милиционера. Они без объяснений вытащили Нагасакина на лестничную площадку, закрыли дверь квартиры и буквально на руках отнесли онемевшего от удивления пленника в джип, стоящий у подъезда.
«В чем дело?» – только и смог выговорить Виктор.
Одни из стражей порядка назвал фамилию самого влиятельного человека в губернии, и Нагасакин замолчал.
Милиционер не обманул – джип остановился у резиденции наместника Президента.
Нагасакина опять подхватили под мышки и устремились внутрь, пронеслись с ним по коридорам и лестницам, без стука внесли в величественный кабинет и исчезли, оставив Нагасакина стоять на ковре перед наместником, сидящим за громадным столом.
«Ты Виктор Нагасакин? – хмуро вопросил наместник и, не дожидаясь ответа, продолжал. – Моя мама, скончавшаяся прошлой ночью, назвала твое имя. Еще она сказала, что этой ночью ты можешь помочь и ей, и себе, еще она что-то говорила про число 666 и  храм, который одновременно и есть, и нет… Короче, или ты берешься за это дело, или менты, ждущие за дверью моего кабинета, найдут в твоих карманах полкило героина, пистолет и признание в подготовке теракта…»
Что-то буквально щелкнуло в голове Виктора. Слишком все это походило на повесть «Вий» и одноименный фильм с Наташей Варлей, но в тоже время было гораздо ближе ему, чем вся литература и киноматограф. Решение сложилось мгновенно.
«Мне нужен «Псалтырь», аналой, два ведра святой воды с ковшиком, десяток фонарей с батарейками, оцепление вокруг заброшенного сада колхоза имени Шестисот шестидесяти шести павших коммунаров и транспорт, чтобы доехать туда», - выпалил Нагасакин.
Внезапно побледневший начальник только кивнул головой.
Вечерело, когда все приготовления закончились. Нагасакин стоял у аналоя с лежащим на нем открытым Псалтырем, с боку на кронштейне укреплен был включенный фонарь, запасные фонари лежали в сумке, висящей на боку. Рядом с аналоем стояли на подставках два ведра с освященной водой и ковшиком.
Нагасакин закрыл глаза и вспомнил бабушку, учившую его читать псалтырь на церковно-славянском языке. Он вздохнул, перекрестился и начал с молитвы:
«Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас. Аминь».
Виктор снова перекрестился и начал первый псалом первой кафизмы:
«Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых…».
Получалось коряво, но Нагасакин не торопился, стараясь не пропустить не одного слова.
По ногам что-то заскользило вверх.  Не прекращая читать, Виктор бросил взгляд вниз. «Что-то» оказалось множеством змей. Так же не прекращая чтения, Нагасакин зачерпнул ковшиком святой воды и плеснул на ноги. Раздалось шипение, больше похожее на визг…
Прочитав первую кафизму, Нагасакин поднял глаза и увидел, что из ровной поверхности земли, заросшей травой, вырос золоченый восьмиконечный крест в человеческий рост.
Это придало сил…
Последнюю – двадцатую кафизму Нагасакин читал-хрипел из последних сил, но перед ним высился во всей красе будто только построенный православный храм с колокольней.
Сзади опять навалилась какая-то склизкая и вонючая тварь, Виктор механически зачерпнул святой воды и плеснул за спину. Тварь противно шлепнулась на землю.
Он дочитывал последний псалом, когда в храме вспыхнул яркий свет, колокола залились в веселом перезвоне и открылись все двери…
Нагасакин почти ползком направился к ним…
На следующий день наместник сиял.
«Молодец,  все просто отлично. На лице моей покойной мамы вместо ужасной гримасы появилась улыбка, и исчез этот кошмарный сероводородный смрад…»
Он помолчал, со значением рассматривая Нагасакина, потом достал из стола солидную пачку долларов и положил ее перед Виктором.
«Нет, нет!» - замахал руками Нагасакин.
«Бери, - улыбнулся наместник, - кстати, за возведение нового храма я поимею из бюджета как минимум миллионов сорок. Половина – твоя…»





             ПОИСК ГЕРОЕВ
Виктор Нагасакин прекрасно понимал, что должен быть благодарен за ту удивительную жизнь, которою живет его Родина, не только всем генеральным секретарям ЦК КПСС и Президентам, но и героям-фронтовикам, сломавшим в жестокой борьбе хребет фашистскому гаду. Поэтому Виктор всю свою сознательную жизнь искал все новых и новых героев. В этих поисках большую помощь Виктору оказывали его многочисленные друзья.
Они приходили к Виктору, лукаво подмигивали, интригующе хлопали по его широким плечам, приговаривая:
“Счастливчик! Всего за один пузырек мы тебе такого героя нашли! Пальчики оближешь!”
Герой оказывался действительно удивительным…
…Молодой пехотинец Архип Сысоев попал вместе со своей частью в окружение, а затем и в плен. Под  страхом расстрела паренек согласился сотрудничать с фашистами по своей специальности повара. Он готовил на фашистский гарнизон, зондеркоманду небольшого концлагеря, расположенного за городской окраиной, и прихлебателей-полицаев.
Как он ненавидел проклятых оккупантов и предателей Родины! Он бы их всех с наслаждением отравил первым же обедом, но элементарная осторожность останавливала. Зато Архип плевал, сморкался, мочился и в первое, и во второе, и в третье блюда. Дураки-фашисты, несмотря на это, только нахваливали искусного повара, и даже наградили медалью за заслуги перед своим проклятым III Рейхом. Подлюги-полицаи что-то такое подозревали, но молчали, видя успехи Архипа среди фашистов. Однажды фашисты захватили в плен троих советских партизан, и, чтобы получить от них нужные сведения о партизанской деятельности, решили покормить своих пленников. Это германское отродье приказало Архипу налить партизанам по полной тарелке щей, куда героический повар уже успел несколько раз сходить по малой нужде, высморкаться и наплевать столько, что даже пересохло во рту.
Но не мог этот настоящий патриот накормить честных советских людей такими помоями. Архип трижды спотыкался и трижды все три порции щей оказывались на полу.
“Ты чего?” – грозно спросили фашисты-дураки.
“А я не подряжался всяких советских собак кормить щами!” – гордо ответил повар-герой, слукавив ради пользы дела – разгрома фашистских захватчиков..
Фашисты  были в восторге и наградили Архипа за этот поступок бронзовым крестом…
После Победы Архипом заинтересовалось ОГПУ, тем более, что трое партизан каким-то чудом вырвались из лап фашистов и сообщили, как Архип обзывал советских людей собаками, да и все фашисты, которых кормил Архип, нахваливали на допросах  стряпню совершенно честного перед Родиной повара…
В результате Архип отсидел пятнадцать лет.
“Я чист перед Родиной! – со слезами объяснял Нагасакину худенький аккуратный старичок. – Мне лет двадцать лет назад ФРГ начала было выплачивать пенсию, как ветерану вермахта, но я отказался! Плевал я на их высокие пенсии!”
Таких героев Нагасакин нашел множество. Все они каждый по своему боролись с врагами Родины, а в награду от Родины получали не ордена и медали, а лагерные сроки…
Но больше всего Виктора потрясла борьба с оккупантами «Голубых призраков»…
Когда враг вероломно напал на единственный оплот мира и труда, возмутились даже советские сексуальные маньяки. Имея между собой тайную связь, они собрались и решили создать отряд народных мстителей для борьбы с бешеным врагом. Маньяки просочились в фашистский тыл и начали свою борьбу. Отлавливая эсэсовцев и офицеров вермахта, они насиловали врагов, нанося при этом им тяжелую психологическую травму. Ведь после надругательства фашисту хоть в петлю лезь… 
«Голубые призраки», как назвали себя народные мстители, пошли дальше – они стали фотографировать процесс насилия, а потом шантажировали фашистов, заставляя собирать секретные данные о дислокации войск и ближайших планах руководства вермахта и даже самого бесноватого фюрера.
Их ждала слава, награды, почет, но помешала досадная случайность...
Однажды «Голубым призракам» удалось захватить большую шишку из абвера. Это был без пяти минут генерал. Ох, и досталось матерому фашисту в подвале, куда затащили его!
Но потом оказалось, что это был советский разведчик типа Щтирлица, да еще родственник члена Политбюро…
После Победы все выжившие  «Голубые призраки» оказались на нарах за мужеложство…
«Ну и ладно, - говорили Нагасакину еще очень даже бодрые старички, - зато мы здорово наказали фашистов!»
 С большим трудом Виктору удалось выйти на группу «Игла», сформировавшуюся в самом начале войны из патриотов-наркоманов. Группа «Игла» действовала в глубоком тылу фашистов. Они «сажали на иглу» молоденьких офицеров вермахта, абвера, гестапо и СС, а потом за ежедневные дозы наркоты крутили ими как хотели. На счету «Иглы» были пожары военных сладов, сотни поездов, сошедших с рельсов, идиотские наступления и еще более глупые отступления. Все это за порцухи морфина организовывали и выполняли потерявшие последние остатки воли фашистские молодчики.
Деятельностью «Иглы» заинтересовалось руководство ОГПУ, и всем членам группы были присвоены высокие офицерские звания. Наркоманы-фашисты впоследствии создали костяк «Штази» - гэдээровского аналога КГБ…
О своей послевоенной деятельности члены «Иглы» не рассказывали, так как дали подписку до конца своих дней сохранять молчание. Да Нагасакина это, кстати, совершенно не интересовало…
Много времени и сил Нагасакин потратил на поиски героев-пионеров. Эти юные патриоты воровали у фашистов все, что можно было украсть. Украденные документы и оружие, естественно, передавались партизанам и руководству подполья, а все остальное герои пионеры выпивали, выкуривали и съедали сами. То, что оставалось - продавали лохам-фашистам, которые при этом умилялись и называли мужественных пионеров «майне кляйне», за что юные патриоты  хлопали недоделанных фрицев по задним карманам брюк ладошками, на которых мелом был нарисован серп и молот или вообще звезда Давида. Так дураки-нацисты и ходили с антифашисткими символами на своих толстых и худых задах…
Участь у всех пионеров-героев была одна – после разгрома фашистской Германии они попадались на воровстве хлеба, и процесс возмужания проходил в отнюдь не пионерских лагерях…
Когда число найденных героев перевалило за пятую сотню только в его родном городе, Нагасакин взялся за вторую стадию процесса – легализацию. Он поставил перед собой задачу, чтобы все его герои были признаны ветеранами войны и удостоились наград, соответствующих их подвигам. Но все государственные и общественные организации Федерастии были против признания героями бывших зеков и махровых уголовников.
Помощь пришла неожиданно темной ночью в виде сына покойного политического деятеля, развалившего за свою недолгую жизнь всю промышленность и сельское хозяйство подвластной ему территории.
«Я вам помогу, если ваши подшефные вступят в мою партию! - с жаром прошептал сынок опытного развальщика. – В стране скоро останутся только одни пенсионеры, и тогда власть окажется в наших руках! Мы кого угодно сможем сделать ветераном и кому угодно вручить награды Родины!»
Нагасакин не очень-то поверил в эти посулы, но идея ему понравилась.

ПУТЕШЕСТВИЯ
Виктора Нагасакина всегда манила муза дальних странствий. Он мечтал побывать в Гонолуле или в Касабланке, ему хотелось погостить в Шаолиньском монастыре и на острове Пасхи, но ему не доверяли поездку даже в страны социалистического лагеря из-за пристрастия к портвейнам и вермутам. Ему – рабочему человеку и герою Афгана, было обидно, и от обиды он пил еще больше, - и еще больше терял доверие к своей особе у руководящих товарищей…
Но социалистический лагерь развалился, ответственные товарищи стали господами, а на месте несокрушимого Союза осталась странная Федерастия с коммунистическим гимном, с царским двуглавым гербом и пьяненьким президентом, готовым отдать за бутылку водки богатейшие нефтяные промыслы и даже свою должность. Никаких стен, занавесов и занавесок не осталось. Идти и ехать можно было на все четыре стороны – были бы деньги. Они у Нагасакина бывали, и немалые, но ему казалось, что путешествовать на самолете, поезде и даже автомобиле – это все равно, что смотреть телепрограммы типа «Клуб путешественников»  с покойным ведущим Юрием Сенкевичем.
Настоящий путешественник должен преодолевать километры, мили, версты и ли исключительно на своих двоих.
Прииняв это решение, Нагасакин собрался и тронулся в путь на север. Сразу на запад он сворачивать не стал из гуманных соображений.
«Вот дойду до Саратова, - решил Виктор, - а там и сверну».
Путешественник дошагал по улице Бэра до канала имени 1 Мая. Он уже почти перешел через мост, когда услышал позади дробный стук каблучков и по барабанным перепонкам ударил немного визгливый крик:
«Витя!»
Оглянувшись, Нагасакин увидел Беллу Звереву – известную тележурналистку и одновременно супруга своего друга – Саши Ветродуева.
«Витя, куда ты собрался?»
«Путешествовать», - не покривил душой Нагасакин.
«Возьми меня с собой!» – попросила Белла, умоляюще заглядывая в трезвые, а потому и холодные глаза Нагасакина.
«А работа? А Саша? – растерянно забормотал начинающий последователь вечного путешественника Конюхова.
«С работы меня выгоняют. Им, видите ли, нужны теперь красавицы… А Саше я была нужна только как телезвезда…»
«Ты красивая…», - покривил душой Нагсакин.
«Тогда идем путешествовать!» – воспрянула духом и телом Зверева.
Путешественники пересекли улицу Шаумяна и поравнялись с «Белым лебедем». У дверей приема передач столпились хмурые женщины с огромными сумками.
«Это любимые принесли передачи своим несчастным любимым! – вскричала Белла, а потом безо всякого перехода предложила, - а давай играть. Вот я говорю: «Я хочу смеяться!» Ты теперь должен сказать что-нибудь в рифму!»
«Я хочу ширяться!»
«Фи! – фыркнула Зверева. – Я хочу влюбляться!»
«Стреляться!» – отбивался Нагасакин.
«Встречаться!»- шла в наступление Белла.
«Казаться!»
«Касаться!»
«Углубляться!»
«Целоваться!» – не успокаивалась Зверева.
«Швыряться!» – отбил Нагасакин, уже сообразив, к чему ведет телезвезда. Его спасло, что они вышли на площадь Ленина.
«Обниматься!» - выпалила Белла, но Нагасакин молча направился к памятнику Ильичу.
«Вот, Владимир Ильич, путешествовать я собрался», - промолвил Виктор, стараясь заглянуть в каменные ленинские глаза, но их проницательный взгляд был обращен исключительно на верхние этажи элитных домов хрущевской постройки.
«Вот, Ильич, - продолжал Нагасакин, привыкший мерить жизнь по Ленину, - ты в Берлине-Париже был, а я нет. Решил идти по твоим стопам. Благослови, как говорится, на дальний путь…»
Зверева во время речи нагасакинской стояла рядом и внутренне мучилась поиском нового глагола какой-нибудь неопределенной формы.
«Прижиматься!»- выпалила она, когда Нагасакин, поклонившись, тронулся в путь на север.
«Воспламеняться!» – отбил Виктор, еще не вышедший из-под ленинского обаяния.
«Обжиматься!» – не унималась бывшая теледива.
«Обливаться!»
«Сближаться!» – нагнетала обстановку Белла.
Неизвестно, чем бы это все закончилось, если бы на Октябрьской площади начинающие путешественники не столкнулись с Сашей Ветродуевым. Он обрадовался встрече с Насакиным, а еще больше Белле.
«Здравствуй, звереныш, - прошептал он в чуть-чуть лопоухое ушко супруги, - где ты была? Я с ног сбился, разыскивая тебя…Я весь город перевернул…»
«Значит, ты любишь меня, несмотря на то, что меня выгоняют из телевидения? – расцвела Белла. Она потянулась тоже к лопоухому уху Ветродуева, - и прошептала, игриво косясь на Нагасакина, - Я хочу…»
«Я тоже! – засиял Ветродуев. – Пошли!»
«Ну, не так сразу, - зарделась Зверева. – Давай сначала проводим Витю до моста. Он ведь  идет путешествовать…»
И трое друзей дружно зашагали по улице Желябова. Они болтали какие-то глупости, перескакивая с одной темы на другую. Промывались косточки дебилам из «Дома-2», чебурашке-сербке, победившей на Евровидении… Они были в своем маленьком уютном мирке, отделенном невидимой стеной от всего прочего весьма неуютного мира.
Но стена оказалась непрочной…
«Стоп, граждане, предъявите документики!» прозвучал грубый солдафонский голос, который мог принадлежать только часовому правопорядка.
Перед друзьями красовался пузатый подполковник. В стоящем около тротуара микроавтобусе маялись от безделья и чесали свои кулаки прапорщики и сержанты, а чуть подальше мелькали каски ОМОНа.
«Марш несогласных? – ухмылялся убийственной улыбкой милиционер. – Или не слышали, что больше троих собираться запрещено?»
«Товарищ подполковник, - завилял несуществующим хвостом Ветродуев, - мы с женой провожаем нашего товарища… Моя супруга, кстати, тележурналистка Белла Зверева…»
«Была Зверева, да вся вышла!» – гаркнул держиморда и захохотал над своей «шуткой», а потом вернул документы и разрешил идти, предупредив, что лучше ходить все-таки по одному…
Нагасакин на миг представил миллионы часовых правопорядка, стоящих на его пути и после этого путешествовать расхотелось.
Но позитив был налицо – все остались здоровыми и  свободными.





ЭКСТРЕМИСТЫ
Виктор Нагасакин никогда не был сторонником крайних мер. Он много пил, но не спивался. Всегда мог бросить пить, но не бросал. Но сама жизнь швыряла его в пучину политической борьбы и связанного с этим экстремизма.
«Так жить нельзя! – решительно заявила Белла Зверева – местная ведущая тележурналистка, - после того, как был поднят очередной тост. – Если они хотят получить второй Кировский рынок – они его получат!»
Беллу очень возмутило, что для перевода денег даже за кредит, надо предъявлять паспорт и указывать свои паспортные данные.
«Это чо получается – скоро и в магазин без паспорта не пустят?» – Зверева начинала звереть, и было от чего. Ходили упорные слухи, распускаемые руководством телеканала о скором освобождении Беллы от занимаемых обязанностей.
Вся компания, собравшаяся на квартире у Нагасакина, бросилась успокаивать Звереву, но она была безнадежна в своем  пессимизме:
«Чем я теперь буду расплачиваться за кредиты? – вопрошала бывшая звезда провинциального телеэкрана. – У меня же все имущество опишут»
«И у меня опишут, - грустно поддержал разговор нагасакинский сосед по площадке с третьего этажа, - у всей площадки нашей опишут, мы все за квартиру больше года не платим…да и так по мелочи наберется разных долгов…».
Начали разбираться более детально и оказалось, что весь подъезд за исключением Нагасакина по уши в долгах. Все общество, собравшееся на лестничном пролете между пятым и четвертым этажом, с немым укором взирало на Нагасакина. Виктор почувствовал себя предателем. Надо было срочно реабилитироваться в глазах друзей.
«Да почему мы должны платить? – закричал он в сердцах. – Почему мы позволяет сосать нашу кровь?»
«Сосут, да еще как сосут!» - закивали присутствующие.
«Мы боярышник пьем, - выступила вперед тетя Тоня с первого этажа, - а они коньяки хлещут да черной икрой обжираются!»
«Мы должны организовать акцию протеста! -  решительно выкрикнул Виктор, сделав по-ленински правой ручкой. – Забаррикадируем входную дверь и не будем общаться с этими экономическими вампирами!»
«Правильно! – поддержал Ветродуев. – Затаимся – может и пронесет!»
«Нет! – отсек это предложение Нагасакин, - затаиваться мы не будем. На белых простынях мы напишем наш протест и наши требования и вывесим эти простыни на балконах. По телефонам передадим о нашей акции всем средствам массовой информации…»
«Это я возьму на себя! – подхватила инициативу Белла Зверева. – Они еще вспомнят обо мне! Мы им устроим Кировский рынок!»
«А теперь давайте складываться, - подобревшими глазами Нагасакин обвел всех присутствующих, - надо будет закупить боярышника и закуски. Акция может продлиться долго…»
Уже через час все близлежащие аптеки лишились запасов боярышника, досрочно выполнив квартальный план по его реализации. Еще через час была закрыта и завалена чем попало железная дверь в подъезд, еще через час на балконах появились простыни с повстанческими текстами.
«Нет антинародным преобразованиям!»
«Зурабов, уезжай из России и мути воду в своей Грузии!»
«Кровососы, мы вам ничего не должны!»
Выделялся стихотворный нагасакинский текст:
«Сосать у нас теперь не надо!
  Сосите у себя, ребята!»
После этого весь подъезд собрался в квартире Ветродуева и Зверевой. Белла назвала себя Пасионарией и для всех желающих объясняла:
«Пламенная я, а по-испански – это Пасионария».
Детей в подъезде ни у кого не было, что облегчало жизнь повстанцам. Самой пожилой была тетя Тоня, дающая сто очков вперед молодежи. Она постоянно требовала для себя штрафной порции боярышника. Запасы настойки таяли на глазах, но это никого не волновала. Все знали – у Нагасакина никогда не переводится хорошая водка, которую Виктор почему-то держит исключительно в трехлитровых банках. Только Ветродует знал об удивительной способности нагасакинского организма вырабатывать гидролизом водку…
Когда стемнело, начали хором петь хорошие советские песни. Один только раз вконец обалдевшая тетя Тоня затянула «Узелок развяжется, узелок завяжется…», но на нее цыкнули и дружно грянули «Вот кто-то с горочки спустился».
С улицы иногда звали Виктора его друзья и просились в компанию. Нагасакин был непрелонен.
«Ребята, - выступал он с балкона, - мы проводим серьезную политическую акцию. Человеческий балласт нам не нужен. Если хотите к нам присоединиться – добро пожаловать. Вступительный взнос -  три литра водки и хорошая закуска».
Приносящих вступительный взнос поднимали по веревке на балкон второго этажа.
Пятый подъезд гудел, тогда как остальные девять подъездов затихли в тишине, погрузившись во тьму    
Около мятежного подъезда крутился участковый со своими помощниками, но ничего пока не предпринимая.
Наутро менты начали штурм. Они взялись ломать дверь непокорного подъезда – ничего не вышло. Предпринималось несколько попыток залезть на балконы, но повстанцы сноровисто сбивали ментов лентяйками с мокрой мешковиной, зафиксированной в креплениях.
Мятежники держались из последних сил. Стараниями Нагасакина водка не кончалась, но закуски не хватало. Подъедались даже давно засохшие шоколадные конфеты и закрутки трехлетней давности.
«Надо держаться, друзья!» - поднимал дух своих соратников Нагасакин.
«Я есть хочу! – клацала зубами Зверева.
Коварная ментура устроилась под окнами подъезда и грызла куриные ножки, жевала бутерброды с колбасой и сыром. Менты лоснились и гостеприимно приглашали мятежников разделить с ними трапезу.
«Не верьте им! – предупреждал Нагасакин, истекая слюной. – Вас не накормят, а повяжут».
Подъезд тем временем отключили от электроснабжения, перекрыли воду, оставив только ненужный в летнее время газ.
В ответ Нагасакин на последней своей простыне крупно написал:
«Умрем, но не сдадимся!»
Дело принимало нешуточный оборот. Силовые методы были неприемлемы. Акция протеста приняла международную огласку. Многие защитники прав человека рвались в нагасакинскую компанию. Конечно, областные власти могли простить долги этих наглых отщепенцев, но это создавало прецедент. Примеру нагасакинцев могли последовать миллионы нищих граждан Федерастии.
Глубокой ночью, когда весь мятежный подъезд спал тревожным нетрезвым сном, в нагасакинской квартире зазвонил телефон.
«Вы могли бы спуститься?» - прозвучало в трубке.
«А вы можете гарантировать неприкосновенность?» - задал риторический вопрос Виктор.
«Я готов вести продуктивный диалог», - не очень приветливо доложил неизвестный собеседник.
«Наши требования вам известны. Мне остается только выслушать вас!» - Нагасакин был нетрезв, но сохранил холодную голову, способную к сложным логическим построениям.
«Как так получилось, что вы связались с экстремистами?» - прозвучал неожиданный вопрос.
Нагасакину хотелось резко ответить: «Сами вы экстремисты, раз довели людей до такой жизни реформами вашими», но сдержался и вполне вежливо спросил:
«Каковы ваши предложения?»
«Мы передаем деньги на уплату всех ваших долгов, а вы обязуетесь сохранить это в тайне».
«Хорошо, - загорелся Нагасакин, - миллион рублей на каждую квартиру и еще – Белла Зверева должна работать на телестудии!»
«Спускайте с балкона сумку», - пророкотал телефонный собеседник и прервал разговор.
 

.
МАВРОДИ
Виктор Нагасакин к МММ относился с симпатией. Когда эта пирамидальная организация появилась в его родном городе, Виктор вложил 10 миллионов и, выждав несколько котировок, получил 15 миллионов рублей. Восторга особого это не вызвало, но было приятно…
К деньгам Нагасакин относился спокойно. Он несколько раз бывал богат, так богат, что в родном городе становилось тесно. Тогда он вылетал в одну из федерасных  столиц, снимал квартиру в центре – или на Горького, или на Невском и целыми днями просиживал в каком-нибудь японском ресторане. Больше всего он предпочитал проводить время в “Хокайдо”. Обслуживающий персонал должен был обращался к Виктору исключительно “Сегун”.
“Сегун, - кланяясь робко обращалась к нему официантка-гейша, наряженная в фурисодэ, - акульи плавники готовы.Прикажете нести?”
“А ты кым? – отвечал вопросом Виктор, - Ты казашка ведь?”
“Я из Киргизии. Зовут меня Гульнара. Я работала у Аскара Акаева и сбежала вместе с ним сюда. Но здесь я ему оказалась ненужной. Вот и работаю гейшей под псевдонимом Асука…”
Директор ресторана, шеф-повар и достойные посетители обращались к Виктору исключительно “Нагасака-сан”
В ресторане Виктор не только ел и пил, но порой и знакомился с хорошими женщинами. Нагасакин при всем своем богатом жизненном опыте оставался очень застенчивым человеком. Он не мог просто так подойти к женщине и сказать:
“Вы мне нравитесь, давайте познакомимся “.
А вот если он видел приятную ему женщину в японском ресторане, достаточно было попросить принести ему бумагу, тушь и кисточку и набросать три строчки хокку:
  Я думал, что красивых много,
  Но вас увидев,
  Понял, как ошибся.
После чего, попросив прислугу передать записку даме, ему оставалось спокойно ждать развития событий, потягивая сакэ, закусывая его сладкими молодыми побегами бамбука…
В этот раз ресторан был почти пуст. Где-то за перегородками умелые пальцы перебирали струны самисана, напевая слова старой татарской песни:
«Мин син яратам…»
В другом конце ресторана два припозднившихся посетителя выясняли отношения и вызывали друг друга на дуэль на нунчаках или катанах. Но дуэль была делом будущего, а в настоящем один из спорящих ревел:
«Я тебе, тля, рыло разворочу!»
Все это не выводило Нагасакина из состояния легкой грусти. Деньги кончались, и вскоре приходилось возвращаться в родной город и пить исключительно настойку боярышника…
Нет, за ресторан Виктору было чем расплатиться, хватит и на щедрые чаевые, хватит и на приятный перелет домой. Но это был финал. Когда еще судьба снизойдет к Виктору очередным гешефтом?
Нагасакин попросил принести рисовой бумаги, кисточку и тушь. Не задумываясь, он набросал:
Веселие идет на убыль.
Грусть – это осень.
Будет ли весна?
«Можно мне выпить за вас?» - спросил кто-то справа от Виктора. Он оглянулся и увидел очкастого человечка с длинными волосами, редеющими на макушке
«Я буду только рад, - улыбнулся Нагасакин улыбкой человека, идущего на казнь, - я поддержу ваш тост и подниму следующий за вас и за знамена вашего рода».
«Мавроди-сан», - не вставая, поклонился человечек.
Нагасакин сразу узнал основателя МММ, но из воспитанности не подал вида.
«Нагасака-сан», - в свою очередь представился он.
«Вы – поэт?» – спросил Мавроди.
«Настоящий поэт никогда не назовет себя поэтом», - тактично ответил Виктор.
Собеседники выпили, перед этим поклонившись друг другу. Каждый чем-то закусил.
«Но вы пишите стихи?» – спросил очкастый финансист, промакнув свои сочные губы салфеткой.
«Да», - ответил Виктор, наливая в чашечку сакэ.
«Можно я прочитаю вам свои?» – спросил Мавроди и стремительно начал наливать сакэ в свою чашечку, чтобы не замечать презрительной ухмылки, если она, не дай Господи, будет.
«Конечно! – почти вскричал Виктор. Он заметил все манипуляции Мавроди и понял, что это человек только внешне самоуверенный, но внутри – мятущийся и сомневающийся в каждом своем слове и поступке. – Садитесь за мой столик, чтобы нам не приходилось все время крутить головами…»
Гейши-официантки быстро оформили перемещение.
«Сергей, - усевшись, протянул руку Мавроди, - да вы, вероятно, меня уже узнали…»
«Виктор, - пожал протянутую руку Нагасакин, -  я узнал в вас бывшего финансового гения, но теперь мне интересно – какой вы поэт…»
Они уже начали разливать сакэ, когда Мавроди неожиданно позвал официантку:
«Будьте добры, принесите нам водки – лучшую из тех, что есть у вас… И еще огурцов и два граненных стакана…»
Мавроди разлил бутылку на два стакана, взял свой и кивнул Нагасакину на второй.
Они выпили и с хрустом откусили от огурцов.
«Это стихотворение я написал в тюрьме, - тихо сказал Мавроди, - слушайте…»

УПРАЖНЕНИЕ
Все это до предела ясно.
Я убеждался  много раз. 
Есть три события  прекрасных:
Любовь, эрекция, оргазм.

Я юным был давным-давно,
Но не забыл, как в первый раз
Реальность стала сладким сном:
Любовь, эрекция, оргазм.

Я старым стал, как мало крови!
Я мог бы впасть совсем в маразм…
Меня спасали эти трое:
Любовь, эрекция, оргазм.

«Давай еще водки», - только и смог сказать Нагасакин.
Они опять выпили.
«Здорово, - улыбнулся Нагасакин,  - и твоя МММ – это тоже здорово. Ты людям дал шанс. Богатым мог стать любой… Вот это и не понравилось федерастам… Вот поэтому тебя и закрыли…»
В зал вышли несколько гейш-официанток. Они играли на флейтах сякухати, грациозно кружась и тактично постукивая деревянными шлепками.
«Слушай, - Сергей под действием водки стал решительным, - а ты на мне много потерял?»
«Наоборот, - улыбнулся Нагасакин, - я заработал на МММ пять миллионов старыми… А после того, как всё прикрыли, у меня осталось три зеленых билета с твоим портретом…»
«Я покупаю их у тебя за три миллиона!» – взмахнул руками Мавроди.
Нагасакин только покачал головой.
«Ты чего? – обиделся Мавроди. – Ворованного брать не хочешь?»
«Просто эти билеты столько не стоят», - уперто произнес Нагасакин.
«Тогда так: давай эти три миллиона пропьем и проедим здесь!»
Нагасакин улыбнулся и кивнул….
Это было повторением римских пиров. Друзья ели и пили в лошадиных дозах, совершенно не беспокоясь о последствиях. Но в определенные моменты гейши приносили на серебряных тарелочках по одной таблетке рвотного и, поддерживая друзей хрупкими, но сильными плечиками, вели в комнату отдыха, где Нагасакин  и Мавроди расставались с содержимым желудков, после чего пиршество продолжалось с новой силой.
Начало светать. Официантки заснули, никто не принес в должный момент рвотного и Мавроди пошел в разнос.
«Я учреждаю новое акционерное общество «ЛЭО»! – вопил он, размахивая бутылочкой из-под сакэ. – Демографические и экономические проблемы будут решены в течение пяти лет! Любовь-эрекция-оргазм!» – скандировал финансовый гений.
Нагасакин пьяно завалился на бок, но присек собственные упаднические настроения и начал декламировать:
На свете нет таких проблем,
Чтоб нам свернуть налево.
Мы возрождаем МММ.
Он будет зваться ЛЭО!
«В каком банке твой счет?» – внезапно протрезвел Мавроди, доставая карманный ноутбук.
Нагасакин механически ответил и отключился…
Он  очнулся в своем люксе, куда его и доставили по хорошо оплачиваемой договоренности служащие японского ресторана.
С похоронным настроением Виктор привел себя в порядок и направился к гостиничному банкомату, чтобы снять остаток денег для полного расчета и отъезда.
Но остаток оказался на пять миллионов больше, чем предполагалось.

        РОДИНА
Виктор Нагасакин являл собой пример патриотизма. Когда надо было, он был советским человеком, когда Родина сменилась – он без возражений стал россиянином. В минуты духовного подъема, когда внутри отдавал организму свою энергию литр водки, Нагасакин голосом Кобзона мог затянуть: «Ро-ди-на!» и падал, не в силах преодолеть восторга.
Но однажды, когда Виктор был совершенно трезв, Родина явилась ему наяву в виде сияющего шара двухметрового диаметра. У поверхности мелькали лица президентов, министров, депутатов, генералов и губернаторов, а внутри не гасли праздничные фейерверки и салюты…
 «Беспокоишь ты меня, Витя, - с места в карьер начала Родина, - скептицизмом ты весь пропитался и боярышником…»
«Афганистан, значит, уже не считается, а ударный труд на заводе железобетонных изделий тоже не в счет? – обиделся Нагасакин.
В шаре заклубилось угрожающе-багровым.
 «А ты думал! – у Родины появились базарные интонации. – В Афгане ты выполнял интернациональный долг, а за пахоту на заводе тебе платили неплохо!»
«Изменником никогда не был, интересов твоих никогда не предавал…» – отчитывался Нагасакин.
«А ты на БАМе ишачил?! – раздулась до потолка Родина и продолжала увеличиваться теперь вширь, оттесняя Нагасакина к стене. – А это еще так – цветочки! Я тебе щас подвиг покажу – обделаешься!»
Родина раздулась  еще, прижав Виктора к стене, а потом вытолкнула, но не из комнаты, а как потом оказалось, из времени…
…Узкоколейка шла через лес. Позади тянулось готовое полотно, почти незаметное под ранним снегом. Впереди тоже лежал снег, но под ним ничего еще не было. Посредине несколько десятков парней и девчат махали кирками, лопатами и еще каким-то инструментом, укладывая в мерзлый грунт шпалы и приколачивая к этим шпалам рельсы.
«Даешь!» - подбадривали они друг  друга.
Нагасакин видел все это как бы со стороны, но в то же время ощущал и свое присутствие среди работающих. Он был худеньких пареньком в потрепанной шинельке, рваных ботинках и выгоревшей буденовке с опущенными ушами.
Полотно нужно было позарез, чтобы привезти в город заготовленные еще летом дрова.
Неожиданно к работающим откуда-то из просеки выскочил шикарный и большой губкомовский автомобиль, сверкающий никелем и лаком. Автомобиль залихватски развернулся, резко остановился и из его кожаной внутренности вышли двое, похожих на рыцарей, зашитых с ног до головы в кожаные доспехи.
«Привет, герои!» – сыто рявкнул тот, кто постарше. Второй - чернявый в это время цепкими глазками рассматривали работающих, пристальнее всего всматриваясь в девичьи лица и фигурки.
«А вон та, в шинельке – ничего», - шепнул чернявый кожаный своему старшему коллеге.
Ответом был одобрительный кивок. Они вместе подошли к девчонке.
«Пошли, - сказал чернявый, - надо обсудить текущий момент!».
Они вдвоем скрылись внутри автомобиля, откуда сразу же выскочил водитель.
Старший кожаный тем временем завел митинг об империалистическом окружении и полной самоотдаче каждого жителя Коммунарии.
«Все свои силы, всего себя надо отдать для полной победы!» - вещал опытный оратор.
Его прервал отчаянный визг, и из машины выскочила девчонка в распахнутой шинели, старясь одернуть юбку, чтобы прикрыть красивые ноги в затрапезных чулочках.
С криком: «Ах ты, контра!», - вслед за девчонкой из авто вывалился кожаный чернявый. В два прыжка догнав девчонку, он повалил ее на землю и начал пинать ногами.
Паренек в буденовке неожиданно выхватил откуда-то из под своего рванья маузер.
«А ну – отойди от нее! – рявкнул он. – Если Тоня в чем-то виновата, мы разберем ее на общем комсомольском собрании. Только, мне кажется, не ее надо разбирать! Ты уже давно…»
Докончить он не успел. За спиной паренька раздался выстрел, и он рухнул в снег лицом вниз. Вокруг головы в пробитой пулей буденовке медленно расплывалось багровое пятно.
Нагасакин не почувствовал боли, но стал видеть все происходящее только со стороны.
«Всем построиться! – рявкнул старший, не убирая револьвера, из которого только что уложил паренька. – Сдать имеющееся оружие! А вы, орлы, - он обратился к чернявому и водителю, - обыщите всех. Если у кого найдется хоть перочинный ножик – расстреляем, как вот этого пособника контры!»
«Да это же Пашка! – крикнул кто-то из толпы. – Он не контра, он в Первой Конармии воевал с беляками!»
«Значит, отвоевался, - хмыкнул старший, - товарищ Островский, дай сюда маузер этого обконтрившегося конармейца».
Чернявый кожаный подошел к трупу паренька, поднял маузер и, стряхнув с него снег, прочитал:
«Павлу Корчагину за революционный героизм в боях с белогвардейскими бандами. Комдив С.Буденный».
«Понятно, - ухмыльнулся старший. Он на мгновение задумался, рассматривая неровный строй героев трудового фронта, потом резко отдал распоряжение своим подчиненным, - девку закройте в машине, увезем на допрос, а сами возвращайтесь сюда».
Приказ был выполнен. Перед строем растерянных парней и девчат стояли трое черных существ, сжимающих оружие.
«Огонь!» – скомандовал старший.
Потом все трое вдоволь попользовались Тоней, после чего, вытащив из машины, прикончили выстрелом в затылок.
«Ишь, как бандиты разгулялись! – с удовлетворением рассматривая поле боя, подвел черту старший, - вот и работа чекистам – пусть потрясут деревеньки в округе… А тебе, Николай, - он повернулся к чернявому, надо будет формировать новый отряд комсомольцев-добровольцев для строительства узкоколейки…»
Нагасакин не заметил, как опять оказался в своей комнате. Родина успокоилась и опять представляла собой двухметровый шар с министрами и президентами на фоне фейерверков.
«Видел, как ребята трудятся? – вальяжно поинтересовалась она, наливаясь розовым. – Вот это подвиг, так подвиг! Разутые-раздетые, не жравши, а результаты налицо!»
«Так их же…» - вконец растерялся Виктор.
«Про них книги написали! – восторгалась Родина. – Вот на кого надо равняться… А тебе даже кровь сдать жалко!»
«Да, я, - смутился Нагасакин, - всегда, пожалуйста, хоть завтра!»
«Вот завтра иди и сдай, - довольно заурчала Родина, - а я тебя…»
Родина так и не успела сказать, что она сделает с Нагасакиным. Окна и двери распахнулись, в комнату ворвался вихрь, шар с жалким хлопком лопнул, оставив после себя только смрад и какие-то ошметки, но все это мгновенно исчезло за окном и, выглянув в него, Нагасакин увидел настоящую Родину.
Великая и жалкая стояла Она перед ним. Захотелось смеяться и плакать.
«Витенька, - услышал Нагасакин внутри себя, - не верь этой химере. Я не хочу ваших страданий, крови и смерти».
«А почему же ты нас этим только и радуешь?» - вырвалось у Нагасакина.
«Да потому что глупая я!» - крикнула Родина и разрыдалась дождем.
Виктору стало так жалко ее, что захотелось выпить. Но на этот момент в квартире из напитков присутствовала только водопроводная вода.
Нагасакину стало жалко и себя, а от этого выпить захотелось еще больше.
Дождь за окном неожиданно перестал. Родина исчезла. Перед глазами Нагасакина на противоположной стороне улицы привычно красовалась облупленная крупнопанельная пятиэтажка с опорным пунктом милиции.
Нагасакин покачал головой, закрыл окно, а, повернувшись, так и ахнул. На столе стояла упаковка настойки боярышника. На упаковке красовалась надпись: «Родина помнит тебя».






  ГРАБИТЕЛИ
Виктор Нагасакин не любил насилия вообще, а насилие над собой считал недопустимым. Жажда, которой постоянно страдал Виктор, тоже представляла собой насилие.  С этим приходилось бороться всеми доступными методами.
В это утро жажда была особенно мучительной. Не помог ни крепкий чай, ни энергичная физзарядка с элементами йоги и тайцзицуань.
Тогда Виктор решил идти в местное отделение Роснаколбанка, где работала его старая знакомая Ниночка, в исключительных случаях ссуживающая Нагасакину сотню-другую.
Он зашел в операционный зал и направился к Ниночке, разговаривающей с лысоватым полным клиентом. Но поговорить в этот раз старым знакомым не удалось.
«Все на пол!» – заорали потрясая пистолетами трое неизвестно откуда взявшихся типов в шапочках с прорезями для глаз.
Все присутствующие, включая охранников, послушно легли вниз лицом, один Нагасакин прилег на спину.
«Ты чего? – склонился над ним один из грабителей. – На животе надо лежать».
«Я на животе возбуждаюсь», - смущенно улыбнулся Нагасакин.
«Ну, лежи, как лежишь», - заржал грабитель.
Но вскоре бандитам стало не до смеха – ни в кассе, ни в хранилище не оказалось ни копейки.
«Нам давно зарплату не платят!», - жаловались служащие банка.
«Управляющий новую шмару завёл, - наябедничала Ниночка, - все деньги на её капризы идут…»
«Ну, тогда мы пошли…» - развели руками, ещё сжимающими пистолеты, неудачливые грабители.
«Как же так? – вскочил на ноги Нагасакин. – Уходите с пустыми руками?»
Грабители молча пожали плечами и направились к выходу.
«Нет, так дело не пойдет, - Нагасакин преградил им путь. – Берите всех нас в заложники и требуйте выкуп».
«Ага, - хмыкнули грабители, - и траванут нас всех как в «Норд-осте».
«Во-первых, мы не в Москве, а во-вторых, если всё сделать по-умному, никто никого не отравит», - улыбнулся Нагасакин. Затем он пригласил весь персонал банка в операционный зал.
«Мы можем воспользоваться этим нападением, как счастливой случайностью! – провозгласил он, забравшись на стул. – Первым делом надо закрыть и забаррикадировать двери. Вам, - он кивнул грабителям, - надо снять маски и выбросить свои пластмассовые пистолеты».
Незадачливые грабители сняли маски, продемонстрировав всем свои молодые смущенные лица.
«А как вы узнали?» - не удержался от вопроса один из них.
«Я, сынок, - покровительственно улыбнулся Нагасакин, - почти полтора года воевал в Афганистане».
«Девушки, - обратился он к банковским служащим, - садитесь на телефоны и обзванивайте посольства США, Англии, Франции, Германии. Сообщите, что в банке проходит акция протеста против задержки зарплаты и обмана вкладчиков, намекните, что менты готовят штурм, потом это же сообщите телевизионщикам и газетчикам и только после этого с сотового позвоните в нашу ментовку и заплаканным голосом сообщите, что персонал и клиенты банка взяты в заложники вооруженными негодяями, требующими выкуп, несколько ящиков водки, закуски и пассажирский вертолет на крышу банка… - Нагасакин на мгновение задумался, - После этого позвоните хозяину банка и передайте требование террористов, захвативших и заминировавших банк, - три ящика водки, приличной закуски, несколько упаковок пива. Предупредите всех о недопустимости каких-либо насильственных действий».
Первыми у банка оказались правоохранители. Они пытались открыть двери, заглядывали в окна, истошно кричали в мегафоны, старались наладить переговоры. Они были дерзкими и угрожали штурмом. Но потом поутихли – вероятно, после звонков из столицы.
Через три часа начали прибывать телевизионщики центральных телеканалов.
Под прицелами телекамер и милицейских пистолетов к банку подрулил автобус. Из него выгрузили ящики с водкой, коробки с пивом и едой.
Нагасакин с банковскими охранниками сноровисто занесли все внутрь, где началась подготовка к застолью. Женщины делали бутерброды, мужчины выносили из служебных помещений столы и стулья, из кабинета управляющего вынесли телевизор. В новостях одних каналов говорилось о захвате банка террористами, в других об акции протеста. Глаза телекорреспондентов излучали растерянность и недоумение.
В банке трезвонили все телефоны, но Нагасакин распорядился не снимать трубки.
«Пусть немного помучаются, - говорил он, выпив водки и выбирая чем бы закусить, - неизвестность это сейчас самое страшное для них».
В операционном зале тем временем шло веселье. Включили музыку. Начали кружить в танце пары. Управляющий от расстройства потерял контроль над собой и отключился, выпив всего одну бутылку «Путинки». Его отнесли в кабинет, где трезвонили телефоны. Нагасакин, руководящий переносом тела, снял одну из трубок и ровным голосом произнес: «Мы требуем прямой линии с Владимиром Владимировичем Путиным», - после чего незамедлительно повесил трубку.
Все телефоны мгновенно замолчали.
На улице перед банком несчастные милиционеры, давно спрятавшие свои пистолеты, были готовы упасть на колени – их как раз показывали по «Евроньюс» в режиме реального времени.
Опять начали звонить телефоны, но Нагасакин не поднимал трубку, все присутствующие в банке признали в нем своего лидера, что еще усилилось после отключки управляющего.
За окном милиционеры подняли над головами плакат: «С вами хочет говорить губернатор!»
После этого все телефоны стихли, звонил только один.
«Я вас слушаю», - сказал металлическим голосом Нагасакин.
«Что у вас там происходит? – послышался довольно интеллигентный голос. – У меня волосы дыбом стоят. Зачем вам говорить с Владимиром Владимировичем? Мы все можем решить сами…».
«Мы проводим мирную акцию протеста. Здесь в банке только служащие и клиенты, возмущенные коррупцией и беззаконием, - Нагасакин просто задыхался от негодования, - нам нечем кормить детей, а вы на нас бросили своих костоломов!».
«Но была информация о захвате заложников…»
«Да, это было бы удобно для вас, но истина не всегда нравится тем, кто пытается бороться с ней…», - Нагасакин, произнеся весь этот бред, даже немного загордился собой.
«Хорошо, пишите свои требования, - прошелестело в трубке, - нам совсем не нужна подобная известность…»

 


РОССИЙСКАЯ МОЛОДЕЖЬ
Детство и юность Виктора Нагасакина прошли на городских окраинах. Он проделал весь путь становления личности от первой затяжки и первого глотка алкогольного суррогата до поцелуя на рассвете.
Но годы брали своё. Виктор повзрослел и начал недопонимать современную молодежь.  Не будучи отцом, он тем не менее стал участником вечного конфликта отцов и детей. Не считая себя резонёром, он находил кучу странностей у молодых людей современной Федерастии.
Виктор любил посещать супермаркеты, только сравнительно недавно появившиеся в его родном городе. В них все радовало взор – и яркое освещение, и температура, контрастирующая с уличной, и изобилие товаров, и на редкость вежливые продавцы. Нагасакину нравилось медленно передвигаться по торговой площади, с удовольствием прислушиваясь к разговорам и рассуждениям покупателей и менеджеров-продавцов.
«Ну, ты чо – пошла, да ты? – спрашивает молодой менеджер-продавец у своей юной коллеги. – И чо – не вернешься, да ты?»
Отвлекшись от любовного созерцания разнокалиберной водочной продукции, Нагасакин чуть позже слышал, как этот же продавец, но совершенно другими интонациями объясняет  потенциальным покупателям:
«Технические достоинства этой модели неоспоримы, но обратите внимание на общий дизайн, а какое эстетическое наслаждение доставляет цветовая гамма корпуса…»
Разговор шел о всего лишь небольшом пылесосе.
Нагасакин заинтересовался неординарным пареньком. Юный менеджер после разговора с покупателями устало подошел к группе таких же юных менеджеров.
«Козлы-б…, у меня язык распух-е…, а они говорят: подумаем, а чо думать-е…?» - он трагически потряс причёской, закрывающей всю левую половину лица, и двинулся с обходом по своей территории.
«Ну чо – девчонки, - обратил он внимание на двух девиц, зашедших в магазин только для того, чтобы насладиться кондиционной прохладой, - Чо – у пылесосов учитесь? Вот этот здорово сосёт-е… А этот послабее, но с музыкой… Ну чо? Через час я свободен. Может-е… замутим чего-нибудь?»
Дальше Нагасакин слушать не стал – это была интимная сфера, проявлять интерес к которой он считал нетактичным.
Виктора поражала та серьезность, с которой молодые люди могли подолгу стоять на одном месте, лениво переговариваясь о каких-то непонятных компьютерных проблемах, куря и устало сплёвывая жиденькой слюной себе под ноги, иногда попадая на острые, загнутые вверх концы своих туфель. Настоявшись на месте, ребята шли к памятнику Кирова и садились, прижавшись спинами к черному пьедесталу. Нагасакин жалел их – ребятам нечем заняться. Он сожалел, что молодежь почему-то делится на «наших» и на всех остальных, которые, естественно, должны считаться «ненашими». Он мечтал, разбогатев, хоть что-нибудь сделать для молодой смены России.
Ему повезло. Однажды весной, копая червей в парке бывшего дома культуры РТЗ, Виктор наткнулся лопатой на металл, оказавшийся крышкой сундучка, изъеденного ржавчиной, но достаточно еще крепкого, чтобы надежно держать в своей внутренности несколько пудов золотых монет царской чеканки.
Отпраздновав с самыми близкими друзьями находку в арендованном спортивном комплексе, Нагасакин приступил к давно задуманному: к организации ретро-дискотеки.
Виктор купил здание бывшего клуба имени Анастаса Микояна и взялся за дело.
Через месяц состоялось открытие ретро-дискотеки «Болдинская ночь».
Помещение оформили в помпезном стиле начала 60-х. Над эстрадой, где готовился исполнять танцевальные мелодии и песни ВИА «Октябрь», красовался транспарант «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме». Со стен смотрели портреты передовиков производства вперемежку с руководителями партии и правительства.
Открыла мероприятие известная местная поэтесса, писательница и краевед госпожа Разносова.
«Друзья! – заявила она со сцены. – Вам всем известно, что один из самым плодовитых периодов творчества Александра Сергеевича Пушкина приходится на Болдинскую осень. Так вот, в эту осень 1830 года светоч российской поэзии творил не в Нижегородской губернии, а в нашем родном городе – в районе Болды! Поздравляю вас всех, ребята, и желаю приятно провести вечер. Читайте Пушкина!»
Зал отреагировал:
«Прикол!» - «Классно!» - «Никогда бы не подумал!» - неслось из разных концов зала.
После этого инициативу подхватила Белла Зверева, взятая Нагасакиным ведущим жокеем дискотеки за пронзительный голос и запоминающиеся резкие черты лица.
«Надеюсь, что этот наш первый вечер не будет последним! – закричала Белла в по-советски фонящий микрофон. – Хочу вас обрадовать: в конце этого месяца у нас буду «Звери»! А пока танцуйте под «Октябрь»! Зажигай!»
«Вау! – разнесло по залу, хотя многие, прочувствовав интерьер, восклицали и по-русски: «Ништяк!»
«Октябрь» исполнил зажигательное «По переулкам бродит лето, солнце льётся прямо крыш…», а потом без предупреждения затянул глуховое «Джюри-фюри-о-лури…»
В буфете продавался только лимонад и печенье, но можно было приобрести и качественный самогон. Бутылочки с этой искрящейся жидкостью таились в карманах халатов бабушек-уборщиц, старательно подметающих для вида в разных углах танцевального зала.
Пили в туалетах, плача от хлорки, шипящей в солидных унитазах.
В перерывах между танцами устраивались конкурсы.
Особенно понравился всем конкурс  «Быстрее и выше».
На сцене на ниточках подвесили несколько шоколадных вафель. Высокие ребята, чтобы достать, вставали на цыпочки, маленькие –  подпрыгивали. Побеждал тот, кто первым съедал свою вафлю. Призер получал целую пачку этого лакомства.
Самогон давал знать о себе и первым делом ударил в ноги. Весь зал присел на корточки и под руководством Беллы Зверевой начал хором петь советские песни. Белла и сама плохо знала слова и поэтому заглядывала сверху на планшеты, которые держала перед собой. Читать вверх ногами было трудно. Белла выворачивала голову и в какой-то момент потеряла равновесие и упала со сцены в зал. Её поймали и поставили на место.
«Не слышны в саду даже шорохи…», - запел зал со слезами умиления.
Нагасакин, опрокинув очередную бутылочку самогона, неожиданно узнал в одном из пареньков, сидящих на корточках перед сценой продавца-менеджера пылесосов. Паренек, задрав голову к планшету со словами, старательно пел неплохим тенором. Лицо у него было открытое и хорошее, потому что его волосы, закрывающее раньше пол-лица, теперь были аккуратно зачесаны назад.

ГОРОД
Виктор Нагасакин любил свой родной город. И это не было идиомой.
Город был для Виктора живым существом, коралловым атоллом на суше, построенным и продолжающим строиться сухопутными моллюсками – людьми.
Виктор всё свое свободное время проводил в изучении города. Он вглядывался в фасады домов, отмечая самые незначительные детали. Он заходил во дворы, поднимался по лестницам. У него было много друзей и он бывал у них в гостях, распивая вино, водку или целебную настойку боярышника.
Нет, Виктор не был снобом, ограничивающим свой интерес только кремлёвским ансамблем и десятком-другим роскошных домов и храмов. Его интересовали и бедные дома Селения и Болды, Криуши и Эллинга…
Однажды он бродил за вокзалом по поселку, носящему экзотическое имя «Шанхай». Шёл по хорошо утоптанной земле и неожиданно оказался на крыше саманки – дома-мазанки. Внизу под ногами он увидел играющих детей, а маленькая собачонка, задрав голову, без зла облаяла его…
Нагасакин испытывал почти физическую боль, когда сносились дома и целые районы. Не стало Кузнецов, сжимался смертельный круг новостроек вокруг Селений, прижимался новыми домами к Волге Эллинг…
Когда из старого дома выселяли жильцов, Виктор старался попрощаться с обреченным на снос домом. Он проходил по застывшим коридорам, заходил в комнаты, где когда-то кипела жизнь, страсти, радость и горе, достаток и нищета…
Виктор не был сторонним наблюдателем. Он был губкой, которая жаждала воды впечатлений…
Однажды один из друзей попросил Виктора помочь с похоронами соседки – одинокой старушки.
Виктор вошёл в каморку, где на железной кровати лежал покойная – высохшая старушка. На столике, покрытым затёртой клеёнкой лежало официальное письмо, в котором гражданке Корниловой угрожали судом за неуплату коммунальных платежей. Гражданка Корнилова умерла злостной неплательщицей…
Но больше его тянуло к живым. Виктору всегда хотелось праздника. Ему нравилось сидеть среди друзей и подруг, наливать в бокалы вино, слушать музыку, анекдоты, одной рукой подносить наполненный бокал к своим губам, а другой обнимать нежное создание, прижимающееся к нему…
Нагасакин любил женщин и, может быть, поэтому считал женщиной и свой город, ежедневно признаваясь этой женщине в любви…
Виктор сидел на лавочке, перебирая в уме всех своих друзей, к кому можно было бы зайти промочить пересохшее горло, когда появилась она.
Если бы в этот момент произошло преступление, а у Виктора Нагасакина потребовали дать словесный портрет незнакомки, он  смог бы сказать только одно:
«Она прекрасна!»
Женщина поравнялась с лавочкой, на которой не сидел, а застыл Нагасакин, и улыбнулась, встретившись с ним глазами.
Она о чём-то спросила, он что-то ответил ей. Но слова не имели никакого значения. Если бы даже она попросила почесать ей спину, Нагасакин не отшатнулся бы в негодовании, а бросился исполнять её  желание.
Потом они сидели на лавочке, и Нагасакин рассказывал о себе. Ему хотелось произвести хорошее впечатление. Он рассказывал о своих увлечениях и друзьях, об учёбе и работе, он рассказал даже про армию и Афганистан, хотя не любил об этом рассказывать… Ему хотелось спросить, как её зовут, но боялся задать этот вопрос. А вдруг она бы оказалась Валей или Ниной?
«Ты хороший», - сказала она и пожала руку Виктора, почему-то оказавшуюся в её руке. От этого прикосновения его словно ударило током. Но это был не разряд электрошокера на тёмной безлюдной улице, это был укол наслаждения, доза наркотика, ещё не придуманного человечеством…
По сложившейся традиции Нагасакин должен был вести женщину в ресторан, кафе, закусочную, в самом худшем варианте - в кинотеатр, а уже потом скромно пригласить домой на чашечку чая, но у Виктора не было даже чая. Не угощать же прекрасную незнакомку водкой, которую методом гидролиза вырабатывает его собственный организм…
Прочувствовав до конца весь трагизм собственного положения, Нагасакин замолчал. Но пауза не продолжалась слишком долго.
«Пойдём куда-нибудь?» - спросила она.
Нагасакин в ответ только выразительно посмотрел ей в глаза.
«Пойдём, - она встала со скамейки и потянула Виктора за собой, - не думай ни о чём…»
Они не прошли, а пролетели мимо Лебединого озера, в котором меланхолично плавали грустные птицы с подрезанными крыльями, мимо иранского консульства с одуревшими от безделья милиционерами у главного входа, мимо активно действующего фонтана с претензиями на роскошь, мимо зачуханных стен кремля, мимо милицейского «грибка», мимо министерства образования, образовавшегося из простого облоно, мимо Дома быта…
Они свернули налево на улицу Яши Свердлова и через мгновение оказались у входа в ресторан.
Нагасакин был здесь не раз ещё в советские времена. Помещение поражало несоветской солидностью и советской безнадежностью.
Совсем недавно Нагасакин проходил мимо громадных окон ресторана. Это было похоже на  черно-белую фотографию продвинутого фотографа. В пустом темном зале сидели два приезжих аварских паренька из солнечного Дагестана. Они с грустью рассматривали два шашлыка из свинины и бутылку фальсифицированного коньяка, которые им только что подали. В стороне виднелся силуэт официантки,  с интересом наблюдаюшей, что будет дальше…
На этот раз было совсем не так. Из широко открытых дверей на Виктора и прекрасную незнакомку хлынул бешеный поток света и музыки, кажется, Глюка. Навстречу выскочил метрдотель, стайка суетливо-деловитых официанток. Они буквально подхватили гостей и отнесли к столику, на котором было уже и горячее жаркое и холодная водка, закуски, породистые бутылки вина…
Нагасакин никогда так вкусно не ел и не пил, хотя и не смаковал. Всё внимание его было приковано к спутнице. Она была проста и скромна. Это была королевская простота и скромность. Вокруг их столика крутился весь персонал ресторана, пытаясь хоть как-нибудь угодить спутнице Нагасакина.
«Может быть, - подумалось Виктору, - эта сестра губернатора нашей области?»
Но мысль показалась глупой. Перед родственницей губернатора никто бы так распинаться не стал.
«Подать сладкого?» - подскочил к столику метрдотель.
«Нет, - ответил незнакомка, - нам пора идти.  Уже стемнело», - она кивнула на окна, за которыми ничего не было видно, а только отражалась ресторанная жизнь.
Они встали и пошли к выходу, и никто не кричал: «А кто будет платить?»
«Она – директор ресторана», - от этой мысли всё внутри Нагасакина похолодело, но он понял что это не так.
«Мы всегда вам будем рады!» - прокричал метрдотель. Вряд ли он бы так обращался к своей директрисе.
«К тебе домой?» - безо всякой рисовки спросила она, и Нагасакину хватило сил только кивнуть в ответ…
Они словно превратились в птиц…
«Мне пора», - шепнула она.
«Нет, нет», - говорил Нагасакин. Он был одновременно и в восторге, и в ужасе. Когда он обнимал её тело и видел совсем близко её лицо, то казалось, что обнимает сразу тысячи женских тел и видит тысячи лиц – молодых и старых, прекрасных и изуродованных старостью и болезнями.
Но она уже стояла у дверей, готовая уйти.
«Как я найду тебя, как тебя зовут?» - вскричал Нагасакин. Он вскочил с дивана и подбежал к ней. Она была одета, а он обнажён, как натурщик с солидным стажем. Виктор почувствовал себя перед этой женщиной маленьким, в чём-то провинившимся мальчиком.
Она нежно погладила его по голове и ушла.
«Меня зовут Астрахань. Я всегда с тобой», - сказала она на прощание.
                СЛИВКИ ОБЩЕСТВА
Виктора Нагасакина всегда тянуло ко всему возвышенному, прекрасному, хорошему. В советское время он старался покупать вино с красивыми этикетками, интересовался поэзией, нарывался на разговоры с умными людьми.
В советском обществе было всего два класса – рабочие и колхозники, интеллигенция была всего лишь прослойкой.
Нагасакин был рабочим завода ЖБХИ и гордился этим.
«Труд превратил обезьяну в человека», - любил он повторять чьё-то мудрое изречение.
Исходя из всего этого, Нагасакин считал, что он находится на вершине социальной лестницы и является представителем советской аристократии. Иногда в сознание Нагасакина закрадывались сомнения в правильности этого. Происходило это чаще всего, когда Виктор в очередной раз попадал в медвытрезвитель, где его грубо раздевали до трусов и фотографировали для стенда «Не проходите мимо». Но, проанализировав ситуацию, Нагасакин всегда приходил ко мнению, что виноват сам, опозорив гордое звание «рабочий человек».
Но однажды Нагасакин проснулся не в стране Советов, а в безжалостном капиталистическом обществе с присущими ему волчьими законами. Над головой было всё то же голубое небо, между тротуарами и проезжей частью зеленели деревья, на улицах стояли знакомые дома, но жизнь была уже не та.
Откуда-то появились казаки, дворяне, банкиры и прочие господа. Слово «рабочий» приобрело оскорбительно-уничижительное значение.
Нагасакин метался по родному городу как раненный ёжик, ему хотелось попасть в хорошее общество, заявить во всеуслышание, что он потомок белогвардейского офицера, замученного в чекистских застенках, что его деду пришлось даже сменить фамилию, что он Виктор всегда ждал, чтобы гербом его Родины стал двуглавый орёл-мутант…
С казаками Виктор связываться не стал, хотя прекрасно владел как огнестрельным, так и холодным оружием, а в Афганистане овладел искусством джигитовки…
Оставались дворяне.
Нагасакин явился в дворянское собрание родного города.
«С кем имеем честь?» - поинтересовался у Виктора господин, который, судя по табличке над столом, был секретарём высокого собрания.
«Нагасакин, урождённый Бекетов», - немного смущаясь, представился Виктор.
«Голицын, князь, - в свою очередь представился секретарь, - желаете подать документы на восстановление в правах?»
«Нет документов», - от волнения у Виктора даже сел голос. Он путано начал рассказывать историю своей семьи, об утрате всех документов, включая и дворянскую грамоту.
«Это не проблема, - понимающе улыбнулся князь-секретарь, - достаточно внести в кассу Собрания две тысячи долларов и вы – столбовой дворянин, пять тысяч – граф, десять тысяч и вы – князь, кем вы, вероятно, и хотите быть судя по  вашей девичьей фамилии…»
Нагасакин был поражён подобным неприкрытым цинизмом.
«А никак иначе я не могу занять достойное место по праву крови?» - всё больше волнуясь, вопросил он.
«Такая практика существует, - важно отвечал князь, - гражданам России за особые заслуги перед Родиной присваиваются дворянские титулы. Ельцин, как вам, вероятно, известно носит по праву княжеский титул. В нашей области графский титул носит губернатор, областные министры у нас все бароны. С нашей помощью в областной администрации и региональных министерствах проводятся балы и рауты. Мы восстанавливаем высший свет. Бывшие комсомольские лидеры танцуют кадриль и вальсируют с дамами, имеющими за плечами комиссарство в студенческих стройотрядах и курсы лечения в вендиспансерах… Вот так-то, батенька! Ну, так как, надумали влиться в дворянское движение?»
«С деньгами трудно…» - заныл Нагасакин.
«Мы можем помочь заработать, - порохом вспыхнул князь, - в дворянской среде традиционно бытуют милые чудачества… Истинные дворяне любят не только женщин, но и нечто противоположное… Могу порекомендовать… Да я и сам, право, не против… С первого мгновения нашего знакомства я разглядел в вас благородного и неординарного человека, стоящего выше глупых предрассудков… У меня дача за городом, бассейн, сауна, комфорт и интим…»
Перспектива стать педерастом голубых кровей Нагасакину не улыбалась, но желание попасть в высшее общество остановило его от резких заявлений. 
«Вы мне определённо льстите, - смущённо забормотал он, - я не достоин подобной чести… А нет ли каких-то других путей?»
«Это самый простой путь, - тон князя стал холодно-официальным, но потом он неожиданно оживился, - да вот совсем недавний пример. В нашем собрании появился совсем новый член – писатель, поэт, казак и патриот, готовый на всё. Он был на грани срыва, потерпев поражение на выборах. Он практически разорился, потратив на предвыборную гонку все личные средства и даже средства организации, которой руководит. Победив, он мог бы за месяц возместить все свои затраты и недостачу в кассе. Но он проиграл. Он совершенно случайно пришёл в наше Собрание и я, как говорится, согрел его озябшее сердце на своей груди. Теперь он баронет, обеспеченный человек и член «Единой России»! Все наши, кстати, активно членствуют в этой партии победителей…»
Нагасакин смущенно закашлялся, но быстро взял себя в руки.
«Я, кстати, обладатель ноу-хау по художественному литью из бетона. Я могу изготавливать высокохудожественные издели от маленькой кофейной чашечки до монументальных фаллосов, которые могли бы украсить загородную дачу…»
«Вы имеете в виду монументальные образы Владимира Ильича? – сверкнул глазами князь, - Господин Ульянов был бы украшением любого дворянского собрания. Он представлял будущее России именно таким. Я ведь в прошлом инструктор райкома КПСС и меня просто мутило от этой комедии. Равенство и братство! Какое равенство может быть между мной и каким-то быдлом! Каждый должен быть на своем месте! Мы дворяне России ратуем за пожизненное правление Президента России. Только так мы сможем восстановить самодержавие. Бог, Царь и Отечество! Боже, царя Владимира Владимировича храни! – вдохновенно затянул князь, закатив глаза к несвежему потолку. Воспользовавшись этим, Нагасакин выскочил на улицу.
«Нет, - думалось ему, когда он шагал по улице Коммунистической, а затем сворачивал поочередно на улицы Советскую, Кирову и Ленина, нам с этими дворянчиками не по пути, нам в таком благородном обществе делать нечего… А что если воссоздать «Черную сотню» - боевую организацию горожан?»


                МАШИНА ВРЕМЕНИ
Когда Витя Нагасакин был совсем маленьким, ему, как и всей стране, обещали Светлое Будущее в 1980 году. Он верил и ждал. Но, когда наступил заветный год, никакого Светлого Будущего не получилось. Материальные ценности хлынули как из рога изобилия только на москвичей и так называемых гостей города. Но в гости пускали не всех - для всей громадный страны путь в Москву был закрыт. Действительно, разве может хватить одного рога изобилия на всю голодную страну?
Потом уже взрослому Виктору Нагасакину обещали, что ему, как и всей стране, к 2000 году дадут квартиру. Квартира у Виктора была, но очень маленькая и на 5 этаже, куда не всегда доходила холодная вода. Зимой было холодно, а летом очень жарко. Но в 2000 году Виктор жил уже не в оптимистичном СССР, а в угрюмой и раздражительной РФ, где квартир никому, кроме шишек из различных администраций, давать бесплатно не собирались…
Но дважды по крупному обманутый Нагсакин продолжал верить в чудеса и мечтал о машине времени, которая унесла бы его во мглу Средних веков или в завораживающее светлое будущее. В своих мечтах Виктор был не одинок. Вместе с ним мечтал Сережа Кривоносов. Сережа работал врачом, писал фантастические рассказы. И так увлёкся своими собственными идеями о путешествиях по просторам времени, что, несмотря на отсутствие технического образования, начал конструировать эту самую машину.
Но при её создании он пользовался не только знаниями, почерпнутыми в журналах «Техника-молодёжи» и «Знание-сила», но заговорами и обрядами камлания хакасских шаманов.
Через три годами напряжённых трудов, многочисленных проб, ошибок и разочарований машина была готова.
«Ты отправишься в 1600 год, - объяснял Сергей, - нашему городу будет уже 42 года. Значит, будут развиты ремесленные промыслы. Нас интересуют иконы, украшения и оружие. Приобретать будешь путём обмена, - Кривоносов кивнул на груду складных ножей, электронных часов и фонариков китайского производства, - Всё приобретённое закапываешь вот в этом месте, - изобретатель ткнул в отмеченную им точку на карте, - я бы сам с удовольствием побывал там, но должен для подстраховки остаться здесь. Случись что непредвиденное, я тебя сумею выручить, изготовив новую более вместительную машину…»
Машина времени была больше всего похожа на инвалидное кресло-коляску. Она стояла рядом с громадным конденсатором, разрядом из которого её и должно было отбросить назад во времени.
Нагасакин сел в кресло, прижав к себе сумку с ножами, фонариками и часами, а Кривоносов начал обряд камлания, закружившись вокруг готового ко всему Виктора. Обрядом нужно было вызвать духов всех предков Нагасакина и Кривоносова, могущих помочь переместиться во времени. Чтобы вернуться назад, Нагасакин должен был соорудить громоотвод и ждать грозы. В начале мая 1600 года грозовых туч будет достаточно…
Вскрикнув напоследок необычно высоким и тоскливым голосом, Кривоносов метнулся к конденсатору и рванул главный рубильник…
…Виктор оказался в поле. Вдали виднелся небольшой городок с немногочисленными церквами и колокольнями. Бородатый и одетый по-простому Виктор, не привлекая  внимания, вошел в город через главные ворота, уважительно поклонившись стрельцам, охраняющим их, и сразу попал на торжище-базар.
Он встал на свободном месте и достал китайские электронные часы с музыкой.
«Продаёшь? – кивнул на часы богато одетый детина с упитанным лицом махрового купчины.
«Меняю, - скромно, но с достоинством отвечал Нагасакин, - беру иконы, сабельки-ножи, перстни-кольца, цепочки…»
«А ну-ка, мил-человек, пожалуй ко мне в лавку. Потолкуем…»
Толковали недолго. Уже за часы с музыкой купец выложил потрясающую икону греческого письма в тяжелом серебряном окладе с радующей глаз эмалью… На последний фонарик с механической подзарядкой Нагасакин выменял у купца лошадку с небольшой телегой и выехал благополучно из города.
В степи, сориентировавшись по звёздам, Нагасакин нашёл нужное ему место, где и закопал свои сокровища, еще у купца уложенные в промасленные мешки. Он вернулся в точку прибытия, раздвинул телескопическую мачту, соорудил громоотвод и стал ждать грозы, закусывая черной икрой замечательную медовуху, выменянную у предприимчивого купца.
Гроза грянула ночью, когда Нагасакин дремал в своей машине времени. Молния ударила в громоотвод, мощная волна природной электроэнергии прошла по проводу, подсоединённому к клеймам машины, и Нагасакин оказался в своём родном времени.
Друзья ликовали.
Раритеты начала XVII века, выкопанные ими из ямы недалеко от городской свалки, сделали их богачами. У каждого дома находилась теперь коллекция древностей, количеству, сохранности и качеству которой мог бы позавидовать любой из столичных музеев не только РФ, но и мира…
Кривоносов не хотел успокоиться на достигнутом. Он сконструировал более совершенную машину времени, с которой при возвращении не надо было ждать грозу, и решил лично отправиться в будущее – в начало XXII века..
Теперь обряд камлания совершал Виктор. Он кружил вокруг Кривоносова, сидящего в машине времени и прижимавшего к себе сумку с самыми простенькими изделиями XVII века: ножами с костяными рукоятями, небольшими меднолитными иконочками и прочими незначительными атрибутами старины…
Дойдя до кульминации обряда и почувствовав присутствие вызванных духов, Нагасакин дёрнул рычаг рубильника…
Машина времени с побледневшим от волнения Кривоносовым исчезла и через мгновение появилась вновь.
Кривоносов с достоинство держал на коленях кейс из непонятного материала и торжествующе улыбался.
«Ну, как?» - бросился к нему Нагасакин.
«Потрясно! – выпалил Сергей, - Я привёз несколько электронных штучек, которые сделают переворот в современном мире. Никакой нефти и газа теперь не надо… Ну житуха там! – он восхищённо потряс головой, - Возвращаться не хотелось…»
«А как там «Единая Россия?» - неожиданно даже для самого себя поинтересовался Нагасакин.
«Россия там есть, - улыбнулся Криносов, - а о «Единой России» никто и не слышал…»
ТАТАРО-МОНГОЛЬСКОЕ ИГО
Виктору Нагасакину всегда очень не нравилось, что его далёкие предки были целых двести лет под игом Золотой Орды. Но сделать он ничего не мог, и приходилось только грустно вздыхать, перечитывая исторические романы, хроники и энциклопедии. Мысленно он сам вёл в бои и битвы русские полки и всегда побеждал. Но это были только мечты…
После того, как его друг Серега Кривоносов сконструировал машину времени и отработал алгоритм путешествий по времени при помощи мощного высокочастотного конденсатора и обряда камлания хакасских шаманов, всё изменилось. Доставив из XVII века целую кучу раритетов и артефактов, Сергей и Виктор стали весьма состоятельными людьми.
«Надо помочь нашим предкам!» - заявил Виктор своему другу.
«Как это сделать? – спросил Сергей, отрываясь от какого-то научно-популярного издания еще советских времен, - И надо ли это делать?»
«Я всё продумал! – выпалил Нагасакин. – Мы должны вмешаться в ход битвы при Калке. Мы уничтожим тумены Джебе и Субедея и отобъем у монголов желание лезть на Русь!»
«Как ты уничтожишь почти двадцать тысяч всадников?» - поднял брови Кривоносов.
«Автоматами, пистолет-пулеметами, при возможности ручными пулеметами и гранатами, которые при нашем теперешнем финансовом положении купить не составит труда. Будет тяжело. Придется соорудить новую, более мощную машину. Но представляешь, сколько добра мы привезём с поля боя? Да и русичи с половцами перед нами будут в долгу. Ты только представь себе великолепную коллекцию икон начала XIII века!»
«Тебя не интересует этическая сторона?» - покачал головой гуманный Кривоносов.
«Кто к нам с мечом придёт, тот от автомата и погибнет!» - отрезал Нагасакин.
Сборы были недолги. Задействованы были все знакомые копатели, все черные дилеры, имеющие связи в чеченской и в насквозь продажной среде российского генералитета, авторитеты и хазары преступного мира, а также высшие ментовские чины города, области и нескольких республик.
Виктор и Сергей стали обладателями нескольких ППШ, АКМ, АКСМ, шмайсеров, ручных пулеметов Дегтярева и фашистского MG и даже одной американгской винтовки М-16 времён вьетнамской войны. Все это богатство было обеспечено несколькими ящиками патронов нужного калибра.
Загрузив машину времени оружием, рыбными консервами, жвачкой, коробками с крекерами, ящиками с водкой, упаковками батареек для плееров, друзья настроили перемещение своей машины в 1 мая 1223 года в район пригородов Киева, где и должен был находиться князь Мстислав, с которым они решили сотрудничать.
Оказавшись в Киеве 1223 года, Сергей перевел машину в антигравитационный режим и плавно двинулся, едва касаясь дороги колесами. Виктор в это время приветливо здоровался с прохожими:
«Здоровеньки булы!»
Реакцией были только удивлённые пожатия плечами и реплики на чистейшем русском:
«Странные какие-то…»
Князь Мстислав как раз выходил из Софийского собора.
«Здравствуйте, - слегка поклонился ему Сергей, - у нас к вам весьма приватный разговор. Мы были бы рады, если вы сядете к нам в нашу…, - Сергей немного замялся, - в наше средство передвижения».
«У меня ещё много дел здесь, - пробормотал князь, успевая истовая креститься и отбивая поясные поклоны, - А в чем собственно дело?» - спросил он, закончив молиться.
«Монголы близко, - строго сказал Виктор, - мы можем их одолеть».
Князь кивнул и двинулся к машине.
«Князь, - попросил Нагасакин, - будьте добры – захватите с собой щит одного из ваших воинов».
Они уселись, и машина плавно и без шума поплыла к выходу из города, взмыв на десятиметровую высоту.
«Как?» - удивлённо спросил князь.
«Мы волшебники, - объяснил Кривоносов. Говорить о машине времени с человеком из Средних веков было пустой тратой времени. – С помощью Божией мы знаем, что через месяц сюда придёт войско врагов. Наша задача – помочь вам».
«Не дрейфь, князь, проскочим!» - подбодрил Нагасакин.
Тем временем машина вынесла их за город, на поляну, границу которой обозначали громадные деревья.
Нагасакин выскочил из машины и, захватив с собою щит, добежал до одного из деревьев, прислонил щит к стволу и вернулся к Сергею и Мстиславу, вышедшим ему навстречу.
«Давай ты, - сказал Кривоносов, - ты лучше стреляешь».
Нагасакин кивнул, достал из машины ППШ, и, сделав два шага вперед к щиту, стоящему в метрах пятидесяти, дал три коротких очереди…
«Поразительно, просто поразительно, - приговаривал князь Мстислав, рассматривая щит, пробитый насквозь в пятнадцати местах, - вы действительно волшебники…»
«Но этого недостаточно, - сурово проговорил Нагасакин, беря из рук князя щит, - надо вооружить по-серьезней и ваших воинов».
Все киевские мастера засели за изготовление арбалетов по чертежам и образцу, привезённым путешественниками по времени.
Через двадцать дней тысяча опытных воинов были вооружены мощными арбалетами и хорошим запасом стрел.
«Надо выступать, - распорядился Нагасакин, - поднимай, князь, своих воинов, мы должны немного опередить монголов… Смотри, - он показал на развернутую карту, - здесь река Калка. Это твое войско, это – войско интервентов. Вначале вы возьмете над ними верх. Они бросятся в бегство. Но эти подлюги вот здесь устроят вам засаду… А мы заранее выставим против них арбалетчиков, выстроенных в три ряда. Они будут бить нехристей поочередными залпами… А вот здесь будем мы со своим волшебством… Вперед, князь, мы – русичи, мы должны победить»»
Наступил день битвы – 31 мая.
Нагасакин и Кривоносов загнали машину времени в заросли и сидели рядом, закусывая водку крекерами и килькой в томате. У каждого на поясе висели плееры, но друзья их не включали, чтобы не пропустить нужный момент…
Послыщался нарастающий топот тысяч коней.
«Пора! – вскричал Нагасаки. Он схватил ППШ, лежащий рядом, запасные диски были у него в сумке, висевшей через плечо. – Как только ордынцы проходят мимо, будь готов!»
Кривоносов схватил свой АКМ, снаряженный двумя рожками, склеенных скотчем.
Монгольская конница уже проносилась мимо. Это были живые люди, но друзьям, прибывшим из XXI века, они казались призраками…
Появление засады не было неожиданностью для друзей, но их поразил вид воинов. Это были победители. Это были убийцы, которые не сомневались, что они убьют всех, кто окажется у них на пути. Они будто видели двести лет торжества и безраздельной власти…
«Давай!» - скомандовал Нагасакин.
Он вставил наушники и включил плеер на полную громкость. Это был ревущий океаном «Дип пёрпл».
Кривоносов сделал тоже самое. Он тоже любил «Дип пёрпл».
Они открыли убийственный огонь, не двигали стволами. Всадники и кони сами подлетали под пули, летящие одна за другой. Агонизирующие кони давили и мяли копытами ещё живых людей…
Но огонь из автоматов был и сигналом для арбалетчиков. С другой стороны поля поднялись стрелки и ударили залпом по монголам, уже считавшим себя победителями.
Наступающее войско превратилось в кровавое месиво… Добивали остатки монгольских туменов уже дружинники князя…
«Как вас благодарить, чародеи?» - обнимая Виктора и Сергея, вопрошал князь.
Вопрос не застал друзей врасплох. Они объяснили князю, что и где закопать для умилостивления предков и богов. Естественно, в кладе были иконы, оружие, золото, серебро и прочие артефакты, которые друзья намеревались выкопать целыми и невредимыми в своём XXI веке…
Приятели благополучно вернулись в своё время и с удивлением узнали, что татаро-монгольское иго продолжалось не двести, а триста лет.
«Вряд ли это из-за нас, - сказал Кривоносов, глядя почему-то в сторону, - но больше таких экспериментов мы проводить не будем».

                ГОВОРЯЩИЙ ПОПУГАЙ
Виктор Нагасакин не любил неожиданностей и птиц. Неожиданности выводили его из внутреннего равновесия, а птицы были недостаточно интеллектуальны. К тому же привычка птиц осуществлять процесс дефекации над головами людей связана была с самой неприятной неожиданностью.
Вот поэтому Виктор был крайне удивлён, когда ему на плечо откуда-то сверху спланировал большущий попугай. Нагасакин шёл в это время по центральной улице своего родного города мимо ставки губернатора и размышлял о несовместимости названия этой улицы «Советская» с социально-экономическим укладом, царящим в стране вот уже полтора десятилетия.
«Я вас не очень побеспокоил?»  - спросил попугай, заглядывая в глаза Нагасакину своим очень внимательным глазом.
«Да нет, - механически бросил Нагасакин, - ничего».
За мгновение до этого Виктор хотел смахнуть наглую птицу с плеча, но вопрос, заданный самым деликатным и участливым тоном, ставил непреодолимую преграду для грубости и бесцеремонности.
«Может быть, пора познакомиться? – спросил попугай и сразу же представился. – Попугай жако. Можете звать меня Карлом. Это мое первое и единственное имя, хотя эти микроцефалы и звали меня «Кирюхой». Сами они кирюхи! – неожиданно истерично выкрикнул Карл, чем привлёк внимание нескольких ещё не полностью отзомбированных прохожих. – Только ради Бога: не возвращайте меня к этим уродам!»
«Виктор Нагасакин, - в свою очередь представился Виктор. Он немного помолчал, приходя в себя. – А куда вы теперь, Карл?»
«Конечно, к тебе домой, Витюля! – доверительно прошептал попугай и нежно ущипнул своим огромным клювом Нагасакина за левое ухо. – Только не забудь купить овсяное печенье к чаю…»
Через некоторое время обретшие друг друга друзья находились уже в маленькой квартире Нагасакина. Карл аккуратно подбирал клювом кусочки печенья, накрошенные Виктором в блюдце, прихлёбывая чай, налитый в такое же блюдце, стоящее рядом. Нагасакин, выпив фуфырик настойки боярышника для снятия стресса, сидел напротив, внимательно рассматривая умную птицу.
«Откуда ты?» - спросил Нагасакин, потому что молчание стало тягостным.
«Из Западной Африки, - незамедлительно отвечал Карл, успевая почистить клюв и поправить им же своё оперение, - меня привезли в Россию в одна тысяча девятьсот тринадцатом году. Шли празднования трёхсотлетия дома Романовых, до Первой мировой войны оставался год…»
Карл попал в дом купца первой гильдии Сапожникова. У какого из братьев Сапожниковых жил Карл, он не помнил.
«Мне кажется, - Карл задумчиво поднял глаза к несвежему потолку нагасакинской квартиры, - это был Александр. Все было так благородно: «милости просим», «соблаговолите», «имею честь». Но продолжалось это всего четыре года…»
Попугай сделал глоток чая, чтобы промочить пересохшее горло.
«Я уже неплохо говорил по-русски, понимал на бытовом уровне немецкую и французскую речь, когда попал в руки чекистов. Им понравился красный цвет моего хвоста. «Это наш!», - любили повторять эти изверги. Как они хохотали, когда я голосом их начальника Атарбекова вопил: «Где золото, падла?!»
Карл задумчиво набрал в клюв немного чая.
«Мне стыдно вспоминать тот период моей жизни, - голос попугая слегка дрожал от волнения, - я должен был занять принципиальную позицию, а не развлекать этих иродов… Но, увы, желание выжить было сильнее голоса совести, зовущего меня обличить преступную деятельность большевистской клики…»
Нагасакин даже прослезился, слушая эту исповедь умной птицы. Он вылил в стакан ещё один фуфырик боярышника и, разбавив прямо из-под крана, выпил одним мощным залпом.
«От чекистов я попал в крайком ВКП(б). Хорошо помню Старанникова… Позднее астраханщина была осуждены… Представляешь, Витя, эти микроцефалы пытались свалить вину своего морального разложения на меня! Я, видите ли, провоцировал их на разгульную жизнь своими репликами типа:
«Социалистическая революция, о которой так долго говорили большевики, свершилась!» - попугай очень похоже передал картавость ленинского голоса, дорогого для каждого прозомбированного россиянина.
«Я сделался своего рода талисманом. Крайком ВКП(б) стал обкомом КПСС, - грустно продолжал Карл, - в комнате, где я находился во время рабочего дня, стояло включенное радио. Я слушал выступления и доклады коммунистических вождей, а потом говорил их голосами. Я говорил как Сталин, потом голосом Хрущева, вслед за этим голосом всенародно любимого Брежнева… Меня ценили, кормили орешками, фруктами, привозимыми из жарких стран… Мне мог бы позавидовать любой советский человек. Но мне было горько».
Карл с обреченным видом подобрал с блюдца последний кусочек печенья.
«Во время публичных выступлений обкомовцы говорили одно, а во время приватных разговоров между собой совершенно противоположное. «Всеми уважаемый человек труда» превращался в «тупого трудягу», «вечно голодное быдло», «безмозглую чушку»… Мне было стыдно. Но что я мог изменить?»
Нагасакину показалось, что ещё мгновение – и из глаз Карла польются слёзы.
«Не надо так близко принимать это к сердцу. Всё ведь изменилось», - попытался успокоить Виктор тонко чувствующую птицу, но получилось наоборот.
«Ни-че-го не из-ме-ни-лось! – закричал Карл, - я понимаю, что ты имеешь в виду, - кивнул он, немного сбавив обороты, - но ничего не изменилось. Если раньше эти микроцефалы осторожно пощипывали от общественного пирога самые лакомые кусочки, то теперь они завладели всем пирогом, оставляя несчастному народу только объедки. Теперь их цинизм не знает никаких сдерживающих начал. Будучи насквозь коррумпированы, они борются с коррупцией, будучи социальными оборотнями – они борются с оборотнями, являясь взяточниками – они борются со взяточничеством! Они борются сами с собой! Разве может быть в такой борьбе победитель или побежденный? – Карл замолчал, повесив голову на свою вздымающуюся от переполненных чувств грудь, потом неожиданно хитренько приоткрыл правый глаз и пьяным голосом Ельцина проговорил, - я дальше, понимаешь, в такой обстановке жить не мог».
Нагасакин одолел уже восемь или девять флаконов настойки боярышника и поэтому с трудом понимал дальнейшие рассуждения попугая.
А Карл менторским голосом объяснял, что интеллектуальное и нравственное совершенствование попугаев жако продолжается всю жизнь этих удивительных птиц и достигает вершины примерно в девяностолетним возрасте. После этого попугаям жако необходима спокойная комфортная жизнь…
«Это всегда, пожалуйста!» - кивнул головой Нагасакин, каким-то чудом уловив последнее.
После этого для Виктора наступил провал. Он очнулся утром, валяющимся в узком проходе между прихожей и кухней своей квартиры. Он лежал с закрытыми глазами, пытаясь вспомнить вчерашний день. Почему-то в воспоминаниях присутствовал большой говорящий попугай.
«Доброе утро, Витя», - неожиданно раздался рядом знакомый по вчерашним неясным воспоминаниям голос.
Нагасакин с трудом разлепил веки и встретил взгляд двух грустных глаз, разделённых огромным клювом.
«Доброе утро, Витя, - повторил попугай и, выдержав небольшую паузу, добавил, - у нас нечего кушать…»
«Денег нет, - объяснил Нагасакин, легко поднимаясь с пола, - я несколько раз бывал богат. Но к деньгам отношусь легко. Мне нравится тратить их с размахом. Когда у меня их было много, я снимал каждый день ресторан, где в шумной компании весело проводил время. Мы беззаботно веселились до глубокой ночи. Каждого из нас ждала машина, шофер которой обязан был доставить своего клиента домой. Бомжам и детям-сиротам я покупал квартиры. Я открывал питомники для бездомных собак и кошек. А когда деньги кончались, спокойно переходил на плавленые сырки и настойку боярышника».
«Понятно, - задумчиво произнёс Карл, - но мне плавленые сырки противопоказаны…»
Попугай замолчал, задумчиво прикрыв глаза.
«Так, - проговорил он, открыв внимательные глазки, - телефон у тебя работает?»
«В последний раз, когда я был богатым, - похвастался Нагасакин, - я заплатил за квартиру и все удобства на пятьдесят лет вперёд. Так что даже при всех повышениях цен и тарифов – надолго хватит!»
«Набирай номер, - пропустив всю эту тираду мимо ушей, распорядился попугай и продиктовал шестизначный номер, - трубку держи передо мной».
“Геннадия Николаевича, - произнёс Карл голосом человека, привыкшего приказывать и не привыкшего ждать, - Геннадий Николаевич, привет! Помните наш недавний разговор? В принципе, я согласен. Будем проводить финансирование через ваш банк. Да, да, конечно, именно об этой сумме будет идти речь… Не откажусь… Но не понесёте же вы эти деньги ко мне в кабинет или домой. Надо соблюдать  некоторые условности… Лучше мы сделаем так: я к вам сейчас подошлю моего доверенного человечка, а вы ему передайте кейс, не вдаваясь в подробности. Он будет у вас ровно в одиннадцать… На кейсе поставьте код 1959… До скорого…»
В двенадцать Нагсакин вернулся домой с кейсом, в котором оказалось очень много портретов третьего президента США Томаса Джефферсона.
«Этого, - кивнул Карл, - хватит надолго, а когда кончится – придумаем что-нибудь ещё. В крайнем случае, будешь ходить по улицам со мной на плече, как капитан Сильвер, а я буду предсказывать прохожим будущее и орать диким голосом: «Пиастры!»

СВАДЬБА
Виктор Нагасакин женат никогда не был, но свадьбы любил. Он бывал на скромных свадебках в двухкомнатных квартирах, где душно и тесно становилось после первого же «горько!». Активно присутствовал Нагасакин на свадьбах, проводимых в шатрах, напоминающих развёрнутый штаб дивизии в полевых условиях. Гулял Виктор на свадьбах, проводимых в заводских столовых, в стеклянных кафешках, и даже в солидных ресторанах…
Иногда его приглашали на свадьбу в качестве шафера, и тогда Виктор старался придумать что-нибудь особенное, запоминающееся на всю оставшуюся жизнь…
Когда Саша Ветродуев решился жениться на известной журналистке Белле Зверевой, он тоже пригласил Виктора на свою свадьбу шафером и тамадой в одном лице.
«Старик, - смущенно говорил Саша, стараясь не смотреть Виктору в глаза, - денег у меня маловато, у Беллы - вообще нет. Им на телевидении давно не платят, говорят: радуйтесь, что вас по ящику показывают… А так хотелось бы, чтобы свадьба наша была не как у других…»
«Не надо лишних слов, дружище, - улыбнулся Виктор, по-мужски обнимая Сашу, - я всё понял. Какой суммой ты располагаешь?»
Ответ Саши трудно было назвать серьезной суммой.
«Ничего, - кивнул головой Нагасакин, забирая деньги, - у меня уже есть план», - и, не обращая внимания на Сашу, достающего папиросы из пачки «Беломора», бросился осуществлять задуманное.
Первым делом он направился к Александру Прохорову – старому своему приятелю и одновременно опытному водителю троллейбуса. После этого дорога его лежала к Растяму Умерову – прапорщику воинской части, дислоцированной на городских окраинах, - сколько настойки боярышника они выпили вместе!
Пришлось много побегать, но ко дню свадьбы всё было готово…
Дворец бракосочетания напоминал пчелиный улей. Все пары, готовые к процессу бракосочетания, старались пройти его как можно быстрее, чтобы уже со спокойной совестью хлебнуть шампанского и с головой окунуться в нетрезвые праздничные хлопоты. Нагасакин сохранял непоколебимое спокойствие. Директор дворца была его старой во всех отношениях подругой.
Сашу и Беллу обработали первыми. Произошла, правда, небольшая заминка – Белла потребовала оставить себе девичью фамилию.
«Я хочу умереть Зверевой!» - топала она правой ногой.
Желание Беллы исполнилось. Молодые остались при своих фамилиях.
Когда молодожены и их родственники с обеих сторон выскочили на улицу, их уже ждал Нагасакин с бутылками шампанского, двумя фужерами и целой кучей разовых стаканчиков. Молодым налили в фужеры, остальным - в пластмассовые емкости. Шампанского было много. Оно досталось Нагасакину почти бесплатно из-за своей просроченности, но никто не отравился. Немного повело неизвестно чью тетю Тоню, но не из-за качества – под шумок она завладела сразу двумя бутылками и выпила их одна, ни с кем не делясь.
«По машинам!» – распорядился Нагасакин, когда с шампанским было закончено.
«Это чё за Кировский рынок!» - возмутилась Белла Зверева, когда увидела три маршрутки.
«Побыстрее, побыстрее! – торопил Виктор. – Время не ждёт!»
Вся свадьба полезла в празднично украшенные машины. Водители были хмурыми – Нагасакин расплатился с ними из расчета 5 рублей с головы.
«Гони! – распорядился Нагасакин водителю, идущему в голове праздничного кортежа, - он где-то впереди!»
И действительно, вскоре они догнали необычный троллейбус. Он был чисто вымыт, на окнах красовались занавесочки, а токоприёмники украшены яркими гирляндами из воздушных шаров.
«Иди на обгон! – распорядился Нагасакин и помахал рукой Прохорову, сидящему за рулем троллейбуса. – На остановке тормози! – бросил он водителю маршрутки и с улыбкой сунул ему под ноги сумку, набитую просроченным шампанским. – Пейте за здоровье молодых!»
«Чё за Кировский рынок!» - возмутилась Белла Зверева, увидев гостеприимно распахнутые двери троллейбуса, но Нагасакин и Саша Ветродуев нежно, но стремительно занесли её внутрь городского транспортного средства. Двери закрылись, и троллейбус плавно двинулся вперёд.
Молодые расположились на переднем сиденье лицом к салону, где на пассажирских местах попарно расселись родня и гости.
Перед каждым участником праздничного торжества на ярких, но крепких лентах были укреплены обычные пока пустые солдатские котелки с чистыми алюминиевыми ложками внутри. Рядом на таких же лентах перед каждым висела солдатская алюминиевая кружка.
«Сейчас разнесут горячее и наполнят ваши бокалы!» - объявил Нагасакин.
У водительской кабины за элегантной ширмочкой, взятой Виктором на время в драматическом театре имени С.М.Кирова, где когда-то вечерами подрабатывал рабочим сцены, располагалась импровизированная кухня. Электропитания в троллейбусе хватало, а искусная повариха Валя могла даже из фекалий сделать отличное жаркое. Но на сей раз жаркое она готовила из баранов, которых друзья-алкаши Нагасакина привезли специально для свадьбы из калмыцких степей, воспользовавшись плохим самочувствием чабанов.
«Удобства на корме!» - деликатно объявил Виктор, кивнув на занавесочку, за которой в хвостовой части троллейбуса возвышался синенький почти новый биотуалет.
Веселье началось. Валя на тележке развозила жаркое, накладывая его вперемешку с гарниром в солдатские котелки. Нагасакин стремительно подавал по цепочке водку «Кристалл», которая ещё месяц назад пропала неизвестно куда из товарного вагона с неповреждёнными пломбами. Гости наполнили свои кружки.
«Пусть ударят мне поддых, пьём за здоровье молодых! - продекламировал Нагасакин и первым осушил свою кружку, - Хорошо пошла, но только…, - Нагасакин хитренько ухмыльнулся, сделав маленькую паузу, - От чего-то стало горько…»
«Горько!» - дружно заорали присутствующие, поняв намёк.
Свадьба покатилась как по маслу.
Саша Прохоров вёл троллейбус на самой малой скорости, чисто символически останавливаясь на остановках. Никто снаружи этому не удивлялся, потому что на троллейбусе красовалось несколько табличек с надписью «Учебный». Удивились граждане только тогда, когда из тихо идущего троллейбуса донёсся мощный и дружный хор:
«Ах, эта свадьба, свадьба, свадьба
Пела и плясала…»
Предусмотрительный Нагасакин включил караоке, разрешив проблему досуга между тостами…
А тосты шли один за другим.
«Я желаю для порядка, чтоб была в семье прибавка, - импровизировал Виктор, а, порывисто выпив и закусив, - продолжал, почти не задумываясь, - Чтоб любилися до зорьки. Им – любовь, а нам всем…»
«Горько!» - орала  спевшаяся и спившаяся свадьба.
На одной из остановок в троллейбус заскочила съёмочная группа местного телевидения, заранее приглашенная Нагасакиным.
«Новые традиции рождаются на наших глазах, - затороторила журналистка, которой Нагасакин успел плеснуть в кружку «Кристалла», - очень приятно, что зачинательницей нового обряда поистине урбанистической свадьбы выступает наша коллега…»
Белла Зверева расцвела.
«Да это прям Кировский рынок на колёсах!» - с довольным видом похвалила она…
Свадьба, как и положено, продолжалась три дня. За это время Саша Прохоров выполнил месячный план по выручке, хотя и зверски хотел спать, – ведь дремать ему удавалось только на конечных остановках. Среди гостей не было ни драк, ни ссор. За три дня они успели исполнить весь репертуар караоке, освоили многоголосье и уже мечтали о профессиональной деятельности. Белла Зверева, решила стать Ветродуевой.
«С такой фамилией и на Кировском рынке не стыдно», - говорила она, нежно обнимая своего супруга.
Нагасакину не хватило всего одной бутылки, чтобы дойти до кондиции и поэтому он с грустью при прощании сунул Сашке Ветродуеву деньги.
«Вот, - пробормотал смущённо Виктор, - остались…»
«Ну и оставь их себе! – благодарно улыбнулся Саша. – Всё было прекрасно!»
«Как на Кировском рынке!» - не совсем трезво поддержала его Беллла, пока ещё Зверева.


ПОХОРОНЫ
Виктор Нагасакин не любил хоронить не только друзей, но даже незнакомый людей. Было в похоронах нечто упадническое, пугающее. Единственным светлым позитивом в этом процессе были поминки, где спокойно безо всяких танцев сидели, вспоминали умершего, его проводы.
«Как мы его положили!»
«Будто там и лежал!»
Тем не менее, Нагасакина часто приглашали для помощи на похоронах, а точнее - для организации процессии. Виктор моментально находил славного мальчика-чуфанщика, вручал тому полулитровую пластиковую ёмкость с ацетоном, подушечку с пришпиленными к ней юбилейными медалями и ставил во главе шествия. Малец, занятый вдыханием паров ацетона из бутылочки, спрятанной на груди, ни на что не отвлекался, не дергался, сохраняя ритм шагов, соответствующий спокойному дыханию.
Мальчик-чуфанщик украшал шествие, отвлекал от внимательного рассматривания недорогого гроба и аскетичного облачения покойника…
Внезапная кончина Вовки Сёгунова потрясла Виктора. С Вовкой они были не просто друзья. Они были единственными в городе носителями японских фамилий.
«Он совсем не пахнет!» - со слезами встретила Виктора мать покойного.
«Вскрытие было?» - поинтересовался Виктор, входя в скромно обставленную квартиру.
«Врач сказал, что не надо, - грустно ответила неизвестно чья тетя Тоня, - он же одну водку пил, в последнее время даже закусывать перестал».
Тетя Тоня не пропускала ни одного городского события. Везде она старалась принять посильное участие. Звание «тёти» она носила с таким же достоинством, как нобелевская лауреатка Тереза своё звание «матери».
«Как мы его хоронить-то будем? – заплакала мама покойного Сёгунова, - Я только за квартиру заплатила. Дома нет ни копейки…»
«Ничего, - отрывисто бросил Нагасакин, - поможем. Не звери же мы».
Виктор бросился по знакомым.
Собрались на квартире Нагасакина. Кто-то поставил на стол бутылку.
«Нет, - как на врага бросился Виктор на бутылку, поспешно убрав её с глаз, - сначала дело. Николай у нас когда-то был хорошим плотником. Сможешь сделать гроб Вовику?»
Николай – плечистый мужик с проплешиной ото лба до затылка - только кивнул головой.
«Обобьешь вот этим, - Нагасакин сорвал с окна гардину, купленную в один из периодов зажиточной жизни, - как сделаешь - принесёшь… Что будем делать с машиной? Грузовик есть, маршрутка есть. Но на маршрутке мы с гробом не поместимся, а на грузовике стрёмно…»
«На плечах Вовика понесём!» - решительно рубанул воздух мозолистой ладонью Николай.
«Ага, - хмыкнул кто-то, - на трусовское кладбище пешком и с полным гробом на плечах!»
«Отдыхать будем, - вклинилась оказавшаяся здесь же вездесущая тетя Тоня, - а табуретки под гроб я понесу…»
«Нет, братцы, - почесал свой затылок Нагасакин, - понесём мы Володю на старое кладбище…»
«Оно же закрыто! – закричали все. - Даже Гужвина хоронили на Рождественской!»
«А Володю мы похороним на старом, - Нагасакин был непреклонен, - похороним там, где фашисты похоронены. Там и кресты есть».
«Ну, ты и придумал! – восторженно воскликнула тетя Тоня. – Просто в голове не укладывается!»
«Сейчас уложится, - грустно улыбнулся Нагасакин, доставая бутылку, - выпьем за упокой Володи… Только не чокаться! Выпьем – и разбежались».
Выпили молча. На глаза у тети Тони, которой налили меньше всех, навернулись слёзы.
«Ну, пора, - промолвил Нагасакин, - И ещё, ребята. У Володи дома – шаром покати. Наскребите деньжат, сколько можете. Купите выпить-закусить, чтобы помянуть мужика по-человечьи…»
В день похорон всё было готово. Друзья  зашли в квартиру, где в самой большой комнате в новом гробу лежал покойник. У каждого руки оттягивали сумки, раздутые бутылками и банками. Оставив сумки на кухне, где их взялась разбирать тетя Тоня, все сгрудились у гроба.
«Как живой, - почти прошептал кто-то, - и не пахнет…»
«Проспиртовался…», - начал было ещё кто-то из друзей, но на него зашикали.
«Взялись, ребята, - негромко, но строго произнёс Нагасакин, - берём вчетвером… Вы двое – берите крышку…Тёте Тоне скажите, чтобы табуретки не забыла…»
У подъезда уже стоял мальчуган. Ему вручили бутылочку с ацетоном и стандартную подушечку с юбилейными медалями.
В скорбном молчании было пройдено три квартала.
«Встали, - распорядился Нагасакин, - ставьте табуретки».
Тут оказалось, что тётя Тоня ухитрилась взять не только табуретки, но и несколько бутылок и банку огурцов.
Выпили безо всякой аффектации.
«Пора», - распорядился Нагасакин.
Гроб подняли следующие четверо друзей покойника.
«Чего же это, - тихо спросил Нагасакина плотник Николай, - так молча и будем нести?»
«А ты чего предлагаешь?» - поинтересовался Виктор, которому тоже надоело тихое перемещение.
«Спеть чего-нибудь по случаю», - прозвучал весьма уместный ответ.
Церковных песнопений никто не знал. «Ой, мороз мороз», «Вот кто-то с горочки спустился» не подходили. Все сошлись на песнях революционного подполья.
«Мрёт в наши дни с голодухи рабочий.
Будем ли, братья, мы дальше молчать?
Наших сподвижников ясные очи
Может ли вид эшафота пугать…»
Остановки стали происходить после каждого пройденного квартала.
Водку выпили всю и, так как огурцы ещё оставались, тётю Тони снарядили в магазин за подкреплением.
«И враг над тобой не глумился,
Кругом были только свои.
Мы сами, родимый, закрыли,
Орлиные очи твои…»
Революционные песни звучали всё громче.
«Кого хоронят?» - спрашивали встречные прохожие, но никто из похоронной процессии не опускался до объяснений.
Мнения горожан разделились. Одни считали, что хоронят кого-то из областной верхушки КПРФ, замученного представителями «Единой России», добивавшихся от несгибаемого коммуниста раскрытия совершенно секретной партийной информации. Другие придерживались мнения, что хоронят единоросса, на самом деле бывшего тайным коммунистом. Он систематически срывал выполнение планов этой организации, но был уличён и случайно убит без суда и следствия.
И те, и другие присоединялись к похоронной процессии, чтобы узнать истинное положение вещей. Неофитов сразу же подключали к активной деятельности: у платежеспособных взимались средства на подкрепление, неплатежеспособные тащили табуретки, крышку гроба и сумки с выпивкой и закуской. Гроб несли исключительно друзья покойного.
Революционные песни исполнялись всё громче. Когда процессия с Красного моста сворачивала на улицу имени террористки Софочки Перовской, в ней насчитывалось около тысячи участников. Впереди и сзади ползли легковые автомобили с включенными клаксонами.
Во время остановок женщины под руководством тёти Тони разливали по разовым стаканчикам водку и раздавали закуску. Вместо тостов звучало: «Мы победим, товарищи!»
Нагасакина все считали главой подпольного обкома Настоящей Коммунистической партии. Его охраняли от всяких случайностей несколько крепких молодых людей.
Развязка близилась. В процессии не было ни одного вполне трезвого человека.
На подходе к остановке «Спутник» все увидели впереди омоновский кордон. Цепные псы режима были готовы разорвать участников похоронного движения. Позади притормозили несколько автобусов, откуда высыпали спецназовцы,  способные на любое преступление против прав человека.
Процессия остановилась, зажатая с двух сторон. Даже обалдевший мальчик-чуфанщик понял, что дело – дрянь. В центре шествия женщины разливали последние бутылки водки и передавали мужчинам, грудью вставшим против милиции.
Эти мгновения могли изменить ход российской истории. Невинная кровь, пролитая на улице Софы Перовской, всколыхнула бы всю Россию…
Нагасакин протолкнулся к гробу, стоящему на табуретках.
«Поднимите его!» - распорядился Виктор.
Четверо избранных с трудом подняли домовину. Сказывалась усталость и внутреннее напряжение. Всех четверых мотало из стороны в сторону. Гроб неожиданно накренился и покойник с противным звуком шлепнулся на асфальт.
«Ах!» - пронеслось над процессией, и наступила тишина, которую нарушил удивлённый голос:
«Вы чего? Вы чего вытворяете?»
Эти слова произнёс «покойник», вставая с асфальта и отряхиваясь.
«Сыночек!» - страшно закричала мама ожившего Сёгунова.
«Чудо!» - ахнула вся процессия. Омоновцы и спецназовцы стали креститься, переложив дубинки в левые руки
«Виктор-чудотворец!» - выдохнула тётя Тоня. В глазах окружающих зажегся восторг.

                АКЦИИ ПРОТЕСТА
Виктор Нагасакин был спокойным самодостаточным гражданином, полностью доверяющим всем властным структурам страны, – сначала СССР, а затем и оставшейся в гордом одиночестве Федерации.
Когда были разрешены митинги, шествия, пикеты и прочие демонстрации, Нагасакин с удовольствием посещал эти мероприятия, искренне радуясь достижениям отечественной демократии. Он ожидал праздника, свободы, чередования созидательного труда и беззаботного отдыха с ничем не омрачаемым весельем. Его ждало полное разочарование.
Но он продолжал участвовать в акциях.
Зная в лицо форменных и неумело маскирующихся работников милиции и службы безопасности, Нагасакин делал вид, что не узнаёт их..
Он послушно скандировал с малочисленными участниками политических шествий слоганы типа «Если мы едины, мы непобедимы».
У него был даже свой любимец и кумир. Им стал худенький нескладный мальчишка, взявший твёрдый курс на бескомпромиссную борьбу с «антинародным режимом». Мальчишка выводил на улицы немногочисленные, но шумные компании старушек и неожиданно стал депутатом  областного, а затем и федеративного парламента. Из года в год он набирал всё более мощные обороты, сшибал нехилые бабки на лоббировании интересов влиятельных пацанов от российской экономики. Затем начал всё чаще мелькать на центральных телеканалах, и поэтому Нагасакин очень удивился, когда однажды ночью наткнулся на бесчувственное тело своего кумира. Ноги депутата Госдумы раскинулись на тротуаре, а туловище – на проезжей части. Намётанным взглядом Нагасакин определил, что депутат не пострадал ни от терракта, ни от несчастного случая.  Политик был вдрызг пьян.
Нагасакин не мог оставить уважаемого человека в таком незавидном положении.  Вызов же милиции мог  скомпрометировать политического деятеля. Поэтому Нагасакин поднял думца, взвалил на плечи и оттащил к себе домой, в холостяцкую однокомнатную квартирку, где уложил народного избранника на видавший виды диван, а сам прилёг на кухонном полу…
Нагасакин привык вставать рано. В холодильнике всегда стоял процеженный рассол, а то и чекушка водки, чтобы быстро придти в себя. Эти два лекарства Нагасакин и предложил очнувшемуся депутату.
Одномандатник выпил водки, залил её рассолом и на несколько мгновений погрузился в раздумье.
«Вот она – национальная идея, способная объединить все народы России! - воскликнул не вполне протрезвевший гулёна. – Но воплощать её в жизнь придётся не мне!» - с горечью закончил он мысль.
Нагасакин бросился успокаивать депутата.
«У вас вся жизнь впереди! – доказывал он. – Вы молоды и перспективны!»
«Перспективен? – грустно улыбнулся парламентарий, - Совсем недавно я тоже так думал. Но теперь у меня нет будущего… Я болен раком…Я – одинок…Вокруг одни враги…Распускаются самые нелепые слухи…»
Он внезапно разрыдался, но быстро успокоился.
«У меня есть большие деньги. Их хватит на миллионы бутылок водки. Именно водки, потому что только она может поднять народ. Но пусть это будет не жалкая пьянка по углам, а мощное движение…Увы, но мне это уже не под силу… Ты воплотишь мои планы в жизнь!» - депутат с надеждой посмотрел в чистые глаза Нагасакина.
Виктор почувствовал, как комок подступил к горлу. Так бывало всегда, когда намечалась хорошая пьянка.
Через три дня честный депутат передал Нагасакину пятнадцать миллионов рублей: наличными и кредитками.
Быстро сформировалось ядро команды. Самые преданные друзья Виктора, однополчане, однокашники, бывшие заводские коллеги решили идти до конца. Не без некоторых колебаний в команду была принята тётя Тоня. Многие сомневались: а выдержит ли тяготы пути эта хрупкая пожилая женщина?
«Выдержит!» - решил Нагасакин.
С наступлением весны двинулись в путь. Участники движения на спине и груди несли рюкзаки, на которых красовались яркие логотипы «На Москву! На Кремль!» В рюкзаках бутылки водки соседствовали с минералкой и легкой, но богатой витаминами закуской.
На центральной площади участники движения возложили цветы перед памятником Ильича, выпили по первой и поклялись не сворачивать с выбранного пути. Там же подошли первые желающие присоединиться.
«Необходима решительность и непреклонность, - строго объяснял Нагасакин, - паспорт, кружка, запас еды и воды… Водка у нас есть... А главное - вера в победу!»
На новый мост через Волгу вышло около ста человек. Это были решительные борцы, не ожидавшие, что мост будет перекрыт милицией.
«Куда направляемся, граждане?» - с деланным равнодушием спросил вышедший навстречу подполковник.
«Да, мы – не туристы! – бесстрашно ответил Нагасакин. – Цель нашего движения не даёт права на малодушную трусливость. Мы идём на Москву. В каждом селе, поселке и городе мы будем поднимать свои бокалы, стаканы и кружки за возрождение России, за великий русский народ, достойный совсем другой жизни. Товарищи! – повернулся Нагасакин к своим попутчикам. – Поднимем бокалы!»
Раскрылись рюкзаки, забулькали бутылки, зашуршали свертки с закуской. В эти минуты решалась судьба движения – останется ли оно жалкой группой отщепенцев или превратится  в общенародную акцию.
Неожиданно милиционеры стали подставлять под струйки разливаемой водки свои невесть откуда взявшиеся стопки и кружки.
«Мы будем охранять этих граждан! - оправдывались самые робкие милиционеры. – Ведь это наша святая обязанность!»
Судьба движения была решена. Напрасно руководство ОблУВД пыталось изолировать весь личный состав от дружеского общения с «Тостовиками».
В городе Нариманов «Тостовиков» встречало почти всё сознательное население. Здесь Нагасакин разжился походной кухней, закупил поддержанный автобус и грузовик с приличным запасом водки.
Ночевали в степи в военных палатках. Жгли костры. Пели русские народные песни. Гражданские лица братались с милиционерами и военными, во множестве примкнувшими к наливавшемуся радостной силой движению.
В Ахтубинске военные лётчики приняли решение обеспечить сопровождение колонны боевыми машинами на бреющем полете.
В Волгограде на знаменитом Мамаевом кургане состоялось общее собрание «Тостовиков» и членов делегаций практически всех территорий Федерации.
Было принято решение: всех прежних и настоящих президентов СССР и Федерации выселить в их любимую Германию. Всю власть в Федерации передать новому органу власти – Государственному Совету, состоящему из выбираемых директоров ликеро-водочных заводов.
Затем составили восторженное обращение ко всем народам Федерации, обильно сдобренное русскими народными пословицами, произносимыми в виде тостов:
«Пей, да ума не пропей!»
«Его же и монахи приемлют».
«Пьян бывал, да ума не пропивал».
«И курица пьёт».
«Чарка вина прибавит ума!»
«Хмельной, что прямой; рот нараспашку, язык на плече».
«Чарка на чарку – не палка на палку».
«Пьяный проспится, а дурак никогда»,
«Пить пей, только дело разумей!»
«На радости - выпить, а горе - запить».
«Пьяного да малого Бог бережёт».
В результате долгих споров родилась новая общественная организация с гордой аббревиатурой ВИКТОР - «Всероссийский Исполнительный Комитет Трудящихся Объединенных Регионов».
Уже шло голосование о выборе председателем организации ВИКТОР Виктора Нагасакина, когда неожиданно появился радостный и трезвый мальчишка-думец. После того, как французские врачи не обнаружили у него никакого рака, юный парламентарий решил возглавить новоиспеченное общество ВИКТОР. Нагасакин с радостью на это согласился и со своими друзьями, бывшими ядром движения, отправился в свой родной город.
Уже вернувшись в свою холостяцкую квартиру, Виктор получил срочную телеграмму, из которой узнал, что мальчика-думца где-то под Саратовом опять скрутил безжалостный и коварный рак, в результате чего всё движение, оставшись без лидера, прекратило существование, влившись всем своим пьяным составом в «Единую Россию».
Другой бы обиделся, а Нагасакину это понравилось. 
              ЖУРНАЛИСТИКА
Виктор Нагасакин редко писал, но с большим уважением относился к пишущим людям вообще, и к журналистам, в частности. Они все без исключения казались ему титанами мысли. Нагасакин плохо представлял, как мог его друг Саша Ветродуев обнимать свою супругу Беллу Звереву – широко известную тележурналистку. Обнимать такую личность – это всё равно, что обнимать небо, землю или всё дикое и домашнее зверьё планеты…
Над всем этим Виктор размышлял, сидя в закусочной рядом со своим домом. Нагасакину вернули старый долг и он, не мелочась, пил водку, запивая пивом и закусывая какими-то салатами, бутербродами и яичницей. Ненавязчиво звучали песни российской эстрады, в тёмном углу нетрезвый азер боролся с игровым аппаратом. В маленьком зале кроме Нагасакина сидели только двое посетителей – хмурые мужчины неопределённого возраста. Они явно были знакомы, но не общались, только изредка сжигая друг друга ненавидящими взглядами. Мужчины пили пиво безо всякой закуски, иногда забрасывая в рот щепотки соли. Их явно беспокоила дизурия – они часто вскакивали, чтобы уединиться в туалетной комнате, в дверях которой иногда сталкиваясь друг с другом.
Когда Нагасакину было хорошо, ему хотелось, чтобы и окружающие были счастливы.
«Мужики, - пригласил он, - присаживайтесь ко мне!»
«Саша», - хмуро представился один.
«Паша», - угрюмо проговорил второй.
«Витя, - приветливо улыбнулся Нагасакин, - За знакомство!» - незамедлительно произнёс он тост, разлив по стопкам прозрачный напиток.
Выпили. Саша и Паша с большим аппетитом принялись закусывать.
«Безработные?» - с участием спросил Нагасакин, уже приметивший более чем скромную одежду своих новых знакомых.
«Почему вы так решили?» - вскинулся Паша.
«Сейчас все хорошие люди ходят без работы», - пожал плечами Нагасакин.
«Без работы ходят только те, кто не хочет работать!» - категорично произнёс Паша.
«А кем вы работаете?» - мягко поинтересовался  Виктор.
«Я – журналист, собственный корреспондент газеты «Болда», - не без гордости произнёс Паша.
Нагасакин не верил своим ушам. Он оказался за одним столом с живым журналистом!
«А вы?» - обратился Виктор к Саше без видимого интереса.
«Я тоже журналист, корреспондент газеты «Мукомолец Каспия», - с достоинством ответил Саша, - Сегодня наш профессиональный праздник!»
«Мукомольцев?» - поинтересовался обалдевший Нагасакин. Он не верил своим глазам – перед ним сидели два живых журналиста!
«Сегодня День журналиста», - с видимым раздражением объяснил Паша.
«Так чего же мы сидим! – взвился Нагасакин. – Танюша! – попросил он барменшу, - Ещё две бутылочки водочки и горяченького!»
«За ваш профессиональный праздник!» - поднял очередной тост Нагасакин.
«Давайте выпьем за то, чтобы никогда не тупились ваши острые перья!» - Нагасакин был неутомим всё в новым и новых тостах.
Журналисты пили молча. Виктор не обижался, – может быть, в их мозгах идет мучительный процесс творчества.
«Журналист? - неожиданно проворчал Паша, ошпарив яростным взглядом сидевшего напротив Сашу, - Да какой ты журналист. Тряпка ты. Кто взахлеб восхищался Хайдером? «Доктор Хайдер жертвует собой ради всего мира… Доктор Хайдер уже триста дней ничего в рот не берёт, умирая перед Белым домом…» Попка ты продажная, а не журналист!»
«Это я попка!? – побагровел лицом Саша, - А кто восторгался на страницах твоей газетенки великим американским безработным Маури, обличающим незаживающие язвы капитализма? Помню твои перлы: «Маури показал бездну, разделяющую богатых и бедных. В США миллионам людей негде жить, а единицы живут в номерах отелей по миллиону долларов за сутки»… Вот бред так бред! Ты такой же прощелыга, как и твой Маури!»
Нагасакин остолбенел от восторга. Перед ним проносилась история. Он давным-давно забыл и про доктора Хайдера, и, про великого безработного Маури, а теперь перед ним сидели те, кто писал про этих двух бескомпромиссных борцов за справедливость…
«Дятел ты пустотелый! – тихо и даже с задушевной жалостью к оппоненту проговорил Паша, - я же помню, как ты на целой газетной полосе издевался над видеопрокатчиками, которых менты посадили за порнографию, хотя там только лифчики да трусы показывали… Чего же вы теперь публикуете предложения о сексуальных услугах с прососом и отсоссом?»
«Ох, какие мы совестливые! – деланно заблажил Саша, - будто все забыли, как ты клеймил позором несунов с рыбоконсервного завода! Людей позорили за банку кильки. А теперь, когда этот завод прекратил своё существование из-за вора-директора, молчите? Как же не молчать, если завод был разворован и обанкрочен с благословения губер-пупера нашего. Он же вам платит!»
«А вам не платит?» - ехидно ухмыльнулся Паша.
«Вам больше», - насупился Саша.   
«За что вам платить, дешевки-мукомольцы?»
«Кто дешевка, козлина?!» - вскочил Саша.
«Я – козлина!?» - стал вылезать из-за стола Паша.
Прозвучала пощечина. Потом сочный шлепок удара кулаком.
Нагасакин ничего не видел, тщательно разливая водку по стопкам, старясь не перелить и не долить. Он только мирным голосом взывал к несуществующему здравому рассудку:
«Да ладно вам, мужики…»
Он разливал уже последнюю – третью стопку, когда в помещении закусочной наступила тишина, неназойливо нарушаемая однотипными песнями российской эстрады.
Оторвавшись от важного процесса разливания, Нагасакин увидел Пашу и Сашу, слабо шевелящихся на сравнительно чистом полу закусочной. Первым поборол земное притяжение Паша. Он тяжело двинулся к выходу, в дверях обернулся с лицом, наливающимся будущими фингалами, и злобно прошипел:
«Мы с тобой ещё поговорим, Сашенька, а про вашу забегаловку, - перевел он глаза на спокойную барменшу, - про ваш притон я так пропишу, что вам не поздоровится…»
Паша злобно сплюнул и исчез из дверного проёма.
«Ну, и ладно, - почти весело сказал журналист Саша, поднимаясь с пола, - нам больше достанется!»
ДРУГОЕ ИЗМЕРЕНИЕ
Виктор Нагасакин тщательно измерял всё вокруг себя, потому что любил точность. На дружеских вечеринках он всегда разливал напитки при помощи специального мерного стаканчика. Друзья подсмеивались над чудачеством Виктора, но уважали его за принципиальную честность.
Слышал Виктор и о так называемых других измерениях, но проверить их точность пока не мог.
Помог случай…
Однажды Виктор гулял по улицам своего родного города, раздумывая о бренности жития. У него не было даже двенадцати рублей на настойку боярышника. Конечно, можно было собирать бутылки, но слишком велика была конкуренция в этом самом массовом российском бизнесе. На очередную пустую кондиционную бутылку, поставленную на уличный асфальт, бросалось сразу несколько человек со всех сторон.
Нагасакин не спеша шёл, покручивая в пальцах явару, сделанную из обломка толстой ветви дуба, под которым по преданию любил посиживать сам генералиссимус Суворов. Неожиданно он заметил назревающий конфликт. На автобусной остановке группа развязно-приблатненных молодых людей  деланно-детскими голосами просили у прилично одетого мужчины «пять рублей на мороженое».
«С какой стати я обязан вам давать деньги?» - спрашивал мужчина, на лице которого не было ни тени страха, а лишь одно откровенное удивление.
«Ну, мужик, ну, пожалуйста!» - канючили мерзавцы, всё теснее обступая свою жертву.
В какой-то момент один из молодчиков резко попытался ударить мужчину в лицо, но тот довольно ловко увернулся и сразу же получил удар кулаком в ухо от другого уличного «героя»…
Нагасакин, не раздумывая, перехватил явару в боевое положение и бросился на помощь. Несколько точных ударов отбили у молодчиков желание задираться, и они разбежались в разные стороны.
Нагасакин, протянув руку, помог подняться мужчине с асфальта.
«Станислав Богославский», - корректно представился потерпевший.
«Виктор Нагасакин», - отрекомендовался спаситель.
«Чем я могу вас отблагодарить? - спросил Станислав. – Не привык быть в должниках».
Было видно, что этот человек умеет быть благодарным. Комок подкатил к горлу Нагасакина. Так было всегда, когда намечалась хорошая пьянка…
Уже через час друзья сидели на кухне Нагасакина.
«Как жесток ваш мир», - деликатно посетовал Станислав, закусывая холодную водку московского разлива черной азербайджанской икрой.
«Откуда ты?» - удивленно вскинул брови Нагасакин. До этого момента он считал Станислава  земляком.
«Я из другого измерения… - покраснел гость, - вообще-то, я не должен говорить об этом, но мне кажется, что когда я нахожусь в вашем мире с научно-познавательными целями, кто-то отсюда должен пребывать в моем…»
«В чем дело? – пожал плечами Нагасакин, разливая  темное немецкое пиво по бокалам. – Я могу помочь…»
«Боюсь, что тебе будет тяжело у нас…», - начал было Станислав, но неожиданно замолчал и, покраснев, в деликатных выражениях срывающимся голосом бросился объяснять Нагасакину, что его организму, не привыкшему к местной пище, нужна срочная очистка.
«В туалет, что ли? – всё понял Нагасакин. – Нет проблем!» - и кивнул на дверь в узком проходе между кухней и прихожей.
Гость из другого измерения быстро подошёл к двери, открыл её и остановился с таким выражением на лице, будто только что выслушал ежегодное обращение Президента к парламенту страны вымирающего народа.
«Ты чего? - подскочил Нагасакин к Станиславу. Он испугался, что унитаз засорился и переполнился, но когда убедился в нормальном состоянии сантехнического оборудования, улыбнулся и похлопал пришельца по плечу, – Никогда не поверю, что у вас там это делается иначе…», - и, легонько подтолкнув гостя вперёд, закрыл за ним дверь.
После визита в туалет гостя ждало новое потрясение – посещение ванной комнаты - крошечного помещения с забитыми туда ванночкой для детей с задержкой роста и раковиной для частичного умывания.
«Теперь я знаю, что мне делать!» - решительно произнес гость, выйдя из ванной комнаты с мокрым лицом и такими же мокрыми руками.
Станислав достал из кармана приборчик, нажал на зеленую горящую кнопку и исчез, тотчас же появившись с большой коробкой в руках. В ней виднелись незнакомые для Нагасакина приборы и инструменты.
«Я тебе не помешаю, если немного поработаю?» - спросил Станислав, наотрез отказавшись от дальнейшего «отмечания встречи двух культур». Нагасакину пришлось продолжать праздничное застолье в одиночестве.
Утром всё было готово.
Станислав, не спавший всю ночь, был свеж как майская роза. Нагасакин, проспавший ночь под кухонным столом, был хмур и подавлен собственным несовершенством.
Станислав подвёл Нагасакина к двери в туалетную комнату, показал небольшой пульт.
«При нажатии на 0 за дверью будет ваш обычный российский санузел, при нажатии на 1, 2, 3, 4 и 5 ты будешь попадать в наше измерение, - объяснил Станислав, - попробуй сам».
Нагасакин нажал на кнопку 1 и открыл дверь. Перед ним оказалось просторное помещение с красивой кабиной, напоминающей душ.
«Это вакуумный очиститель. Очищает снаружи и изнутри.  Разденься и зайди в кабинку», - улыбнувшись, объяснил Станислав и вышел, оставив Нагасакина наедине с очистителем.
Нагасакин вышел через две минуты.
«Ошеломляюще! – восторгался он. – Мне не пришлось даже напрягаться. Из меня всё просто вытянуло. Ощущение – будто заново родился!»
«Когда выходишь, - предупредил Станислав, - не забывай нажимать 0. Посторонние не должны попадать в наши измерения, - он ободряюще улыбнулся Нагасакину, - ну, а я пошел изучать ваш мир… Не увлекайся и соблюдай меру…»
Виктор закрыл за гостем дверь и приступил к изучению потустороннего мира.
При нажатии кнопки 2 за дверь туалета оказывался двадцатипятиметровый бассейн с прозрачной голубой водой. Нагасакин давно не получал такого удовольствия от плавания.
Порадовала и кнопка 3 – она открывала вход в уютную спаленку, где Нагасакина встречала ласковая молодая женщина, готовая на все… Нагасакин экспериментировал весь день – каждый раз его встречала женщина нисколько не похожая на предыдущих…
Кнопка 4 открывала вход в залитый солнцем солярий, где можно было отдохнуть после кнопки 3.
Проголодавшись, Нагасакин нажимал кнопку 5 и оказывался в отдельной кабинке японского ресторана с хорошей рыбной кухней и в меру подогретым сакэ…
Время пролетало незаметно. Нагасакин только через семь дней спохватился, что давно не видел Станислава. Он бросился обзванивать своих многочисленных и разнообразных знакомых и вскоре выяснил, что Станислав находится в областном СИЗО. Нагасакин напряг уже определённый круг своих знакомых и вскоре получил «маляву» от Станислава. На маленьком обрывке бумаги бисерном подчерком было написано:
«Случайно попал в милицию, где выяснилось, что все мои документы, а также деньги – фальшивые, хотя по качеству лучше настоящих. Аппарат для перехода раздавил пидор-мусор, который меня задерживал. Не знаю, что делать. Жму руку. Станислав».
Что делать, Нагасакин знал прекрасно, но было жаль терять очиститель, безотказных женщин, солярий и японский ресторанчик. Можно было, конечно, оставить что-нибудь одно, но вдруг это вызвало бы какие-нибудь негативные последствия в потустороннем или его мире?
Тяжело вздохнув, Нагасакин нажал на 0, а потом передал приборчик с надежным работником СИЗО Станиславу.
На следующий день, открыв на звонок дверь своей квартиры, Нагасакин оказался в дружеских объятиях Станислава.
«Спасибо», - поблагодарил освободившийся узник, вложив в это слово столько чувств, что у сентиментального Нагасакина даже навернулись слезы.
Друзья помолчали, давая успокоиться чувствам, переполнившим их сердца.
«Слушай! – вскричал Нагасакин. – У моего знакомого в СИЗО будут неприятности. Ведь пропал узник! Выходит, что я, спасая тебя, подставил другого человека…»
«Не беспокойся, - понимающе улыбнулся Станислав, - я уже отправил в СИЗО своего клона с нулевым интеллектом. Ментам будет с ним приятно…»
Они опять помолчали.
«Слушай, - доверительно начал Станислав, - я бы мог взять тебя к нам. Ты не будешь у нас лишним и чужим, как здесь…»
«Нет, нет! – вскричал Нагасакин, - мне дорог этот мир при всём своём несовершенстве!»
«Я это знал, и поэтому навсегда возвращаю тебе пульт…»
«Но ведь это, наверно, стоит бешеных денег!» - замотал головой Нагасакин.
«Во-первых, не таких уж больших денег это стоит, а во-вторых, если бы не ты, я сгинул в вашей правоохранительной клоаке, а в третьих, я снял фильм о вашем мире, который пользуется у нас огромным успехом…»
                ДИКТАТУРА
Виктора Нагасакина трудно было назвать грамотным вообще и политически грамотным в частности. Он на полном серьезе считал себя бывшим диктатором.
«А как же? – рассуждал Виктор, аккуратно разливая выпивку на очередной незатейливой пирушке, - У нас какое государство было? – Рабочих и крестьян. Так? Но колхозаны не в счет. Из их среды ничего путного не выходит. Один Горбач чего стоит: с водкой боролся – не победил, страной правил – развалил. А все потому, что колхозаном был, им и остался… Значит, остаются рабочие – пролетариат, у которых самая настоящая диктатура. А я и есть рабочий-пролетарий. Кто я после этого? Верно – диктатор!»
«А как же сюда вписываются менты?» – поинтересовался один из друзей.
«Я понял твой намек, - с улыбкой кивнул Нагасакин, передавая налитые стопки, - ты хочешь узнать, как называть ментов, если они безо всякого страха тянули в свои застенки подвыпивших диктаторов?  – Нагасакин поднял свою стакан, - Ну, давайте выпьем, чтоб заначка не терялась и борьба с пьянством не повторялась! – Он выпил под теплым cветом одобрительных взглядов друзей и, не увлекаясь закуской, продолжал, - Менты, мой милый друг, приставлены к нам – диктаторам, чтобы мы лишнего о себе не возомнили и не превысили своих диктаторских полномочий…»
Пирушка по накалу страстей перешла в разряд пиршеств. Буйные головы пирующих одна за другой падали на грязный стол. Праздник закончился, чтобы стихийно возродиться даже на следующий день.
Нагасакин задумчиво шагал домой, испытывая муки неудовлетворения. Он не допил.
«Франко, Салазар, Гитлер, Пол Пот, Наполеон, Македонский, - шептал Нагасакин, - что у меня общего с этими уродами?»
И тогда Нагасакин решил выйти в астрал. Вообще-то Виктор не любил астральных путешествий. Во время отсутствия астрального тела физическое производило полную дефекацию, и обстановка при возвращении была совершенно безрадостная…Но выбора не предвиделось.
Зайдя домой, Виктор сразу прилёг на диван, провёл релаксацию, а потом лёгким толчком вышел из своего незамедлительно обдефекацировавшегося физического тела.
«Ну, и ладно, - безо всякого зла подумал Нагасакин, - лишь бы серебряный шнур не порвался», - и полетел на поиски последнего прибежища диктаторов.
В астральном мире шло незатейливое веселье: ангелы дрались с бесами и джинами за души умерших и просто от нечего делать.
«Как найти диктаторов?» - спросил Нагасакин ангела-порученца, пролетавшего мимо.
«Смотря из какой формации, - ангел задумчиво поправил свои тороки, - вас какая интересует: рабовладельческая, феодальная, капиталистическая или коммунистическая?»
«Я думал…» - начал Нагасакин.
«Надо не думать, а молиться, - наставительно произнёс ангел. – А вообще-то они все рядом», - и показал направление.
У диктаторов стоял шум и гам. Каждый доказывал свою непогрешимость в период земной жизни.
«И тогда я перешел Рубикон!» - вопил Цезарь.
«А я сжёг Рим!» - старался перекричать его Нерон.
«А я поджёг рейхстаг!» - надрывался Гитлер.
«Мелко, мелко, - доказывал Сталин, - у нас на повестке дня стоял мировой пожар!»
Никто не хотел говорить с Нагасакиным. Каждый тиран «работал» только на толпу, пренебрегая неизвестно откуда взявшимися одиночками.
«Вы сюда временно или навечно?» - к Нагасакину неожиданно подплыло астральное тело пожилого и властного вида.
«Я, видите ли, в некотором роде диктатор…» - продолжать Виктор не смог, оглушенный диким хохотом присутствующих.
«Илоты должны обрабатывать землю, периэки -  заниматься ремеслами и торговлей, воины – воевать, а Ликург – повелевать, - старик слегка поклонился и представился, - Ликург…»
«А кто тебе вбил в голову, что ты – диктатор?» - набросился на Виктора маленький толстячок с замашками французского генерала.
«И кому ты диктуешь свою волю?» - подлетели к Нагасакину сразу двое диктаторов. Один постоянно ругался по-испански, другой – по-португальски.
«Франко, Салазар, чего вы пристали к человеку, - вмешалась ещё одна астральная сущность азиатской расцветки, - он из России. Это работа вон тех двоих…».
Парочка, о которой говорил Пол Пот была действительно странной. Один вцепился большими пальцами в свою астральную жилетку, другой энергично посасывал астральную курительную трубку.
«Сосо, ог-ади меня от нападок этих –енегатов, - картаво разошлась плешиво-рыжая сущность, - оппо-тунисты п-оходу не дают!»
«Владимир Ильич, эти товарищи не понимают глубинной сущности диктатуры пролетариата. Она, эта диктатура, осуществляет самую широкую демократию для трудящихся и использует силу для подавления враждебных элементов среди этих же трудящихся. Если сказать проще: диктатура пролетариата как раз этот самый пролетариат и подавляет. А средством этого подавления служат наши замечательные органы…» - Сосо замолчал, засосав свою трубку в очередной раз.
«Ну, а почему всё так неожиданно изменилось, – спросил Нагасакин, немного обалдев от этого теоретизирования, - и я из диктатора превратился в ничтожество?»
«Возможно, диктатором у вас стал кто-то из этих самых ваших органов, - предположил Ликург, - а может, ты и не был никогда диктатором…»
Среди бывших генеральных секретарей, царей, тиранов и диктаторов  поднялся гвалт.
«Вы обманывали собственный народ! – визжал бесноватый Гитлер. – Даже мы, фашисты, этого не делали!»
«Беспредельщики, - доносилось со всех сторон, - так дурить быдло – это чересчур даже для самой страшной тирании!»
Неожиданно огромная тень накрыла всех.
«Архангел Михаил!» - пронеслось в толпе тиранов.
«Стройсь! - прорычал дежурный ангел, до этого индифферентно стоящий на специальном возвышении. – Равняйсь! Смирно!»
В наступившей тишине еще несколько раз мощно хлопнули крылья, и архистратиг Михаил приземлился перед застывшим строем.
«Здравствуйте, ироды!» - небрежно бросил он.
«Здравия-желаем-архангеле-Божий-Михаиле!» - дружно рявкнул строй.
Нагасакин, почувствовав себя лишним, засобирался в свое обдефекацированное физическое тело. Он поклонился в сторону архангела и полетел, увлекаемый серебряным шнуром, когда его догнала астральная сущность Сталина.
«Генацвале, - тихо и почти без акцента прошептал Вождь, - прости за эту диктатуру. Вот тебе информация о золоте партии», - и он послал в сознание и подсознание Виктора мощный информационный импульс, где были все необходимые номера счетов и порядок получения таких денег, какие и не снились обычным россиянам.



ДРУЗЬЯ
У Виктора Нагасакина было много друзей. С одними спокойно сиделось на скамеечке, потягивая пиво или опрокидывая в себя более крепкие напитки. С другими общение напоминало авантюрный сериал с продолжением – скандалы и драки переходили в захватывающие погони и завершались короткими расправами. Самым эксцентричным другом Виктора по праву считался Саша Ветродуев. Он легко забирался на громадное дерево, присаживался на сук, нависающий над аллеей парка, и оправлялся по-большому сверху на эту аллею, одновременно искусно имитируя голоса самых различных птиц – соек, ворон, кукушек, а в заключении издавал зловещий клёкот орлана белохвостого.
Но после женитьбы Саша Ветродуев немного остепенился… Его супруга – Белла Зверева вошла в многочисленный круг друзей Нагасакина, хотя ему и не нравилось как эта теледива метала огни и молнии в адрес простых людей и становилась слащаво-приторной, общаясь с местечковыми владыками.
Обо всём этом Нагасакин размышлял, упруго вышагивая по улицам своего родного города. С улицы Кирова он свернул на Свердлова и, миновав улицу Михаила Аладьина, вышел на Советскую. Пройдя мимо Морского садика и стен женского монастыря он оказался на улице бывшего всесоюзного старосты Михаила Ивановича Калинина. Во время подобных прогулок хорошо думалось: случайно ли известный правдолюбец Солженицын носит такую противоречивую фамилию; можно ли бесплатно брать товар в супермаркете, имея на руках 20 дисконтных карт, по каждой из которой установлена скидка в размере 5%?…
«Виктор!» – прервал его мысли истошный женский крик.
Нагасакин повернулся и обомлел – его догоняли сразу две местные знаменитости: Белла Зверева и Клариса Дорох.
«Нагасакин, - Белла, передвигаясь, пробивала насквозь своими стальными шпильками-каблучками расплавленный жарой асфальт и каждый раз с трудом их выдергивала для следующих шагов, - я ору, как бешеная, а ты – ноль эмоций!»
«Чыканит шаг рабочый чыловек!» – продекламировала Дорох, с трудом переводя дыхание.
«Виктор, - Белла остановилась, грациозно поправила прическу, не сводя своих привычно прищуренных глаз с Нагасакина, - нам надо поговорить».
Дорох  в это время прицельно «стреляла» в голубей указательным пальцем.
«Бэ-бах! Бэ-бах!» - озвучивала она выстрелы.
«Виктор, - не обращая внимания на чудачества подруги, начала рассказывать Белла, - я попала в скверную историю…»
Оказалось, что Беллу взяли в очередную развлекательно-деловую поездку административных чинуш в Германию. Делегация побывала в Берлине и Бонне, а напоследок заглянула в Мюнхен, чтобы навестить мужской стриптиз-бар.
«Я бы тожэ была бы нэ протч тем побэвать», - дикторским голосом произнесла Дорох, сдувая видимый только ей пороховой дым с указательного пальца.
«Там выступали потрясающие самцы, - вещала Зверева, - но один – гигант-блондин – был бесподобен, и когда он наконец-то снял с себя абсолютно всё, я не могла отвести глаз… Короче, я отдала ему звериный браслет, подаренный мне Ветродуевым… Я сама надела этот браслет красавцу-блондину… Я надела его, но только не на руку…»
В заключении Белла разрыдалась.
 Нагасакин знал, что это фамильная реликвия  Ветродуевых, взятая дедом Саши из дворца князя Бекетова в самом начале 1918 года. Витое кольцо из серебряных и золотых прутьев завершалось двумя звериными мордами, кусающими друг друга.
«Браслет надо вернуть!» - выпалила Белла, вытирая слёзы.
Нагасакин стеснительно потупил глаза.
«Ты чего стоишь?» - топнула ногой Зверева.
«Денег нет…» - выдавил из себя Виктор.
«Ты думаешь, если бы они у меня были, я обратилась к тебе за помощью?» - вскинула выщипанные брови неделикатная Зверева.
«Он чэрезчур засценчыв!» - поддержала подругу Дорох.
На этом они и расстались.
Нагасакин свернул на улицу Красного знамени и, дойдя до Коммунистической, уже знал, что ему делать.
…В тот же вечер в ГТРК «Хаир» выступала мужская стриптиз-группа «Голый Васер». Под заводные мелодии Игоря Крутого шесть друзей Нагасакина во главе с самим Виктором раздевались догола на глазах у полутора сотни восхищенных зрителей. Самым сложным оказалось снять носки. Из своих семейных трусов начинающие стриптезёры просто выпрыгивали.
Администрация развлекательного комплекса предложила подписать контракт на полгода вперед, но Нагасакин не согласился. Он решил покорить столицу.
Уже через неделю Москва стояла на коленях. Все театры готовы были предоставить свои подмостки группе, пользующейся бешеным успехом. Лучшие производители заграничного нижнего белья в рекламных целях предлагали друзьям свою продукцию за солидное вознаграждение.
«Нам родное ближе», - гордо заявлял Нагасакин, уже заказавший модельеру Зайцеву партию семейных трусов и сильно декольтированных маек.
На дебютном выходе нагасакинской стриптиз-группы в «Камеди клаб» присутствовал полномочный посол Федеративной республики Германии. После выступления к Нагасакину подбежал пресс-атташе и вручил приглашение на родину Адольфа Гитлера и Розы Люксембург.
В этот вечер семеро друзей пили баварское пиво и горланили «Шпацирен, шпацирен, зольдатен, официрен!»…
Столица Баварии встретила друзей дешевым пивом и целой армией продажных женщин, заселивших все первые этажи жилых домов. Прокатившись на речном трамвайчике по скромной речушке Изар, артисты направились в стриптиз-бар.
Здесь царило невиданное оживление. На выступление русских знаменитостей прибыла Ангелина Меркель. Она, конечно, хотела остаться в ранге инкогнито, надела темные очки, но это оказалось излишним. На нее никто и не смотрел.
«Голый Васер» выступал блестяще. Начали раздеваться под «Интернационал».
«Вставай, проклятьем заклеймённый», - взывал знаменитый хор, а стриптизёры требовательно смотрели на нижнюю часть своих туловищ.
«Хенде хох!» - завопили артисты, синхронно выпрыгнув из роскошных зайцевских трусов. Весь зал, не исключая и Ангелину Меркель, поднял руки и прокричал в ответ «Браво!»
«Нихт ферштейн!» - помотали своими причиндалами танцоры, чем вызвали бурю восторга.
Не одеваясь, Нагасакин со своими друзьями провёл пресс-конференцию.
А потом к Нагасакину прорвался красавец-блондин. Он оказался пассивным гомосексуалистом, по уши влюбился в лидера «Голого Васера» и подарил Виктору кучу всяких дорогих вещей, среди которых оказался и знаменитый звериный браслет.
«Ребята, подъём! – незамедлительно скомандовал Нагасакин, не обращая внимания на дальнейшие ухаживания несчастного педераста. – Пора домой! Наша задача выполнена!»
«Витёк, да ты чего, тут такое бабло назревает!» - попытался возразить кто-то, но Нагасакин был непреклонен.
Из аэропорта Виктор позвонил Зверевой.
«Белла, браслет у меня, встречай», - сказал в трубку Нагасакин и назвал номер рейса.
Белла встреча Нагасакина в компании с Кларисой Дорох.
Получив браслет, Белла взвизгнула и поцеловала Нагасакина в левую щеку.
«Чыстая работа!» - похвалила Дорох и смачно поцеловала Виктора в правое ухо.

            СОЧИНСКАЯ ОЛИМПИАДА
Виктор Нагасакин всегда мечтал побывать в Сочи. Но так сложилось, что этой мечте не суждено было осуществиться. Виктор не раз бывал богат, но с деньгами хорошо жилось и в родном городе, а если куда и тянуло, так только в столицы, где сосредоточены лучшие рестораны страны. Деньги кончались, и опять тянуло в Сочи – черноморскую мечту детства.
Можно представить с каким энтузиазмом отнесся Нагасакин к планам проведения зимней Олимпиады в Сочи.
«На этой Олимпиаде я уж обязательно побываю! – решительно заявил Виктор Нагасакин своим друзьям, опустошая вместе с ними пузырьки с цельбоносной настойкой боярышника. – Московскую пропустил, но эта будет моя!»
В 1980 олимпийском году Виктор выполнял почетный интернациональный долг перед дружественным афганским народом, почему-то не проявлявшим никаких признаков радости от этого факта.
Теперь Виктор обладал свободой передвижения, но коварная судьба могла снова посмеяться над ним: ведь хазеры из олимпийского комитета могли избрать местом проведения игр захолустные городки в Корее или Австрии.
«Парни! – выдохнул Нагасакин, управившись с очередным флаконом боярышника. – Я учреждаю комитет поддержки Сочи. Будем собирать деньги на олимпиаду в Сочи! Кто «за»?
В ответ поднялся целый лес рук, некоторые из них сжимали пустые фуфырики.
«Витек. Надо ведь, в натуре, стихотворные слоганы сочинить, - тонко подметил кто-то из отцов-учредителей нового комитета, - кто этим займется?»
«К Жоре пойду, - даже не задумываясь, ответил Нагасакин, - ему стихотворение написать – как спичкой чиркнуть».
Жора Шибаков возглавлял местечковое отделение союза написателей. Еще в советское время Нагасакину рассказывали, как Жора разъезжал по стране с творческими встречами.
…Солнечная Калмыкия. Цвет нации собрался в зале областной филармонии.
Выходит Жора и проникновенно произносит:
«Далекий предок мой – калмык
  В степях калмыцких же чабанил.
  Он грозен был, силен как бык.
  Он силу ту и мне оставил!»
В зале буря ликования.
…Солнечный Биробиджан. Цвет нации незаметно собрался в зале областной филармонии.
Выходит Жора и вкрадчиво произносит:
«Далекий предок мой – еврей
  Мастеровым на все был руки –
  Портной, художник, брадобрей…
  Я весь в него – не знаю скуки!»
Восторженные крики «Шолом!»
…Солнечный Дагестан. В зал филармонии набилась дагестанская интеллигенция.
Выходит Жора в черкеске и с бутафорским кинжалом на поясе. Из его уст льются волшебные слова:
«Далекий предок мой аварец
  Овец пас высоко в горах.
Ему в рот не положишь палец.
Он в овцах спец, а я в стихах!»
…В своем родном городе Жора, хитренько улыбаясь, читал сокровенные  строки:
«Далекий предок мой – цыган,
  Казалось, жизнь прожил впустую –
  Крал лошадей, был хулиган.
  Я весь в него, но не ворую!»
Но настали другие времена. Дружба народов переросла в межнациональные конфликты.
Изменился и Жора. Жгучий брюнет с волнистой прической стал стопроцентным русаком, дико ненавидящим пришлых чужаков.
«Сочи – русский город! – провозгласил Жора, когда Нагасакин явился в отделение Союза написателей и  объяснил цель своего прихода, а потом, почти не задумываясь, выдал:
«Олимпиада будет в Сочи, -
  И спорт российский всех замочит!»
«Нерусский жить красиво хочет.
  Конец его надеждам в Сочи!»
После этого Жора предложил себя в качестве председателя комитета поддержки Сочи, а когда узнал, что это место занято Нагасакиным, согласился стать сопредседателем. Они увлеченно обсуждали планы дальнейших действий. Тут были и публикации в региональных, центральных и зарубежных СМИ; и письма в Олимпийский комитет, включая и угрожающие; и обращения к главам мировых держав, не исключая и Владимира Владимировича. Время подошло к обеду. Жора, привыкший к ритмичным и обильным приемам пищи, забеспокоился и начал собираться.
Сопредседатели еще не начавшего действовать комитета вышли на улицу и направились к ближайшему экспресс-кафе. Неожиданно путь им преградили две цыганки. Одна – молодая – занялась Жорой, другая - старая – Нагасакиным.
«Ай, красивый, хочешь – погадаю? – затянула она обычное – цыганское, но неожиданно заговорила тихим и вдумчивым голосом, - не связывайся ты с этим. Он тебя до тюрьмы доведет, а сам чистеньким останется…»
Нагасакин, растерявшись, забубнил что-то про олимпийское движение.
«Хочешь посмотреть на вашу олимпиаду? – ухмыльнулась цыганка и щелкнула одновременно языком и пальцами. – Смотри!»
Цыганка исчезла, исчез и Жора со второй цыганкой. Более того – изменилось все вокруг. Исчезли газоны и клумбы с цветами перед белым административным зданием. Под ногами валялся мусор, который явно не убирали многие месяцы. На глаза Нагасакину попалась сравнительно свежая на вид газета. «Российские спортсмены не поедут в Пхеньчхан!» - гласил заголовок передовицы. Нагасакин поднял газету. У него закружилась голова. Газета вышла в четверг 10 июля 2014 года.
Виктор, вяло передвигая ногами добрался до лавочки в пушкинском сквере. На лавочке уже сидел старичок с коммунистической внешностью, яростно куривший  одну за одной сигареты без фильтра. Виктор уже заметил, что курят все прохожие – мужчины, женщины, дети.
«Вам плохо?» – поинтересовался старичок, прикуривая новую сигарету.
«Я выпал из времени, я не знаю, что было в последние 7 лет», - пожаловался Нагасакин.
«Бывает, - понимающе кивнул старичок, - а что вас конкретно интересует?»
«Олимпиада в Сочи!» - выпалил Нагасакин.
«А с этого всё и началось!» - в сердцах сплюнул старичок и начал рассказывать.
5 июля 2007 года Олимпийский комитет избрал Сочи местом проведения зимних олимпийских игр 2014 года.. В Сочи в плане подготовки к Олимпиаде и конь не валялся. Но он не валялся и через месяц, и через два. Когда в Россию пребывала очередная комиссия Олимпийского комитета с целью проверки хода подготовки, устраивался банкет, где все напивались вусмерть, потому что во все напитки добавлялся героин, кокаин, а то и что-нибудь покруче. Банкет затягивался на несколько дней, в результате чего члены комиссии превращались в законченных пьяниц и наркоманов. За год с небольшим такая судьба постигла всех членов международного олимпийского комитета. Состоялись новые выборы, но на проверки в Россию ехать уже никто не хотел. А в России в это время все финансовые потоки направлялись на подготовку к Олимпиаде в Сочи, где ничего и не делалось кроме фанерных макетов в натуральную величину. Страна нищала, но одновременно появлялись всё новые и новые мультимиллионеры из числа дельцов, занятых подготовкой к Олимпиаде…
Летом 2013 года в Сочи произошло такое страшное землетрясение, что зашкалило шкалу Рихтера, но в отличии от обычных землетрясений значительно повысился радиоактивный фон.
Местом проведения зимних игр стал корейский городок Пхеньчхан, тем более, что там всё для этого было готово…
«Вот так», - закончил старичок и щелкнул пальцами…
Нагасакин опять стоял напротив старой цыганки. В трех шагах от них молодая гадалка накручивала на пятисотрублевую купюру кучерявые волосы Жоры, очень убедительно живописуя ему его будущую жизнь.
«Будешь ты большим депутатом и лауреатом, красивый. В Москве будет твой кабинет…»
«Ну, и как ты теперь к олимпиадам относишься?» - спросила старая цыганка Виктора.
«Да ну их!» - почти крикнул он. Виктору было очень плохо. Надругались в особо циничной форме над его мечтой. Растоптано его достоинство человека и гражданина.
В руках цыганки появилась бутылка водки.
«Не расстраивайся, - ласково проговорила она, - это всего лишь один из вариантов будущего. Кто знает, – может все повернется по-другому. На вот – выпей и успокойся», - протянула она бутылку Виктору.

                СПЕЦСЛУЖБЫ
Виктору Нагасакину безумно нравилась итальянская эстрада даже тогда, когда он не понимал ни слова из этих замечательных песен. Но особенно он любил один припев. В нем присутствовало только три слога, но Виктор мог напевать их часами и в одиночестве, и в компании с друзьями:
«Ко-за-ссе, ко-за-ссе, ко-за-ссе! Ко-за-ссе, ко-за-ссе, ко-за-ссе!…»
Виктор прекрасно понимал, что это песня о любви, но в звуках припева он слышал созвучие со своей фамилией, трепетную заботу о животном мире планеты, страдающего в невыносимых экологических условиях…
В тот вечер Нагасакин был непривычно трезвым – сказывалась хроническая нехватка денег. Виктор уже устал удивляться, что при непрерывном росте среднестатистической заработной платы по стране и его доходы не желают увеличиваться. Он как раз проходил мимо Морского садика, где кроме привычной могилы героев революции недавно появился бюст адмирала, поразительно похожего на придурковатого майора Чердынцева из сериала об опереточно хороших ментах.
Но не бюст адмирала привлек внимание Нагасакина. В наступающих сумерках шел бой. Двое бойцов очень профессионально атаковали одного, и тот вполне профессионально отбивался.
Нагасакин не мог терпеть несправедливости – и бросился на помощь. Такой расклад явно не устроил подлецов – они отступили и трусливо убежали. Тяжело дыша, победители с зарождающейся симпатией рассматривали друг друга.
«Александр», - незнакомец протянул руку для рукопожатия.
«Виктор, - Нагасакин с удовольствием пожал крепкую ладонь, - это надо отметить! – произнеся эти слова, он смущенно закашлялся. – Только я на нуле…»
«Тебя это не должно волновать, - улыбнулся Александр, - пошли!»
Когда впереди открылась ярко освещенная площадка перед самым шикарным рестораном города, Нагасакин остановился.
«Александр, меня не пустят – я не в форме…Костюм, галстук…»
«Выброси эти мысли из головы! – только фыркнул Александр. – Сергей Павлович здесь?» – спросил он швейцара, распахнувшего перед ними дверь.
«Точно так!» – услужливо доложил страж дверей.
«Мы идем в сортир, - барским голосом распорядился Александр, - когда вернемся, нас должен ждать свободный столик!»
Так и оказалось. Столик, откуда открывался вид на весь зал, ждал друзей, а рядом, задыхаясь от восторга, с картой вин и меню в трепетном полупоклоне стоял метрдотель Сергей Павлович.
“Как я рад, как я рад! - приговаривал он, - зная ваши вкусы, дорогой Александр, мы уже всё приготовили, - кивнул он на столик, заставленный закуской и выпивкой, - и ожидаем дальнейших указаний…»
«Немного позже, - устало опустился на мягкий стул Александр. Он разлил водку Виктору и себе, а потом провозгласил тост, - За знакомство!»
Они чокнулись, выпили и уже хотели приступить к процессу закусывания, но жалобный голос, раздавшийся рядом, остановил их.
«Витя, так это из-за вас нас прогнали с этого столика!» - давясь слезами, произнесла Белла Зверева.
«Вот и вэрь послэ этого людам!» - выпалила Клариса Дорох, материализовавшаяся рядом с подругой. Она не плакала, но была хмурнее, чем обычно.
«Что с вами?» – вскочил со своего места Нагасакин, забыв о закуске.
«Мы сидели за этим столиком, говорили о работе – у нас намечается новый проект. Это будет телеинтервью по переписке. Внезапно на нас, как коршун, набросился метрдотель и пересадил, несмотря на наши возражения и угрозы, за столик с какими-то пьяными животными…»
«Мнэ кажытся, что это типычные чычынцы», - конкретизировала Дорох.
«Тысячу извинений за то, что из-за нас вы претерпели столько страданий! - вскочил со своего места Александр. – Мы будем счастливы, если вы присоединитесь к нам!»
«Вы – удывительный чыловэк!» - сделала глазки Александру Клариса Дорох.
Веселье за столиком приняло гламурный оттенок.
«Чыловек! – кричала Клариса. – Есчё водки!»
Нагасакин, расчувствовавшийся вконец, заказал оркестрантам свою любимую песню.
«Ко-за-ссе, ко-за-ссе, ко-за-ссе!» - грянул оркестр.
«Пошли в сортир», - в самый разгар веселья шепнул Нагасакину Александр, сделав значительные глаза.
Они уединились в отдельной кабинке. Взяв с Нагасакина устную клятву о неразглашении государственных секретных тайн, Александр начал рассказывать зловещих шёпотом, поминутно заглядывая в соседние кабинки…
Александр оказался щтатным сотрудником секретного спецподразделения. В поле его интересов попал другой штатный секретный сотрудник другого спецподразделения, который занимался весьма неблаговидными делами. Навербовав за время своей службы сотни внештатных секретных сотрудников, подлец контролировал, а при случаи и помогал их карьерному росту, а потом начинал шантажировать, угрожая разоблачением перед демократической общественностью. Это ещё можно было терпеть, но негодяй и перевертыш начал активно работать на калмыцкую разведку, предав интересы своей Родины…
«Короче, - шептал Александр, - он сейчас здесь, гуляет на шару. Но это последние минуты его жизни. Через двадцать минут в ресторан ворвутся автоматчики в камуфляже и черных масках. Они изобьют всех мужчин, а нашего героя как бы случайно замочат. Могут пострадать и женщины. Не тронут только тех, кто будет находиться в этой кабинке. Ты понял?»
Нагасакин был вынужден признаться, что ничего не понимает. У него всё перепуталось в голове.
«Веди наших подруг сюда и побыстрее!» - нетерпеливо приказал Александр и вытолкнул Нагасакина из кабинки.
«Куда вы пропали?» - вскинулась на Виктора Белла.
«Чыго вы там чыртополошите?» - вскинула выщипанные брови Клариса.
Нагасакин молча схватил подруг за руки и потащил в сторону туалета.
«Это уже выходыт за рамки прилычый!» - возмущалась Дорох.
«Ты чего? Ты чего?» - незатейливо чирикала Белла. Когда Нагасакин и его дамы ввалились в туалет, там курили хмурые мужчины с орлиными профилями. Они были потрясены, когда Нагасакин запихал своих дам в кабинку и скрылся там же вслед за ними.
Через пару мгновений после этого раздался страшный грохот, с жутким топотом и матом-перематом  в туалет ворвалась куча народа. Раздались смачные удары, вопли и стоны.
Белла в страшном волнении прижалась к Нагасакину, Клариса – к Александру.
Но шум вскоре стих. Из туалета, судя по звукам вытащили пострадавшие тела. В ресторане зазвучала оркестровая музыка.
«Я думаю, мы можем продолжить наш ужин», - мягко заметил Александр.
Когда они появились в ресторанном зале, оркестр грянул: «Ко-за-ссе, ко-за-ссе, ко-за-ссе!»

ТАБОРИТЫ
Виктор Нагасакин умел ценить мужскую дружбу, но не мог себе представить дружбу народов.
«А давайте, - предложил Виктор для проверки на вшивость своим друзьям, с которыми сообща лечился настойкой боярышника, - дружить с эстонским народом!»
«Да, ты чего, Витек! – понеслось со всех сторон. – Да после того, как они надругались над могилой соллатика-освободителя, с ними западло находиться на одном земном шаре, а не то, чтобы дружить!»
«Смерть эстонским фашистам!» – буквально завизжала известная журналистка Белла Зверева. – Юрмалу я люблю, но истина дороже!»
«Чытать надо больше, чукча, - залилась язвительным смехом её коллега и творческая соперница Клариса Дорох, - Урмала чыслится за Литвой, тундра!»
«Кто тундра!?» – взвилась Зверева.
«Девчата, - улыбнулся Нагасакин, не показывая вида, что знает о латвийской принадлежности Юрмалы, все они – фашисты, единственные нормальные люди – это советские полковники и генералы, поселившиеся там после увольнения в запас…»
«А чего же они не уматывают оттуда – из этого фашистского ада?» – наивно поинтересовался кто-то из друзей.
«Из принципа!» - как отрубил Нагасакин, сам не знающий ответа на этот, казалось бы, простой вопрос.
«А вот во время Грюнвальдской битвы мы были вместе…» - вспомнил кто-то.
«Да когда это было?» - съехидничал другой.
«15 июля 1410 года, - строго ответил Нагасакин, смешивающий в литровой бутыли остатки боярышника и томатного сока, - во время этой битвы будущему гетману таборитов Яну Жижке выбили глаз…».
«Ну, и как он?» – заинтересовалась Зверева, подставляя свой стакан под струю хмельной жидкости, текущей из бутыли, уютно лежащей в крепких руках Нагасакина.
«Нормально, - ответит тот, - потом ему и второй глаз выбили… За героя чешского народа Яна Жижку!» - провозгласил Виктор очередной тост.
Все дружно опрокинули стаканы и заскучали, потому что больше выпивки не осталось.
«К Джафару, что ли, сходить?» - задумчиво почесал свой затылок Нагасакин.
«Чыго мы там не видэли?» - пожала члечиками Клариса. Все разделяли это мнение.
«Джафар – узбекский гастарбайтер, - терпеливо объяснил Виктор, - когда я его встретил, у него ничего не было, кроме горсти насвая. Я пристроил его на дачу своих знакомых, в срочном порядке съехавших в Израиль. Теперь Джафар на этой даче гонит из фруктовой бражки отличный самогон…»
Все повскакали со своих мест и рванули на выход. Дача находилась в городской черте. На углу улиц генерала Епишева и Богдана Хмельницкого компания столкнулась с громадным мужиком. Крепко зажмурив глаза и подняв к небу давно не мытое лицо, мужик канючил: «Подайте, панове, на пропитание герою Грюнвальда!»
В другое время Нагасакин бы остановился, чтобы порасспрашивать, потолковать, но сейчас это могло нарушить поступательное движение в сторону дачи.
Миновав, отплёвываясь, школу милиции томящаяся жаждой компания перемахнула мост через реку Царев. Справа ширился дачный массив, а слева – в выжженной солнцем степи раскинулся стан таборитов. Нагасакин сразу понял это, увидев расставленные громадным кругом повозки. Но с таборитами можно было разобраться позже.
«Направо!» – скомандовал Нагасакин. Ему было тяжелее всех, потому что справа и слева на нём повисли дамы. Зверева переносила тяжесть пути молча, но у Кларисы рот не закрывался.
«Который сэйчас час?- спрашивала она. – Не чясти, Витя, чыловэк не в состоянии выдержать такой темп… Какую я чыпуху несу, - под конец самокритично заявила Клариса.
Джафар встретил компанию с распростёртыми объятиями и огорчил:
«Весь самогон таборитам продал. Не успеваю гнать для них. – но сразу же и успокоил. – С полчаса назад залил в аппарат бражку. Скоро накапает. Посидите пока».
«Чырноглазый какой», - похвалила Джафара Клариса, а потом, выяснив, где расположено отхожее место, вместе со Зверевой покинула мужчин.
Джафар предложил насвай и все, кроме Нагасакина, закинули зеленоватый порошок под язык.
Наступило вынужденное молчание, которое не нарушили даже Белла Зверева и Клариса Дорох, вышедшие из зеленых зарослей к домику. Дамы, вытаращив глаза, смотрели в сторону калитки. Оттуда к домику шли вооруженные люди. Впереди, сжимая чекан, двигался попрошайка, мимо которого нагасакинская компания проскочила, спеша на дачу, за ним следовали пятеро мужчин, увешанных саблями-мечами, автоматами-винтовками, арбалетами-гранатометами.
«Вот деньги на самогон, панове!» - торжественно заявил попрошайка, протягивая солидную пачку денег.
«Ян Жижка?» - не верил своим глазам Нагасакин.
«Это я, - важно кивнул гетман. – Кто ты?»
«Виктор, - представился Нагасакин. - Как вы сюда попали?!»
«Это долгая история, - вздохнул Ян, - молитвами Яна Гуса мы обрели бессмертие, но не обрели покоя. Сначала мы боролись с немцами и чехами-предателями, потом с австрияками, потом с французами, потом опять с немцами, потом с коммунистами, но когда наша Родина обрела настоящую самостоятельность и свободу, мы покинули её, чтобы бороться против зла за пределами Чехии…Вот и у вас, слышал я, много несправедливости творится…Мы готовы помочь…»
Всё это не очень понравилось Нагасакину. Он не хотел, чтобы в его родном городе действовал бессмертный чешский экспедиционный корпус.
В это время подоспел самогон. Джафан накрыл стол под тенью громадного тутового дерева.
«За дружбу чешского и российского народов!» - поднял свой стакан Нагасакин.
«Добре, панове», - улыбнулся Жижка и осушил свой стакан.
«Ян, - добродушно похлопал гетмана по широкому плечу Виктор, - а ты разве не слышал, что творится в Осетии?»
«Что-то такое слышал», - растерянно забормотал Жижка. Ему не хотелось признаваться в собственной некомпетентности.
«Так там грузины такой беспредел творят, что у лысого волосы дыбом встают. Обстреливают из тяжелых орудий дома мирных жителей, грабят, убивают, а в Россию вино разбавленное мочой посылают!»
Особенно потрясло таборитов надругательство над вином.
«Батько, - закричали они, похватав своё оружие, - веди нас в Осетию! Наведём порядок там, а уж потом вернёмся сюда и заставим снизить грабительские тарифы на газ и воду!»
Жижка нахмурил лоб, погрузившись в задумчивость.
«А по мне – раз мы уже здесь – надо навести порядок на этой земле, а потом идти в Осетию!» - выложил Ян Жижка, проанализировав ситуацию, но Нагасакин неожиданно понял, что удерживает героя чешского народа от похода в зону грузино-осетинского конфликта.
«Мы вам в поход аппарат самогонный отдадим, пару мешков сахара поможем приобрести, дрожжи в нужном количестве и мастера Джафара с вами отпустим. Вот денег только на сахар и дрожжи надо бы достать…»
Просветлев лицом, Жижка вынул из внутреннего кармана кожаный кошель и высыпал из него несколько пригоршней монет. Здесь гульдены XV века лежали рядом с рейхсмарками 30-х годов XX века, екатерининские серебряные рубли соседствовали с советскими червонцами.
«Этого хватит на два мешка сахара? - спросил гетман.
«Конечно! – не покривил душой Нагасакин. – И останется ещё!»
«Бери всё, - Жижка встал и распорядился, обращаясь к сопровождающим его таборитам, - Собираемся, други, затвра отправляемся в путь!»


.                ТАРАКАНЫ
Виктор Нагасакин, как и все россияне, не любил тараканов, но избежать совместного проживания с ними не мог. Он травил их всеми ядами, выпускаемыми китайской химической промышленностью, но все было тщетно. Негодяи забирались даже в холодильник, где, дрожа от холода, дегустировали все скудные съестные запасы Нагасакина. Виктор попробовал приучить своих незаконных жильцов к определенному месту принятия пищи, насыпая в тарелочки на полу хлебные крошки, кусочки сыра, наливал подслащенную воду, но результат оказался обратным: тараканы обнаглели еще больше – они устроили туалет на фотографии мамы Виктора, украшающую одну из стен его однокомнатной квартиры.
Тогда Нагасакин начал истреблять наглецов хлопушкой для мух. У него была прекрасная реакция – он стремительно приседал, потом подпрыгивал, перемещался от холодильника к газовой плите, безжалостно уничтожая и молоденьких тараканчиков, и качающихся на дрожащих лапках тараканов-стариков.
Виктор перестал питаться дома, впервые за несколько лет вымыл пол, протер пустой кухонный шкаф и холодильник.
У тараканов начался голод. Несчастные насекомые, оказавшись в безвыходной ситуации, опустились до поедания трупиков своих сородичей. Хитин смачно хрумтел на жвалах бледных от недоедания тараканов…
К счастью, Нагасакин не слышал этого хруста и был доволен: обессилев, когда-то вездесущие проныры, не могли теперь забраться на стол, холодильник и газовую плиту и уныло ползали по полу в тщетных поисках пропитания, напрочь забыв  о репрудукцировании своего рода.
Однажды Нагасакин, повеселившись с друзьями, вернулся домой крайне усталым и изможденным. Не найдя в себе силы добраться до дивана, он свалился в узком проходе между прихожей и кухней, потому что прихожая и кухня были слишком маленькими, чтобы в них провести ночь.
Очнулся Виктор на рассвете от возни перед самым своим лицом. Он открыл глаза и опять их закрыл.
«Допился до чертиков», - мысленно произнес Нагасакин, досчитал до ста и снова приоткрыл глаза.
Картина ему открылась та же, что и в первый раз: перед его лицом сгрудились целая тараканья армия, явно стремящаяся прорваться к этому лицу. Это не удавалось сделать из-за одного таракана, преграждающего им путь.
Герой очень напоминал обычного прусака, хотя размерами был немного больше самого крупного. Он стоял на четырех лапках, сжимая в двух передних металлический предмет, напоминающий Нагасакину цыганскую большую иглу, которую он искал вот уже третью неделю, чтобы заштопать износившиеся носки. Герой сбивал противником мощными уларами наотмашь, протыкал, после чего отбрасывал в сторону. Он бы вряд ли выдержал долгий бой, но изголодавшиеся прусаки бросались на своих поверженных товарищей, разрывали на части их тела и только после этого снова бросались в атаку.
«Чего смотришь?! – тоненьким голоском закричал таракан. – Прихлопни их быстрей! Я уже из сил выбиваюсь!»
Прихлопывать никого не пришлось. Нагасакину достаточно было вскочить на ноги, и вся агрессивная мелочь разбежалась. Остался только Виктор и его крошечный защитник. Нагасакин взял в прихожей газету и положил рядом с говорящим тараканом, который быстро на нее забрался и молча ждал, пока хозяин квартиры дойдет до стола, положит на него газету и усядется напротив.
«Феликс», - представился таракан.
«Виктор, - назвал свое имя Нагасакин, - чего хотели от меня твои сородичи?»
«Между мной и ими столько же общего, как между человеком и шимпанзе, - с достоинством ответил гость. – Они хотели забраться в тебя через ноздри и перекрыть трахею. После твоей смерти им надолго хватило бы еды…»
Нагасакин покрылся холодным потом.
«Спасибо тебе», - глухо выдавил он из себя, - но откуда… и кто?»
«Я таракан разумный – Blatta germanica sapiens. Мы братья по разуму. Прости за нескромность, но по техническому и интеллектуальному развитию мы шагнули гораздо дальше человеческой расы. Знаешь ли ты, что наши пассажирские летательные аппараты перемещаются со скоростью свыше 10 тысяч километров в секунду?»
«Так значит, - ахнул Нагасакин, - «стержни» - это ваши?»
«Да, - потянулся Феликс, - кое-чем мы делимся с вами, кое-что берем у вас, как, например, разговорная речь…Мы ведь вообще-то общаемся телепатически, но приятно иногда посидеть рядом и поговорить по душам…»
Последние слова задели Нагасакина за живое.
«А не выпить ли нам?» - спросил он умного таракана.
«Я не против» - прозвучал ответ.
Себе Виктор налил в стакан, Феликсу капнул на блюдце.
«За дружбу двух разумных видов!» - пропищал Феликс, а Виктор чокнулся своим стаканом о край блюдца. Закусили карамелью, найденной Нагасакиным в своем зимнем пальто.
Почувствовав каким-то образом еду, из всех углов и укрытий повылазили тараканы.
«Примитивы! – презрительно бросил Феликс, рассматривая своих неразумных сородичей с высоты стола. – Тупиковый вариант эволюции».
«Мне их жалко, но приходится с ними бороться», - немного стесняясь, признался Нагасакин.
«А с ними и не надо бороться. Наши ученые разработали передатчик, внушающий им любые приказы на подсознательном уровне. Мы их используем для переноски тяжестей, для уборки и в ходе предвыборных компаний».
«У вас и выборы есть? - удивился Виктор и разлил и накапал для очередного тоста. – За то, чтобы в выборах побеждали самые достойные!»
«Вот с этим у нас плохо, - грустно откомментировал Феликс, прикончив очередную каплю боярышника и закусывая патокой из карамели, - коррупция разъедает наш управленческий аппарат. Нужная сильная и честная рука…»
Мудрый таракан погрузился в размышления, казалось бы, забыв обо всём. Но это продолжалось недолго.
«Тебе надо стать нашим президентом! - вскричал Феликс. – Ты будешь управлять и заниматься снабжением продуктами питания!»
«Сейчас всё так дорого… - заныл Нагасакин, - и ещё – почему ты решил, что меня выберут в ваши президенты?»
«Тебя уже выбрали! – рассмеялся Феликс. – Я поставил вопрос на телепатический форум и 99% проголосовало «за». Ты – наш президент! А по поводу расходов не будет никаких проблем».
Как бы иллюстрируя это заявление из-под шкафа появилось несколько десятков крепких тараканчиков, несущих старинные золотые кольца, цепочки и брошки. Тараканчики сложили всё аккуратно на полу и, с почтением поклонившись Нагасакину, удалились.
Настало время прощаться.
«На днях я принесу аппарат для управления примитивами и связи с нами, - сказал на прощание Феликс, - свой я забыл сегодня дома, да он и мал для тебя. Наши мастера сделают аппарат, с которым вам легко будет управляться, господин Президент».
Поклонившись, Феликс исчез под кухонным шкафом.
Вечером Нагасакин в компании  известных журналисток Беллы Зверевой и Кларисы Дорох, а также Саши Ветродуева праздновал  своё избрание на пост Президента.
Все воспринимали это как очередной нагасакинский розыгрыш.
«Чэсть имэю, ваше величыство!» - угорала Клариса.
«А может быть, ты и директор Кировского рынка?» - глумилась Белла.
Нагасакин ничего не ответил на эти подколы. Он достал из кармана маленький пульт в платиновом корпусе, инкрустированном драгоценными камнями, нажал нужную кнопку и прошептал приказ.
Через минуту из-под книжного шкафа, чеканя шаг, появился почетный президентский полк. Промаршировав до кресла, на котором восседал Нагасакин, полк по команде бравого полковника-таракана остановился и хором проскандировал:
«Здравия желаем, господин Президент!»


ДАМЫ
Виктор Нагасакин никогда не считал себя циником, окружающие придерживались того же мнения, хотя не всегда могли внятно объяснить значение слова «циник». Некоторые – сторонники и почитатели Диогена Синопского, - считали, что собака – это не образец для подражания для нормального гражданина Федерастии, где все творится «через назад». Другие удивлялись: какое отношение Виктор имеет к цинку.
Виктор раздумывал об этом, не торопясь вышагивая по Ахматовской улице, еще совсем недавно носившей имя террориста-неудачника Халтурина. У студенческого общежития Нагасакин заметил гражданина, стоящего лицом к стене, прикрывшись газетой «Российская газета».
«Я солидарен с вами! – торжественно произнес Нагасакин, подойдя к гражданину, - Я тоже против этого нелепого и непоследовательного переименования! Я бы присоединился к вам, но не имею такой возможности, потому что не хочу…»
Гражданин испуганно оглянулся, по-видимому, ожидая обнаружить у себя за спиной кого-то страшного и безжалостного, но, увидев Нагасакина, успокоился, решительно бросил газету и убежал  по Театральному переулку в сторону Советской улицы.
«Нагасакин, ты протэстуешь чытоли?»
Виктор обернулся, стараясь загородить собою лужу, темнеющую у стены студенческого общежития будущих педагогов.
Перед ним красовались две известные журналистки, подруги-соперницы.
«Привет, Нагасакин!» – улыбнулась ему в лицо Белла Зверева.
Подруги стояли, взявшись за руки и строя Виктору глазки.
«Как ты цынычын, Нагасакин, - тоже улыбнулась ему в лицо Клариса Дорох, - вот так среди дня, в центре города – это чырез чыр даже для тэбя».
«Я даже не думал, - унизительно оправдывался Нагасакин, - проходил мимо – а тут…»
Дамы, не слушая этот лепет, подхватили Виктора с двух сторон.
«Вэди наз куда хочышь», - страстно прошептала Клариса.
«С тобой – хоть на край света», - по-дикторски отчеканила Белла.
«А как же Саша Ветродуев?» - поинтересовался смущенный таким вниманием Нагасакин.
«Забудь о нем, а я уже забыла», - прямо в ухо прошептала Белла Зверева.
Виктор размяк и повёл подруг в ближайшее кафе, где, не долго раздумывая, заказал 600 грамм водки и три салатика.
«Как ты расточытелен! - восхитилась Клариса. – Как ты очыравателен!»
…Внезапная страсть двух подруг к Нагасакину имела весьма прозаическую причину. Аналитики фонда Фороса решили окончательно ответить на вопрос: можно инвестировать средства в русский бизнес или нет. Они запустили в суперкомпьютер данные о миллионах российских предпринимателей, среди коих числился и Виктор Нагасакин, и суперкомпьютер выбрал именно его. Теперь он должен получить несколько миллиардов долларов, как наследство скоропостижно скончавшейся тети из Оклахомы, а через год его деловая активность должна подвергнуться  вдумчивому анализу…
Руководство Федерастии и губернии, где проживал счастливчик, от своих суперразведчиков узнали об истинной подоплёке «наследства» и не на шутку обеспокоились. В Федерастии и губернии была создана видимость благоприятного инвестиционного климата, и остаться без инвестиций казалось катастрофичным – жить на одну зарплату все давно отвыкли.
В результате было решено провести с Нагасакиным месячный семинар по повышению культуры бизнеса. Об этой новости первыми узнали звёзды губернского телевидения…
«На Кыпр!» - провозглашала Клариса.
«На Канары!» - возражала ей Белла.
«И на Кипр, и на Канары, - примирял подруг Нагасакин, а потом в Бисау – там знаменитый историко-художественный музей…»
Всем троим захотелось в туалет. Они не пожелали расставаться даже здесь, и зашли все вместе в женское отделение. Там, умываясь, подруги и поведали Нагасакину новость о наследстве, которое он должен получить со дня на день.
«Они тебя учить собираются, как тратить деньги», - доложила Белла Зверева.
Нагасакин только пожал плечами.
Ни он, ни подруги-журналистки не знали, что в одной из кабинок притаилась Нина-насосик. Это прозвище ей дали еще в обкоме КПСС, где она работала секретаршей у помощника 2-го заместителя 3-го секретаря. В 92-м году её не взяли в управление по налогам и сборам, куда перешли работать все бывшие обкомовцы. Нине-насосику пришлось стать платной жрицей любви.
Слушая разговор о миллиардном наследстве, Нина, не потерявшая способности мыслить и анализировать, поняла, что это её последний шанс. 
Можно было очаровать Нагасакина, но Нина не могла составить конкуренции двум телезвездам местного значения. Можно было сдать его бандитам или ментам, но гарантии того, что Нина получит что-нибудь в этом случае, не было…
От безысходности Нина разрыдалась.
Забыв, что он в женском общественном туалете, Нагасакин распахнул кабинку.
«Что с вами? – спросил он, оказавшись лицом к лицу с существом в боевой раскраске из потекшей туши. – Может быть, я могу помочь?»
Нина только кивнула в ответ. Приведя несчастную в порядок, компания с пополнением вернулась за свой столик.
«Восемьсот граммов и четыре салатика, - дал официанту очередное задание будущий миллиардер, а потом окинул взглядом своих дам, - так значит, меня надо учить тратить деньги?» - спросил он и стал делиться своими планами. Это было возрождение промышленности без слепого подражания Западу и Востоку.
«Зачем нам громадные холодильники? – спрашивал он своих слушательниц. – Зачем нам громадные телевизоры, если мы ютимся в маленьких квартирках?»
Холодильники и телевизоры по планам Нагасакина должны выпускаться со встроенными в них бензиновыми генераторами. При отключении от общей сети генераторы автоматически включаются и обеспечивают работу этих жизненно необходимых бытовых приборов в течении десяти часов. Были в планах Нагасакина и производство миниатюрных  печей для отопления квартир при отключении теплоснабжения, и топлива для этих печей в виде брикетов из прессованного камыша…
«А как же Кыпр?» - задала риторический вопрос Клариса Дорох.
«А как же Канары?» - эхом отозвалась Зверева.
«Потом, потом», - отмахнулся Виктор, загоревшись своими идеями. Узнав, что Нина была когда-то секретаршей, он назначил её секретарем-делопроизводителем в свой холдинг «Возрождение».
К этому времени деньги у Нагасакина кончились. В сумочках Кларисы и Беллы остались только сотовые, помада, карандаши для теней и прочая дамская ерунда. Тогда Нина самоотверженно открыла свою сумочку и достала оттуда несколько мятых сотенных…
Очнулся Нагасакин в своей квартире, лежа в узком проходе между прихожей и кухней. Он встал, умылся на кухне, там же напившись водопроводной воды из-под крана и вялой походкой направился в единственную комнату, где застыл в дверях – на полу, так и не добравшись до дивана лежали три грации. Отводя глаза от некоторой небрежности женских туалетов, Нагасакин снял относительно чистое покрывало с дивана и бережно набросил его на дам. В это время в дверь позвонили. За дверью оказался несколько чопорный господин в тройке, с бабочкой и кейсом в левой руке.
«Господин Нагасакин?» - прозвучало на неплохом русском.
«Да», - выдохнул Нагасакин, обдав гостя густым перегаром.
«Я уполномочен объявить вам о наследстве, доставшимся вам по праву родства и завещанию, - торжественно объявил господин, - все необходимые формальности по завещанию должны быть проведены на Кипре в поместье покойной, так же теперь принадлежащего вам…Вот билет на ближайший рейс…С загранпаспортом никаких проблем – я выплатил солидную взятку, так что завтра вам надо подойти вот по этому адресу с фотографиями…»
«А можно, со мной на Кипр вылетят трое сопровождающих?» - покраснел новый миллиардер.
«Безусловно».

ТЕАТР
Виктор Нагасакин любил театр. В детстве мама часто водила маленького Витю в областной драматический, в ТЮЗ и даже в музыкальный. Вот это запомнилось больше всего – «Щелкунчик», «Евгений Онегин»…
Но потом пошла школа, армия, работа… Настоящая жизнь была гораздо сложнее и безжалостнее выдуманной. Скандал в очереди за колбасой по накалу страстей оставлял далеко позади страсти по Островскому или Чехову.
Но Виктор продолжал любить театр. И он играл в жизни. Он так хорошо сыграл в парткоме верующего в Светлое будущее всего человечества, что его чуть не приняли в партию. Помог счастливый случай – накануне окончательного приёма Виктор попал в медвытрезвитель.
Шли годы. Виктор обрастал друзьями как старое дерево корой. И неожиданно он понял, что больше всего на свете хочет самостоятельно поставить спектакль и самому сыграть в нем. В этот момент он был при деньгах и поэтому закупил выпивки и закуски, а затем собрал своих самых близких друзей и соседей.
«Будем ставить спектакль! - твердо заявил Нагасакин сразу после первой, - есть две семьи – Сидоровы и Петровы. Они враждуют. И есть двое влюбленных – Жанна Петрова и Рома Сидоров…»
«А где будем мы играть? – возникли сразу же вопросы. – Кто предоставит сцену нам?»
«Нашей сценой будут супермаркеты, площади, парки и скверы».
«А сценарий?»
«Полная импровизация и интерактив» - отвечал Нагасакин…
…Всё начиналось с небольшой перебранки в одном из многочисленных «Магнитов».
«Смотрите-ка – Петровы на поминки продукты закупают!» - заявила полная женщина-Сидорова.
«Мы Сидоровых будем поминать», - бойко отвечала худенькая женщина-Петрова с мышиным личиком.
«Да, вас не вспомнят, если вы помрете семейством вашим в одночас!»
«Да чтоб вы колбасою отравились!»
«Чтоб с йогурта Петровых пронесло!»
«Да что с тобою говорить – с шалавой!»
«Да, ты бесплатно никому не дашь!»
Потом производилась отрепетированная оплеуха и сразу ответная.
Работники магазина были в растерянности – как реагировать на эту перепалку, тем более, что товары не страдали, а смотреть было интересно.
«Да, что с тобою речь держать – твой рот, сдаётся мне, помойный!» - произносила заключительную фразу представительница Сидоровых.
«А твой - годится для фекалий, да и вообще – все Сидоровы – козы, хотя имеются, конечно, и козлы…»
В это время в «Городке» влюбленная пара – Рома и Жанна, - в обнимку шли, не замечая исключительного качества товаров.
«Тряпичной куклой упаду я на пол, покинешь если ты меня…»
«Последней будет SMS-ка, где ты откажешь мне в любви!»
«Средь миллионов мы нашли друг друга!» - почти хором вскричали влюбленные, слившись в поцелуе.
«Да это Жанна! – вскричал какой-то покупатель средних лет. – Какой позор ты для семьи Петровых, что с Сидоровыми дружбу завела!»
Роль Ромы Сидорова исполнял сам Нагасакин, а Жанну играла хорошо загримированная Белла Зверева.
«Позор ему, что с гейшею связался, - вступил актер, играющий роль одного из семейства Сидоровых. – теперь ему дорога в вендиспансер!»
Оба покупателя из враждующих семейств начали названивать по сотовым аппаратам…
…Почти сражение произошло в «Ленте». Воспользовавшись громадными размерами гипермаркета, любительская группа под предводительством Нагасакина устроила форменное сражение со взаимными погонями, отступлениями и наступлениями. Томатный сок из «ран» лился рекой…
Враждующие семейства уходили через разные выходы, унося с собой «раненых».
Слухи об удивительной вражде разнеслись по всему городу. Мало помалу почти все Сидоровы и Петровы стали чувствовать взаимную неприязнь..
Многие Петровы и Сидоровы стали носить бейджики со своими фамилиями и громогласно высказывать негативное отношение к противной стороне. Представители двух распространенных фамилий, естественно, находились и в числе работников УВД, ФСБ, прокуратуры и судов, что тоже не сказалось положительно на работе этих правоохранительных и карательных учреждений.
На заборах появились зловещие надписи:
«Ромка недостоин быть Сидоровым!».
«Жаннка, помни – ты Петрова!»
Артисты нагасакинского театра, между прочим, были не в курсе этих проблем. После бурных сцен в супермаркетах они уносили под шумок выпивку-закуску и весело проводили остаток дня, объясняя Нагасакину, что пьют на свои кровные. Не знала о напряженном положении в городе и области и Белла Зверева, забросившая телевидение ради любительского интерактивного театра – она вся ушла в любовь Ромы и Жанны, еще не понимая, что влюбилась в Нагасакина.
Знала, но молчала Клариса Дорох. Она злилась, что её не взяли на роль Жанны.
«Их надо проучыть!» - говорила она сама себе.
А в руководстве города и области самые светлые умы ломали головы над решением назревающей проблемы – ведь и в руководстве тоже были Сидоровы и Петровы, готовые бить друг друга в неожиданном противостоянии.
Но наступало утро следующего дня, и нагасакинская труппа снова выходила на свое интерактивное представление, еще больше углубляя антагонизм между Петровыми и Сидоровыми. Именно в это утро Белла-Жанна заметила, что артисты ее труппы тырят водку и закуску под шумок очередного столкновения враждующих фамилий. Нагасакин, бывший рядом, тоже заметил это. Виктора-Рому обожгла страшная мысль: любимая об этом знала и молчала. Она считает, что он способен на такие низкие поступки!
Почти в слезах бросился Нагасакин в ближайшую аптеку и, купив самое сильное снотворное, направился быстрым шагом в сторону кремля, шепча: «Что для меня любовь, то для нее игра…»
Нагасакин вбежал в кремль через ворота под колокольней, пронесся мимо часовни, спустился вниз и, усевшись в одной из ниш в стене, начал глотать одну за одной таблетки. В какой-то момент он потерял сознание, а пузырек, в котором было еще достаточно таблеток, упал на землю.
Когда Нагасакин неожиданно сорвался куда-то, Белла бросилась за ним. Она нашла его бездыханное тело и рядом зловещий пузырёк. Со словами: «Я за тобой хоть в мир иной!» Белла проглотила все таблетки и упала рядом с Нагасакиным.
Исчезновение влюбленных было замечено артистами-скандалистами…
Виктора и Беллу нашли. Врачи откачали их. А на утро они открыли глаза – помолодевшие, очищенные и понимающие, что не могут жить друг без друга. Во всяком случае, в этот момент – ведь представление закончилось.


                АНАБИОЗ
Виктор Нагасакин холод не любил. «Холод оскорбляет, как медвытрезвитель», - повторял он в кругу друзей, когда на столе стояла выпивка и закуска, а за окном завывала вьюгой зимняя ночь.
Несмотря на неприязнь к холоду, Нагасакин жарким утром 2 августа направлялся к сторожу Володе, дежурившему на крупном рыбоперерабатывающем предприятии, от которого остались только громадные холодильники и склады. Володя – бывший сослуживец Виктора по ВДВ и вообще удивительная личность. У него много совершенно разных знакомых, но про всех он говорит почти одно и то же:
«…Интеллект… Интуиция… и вот т-а-ка-я-ж-о-п-а-а-а!» 
«Вовка здесь?» – спросил Нагасакин на проходной.
«Здесь, - нарочито строго ответил вахтер, - в крайнем холодильнике он. Какое-то начальство понаехало. А Вову взяли в виде тягловой силы и вообще – начальство пачкаться не любит…»
Нагасакин не спеша направился в указанном направлении. На территорию заходить без специального разрешения нельзя, но Виктор был как свой. Сколь раз он гудел здесь вместе со всеми здешними сторожами, грузчиками и никогда не злоупотребил оказанным доверием.
Вот и холодильник. На площадке перед ним несколько иномарок. Дверь открыта. Нагасакин, не раздумывая, вошел. В помещении с громадными весами и парой канцелярских столов было заметно прохладнее улицы и пусто. Дверь непосредственно в холодильник, снабженная специфических рычаговым запором, приоткрыта. Нагасакин решительно распахнул ее и вошел в мерзлотный полумрак. Где-то слышались невнятные руководящие голоса.
«Вова!» – позвал Нагасакин. Ответа не было. Голоса начали удаляться. Нагасакин ускорил передвижение. «Начинка» холодильника Виктора не удивила, он давно знал, что здесь хранится конфискат осетровых. Хорошую рыбу отняли, а теперь не хотели или не могли съесть, не хотели или не могли уничтожить…
«Вова!» – погромче позвал Нагасакин, поскользнулся, упал в темноту, где сильно ударился и потерял сознание…
…Нагасакин открыл глаза и увидел перед собой серьезное лицо хорошенькой девушки.
«Павел Трофимович! – закричала она. – Он очнулся! – а  потом улыбнулась Виктору, - Привет, я - Зоя!»
Появился врач – на вид немного младше Виктора.
«Как себя чувствуете?»
«Прекрасно. Я ничего не отморозил?»
«Вы не замерзли, Виктор. Вы заморозились. Помните, как все произошло?
«Конечно. Я шел между стеллажами, поскользнулся, падая, обо что-то ударился…»
«Вы надолго потеряли сознание и в этом виде впали в состояние схожее с анабиозом, - врач задумчиво посмотрел на Виктора, - вас очень удивит, сколько прошло времени с вашего обморока…»
Нагасакин молча ждал, когда врач назовет цифру.
«Без малого сто лет. Через месяц весь мир войдет в двадцать второй век. У нас, конечно, будет не так весело как в Нью-Йорке, Париже или Токио…»
«Почему меня никто не заметил за это время?»
«Вы же там были. Слабое освещение. Общий бардак, помогающий безнаказанно воровать…»
В палату к Нагасакину принесли маленький телевизор с сотнями программ, показали, как пользоваться. Поражал бешеный рывок технологий во всем мире. В России тоже многое изменилось, но все равно чувствовалась какая-то хроническая отсталость…
«А этот телевизор, - объяснила однажды Зоя, -  имеет солидную память. Можете всю мировую историю за последние сто лет узнать из фото- и кинодокументальных фактов»
Потрясла Нагасакина история маленькой латиноамериканской страны Венесуэлы. Там в начале 10-х годах XXI века к власти пришли форменные преступники. Под видом экономических и социальных реформ они ограбили население страны, при помощи многочисленных трубопроводов выкачали до капли всю нефть и газ из недр, а потом устроили из когда-то цветущей Венесуэлы мировую свалку радиоактивных и химических отходов…
«Какие негодяи!» – возмущался Нагасакин, когда они с Зоей гуляли по городу в один из выходных дней. Виктор устроился на работу на завод железобетонных изделий, хотя имел право на пенсию по старости. Он освоил передовые методы и начал применять свои личные разработки. Его повысили. Он получал солидную зарплату… Но тратить ее Нагасакину было не на что. Нигде не было ни капли спиртого. Он узнал причину этого.
В 2035 году исполнилось 50 лет  Указа Президиума Верховного Совета СССР об усилении борьбы с пьянством и алкоголизмом. Прогрессивные силы российского общества решили не протестовать против того, что милиция, прикрываясь этим не имеющим никакой юридической силы указом продолжает третировать пьющее население страны, а развивать положение этого указа и в конце концов привели руководство страны к принятию «сухого закона», который населением страны был воспринят положительно. Россия стала трезвенницей…
А Нагасакин рассказывал Зое как, что и сколько он пил в своем времени.
«Ты такой смешной, - Зоя сжала его руку своей мягкой  ладошкой, - и хороший…»
Неожиданно они оказались лицом к лицу. Поцелуй получился совсем не дружеский…
«А вдруг она моя праправнучка?» – пронеслась совершенно неуместная мысль...
На самом деле ни в какой анабиоз Нагасакин не впадал. Он случайно попал в канал межвремянной связи, по которой шустрилы из будущего перекидывали в свое время конфискат осетровых.
Не верил в анабиоз и Нагасакин.
«Почему, - спрашивал он сам себя, - у меня за сто лет не отросла борода, волосы на голове и ногти?»
Совершенно другие вопросы задавало само себе руководство секретного комитета по контролю за перемещениями во времени.
«Не повлияет ли негативно на временной поток нахождения в нем неуместного Нагасакина?»
«Не повлияет ли негативно Нагасакин на окружающих своими рассказами о первоначальном  приобретении богатств родоначальниками российской финансовой элиты в начале 90-х годов XX века?»
В конце концов было принято решение об отправке Нагасакина назад…
Виктор проснулся как всегда с первыми лучами солнца. Еще с закрытыми глазами с удовольствием потянулся, а потом резко выпрыгнул на пол и застыл. Он был опять в своей квартире в  самом начале XXI века.
Виктор включил телевизор. Диктор как раз поздравлял десантников с Днем ВДВ.
«Понятно», - мрачно пробормотал Нагасакин и стал собираться к сторожу Володе – достал из морозильника водку, а из стола явару, вырезанную из бука. 
 «Вовка здесь?» – спросил Нагасакин на проходной.
«Здесь, - нарочито строго ответил вахтер, - в крайнем холодильнике он. Какое-то начальство понаехало. А Вову взяли в виде тягловой силы и вообще – начальство пачкаться не любит…»
Нагасакин не спеша направился в указанном направлении.
На площадке перед холодильником стояло несколько иномарок. Нагасакин прошел внутрь, миновал «предбанник», где стояли весы и пара канцелярских столов, и оказался в морозной атмосфере громадной холодильной камеры. Вдалеке слышны были невнятные руководящие голоса. Нагасакин двинулся на звук, стараясь держаться курса, которым шел первый раз.
«Вова!» – позвал Нагасакин, поскользнулся и упал. Пролежав в ожидании какого-нибудь результата минут пять, он встал и поплелся на выход…
Начальство уехало. Виктор и Вова пили водку, закусывали жареным конфискатом и орали «Слава ВДВ!»
Водка помогла. Не так тяжело стало осознавать, что между ним и Зоей сто лет.
А потом пришла другая мысль.
Ведь он единственный человек не только в стране, но и в мире, который точно знает, кто будет президентом России после Путина.

УИК-ЭНД
Хотя Виктор Нагасакин считал, что летний уик-энд должен проводиться обязательно на лоне природы, самому ему отдохнуть там не удавалось уже более десяти лет.
Выполнив несколько удачных шабашек по бетонированию подвалов и гаражей, Виктор почувствовал себя обеспеченным человеком. На очередном сборе с друзьями за круглым столом, заставленным пузырьками с настойкой боярышника и нехитрой закуской, Нагасакин объявил:
“Завтра устраиваем уик-энд. Каждый берет с собой всё, что может взять из напитков и еды”.
Это был понедельник. На следующий день на междугородней автостанции собралось четверо друзей, включая Нагасакина.
Через час друзья были на месте – на безлюдном берегу реки с зарослями заброшенного сада со спелыми яблоками и грушами.
Приятели предались отдыху – загорали, купались и пили, закусывая дарами природы. Они не знали, что над всем цивилизованным человечеством нависла угроза полного уничтожения…
…Есть древняя легенда, что Господь Бог дает Своим пророкам знание двух могущественных слов – это Слово смерти и Слово жизни. Первым можно убивать, вторым оживлять…
Усама бен Ладен, прикидываясь благочестивым человеком, втихаря узнал оба слова и задался целью погубить весь христианский мир. Денег у него было немеряно – он мог позволить себе подобную страшную причуду.
В один день по воле суперзлодея Слово смерти озвучивалось везде, где не было компактного проживания мусульман. На всех радио- и телеканалах под разными предлогами озвучивали это слово. В каждом населенном городе христианского мира в роковой день оказался верный сторонник Усамы бин Ладена, каждому из которых злодей вручал листочек со страшным словом. В задачу посланников входило перемещаться по улицам назначенного города, выкрикивая страшное слово.
Этот день по странному стечению обстоятельств оказался вторником, когда Нагасакин и его друзья отдыхали на лоне природы.
Ночёвка – единственное, что обычно омрачает подобные мероприятия. Вначале друзья сидели вокруг костра, где уснули от усталости и выпитых за день напитков. Но в полночь они проснулись. Костёр потух, а беспечных туристов атаковали полчища комаров. Друзья не ругались и не выясняли, кто виновен в этом несчастьи, но клялись, что ноги их не будет за городом. Действительно, выпить и закусить можно и в квартире, а искупаться в реке, протекающей через город…
Ранним утром они уже были в селе, откуда уходил первый автобус в город. На остановке друзья нашли несколько трупов. Около одного из них валялся транзисторный приемник…
…Нагасакин тоже знал Слово жизни и Слово смерти. Это было в Афганистане. Виктор сидел на корточках у палатки своего отделения, когда к нему подошёл седобородый старик с суковатым посохом и подал бумажку с двумя словами, написанными в русской транскрипции, и на хорошем русском объяснил значение этих слов и как ими пользоваться. Среди прочего Нагасакин узнал, что под страхом смерти всю эту информацию нельзя передавать другим без разрешения свыше…
Словом смерти Виктор воспользовался только раз, когда оказался один среди доброй сотни душманов. Он выкрикнул слово и сразу скрылся. Командование долго ломало голову над гибелью совершенно здоровых, вооруженных до зубов бородатых мужиков без малейших телесных повреждений.
А вот Словом жизни Виктор пользовался гораздо чаще. При любой возможности он старался остаться наедине с убитым однополчанином и шептал заветное слово…
“Отойдите”, - попросил Виктор приятелей.  Когда они отошли достаточно далеко, Нагасакин произнес лучшее из слов. Через несколько минут трупы превратились в живых и здоровых людей.
“Что с вами произошло?” – спросил новоявленный чудотворец.
“Мы вчера ждали автобус. Вдруг появилась иномарка. Водитель через мегафон что-то прокричал…, - за всех ответила женщина средних лет. – Потом мы очнулись, и вы стоите над нами”.
Страшная догадка поразила сознание Нагасакина, но необходимо было найти подтверждение. Не раздумывая особо, Виктор с друзьями направился в ближайший дом. Телевизор там не работал – не было света, но это могло быть привычным отключением – любимым издевательством над россиянами Чубайса и его клевретов. Начали поиски транзисторного приемника с дееспособными батарейками….
Нагасакин прошел несколько домов – везде были трупы. И вот наконец приемник был найден, но в эфире звучали только арабские станции, не слышно было ни “Европы +”, ни “Голоса Америки”, ни “Свободы”…
Виктор понял, что весь христианский мир погиб и вернуть его к жизни может только он.
“Но как?! – вскричал Нагасакин. Он был один в доме, где в разных позах лежали трупы хозяев. – Господи, помоги мне!”
Было тихо, но внезапно настала вакуумная тишина. Потом раздался шум множества крыльев, и комната наполнилась ангелами. Их лица отличались глубокой  озабоченностью.
“Нас послал к тебе, Витя, Он. – объяснил ситуацию один из ангелов. – Тебе надо выйти на пустынное место и выкрикнуть Слово жизни, и мои товарищи разнесут его по всей земле. А потом ты должен тихо произнести Слово смерти, а я донесу его до Усамы бин Ладена…”
Нагасакин незамедлительно выполнил эти указания.
Вскоре пришел автобус, и четверо друзей отправились домой.
В окнах мелькали маленькие населенные пункты с полупьяным населением, потом пошел родной город Нагасакина: мимо проносились легковушки, маршрутки, киоски, магазины и супермаркеты и много-много живых людей.
ЭКСТЕРНАТ
Виктора  Нагасакина всегда тянуло к знаниям, и он впитывал их как сухая губка. Но он мог застрять на уровне знатоков из популярно-коммерческой передачи “Что? Где? Когда?”, если бы не его уникальный мозг. Правое  полушарие было, собственно, самым обычным, но левое, заснув еще в раннем детстве, избежало пагубного влияния детского сада, улицы, школы с неотвратимым пионерством и комсомольством, а также всех информационно-аналитических программ ТВ. Левое полушарие пополняло свои знания из глубин Мирового Разума. Сонливое полушарие иногда просыпалось и передавало часть знаний второй части нагасакинского мозга. Результаты говорили сами за себя – Виктор бойко разговаривал и читал тексты любой сложности почти на всех европейских языках…
Каждый раз, просыпаясь, левое полушарие задавало два вопроса:
“Сколько лет? Где работаешь?”
Проснувшись последний раз, левое полушарие возмутилось:
“И с таким объемом знаний ты проводишь жизнь люмпена!?”
“У меня нет образования…”
“Так получи его! Для этого существует экстернат!”
“А ведь верно!” – хлопнул себя по лбу Нагасакин.
Преодолев неимоверное сопротивление чиновников от образования, Нагасакин подал заявление на прохождение обучения экстерном в ближайшем университете, сразу на истфаке, инязе, физмахе, а заодно и в Медицинской академии. Всего месяц понадобился Виктору для прохождения всех курсов.
Нагасакин взялся за дипломные работы.
“Перестройка в СССР и реформы в РФ – как конвульсия коммунистического режима”
“Первоязык - будущее средство общения населения земли и гостей из космоса”.
“Основные принципы работы антигравитационного двигателя”.
“Методы тестирования для выявления латентных хронических алкоголиков и наркоманов и их превентивное лечение”.
Все дипломные после их защиты были строго засекречены, а потом вызывающе дорого проданы иностранным разведкам.
А сам Нагасакин остался на бобах. Ему предложили на выбор работу сельского учителя в школе села Две Протоки или участкового терапевта того же села.
Местечковые министерства образования и министерство здравоохранения ничем не рисковали – обе должности должны были вскоре сократиться…
Получив образование Виктор сразу почувствовал отчуждение старых товарищей-работяг по ЖБХИ и СРУ, выверенную ненависть ментов и завистливую жалость соседей.
У Нагасакина, естественно, побывали представители из Оксфорда и Беркли, но он по старой советской литературно-киномагнетографической традиции отказался покидать Родину.
А потом Нагасакина навестил профессор с физмата, принимавший дипломную работу Виктора.
Кряхтя и перебирая толстенькими ножками, профессор признался, что он со своими аспирантами при помощи технарей пытались создать антигравитационный двигатель, опираясь на теоретические разработки Нагасакина.
“У нас ничего не получилось!” – горестно признался профессор.
“У вас есть автомобиль?” - неожиданно спросил Нагасакин.
“Конечно, - загордился профессор, - “Вольво”.
“Подгоняйте ее завтра в наш двор к обеду и ставьте на “яму”, если она будет свободной. Я постараюсь, чтобы она таковой и оставалась до вашего приезда”.
На следующий день Нагасакин вышел из своего подъезда с газетным свертком. “Вольво” уже стояла на “яме”, а рядом застыл профессор.
Нагасакин развернул сверток. Внутри оказался предмет, напоминающий  летающую тарелку с крепежом и клеймами для подключения питания. Здесь же присутствовал моток провода с отечественным кнопочным переключателем. Они вдвоем залезли в “яму”, потом в салон автомобиля, затем опять в яму… Через полчаса все было готово.
“Заводите автомобиль, - распорядился Нагасакин, сидящий на переднем пассажирском месте. – и плавно трогайтесь с места”.
Профессор, сидящий за рулем, послушно выполнил указание.
“А теперь мы включаем антигравитационный двигатель”, - торжественно  произнес Нагасакин, нажимая на заветную кнопку.
Автомобиль взмыл на шестиметровую высоту.
“Убирайте ногу со сцепления, работайте только “газом”. Выхлопная труба в этом случае превращается в реактивный двигатель”.
“Гениально! – выдохнул потрясенный профессор. – А не слишком ли высоко?”
“Как раз – то что надо. На этой высоте можно перемахнуть через фуру или автобус… Поднимается машина стремительно, а опускается плавно… И вот еще что, - на лице Нагасакина появилось суровое выражение, - ни при каких условиях не вскрывайте корпус прибора – он из высококачественного бетона. При вскрытии вся “начинка” самоуничтожится. Могут пострадать люди…- лицо Нагасакина смягчилось и он панибратски похлопал профессора по плечу. – Ну, а с тебя, профессор, магарыч!”
Профессор не заставил себя упрашивать – опустив автомобиль на землю, он выехал со двора, а вернулся с двумя коробками качественной водки, тремя упаковками пива и двумя огромными сумками отменной закуски.


НЕВИДИМКИ
Виктор Нагасакин был совершенно бесконфликтным человеком. Поэтому, когда на него кто-то налетел чудесным солнечным утром, чуть не сбив с ног, Виктор первым делом постарался устоять на ногах, а уже потом рассмотрел своего обидчика. Им оказался гражданин совершенно не загорелый, несмотря на кончающееся лето, богатое солнечными днями. Но внимание Нагасакина неожиданно отвлекло другое – рядом с гражданином в асфальте тротуара зияла черная дыра примерно тридцати сантиметров в диаметре. Виктор уже хотел наклониться, чтобы рассмотреть странную дыру, но его обеспокоила неподвижность незнакомца. При осмотре оказалось, что тот при падении потерял сознание.
“Позвоните в “Скорую”! – крикнул Нагасакин продавщице промтоварного магазина, вышедшей покурить на свежем воздухе. – Человеку плохо!”
Нагасакин опустил глаза, чтобы проверить, не пришел ли в себя пострадавший от случайного столкновения, и очень удивился, – его правая нога стояла в аккурат на черной дыре в асфальте. Странное дело – нога не проваливалась, под ней ощущалась достаточно прочная поверхность. Виктор убрал ногу и провел рукой над мнимой дырой – пальцы сомкнулись на мягкой ткани. Подняв невидимый предмет, Виктор определил, что в руках у него шапка, больше всего напоминающая бархатный берет.
Подъехал микроавтобус “Скорой”. Потерпевшего при активной помощи Нагасакина взгромоздили на носилки и впихнули в микроавтобус.
“В какую больницу вы его доставите? – спросил Нагасакин у задумчивого врача, мурлыкающего под нос какие-то мелодии. – Я хотел бы его навестить”.
“В Кировскую, - после небольшой паузы ответил врач. – Думаю с ним ничего серьезного, но обследовать придется. Значит, его выпишут – самое раннее – завтра утром”.
Микроавтобус плавно тронулся и вскоре исчез за поворотом. Нагасакин проводил его задумчивым взглядом, а потом, не раздумывая, накинул на голову  берет и стал невидим даже для себя.
Его сразу начала распирать жажда деятельности. Невидимым можно наказывать  жуликоватых чинуш. Зашел в кабинет и следи как чинуша “парит” посетителей, вымогая взятки. Дали чинуре взятку, сунул чинарь ее в стол, а потом по срочному делу пошел в туалет. Возвращается в кабинетик свой, а взятки в столе нет….Год напряженной работы – и чиняры взвоют. Ну, а если возвращаешься домой в нетрезвом состоянии, то состоянию невидимости цены нет. Главное, менты будут чувствовать пары жуткого перегара, проплывающие мимо них, а хватать некого.
В этот момент размышлений Нагасакин увидел двух попугаев-неразлучников. Перед ними стоял вполне вменяемый и дееспособный работяга и униженно доказывал, что его брать не надо.
“Я здесь рядом живу, пять минут хода… С друзьями посидели…”, - говорил он, но менты не слушали и вызывали машину для доставки “преступника” в отдел.
Нагасакину сотни раз приходилось наблюдать подобное. Что можно было сделать? Только отвести взгляд и идти своей дорогой, благодаря ангела-хранителя, что не зацепили тебя… Но тогда он был видимым!
Нагасакин подкрался к ментам сзади и, синхронно сорвав с обоих форменные фуражки, зашвырнул их на проезжую часть, где их в несколько секунд превратили в бесформенные лохмотья. Ни один водитель не притормозил, не постарался объехать.
Менты стояли, ошарашенно разглядывая то, что осталось от  их головных уборов. О вызове машины они уже не вспоминали. Как они теперь вернутся в отдел?.Как они предстанут перед ротным не по форме?
В “Военторг” надо идти, - посоветовал совсем не пьяный “алкаш”, - там и для вас аксессуары имеются…”, - и, видя, что он ментов больше не интересует, пошел своей дорогой.
“Что это было?” – спросил один мент.
“Может, порыв ветра?” - предположил второй.
“Но порывов не было,..”
“А отец мне, как я устроился, все время говорит, что я гадской работой занимаюсь…”
“Намекаешь, что нас Бог наказал?”
“ Только предупреждает…”
Менты двинулись в одну сторону, Нагасакин – в другую. Он был полон идей, но потом спохватился – шапка-невидимка находилась у него временно. Ее надо было отдать утром следующего дня.
Нагасакин бросился в ближайшее административное палаццо.
Из огромной приемной с двумя секретаршами можно было нанести визит областному министру чего-то очень важного и его заместителю. Нагасакин дождался, когда секретарша зашла к заместителю, закрыв за собой дверь. Виктор зашел следом, оставив дверь открытой.
“Ты чего дверь не закрыла?” -  хмуро бросил почти полностью облысевший тип с вкрадчивыми манерами профессионального сутенера.
“Да вроде закрывала” – пробормотала девица, возвращаясь к двери.
“Сегодня после обеда, - устало заговорил замминистра, - будут важные гости, проверь аппаратуру. Им самим никакие записи не нужны, но лучше подстраховаться…Ну, иди сюда…Только быстро…Дел полно…”
“А вдруг Нинка вломится?”
“Она давно работает. И сама не войдет и других не впустит…”
Нагасакин заткнул уши, подошел к окну и стал любоваться на зелень деревьев, которой радовать взор оставалось какой-нибудь месяц. После любовных утех замминистра Нагасакин медленно бродил по кабинету, рассматривая множество безделушек и подарков к юбилеям, празднуемым почему-то каждый год.
После обеда действительно были гости – крутые бизоны местного делового мира. Они хотели, чтобы  все краны были перекрыты  их соперникам и на полную открыты для них.
Перед уходом со слоновьей грацией гости оставили на столе замминистра пухлую кожаную папку с позолоченной, а может и золотой молнией. Пока зам с приторной улыбкой провожал дорогих гостей, Нагасакин сделал пачки долларов из папки невидимыми, рассовав их по карманам. Оставаться в кабинете, чтобы наблюдать прыжки гримас зама, невидимый народный мститель не стал – ему надо было торопиться в больницу….
Невидимый зашел в регистратуру и, пока дежурная точила лясы с охранником, листанул журнал приема. Клиент с подозрением на черепно-мозговую травму, поступивший в подходящее время, лежал в коридоре травматологического отделения..
Виктор нашел его через пять минут. Сразу было понятно – человек в сознании и панике. Нагасакин стоял у койки потерпевшего. Ему оставалось только снять берет невидимости и протянуть его хозяину.
“Где вы его нашли?!”
“Он лежал рядом с вами, - улыбнулся бывший невидимка. Затем представился, - Виктор Нагасакин”.
“Юрий Сафрыгин, - отрекомендовался  собеседник Виктора, - Вы удивительный человек! Спасибо вам!”
Юрий встал с больничной койки. Он лежал на ней в той же одежде, в какой валялся на асфальте.
“Пойдемте отсюда, - сказал Юрий, - я чувствую себя замечательно”.
“Откуда она  у вас?” - спросил Нагасакин, когда они спускались по лестнице.
“Мои родители в сороковые годы были лагерными учеными. В “шарашке” открывали мирный атом, из которого потом делали бомбы и начинку ракет. А для себя изобрели ткань, делающую невидимыми любые объекты. Они бежали из лагеря. Построили себе домик на колесах, накрыли его тканью невидимости. Сейчас в этом домике живу я с женой…Вчера у нее был день рождения и я торопился к ней с подарком…Мы живем невдалеке от Солянки…Проводите меня и я вам подарю шапку-невидимку…”

 
САМОЗВАНЕЦ
Нагасакин никогда не делал культа из выпивки. Поглощение жидкостей с содержанием этилового спирта от 4 до 96 градусов было насущной потребностью здорового организма. Употребление могло происходить дома, в гостях и на свежем воздухе. Это было так же  естественно, как дышать, любить женщин или Родину.
Но когда накатывала жуткая тоска и безнадежность, когда не хотелось участвовать даже в избирательном процессе, оставалось только одно место, где имелась возможность придти в себя – закусочная “Надежда”. Здесь никто не беспокоил уставшего путника, решившего отдохнуть. Здесь не сновали официанты, которых приходилось долго подзывать, чтобы сделать заказ, а потом еще дольше ждать заказанное. Здесь достаточно было подойти к стойке бара и купить все, чего желала исстрадавшаяся душа.
Именно в “Надежде” отдыхал душой Нагасакин, запивая водку вялым пивом и подгоняя его активной водкой, когда в закусочной материализовался мелковатый гражданин в каком-то накрученном камуфлированном жилете и нарушил покой бодрым возгласом:
“Чего ссутулились, мужики? ВВП-то растет как на дрожжах!”
Не вслушиваясь в реплики недовольных посетителей, гражданин уселся напротив Нагасакина и, положив обе руки на стол перед собой, начал изучать лицо Виктора, что и как он ест и пьет.
Прошел час. Виктор, все съев и выпив, сделал очередной рейс к барной стойке.
“Так что – здесь не обслуживают президентов?” – шевельнул сразу бровками и щечкой незнакомец. Голос у него оказался не сильным, но вкрадчивым. Услышали все посетители закусочной.
“Это ты что ли президент?” – удивился еще не старый мужик с юбилейными медалями на несвежей майке.
“Можно верить или не верить этому, казалось бы, очевидному факту, но на данный момент мое заявление-вопрос является самым достоверным”, - у незнакомца явно не было привычки отвечать коротко “да” или “нет”.
Несколько постояльцев “Надежды” подошли к столу Нагасакина, чтобы получше рассмотреть “президента”.
“Отдаленное сходство есть, - вынес вердикт дядя Гена, сидевший за хозяйственные преступления при Хрущеве, Брежневе, Горбачеве и только при Ельцине ставший честным бизнесменом, - но лицо нашего настоящего президента пышет невыразимым обаянием и интеллектом…”
“У меня харизма!” – продолжал хорохориться незнакомец.
“Харя и харизма – разные понятия!” – бросил кто-то из задних рядов.
Никто не отреагировал на это нетактичное заявление, хотя в нем и была доля истины.
“Вы недавно были у нас в городе с официальным визитом, - продолжал поиск истины дядя Гена, взяв стул у свободного столика и подсев к столику Нагасакина, - расцеловались с осетрами, после чего успели побывать, если я не ошибаюсь, в Индонезии, Малайзии, Австралии, Саудовской Аравии… Как вы можете увязать все это с теперешним “неофициальным визитом?”
В закусочной раздались обидные для незнакомца смешки.
Гость так ничего и не приобрел у  барной стойки, и Нагасакин, сбегав за чистой рюмкой, налил в нее водки и пододвинул ее своему визави.
“За здоровье Президента Российской Фелерации!” - провозгласил тост Виктор.
Почти вся закусочная поддержала тостующего.
“Собственно, - выпив, объяснил претендент на пост Главнокомандующего РФ, - по России летает мой дублер. Ему я, кстати, всегда выговариваю за вольности. То он в сортире кого-то хочет замочить, то с осетрами целуется
перед телекамерами, но ему все выговоры – по барабану. А я без него не могу – сходство уникальное. У нас даже тембр голоса не отличишь. Он только самбо не занимался, языков не знает и дослужился только до капитана КГБ”.
“А чего же ты – настоящий президент, - не унимался дядя Гена, - у нас в городе теперь делаешь?”
“Вы “Тысячу и одна ночь” читали?” – дернул щечками незнакомец.
“А как же! – понеслось со всех сторон. – Еще в детстве!”
“Помните, в каком виде выходил в Багдад Харун-ар-Рашид?”
“Переодетым, - почти хором ответили посетители “Надежды”, - но его всегда сопровождали Джафар и Масрур!”
“Мне сопровождение не нужно. Я -  мастер спорта по дзю-до!”
“Да хоть каратэ! – выдохнул с негодованием дядя Гена. – Как ты – настоящий президент можешь сидеть у нас в закусочной, безжалостно вытряхнув из премьеров Чебурашку? Вы же с ним в церкви рядом стояли и крестились…”
“Президенту иногда приходится быть жестким!” – прозвучало в ответ.
Нагасакин незадолго перед этим под грузом всего выпитого потерял нить разговора, но в этот момент как бы обрел второе дыхание.
“А с вас,  господин Президент причитается. – деликатно объявил он. - Новое правительство надо обмыть, а то работать не будет!”
“Еще не верите, что я настоящий президент?”
“Это будет последней проверкой”, - ответил дядя Гена, строго посмотрев в глаза претенденту.
“Всем по бутылке самой хорошей водки, содовой, льда и полкило баварских сосисок! – глава государства, доказывающий свой высокий титул, встал и потряс перед барменшей толстой пачкой, где мелькали доллары, евро, фунты стерлингов и даже рубли, - и еще, всем занять свои места!”
Это уже  относилось к въедливому дяде Гене, которому пришлось уйти за свой столик.
И началось.
Пили за супругу и дочерей Президента, за Стабилизационный фонд и стабилизацию экономики на добровольных началах, за новое правительство и старый курс, за борьбу с терроризмом и возрождении Чечни, за «Единую Россию» и «Справедливую Россию»…
Но сидящий напротив Нагасакина президент почти не пил. Он что-то быстро вписывал в фирменный бланк с огромной печатью.
«Что с вами? – беспокоился за него Виктор. – Ведь вам все поверили. Ведь это и есть поддержка простого трудового народа?»
«Я улетаю», - сказал президент.
Нагасакин по простоте душевной решил, что это выражение восторга.
«Да, это действительно классно», - кивнул он головой.
«Я улетаю», - повторил президент.
«Конечно, это прикольно».
«Я улетаю, - президент поднялся и направился к выходу, - проводите меня».
Нагасакин подчинился. Они вдвоем вышли из закусочной на оживленную центральную улицу.
«Спасибо вам», - улыбнулся президент своей путинской улыбкой, снял часы и протянул их Нагасакину. Потом он нажал на какие-то переключатели на жилете, за спиной полыхнуло пламя, и президент взлетел на крышу банка, высящегося недалеко от закусочной. А еще через пять минут оттуда стартанул легкий истребитель, направляясь на север.
Нагасакин, покачиваясь от изумления, вернулся в закусочную, устроился за своим столиком, где лежал лист фирменной бумаги. Это было распоряжение за подписью президента, где областному руководству рекомендовалось трудоустроить предъявителя в качестве главного целовальщика осетров.



                ДЕЛОВЫЕ ЛЮДИ
Виктор Нагасакин не считал себя деловым человеком, хотя ему часто приходилось заниматься разными делами.
К примеру, Виктор шел на Кировский рынок и покупал там для себя брюки за триста рублей, а друзьям по возвращении с покупкой хвастал, что ухитрился приобрести их всего за двести рваных.
«Ты переплатил целую сотню! – заявляли друзья, не отказываясь, впрочем, обмыть покупку, - А, может быть, и больше!»
«Чыпуха, - негодовала телезвезда Кларисса Дорох, - в таких штанах одни чырнорабочые шыголяют!»
«Я тебе сколько раз говорила, чтобы ты не ходил на Кировский рынок? – возмущалась теледива Белла Зверева. – Там если не взорвут, так облапошат, что с тобой и сделали…»
Получив, как и все россияне, ваучер, Нагасакин попытался обменять его на акции Газпрома, но не сумел этого сделать, несмотря на все старания. Тогда Виктор продал ваучер на Больших Исадах, купил на вырученные деньги часы, а на оставшиеся выпил какой-то бодрящий фальсифицированный напиток. Все друзья Виктора поголовно сдали свои ваучеры в компанию «Юг», чем неимоверно гордились.
«На наши деньги будет развиваться промышленность родного края! - заявляли они, - а мы каждый год будем получать дивиденды!»
Промышленность края дала крепкого дуба. Никаких дивидендов никто из акционеров не получил. Компания «Юг» прекратила свое существование, обогатив целый выводок мордастых чинуш, а у друзей Нагасакина остались никчемные бумажки, вызывающие только безысходное озлобление.
Неожиданно Нагасакин обнаружил, что он – мелкий, но землевладелец. В свое время его покойный папа стал членом садового товарищества «Зорька» и владельцем 7 соток земли, на которой охотнее всего произрастал камыш. Промучившись на даче пять лет, сорвав спину и получив несколько солнечных ударов, папа забросил неблагодарный сельский труд, оставив землю в наследство своему единственному сыну.
Когда Нагасакину неожиданно предложили за заброшенную землю пятьдесят тысяч, он не задумываясь, согласился.
«Ты с ума сошел! – заявили все как один друзья, - эта дача стоит как минимум 100 тысяч, а завтра потянет на полмиллиона!»
У всех друзей тоже имелись дачи, но в товариществе «Заря».
«У тебя произошла не купля-продажа, - снисходительно улыбались они, - ты получил жалкую подачку. Мы – будущие миллионеры, завтра будем проноситься мимо тебя на «мерсах»!»
С роскошными автомобилями ничего не получилось. На земле, где располагалось товарищество «Заря», местная администрация решила построить культурно-развлекательный комплекс для отдыха усталых чинуш. Плодово-фруктовые заросли вкупе с навесами и садовыми домиками были стремительно снесены как совершенно незаконные.
Бывшие землевладельцы после этого смотрели на Нагасакина с плохо скрываемой неприязнью.
«Деляга», - с ненавистью шептали они, когда он поворачивался к холодильнику, чтобы достать бутылку для очередного тоста.
«Надо что-то делать», - повторяли все, у кого с потерей земли испарились последние надежды на обеспеченное будущее.
Звучали довольно перспективные проекты стабильных заработков.
Можно было бить стекла в жилых домах, а потом предлагать свои услуги по остеклению.
Можно было лазить по крышам, дырявить рубероидное покрытие, а потом распускать о себе слух, как об опытной бригаде заливщиков крыш.
«Все это лажа, - наставляла друзей Белла Зверева. - Я могу обеспечить вас участием в маркетинговых акциях сразу в нескольких магазинах и супермаркетах. Все просто: вы входите туда пустыми, а выходите с огромными сумками с муляжами первоклассных товаров. На лицах необходимо изображать счастливую озабоченность и радость удачливого покупателя».
«А я могу вас сосватать в мэстные отдэлэния разлычных партий, - не отставала Кларисса Дорох. – Надо чынно входить и выходить дверями партийных офисов».
Нагасакин слушал со слегка грустной улыбкой. Он не был фанатичным бессребреником. Скорее он принадлежал к категории старых фаталистов, с одинаковым спокойствием воспринимающих и достаток, и бедность.
Но неистовая мозговая атака окружающих заразила и его.
«Учреждаем партию «Деловая Россия!» – хлопнул по хлипкому кухонному столу Нагасакин. – Основные программные лозунги – «Дельцы есть, а дело стоит!», «Долой дельцов, даешь дело!», «Привыкли холить тело, а надо делать дело!», «Чтоб не стыдно было в Сочи, делай дело, что есть мочи!», «Путин скажет, - мы сделаем!»
Белла Зверева включила свой ноутбук и через какой-нибудь час устав и программа новой партии были готовы, здесь же на кухне прошел учредительный съезд, на котором Виктора избрали генеральным секретарем.
                КОВАРСТВО И ЛЮБОВЬ
Виктор Нагасакин являл собой пример добродушия. Но судьба всегда сталкивала его с коварными людьми. С детских лет Нагасакин любил процесс познания, учебы. Он должен был стать первым учеников в школе, но помешало ему коварство, царящее там. Валерка Трушкин предлагал ему, к примеру, «стыкнуться» один на один из-за какой-то обиды, но на месте встречи поджидал Виктора не один, а со своим старшим братом. Да и сами учителя коварно учили не думать, а заучивать. Виктор старался понять глубокий смысл пушкинских строк, а не зубрить отрывки из произведений гениального мулата.. Он восхищался стройным и изящным доказательством теоремы, а заучивание определения этой теоремы казалось ему глупым. Все это привело к тому, что думающий Нагасакин после школы попал в профтехучилище, а зубрилы поступили в институты.
Патриотизм Виктора не знал пределов, но и Родина на его любовь отвечала коварством. Она предлагала ему в открытой продаже широкий выбор спиртных напитков и одновременно выдавала указы по борьбе с пьянством, грозящие выпившему Нагасакину платной ночевкой в вытрезвителе и штрафами.
Как патриот, Нагасакин любил и родную милицию в лице милиционеров. Но и в этом случае Виктора ждало полнейшее разочарование. Вероятно чувствуя любовь Нагасакина, милиционеры проявляли к нему особое внимание. Другие граждане могли напиваться до оцепенения и спокойно лежать на тротуаре – и их никто не трогал. Нагасакину достаточно было опрокинуть в себя один флакон целебной настойки боярышника, отлично снижающей артериальное давление, как перед ним вырастала приторно сладкая парочка ментов, похожих на попугайчиков-неразлучников, посягающих на его свободу и деньги. 
Нагасакин, не считая это примитивизмом, любил женщин. И опять он столкнулся с коварством.
Одни из его любимых хотели сделать его своим мужем. Они шли на угрозы, шантаж и даже подкуп. В случае решительного отказа они все равно не теряли надежды и писали письма в редакции СМИ, депутатам и даже директору ЖБХИ, где работал Нагасакин.
Другие хотели остаться жить в его квартире – маленькой, но уютной. Это было самое сложное, потому что Нагасакин не мог поднять руку на женщину, как на продолжательницу рода человеческого. Приходилось выманивать надоедливую любимую на улицу под предлогом посещения кинотеатра или ресторана, а, оказавшись на улице, скрываться в первом попавшемся проходном дворе. Были погони, которые подчас сопровождались криком «Держите вора!», хотя Нагасакин никогда не крал из принципа. В этом случае к погоне присоединялись особо инициативные граждане, а иногда и милиция, чрезвычайно активная, если Нагасакин в тот момент хоть немного был под хмельком.
Но Нагасакин не знал, что самые страшные испытания для его любви еще впереди.
Все начиналось идеалистически. Саша Ветродуев – сосед и друг Нагасакина решился скрепить узами брака взаимоотношения с телезвездой Беллой Зверевой. Виктор выполнял на свадьбе функции шафера. Потом они хорошо проводили время одной компанией, выезжая за город или сидя в тесной, но уютной кухоньке Виктора. Белла познакомила Виктора со своей подругой Клариссой Дорох.
Любовь подкралась незаметно и поразила всех троих.
Нагасакин, никогда раньше не страдавший повышенной любовью к местечковым программам ТВ, теперь часами просиживал у экрана, чтобы не пропустить тех минут, когда там появлялись его звезды. Он наслаждался милыми для него легкими дефектами речи Клариссы Дорох и несколько кривыми улыбками Беллы Зверевой. А они в свою очередь, словно чувствуя, что он смотрит на них, излучали неслыханные для местного ТВ обаяние и сексапильность.
Рейтинг местных передач превзошел даже непревзойденный Дом – 2.
Эта любовь опалила сладостным огнем не только эти три жертвы. Этому огню не могли противиться и все, кто имел счастье или несчастье быть рядом. Саша Ветродуев не выступал, не скандалил, а уехал в Сочи, чтобы участвовать в возведении спортивных комплексов, если до этого только дойдет, оставив квартиру Белле.
Это была сказка, но сказка, если это даже «Тысяча и одна ночь», кончается.
Первым, для кого сказка превратилась в рутину, стал, как ни грустно, Нагасакин.
Он уже не отслеживал все программы ТВ с Беллой и Клариссой. Он не встречал их с цветами у проходной телецентра. Да что там цветы! Раньше, когда они сидели в компании, он забывал обо всем, пожирая глазами любимых, а теперь совершенно спокойно говорил: «Белочка, передай, пожалуйста, хлеба» или «Клариссонька, передай, если тебе не трудно, крабовый салат».
Он охладел, но был все также любим.
«Или нам, или никому!» - решили две телезвезды.
Они не унижали себя примитивной слежкой. Они решили перекрыть все каналы общения Нагасакина с внешним миром. Отвергнутые женщины весь город облепили информационными листовками с фотографией Нагасакина и настораживающим текстом «Его разыскивает милиция».
Белла и Кларисса знали, что Нагасакин большой эстет и стали работать в этом направлении. Вооружившись мощной машинкой для стрижки овец на аккумуляторных батарейках они, как свирепые львицы рыскали по ночным улицам в поисках молодых и красивых женщин и, схватив, безжалостно стригли каждую «наголо», а на прощание царапая лицо и обнаженную голову.
Неожиданно эта совместная охота на потенциальных соперниц сблизила импульсивных женщин гораздо больше, чем занудливая работа на ТВ.
Они влюбились друг в друга…
«Чыво еще мне надо в этом жизни?», - задавала риторический вопрос Кларисса, зарываясь лицом в модельную прическу Беллы.
«Я без тебя еще и не жила, - со страстной хрипотцой отвечала Белла. – А ведь если бы не Виктор, то мы никогда бы не нашли друг друга. Мы благодарны быть ему должны».
Этой же ночью все объявления по розыску мнимого преступника со стен домов и заборов города исчезли.
А утром в квартиру Нагасакина позвонили. Открыв, Виктор испугался при виде подруг и третьей незнакомой ему женщины, как раз в его вкусе.
«Не иначе – как следователь», - подумалось ему. Но он ошибся.
«Познакомься, Витя, - улыбнулась Зверева, - это наша новая сотрудница Тереза…»
«Чытает, как пишыт, - похвалила незнакомку Кларисса, - а пишыт харашо!»
«Девочки так много рассказали мне о вас, - покраснела Тереза, - что я в вас просто влюбилась…Пока заочно…»
                КОЛЛЕКЦИОНИРОВАНИЕ
Виктор Нагасакин с детства знал, что коллекционирование представляет собой хобби, которое показывает неординарность человека. Ему хотелось быть неординарным, и он собирал сначала конфетные фантики, потом спичечные алтушки, марки, этикетки от бутылок, но рано или поздно приходил к закономерному выводу, что собранное им не имеет никакой культурной и материальной ценности и в итоге рано или поздно попадут в мусорный ящик.
Не в последнюю очередь из-за этих разочарований  Виктор всю свою сознательную жизнь пил, переходя от водки к пиву, от пива к вину, а от вина к знаменитой на всю Россию-матушку настойке боярышника.
Но мечта о достойном хобби не оставляла Нагасакина.
Прочитав о собрании древнерусской иконописи Павла Корина, Виктор ездил в ближайшие русские села и жалобно просил пожилых селянок подарить, а в крайнем случае продать какую-нибудь, а желательно, ковчежную иконочку. Кончались эти экспедиции пьянкой и последующей дракой с местными жителями.
Однажды в компании друзей телезвезда Белла Зверева, часто посещающая вместе с вечно скучающими чинушами загранку, рассказывала о каком-то чудаке из Германии, собравшем изумительную коллекцию утюгов всех времен и народов. Нагасакин тут же загорелся утюгами, и бросился на Янгурчевский мост на развал металлоизделий. Таким образом, им было приобретено девять советских совершенно идентичных не работающих электрических утюгов.
В другой раз также за дружеским застольем теледива Кларисса Дорох  похвасталась, что во Франции  видела громадную коллекцию бутылок.
«Там были вот такие бутыли, - восторгалась Кларисса, разводя руки перед своей совсем не впалой грудью, - и вот такие маленькие чыкушки…»
Это показалось Нагасакину особенно близким и родным. Он энергично принялся собирать бутылки.
Вскоре маленькая квартира Нагасакина приобрела вид приемного пункта стеклотары. Грудились скучные бутылки 0,7 литра, отдельно кучковались недоростки по 0,25 л. Остальную часть свободного пола занимали разношерстные поллитровки. Ни одного настоящего раритета не наблюдалось. Особенно огорчился Виктор, когда понял после тщательного осмотра своей бутылочной коллекции, что друзья и знакомые приносили ему  исключительно бутылки с заметными дефектами горловин, которые не подлежали сдаче в настоящие приемные пункты.
Однажды ранним пыльным утром к Нагасакину прямо на улице подошел неизвестный в джинсовом сильно поношенном костюме и предложил домового.
«Какого домового? – вскинулся Нагасакин. – Я уже не в том возрасте, чтобы слушать сказки!»
«Это не сказка, - грустно улыбнулся незнакомец, - я случайно узнал, что вы занимаетесь коллекционированием разных редкостей. Это ли не редкость!»
Незнакомец вынул из кармана обычную поллитровку из-под водки и бережно вручил её Нагасакину. В бутылке стоял, прислонившись к прозрачной стенке, седой бородатый старичок. Он был в длинной домотканой рубахе. Дедок противно гримасничал и притоптывал по маслянистому дну бутылки крепкими босыми ступнями.
Это действительно была редкость.
«Сколько?» - выдохнул Нагасакин.
«Пятьсот рублей, - спокойно и с достоинством ответил незнакомец, - а еще за пятьсот я расскажу, как ловить домовых…»
«А зачем их ловить?» - ляпнул Нагасакин.
Незнакомец и домовойй расхохотались, тыча в сторону Нагасакина указательными пальцами.
«Один домовой – не коллекция, - объяснил, отсмеявшись, незнакомец, - два – тоже не коллекция…».
Нагасакин молча достал из кармана тысячу рублей.
«Домовой больше всего на свете любит нерафинированное подсолнечное масло, - начал объяснять знаток домовых, - Небольшое количество такого масла наливаешь в чистую поллитровую бутылку без этикетки и кладешь ее ночью на пол в лежачем положении, около горлышка насыпаешь сахарный песок. Как только раздается еле слышный хруст, затыкай горлышко пробкой и листком из «Научно-атеистического словаря». И всё – домовой твой. Но об этом лучше никому не рассказывать. Это дело должно быть окружено тайной. - незнакомец немного помолчал, - А что это у него на рубашке?» – неожиданно вскрикнул он и, пока Нагасакин рассматривал домового, исчез.
Нагасакин начал охоту на домовых.
Под предлогом травли тараканов в своей квартире он просился переночевать то у одного, то у другого из своих друзей, где и проводил процедуру поимки.
Потом он принялся за села, где ночевал, представляясь паломником по святым местам.
Коллекция росла. В редкие ночи, когда Нагасакин оставался ночевать дома, домовые хором исполняли старинные русские народные обрядовые песни, рассказывали бородатые анекдоты и забавные случаи из жизни своих бывших хозяев.
Когда к Нагасакину приходили знакомые, то домовые делались невидимыми.
«А чего это ты пустые бутылки на полках расставил?» - спрашивали гости, и Виктору приходилось рассказывать, что он собирал таким образом воздух, разъезжая по области и стране.
Через некоторое время Нагасакин заметил, что домашняя жизнь всех друзей и знакомых постепенно превращалась в кошмар. Прорывались батареи и трубы, протекали и рушились потолки, убегали домашние животные и уходили к другим мужья и жены. Но он не предал этим печальным фактам никакого значения. Он был увлечен собиранием все новых и новых домовых и общением со старыми.
Однажды ночью под Покрова Нагасакин проснулся от легкого прикосновения к щеке.
«Виктор, - услышал он шепот, - проснись».
Нагасакин открыл глаза и увидел перед собой типичного домового.
«С наступающим вас праздником, хозяин», - поклонился домовой.
Первой мыслью Нагасакина было поймать домового, но тот сделал предупреждающий жест.
«Даже не думай об этом, - грустно произнес домашний дух, - слава Богу, что ты не додумался поймать и меня! Знаешь ли, кто научил тебя ловить домовых, и кто селится вместо них в домах и квартирах? Я даже произносить не хочу имен этих страшных существ».
В свете уличных фонарей Нагасакин увидел, что все домовые напряженно вслушиваются в произносимые слова.
«Что же мне делать?» - тревожно вопросил зарвавшийся коллекционер.
«Вернуть каждого домового на свое законное место. Они тебе в этом помогут сами. Домовой необходим. Он друг людей. А особо полюбившемуся хозяину домовой ночью красиво заплетает бороду…»
«Спасибо тебе, - прошептал Нагасакин. – Я сделаю всё, как ты сказал!»
А на утро Виктор обнаружил, что его длинная и неухоженная борода расчесана и красиво заплетена.

                БЕССМЕРТИЕ
Виктор Нагасакин представления о бессмертии всосал буквально с молоком своей мамы. «Ленин всегда живой!» - утверждалось в песне, звучавшей из слабого динамика радиоточки. Русские народные сказки, читаемые мамой, рассказывали о зловещем и страшном Кощее Бессмертном. «Ваш подвиг бессмертен», - торжественно заявлялось на партийных тусовках, транслируемых по радио, как только речь заходила о героях Великой Отечественной войны. Когда Витя научился говорить, он подошел к соседу – дяде Мише, потерявшему свои ноги на далеких полях Второй мировой войны. Дяде Мише который год обещали коляску с ручными педалями, но пока он передвигался на самодельной тележке, отталкиваясь от земли двумя приспособлениями, напоминающими деревянные кастеты.
«Дядя Миша, - сказал маленький Витя, - твой подвиг бессмертен!»
Дядя Миша в ответ на эти слова сначала рассмеялся, а потом пьяно расплакался.
«Подрастешь – всё поймешь, Витька», - сказал он, когда немного успокоился.
В бессмертии Виктор немного разуверился, только побывав в Афганистане. После демобилизации он два года каждую ночь, если не был пьян или спал один, просыпался от собственного крика «Духи!» Потом его охватил небольшой трудовой энтузиазм, но пить он не бросил. Это было его маленькой тайной, которой он поделился со мной, – Виктор всегда пил только за упокоение невинных мальчишек, брошенных на смерть негодяями, почему-то имеющими власть делать это.
«Бессмертно только время», - решил однажды Нагасакин, еще не понимая всего цинизма и горечи подобного утверждения.
Он бесцельно слонялся по улицам своего города, ставшего ему слишком маленьким, как купленные на вырост ботинки, не угнавшиеся за ростом хозяина-акселерата. Он знал наизусть все улицы своего города и куда они могут привести его. Но неожиданно улица, по которой шел Нагасакин, привела его к незнакомому летнему кафе. Все столики были составлены в один длинный стол. За этим столом сидели 12 мужчин. Они могли бы быть ровесниками Виктора. Они пили вино и говорили между собой. Сидевшие к Нагасакину лицом приветливо улыбнулись ему, сидевшие спиной обернулись и на их лицах вспыхнули улыбки, которые невозможно подделать.
«У нас есть место и для тебя, мил человек, - обратился к Нагасакину один из сидевших за столом, - садись, если хочешь поесть и выпить вина».
Нагасакин сел на предложенное ему место, налил красного вина, взял кусок хлеба.
«За тех, кто уже никогда не выпьет», - мысленно произнес он, выпил и закусил хлебом.
«Да», - сказали все двенадцать и стали молодеть на глазах. Зарастали лысины, седые волосы чернели или рыжели, исчезали животы, разглаживались морщины… А потом всё пропало. Нагасакин стоял на пустой знакомой улице, сжимая в одной руке пустой стакан, а в другой – надкусанный кусок хлеба.
«Что это было? – размышлял Нагасакин, сунув стакан в карман, а следом за ним и хлеб. - Христос с двенадцатью апостолами на тайной вечере прямо на улице? Но почему тогда парни, в которых превратились взрослые мужики, так похожи на ребят из моей разведроты, навсегда оставшихся в Афгане, с которыми мы травили анекдоты, делились своими секретами рукопашки, курили анашу, купленную или отнятую у местных?»…
Две группы разведчиков, посланных найти предполагаемую базу душманов под Багланом, пропали без вести. Третья группа, с которой пошел Нагасакин, обнаружила базу. На их глазах звено СУ-25 уничтожила гнездо духов, но ребят так и не нашли…
«Глюки начинаются», - решил было Нагасакин. Но вино было реальностью – выпитый стакан густого красного вина произвел должное действие, а в кармане выпирал своими гранями и сам стакан.
Помочь могли бы спиритисты или экстрасенсы, но ни тех, ни других среди знакомых Нагасакина не было, да и не лежала к ним душа. Он зашел в несколько православных храмов, но ничего стоящего не нашел. У всех батюшек, как на подбор, были сытые лица, в глазах стояло особое выражение, присущее ретивым продавцам, желающим подороже продать свой товар.
«К отцу иеромонаху Серапиону тебе надо, - посоветовала Виктору бабушка-добровольная уборщица одного из храмов, - он всё видит…»
Отца Серапиона Нагасакин нашел в дальнем углу монастырского двора. Батюшка только что рубил дрова – рядом с ним высилась груда цилиндров распиленных березовых стволов и уже нарубленные дрова были сложены у стены под навесом. Отец Серапион как будто с кем-то разговаривал, но, увидев Виктора, прощально поклонился. Монах утёр скуфейкой потный лоб и опять надел ее на свою лохматую и седую голову.
«К тебе, Витенька, твои товарищи боевые рвутся, но не могут прорваться сквозь эфирный жир, окружающий тебя, сквозь строй бесов, с которыми ты под ручки ходишь. Ты – не погибший, а то бы они тебе и не показались. Но надо бороться. Господь и Спаситель наш так и говорил: «этот род побеждается постом и молитвой». Вот и откажись от самого желаемого тобою на сорок дней».
Нагасакин бросил пить именно на сорок дней. Тяжело было уже в первый. Спазматическое состояние переходило в коллапс. На второй день коллапс начал переходить в агонию.. На третий день идиоматический «Дом-2» по ТНТ привиделся Нагасакину идеологически-выдержанным съездом КПСС. Ксения Собчак со своеобразной брежневской дикцией выдавала беспощадные характеристики втородомовским маргиналам. В квартиру ломились друзья и подруги, желающие посидеть с Нагасакиным и поделиться с ним своими проблемами, но он не открывал никому.
Утром сорок первого дня Нагасакин проснулся за мгновение до того, как к его плечу, украшенному наколкой с символикой ВДВ, успели прикоснуться.
«Здорово, Витька! – поприветствовал Нагасакина десантник с голубым беретом под чистым погоном рядового. – Мы пришли. Ты – молодец!»
В маленькой комнате Нагасакина топтались все двенадцать пропавших без вести его соратников.
«Братцы! – вскочил со своего дивана Нагасакин. – Что с вами случилось?!»
Он обнялся со всеми. Он ощущал под своими руками их крепкие худощавые спины и плечи.
«Нас сдал духам пидарас-старлей, - выпалил Растям Джабаров – земляк Нагасакина, - за деньги он нас, сука, духам сдал. Первую группу, во главе которой он и пошел, всю перебили, кроме него. А потом эта мразь, якобы на последнем дыхании последних батарей по рации вызвал вторую группу. Ее тоже уничтожили. Это бы ожидало и вашу третью группу…»
«Но мы, - закончил за Растяма Нагасакин, - пошли не по указанному руководством маршруту, а потом уже сообразили, что не всё так просто…»
«Старлей стал генералом, - выпалил бывший пулеметчик Вовка Сорокин, - служит в Москве. Расквитайся с ним за нас, Витёк!»
«Слово десантника!»  - как отрезал Нагасакин.
Они долго пили красное густое вино из амфор, казавшихся бездонными и ели вкуснятину, приносимую нормальными ребятами с белыми крыльями.
«Зови нас, Витя, когда хочешь!» - прозвучало на прощание.
«Недельки через две позову», - спокойно ответил Нагасакин…
Через две недели Нагасакин сидел в своей маленькой квартирке и смотрел программу новостей. Сообщали о трагической смерти известного генерала-ветерана Афгана, найденного в Москве, поджаренным на Вечном огне могилы Неизвестному солдату.
Из Бессмертия раздался смех двенадцати.




                РОСТ ЦЕН
Цены на товары народного потребления в начале жизни мало интересовали Витю Нагасакина. Но потом, под влиянием не зависящих от него обстоятельств, в нем проснулся интерес к этому объекту экономики.
«Опять по просьбе трудящихся цены повысили», - с горечью говорила мама Вити его папе.
«Ничего, - отвечал папа, - вот придет коммунизм, - и цен не будет вообще. Чем выше поднимут цены, тем радостнее покажется нам всем приход коммунизма»… Родители так и не дожили до долгожданного Светлого Будущего.
Строительство коммунизма незаметно перешло в строительство капитализма.
Нагасакин спокойно перенес «освобождение» цен в начале января 1992 года, черный вторник, дефолт и прочие мероприятия по укреплению экономики Федерации за счет нищего народа, - ему нечего было терять. Его запросы прекрасно удовлетворял самогон, гонимый соседями из списанного сиропа, или славная настойка боярышника. На закуску Нагасакин, как патриот своего родного города, употреблял консервы «Килька с овощами» или визуально неаппетитное содержимое железных банок с наклейкой «Икра кабачковая».
Килька и икра исчезли. Самогон стало невыгодно гнать из-за высоких цен на сахар. Осталась одна изысканная настойка боярышника. Но и она дорожала, дойдя до почти невыносимых 12 рублей…
Солнечных октябрьским утром Нагасакин зашел в аптеку на улице имени Бэра и выложил в окно раздачи заветные двенадцать рублей.
«Настойку боярышника», - доверительно попросил он.
«Тринадцать рублей», - нервно произнесла фармацевт.
«Я вчера брал по двенадцать…» - смущенно произнес Нагасакин.
«Мужчина, - вышла из себя аптекарша, - вы что – с Луны упали? Вы что – не в курсе, что цены растут? Всё подорожало: и хлеб, и молочные продукты, и масло подсолнечное!»
«Но ведь, - вступил Нагасакин в глупую и совершенно неуместную полемику, - экономика крепнет, ВВП растет, инфляция отступает, рубль выходит на мировую арену…»
«Да берите за двенадцать», - буркнула провизорша, сгребая нагасакинские деньги и подавая заветную настойку.
Он выпил на ходу, бросил опустевший флакон в ближайший мусорный контейнер и решил прогуляться без определенной цели.
Город готовился к своему юбилею. Везде что-то копали, переделывали, обновляли, росли новые дома. Два канала, пересекающие город, в ожидании свежей воды обнажили свою донную часть, теперь густо заваленную пустыми пластиковыми бутылками из-под минералки и пива. Но Нагасакин ничего не замечал. Он размышлял о ценах и ценообразовании. Он вспомнил в какой восторг пришел прочитав в Конституции Российской Федерации о том, что «Человек, его права и свободы являются высшей ценностью»…
«Я высшая ценность, - с гордостью за себя подумал тогда Нагасакин. Он осмотрелся. Вокруг шли по своим делам сотни мужчин и женщин. – И каждый из них тоже высшая ценность!», - с гордостью за свой народ подумал он. На противоположной стороне улицы в это время двое ментов засовывали в свой «газик» мужчину, только что спокойно шедшего по своим делам. Вид этого мероприятия сразу вернул Нагасакина на землю. Гордость пропала. Надо было срочно уходить, потому что менты, занимаясь подвыпившим работягой, с вожделением посматривали на Виктора, успевшего принять нечто, повышающее содержание спирта в крови…
«Какой смысл, - думал Нагасакин, перемещаясь по городу, - повышать цены на самое необходимое, когда большая часть населения уже с трудом сводит концы с концами? Неужели есть что-то дороже высшей ценности?... А сколько стою я?» - неожиданно взорвалось в голове Нагасакина. Он начал считать. За его поношенную одежду и обувь не дали бы и ста рублей. Конечно, оказавшись во Франции, Виктор мог бы записаться в Иностранный легион – ведь он не потерял боевых качеств и неплохо владел французским. Там бы он как минимум получал бы тысячи две долларов… Но у себя на Родине он ничего не стоил, хотя имел грамоту воина-интернационалиста за подписью Горбачева. Умри он сейчас, его даже не похоронили бы по-человечески. Его бросят в общую могилу с умершими и убитыми бомжами, которые также как и он являлись высшей ценностью…
Широко шагая и размышляя, Нагасакин не заметил, как солнечный свет сменил свет фонарей. Он спускался с моста Победы. Нагасакин направился к Иоанно-Предтеченскому монастырю. Здесь было темно.
«Товарищ, - услышал Нагасакин всхлипывающий голос, - помогите!»
Милосердие всегда жило в сердце Нагасакина. Он направился на звук. Его ждало жалкое зрелище: совершенно голый мужчина лет сорока стыдливо держался за то, за что держатся футболисты в «стенке» перед пробитием пенальти. Пахло дорогим коньяком.
«Что с вами?» - неуместно поинтересовался Виктор.
«На меня набросились какие-то негодяи, - поведал незнакомец, - ограбили, раздели и избили…»
Нагасакин всмотрелся – на теле и лице несчастного не было ни ссадин, ни крови.
«Куда же вас ударили?» - участливо спросил Виктор.
«Меня пнули сзади», - смущенно пробормотала жертва.
«Ударили ногой по жопе», - мысленно перевел Нагасакин.
«Позвоните по сотовому на мой домашний», - попросил несчастный.
«У меня нет сотового», - почти с гордостью ответил Нагасакин.
«Попросите позвонить какого-нибудь прохожего, попросите жену приехать за мной, - торопливо отбарабанил потерпевший, потом отчеканил шестизначный номер и добавил, - я вас отблагодарю…»
Нагасакин дозвонился и объяснил жене пострадавшего бедственное положение ее мужа.
«Досудился? – донесся из трубки недовольный голос, - сколько раз я его предупреждала, что может дойти до этого…Хорошо, хоть, что живой…Сейчас приеду…» - в трубке раздались короткие гудки…
Пострадавший от нетерпения делал приседания.
«Ну, дозвонились?» – бросился он навстречу Нагасакину.
«Да, а с кем это вы судитесь?»
«Как с кем? – пожал плечами обнаженный. – Я – судья областного суда!» - в голосе потерпевшего впервые прорезались горделивые нотки.
«А сколько вы стоите?» - неожиданно для самого себя брякнул Нагасакин.
«Каждый человек оценивается по его вкладу, по той пользе, которую он приносит обществу», - с неуместной важностью произнес голый.
«А я вот слышал, что вы отпускаете убийц, когда вам хорошо платят, и осуждаете невиновных, когда вам приказывают!» - выпалил Нагасакин.
Судья рассмеялся.
«Вы наивный человек, - с участием произнес он, немного успокоившись, - я сделаю, чтобы вы стоили побольше, чем сейчас…»
Нагасакин молча повернулся.
«Куда вы!?» - ударило ему в спину.
«За вами сейчас приедут», - сказал Нагасакин, не оборачиваясь.
На улице Победы Нагасакин остановил первый попавшийся милицейский «газик».
«Ребята, - доложил он немного удивленным ментам, - вон на той улице бегает пьяный и совершенно голый мужик, похожий на маньяка. Я еле от него оторвался…»
«Газик» стремительно вильнул в темное жерло улицы.
«Пустите меня! – донесся оттуда вскоре истошный крик. – Я – областной судья! Вы за все ответите!»


    ОБОРОТНИ
Про оборотней Виктор Нагасакин читал еще в детстве в русских былинах. Русский оборотень Волх Всеславьевич, которого иногда звали и Вольгой, мог превратиться в любую зверушку и птицу. Восхищаясь этим былинным героем, Виктор, естественно, понимал, что это всего лишь выдумка народа, изнывавшего под нестерпимым гнётом феодализма. Обратиться птицей – и улететь подальше от неласковой Родины, - вот мечта, которая и родила очень симпатичного и реально выглядевшего героя.
Но потом любознательного Нагасакина забрали в армию, после чего он начал жить трудовой жизнью, и до былин ему уже не было никакого дела.
После работы Нагасакин или пил настойку боярышника, или знакомился с девушками.
Этой идиллии, как могла, мешала милиция. Девушек она Нагасакину еще прощала, но настойки боярышника и прочих напитков простить не могла. Нагасакина в самые радужные моменты его жизни хватали. Его или просто штрафовали, а иногда перед этим держали в медвытрезвителе, а потом еще и штрафовали. Нагасакин прекрасно мог бы отбиться от милиционеров, но его останавливало уважение к форме.
«Это представители закона, - успокаивал он сам себя, - а без закона общество прекратилось бы в полный бардак».
После таких рассуждений поднять руку или ногу на милиционеров Нагасакин не мог, хотя некоторые сомнения его терзали.
Размышляя над этой дилеммой, Нагасакин шагал по улицам родного города и неожиданно столкнулся с мужчиной в дорожной епанче, под которой угадывалась кольчуга и меч.
«Простите, - проговорил Нагасакин, с интересом рассматривая бородатое лицо незнакомца с пронзительно синими глазами, - задумался…»
«И об чем? – хмыкнул незнакомец. – Не об оборотнях ли? – он весело рассмеялся, хлопнул Нагасакина по плечу. – Я тебя сам толкнул – поговорить хотел, - он приосанился и представился, - Волх Всеславьевич, а для тебя, Виктор, просто Вольга».
«Меня кто-то разыгрывает, - пронеслось в голове Нагасакина, - артиста из ТЮЗа наняли…»
«В вашем ТЮЗе, - прервал его мысли Вольга, - таких артистов не было, нет и никогда не будет».
«Тогда почему, - забормотал Нагасакин, - я ведь простой…»
«А многие ли твои сверстники, Витя, в детстве русские былины читали и вообще интересовались оборотнями, перемещением во времени и пространстве одной только силой мысли? – прищурился Вольга. – У вас ведь только недавно фильмы начали показывать обо всем этом…»
«Граждане, предъявите документы!» - прервал волхва неизвестно откуда взявшийся сержант-милиционер. Напарник сержанта стоял тут же, с интересом рассматривая Вольгу.
«Какие же у меня, сыночек, документы? – заверещал Вольга, мгновенно превратившийся в жалкую старушенцию с пластиковым пакетом от «Магнита», набитым продуктами, - вот, выползла в магазин, да внучка двоюродного встретила…»
Милиционеры на короткое время потеряли дар речи, но служебное рвение быстро его вернуло.
«Ваши документы?» – сержант перевел строгий взгляд на Виктора, но был прерван яростным лаем. Вольга превратился в черную немецкую овчарку на поводке, который Виктор сжимал в своей правой руке.
Милиционеры опять застыли как ударенные, но рвение, заложенное на генетическом уровне, развязало им языки.
«Почему собака без намордника?!» - рявкнули часовые правопорядка.
«Я вас сейчас укушу и ничего мне за это не будет, - ворчливо заявила мнимая овчарка, - потому что у тебя в кармане пакетик с анашой, а у тебя, - умная овчарка кивнула на другого мента, - триппер от проститутки, которую ты позавчера затащил в опорный пункт. Кстати, этой самой гонореей ты уже успел наградить свою благоверную, а она, в свою очередь твоего начальника – капитана Ибляминова…Поняли? – пес в упор посмотрел на Ментов. – А ну пошли…»
Милиционеры покорно побрели к небольшому базарчику, где уже через пять минут начали собирать дань с азербайджанцев, совершенно незаконно торгующих иранскими безвкусными фруктами.
«Да-а-а!» - только и смог выговорить пораженный всеми этими метаморфозами Нагасакин.
«Что есть – то есть, - согласился с ним Вольга, превратившийся в самого себя, но в другой одежде – на нем были в меру поношенные джинсы, клетчатая рубашка и почти новая замшевая куртка. Он притопнул мокасинами из такой же замши, что и куртка. – А не посидеть ли нам где-нибудь?»
Нагасакин смущенно пожал плечами – он был как всегда на мели.
«Деньги – не проблема, - понимающе улыбнулся Вольга, доставая из карманов куртки пачку российских денег. – Надо посидеть и спокойно поговорить».
Неподалёку манил обилием морепродуктов ресторан «Посейдон». Туда и направились приятели.
«В былинах не все сказано о моей жизни. – объяснял Вольга, выпив и закусив. – на самом деле я серьезный ученый, намного опередивший свое время. Я работал в нескольких направлениях, включая и медицину. Экспериментируя над самим собой, я совершенно случайно наткнулся на уникальные свойства настойки боярышника в сочетании… - Вольга прошептал название таинственного ингредиента на ухо Нагасакина, - которые открывают в человеке уникальные способности изменять себя и влиять на окружающий мир».
«Так я тоже пью боярышник в этом сочетании! - признался Нагасакин. – Без этого его и в рот не возьмешь!»
«Вот поэтому я и пришел к тебе, - признался Вольга. – Плохо у вас. Беспредел, творящийся здесь, дает отдачу даже в потусторонние миры. Во всем мироздании тревога. А исправить положение может только человек живущий здесь…»
«Это я что ли? – вскочил со своего места Нагасакин. – Меня простые менты на улице хватают, а ты говоришь про изменение всего общества!»
«Они и будут тебя хватать, - кивнул Вольга, - потому что чувствуют, что ты совсем не такой, как они, что ты чужой. Ты можешь делать почти всё, что умею я. Тебе только надо подучиться. Ты можешь входить в сознание любого человека и модулировать табуирование. К примеру, вот сейчас мы внушаем ментам, которые к нам докапывались, что после каждого факта вымогательства с ними будет происходить полная дефекация. Понял?»
В это время мимо ресторанного окна проходила парочка ретивых стражей порядка. Внезапно они остановились и с ужасом стали смотреть себе под ноги, где растекались пятна зловонной жижи.
«Но этим я тебе не советую заниматься, - довольно усмехнулся Вольга, - нечего распыляться по мелочам. Ты должен работать с начальством, с высоким начальством».
Они сидели до глубокой ночи. Вольга помогал Нагасаекину находить контакт и производить внушение. Под конец Вольга капризно потребовал два флакона настойки боярышника, и официанту пришлось бежать в ночную аптеку.
Настойка была разлита по стопкам, Вольга капнул в нагасакинскую стопку снадобья из зеленого пузырька.
«На прощание, - объяснил волхв, - может, когда и встретимся. Иди сейчас домой и ложись спать. Проспишь несколько дней, чтобы в голове всё уложилось как надо».
Они выпили, и Вольга исчез, а на столе лежала толстая пачка российских денег, малой части которых хватило, чтобы расплатиться и дать щедро на чай.
Нагасакин добрел до своей квартиры, где рухнул не раздеваясь на диван.
Он проснулся только через пять дней. Виктор умылся, поставил на газ чайник и включил телевизор. В московских новостях передавали, что накрыта группа милиционеров-преступников.
По всей стране началась охота на оборотней.



                БУКИНЫ
Виктор Нагасакин за всю свою жизнь целиком и полностью посмотрел только один
телевизионный сериал – “Семнадцать мгновений весны”. Приключения штандартенфюрера
Штирлица так потрясли маленького Витю, что он вместо “здравствуй” стал говорить
“хайль”. 
Ну, а бразильские и мексиканские сериалы, которые начали демонстрировать гораздо позже, смотреть Виктору было некогда -  все свободное время уходило на девушек, выпивку и самосовершенствование.
Шли годы, и девушек сменили замужние женщины, приобретение спиртного переместилось из продуктовых магазинов в аптеки, а самосовершенствование от тренировок на гибкость и
выносливость увело Нагасакина в медитативную практику палийских бхиккху.
Однажды после такой медитации Виктор включил телевизор и направился в кухню. Заваривая чай, он услышал знакомую песню, а когда вернулся в свою единственную комнату с заварным чайником и пиалой, то увидел, что по телеку идет какой-то развеселый сериал.
Этот сериал рассказывал о жизни семейки Букиных. Нагасакин сразу разобрался во всем:. Гена – мужик что надо, но ему не надо было жениться на дуре-Даше, и тогда бы, естественно, не было бы недоделанного сыночка Ромки и всеми переделанной шалавы-Светы.
Теперь Нагасакин с нетерпением ждал восьми часов вечера, стараясь к этому времени быть дееспособным, чтобы иметь возможность наслаждаться любимым сериалом, впадая в недееспособность исключительно в субботу и воскресенье. 
Именно в субботу бегущий трусцой Нагасакин встретил грустного Сашу Ветродуева, бредущего из супермаркета домой с полными сумками продуктов.
Нагасакин остановил свой бег и пошел рядом с Сашей, стараясь шагать в ногу.
“В аптеку бегал?” – спросил Саша.
“В нее, - удовлетворил естественное любопытство друга Нагасакин, - затарился боярышником. Если хочешь,  – присоединяйся”.
“А у меня водки и закуски полно”, - без воодушевления доложил Ветродуев.
“Одно другому не мешает, - улыбнулся Нагасакин, - пошли ко мне. И Беллу зови”.
«Мне до нее нет дела, также как ей до меня…», - чуть не плача объяснил муж местной телезвезды Беллы Зверевой.
«Поссорились что ли?»
«Мне надо ехать по делам, хотел взять ее с собой, уже билеты взял, - пожаловался Саша, - а ей, видите ли, некогда. Некому интервью брать…»
Друзья поднялись в нагасакинскую квартиру и с ходу начали квасить. У Нагасакина этот процесс больше напоминал тренировку профессионала – ни одного лишнего движения и постепенное увеличение нагрузки. Ветродуев в своем поглощении спиртного больше всего напоминал начинающего пожарника, тушащего пожар в своей душе.
Время расступилось перед друзьями, и они потеряли счет минутам и часам, очнувшись в вагоне СВ. За окнами двухместного купе проносилась пасмурность, которая могла быть и ранним утром, совершенно не меняющимся весь последующий день, и вечером, уводящим за собой всех живых в ненастную ночь.
«Где мы? – спросил Ветродуев, подумал над своим вопросом и сам себе ответил. – Мы едем в Екатеринбург по делам»
В купе не было никакой клади и верхней одежды.. Друзья попали в свое купе в том виде, в каком сидели в нагасакинской квартире. За окном белел снежный покров.
«Екатеринбург, Екатеринбург! – прозвучал за дверью радостный голос проводника. Ему явно не терпелось побыстрей  расстаться со странными пассажирами. – Господа, Екатеринбург ждет вас!»
«Раздетые, без копейки денег в чужом и недобром городе, - прокомментировал положение дел Ветродуев, - хорошо еще, что каким-то чудом мы захватили паспорта».
«Ты остаешься в здании вокзала, - распорядился Нагасакин, который не боялся морозов, - а я пойду на разведку».
Нагасакин успел полюбоваться на закованную в лед реку Исеть и показать свой паспорт нескольким милиционерам, когда увидел интересную картину. По тротуару разгуливал рекламный ботинок двухметровой высоты, вокруг которого резвился добрый десяток подростков. Они оттачивали на ботинке меткость метания снежков, при случае и толкая и делая подножки. Ботинок ловко уворачивался, но чувствовалось, что силы на исходе.Виктору хватило двух минут, чтобы разогнать юных шалопаев.
«Спасибо вам, - поблагодарил «ботинок», - вы, вероятно, приезжий?»
«Почему вы так думаете?»
«Ни один житель Екатеринбурга не стал бы защищать меня…»
Голос «ботинка» показался Нагасакину знакомым.
«Вы – Геннадий Букин?!» - вскричал гость Екатеринбурга.
«А что, - похож?» - обувщик помотал носком ботинка, задранным в небо.
Через десять минут Букин и Нагасакин сидели в закусочной.
«Вот так, - закончил свой рассказ Виктор, - мы и оказались в одних рубашках в вашем морозном уральском краю…»
«Что же делать? – схватился за голову Гена. – Стараниями Даши-с-Уралмаша, Светки-конфетки и Ромы-ни с кем не знакомым, я ни копейки не имею за душой… Может, продать мою «пятерку»?»
«Нет-нет, - замотал головой Нагасакин, - да ведь тем более, если быстро продавать, мало дадут…»
В этот момент в закусочную вбежали Даша, Света и Ромка.
«Дома хоть шаром покати, а он пиво распивает!» - закричала Даша, и вся троица бросилась к столу и в мгновение смела все чипсы. Посидев немного и поняв, что больше ничего не обломится, семейство Гены с шумом и гамом покинуло заведение.
«Слушай, - встрепенулся Букин, - а ты за кого?»
«За «Справедливость», - откровенно ответил Нагасакин, поняв о чем спрашивает Геннадий.
«А я – за «Единство», но это ничего, ради дела можешь и потерпеть…»
«В чем дело?» - беспокойно заерзал на закусочном стуле Виктор.
«Сейчас узнаешь. Поехали за твоим товарищем, а потом по предвыборным штабам проедемся…»
На следующий день Букин, Нагасакин т Ветродуев выехали из Екатеринбурга.
Они останавливались в каждом селе и расходились в разные стороны. Нагасакин агитировал и разносил буклеты «Единства», Букин то же самое делал в пользу «Справедливости», а Ветродуеву достался «Патриотизм». Из каждого райцентра друзья отсылали отчеты о проделанной работе и получали причитающиеся суммы. Договоренность была об агитационной работе во всех областях вплоть до родного города Нагасакина и Ветродуева.
Днем они по очереди вели машину, производя стремительные агитационные вылазки, а вечерами за бутылками вина спорили за преимущества партий. Каждый считал, что спасти Россию может только партия, за которую он агитирует…
Слезы выступили у Нагасакина и Ветродуева, когда показался пригород их родного города.
Они остановились на автостоянке около дома Нагасакина, купили в «Магните» все необходимое для прощального ужина.
За этим ужином Букин признался, что «Счастливы вместе» не сериал, а реалити-шоу, за которое его семье платят копейки. Все деньги достаются продюсеру да артисту Виктору Логинову, который в загримированном под Букина виде ведет телешоу «Интуиция».
«Бросай ты это все, Гена, - говорил Виктор, разливая по стаканам, - мы тебя на Кировский рынок продавцом пристроим. У тебя с твоими данными отбою не будет от покупателей…»
Гена Букин долго молчал, потом решительно ударил по столу.
«Решено! Быть тому! А вместо меня пусть Витька Логинов снимается. Пусть хлебнет горя с моими домашними!»
               
                ГАЗПРОМ
Виктор Нагасакин с детства с неприязнью относился к большим кампаниям.
“Раз собралась большая кодла, - рассуждал маленький Витя, - значит, хотят или кого ограбить, или избить, а может, и чего похуже…” С годами он только укреплялся в этом мнении.
Прошло время, и недалеко от города, где жил Виктор, открыли богатейшее месторождение газа. Жители было обрадовались – вот, мол, теперь газ бесплатным будет! Но радость была преждевременной. Газ как был платным, так и остался.
Когда начались реформы, Газпром из государственного предприятия стал акционерным обществом, где всевозможным директорам платили такое крутое бабло, что газ на Родине Нагасакина стал дороже, чем в странах, где этого газа никогда и не было.
Это очень удивляло Виктора. Он интересовался, почему так происходит, но никто не мог ответить и объяснить причину подобного положения. Иногда он даже из-за этого не спал ночами. Ну, а когда Нагасакина мучила бессонница, он вставал и шел гулять по ночным улицам, не забыв захватить с собой паспорт для любопытных ментов.
По ночному городу Нагасакин передвигался тихо, стараясь не топать, не сопеть, не кашлять, не сплевывать, не распевать песни. Он чувствовал себя разведчиком, заброшенным на чужую территорию. Поэтому когда Виктор заметил впереди неясный силуэт, он стремительно, но бесшумно приблизился к нему. Это оказался крепкий мужчина среднего роста в строгом костюме и с каким-то крючкообразным инструментом в правой руке. При помощи этого инструмента незнакомец приподнимал канализационные люки, совершал какие-то манипуляции левой рукой, сжимающий небольшой приборчик с горящим дисплеем и почти бесшумно опускал люк на свое место. Пару раз незнакомец довольно громко произнес странную фразу «Пан или пропан!», сокрушенно взмахивал руками и двигался к следующему люку. Нагасакин терпеливо  шел след-в-след.
При вскрытии следующего люка произошло неожиданное: незнакомец поднял и поставил тяжеленную крышку почти в вертикальное положение, наклонился над черным и зловонным входом в городскую преисподнюю и… неожиданно поскользнулся то ли на банановой кожуре, то ли на брошенным кем-то партийном билете партии пенсионеров, распавшейся из-за ухода ее юного лидера в более перспективную партию власти. В результате несчастный оказался по пояс в канализационном люке, придавленный сверху чугунной крышкой. На асфальте судорожно боролись за свободу тела беспомощные руки с платиновым «Роллексом» и тяжелым золотым браслетом и ноги в дорогих брюках и кожаных полуботинках.
Нагасакин, уже не таясь, подошел поближе.
«Спасите меня! - простонал несчастный из-под люка. – берите все, что хотите, но освободите. Я задыхаюсь…»  Последние слова были почти не слышны.
Нагасакин сильным, но осторожным движением убрал люк с тела пострадавшего и перенес потерявшего сознание человека на лавочку с нелепой рекламой «не садись на иглу!» на спинке.
«Кто вы?» – спросил незнакомец, очнувшись.
«Случайно проходил мимо», - Нагасакин покраснел от невольной лжи.
«Я обязан вам жизнью, - даже в темноте было видно, что незнакомец улыбается, снимая со своих холеных рук дорогие часы и браслет, а из бумажника нарядные евро-купюры, - но еще я благодарен вам за то, что вы во мгновение ока излечили меня от страшной болезни, называемой жадностью…»
Рассказ незнакомца просто растрогал Нагасакина.
Оказалось, что месторождение газа не такое богатое, как предполагалось, и обнаружилось это, когда уже были введены в строй колоссальные мощности по переработке и транспортировке газа. Руководители проекта ждали жестокой расправы над собой, когда один простой инженер Сергей Идрисов предложил неожиданное решение. Огромные подземные емкости для хранения газа, полученные при помощи ядерных взрывов, стали применять в виде отстойников. Из городской канализации в хранилища сливали фекалии. Из них при добавлении специальных катализаторов выделялся в огромных количествах метан, достаточный для снабжения города, области и еще и для перекачки в ближнее и дальнее зарубежье.
«Этот фекальный проект был строго засекречен, - продолжал рассказ Сергей, - меня сделали одним из ведущих директоров. Но мне всего было мало…»
Месторождение могло стать мировой сенсацией. Ведь вместо пропана там добывался метан, но талантливый инженер Сергей Идрисов только ему известными добавками превращал метан в необходимый пропан.
А потом произошло акционирование огромного предприятия. Теперь у Сергея Идрисова были развязаны руки. Кроме руководства технической стороной дела он стал и финансовым директором. Для городских жителей, которые и были на самом деле производителями газа, тарифы за пользование этим самым газом были подняты до неимоверных размеров.
А Сергей не мог остановиться в погоне за наживой. Он превратил в отстойник для производства газа всю канализационную систему города. Газ вырабатывался сам собой. Пятнадцатитысячный персонал предприятия только для вида ездил на огромных автобусах, получая за это приличные оклады и крепко держа языки за зубами.
В целях секретности Сергею самому приходилось мотаться по ночному городу и брать пробы газа.
«Когда вы подняли с меня крышку люка, я словно родился заново, - со слезами признался талантливый инженер, - и понял, какая я дрянь и выжига. Все! Теперь я не возьму с бедных потребителей газа ни одной лишней копейки…».
Они простились под утро, выпив по двести в закусочной под удивительно уместной вывеской «Надежда». Нагасакин еле-еле сумел отделаться от совершенно ему не нужных дорогих часов и браслета, согласившись на скромное подношение в евро…
Прошло несколько дней. Ничего не происходило. Город жил своей обычной жизнью, и никто не подозревал, какие страсти кипят за тонированными стеклами центрального офиса газового предприятия.
Сергей Идрисов не солгал Нагасакину. Он потребовал от руководства снизить тарифы с рядовых потребителей газа, но однажды запущенная машина не могла остановиться даже по воле своего создателя. Совет директоров вывел Идрисова из своего состава, было инициировано признание теперь уже бывшего газового гения недееспособным…
Через некоторое время в квартире Нагасакина раздался дверной звонок. За дверью Виктор обнаружил улыбающегося Сергея.
«Здравствуй, - сказал гость, протягивая правую руку для рукопожатия, а левой демонстрируя литровую бутылку элитной водки. – Все получилось!»
«Что?» - не сразу понял Нагасакин.
«А что получается, когда в выгребную яму примитивного санузла бросают пачку дрожжей?» - в свою очередь поинтересовался гость.
«Все содержимое ямы пойдет через край», - догадался Нагасакин.
«А теперь представь хранилище-отстойник, куда поместили тонну дрожжей».

               


                КОММУНИСТЫ
Виктор Нагасакин с детства мечтал об обществе, где царит равенство, хотя и жил в стране, где равенство уже царило. Но это равенство было странным. Министр получал на руки, по словам папы, около тысячи рублей, а уборщица – всего 60, хотя работала старательнее министра, больше занятого не своей непосредственной работой, а получением взяток и прочим безобразием.
Учителя в школе терпеливо вбивали в голову непонятливого Вити, что равенство – это не примитивная уравниловка, и каждый гражданин получает от общества вознаграждение, пропорциональное своему вкладу.
Когда Нагасакин окончательно вошел в ум, а случилось это уже после службы в Афганистане, он начал серьезно анализировать проблему равенства. Если в стране все граждане равны, то и получать зарплату они должны одинаковую. Конечно, можно сказать, что работа ученого, писателя, музыканта, артиста – творческая и поэтому оценка их труда должна быть на порядки выше труда обычных работяг. Но ведь есть понятие – “радость творчества”. Подобной радости нет у грузчика, токаря, земледельца, каменщика. Но без них ученые, писатели, музыканты и артисты взвоют и забудут о своем творчестве.
Почему заработок генерального секретаря партии выше, чем заработок колхозного парторга – ведь оба занимаются одним и тем же делом – учат людей коммунизму. И парторгу труднее доказать преимущества коммунистического образа жизни людям, видящим колбасу, масло и сыр только по великим праздникам, чем генеральному секретарю, глядящему на этих людей с мавзолея два раза в год.
Но начались реформы, и разговоры о равенстве резко прекратились и стали неуместными в развитом капиталистическом обществе.
Оставшись без работы в ходе знаменитых российских реформ, Нагасакин после долгих колебаний решился ехать на заработки в Москву, где и попал в бригаду ремонтников метрополитена.
Работа шла исключительно ночью, когда приостанавливалось движение поездов. Это устраивало любознательного Нагасакина. Он спал до обеда в общаге, а потом до вечера мотаясь по культурному центру столицы, справедливо полагая, что остальная Москва  похожа на любой другой российский город….
В эту ночь с пятницы на субботу в работе бригады пошли сбои. Оборудование выходило из строя, половина рабочих пребывало в состоянии опьянения средней тяжести, а потом вообще отключилось энергопитание. Помощник бригадира побежал куда-то, чтобы отзвониться по телефону, рабочие уселись перекурить и почесать языками, а Нагасакин, привалившись спиной к бетонной стене, а ноги положив на рельс, попробовал уснуть.
“Виктор, - раздался, как показалось Нагасакину, шепот, - иди к нам…”
Он послушно встал и пошел на голос. Виктор мог бы и не подчиниться. Он чувствовал свою силу. Но страшное подозрение возникло у него. За все время работы в метро из бригады строго раз в неделю исчезало по одному человеку. Конечно, все рабочие в бригаде являлись гастарбайтерами – приезжими из провинциальных городов России. Поэтому в любой момент каждый мог сняться и уехать по какому-нибудь срочному делу домой. Но настораживала строгая периодичность – все исчезали именно в субботу…
“Витя, иди к нам…”, - опять донесся шепот.
Справа от Виктора открылась плита, раньше неразличимая в стене тоннеля. Нагасакин не раздумывая, свернул в открывшийся перед ним тоннель, выложенный такой же брусчаткой, как и Красная площадь. Издалека до ушей Виктора донеслась революционная песня:
“…И от тайги до британских морей
      Красная Армия всех сильней…”
За спиной плотно встала на свое место плита. Виктор решительно зашагал вперед, тем более, что впереди виден был мерцающий свет.
Громадный зал, освещенный свечами, открылся неожиданно – будто кто-то распахнул перед Виктором огромную дверь. Вокруг круглого стола, как показалось Нагасакину, сидели  люди – или нет?
“Люди, люди, Витенька! – с подъемом прокартавил один из сидящих за столом, - Еще какие люди! Мы все правили громадной страной и сейчас остаемся при власти. Помнишь слова из клятвы, где говорится про отдачу крови до последней капли? Вот в этом и заключается равенство и братство. Мы у всех берем по капельке. Но иногда хочется взять всю. Понял?... Вот поэтому теперь, Витя, наши бокалы наполнятся твоей кровушкой…Хватит как раз на два тоста…”
Страха у Виктора не было, своей жизнью он не дорожил, боли и смерти не боялся.
“А почему вас десять, ведь должно быть семь?” - в недоумении спросил он.
“А как же мы без Петеньки? – раздался глуховатый голос с грузинским акцентом. – Он ведь наш – тоже кровушку любил…А как же мы без Карлуши и Фридрюши? Они ведь нам и открыли глаза, как организовать счастье для всего народа…Давай первый тост, Боренька…”
Нагасакин неожиданно почувствовал слабость и одновременно заметил, что золотые бокалы именитых вурдалаков наполнились густой красной жидкостью.
“Я, понимаешь, без бумажки не привык… - из-за стола поднялся кто-то высокий и покачивающийся. - Ну, вообщем, – за народ-кормилец!”
“За Российскую империю!”, “За нерушимый Советский Союз!”, “За оплот мира!”, - присоединились к тосту остальные застольцы.
Потом в наступившей тишине послышалось посасывание и сразу за тем дикий визг десяти глоток: “Что это такое?!”
“Настойка боярышника с чесноком”, - отрапортовал Нагасакин, чувствуя, что силы вернулись к нему.
Вурдалаки исчезли.
Со словами «в хозяйстве пригодится» Нагасакин рассовал бокалы по карманам, вышел из зала, прошел недолгий путь по брусчатке и, дойдя до плиты, на сей раз не открывшейся перед ним, не задумываясь, прошел сквозь нее. Слюна вурдалаков сделала свое дело.

                ПОПСА
Виктор Нагасакин любил музыку, ему нравилось, когда барабанные перепонки резонируют прекрасные творения Моцарта, битлов и Чайковского. На этой территории у него даже присутствовала тайна – ему безумно нравился дуэт «Т.А.Т.У.». Восторг пронизывал все его существо, когда в который уже раз слушал бессмертное, как он считал, «Friend Or Foe». В середине песни Нагасакина прошибала слеза и помочь могли только два флакона настойки боярышника или прогулка по любимому городу.
Во время очередного подобного моциона Виктор увидел странное объявление:
«На туристический теплоход «Анатолий и Петр» требуются матросы».
В городе давно стояла осень. Сезон катаний по Волге прошел.
 «Наверное, свадьба», - думал Виктор, вышагивая по указанному адресу.
«На теплоходе будет осуществляться творческо-политический процесс, - объяснил Нагасакину суть проблемы лысый толстяк с моложавым, но морщинистым лицом, отрекомендовавшийся Ерофеем Ильичом, - Задача – создать вокальный ансамбль типа «АВВА». Задача сложная, потому что у шведов были мелодичные песни, у нас таких давно нет… Нам помогает очень высокий депутат. Он нам – мы ему…Но это вас не касается…Вы нам подходите…Но нам нужно как минимум пять матросов, а вы пока первый и последний…»
«Я могу привести своих друзей…» - предложил Нагасакин.
«Буду вам благодарен», - широко улыбнулся толстяк и выложил небольшой  аванс
У Нагасакина имелось много безработных друзей, так что уже на следующий день пятеро новоиспеченных матросов стояли перед Ерофеем Ильичом.
«Парни, - хозяин встал и стал прохаживаться перед нестройным рядом своих новообретенных подчиненных, - ваши обязанности весьма необременительны. Никаких швартовок, драиния палубы и поручней. Затаскиваете в салон теплохода аппаратуру, личные вещи участников проекта и терпеливо ждете окончания записи… Хочу из дочки вторую Алсу сделать…На борту кроме вокалистов и музыкантов будут представители из управления культуры, союза писателей и союза композиторов, журналисты…Так что держитесь в рамках…»
На следующий день теплоход тихо, будто прячась от налоговой инспекции, отчалил от семнадцатой пристани и ушел в низовье.
В салоне собрался цвет городской культуры. Присутствовал и высокий депутат. Все наперебой хвастались Корнелией Манго.
«Это я сделал ее!» – хором заявляли директор облфилармонии, руководители всех творческих союзов и одутловатый юнец с серьгами в обоих ушах и носу.
«Справедливо», - поддержал депутат.
Потом начали нахваливать дочку Ерофея Ильича.
«Мы ее сделаем!» - опять хором заявили все влиятельные культурные персоны.
«Справедливо», - похвалил депутат.
Музыканты без предупреждения грянули вступление, которого бы не постыдился сам Иоганн Себастьян, и дочка Ерофея Ильича с тремя своими подругами запели песню на слова местного ведущего поэта, обычно специализирующегося на патриотической теме.
Особенно запоминался припев:
«Вчера еще была сопля,
 И ты твердил свое «бля-бля».
 Но перестала быть соплёй,
 И ты страдаешь «о-ёй-ёй»
В салоне забушевала буря восторга, хлопнули бутылки шампанского, полился коньяк, музыканты пустили по кругу «беломорины». Налили и матросам.
«Да теперь об Алсу никто и не вспомнит! – взвизгнул поэт – Мой гимн Газпрому вся страна слушает!»
«А напиши гимн для нашей партии», - предложил высокий депутат.
Оказалось, что предусмотрительный поэт давно уже написал гимны для всех российских партий.
«Есть под нашим небом синим,
 Здесь, где Родина моя,
«Справедливая Россия» -
Это партия твоя.
Кипучая, могучая,
Никем непобедимая.
Ты самая, ты лучшая,
Ты самая любимая!
Молоком наполним реки,
А кисель - на берега.
Всё, что есть – для человека.
Нам Россия дорога…»
Депутат разрыдался от умиления. Одной рукой он достал из кармана платок, другой – пакетик с белым порошком.
«Вот, - еле сдерживая рыдания, выдавил он из себя, - подарок из Нидерландов, - справедливая штука, забирает справедливо… А пусть твоя дочурка и гимн исполнит, - обратился он к Ерофею Ильичу, - пусть справедливо споет!»
Все понюхали, чем пахнет содержимое пакетика и, словно сговорившись, запели нечто ку-клукс-клановское:
«Выпью «Аморетто» и станцую танго
 Разве помешают моему веселию?
 Капельку «Абсента» закушу я Мангой,
 А потом поджарю на костре Корнелию!»
«Справедливо! - орал высокий депутат. На стеклах его очков голубой помадой были нарисованы гламурные сердечки. – Всё должно быть справедливо!»
Нагасакин и остальные матросы давно уже вышли на палубу, прихватив несколько бутылок коньяка и пару яблок. Они вспоминали молодость, советскую жизнь, казавшуюся теперь сказочной, когда из салона раздался чей-то истеричный крик:
«А давайте все завтра пойдём на «Марш несогласных!»
Наступила дикая тишина, а потом все присутствующие в салоне, не прощаясь, разбежались по каютам. Ерофей Ильич отдал приказ полным ходом идти назад в город.
Теплоход подошел к пристани крадучись, словно ожидая там милицейской засады.
Прощаясь, Ерофей Ильич рассовал в руки матросов деньги и умоляющим шепотом уговаривал:
«Никому ни слова…Не выдавайте, братцы…»
«Могила», - солидно отвечали теперь уже бывшие матросы.
                ЛИШНИЕ ЛЮДИ
С детских лет Витя Нагасакин слушал песню, где были слова: «…Человек шагает как хозяин необъятной Родины своей…» Поэтому маленькому Вите и в голову не могло придти мысль, что бывают лишние люди. Разве может быть лишним хозяин необъятной Родины? Лишние люди на нашей планете, если их только повернется язык назвать людьми, – это фашисты, империалисты и члены королевских семейств Европы, Африки и Азии.
Повзрослев Виктор понял, что на самом деле лишние люди – это он и ему подобные, а нужные люди – это чиновники, распределяющие материальные и духовные ценности  в своих интересах. Борьба с ними могла привести только к негативным последствиям – чиновников охраняла многотысячная армия милиции и прочих почти невидимых сил так называемого правопорядка.
Потом коммунистические чиновники превратились в капиталистических, и для тех, кто мог что-нибудь делать руками, наступили черные дни.
Среди нагасакинских друзей были плотники, умеющие построить дом только с одним топором, печники, способные из глины наделать кирпичей, а потом из них сложить отличную русскую печь. Имелись слесари, электронщики, кондитеры и повара. Все они хотели и любили работать, но тем из них, кому повезло работать, платили жалкие копейки.
Друзья часто собирались и, заливая горе целебной настойкой боярышника, спрашивали Небо: «Как нам жить дальше?» Но Небо до поры до времени молчало…
В то хмурое ноябрьское утро Нагасакин проснулся как всегда рано. Сделав энергетическую зарядку, Виктор выпил чаю и направился на прогулку, имеющую не только оздоровительное направление, но экономическое –  Нагасакин собирал стеклотару.
Собрав и сдав посуду и возвращаясь домой, во дворе своего дома он с удивлением заметил старичка-точильщика, разгоняющего ножной педалью точильный круг. Около старичка с ножами и топориками стояли женщины, с видимым удовольствием наблюдавшие за искрами, вылетающими из-под орудий кухонного творчества.
Неожиданно ремень, при помощи которого и осуществлялось вращение, лопнул.
«Вот незадача! – вскрикнул старичок. – Что делать – ума не приложу!»
«Зашить или склеить?» - подошел ближе Нагасакин.
«И то, и другое», - с благодарностью поглядел ему в глаза старичок.
«Тогда пошли ко мне – у меня есть и клей и суровые нитки», - предложил Виктор, подхватывая на плечо допотопный точильный станок…
Дома хозяин заварил чай с травами и, усадив гостя за стол, взялся за дело.
«Молодец, - похвалил Виктора дед, прихлебывая душистый отвар, - и руки на своем месте и голова работает – вон и в травах разбираешься… А работаешь где?»
«Везде, - срифмовал Виктор, - бетонщик я, но с работы меня в бессрочный отпуск отправили…»
«И много вас таких?»
«Да почти весь город…»
«К нам нужно уходить…»
«Куда? – встрепенулся Нагасакин. – В какую область? В Красноярский край? Так ведь там Лебедя уже нет…»
«Нет, Витя, на Русь вам надо…»
«А где это?»
«Пойдем, посмотришь», - дед встал и подошел к двери в чулан, поманив за собой Виктора. Старичок открыл дверь и вошел внутрь, Виктор шагнул следом. Внутри оказался небольшой тоннель, заканчивающийся тяжелой металлической дверью. За ней оказался город, в котором Нагасакин с трудом узнал свою маленькую Родину.
Приятно удивила чистота. По проезжей части мелькали автомобили незнакомых марок. На их бамперах красовались стилизованные эмалевые или золоченные русские надписи. По тротуарам неспешно шли бородатые мужчины и красивые женщины с длинными косами. В степенной речи их не слышалось матерных выражений.
«Где мы?» - почти вскричал Нагасакин.
«На Руси, Витя, на Руси», - улыбнулся дед и неспешно начал рассказывать, уводя Виктора к центру города, где высились купола многочисленных храмов и сверкали золотом венчающие их русские восьмиконечные крестя...
На этой Руси тоже появился Никон, но патриархом он так и не стал. Соловецкие старцы во время рассмотрели своими духовными очами крамольника. Несостоявшийся раскольник так и не смог претворить в жизнь своих злодейских планов. После слабого и малодушного царя Алексея Михайловича народ на всерусском соборе решил передать верховную власть совету Соловецких старцев, избирающих раз в десять лет из своей среды мудрого монаха для управления страной…
«Вроде президента?» - поинтересовался Нагасакин.
«У нас таких слов в обиходе нет», - улыбнулся старичок.
Так что не было в истории Руси ни Петра «великого», ни немецких императриц и императоров, ни дворян с камзолами и париками, ни большевиков с Лениным и Сталиным…
«А чиновники у вас как?»
«Да никак. В счетоводах у нас те, у кого руки не тем концом вставлены. Если честно работают – честь и хвала, а коли воровать зачинают – семь шкур спускаем с супостатов…»
«Прямо порете?» - удивился Виктор.
«И прямо, и вкось, - объяснил сурово дед. – У нас ведь лагерей и тюрем нет. Оступился человек – убеждаем, опять берется за свое – отечески наказываем, но если видно, что неисправим – на Сахалин. Там у нас все шаромыги совершенно свободно проживают, - дед немного помолчал, не спуская глаз внимательных с Нагасакина, - Ну, так берешься за дело?»
«Какое?»
«Проводником быть от вас к нам. Во всех ваших городах будут такие проводники. Говоришь с человеком, которого знаешь. Запускаешь к нам, чтоб осмотрелся. После возвращения пусть со своими друзьями и знакомыми поговорит. Если пожелают – всем добро пожаловать. С собой ничего брать не надо – у нас все есть в избытке…»
Через три года в городе Нагасакина остались только работники администраций и правоохранительных органов, занимающихся исключительно обшариванием брошенных квартир и домов.
Нагасакин каждый день оттягивал свой переход в другой мир. Как бы не было плохо и безнадежно, но здесь была его настоящая Родина…
Глубоко вздохнув, он подошел к двери чулана. Неожиданно она открылась сама. Перед ним стоял улыбаясь дед-точильщик, а за его спиной с достоинством толпились бородатые мужчины, среди которых Нагасакин с радостью узнал многих земляков.
«Порешили мы, - объяснил дед, -  вернуться и здесь жизнь налаживать. Это ведь тоже наша земля – русская!»

  КОЛОДЕЦ ЖЕЛАНИЙ
У Виктора Нагасакина всегда было много желаний, но он давно привык, что большинство из них остаются неудовлетворенными. Другой человек на месте Нагасакина обозлился бы на весь белый свет. Но Виктор не комплексовал, он просто отсекал и забывал неисполнимые желания, будто их и не было. Место несбывшихся желаний занимали выпитые флаконы целебной настойки боярышника.
Вот из-за этой настойки Виктору и пришлось выйти пешком из родного города в сторону села Качалова.
Дело в том, что ни в одной аптеке его маленькой родины не осталось ни одного «боярышника». Нет, были плоды этого цельбоносного растения, но кому нужны плоды без градусов? Какие-то сведущие люди объявили, что в Качалове настойка боярышника есть, потому что «фараоны», как исстари называли качаловцев, жмотятся даже на двенадцать рублей и гонят самогон из сливы, тутника и прочей ягоды.
Средства были ограничены. Каждый из друзей Виктора отдал последние копейки. Чтобы не тратить лишнего, Виктор двинулся к Качалову пешком.
Идти по обочине шоссе Виктору не нравилось и он пошагал по берегу небольшой речушки, текущей мимо жилмассивов, старого русского кладбища и заброшенных садов, куда и свернул.
Под ногами мягко пружинил толстый слой прелых листьев, над головой переговаривались по-своему неунывающие воробьи. На пути Виктора попался ветхий деревянный настил, положенный, как показалось на первый взгляд, на груду камней. Нагасакин присел и обнаружил, что настил закрывает колодец. Он поднял из-под ног камешек и опустил его в щель между досок. Через несколько секунд раздался всплеск.
Нагасакину захотелось пить. Он закрыл глаза - и перед мысленным взором возник стакан с прохладной водой.
«Чего мечтать о неосуществимом?» - подумалось ему. Он открыл глаза и вздрогнул – рядом с ним стоял граненый стакан с прозрачной жидкостью.
Виктор залпом выпил родниковую влагу.
«Эту бы воду да наполовину с «боярышником», - мелькнула совсем уже глупая мысль.
Он не сводил глаз с пустого стакана, но все-таки не заметил, как тот наполнился светло-коричневым раствором.
Нагасакин зажмурился и выпил. Когда он открыл глаза, почувствовав первые признаки опьянения, перед ним стояли двое стражей порядка, в унисон бубнящие свое привычное:
«Нарушаете, гражданин, пройдемте…»
Нагасакин хотел еще только сказать что-нибудь ласковое, способное охладить горячие сердца и согреть холодные головы, но помимо воли прямую речь опередила мысль:
«Чтоб вам провалиться!»
Стремительно и бесшумно разверзлась земля, оба блюстителя обвалились вниз, оставив после себя ровную поверхность.
Нагасакин внутренне замер, почувствовав страшную опасность. Кто-нибудь мог подумать быстрее него.
Менты могли пожелать, чтобы Виктор без их помощи оказался в райотделовском «обезьяннике». Важно расхаживающая неподалеку ворона могла пожелать моментального превращения живого и здорового Нагасакина в съедобную падаль. Окружающие колодец деревья так же могли пожелать мгновенного превращения Виктора в необходимые им органические удобрения…
«Ладно, - произнес неизвестно кому Нагасакин, вставая, - мне пора…»
Но далеко уйти он не сумел – вокруг колодца, в радиусе двух метров его остановило невидимое, но непреодолимое препятствие.
А колодец заговорил:
В первопричине бытия
Чарующая безусловность.
Кто первый произнёс «ЕСТЬ Я»
И пробудил в созданьи совесть?

Он знание само рождает.
«Рождает» знание его.
Живет в построенном им зданьи,
Там – в переулке за углом.

Разумность – вот его закон.
Во всем – логичности рассвет.
Подумай: кто же этот «Он»,
И лапидарный дай ответ…

Нагасакин понял всё и сразу.
Думать нельзя. Все мысли известны колодцу. Нагасакин опустился на землю и погрузился в медитативный транс. Его духовный взгляд летел по извилистым расширяющимся и сужающимся тоннелям своего сознания, где местами запечатлелись сентенции, отражающие похмельный менталитет:

«Кветин Тарантино – редкая скотина»

«Невероятно, но, по сути,
 Каждый Владимир немножечко Путин»

«В эфире Алла и Алсу,
 А я пивко с утра сосу
 Представил я: Алсу и Алла, -
 Похмелье сразу перестало»

Нагасакин снова притормозил.
Вот что-то интересное.
«Вода – это огромное информационное пространство. Мировой океан, атмосфера, животный и растительный мир – вода, она накапливает всю существующую информацию, перерабатывает ее. Вода вполне может представить себя богом, творцом всего существующего. Вода вполне может возомнить, что именно она зародила жизнь во всем ее многообразии, и поэтому требовать всеобщего поклонения и даже принесения жертв, включая и человеческие. Конечною целью бога-воды является глобальное потепление, затопление всей суши и переход земной цивилизации в подводное состояние, где царем мироздания станет дельфин…»
Бросок вперед. И снова на вогнутой поверхности сознания замелькали образы и сентенции.
«Седовласый Бог-Отец, седеющий Менделеев, знаковый символ 40, требующие разбавления 70 и 96, легкость и тяжесть, просветление и маразм…»
Вот здесь надо добавить. И сознание обогащается решительными выводами.
«Дальнейшее развитие-эволюция не мыслится без глобальной алкоголизации не только человечества, не только всего сущего и сотворенного. В алкогольное состояние самадхи должен впасть и сам создатель. Только в подобном состоянии возможно достижение абсолютного совершенства…»
На всю воду это вряд ли подействует сразу, но на колодец будет достаточно…
Нагасакин вернулся из трансцендентности и, сохраняя состояние небытия, встал, а затем с криком «Ты – бог!» бросился в горловину колодца, выворачивая наизнанку свое приготовленное для этого сознание…
Нагасакин очнулся на полу своей квартиры в узком коридорчике между прихожей и кухней. Он ничего не ощущал. Было ни хорошо, ни плохо. И неожиданно он вспомнил все. Вспомнил, что спас себя и человечество, превратив бога-воду в спившего безвольного алкаша.
В дверь постучали. Это были друзья Нагасакина.
«Ну, - хором вопросили они, - привез?»
«Лучше и больше», - ответил Нагасакин, направляясь в ванну с большой эмалированной кастрюлей.
Пьяный колодец выполнил последнее желание Виктора – из крана горячей воды текла холодная идеальная менделеевская водка ровно сорока градусов крепости.
Нагасакин разлил водку из кастрюли по стаканам и кружкам и поднял тост:
«За жизнь на земле!»
Все выпили и закусили тем, что послал настоящий Бог.

               
 
                КАПРИЗЫ СУДЬБЫ
С детства  Виктор Нагасакин верил в свою судьбу, плохо понимая, что это такое. Ему, сыну электрика и библиотекаря, на роду было написано стать или электриком, или библиотекарем, но он мечтал о творчестве повара, готовящего изысканные первое, второе и третье блюда. Никогда маленькому Вите не хотелось быть космонавтом, директором магазина  или секретарем обкома КПСС. Он просто стремился к счастью, радости, но потом ему на глаза попалось изречение мудрого человека:
«Любое возможное на земле счастье омрачается мыслию, что или мы оставим его, или оно оставит нас».
Смутный смысл насторожил юного Витю и даже зародил некоторые сомнения в мудрости мудреца.
Сама жизнь подтвердила правоту изречения.
…Бедный работяга по каким-либо причинам долго не имел возможности выпить. И вот, наконец, заветная бутылка приобретена и положена в карман, а ее счастливый обладатель ищет места, где можно было бы спокойно насладиться ее содержимым.
И что же? В первом варианте обалдевший счастливчик спотыкается, падает и разбивает вдребезги свое «сокровище». Во втором варианте после долгожданного распития несчастный работяга оказывается в реанимации, где его с большим трудом возвращают к трудовой и семейной жизни. Третий вариант самый распространенный: раб бутылки доносит в целости и сохранности свое сокровище до места распития, распивает, оставаясь относительно здоровым и абсолютно живым, но попадает вначале в поле зрения наряда милиции, затем – в ментовский обезьянник, а дальше - домой, но уже без денег и трех зубов…
Размышляя об этих перипетиях, Нагасакин не спеша передвигался по улице имени III Интернационала. Шагнув из-за угла на улицу Победы, Виктор совершенно непреднамеренно наступил на узкий носок почти полуметрового ботинка молодого чернявого человека.
«Простите», - моментально среагировал Виктор.
«Ты чего, ишак, сделал?! - завизжал молодой человек. – Ты знаешь, сколько стоят эти ботинки!?»
«Простите меня», - повторил Виктор.
«Ты у меня эти ботинки сейчас лизать будешь!» - не успокаивался молодой человек.
«Я могу возместить причиненный ущерб…» - предложил Нагасакин.
«Чего ты возместишь? – ярился пострадавший. – У тебя – бомжа – никогда таких денег не водилось!»
«У меня есть деньги…» - Нагасакин для наглядности достал из кармана внушительную пачку российских купюр, полученных за бетонирование дорожек вокруг коттеджа мелкого чиновника какой-то администрации.
«Да я твои деньги и твою маму е…» - взвился молодой человек.
Закончить он не успел – Нагасакин провел стремительный апперкот по чисто выбритому подбородку любителя дорогой обуви, принявшего после удара неподвижное положение на не очень чистом тротуаре.
Вокруг стремительно собралась толпа.
«Я видела, как этот изверг избивал мальчика!» - со страстью заявила пожилая женщина с изнеможенным лицом, но весьма упитанным телом.
Все присутствующие закивали.
«Предъявите документы, гражданин», - козырнул неизвестно откуда взявшийся лейтенант милиции.
Подъехал милицейский газик и Нагасакина взяли в оборот.
Все складывалось замечательно для правоохранительных органов: сразу после совершения преступления, оно было раскрыто, преступник – Нагасакин – не отрицал свою вину. Подвел потерпевший - у него оказалось только легкое сотрясение мозга, не повлекшее особых осложнений.
«Часть первая статьи сто пятнадцатой, - разочарованно говорил следователь, внимательно рассматривая Нагасакина, уже подвергнутого личному обыску, - но попробуем примерить вам и «хулиганку» - может быть, что-нибудь получится…»
Нагасакина приковали наручником к немного меланхоличному младшему сержанту и отвезли на квартиру, где провели тщательный обыск, в ходе которого был изъят штык-нож для АКМ, снятый Нагасакиным с убитого им душмана в бою под Багланом.
«Хищение армейского имущества!» - восторженно воскликнул следователь, пробежав глазами протокол обыска и осторожно потрогав штык-нож.
«Штык китайского производства», - объяснил Нагасакин, но никто не обратил на это внимания.
Хотя Нагасакин  не отказывался от своего апперкота, было проведено опознание, на котором все свидетели уверенно показали на Виктора.
Как ни странно, но в СИЗО Нагасакина сажать не стали, взяв подписку о невыезде.
Прогулки Нагасакина после всего этого стали очень грустными. Он словно прощался с улицами, домами, памятниками старины, с каждым Лениным, Кировым, Дзержинским и Петром I, увековеченным в камне и бронзе…
А уголовное дело Нагасакина раскручивалось. Была назначена судебно-медицинская экспертиза потерпевшему от Виктора молодому человеку в дорогих ботинках, но потерпевший …исчез.
«Что вы сделали со своей жертвой?» - выпытывал следователь у Нагасакина и не находил ответа в его честных глазах.
Теперь Виктору инкриминировали и ст.105 – «Убийство»!
«Твоя песенка спета! - зловеще объявлял следователь Нагасакину – Всю оставшуюся жизнь ты проведешь на нарах, а может быть, и под ними…»
После очередной прогулки Нагасакин столкнулся со своим участковым.
«Вас срочно вызывают к мледователю», - с несвойственной деликатностью объявил участковый, пряча свои глаза.
Следователь чуть не плакал. Оказывается, выяснились некоторые подробности, связанные с потерпевшим. Любитель дорогой обуви находился в федеральном розыске по обвинениям в участии в терактах, похищениях, убийствах.
«Ваш штык, - давился словами следователь, - действительно китайский. Потерпевший по вашему делу жив и настолько здоров, что уложил наповал двоих федералов при попытке задержания. Но не торопитесь радоваться! На вас все равно висит 115 статья! Так что по суду вам придется уплатить штраф!»
Выпалив всё это, следователь уронил голову на деловые бумаги, устилающие стол, и почти плаксиво буркнул:
«Вы свободны!»

               
                ХИРОСИМА
Виктор Нагасакин с детства знал о трагедии двух японских городов, пострадавших от атомных бомб, сброшенных безжалостными американскими империалистами. Никаких параллелей Витя не проводил, но, повзрослев, иногда на дружеской пирушке поднимал тост «за далёкий японский город на побережье Восточно-Китайского моря».
С годами пришло понимание, что и не зверство это было совсем, а весьма разумный шаг. Ведь после этих двух взрывов Япония быстро капитулировала, а не будь их, то одна миллионная Квантунская армия накосила бы сотни тысяч советских  и американских солдат, не считая мирного населения Китая и Кореи.
С годами Виктор свыкся с японским звучанием своей фамилии, хотя культура этой островной страны привлекала его всё больше и больше.
Нагасакин, не смотря на свое увлечение спиртосодержащими напитками, а может из-за этого увлечения, постоянно выполнял утром энергетическую зарядку, а иногда, чтобы сохранить форму, и бегал. Он постоянно менял маршруты пробежек, потому что не любил однообразия, и однажды встретил бегущую навстречу физкультурницу. Ее фигуру скрывал просторный спортивный костюм, ритмично поднимались ноги в белых кроссовках. А лицо! С таких лиц писались изысканные портреты японских красавиц. Нагасакин еще бегал по этому маршруту, и еще несколько раз встречал «японочку», как он назвал незнакомку.
Потом Нагасакин неожиданно получил срочный заказ по бетонированию фундамента будущего коттеджа какого-то мелкого чиновника из сельской администрации, так что вернулся в родной город примерно через месяц.
Нагасакин шагал по набережной реки, покрытой толстым слоем льда, засыпанного снегом. Отведя взгляд от реки, Нагасакин заметил женщину, расположившуюся на лавочке. Рядом с собой назнакомка, в которой Виктор узнал свою «японочку», постелила маленькую салфетку-циновку и выкладывала на нее из сумки-термоса горячий рис, керамическую бутылочку и еще какие-то мелочи.
Незнакомка подняла глаза на Виктора и улыбнулась, узнав его.
«Присаживайтесь, - произнесла она, - или вам может повредить несколько глотков сакэ?»
Нагасакин ответил стихами.
Река замерзла. Снег.
  Противный ветер.
  И только снится чашечка сакэ.
«Вы слагаете хокку», - уважительно констатировала женщина, разливая сакэ в маленькие пиалки.
«С юности», - скромно кивнул Нагасакин и прочитал свое раннее.
Сеть – ад для рыб,
Как клетка – ад для птиц.
А как назвать мне в Армию призыв?
Они выпили. Нависло молчание. Сказанное сейчас должно быть очень важным. Они одновременно потянулись за едой, столкнули со скамейки в снег одну из пиал и синхронно наклонились, чтобы ее поднять. Что-то просвистело над головами и щелкнуло о дерево. Нагасакин и женщина стремительно обернулись. В стволе пирамидального тополя за их спинами торчал сюрикен.
«Бежим», - выдохнула женщина, срываясь с лавочки. Это было лишним. Нагасакин и сам видел троих мужчин, стремительно приближающихся к ним. Но он не хотел бежать. Виктор сделал несколько нерешительных движений, обозначающих желание слинять, скованное трусливой нерешительностью. Поэтому к нему метнулся один из двоих и не особенно старательно ударил ногой в голову. Удар, рассчитанный на профана, не застал Виктора врасплох. Чуть присев и уйдя от атаки, Нагасакин провел жесткий тычок в промежность незнакомца, выпрямившись, ткнул пальцами в глаза, а потом мощным крюком провел точечный удар в висок. Не утруждаясь наблюдением за агонией поверженного врага, Нагасакин повернулся, оказавшись за спиной второго нападающего. Схватив одной рукой за лицо незнакомца, второй Виктор вцепился в черноволосый затылок и резким движением с хрустом свернул ему голову. Женщину в это время схватил за плечи третий нападающий. Она испуганно вскрикнула, легко взметнув руки, опустила их на лицо врага, а затем плавно отступила в сторону. Несколько секунд простояв в неподвижности и молчании, мужчина рухнул, завалившись на спину. На набережной было безлюдно, и поэтому Нагасакин осмотрел его. В шею и лицо были воткнуты булавочки.
«Он очнется через полчаса с полностью стертой памятью», - прокомментировала женщина, забирая свои булавки и пряча в сумку сервировку лавочки.
Они вышли на оживленную улицу, когда-то носившую имя доброго человека-взрывателя Андрюши Желябова, а ныне ставшую Адмиралтейской.
«Виктор», - запоздало представился Нагасакин.
«Хиросима», - не останавливаясь, отрекомендовалась женщина.
«Ты не можешь представить, как звучит моя фамилия».
«С таким именем меня трудно удивить».
«Нагасакин, - как можно четче выговорил Виктор. – Такую фамилию придумал себе мой дед, ставший беспризорником в двадцатых годах».
«У казахов, - улыбнулась Хиросима, - есть обычай называть детей по первым впечатлениям отца, узнавшего о рождении ребенка. Мой отец-казах очень хотел мальчика, потому что у него уже было три девочки. Но родилась я, и родилась 6 августа - в день, когда на Хиросиму была сброшена атомная бомба. Вот так я и стала Хиросимой…»
Когда разрешили заниматься предпринимательской деятельностью, Хиросима стала «челноком». Ездила в Турцию и Китай за второсортным товаром. Потом молодая и хваткая предпринимательница познакомилась с японским бизнесменом, который, узнав ее имя, решил взять молодую женщину в свой бизнес. Они договорились, но в чем-то не так поняли друг друга. Когда, минуя таможню, Хиросима получила партию больших и малых самурайских мечей и, думая, что это сувенирная продукция, раскидала весь товар по торговым точкам своих друзей и знакомых, он разошелся буквально за одну неделю. Как радовалась Хиросима! Но, как говорится, печаль и радость гуляют вместе…
Оказалось, что бизнесмен являлся членом японской мафии, а средневековые мечи, похищенные из музеев, частных коллекций и у отдельных потомков самураев, стоили не тысячи жалких рублей, а бешеные миллионы долларов.
«Теперь я поставлена на счетчик и за мной охотится якудза, - закончила свой невеселый рассказ Хиросима. – Но нет худа без добра. Благодаря постоянной опасности расправы я стала заниматься спортом, оттачиваю приемы самообороны, увлекаюсь японской историей, поэзией и живописью».
«Я тоже увлечен Японией», - признался Нагасакин и прочитал хокку.
Полгода в листьях,
А полгода – голый.
Учусь у клена кленом быть.
«Прекрасно! – восторженно воскликнула Хиросима. – В этих строках сошлись Басё и Есенин! Басё говорил: «Учусь у сосны быть сосной», а Есенин сравнивал себя с опавшим клёном…»
Но потом грусть опять затуманила ее взгляд.
«Со мной опасно находиться рядом», - почти прошептала Хиросима.
«Я ничего не боюсь, - просто ответил Нагасакин, - ну, а чтобы окончательно подстраховаться, тебе надо вступить в «Единую Россию» и всё там рассказать про бандитов японских. Против «Единой России» японской мафии слабо будет. Наши в обиду своих не дадут!»
Они замолчали и, словно прислушиваясь к себе, прошли целый квартал, не проронив ни слова.
«Слушай, - неожиданно засмеялась спутница, - а здорово будет звучать: Хиросима Нагасакина!»

               
                ИСТИННАЯ ВЕРА
Папа и мама маленького Вити Нагасакина были совершенно неверующими людьми. Им пофигу были все религиозные праздники, посты. Они не могли даже отличить Пресвятую Деву Марию от Марии Магдалины. То, что он – православный человек, Вите открыла бабушка Анна Павловна, которую любящий внучек звал исключительно «бабусей». Бабуся окрестила Витю в храме Петра и Павла, туда же водила к святому причастию по праздникам…
Но бабуся умерла, и Витя остался в полном окружении неверующих людей.
Дальнейшая его жизнь не располагала к богоискательству – вино и девчонки занимали все свободное время.
Потом Виктор загремел в армию, где тело и душу опалил Афганистан…
Нагасакин в составе десантной роты новобранцев прибыл в расположение части вечером. Построились, пересчитались, определились с нарядами и завалились спать.
Утро выдалось солнечным.
«Салабоны! – в громадную палатку зашел незнакомый старший сержант. – Пошли сигареты покупать, а то у дедов свои кончились!» В Афганистане разговоры о дедовщине шли только в виде шуток. Несколько ребят, а в их числе и Нагасакин, хоть он и не курил, решили осмотреться, раз предоставляется такая возможность.
У расположения части, оказывается, можно было купить «всё, что хочешь», как заявил, многозначительно, поиграв бровями, сержант. Базарчик был маленьким – с десяток женщин и стариков торговали всяческой мелочевкой.
При виде приближающейся группы солдат от общей массы торгующих отделился дедок с длинной седой бородкой. Он улыбался во весь беззубый рот, но, подойдя совсем близко к советским солдатам, неожиданно убрал улыбку.
«Ла илаха  илла Ллаху ва Мухаммадун расулу Ллахи!» - выкрикнул старичок и выдернул руку из-за пазухи. На указательном пальце старика Нагасакин заметил кольцо с чекой гранаты. Не раздумывая, он метнулся в сторону и в прыжке бросился за груду камней, бывшую когда-то домом. Это его и спасло.
Потом он узнал, что дедок перед смертью выкрикнул мусульманский Символ веры, переводящийся, как «Нет никакого бога, кроме Аллаха, а Мухаммед – посланник Аллаха».
«Так он, значит, за веру на смерть пошел», - удивился Нагасакин.
«А он и есть моджахед – борец за веру», - объяснил кто-то из старослужащих.
После этого Виктор вырезал из саксаула маленький крестик, сделал гайтан и повесил на шею. Через месяц Нагасакин обнаружил, что крестик пропал, но новый делать не стал, потому что уже не чувствовал себя защитником христианства.
После возвращения домой всё свободное время Нагасакина снова заняли девушки и вино, и ему уже было некогда задумываться о спасении своей души. Так безмятежно прошло почти десять лет. Неожиданно все вокруг Нагасакина стали до боли верующими. По тем же маршрутам, что и демонстрации, начали совершаться крестные ходы, по тротуарам табунами паслись проповедники, которым самым лакомым кусочком почему-то казался Нагасакин.
Баптисты почти силой затащили его в свой дом молитвы с потолком, похожим на крышку гроба, и пели плаксивые песенки, держа Виктора за руки, чтобы он случайно не перекрестился.
Пятидесятники тоже при случае приглашали наивного Нагасакина к себе, а потом с пугающим упорством мыли ему ноги и говорили с ним на странном языке, не похожем ни на одну языковую группу мира.
Встречался Виктор и с адвентистами седьмого дня. Они обнимали его как брата и тихо шептали о том, что в субботу работать нельзя, а судный день будет на следующей неделе.
Однажды несчастного Нагасакина окружила целая толпа по-скинхедовски бритых молодых людей в желтых одеяниях. Они нарисовали на высоком лбу Виктора, как потом выяснилось, тилак и, покрикивая «Хари, хари!», потащили в свой, как они выражались, ашрам. Тогда Нагасакин решил, что его хотят  каким-то образом харить, и отбивался, но ничего страшного не произошло – его накормили сгущенкой, медом, вареньем, а ребята оказались не скинхедами, а кришнаитами, находящимися в сознании Кришны. При последующих встречах с кришнаитами Виктор просто расслаблялся и, безвольно кивая головой, тихо повторял: «Кришна хари, хари Кришна…».
При всем этом Нагасакин удивлялся отсутствию какой-либо активности на улице со стороны православных батюшек, выступающих за запрет деятельности сектантов только со страниц газет и экрана телевизора.
Но настоящим испытанием для Нагасакина явилось знакомство со свидетелями Иеговы.
Начало знакомства не предвещало никаких опасений. Две милые и вежливые женщины подошли к Виктору на улице и спросили:
«Вы верите в то, что Бог может изменить этот мир?»
«Да, - честно ответил Нагасакин. – Если Бог создал этот мир, то, естественно, он может его и изменить».
Женщины приветливо заулыбались и протянули два пестрых журнальчика с белым листочком, вставленным в один из них.
«Мы приглашаем вас на наше собрание».
Всё понятно - «Сторожевая башня», «Пробудись!» Это Общество свидетелей Иеговы. Но он был не в силах отказать сразу двум милым женщинам.
«Хорошо», - улыбнулся в ответ Нагасакин.
Он был всегда верен своему слову и в воскресенье явился по указанному на листочке адресу. Его встретили, как родного и провели к старейшине, больше похожему на молодого мужчину.
«Бог един, а Христос не Бог. Он был в предвечности Михаилом архангелом, а в будущем будет царствовать на новой земле».
Старейшина испытывающе поглядел на Нагасакина.
«Бессмертной души нет», - продолжил он свою проповедь.
Нагасакин не знал, как реагировать на эти слова: плакать или смеяться.
«Кровь сдавали когда-нибудь?»
«А как же! - обрадовался Нагасакин отвлеченной от религиозных культов теме. – Сколько раз устраивали на заводе день донора – столько и сдавал. А чего же не сдать? Один день отгула, обед в столовой и стакан красненького…»
«Да этого нельзя делать! – совершенно искренне возмутился старейшина. – В крови душа человека!»
«А чего ее жалеть, - уместно возразил Нагасакин, - она же все равно смертная! Вот если бы бессмертная...Да и Христос на кресте пролил кровь Свою за весь род людской… Христос Свою кровь отдал – значит и нам можно…»
«Христа распяли не на кресте, а на столбе! - взвился старейшина, но потом быстро успокоился. – С вами еще много надо работать. В вас слишком глубоко пустила корни ложная религия. Но я уверен, что, просветившись светом истинной религии, вы будете достойны креститься истинным крещением…»
«Но позвольте, - вошел во вкус Нагасакин, - если креста не было, то я буду не креститься, а столбиться!»
Старейшина резко погрустнел.
«Таких, как вы в библии называют человеком греха и погибели, разговоры с вами бесполезны, да и вредны для неукрепившихся братьев и сестер, которые из этих разговоров могут вынести неправильные выводы…»
Нагасакин вежливо, но твердо был изгнан из собрания иеговистов, как Адам и Ева из Эдема.
Сам не свой вернулся Виктор домой. Еще никогда его ниоткуда не выгоняли. Вот до чего он дошел в своих духовных исканиях!
Не раздеваясь, Нагасакин рухнул на диван и заснул удивительно быстро и легко.
Во сне к нему пришел Христос.
«Привет тебе от твоей бабушки Анны Павловны. Живи, как живешь. Теперь ты видел Меня, а вот тебе изображение Моего Креста, - Спаситель провел пальцем по стене над головой Виктора, - молись и бодрись душой. Я всегда с Тобой».
А на утро Виктор на стене обнаружил крест. На вид он был крепче и обоев, и самой стены, на которой были наклеены эти обои, а может быть и крепче всего на свете.

               

                НОВЫЙ ГОД
Маленького Витю Нагасакина каждый Новый год водили на ёлку в ТЮЗ, в Дом Союзов и Дворец пионеров. Последнюю ёлку Витя не любил – там не давали подарки. Вместо них показывали спектакль драматического кружка «Звёздный мальчик» Оскара Уайльда. История о духовной и физической деградации, а затем духовном и физическом возрождении загордившегося мальчугана вносила приятное разнообразие в новогодний праздник. После этого совсем не хотелось кружиться в хороводе, скорее наоборот – было желание посидеть в спокойной обстановке и подумать о смысле жизни. Но приходилось еще долго под моральным давлением выпимшего Деда Мороза кричать совершенно глупое: «Ёлочка, зажгись!»
Вероятно, поэтому стабильно пивший Нагасакин на Новый год трезвился. Для него было что-то унизительное в почти принудительном пьянстве в новогоднюю ночь. Нагасакин любил хорошую компанию, но поднимать бокал со всем населением своего часового пояса никакого удовольствия не доставляло.
Поэтому Нагасакин по своей хорошей традиции новогоднюю ночь проводил в местах глухих, где не слышались перлы российской эстрады из-за стен квартиры и петардная канонада с улицы. Новый год Нагасакин отмечал вечером 1 января, когда уже не было никакой истерии.
В этот раз он решил перейти по достаточно крепкому льду на островной городской пляж, заросший низкорослым густым леском. На брючном ремне висела солдатская фляжка с водой, в одном внутреннем кармане куртки лежала плоская фляжка с настойкой боярышника, в другом – небольшой пакет с бутербродами. В сумке за спиной были готовы к работе малая саперная лопатка и мощный аккумуляторный фонарь. Кроме прогулки Нагасакин намеревался заняться добычей корешков грыжника. На заросли этой редкой в его краях травы Нагасакин наткнулся случайно, добираясь до пляжа с моста. Травники обычно используют как лекарственное сырье верхнюю часть грыжника, считая корни бесполезными. Нагасакин думал иначе.
На льду мело, но в зарослях, куда углубился Нагасакин, было тихо. Он откинул с головы капюшон и, включив фонарь, внимательно смотрел под ноги.
Нагасакин дошел уже до середины острова, когда нашел то, что ему было надо. Он присел, сорвал несколько тонких веточек, растер их в ладонях, поднес к носу и улыбнулся, почувствовав знакомый запас кумарина.
Нагасакин приступил к выкапыванию. Трава была однолетней, поэтому выкапывать можно было все - трава уже уронила на землю мелкие орешки, из которых весной поднимутся молодые ростки
Внезапно лопатка ударила в металл. Нагасакин, заинтересовавшись, стал откидывать землю и вскоре обнаружил мощный люк, закрытый снаружи. Открыв и откинув его, Нагасакин обнаружил еще один люк, запертый изнутри. За тяжелым металлом в ночной тишине слышалась какая-то возня и слабо доносящийся крик:
«Сейчас, сейчас! Не уходите!»
Нагасакин никуда не торопился.
Наконец люк открылся. Снизу хлынул свет. На лестнице, уходящей вниз, стоял невероятно худой мужчина средних лет. Его лицо, залитое слезами, выражало крайнюю степень восторга. Молча он выскочил наружу, торопливо закрыл верхнюю крышку люка и уселся на нее. Некоторое время он молчал, просто вдыхая и выдыхая воздух.
«Что здесь случилось? – неожиданно спокойно спросил он. – Кто у власти?»
«Считается, что демократы, - ответил Нагасакин, начинающий догадываться, что произошло с незнакомцем, - СССР распался на пятнадцать государств. Правящая партия теперь «Единая Россия»…С наступающим Новым годом!»
«Это я знаю… С Новым годом!»
Нагасакин расстегнул куртку и достал фляжку с настойкой и пакет с бутербродами.
«Это еда!?»
Шепот незнакомца заставил Нагасакина поторопиться. Он достал из пакета бутерброды с сыром, один протянул бывшему узнику таинственного подземелья. Видно было, что мужчине дикого усилия воли стоило медленно поднести хлеб с сыром ко рту и откусить небольшой кусок, а не запихать целиком в жадно жующий рот.
«Хотите выпить?» - предложил Виктор.
«Потом, потом, - не сразу ответил несчастный. Видно было, что жалкий бутерброд является для него центром вселенной, - сейчас только это…»
«Это ретранслятор коммунизма», - проговорил освобожденный узник, когда с едой было покончено, - а я – Сергей Ряузов – бывший офицер по особым поручениям ЦК КПСС».
«Как коммунизма?» -  насторожился Нагасакин.
Ряузов немного помолчал, а потом, пожав плечами, начал не торопясь рассказывать…
В 1980 году в СССР должно было завершиться строительство коммунизма. Для этого в совершенно секретной обстановке на территориях всех областей и автономных республик в1961 году началось строительство бункеров-рентрасляторов. Излучения особой частоты делали людей счастливыми только тогда, когда те честно трудились изо всех сил на благо общества. Строительство велось силами осужденных на смертную казнь – таких тогда хватало. Специалисты, собирающие оборудование на засекреченных предприятиях страны, не знали о его предназначении.
К середине 70-х годов всё было готово. Но получился облом. – под воздействием излучений особенно яростно никто трудиться не хотел, снижалась лишь социальная активность. Людям плевать было на то, что магазины пусты, а на груди главы государства появлялись всё новые и новые Звёзды героя, никто даже не вякнул, когда началась глупая, но кровавая война в Афганистане…
В помещении бункеров загружались консервы, сухие и вяленые продукты, порошки и прочая снедь, рассчитанная на долгое хранение. В бункере работала небольшая атомная электростанция, было водоснабжение и пневмоканализация,   выстреливающая отходы в речные воды. Группа из десяти молодых неженатых офицеров из числа сирот заступала на десятилетнюю вахту, после которой могла поселиться в Латвии или Эстонии со всеми льготами Героев Советского Союза.
Рентраслятор работал в постоянном режиме, его индикаторы регистрировали повышение социальной активности. В этом случае необходимо было повысить излучение…
«Большие скачки в наше дежурство были в августе 1991, сентябре-октябре 1993, летом 1996, да все и не упомнишь», - продолжал рассказывать Ряузов, - мы в вдесятером приступили к дежурству в мае 1987 года. Чем мы только не занимались в эти десять лет! Все отлично стали говорить на английском, немецком, эстонском и латышском, стали отличными каратистами, прекрасно практикуем шиатсу и мануалку…Мы ждали счастливой жизни после этих лет заточения… Но в мае 1997 года нас не сменили… Связи у нас никакой не было во избежание засветки… Продукты были рассчитаны на десять лет, но у нас оказались остатки…На них протянули четыре года…Когда было съедено всё, что можно съесть, мы бросили жребий…Восемь раз мы бросали жребий, и все восемь человек безропотно отдавали свои жизни и тела для спасения оставшихся в живых…Когда мы остались с Сашей вдвоем, жребий выпал ему…Он пытался меня убить…Победил я…»
«Когда это было?» - Нагасакин всё понимал и не смел осуждать, потому что не представлял, как бы он сам повёл себя в таких обстоятельствах.
«Два месяца назад, - спокойно ответил Ряузов, - внизу еще много вяленого мяса…»
«Что вам помешало выбраться через люк?» - поинтересовался Виктор.
«Это хитрый люк. Он на электронном замке в комплексе с электронным излучателем. Если бы ты десять лет назад открыл верхний люк, не имея электронного ключа, которым  снабжен офицер-контролер, посылаемый для сдачи-приема дежурства, - то излучатель превратил бы тебя в мгновение в зомби. Ты бы тихо закрыл люк, засыпал его землей, повернулся к нему спиной и никогда про это не вспомнил. Кстати, этот излучатель стирал память у всех покидающих бункер. Но сейчас он не действует – мы, стараясь выбраться, сломали электронный замок и открыли нижний люк. Верхний открывался только сверху…Мы ждали спасителя, но дождался его только я…»
«И куда ты теперь?» - поинтересовался  Нагасакин.
«Не знаю», - немного растерянно ответил Ряузов.
«Тебе надо продавать все, что там внизу. Расценивай это как новогодний подарок. С такими деньгами ты везде будешь желанным гостем. Ведь одна атомная электростанция потянет на миллион евро».
«Если поможешь, - половина вырученного твоя, - предложил счастливый каннибал, - ведь я тебе обязан жизнью».

               

                ЛЫСЫЕ
Виктор Нагасакин никогда не удивлялся экстрасенсорным способностям, потому что в его родном городе этим удивить можно было только приезжих. Но приезжим никто ничего не рассказывал - ведь чужие люди стуканули бы куда следует, - и всех экстрасенсов и медиумов могли упечь в дурку, после чего жить стало бы сложнее. Вот, хотя бы в доме, где проживал Виктор имелся экстрасенс дядя Коля. Как только выключали электричество, а это случалось и случается почти ежедневно, дядя Коля снимал резиновые перчатки и совал свои указательные пальцы в индивидуальную электророзетку – и в доме вспыхивал свет, а все счетчики крутились в обратную сторону. Правый палец у дяди Коли был анодом, левый – катодом. А чтобы не было коротких замыканий, и приходилось постоянно ходить в резине…
Экстрасенсами были все городские снабженцы. Они целыми днями мотались в районе железнодорожных станций, мысленно «ощупывая» проходящие составы, идущие на Кавказ, а потом телепортировали нужные грузы на городские склады. Только благодаря этим тихим неразговорчивым людям в городе  бесперебойно в продаже присутствовали хлеб, сахар, чай, водка и прочие товары первой необходимости в широком потреблении…
В начале 90-х эскстрасенсам стало жить полегче. В телеэфире открыто «колдовали» Кашпировский и Чумак. Молодежь начала открыто носить христианские крестики и исламские полумесяцы.
Местный шоу-мэн и хороший знакомый Виктора Петя Павлов решил устроить конкурс людей с незаурядными возможностями. Все началось с того, что они с Нагасакиным сидели в кафе и развлекались, соревнуясь в том, кто быстрее двигает стакан по столу одним усилием воли. Победил как всегда Нагасакин, а Павлову пришла мысль устроить общегородские соревнования – «Бой экстрасенсов». Под давлением выпитого Нагасакин дал согласие на участие.
Началось вяло. В кинотеатре «Ноябрь» прошло торжественное открытие и принятие заявок. Потом был незамысловатый фуршет со светлым сухим и плавлеными сырками, намазанными на хлеб – кое-где сверкали обрывки станиоля... На следующий день начались соревнования.
Перед участниками выложили фотографии незнакомых людей.
Экстрасенсы были на высоте.
«Штандартенфюрер СС Бюрге – расстрелян в 1946 году…»
«Борис Зусман – в прошлом заведующий отделом Волгоградского горкома КПСС – с 1992 года генеральный директор банка «Загреб-Кидалово»…»
«Несостоявшийся лауреат Нобелевской премии по литературе – ночной сторож Олег Ратников…»
Все били в точку. После подведения итогов пили белое сухое с плавлеными сырками.
На следующий день перед конкурсантами лежали крепко заклеенные конверты. Надо было угадать содержимое.
«Фото Президента страны с гадкой надписью…»
«Сто голубеньких рублей…»
«Повестка в суд за избиение младенцев…»
«Сто рублей с Лениным…»
«Фальшивая стодолларовая купюра…»
Опять не было ни одного промаха, и опять в граненых бокалах плескалось сухое вино, после которого вкусными казались даже бутерброды с плавлеными сырками.
На третий день Нагасакин взбунтовался:
«Что это за детский сад? Давайте возьмемся за что-нибудь серьёзное!»
«Верно! – поддержало большинство. – Давайте пить водку с огурцами!»
«Нет! Нет! – замахал руками Виктор. – Я о конкурсе! Займемся чем-нибудь созидательным. Ведь в стране полным ходом идут реформы…»
«Я в областную администрацию сбегаю!» - загорелся Петя Павлов. Он вернулся с большой группой лысых и плешивых мужчин в строгих костюмах и галстуках.
«Сейчас волосы выращивать будем!» - обрадовался Нагасакин, но никто его не поддержал.
«У нас всё под контролем! - важно заявил один из команды лысых. – Но никогда не отказываемся от инициативы снизу, так что мы согласны выслушать ваши предложения!»
Одни экстрасенсы обещали снизить цены на сырье, другие повысить цены на выпускаемую продукцию, третьи поднять КПД оборудования и производительность труда…
«Ни это главное, - заявил Нагасакин, когда слово дали ему, - главное – это чтобы на предприятиях не было места работникам, являющихся вредными балластами. Полный профан, все желания которого нацелены на личное обогащение, равнодушный к судьбам своих сотрудников, нечистый на руку и готовый на любую подлость – вот тип работника, которому не место на предприятиях нашего родного города. С такими работничками предприятия ждет только полное банкротство!»
После этих слов все лысые потеряли всякий интерес к конкурсу, который на следующий день стремительно свернули, так и не определив победителя.
Петя Павлов после этого куда-то надолго исчез. Кто говорил, что он в Чечне гонит подпольный бензин, другие поговаривали, что он вплотную занялся сбытом фальшивой черной икры, третьи вообще утверждали, что Павлов на полном серьёзе пиарит Хакамаду.
Старые друзья встретились через десять лет после конкурса, который так и не дал результатов.
Они сидели в кафе, пили водку и одним усилием воли отодвигали от себя пустые стаканы.
«Слушай, - внезапно вспомнил Нагасакин то, о чем так и не спросил десять лет назад, - а кто были те лысые и плешивые, которых ты привёл на конкурс?»
Павлов с явным трудом понял суть вопроса.
«Это были директора предприятий местной промышленности. У них тогда проводилось совещание в областной администрации, - ответил он после долгой и мучительной паузы, во время которой успел разлить по стаканам, - вскоре после того случая они как по команде обанкротили свои предприятия»
Нагасакин почувствовал за собой вину.
«Это из-за меня! – воскликнул он. – Я бестактно намекнул, что они лысые, поселил в их сознание чувство неполноценности, что и отразилось на их деловой активности…»
«Ничего на них не отразилось! – успокоил друга Павлов. – Они ж предприятия обанкротили, а не себя! – а потом он неожиданно блеснул знанием русских пословиц. – Как говорится, «со лба красив, да с затылка вшив».

               
 
            ГЛОБАЛЬНОЕ ПОТЕПЛЕНИЕ
Когда маленький Витя Нагасакин зимой в виде эксперимента хотел выскочить из дома без шапки, говоря, что на улице тепло, взрослые обычно хором отвечали: «Под носом потекло!», и нахлобучивали на вихрастую голову теплый головной убор.
Виктор и повзрослев не утратил склонности к любознательности и экспериментам даже и, прежде всего, над самим собой. Он много читал, слушал радио и смотрел телевизор. Его волновала печальная судьба Аральского моря, но еще больше он беспокоился о седом Каспии. Ученые с мировым именем прогнозировали, что Каспийское море вообще пересохнет и тогда перед СССР и Ираном встанет вопрос: чьей будет освободившаяся от соленой воды земля площадью 376 тысяч квадратных километров. Нагасакин даже хотел в этом случае приютить у себя в ванной парочку тюленей, лишившихся привычной среды обитания. Но ничего такого не произошло – Каспийское море начало повышаться в уровне.
Тогда прогрессивные ученые всего мира резко забеспокоились о грядущем потеплении и наперебой предсказывали всемирный потоп.
Если учесть, что кроме прочего мир находился на краю мировой ядерной войны, под угрозой встречи с громадным метеоритом и поголовным СПИДом, то трудно передать постоянную напряженность Нагасакина. Снимать эту напряженность удавалось или медитацией, которой не в каждом месте заниматься можно было, или более доступным средством – настойкой боярышника.
Нагасакин пил и думал о судьбах человечества, и холодный пот и горячие слезы заливали его лицо.
Однажды в таком состоянии Нагасакин вышел из своей квартиры на пятом этаже, буквально на автопилоте спустился вниз и законопослушно направил свои стопы в одну из аптек, тесным кольцом сжимающих его дом. Он не успел далеко отойти от дома, когда позади послышалось знакомое:
«Гражданин, предъявите ваши документы…».
Нагасакин даже оборачиваться не стал. Он прекрасно понимал, что не документы интересуют спрашивающих, а лично он – Виктор Нагасакин!
Путь к родному подъезду был отрезан. Оставалось бежать только вперёд.
Сначала он, как бы решив заняться своим здоровьем, побежал легкой трусцой. За спиной послышался дружный топот и тяжелое дыхание заядлых курильщиков. Виктор немного ускорил свой бег, наступая только на носки, и стал отрываться от преследователей. Бросив взгляд назад, он увидел, что один из охотников ябедничает по рации.
Свернув за очередной поворот, Нагасакин увидел в третьем от угла доме дореволюционной постройки приоткрытую стальную  дверь и неожиданно зеленую табличку с длинным названием какой-то явно общественной организации.
Стремительно оказавшись за дверью и отметив при этом, что загонщики из-за угла еще не показались, Нагасакин уткнулся еще в одну дверь – на этот раз деревянную. Открыв ее, Виктор увидел  большую комнату и примерно два десятка унылых затылков. Лица сидящих были устремлены на человека за старым канцелядским столом. С лица этого человека внимательно смотрели на мир грустные, немного усталые, но хитрые глаза.
«Заходите, товарищ, садитесь, - отреагировал на появления человек за столом. Он сделал небольшую паузу, дожидаясь, пока Нагасакин усядется, и продолжал речь, начатую еще до появления Виктора, - Что же нам делать, чтобы если не предотвратить, то хотя бы замедлить глобальное потепление?»
Если бы Нагасакин находился в спокойном состоянии, он промолчал, но после погони он молчать не мог:
«Сотни ракет, выводящие на земную орбиту различные спутники, сжигают озоновый слой. Над образующимися озоновыми дырами необходимо распускать паруса из титановой плёнки. Но это международный проект. О нем мы можем сделать только предложение в ООН. Но мы на своем месте должны вести пропаганду отказа от курения. Миллиарды курильщиков не только отравляют себя и окружающих. Они сжигают миллионы кубометров древесины, уходящей на изготовление папиросной бумаги,  выбрасывая в атмосферу миллиарды кубометров углекислого газа. Следующая возможность борьбы с глобальным потеплением - специальные фильтры на выхлопные трубы автомобилей, бесплатно выдаваемые на автозаправках…»
Нагасакин говорил долго и страстно. Когда он замолчал, присутствующие захлопали в ладоши. Вместе со всеми аплодировал и человек за столом. Он встал и объявил собрание членов местного комитета борцов с глобальным потеплением закрытым, с поклоном попросив Нагасакина остаться.
«Инфернально! – воскликнул он, когда все покинули помещение месткома, а затем торжественно представился. - Анатолий Шалвович Толян».
«Виктор Нагасакин», - прозвучало в ответ, и знакомство скрепилось рукопожатием.
Толян достал из стола бутылку армянского, два стакана и один грузинский мандарин. Нагасакин не был уверен, что псевдоконьяк хорошо ляжет на боярышник, но за знакомство выпить не отказался.
«Послушай, - заговорил о деле Толян, когда с коньяком и мандарином было покончено, - ты мне открыл глаза!»
«Да ладно» - стал скромничать Нагасакин.
«Нет, правда! Я всегда считал, что всеми этими предстоящими катаклизмами нас пугают, чтобы мы не возмущались свинством нашей обыденной жизни. Действительно, как можно протестовать против коммунальных тарифов, сжирающих половину зарплаты, или методичных выключений электричества, если через пару лет мы все окажемся посреди бушующего океана? Я образовал этот местком и стал его председателем в надежде слупить на халяву какой-нибудь грант или транш. Я понял, что ошибался. Борьба с глобальным потеплением – это покруче комитета солдатских сыновей и всех общественных советов вместе взятых. Борьба с глобальным потеплением и прочими катаклизмами развязывает руки всем неплательщикам и должникам. А зачем платить, если завтра не только деньги, но и человеческая жизнь ничего не будет стоить?...»
Толян молча достал еще одну бутылку армянского и мандарин. Неизвестно, сколько было в столе мандаринов, но армянского, судя по всему, было много.
 
               
 

                ЗАВЕТЫ ИЛЬИЧА
Пионер Виктор Нагасакин клялся жить по заветам Ильича, плохо понимая, как это делается. Смутно он предполагал, что надо быть плешивым, играть в городки и хоть один раз в жизни переплыть какую-нибудь речку.
Повзрослев, он с грустью мог констатировать, что заветов Ильича так и не выполнил. Волосы на голове изрядно поредели, но до ленинской прически было далеко, в городки так и не удалось ни разу сыграть – этот спорт был не популярен на маленькой Родине Нагасакина, не удалось и переплыть реку – слишком она была широка и оставлять одежду без присмотра не хотелось.
Получалось, что жизнь прожита напрасно. Иметь идеал и даже не приблизиться к нему хоть немного – может ли быть что хуже?
А что, собственно, знал о творениях Ленина Нагасакин? Только утроенное «учиться» и знаменитое определение социализма, подходящее практически к любой стране мира – вот и всё.
Виктор понял - надо изучить наследие Ильича, а для этого приобрести полное собрание сочинений гения всего человечества.
Раньше это собрание украшало каждый кабинет партийного руководителя, пылилось в читальном зале каждой библиотеки, но теперь сочинения Ильича являлись почти запрещенной литературой – ведь те, кого Ленин ненавидел – кулаки, буржуи и священнослужители, - жили припеваючи. В библиотеках при упоминании о заветном собрании только фыркали со словами:
«Раньше надо было интересоваться!»
Тогда Нагасакин бросил клич среди своих многочисленных знакомых. Награда ждала не только за сами сочинения, но и за сведения об их нахождении. Первая ласточка появилась через два дня.
«Есть! – выдохнул Женька Комиссаров, запыхавшийся после подъема на пятый этаж, - У Митриевского есть собрание сочинений Ленина!»
Митриевский в далеких семидесятых пребывал в должности секретаря райкома партии и пользовался прерогативами этого поста на полную катушку: со швейной фабрики он тащил к себе домой куртки и плащи, с обувной – ботинки и тапочки, бесплатно завтракал, обедал и ужинал в столовках и кафешках своего района, называя этот процесс контролем за качеством обслуживания. У ветеранов партии этот предприимчивый секретарь зажиливал золотые значки «50 лет в КПСС», выдавая на руки, пользуясь неадекватностью несчастных, алюминиевые позолоченные подделки. Августовский переворот с последующим роспуском КПСС не застал Митриевского врасплох – уже 21 августа все, что можно было вывезти, находилось на двух дачах и трех квартирах райкомовского секретаря. Чего там только не было: бюсты Сталина и Ленина, красные переходящие и непереходящие знамена, магнитофоны, телевизоры, столы, кресла, стулья, мешки с ручками и карандашами. Вслед за этим хваткий партиец начал скупать весь доступный ему дефицит. К январю 1992 года Митриевский обладал тоннами сахара, круп, рыбных и мясных консервов, тысячами флаконов «Тройного одеколона» и десятками ящиками водки. К декабрю 1992 года став миллионером и очертя голову бросившись в бизнес, к октябрю 1993 Митриевский пролетел и сидя у телевизора, сочувствовал простому народу, защищавшему Белый дом. Из прежних богатств осталось только полное собрание сочинений самого человечного человека…
Выслушав историю и распив вместе с Женькой «премиальные», Нагасакин направился по адресу бывшего райкомовца.
«Я - Виктор, - представился Нагасакин, - вам обо мне Женя Комиссаров говорил…»
«Полное собрание сочинений Ленина? – удивился Митриевский - живой старичок с бегающими карими глазами. Неожиданно в этих глазах сверкнула слеза. – Ленин всегда живой, Ленин всегда со мной…- пропел старичок, жестом приглашая Нагасакина пройти в квартиру, - Над работами Вождя очень плотно работал мой папа – секретарь райкома в подмосковном Подольске. Все свободное время проводил в архивах. У него было первое издание собрания сочинений Ильича, которое он и оставил мне. Где-нибудь в Европе я бы озолотился, а здесь эти книги даже в макулатуру не сдашь…»
Митриевский немного помолчал, поняв, что сморозил лишнее, сбив еще не названную цену.
«А знаете историю возникновения псевдонима «Ленин»? - старик игриво заглянул в глаза Нагасакина, усевшись напротив него за круглым старомодным столом без скатерти, и начал рассказывать, не дожидаясь согласия. – Прибыв в Шушенское, Владимир Ильич без ума влюбился в местную красавицу Лену. Как ни странно, но она ответила взаимностью. Он бегал вне себя по селу и его окрестностям и каждому встречному восторженно докладывал: «Я – Ленин», имея в виду свою романтическую связь. Потом плешивый социалист  Ульянов изрядно надоел красавице Лене, и она начала встречаться с уездным приставом Зюгановым, а Владимира Ильича друзья-социалисты стали с тех пор дружно звать исключительно Лениным…»
Реакция Нагасакина, вероятно, не понравилась Митриевскому и он зашел с другого конца.
«У нас в России любят крайности. После обожествления Ленина, началось его огульное охаивание: он и шпион, он и то, он и другое. А ведь Ленин - прежде всего живой человек со своими слабостями и странностями. До 1917 года он считал, что даже священник может быть членом коммунистической партии, а после Октября распоряжался сажать попов в концлагеря и расстреливать…»
«Сколько?» - тихо спросил Нагасакин.
«А зачем вам, собственно, это собрание сочинений? – будто не услышав вопроса, спросил Митриевский. - Глумиться над памятью великого человека?»
«Я когда-то клялся жить по заветам Ильича, - немного смутившись и покраснев, ответил Нагасакин, - а заветов этих не знаю…»
«Тогда берите так, - прослезился Митриевский, - всё равно нигде не берут… Там закладок много – их еще папа делал, когда работал…»
Дома Нагасакин первым делом стал выкладывать томики в мягком переплете на книжные полки, вынимая предварительно из каждой книги бумажные закладки. Неожиданно из одного из томов выпал небольшой листик с синим штампом Госархива. Текст записки, написанный выцветшими чернилами, был краток:
«Вовка! Целый день тебя прождала напрасно. Чем вы там в своем Совнаркоме занимаетесь? Завтра после двух буду одна. Жду. Поцелую при встрече. Инесса».
   
               

                ГРААЛЬ
В детстве Виктору Нагасакину часто снился сон: он мчится на коне к далекому замку на высокой скале, преодолевает серпантин, ведущий к кованым воротам, растворяющимся перед ним. Через маленький дворик перед спешившимся Виктором проходит молчаливая процессия монахов, несущих чашу и окровавленное копье. Поравнявшись с Виктором, монах с чашей остановился и протянул ее Нагасакину со словами:
«Пей!». Выпить Витя не успел. С неба протянулась рука, подхватила сосуд и унесла его на небо. На полпути сосуд выскользнул и упал на землю…
На этом месте Витя просыпался с ярким ощущением подступающего дикого восторга.
Потом трансляция сна прекратилась, но Нагасакин всегда его помнил. Темными вечерами, когда энергоснабжение в его районе по неведомым причинам отключали, Виктор зажигал свечи, пил в меру разбавленный боярышник, вспоминал в мельчайших деталях чудесный сон и очень жалел, что так и не успел отпить из таинственной чаши…
В один из таких вечеров в дверь постучали, и из тьмы, сгустившейся на площадке, в квартиру, залитую уютным светом свечей и керосиновой лампы «Летучая мышь», шагнул Саша Ветродуев. Его лицо, обычно пышущее ярким румянцем, покрывала такая бледность, что казалось густо напудренным.
«Моя двоюродная сестра Лида умерла неделю назад, а мне об этом только что сообщили», - прошептал Саша.
Из его более детального рассказа выходило, что Лида была последней хозяйкой двухкомнатной квартиры в Саратове, а Саша Ветродуев оказывался единственным наследником этой квартиры. Ему надо было ехать в Саратов, чтобы заявить о своих правах наследника.
«Поедем со мной? – предложил Саша. – Мне как-то не по себе ехать туда одному… Поехали? Бабки есть – жаждой мучиться не будем…»
Ехали в двухместном СВ, пили водку, закусывая вареной картошкой и солеными огурцами.
«В Саратове был два раза проездом. Тогда еще жив был дядя Валя – отец Лиды и родной брат моей мамы, - рассказывал Саша, не забывая разливать по стопкам, - их отец, а, стало быть, мой дедушка,  был священником из казачьей станицы…В 1931 году он погиб в советском концлагере…»
Друзья заснули глубокой ночью, забыв закрыть дверь после последнего рейда в туалет. Утром прибыли к месту назначения. Ветродуев заметил, что его обокрали только, когда собрался расплачиваться за такси, доставившее путешественников по нужному адресу. Расплатился Нагасакин, и в расстроенных чувствах друзья поднялись в квартиру, оставшуюся без хозяев. У соседа хранились ключи, так что через десять минут Виктор и Саша искали  чего-нибудь съестного, а более всего хоть какого-нибудь «лекарства», чтобы поправиться после вчерашних возлияний.
«Пивка бы», - причитал Нагасакин, заглядывая во всех шкафчики и отделения буфета. Последней надеждой были антресоли, в глубине которых Виктор заметил эмалированный бидончик с деревянной ручкой. Наверняка в нем ничего не было, но Нагасакин по инерции дотянулся до ручки и потянул емкость на себя. Бидончик оказался тяжелым. Нагасакин спустился со стула, снял запылившуюся крышку и обнаружил пенистое пиво, наполнявшее эмалированный сосуд. Виктор бросился на кухню, где, кряхтя, заглядывал во все потаенные места Саша.
«Вот! – выпалил Нагасакин, принявшись наливать пиво по чашкам, найденным в мойке. – На антресолях нашел…»
«Свежее», - удивленно поднял брови Саша.
«Соседи, наверное, для нас припасли», - предположил Нагасакин. Это было самым разумным.
После этого, закусив остатками продуктов, взятыми в поездку, друзья вышли в город, - Ветродев для оформление документов на вступление в наследство, а Нагасакин для прогулки.
Он шел по городу, удивляясь обилию общественного транспорта, ухоженности дорог и домов, большому количеству предприятий самых разных отраслей. Виктор заходил в магазины, чтобы погреться и с удивлением видел на полках овощные консервы местных перерабатывающих предприятий, одежду и обувь саратовского производства. Ему понравились церковные киоски, из-за стекол которых на прохожих внимательно смотрели множество иконочек. Виктору особенно понравилась Богородица Живоносный Источник.
Виктор поравнялся с очередным углом на перекрестке двух улиц – Московской и Вознесенской. Под табличкой «Вознесенская» красовалась старая, еще советских времен плита с вырубленным в ней текстом: «Улица названа в честь героя Советского Союза Покрышкина…».
«Вот что делают сволочи! – Нагасакин не заметил, как к нему подошел благообразный дедок с планками юбилейных наград, вывешенных прямо на зимнем пальто с каракулевым воротником. – А Московская улица раньше проспектом Ленина была! Всё рушат!».
«А у нас проспект Молодежный именем губернатора покойного назвали», - поддержал разговор Нагасакин. – Сегодня приехал в ваш замечательный город. Хожу – любуюсь…»
«Любоваться в картинной галерее картинами да скульптурами нужно! – резко оборвал Нагасакина старичок. – Там сегодня можно бесплатно заходить. Идем вместе!»
Нагасакин с восторгом согласился с прекрасной возможностью провести время в теплом помещении, наполненном предметами искусства.
Экспозиция показалась Нагасакину великолепной. Особенно ему понравились работы мастеров эпохи Возрождения. На одной из картин мужчины, похожие на рыцарей и монахов пили и ели из различных чаш, чашек и даже мисок. Внизу шел готический текст на староитальянском. Нагасакину, в свое время занимающемуся изучением иностранных языков по методу Илоны Давыдовой, ничего не стоило перевести его:
«Грааль не надо искать. Он сам находит того, кто достоин и нуждается в нем. Он служит воинам, монахам, всем, кому приходится трудно в земной жизни…По обстоятельствам Грааль меняет свои формы…»
Нагасакин бросился назад в квартиру, еще не обретшую живого хозяина.
«Хочу молока», - подумал Нагасакин, разуваясь.
Он не разочаровался – в бидончике плескалось настоящее неразбавленное парное  молоко…
Когда вернулся из своих хождений по учреждениям Ветродуев, Нагасакин предложил ему что-нибудь пожелать. У Саши ничего не получилось.
Вечер друзья провели замечательно – у них не было проблем ни с выпивкой, ни с закуской.
Когда они собирались домой, Ветродуев протянул чудесный бидончик Нагасакину.
«Владей. Он должен быть твоим, потому что ты добрый и честный: кому захочется пить – напоишь, голодного – накормишь, - Ветродуев немного помолчал. – Слушай, а может быть тебе стоит пожелать для России самого достойного Президента?»

               

                ДУХОВНЫЙ МИР
С детства Витя Нагасакин общался с представителями духовного мира. Он рассказывал об этом своим родителям, но те всегда излишне резко обрывали его:
«Хватит болтать ерунду!».
Ангелы пели ему песни на небесном языке, аллегорично рассказывали историю земли со дня её сотворения, на эмоциональном уровне говорили о хороших писателях и поэтах, книги которых стоило бы прочесть…
Черти учили делать рогатки, из которых надо было обязательно стрелять не по мишеням, а по воробьям и кошкам, весьма непрозрачно указывали на особенности анатомии девочек и мальчиков и настаивали на приобретении большого живописного портрета Владимира Ильича Ленина. Деньги на покупку лика Вождя следовало обязательно украсть у папы или мамы…
На стороне ангелов была бабушка Вити – Анна Павловна, и пока она была жива, Витя больше слушал посланцев Божьих.
После смерти бабуси позиции чертей укрепились…
Только повзрослев, Нагасакин понял, что с духовным миром общаются абсолютно  все люди, но упорно об этом молчат. Каждый думает, что только он видит ангелов или чертей, и не хочет об этом говорить, дабы не попасть в дурдом.
Открыто о контактах с духовным миром говорят одни допившиеся до белой горячки алкаши и законченные наркоманы, превратившие свое тело в дуршлаг. Отсюда определение: «допиться до чертиков». Хотя на самом деле выражение это должно было бы звучать «допиться до правдивого рассказа о чертиках».
Общение с представителями духовного мира было особенным. Бывало, Виктор чиркал спичкой, чтобы зажечь газ, а ангелы с грустью напоминали, что перед каждым делом следует творить крестное знамение. Под хохот чертей Нагасакин отвечал, что это – глупый формализм, не достойный Господа. Слово за слово – и развивалась дискуссия на целый час. Когда она заканчивалась, Нагасакин с удивлением замечал, что спичка только начинала разгораться после вспышки серы…
С течением лет присутствие духовных существ стало Нагасакину таким привычным, что он уже не замечал гнусных ужимок чертей, когда приводил к себе домой новую знакомую. Почти не обратил внимания он и на ангелов, прилетевших утешать его после похорон мамы. Ангелы плакали, и прозрачные слёзы, выкатившись из небесно-голубых глаз, сразу испарялись благоуханием, неведомым ни одному земному парфюмеру.
В конце концов, Нагасакин привык зажмуриваться, сидя на одном месте, а глаза открывал, только двигаясь – ни черти, ни ангелы не имели права становиться на пути, опекаемого ими человека…
Вот и теперь он двигался, широко шагая по своей самой любимой улице имени Богдана Хмельницкого, пытливо размышляя над проблемами выбора между Добром и Злом. Как, к примеру, оценить поступок Фанни Каплан? Как оценить её промах? Плохо или хорошо, если бы отчаянная эсерка стреляла  лучше?
Острота подобных вопросов притуплялась, когда в наличии имелась хотя бы лечебная настойка боярышника. Выпив, Нагасакин сразу понимал, что лучший путь – это недеяние, при котором и пути-то как такового нет. А раз пути нет, то лучше всего спокойно сидеть на одном месте, рассматривая ангелов и чертей, делающих вид, что не замечают присутствия друг друга.
Но последние два дня Нагасакин пил только чай с лимоном и поэтому размышлял о нетленных вопросах.
Из глубин размышлений его вывел противный смех сразу трех пареньков, идущих впереди. Современно и отнюдь не бедно облаченные ребята старались не отстать от трех по-интернатовски одетых девушек. Почти уже взрослые мальчики успевали быстро переставлять ноги, курить, сплевывать, хлебать баночное пиво и громко обсуждать почти убегающих от них девчонок.
«Прикинь, а я бы маленькую трахнул!», - говорил один.
«А у меня глаза разбегаются – я бы их всех сделал! – кричал другой, ухитряясь сплевывать через каждое слово.
Третий просто тупо завизжал.
«Ребята, - неожиданно для самого себя произнес Виктор, - оставьте девчонок в покое».
Троица весльчаков притормозила.
«Че-во?» - спросил самый высокий и нескладный.
«Кто-то базлает?» - лениво пробурчал самый маленький, с видом профессионального боксера разминая кисти. Третий просто повернулся, раскорячил ноги на ширину двух своих плеч и восторженно завизжал.
«Обычно маленьких, - тоном старого педагога заговорил Нагасакин, - наказывают ремнем. Боюсь, что это сейчас относится и к вам…»
Нагасакин легким движением расстегнул брючный ремень, вытянул его, намотал на ладонь, превратив в кожаный кастет, и решительно шагнул вперед. Все эти действия сразу охладили боевой дух «героев». Сразу ставшая жалкой троица, вжав головы в плечи, перебежала на противоположную сторону улицы.
Нагасакин, не останавливаясь, вернул ремень на место.
«Надо было врезать хоть одному», - бурчали недовольные черти.
«Ты поступил благородно, Витя, - восторгались ангелы, - это тебе обязательно зачтется!»
Три девушки, повернувшись, наблюдали этот мимолетный конфликт, и Нагасакин, проходя мимо них, виновато улыбнулся:
«Извините, что отбрил ваших ухажеров…»
Виктор опять начал углубляться в себя, анализируя правильность или ошибочность своего поступка, но ему помешали.
«Дяденька, спасибо вам!».
Девчонки догнали его и, поблагодарив, неожиданно расплакались.
«Что такое? – Нагасакин испугался, что опять всё на свете напутал. – Это были ваши друзья?... Тогда простите меня, дурака…»
«Да, что вы! Нам так плохо, что мы и не замечали этих клоунов!» - и, захлебываясь слезами, они начали рассказывать, перебивая друг друга.
Дела у девчонок были действительно - хуже некуда.
Девочки-сироты закончили интернат, но никаких ордеров на квартиры им не дали. В канцелярии районной администрации строго заявили, что еще не пришла разнарядка. Разнарядка обязательно придет, но попозже. Их определили в общагу, где практически все девочки зарабатывают проституцией и бесплатно обслуживают мальчиков, поголовно ширяющихся какой-то гадостью. Три подруги, не желая разделять общую судьбу сирот, превратились в бродяжек, выживая пока только каким-то чудом…
«А где же их ангелы?» - спросил Нагасакин своих небесных попутчиков. С ангелами можно говорить мысленно, но вот видеть удается только своих.
«Они такие же слабаки, как и девчонки», - прозвучал ответ.
«А ваши друзья из их свиты небось радуются?», - так же мысленно спросил Виктор чертей. Ответом были наглые, но всё-таки и смущенные ухмылки.
«Так! –  Нагасакин мысленно топнул ногой. – Им надо помочь!»
Ангелы радостно закивали – но какой от них толк! А черти молчали, оскорбленные подобным предложением.
«Ах, так! – не на шутку разозлился Нагасакин. – С этой минуты бросаю пить, женюсь и буду венчаться в православном храме!»
«Витя, Витенька, - заюлили нечистые, - да мы не против помочь. Мы всё про них знаем. Ордера на квартиры были выписаны каждой еще год назад, но девочек никто и не пытался об этом оповещать. В квартирах девчонок живут те, кто нашел путь к сердцу главы районной администрации через его бумажник…Вот эти ордера…» - в руке Нагасакина материализовались три бесценных для любого бездомного человека бумажки с синими двуглавыми печатями.
«Когда они могут заселиться?» - улыбнулся Нагасакин.
«Хоть сейчас, - услужливо доложили черти, - разразится страшный скандал, поднимится вся общественность, негодяев призвут к ответу…Витя, а ты не будешь венчаться?»
«И не жалко вам этих гадов? – Нагасакин и не думал отвечать на неуместный вопрос. – Они ведь ваши?»
«Витенька, - уже почти нагло ухмыльнулись черти, - нам нужны души, а у бездушных людей их, естественно, нет…»
«Витя, - заплакали ангелы, - ты совершил доброе дело. Господь простит тебе за это все твои прегрешения!»

               

                ДЫХАНИЕ ЖИЗНИ
Витя Нагасакин в детстве, как и все советские дети, любил играть в войнушку. Витя и его команда обычно играли за «лесных братьев», а их противники - за ОГПУ. Отряд «чекистов» должен был пройти после школьных уроков через пустырь – там, где в нем растворяется улица Маркина. «Чекисты» по ходу игры пытались обнаружить схроны «лесных братьев», но обычно им это не удавалось. В самый неожиданный момент Витя со своей командой накрывал противников ураганным огнем из шмайсеров…
Через десять лет в Афганистане Нагасакин узнал, что настоящая война ничего общего с романтикой не имеет. Здесь какой-нибудь обкурившийся заморыш мог, не напрягаясь, отправить на тот свет и искалечить десятки здоровых тренированных парней и, пребывая в блаженном состоянии кумара, спокойно уснуть в загоне для скота.
Умереть Виктор не боялся, страшно было остаться жить изуродованным инвалидом.
Нагасакин завел маленький и острый складной ножик и повесил его на шею, чтобы в случае тяжелого ранения перерезать вены. Потом он понял, что не сможет воспользоваться ножичком, если потеряет сознание, а когда очнется в санчасти, то ножичек уже снимут с шеи и украдут. И будет он лежать на койке окровавленным обрубком, проклиная дальнейшую жизнь…
Тогда Нагасакин решил научиться, как Диоген Синопский, уходу из жизни, проглатывая собственный язык. За месяц упорных тренировок он научился это делать, и только потом  до него дошло, что при ранении язык может или повредиться, или вообще оказаться оторванным. Чем он тогда сможет перекрыть дыхательное горло?
Нагасакин не сдавался и стал учиться задерживать дыхание до полной отключки. Он полностью выдыхал воздух, перекрывал носоглотку и закрывал глаза. Потом начиналась мучительная борьба с желанием вдохнуть…
Это случилось на сотой или двухсотой попытке. Неожиданно наступило блаженное состояние, а перед глазами предстало ночное звездное небо. Нагасакин смотрел, удивляясь глубине этого неба, обилию созвездий, которых он никогда раньше не замечал. Потом Виктор почувствовал внутренний толчок и сделал вдох…
Перед глазами опять предстала выжженная жгучим солнцем земля и камни Афганистана.
Нагасакин закончил службу без ранений и, на удивление, здоровым и жизнерадостным. Каждый день он по несколько раз уходил в свое ночное небо. Это было его тайной, его маленьким необитаемым островком среди ужаса войны.
Демобилизовавшись, Нагасакин реже прибегал к открытой им практике задержки дыхания. Веселые друзья и подруги не давали повода уходить от действительности. Но однажды хмурым утром, испытывая дикие головные боли и желудочные судороги, Нагасакин выдохнул и закрыл глаза. Громадное ночное небо принесло знакомое блаженство и покой, хотя и источало легкий, едва заметный упрек.
Вернувшись в суровую действительность, Нагасакин был приятно поражен полным отсутствием похмельных неудобств.
Визиты к «ночному небу» исцеляли головные и зубные боли, похмелье, физическую усталость после напряженного трудового дня, возвращали хорошее настроение в периоды депрессии.
Над страной проносились разрушительные вихри реформ, а Нагасакин и горя не знал. По своей натуре Виктор находился на уровне прагматичного скептика и считал свое «ночное небо» реакцией сознания на боль, усталость. Совершенно случайно он нашел выход в это состояние, когда происходила быстрая перезагрузка, перестройка всех программ организма. Если бы он был дипломированным медиком, можно было бы запатентовать совершенно новый метод лечения и оздоровления, но с дипломом ПТУ это невозможно, а допустить, чтобы на его открытии делали карьеру и деньги, Нагасакину не хотелось. «Ночное небо» Нагасакина оставалось тайной для всего мира…
Но вся эта таинственность никак не сказывались на обычной жизни Нагасакина. Он любил посидеть в непринужденной обстановке с друзьями, распивая напитки в диапазоне от марочного коньяка до аптечной настойки боярышника, любил почитать хорошие книжки и просто делать марш-броски по родному городу, бдительно отслеживая подготовку к его юбилею.
Виктор подходил к остановке «Спутник» на улице Софии Перовской, когда впереди на асфальт тротуара неожиданно рухнул высокий мужчина и забился в судорогах. Несчастного обступили зеваки, незамедлительно начавшие громкое обсуждение инцидента.
«Наркоман!»
«Ты когда-нибудь видела, чтобы наркоман так бился?»
«Бешеный!»
«Псих на землю ни с того, ни с сего не бросается…»
«Так это ж эпилепсия!» - раздался чей-то голос, окрашенный умеренной интеллигентностью.
Нагасакин понял, что последнее мнение – единственно верное.
Он не понимая, что делает, бросился на колени рядом с эпилептиком, одной рукой крепко прижал голову к асфальту, другую положил на вздымающуюся в судорогах грудь, закрыл глаза, выдохнул весь воздух из своих легких и перекрыл носоглотку.
Ему показалось, что «ночное небо» появилось незамедлительно, и еще почудилось, что смотрит он на это небо не один…
Когда Нагасакин сделал вдох и открыл глаза, вокруг было людно, но тихо. Эпилептик и вся толпа смотрели только на него. Нагасакин поднялся на ноги. Встал и его подопечный.
«Ты видел звезды?» - спросил напрямую Виктор.
«Да, - прозвучал ответ. – Я теперь здоров, да?»
Нагасакин только кивнул головой, потому что у него вопросов было гораздо больше.
Виктор не помнил, как дошел до своего дома, как поднялся на пятый этаж, как ввалился в бедную однокомнатную квартиру.
Не раздеваясь и не разуваясь, он упал на пол, закрыл глаза, и выдохнул весь воздух из легких.
Ночное звездное небо нависло над ним.
«Это Ты?!» - беззвучно закричал Нагасакин.
«Это Я», - вакуумно прозвучал ответ.
«Но я ведь грешник!»
«А вы у Меня все грешники», - почти ласково объяснило Небо.

               
                ОДУВАНЧИКИ
Одуванчики всегда восхищали Витю Нагасакина. Сначала веселые желтые цветочки, потом пушистые шары, от порыва ветра разлетающиеся десятками летучек. Конечно, в годы детства и юности Нагасакину и в голову не пришло бы употреблять листья одуванчиков в пищу в виде салата, но суровые времена реформ открыли Виктору и это полезное свойство растения, в отличии от «добрых» реформаторов снабжающего несчастных россиян  витаминами и углеводами совершенно безвозмездно.
Лучше всего Нагасакину думалось на ходу. Вот и сейчас он анализировал выражение «вино из одуванчиков», преодолевая подъем к Кремлю по улице Тредиаковского. Что это – идиома или название рецепта? Вино это, если бы оно было, достаточно горькое, богатое витаминами и, в силу специфических компонентов, подталкивающее к откровению. Такие мысли оживали в сознании Виктора, потому что он был на этот момент элементарно богат, и ему хотелось выпить, но пить в одиночестве не располагало приподнятое настроение.
В это хмурое утро улицы родного города поражали безлюдием, и только впереди маячила странная группа людей. Они шли не очень уверенно, покачивались, порой делали попытки упасть и не давали друг другу этого сделать. Поэтому передвижение группы казалось странным и не очень веселым танцем.
«После свадьбы пробираются домой и не могут расстаться?» - подумалось Нагасакину, и он ускорил шаг.
Приблизившись, Виктор понял, что ошибся. Группа состояла из тринадцати очень пожилых и абсолютно трезвых представителей двух полов, доминирующих на планете Земля.
«Доброе утро, уважаемые! – отприветствовался Нагасакин, поравнявшись. – Вам лучше взяться за руки, чтобы не падать, а еще лучше зайти в кафе и пересидеть за бокалами вина это хмурое утро…»
Старики и старушки с таким недоверием воззрились на бедно одетого Нагасакина, что ему поневоле пришлось продемонстрировать солидную пачку пятихаток.
«А вот и открытое кафе! – заметил Нагасакин, заныкивая подальше деньги. – Такая рань, а уже открыто!»
«А мы и не закрывались, - проворчала девушка-официантка, курившая около входа, - депутат Горлов всю ночь гулял. Говорит, что как после своей победы на выборах начал, так и не может остановиться…»
«Это Сталежка! - быстро и наперебой заговорили пожилые спутники Нагасакина. – Он нам и дал путевку в жизнь»
Но Нагасакин этого не расслышал. Приобняв закончившую курить официантку он, что-то нашептывая ей на ушко, заходил в кафе. Стариканы поплелись следом, еще помня о намеках на бокалы с вином.
В публичном помещении кафе царил разгром. Все столы и стулья валялись в беспорядке, а посреди помещения распласталось тело депутата Сталеслава Горлова. Распахнутые пиджак и рубашка депутата демонстрировали всем желающим видеть худую грудь с целым рядом тату, явно произведенным одна на другой, но не совсем скрывающим содержание предыдущих. За тату «Слава КПСС!» шло «Рабочее движение победит!», затем располагалась наколка «За Родину!», венцом служило краткое «За справедливость!»
«Почему вы его не отправите домой?» - спросил наивный Нагасакин.
«А знаете, что такое депутатская неприкосновенность?» - хором спросили официантка, почти трезвый бармен и совсем нетрезвая уборщица, пытающаяся через силу навести порядок в помещении.
«Ладно, - устало кивнул Нагасакин, - можно всей нашей компании присесть подальше от неприкосновенного тела?»
«Конечно, - деловито согласилась официантка и не удержалась, чтобы не съязвить, - чай пустой будете?»
«Нам бы хотелось вина из одуванчиков…»
«Сколько?» - последовал вполне логичный вопрос.
«Четырнадцать литров», - ляпнул первое, что пришло на ум, Нагасакин.
«У нас только тринадцать», - строго проговорила официозная официантка.
«Давайте составлять столы», - согласился Нагасакин.
Несчастные пожилые люди в это время стояли вокруг распростертого на полу тела депутата Горлова, тихо перешептываясь между собой..
«Друзья, - призывно воскликнул Нагасакин, - занимайте свои места за общим столиком!»
В это время на поверхности, составленной в один общий стол из четырехместных столиков,  появились графины с желтоватой жидкостью, тарелочки с незамысловатой закуской.
«За Родину, за Сталина!» - не задумываясь, провозгласил Нагасакин самый первый тост.
«За кого вы нас принимаете!» – возмущенно воскликнули пожилые женщины.
«Мы не сталинские ретрограды!» - воскликнули пожилые мужчины.
Образовалась неловкая пауза, во время которой все, как ни странно, успели выпить и закусить.
«Этот козёл, - нарушила образовавшуюся тишину одна из нагасакинских новых знакомых, - начал нас обрабатывать еще в клубе по интересам ТСЖ. Тут у него и Сталин, и Ленин, тут и справедливость, и призывы типа «Пошли на митинг»…
«За Сталина, за Родину!» - провозгласил Нагасакин, поднимая очередной толст.
«Да при  чём тут это! – воскликнули все новые знакомые Нагасакина. – Сталежка всегда нам обещал немного выпить и еще меньше закусить после каждой акции и никогда не угощал такими винами, как сейчас…»
«Ну, а зачем вы с ним связывались?!» - возмутился вконец Нагасакин.
«Он нам казался молоденьким Дон Кихотом, - улыбнулась совсем маленькая и явно беспартийная старушка, - и каждому из нас хотелось быть его Санчо Пансой…Но потом оказалось, что наш Сталежка – беспринципный циник…Мы под его влиянием тоже стали циниками…Мотаемся по предвыборным штабам и обещаем отдать свои голоса за вознаграждение, а сами вообще не голосуем…»
Все старички и старушки заколыхались как самые настоящие одуванчики, готовые разлететься на сотни и сотни летунчиков, но ничем больше не выдали своего негодования.
Когда они допили все вино, Нагасакин распростился с каждым дедушкой и бабушкой, повернулся к официантке и спросил:
«А вы уверены, что это было действительно вино из одуванчиков?»
«Раз вы ни разу не поморщились, значит, это то, что вам и надо было», - ответила маленькая официантка и пошла курить.

               

                ЗВАНЫЙ УЖИН
Витя Нагасакин, как и все здоровые дети, любил покушать. В этом ему потакали бабушка и мама – искусные стряпухи. Витя охотно помогал им и научился готовить щи и борщ, котлеты и жаркое, а также замечательное по внешним и вкусовым качествам заварное пирожное…
Витин прадед происходил из потомственных бурлаков, и бабушка однажды показала, как эти сильные люди готовили шулюм – похдебку, не требующую никакой варки. Готовился шулюм просто – в обычную воду крошилось всё, что было под рукой, добавлялось растительное масло, соль, специи – и похлебка была готова к употреблению.
Прошли годы, и пища из еды превратилась для Нагасакина в закуску. Ему было всё равно, чем он закусывал выпитое – хлебом, воблой или пирожком с прокисшим повидлом. Главное заключалось в открытости раскрепощенных душ, в откровениях, на которые способен только выпивший русский человек.
Об этом и о многом другом раздумывал Нагасакин, решительно пересекая так называемую площадь Свободы.
«Витя! - прервал его размышления до озноба знакомый голос местной телезвезды Беллы Зверевой. Она подбежала, не спуская своего гипнотизирующего взгляда с открытого лица Виктора, немного помявшись, поцеловала его в правую щеку. – Ты должен мне помочь!»
Произошло ужасное. Телевизионное начальство Беллы, погрязшее в творческом бездействии, неожиданно взбрыкнуло и решило поподражать столице, запустив местечковое кулинарное шоу «Званый вечер» с ведущей в лице Беллы Зверевой.. Четырех участников кое-как наскребли, но пятого не было.
«Понимаешь, - волновалась Белла, - это под меня копают. Если проект провалится, меня выгонят и не посмотрят на мои заслуги…»
В шоу участвуют пять человек, которые под бдительным оком ведущего и видеокамеры по очереди устраивают ужины для остальных участников на деньги телекомпании. Никаких полуфабрикатов и полное отсутствие спиртного в любых видах очень огорчило Нагасакина.
«Ты будешь устраивать ужин последним», - успокоила Виктора Белла.
Нагасакин не мог отказать даме.
В понедельник ужин устраивала Нона - дама средних лет с повадками завсклада. Остальная команда подобралась под стать. Каждый хвастался, что очень близко общался со знаменитостями. Звучали громкие имена Абдулова, Ширвинда и даже Пугачевой с Киркоровым.
Перед салатом Нагасакин попросился в ванную комнату, чтобы сполоснуть рот.
«Надо освежить рецепторы для более яркого восприятия угощения», - объяснил он.
В ванной Виктор опрокинул в себя четвертинку водки на березовым почках и, вернувшись к столу, с удовольствием уничтожил салат, попросив добавки,.
Перед основным блюдом Нагасакин приговорил вторую четвертинку. Настроение поднялось. Он начал легко флиртовать с хозяйкой.
После основного блюда играли в подкидного дурака. Нагасакин показал несколько карточных фокусов.
После десерта на прощание Нагасакин предложил спеть пару песен.
Пятеро конкурсантов вместе с Беллой Зверевой хором грянули «Прощай, любимый город».
Во вторник принимал пенсионер и ветеран труда Ефимыч. Перед салатом Нагасакин позвал его за собой и угостил «Немировым», прихваченным из дома. Виктор был при деньгах и не мелочился.
После основного блюда прошел тур игры в «козла». После того, как проигравшим тремя картами отбили положенное число ударов по ушам, компания взялась за десерт.
Разошлись, спев несколько раз «Уходим завтра в море».
В среду принимала Нина - анемичная женщина с грустными слезящимися глазами. Ефимыч, выпив с Нагасакиным в ванной перед салатами «Перцовой», стал выяснять семейное положение хозяйки.
«Муж ушел от меня, - призналась женщина, - назвав на прощание фригидной шалавой…» Из глаз ее покатились крупные слезы, и Нагасакин бросился доказывать, что бывший муж Нины форменный дурак, так как шалавы не могут быть фригидными.
Когда Нагасакин и Ефимыч пошли «полоскать рты» второй раз, они сочли необходимым позвать с собой и Нину.
Перед десертом играли в секу, которой Нагасакин быстро научил присутствующих. В выигрыше оказал опытный Виктор и почти не уступающий ему по мастерству Олег – отвественный специалист ведущего предприятия по санитарной очистке города.
В четверг Олег принимал гостей в зале, а выпивку выставил на кухне – подальше от телеоператора и уже что-то подозревающей Беллы. Водку принесли Ефимыч, Нагасакин и не желающая отставать от них Нина.
Перед десертом развлекались анекдотами, большими знатоками которых оказались Ефимыч и Олег, явно положивший глаз на Нину.
На прощание пели «Батяню-комбата» и «Атас» из репертуара «Любэ». Слово «атас!»  с визгом выкрикивала Белла Зверева.
В пятницу должен был принимать Нагасакин. Утром они прошлись с Беллой по магазинам, закупили продукты.
Нагасакин под наставленной на него видеокамерой покрошил салат «Оливье», заправив его майонезом. Для приготовления основного блюда на разрезанные пополам картофелины он насадил при помощи деревянных зубочисток куски жирной говядины, выложил все эти сооружения на противень, засыпанный толстым слоем соли и сунул противень в духовку.  Туда же  Виктор поместил противень с тестом для трубочек заварного пирожного. К двенадцати часам всё было готово.
В шесть маленькая квартира Нагасакина была полна гостей.
На правах хозяина Виктор молча выставил на стол три графина с коньяком и объявил:
«Виноградный сок!»
Не подготовленной оказалась только Нона, которая, выпив, ничего не сказала, но бросила одобрительный взгляд на хозяина квартиры.
Вечер получился на славу.
Перед десертом начали развлекаться. Здесь Нагасакин устроил форменный турнир.
Два участника вставали спинами друг к другу на расстоянии трех метров, немного наклонившись вперед. По команде судьи турнира они как можно быстрее начинали пятиться, наклоняясь еще больше. Выигрывал участник, удержавшийся на ногах после ягодичного столкновения .
На прощание веселые гости спели хором «Нас не догонят» из репертуара Т.А.Т.У.
По общему мнению, победил Нагасакин. Но никто почему-то не радовался. Расходиться не хотелось.
«Так, - взял в свои руки руководство Нагасакин, - ты, - кивнул он оператору, - выключай камеру и подсаживайся с Беллой к столу. Банкет продолжается!»
Все были в восторге. О выпивке никто не беспокоился. Жаждуших ждало море водки, принесенной Ефимычем, Олегом и Ниной. Присутствовало достаточное количество национального напитка и у Нагасакина. Закуска кончилась, но идти за ней совершенно не хотелось.
«А мы сейчас соорудим шулюм», - нашелся Нагасакин.
В большую эмалерованную кастрюлю он залил воды и начал крошить туда лук, остатки сыра, колбасы и огурцов, найденных на балконе, хлеб, раздавил несколько кубиков грибного и куриного бульона, вылил пару сырых яиц, посолил, поперчил и тщательно размешал ставшаю густой массу. Веселье набирало силу…
В четыре часа утра Нагасакин очнулся  и обнаружил себя сидящим за столом напротив Ефимыча, разливающего водку по двум стаканам.
На диване спала, похрапывая, одетая Белла, прижимающая к себе микрофон.
«А где остальные?» - поинтересовался Нагасакин.
«Оператор с Ноной разместились на кухне, - ответил, улыбнувшись Ефимыч, - а Олег с Ниночкой – в ванной… А шулюм-то твой – будь здоров!»
 
               

                МАРКЕТИНГ
Витя Нагасакин с детства знал, что все люди делятся на покупателей и продавцов. Потом он сделал еще открытие – если покупатели обречены всю жизнь только покупать, то продавцы, кроме своей продажи, могут спокойно делать все необходимые покупки.
В советское время продавцы имели самый высокий рейтинг в общественной иерархии – к ним на поклон шли и партийная аристократия, и деятели культуры, и ментовское руководство.
После того, как все обществ из развитого социализма бросили в дикий капитализм, приоритеты резко изменились.
Теперь на вершине общественной качающейся лестницы стояли чиновники – налоговики, менты, депутаты, торгинспектора… Продавцам осталось теперь только украдкой обмишуливать покупателя и собственного хозяина  А покупатели, как были так и остались покупателями.
Раздумывая над всем этим Нагасакин решительным шагом пересекал одну за другой все десять Народных улиц. Но, не дойдя до конца этого административного идиотизма, Нагасакин остановился, увидев пустую стеклянную бутылку из-под пива.
Виктор достал из кармана сумку из ткани болонья и осмотрелся, потому что не любил, когда даже посторонние люди наблюдали его собирательскую деятельность. Только после этого он нагнулся, но руке вместо бутылки досталась пустота. Момента и процесса исчезновения бутылки Виктор не заметил, что озадачивало и наводило на самые неприятные размышления, сводившиеся к одному слову – «допился».
«Вы еще не допились, - неожиданно раздался тихий, но вкрадчивый голос, - просто надо перестать комплексовать».
Обладателем этого голоса оказался мужчина чуть постарше Нагасакина. Он ловко убрал пустую бутылку в кэйс, больше годившийся для ценных бумаг или пачек евро.
«Огорчились?» - поинтересовался незнакомец.
Нагасакин только пожал плечами.
«Понимаю, - улыбнулся обладатель кейса, - две бутылки дают сумму достаточную для приобретения заветного флакона настойки боярышника».
«Вы правы», - ответил Нагасакин, чтобы поддержать разговор.
«А вы мне нравитесь – другой бы на вашем месте начал ругаться, полез в драку…»
«Драться из-за пустой бутылке – глупо… А вам-то зачем этим заниматься?» - не удержался Нагасакин.
«Кроме некоторого экономического интереса у меня по этому вопросу есть незатейливая теорийка…Впрочем, что это мы стоим – давайте прогуляемся…  А перед этим познакомимся, - и незнакомец чересчур торжественным тоном объявил, - Беловежский Евгений Сильвестрович!»
Нагасакин без излишней аффектации назвал лишь свое имя.
«Победитель! – с восторгом перевел с латинского Беловежский и совершенно буднично продолжил начатую им тему, - Так вот, человек самопроизвольно испускает духовные эманации добра и зла. Производя вредные и злые действия, человек увеличивает в себе содержания зла, вытесняющее при этом добро. Но духовные эманации не могут рассеиваться как пар, им необходима какая-нибудь емкость… И вот идет по улице россиянин, потягивает пиво, нарушая при этом указ президента, разрушая свою печень, подавая дурной пример подрастающему поколению и вообще творя глупость, так как пиво гораздо приятнее пить с хорошей закуской за домашним столом в кругу родных и близких. Россиянин творит глупость и зло. Он допивает и в довершении всего оставляет бутылку на тротуаре вместо того, чтобы опустить ее в урну для мусора. Он наполнился злом, а вытесненное добро за неимением лучшего остается в пустой пивной бутылке. Собственно, это добро есть маленькая частичка души этого недалекого россиянина, понятно?»
Ответить Виктор не успел. На встречу из-за угла выкатилась компания его бывших коллег по работе на заводе ЖБХИ.
«Витек! – почти хором заговорили они, - а мы зарплату за три месяца получили! Давай с нами!»
«Ребята, - пожимая многочисленные руки, перекрикивал их Виктор, - возьмите в компанию и Евгения Сильвестровича!»
«Давай, давай!» – работяги начали жать руки немного упирающегося Беловежского.
Нагасакин тем временем подошел к киоску «Роспечати», приобрел клей-карандаш и присоединился к компании со словами:
«Пошли в закусочную!»
Уже через несколько минут вся компания сидела за двумя составленными столами, загруженными пивными и водочными бутылками, тарелками с пирожками и вареными яйцами. Впрочем, Виктор закусывал исключительно солеными огурцами, имеющимися в ассортименте закусочной. В центре внимания был Беловежский, он сыпал уморительными шутками, неизвестными анекдотами, мог сходу ответить на любой вопрос… Встав будто для посещения туалета, Нагасакин легким движением нарисовал на пиджачной спине Беловежского крест и посыпал его солью предусмотрительно зажатой в левой руке. Евгений Сильвестрович тотчас попытался скинуть с себя эту часть дорогого костюма, но Нагасакин надавил на плечи.
«Держите его!» - приказал Нагасакин ребятам, сидящим по бокам «собирателя бутылок» и сел за стол напротив  Беловежского, - ну что, думал я не понял, кто ты такой?»
«Отпусти», - зарычало существо, с которого слетела вся веселая интеллигентность.
«Выпусти все, что набрал! - приказал Нагасакин. – А то всего крестами разрисую!»
«Пост держишь…» - злобно зашипело существо, покорно открывая кейс.
Повеяло весной и показалось, что стоголосый хор запел веселое пасхальное песнопение.
«Отпустите его», - приказал Нагасакин. В то же мгновение на месте незнакомца остался пиджак, повисший на стуле, и упавший на пол кейс.
«Витька, - зашептал кто-то из бетонных мастеров, заглянувших под стол, - а дипломат-то – деньгами полон…»
Нагасакина это почему-то не взволновало, но он  знал, что своим ходом  он домой не дойдет.
               

                ВЫБОРЫ
«Каравай, каравай, - орал вместе со всеми Витя Нагасакин, кружась в хороводе незатейливой игры, - кого хочешь - выбирай!»
Больше всего хотелось, чтобы выбрали именно его. Но с этим у Вити не ладилось – его никто не выбирал, а поэтому и он никого выбирать не желал.
Прошли годы и десятки выборов, где Нагасакин не принимал никакого участия. Все знакомые Виктора об этом знали и никогда не задавали вопросов типа:
«А ты за кого проголосовал?»
Они собирались на веселые дружеские пирушки по поводу и без поводов, пили-закусывали, рассказывали интересные истории из жизни.
Когда очередь дошла до Нагасакина, он неожиданно для всех заявил:
«А я в 1996 году был представителем кандидата Ельцина по Друсовскому району…»
«А чего ж ты раньше нам про это не рассказывал?» - спросил кто-то, когда молчание растерявшихся сотрапезников и собутыльников стало невыносимым.
«Раньше вы бы подумали, что я хвастаюсь. А теперь, когда Ельцин ушел в мир иной, хвастаться нечем…»
«А что, - пронеслось среди застольников, - Ельцин – наш, это был самый правильный президент, знал, что надо простому народу и сам это любил!»
Нагасакин выслушал с понимающей улыбкой, а потом, разлив по стаканам, провозгласил тост и начал рассказ…
…Весна 1996 года в родном городе Нагасакина как всегда выдалась ранней, и жарой своей больше напоминала лето.
Нагасакин потягивал пиво с Ваней Николаевым, торгующим книгами на книжном развале, когда к ним подкатился Разломакин – бывший мент, а с сентября 1991 года - пламенный демократ и сторонник самых резких реформ.
«Надо спасать демократию! - не здороваясь, заявил Разломакин. – Зю не должен победить!»
«Да это понятно…» - согласились друзья.
«Давайте в мою команду. Я представитель Ели по области. Вы будете его районными представителями…»
«Я не могу, - покачал головой Ваня, - мне каждый день здесь надо быть…»
«Если вопрос с деньгами, то ответ может выражаться в любой приемлемой, но солидной сумме!» - не отступал Разломакин. Эти слова воодушевили безработного Нагасакина, но он пока промолчал.
«Не – я не могу!» - отмахнулся Ваня.
«А ты, - бросился Разломакин к Виктору, - неужели тебя совершенно не волнует судьба Родины?»
«Я мог бы, - не стал юлить Нагасакин, - но я безработный, а в Друсовский район не наездишься…»
«Так всё оплатим, - страстно зашептал Разломакин, встав совсем близко к Нагасакину, - тебе эти траты потом покажутся смешными…»
Когда Нагасакин наконец выдавил из себя пока еще неопределенное согласие, Разломакин лихорадочно заговорил о строгой инспекции всех учебных заведений, предприятий и учреждений района, которую должен осуществить Нагасакин.
«Везде должна быть агитация за Елю, - почти кричал внезапно возбудившийся Разломакин, - если где увидишь пропаганду за Зю – уничтожай и сообщай нам. Они потом зарплату раз в три года получать будут!»
«Район большой, - нерешительно заговорил совершенно не умеющий торговаться Нагасакин, - вы хоть проездной выдайте…»
«Чего ты мелочишься! – уже не сдерживаясь, закричал Разломакин. – Если победим – вся страна будет наша!»
Кончилось тем, что Нагасакин написал заявление о желании быть представителем кандидата Ельцина и сразу же получил соответствующий документ.
«Всё! – Разломакин кипел энергией. – Завтра за дело!»
Утром следующего дня Нагасакин пешком добрался до Друсовского района и начал обход своих «владений».
Весь район был буквально завален наглядной агитацией за Зю – развевались красные флаги, несли правду-матку на своих полотнищах до упора откровенные транспаранты.
В поддержку Ели на зеленом штакетнике висела громадная темная фотография какого-то непонятного семейства, тупо смотрящего поверх прохожих. Еще бесплатно распространялись календарики за прошлый год, где на обратной стороне сам кандидат в Президенты на второй срок стоял с грустным видом полного неверия в свою победу на выборах, кем-то аккуратно прислоненный к березе.
На следующий день Нагасакин, пешком добравшись до района, ворвался в кабинетную тишь районной администрации.
«Никакой работы не ведется! – говорил он в какие-то лысые и плешивые лица. – На что вы надеетесь?!»
«А кто ни победит, - ответило особенно толстое и лысое лицо, - мы останемся на месте. А вот вам будет хуже в любом случае…»
Нагасакин бросился агитировать. Он собирал вокруг себя базарных продавцов, школьных учителей, медработников и даже милиционеров и раз от раза всё убедительней втолковывал им:
«Еля – не идеальный президент, но он хоть не мешает нам крутиться. Если придет Зю,
Старое доброе советское время не вернется, будет еще хуже: капиталистическое обворовывание пополнится коммунистическим оболваниванием. Новая армия голодных чинуш начнет набивать свои карманы за счет нас. От смены власти проиграем только мы – простые люди!»
Ранним утром в день выборов Нагасакин чуть не подрался с представителем Зю, требующим, чтобы у входа в каждый избирательный участок вывешивались кроме российских знамен и красные стяги.
«В армии, значит, можно, - надрывался фанатичный коммунист, - а на избирательных участках нельзя?!»
Весь день зюгановец ходил как нахохлившийся петух, но вечером, после подсчета голосов неожиданно подошел к Нагасакину, показал бутылку водки и предложил:
«Давай выпьем за мир во всем мире?»…
«А потом мне губернатор вручил благодарственное письмо президента», - закончил свой рассказ Нагасакин.
«А денег дали?» - не удержался кто-то.
«Нет», - Нагасакин снова разливал, стараясь делать это как можно точнее.
«А это мне значит тетка, - она в Друсовском районе живет, - хлопнул себя по лбу Саша Ветродуев, - про тебя рассказывала! Говорит, если бы не тот мужик-агитатор, никогда бы на выборы не пошла. А так пошла и проголосовала за Ельцина, хотят к тому времени он совсем уже спился…»

               


 
         ПЕРЕДОВЫЕ ТЕХНОЛОГИИ
Витя Нагасакин технику любил с детских лет, хотя она, не обращая внимания на эту любовь, развивалась быстрее, чем развивался он. На смену детекторным приемникам приходили ламповые, потом транзисторные, открывая путь еще более продвинутым изделиям человеческого гения.
Возмужав, Нагасакин любил посидеть с друзьями, выпивая, закусывая, и обсуждая новинки техники.
«Скоро появятся такие вещи, которые вам и не снятся!» - бубнил уже перебравший Саша Ветродуев.
«Да это что, - поддержал разговор Женька Саратовцев, - скоро у каждого астраханца в заплечной сумке будет работать миниатюрный ядерный реактор, способный обеспечить и теплом, и светом своего владельца совершенно бесплатно и без отключений…»
«А больше и не кому будет, - мрачно предрек Наиль Умеров, - ГРЭС скоро умрет…»
Разговор шел в закусочной «Надежда», где никто и никогда не мешал самым задушевным разговорам.
Поэтому все удивились, когда из-за соседнего столика поднялся пожилой, но еще довольно крепкий и жизнерадостный мужчина.
«Господа, - проговорил он низким с хрипотцой голосом, - разрешите мне подсесть к вам с полным боекомплектом», - он повел левой рукой в сторону стола, из-за которого встал, - там была почти целая бутылка «Немирова», пиво и обильная закуска.
«Садитесь», - ответил Нагасакин за всех.
«Виктор Сергеевич Томилин, - представился новый член компании. – Тема вашего разговора заинтересовала меня, но только не по существу».
Все за столом почувствовали небывалый восторг от такого начала и с нетерпением ждали продолжения, которое последовало только после очередного тоста.
«Так вы все считаете, что будущее за на-на-технологиями?» - улыбнувшись спросил Виктор Сергеевич, расправившись с очередной люля-кебабиной.
«Да».
«Да».
«Конечно».
За столом сидели единомышленники, подобные ответы еще раз подтвердили это.
«А я считаю, что для нас, россиян с постсоветским менталитетом гораздо полезнее дай-дай-технология», - категорично заявил Томилин.
«Это голословное заявление».
«Таких технологий не существует!»
«До меня они действительно не существовали, - спокойно ответил Виктор Сергеевич, - но благодаря моим изысканиям существуют и действуют…Предлагаю маленький эксперимент…»
Томилин вынул из внутреннего кармана пиджака приборчик с несколькими  разноцветными кнопками и нажал красную.
«Укажите мне самого жадного и неприветливого человека в этом помещении, исключая барменшу, - улыбнулся Виктор Сергеевич, - с ней экспериментировать не следует по этическим соображениям…»
«Семенович, - ответил за всю компанию Саша Ветродуев, показывая пальцем на полностью лысого старичка - другого такого куркуля еще поискать…В молодости секретарем райкома комсомола был, а теперь дает взаймы за бешеные проценты под заклад и клятву перед портретом Ильича кисти Серова…»
«Так вот, сейчас он мне даст просто так 5000 рублей…»
Все расхохотались, словно услышав прикольную шутку, но смолкли, когда увидели, как Томилин подходит к Семеновичу с откровенно протянутой рукой, а бывший комсомольчик вкладывает в эту руку новые тысячные…
«Что это было?» - встретила возвращение Томилина ошарашенная компания.
«Это и есть дай-дай-технология – усилитель функций мозга на электро-магнитном уровне в плане повышения убедительности аргументов, приводимых в беседе… За этой технологией – великое будущее России…»
«Чего же тут великого – сшибать бабло?» - пренебрежительно бросил кто-то.
«При чем деньги? – возмутился духом Томилин. – С таким аппаратиком наш президент будет крутить другими президентами как куклами, такая же история и с нашими министрами, и бизнесменами. Весь мир перед Россией на задних лапках ходить будет, наш народ самым богатым наконец станет…»
Всю компанию снова охватил безудержный восторг. Один Нагасакин хмурил свои не особенно густые брови.
«Выйдем, покурим, - шепнул он Томилину после очередного тоста, - поговорить надо…»
Выйдя за дверь, они увидели, что город уже накрыло вечерними сумерками и он опустел, - только на остановке напротив закусочной сидели два алкаша, еще не потерявших надежды встретить ночь в отрубоне.
«Ты что делаешь? – сходу накинулся на Томилина Виктор. – Ты где живешь? Ты что – с луны свалился? Ничего не соображаешь?»
«Я всю жизнь работал инженером КИП. Никаких соцсоревнований, никакой беготни, я спокойно возился с приборами – я любил свою работу... У меня была жена, с которой я был как у Христа за пазухой. Жена умерла, с работы меня проводили на пенсию…»
«Понятно, - Нагасакин знал таких людей. Они родились счастливчиками, но в один прекрасный момент жизнь вытряхивала их как мусор на грязный асфальт, не удосужившись даже донести до бака для отходов. – Ты решил осчастливить российское общество, помочь своей Родине в трудный момент?»
«Да».
«Твой приборчик в лучшем случае окажется в милиционеров, убеждающих невинных людей в совершении преступления, у налоговых инспекторов, убеждающих предпринимателей платить налоги по самым высоким ставкам, у чиновников, убеждающих жителей домов, подлежащих сносу, что им совсем не нужно жилье. Но это в лучшем случае. В худшем случае твой приборчик может попасть к откровенным преступникам, которым после этого не надо будет даже пользоваться оружием…»
«Что же теперь делать?» - побледнел Томилин.
«Включите приборчик на полную мощность, - немного подумав произнес Нагасакин, - и скажите моим друзья, что никаких дай-дай-технологий не существует, и вообще вы с ними ни о чем таком не говорили. После этого живите себе спокойно, подрабатывая излечением алкоголиков и наркоманов, выдавая себя за крутого телепата-одиночку…Этот мир даже Иисус Христос с первого раза не изменил…»
Томилин достал свой приборчик, нажал на синюю кнопку.
«Подождите меня здесь», - попросил он и скрылся за дверью закусочной.
Через несколько минут Виктор Сергеевич вышел.
«Спасибо, - пожал он на прощание руку Нагасакину, а потом достал из кармана приборчик, - возьми, тебе он может пригодиться… У меня их два…До свиданья».

               

               СИЛА
«Раз-два, взяли!» - командовал Нагасакин, наравне с другими мужиками стараясь не выпустить из рук тяжеленное старинное пианино, которое должно было занять свое место на пятом этаже в квартире тети Нюры – спившейся выпускницы консерватории, не потерявшей, по ее словам, навыков беглой игры на клавишных.
Между вторым и третьим этажами устроили очередной перекур.
«Профессиональные грузчики вдвоем такое поднимают», - грустно доложил Серега Сагунов – бывший борец-перворазрядник.
«Так они лямками пользуются», - как всегда продемонстрировал свою компетентность Саша Ветродуев.
Какими бывают лямки и как ими пользоваться, никто не знал, поэтому, не сговариваясь, все встали со ступенек и взялись за пианино.
Когда музыкальный инструмент был установлен в комнате, где сквозь пыльные занавески и стекла еле пробивался дневной свет, тетя Нюра сыграла дежурный полонез Огинского, а потом пригласила мужчин на кухню, где их ждала обещанная водка. Сама хозяйка уже успела «принять» священный напиток и поэтому не закрывала рта. Но неожиданно поток ненужной информации прервался относительно связанной речью.
«У меня ведь был раньше инструмент, - говорила тетя Нюра, подрезая соленых огурцов. – Работала тогда преподавателем в музыкальном училище, думала, что и сыночек мой станет музыкантом… В шестьдесят шестом он участвовал в раскопках на Шаренном бугре, где сейчас ЦКК… Однажды возвращался на выходные домой и был сбит насмерть грузовиком с пьяным шофером за рулем… Вскоре после этого я из училища ушла и пианино продала…»
«Тетя Нюра, - тихо произнес Нагасакин, - ты всем нам, как мама…»
Женщина неожиданно разрыдалась, а когда успокоилась, вышла из кухни и вернулась с маленькой коробочкой. Она открыла ее и подала Нагасакину. В коробочке лежал массивный перстень темного металла.
«Его нашли в кармане Юрочки, - объяснила тетя Нюра, - менты на него не позарились – значит не золотой. Наверно, Юра его на раскопках нашел – значит старинной работы…Бери его себе, Витенька… Ты ведь мне действительно, как сынок…»
Когда водка кончилась, мужики заскучали и, распрощавшись, разошлись по домам.
Нагасакин зашел в свою квартиру, включил телевизор, но, увидев теледиву Беллу Звереву, немедленно выключил, чтобы не теребить старые, но еще не затянувшиеся раны. Он присел на дивал и достал из коробочки подарок тети Нюры. Перстень, действительно, казался старым. На его внешней и внутренней поверхностях виднелись затертые временем письмена. Массивный и немного непропорциональный перстень был тяжелым.
Нагасакин никогда не носил ни колец, ни перстней, но тут не удержался и надел подарок на средний палец левой руки. Свободно сев на палец, перстень сжал его, словно обладал подвижностью. Перстень стал горячим и его тепло согрело сначала руку, а потом и все тело. Виктор никогда не был слабым, но сейчас он почувствовал в себе силу.. Не зная куда ее приложить, он осмотрелся, потом достал из кармана пять рублей в виде монеты и легко согнул ее двумя пальцами, затем, вспомнив, что это его последние деньги, разогнул и придал прежний ровный вид.
В результате дальнейших опытов с перстнем выяснилось, что он увеличивает силу, оказавшись на любом из пальцев рук и ног.
После этого он уже не мог сидеть дома, тем более, что опьянение испарилось, словно он постился несколько дней. Выйдя из подъезда Нагасакин первым делом обхватил руками высохшее дерево, давно уже портившее настроение своим упадническим видом, и с небольшим усилием выдернул из земли со всей корневой системой.
Нагасакин почувствовал себя ненакачанным Гераклом.
Перед ним открывались блестящие перспективы. Он запросто побивает все мировые рекорды в тяжелой атлетике, становится мировым чемпионом в армрестлинге, толкании ядра, боксе и всех видах борьбы. Это слава и большие деньги. Он учреждает партию «Здоровая Россия», вкладывая деньги, заработанные на спортивных аренах, в строительство спортивных залов для молодежи. Он очищает родную землю от коммунистических идолов, лично сбивая их с постаментов своим крепким кулаком. На выборах Президента России он побеждает с большим отрывом…
«Президент Нагасакин…» - прошептал Виктор и осознал, что это неприятно будет слышать прежде всего ему самому. А потом он понял, что эта политическая победа будет обманом, ведь только при помощи перстня он сможет достичь побед в спортивных соревнованиях. Чем же тогда он будет отличаться от других политических обманщиков…
Да и вообще – зачем ему эта сила, за которую еще неизвестно чем придется расплачиваться?
Нагасакин вернулся к себе и без особых усилий  отнес на мусорку старый стол, давно уде просившийся туда, потом оттащил туда же несколько сумок мусора с балкона.
Вернувшись, он позвонил в квартиру соседки.
«Тетя Нюра, - сказал Нагасакин, протягивая коробочку с перстнем, - эта память о Юре должна храниться у вас… Кстати, если вам предстоит выполнить какую-нибудь трудную работу, одевайте его на средний палец левой руки – будет легче…Ну, а если мне потребуется – тоже не откажите…»
На следующий день тетя Нюра позвонила в квартиру Нагасакина.
«Спасибо тебе, сынок, - улыбалась она, - вчера смеха ради одела перстень Юрин, так за вечер перестирала всё, помыла полы, окна, выбросила весь мусор, какой накопился за несколько лет… И еще, - тетя Нюра немного засмущалась, - выпить совсем не хотелось, до полуночи играла тихонечко на пианино… Мне так давно хорошо не было…»

               
 
                ГОРОД МЕРТВЫХ
Витя Нагасакин любил ходить на кладбище. Он внимательно рассматривал незатейливые могилки советских бедняков, мраморные надгробия партийных воротил и директоров продуктовых магазинов, дореволюционные богатые склепы-часовенки. Ему и в голову не приходило, что и его маленькое тельце когда-нибудь тоже закопают в землю, где оно и будет спокойно лежать до Страшного суда.
Витю еще маленьким задействовали для участия в похоронных процессиях: он нес впереди подушку с наградами усопшего. Обычно это были комсомольские значки, значки ударника коммунистического труда, а иногда даже  значки о среднем специальном образовании. Если никаких наград не было, Витя торжественно нес как икону прижизненную фотографию покойного.
С похоронами и кладбищем связано было много примет и предписаний, хорошо усвоенных Витей. Нельзя было на похоронах громко хохотать, как бы ни было смешно, а на кладбище не стоило возвращаться, даже если там забыл кошелек, полный денег, - за ним можно было сходить только утром следующего дня.
Повзрослев и возмужав, Нагасакин никогда не отказывался от участия в похоронном процессе - от выноса тела до последнего глотка  на поминках. Он мог выполнять обязанности и устроителя, и рядового друга семьи…
Именно такие обязанности выполнял Виктор и на этот раз. Автобус с телом и сопровождающими его лицами подрулил к воротам кладбища. Гроб с покойником понесли к месту захоронения, родственники, всхлипывая по поводу дороговизны ритуальных услуг, двинулись следом. Нагасакин немного задержался у врат царства скорби, полез в карман за платком, выдернул его. Следом за платком из кармана вывалилась скомканная сотня, о которой он совсем забыл. Порыв ветра расправил купюру и со скоростью изображенной на ней квадриги понес на территорию последнего пристанища сограждан Нагасакина. Несколько нищих с несвойственной для безногих скоростью помчались за купюрой, но законный владелец опередил лицемеров. Сотня между тем  быстро петляла по извилистым кладбищенским дорожкам, словно ее тянули за невидимую нить.
Положение было глупое, но Нагасакин не мог остановиться, потому что это были его последние деньги. У него не было вкладов, накоплений и акций Газпрома.
Внезапно все кончилось так же неожиданно, как и началось, - купюра оказалась под черным пыльным ботинком высокого седого гражданина, чей внимательный взгляд голубых глаз буквально пронзал Нагасакина:
«Я не ошибся - ты видишь и слышишь их!»
«Кого?» - вскинул брови Нагасакин.
«Нераскаянных и неотпетых, - ответил незнакомец , подняв и подав Нагасакину чуть не потерянную тем сотню и представился, - заштатный иерей Вячеслав Старов».
…За десять лет до этого отец Вячеслав стал слышать голоса. Сначала он думал, что это высокое давление – начал пить натуральные соки, давление упало, но голоса продолжали раздаваться. Тогда он решил, что так начинается сумасшествие, ушел за штат, оставив богатый городской приход, начал практиковать многочасовые молитвенные медитации, но голоса стали слышаться еще отчетливее.
«Спаси нас!» - умоляли они священника.
Пересилив себя, - ведь разговаривать с самим собой верный признак сумасшествия, - отец Вячеслав начал расспросы. То, что он услышал, потрясло его.
Семьдесят лет советской атеистической власти не только развалили экономику и государственные устои страны, но создали проблему в духовном мире. Многие люди по разным причинам умирали без покаяния, причастия и отпевания. Это терпимо, когда число подобных прецедентов невелико, но в данном случае громадное количество перешло в страшное качество. Неприкаянные души мотались между двумя измерениями, многие из них снюхались с нечистой силой, стали безобразничать, нарушая нормальную жизнь живых людей и даже животных и растений. Перебои в водо- и электроснабжении, коррупция чиновников и работников правоохранительных органов, низкие удои и низкая урожайность, деградация молодежи,  конформизм совести и гласа народа, – писателей и журналистов, – все это было на совести неприкаянных душ.
Но вновь совершенные преступления еще больше тяготили эти души. Ведь являясь духовными существами, они прекрасно понимали, что их ждет, когда настанет час Суда.
Случайно сталкиваясь с ангелами, неприкаянные души узнали, что могут спастись милостью Господа, найдя для этого правильного иерея, связанного с Христом непрерываемой чередой рукоположений, и человека, могущего стать материальным вместилищем их грехов.
«Мы знаем этого человека, - почти вопили души, - но мы не можем обратиться к нему сами. Ты и он должны встретиться здесь на кладбище как бы невзначай, а мы подадим знак, что это он!»
«С тех пор, - грустно поведал священник, - я каждый день приходил сюда и гулял по аллеям, молился, разглядывал надгробия и ждал вас»
«Я здесь часто бываю, странно, что мы не встретились раньше!» - удивился Нагасакин.
«Неприкаянные души говорили мне об этом, - кивнул батюшка, - но или я приходил позднее, или вы появлялись раньше… А иногда вы бывали в таком состоянии, что и не смогли бы адекватно отреагировать на мои слова…»
«Бывает, - смутился Нагасакин, но потом, чтобы замять неприятную тему, поинтересовался, - а на что же вы жили все эти десять лет?»
«Играл и выигрывал в лото-миллион и прочие числовые лотереи, - объяснил отец Вячеслав, - души мне подсказывали номера, - им-то ничего не стоит заглянуть в будущее…»
Они шли по хорошо утоптанной дорожке кладбища и чувствовали тысячи и тысячи взглядов, с отчаянной надеждой следящих за ними.
«Что мне делать и когда?» - спросил Нагасакин, всегда любивший конкретику.
«Сегодня ночью здесь вы будете принимать сотни тысяч исповедей, а я в заключении отпущу все эти грехи вам», - спокойно ответил священнослужитель.
«Как они успеют мне все рассказать?» - удивился Нагасакин.
«Души «рассказывают» быстрее живых людей», - улыбнулся служитель Бога…
До ночи странная парочка гуляла по городу мертвых. Ровно в двенадцать они сели рядом на первую попавшуюся лавочку перед проржавевшим восьмиконечным крестом.
Отец Вячеслав тихо прошептал молитву.
«С Богом», - твердо произнес он.
«Во имя Господа», - неожиданно для самого себя отозвался Нагасакин.
Показалось, что ночной воздух стал гуще.
И началось!
Бывшие медики, учителя, продавцы, слесари, токари, шоферы, рыбаки и сельхозрабочие – сотни тысяч людей, ушедших из жизни по предопределению и по злой воле жестоких людей, признавались Виктору в своих грехах. Происходило это стремительно, но он запоминал каждое слово, и знал, что не забудет его до самой смерти.
Он вмещал эти слова и образы и чувствовал стыд, ответственность и раскаяние за каждое воровство, прелюбодеяние, убийство, за каждую подлость, за каждое злое слово…
Неожиданно все прервалось. На востоке чуть посветлело.
«Неужели всё?» - прохрипел Нагасакин.
«А нам можно?» - колыхнулось месиво черных призраков.
Никто ничего не объяснял, но умудренный теперь Нагасакин понял, - это были души палачей и тех, кто отдавал им приказы.
Нагасакин только кивнул головой…
Это было самое страшное: ведь те, кого пытали и убивали палачи, только что каялись в своих грехах, но не рассказывали о мучениях, не упоминали о своих страданиях. Палачи говорили о своей «работе», которая и была грехом.
«Нет! – страдающей душою закричал Нагасакин, но сразу же тихо произнес, - Да».
Исповедь закончилась.
Священник и Нагасакин встали. Виктор и не заметил, когда отец Вячеслав надел епитрахиль и поручи.
«Прости, мне, отче, грехи мои вольные и невольные», - прошептал Нагасакин, склонившись перед иереем.
Священник возложил на голову Виктора край епитрахили, осенил его крестным знамением и начал молитву на отпущение грехов:
«Волею, данною мне Иисусом Христом…»
…На востоке над краем крестов и надгробий вспыхнуло солнце, осветив двух мужчин, пробирающихся к тому месту кладбищенской ограды, где имелся проход.
«С такими знаниями, -  советовал отец Вячеслав, - тебе, Виктор, только романы писать. Но прежде чем ты приступишь к этому творческому процессу,
нам нужно выпить».
Нагасакин согласно кивнул.   
               
               
                ТУРИСТЫ
Туристы в родной город Вити Нагасакина в те далекие времена, когда он был маленьким, приплывали на больших теплоходах только для того, чтобы накупить рыбных продуктов. Они скупали подешевке воблу, лещей, красную рыбу и черную икру, за которую тогда сроков еще не давали, и везли всё это в громадных чувалах к себе домой, чтобы съесть самим или выгодно загнать родным и близким.
Когда Витя Нагасакин попадал на глаза туристам, они толкая друг друга локтями, спрашивали:
«Мальчик-абориген, а в ваш город электричество уже провели?»
Витя, не подозревая подвоха, честно отвечал:
«Да».
В ответ раздавался дружный хохот туристов.
Поняв, что над ним и его родным городом издеваются, Витя мстил: собрав большую группу туристов и пообещав привести к месту дешевой распродажи вяленой рыбы, он заводил ее в глухие и небезопасные районы города – на Криушу, Болду, Шанхай, Янгоаул, а то и вообще к одному из районных отделений милиции… Мальчик называл эту месть сусанизмом.
В последующие годы своей пока еще недолгой жизни Нагасакин не раз сталкивался с туристами, которыми считал всех приезжих в его родной город.
«Чего же вы приехали в такое болото и захолустье?» - с горечью вопрошал он при этих встречах.
«Почему ты такого мнения о своей маленькой родине?» - удивлялись туристы.
«От похвалы она лучше не станет», - мрачно бурчал в ответ Нагасакин. Он бывал во многих городах России и знал, что его город проигрывает практически всем областным центрам Федерации, но легче от этого не становилось. Виктор, казалось бы, бесцельно мотался по улицам своей маленькой родины, шепча: «а такого нет в Калинине, а такого нет в Саратове, а такого я не видел в Волгограде…»
Таким образом, Виктор и оказался утром ничем не примечательного дня у стихийного овощно-рыбного рынка, работающего около десяти лет вопреки всем запретам и штрафам.
Одновременно с Нагасакиным к рынку подрулил автобус с табличкой «Атырау – Астрахань». Из автобуса повалили люди с туго набитыми сумками, к ним навстречу бросились местные торговцы, оптом скупающие рыбу, привезенную казахами.
Последними из автобуса вышли двое мужчин азиатской внешности. У каждого руки оттягивали две громадные сумки. Один из мужчин споткнулся, при этом его еще толкнула громадная бабища – рыбная торговка. Азиат удержался на ногах, но не выдержала сумка – оторвалась ручка, от удара разошлась молния, и на землю выпало два громадных сазана. Рыбины стремительно были засунуты в сумку, но Нагасакин заметил краешек полиэтиленового мешка, торчащий у одной из них изо рта.
На все предложения продать рыбу азиаты отнекивались, с волнением оглядываясь по сторонам. Они зря волновались – с проезжей части на тротуар свернул «Лексус», из него выскочили двое юрких молодых людей.
«Загружайте в багажник, - распорядились они азиатам, - и быстро в машину!»
Молодые люди не были похожи на покупателей рыбы, больше они походили на наркоторговцев.
Нагасакин не спеша подошел к «десятке» стоящей неподалеку.
«Привет, - сказал он водителю, курившему в салоне, - нужна твоя помощь».
«Чего?» - не понял водила.
«Мы поедем вон за той машиной. Там наркотики, много наркотиков. Они будут уродовать наших мальчишек и девчонок, превращать их в больных ублюдков. Тебе понравится, если твой сын станет наркоманом?»
«Сообщи в милицию».
«Это ничего не даст. Наркотики все равно попадут на рынок. Слишком большие деньги. Тебе надо только довезти меня. Я тебе заплачу», - Нагасакин полез в карман и вытащил мятые купюры.
«Лексус» в это время начал выруливать на проезжую часть.
«Ладно, - водитель, включил зажигание, - садись».
Как и ожидал Нагасакин, иномарка довела их до частного сектора, свернув с 1-й Перевозной сначала на улицу Маркина, а потом на неожиданную в таких местах  Астрономическую. «Десятка» с Нагасакиным остановилась на Маркина.
«Отъезжай до следующего перекрестка и, если можешь, подожди. Что бы ни случилось – мы не знакомы…»
«Что ты собираешься делать? – почему-то прошептал водитель. – Их же четверо».
«У тебя молоток есть?»
«В багажнике…»
«Пошли, дашь», - Нагасакин уже был готов к рывку, к действиям, никак не вписывающимся в нормальную человеческую жизнь.
Иномарка стояла у ворот частного строения –  одноэтажного небольшого деревянного дома.
«Надеюсь, там нет собаки», - прошептал Нагасакин и перемахнул через забор.
Он оказался у входа в дом с умилительным крылечком и козырьком над ним. Справа в гордом одиночестве стоял деревянный санузел. В глубине двора виднелся сарай с приоткрытой дверью. Где еще можно было разделывать рыбу, не опасаясь нескромных взглядов соседей?
Сжимая молоток в правой руке, Нагасакин легко подбежал к сараю, рванул на себя дверь и с порога ударил молотком по затылку стоящего к нему спиной мужчину. Сразу после удара он толкнул обмякшее тело на троих еще живых людей, копающихся в сазаньих тушах. Говорить не было нужды – он просто сильно и как можно быстрее бил молотком. Всё заняло несколько секунд. На полу, где был постелен полиэтилен, валялись человеческие и сазаньи туши, на одном столе, где шла разделка лежал еще невскрытый сазан, на другом столе лежали полиэтиленовые колбаски с белым порошком. Здесь же стоял кейс.
«Туристы», - презрительно выдохнул Нагасакин.
В карманах убитых наверняка было много интересного, но надо было торопиться. Нагасакин повел взглядом кругом и увидел на полочке рядом с розеткой литровую банку с кипятильником. Нагасакин пододвинул стол с героином к розетке, бросил сверху кипу газет, подняв ее с полу, сверху положил кипятильник, включив его вилку в розетку.
Подхватив кейс, Нагасакин никем не остановленный вышел из двора, а еще через пять минут сидел рядом с водителем «десятки».
«Слушай, молоток я оставил там. Он грязный. – Нагасакин был спокоен. Напряжение, лопнув как чирей, спало.  Волноваться не было причин. Он убил убийц. – Поехали, а то здесь скоро пожар начнется…»
Они остановились у железнодорожного вокзала – Нагасакин решил съездить к знакомым в Володаровку.
«Здесь, вероятно, деньги, - Нагасакин поставил кейс на колени водителя, - они твои…Я ведь не из-за них убивал…»
Водила щелкнул замками и заглянул внутрь.
«Нет, - покачал он головой. – Мне этого много. Давай делить пополам».

               

      

                БОЛЕЗНИ
Витя Нагасакин переболел всеми болезнями советских детей, но вырос на удивление здоровым, жизнерадостным и порядочным человеком всего с одним недостатком – он любил спиртные напитки с самым широким диапазоном качества. Употребление этих напитков приносило ему радость общения с интересными людьми различных социальных уровней. Доводилось Нагасакину пить даже с сыном секретаря обкома КПСС, - а такое трудно забыть…
Достигнув солидного возраста, Виктор неожиданно обнаружил, что все его знакомые, друзья и соседи имеют какие-нибудь болезни. Это был богатый набор геморроев, простатитов, гастритов, циститов, радикулитов, ревматизмов, гипертоний, ишемий и сердечных недостаточностей. Соседка тетя Нюра могла похвастаться хроническим алкогольным гепатитом, а другой сосед – Саша Ветродуев – часто, с плохо скрываемой гордостью, жаловался на хронический запор.
Но Женька Саратовцев превзошел всех. Он с детства, сам того не зная, болел редчайшей болезнью - эхопатией. Болезнь заключалась в постоянном повторении последнего слова любого законченного предложения.
«Ребята, пошли купаться?-купаться?»  – предлагал Женька.
«Пацаны, закурить будет? - будет?», - спрашивал запыхавшийся Женька, возвращаясь из школы.
Никто тогда не обращал на это внимания, считая это маленьким чудачеством. Проблемы начались, когда Женьку забрили в армию.
«Разрешите обратиться, товарищ капитан? – отдавая честь, спрашивал рядовой Женька и неожиданно добавлял, - капитан».
«Рядовой Саратовцев прибыл по вашему приказанию! – бодро докладывал Женька, как всегда по-уставному отдавая честь и уже ничего не соображая, как во сне добавлял, – приказанию».
Офицерский и сержантский состав просто бесился. Женьку гоняли в самые унизительные и грязные наряды, его сажали на губу, - ничего не помогало.
«Рядовой Саратовцев стрельбу закончил, - докладывал Женька, демонстрируя разряженный автомат, и как в бреду добавлял, - закончил».
Женьку послали на психиатрическую экспертизу, где и установили наличие редкого заболевания эхопатии, после чего счастливый Женька был подчистую комиссован и вернулся домой…
Хорошее здоровье Нагасакина лишало его полноценного общения со знакомыми и друзьями.
«Как твое здоровье?» - спрашивали они Виктора, с надеждой заглядывая в его чистые глаза.
Что он мог ответить, если единственным недомоганием могло быть либо желание выпить или сухость во рту по утрам?
«Ничего», - смущенно бормотал Виктор, отводя глаза.
«Ничего – ничего и есть», - с горечью произносил очередной старый друг и, приволакивая ногу из-за подагры и покашливая вследствие повышенного содержания в крови мочевой кислоты, брел восвояси.
Терпеть это унизительное положение Виктор не мог. Он решительно направился в поликлинику.
«Провериться хочу», - объяснил он свое появление в регистратуре.
«У венеролога?» - хищно вскинулась регистраторша.
«Да я хотел вообще провериться…» - засмущался Нагасакин.
«Тогда к терапевту», - пробурчала медработница.
«Проверить состояние своего здоровья - весьма благоразумно, - улыбнулся участковый терапевт – полный мужчина лет тридцати, - вам придется обойти наших врачей всех специализаций, заглянуть в рентгенкабинет, сдать анализы и уже после этого я вынесу свой вердикт…»
Врачи заглядывали в самые укромные места тела Нагасакина, в его глаза, рот, они стучали молоточками по его коленям, заставляли дуть в различные трубки и трубочки, они укололи его в палец, взяв кровь и приняли от него две баночки с естественными отправлениями. Через три дня этих мучений Нагасакин сидел напротив терапевта.
«Всё у вас в порядке, кроме одного анализа мочи, - проговорил врач, барабаня по столу пальцами левой руки, в то время как пальцы правой перебирали небольшую стопку бумаг. – Я тоже люблю шутки и розыгрыши, однажды я сдал на анализ вместо своей урины мочу своего кота, но сдавать на анализ водку…»
«Это моя моча…»
«Странно, - врач достал какой-то листочек из стопки, - а психиатр считает, что вы не имеете никакой патологии…»
«Ее и нет! У меня в организме происходит гидролиз – пища перерабатывается в водку», - доказывал Нагасакин
«Ладно, - врач нагнулся и вынул из ящика стола пустую баночку, - давайте проведем эксперимент – налейте-ка сюда…»
Настал момент истины. Полученная жидкость была исследована. Выводы были однозначными.
«Несуразица какая-то, - бормотал врач, нервно расхаживая по кабинету, - этого не может быть!»
Потом он остановился, сел за стол и уставился на банку, наполненную Нагасакиным.
«А для чего вам вообще нужно было это обследование?»
Нагасакин, немного помявшись, объяснил сложившуюся ситуацию.
«Я вам любую болезнь нарисую, - пообещал врач, - я вам, если хотите, могу даже инвалидность соорудить. Будете пенсию получать пять тысяч в месяц…Но при одном условии…»
«Каком?» - Нагасакин вскочил, уронив стул.
«Вы поможете мне написать диссертацию…Помощь будет заключаться в том, что вы будете в присутствии комиссии экспертов отливать в банку».
 
               

                СЕМЕЙНАЯ ЖИЗНЬ
Детство Вити Нагасакина проходило в городском частном секторе, где семейная жизнь была как на ладони у живущих рядом. Вите на всю жизнь запомнилось, как соседка по двору тетя Клава, не выговаривавшая букву «б», визгливо называла своего супруга дядю Петю «лядуном», а тот только пыхтел, пиля дрова для домашней печки. Мальчик с трепетом душевным наблюдал, как хозяин соседнего дома трезвый дядя Миша бегал от своей супруги, пытавшейся достать его лопатой по лысой голове, а в пьяном виде сам бегал за ней с увесистым дрыном.
Всё это негативно сказывалось на мировосприятии мальчика и вероятно поэтому Виктор Нагасакин, возмужав, так и не завёл семью. Но и войдя в зрелый возраст, Виктор не пожалел, что остался в одиночестве. Примеры жизни его женатых друзей убеждали в верности выбранной им социальной позиции.
Супруга Саши Ветродуева – Белла Зверева – срывала свое плохое настроение на супруге не только дома. Демонстрируя свое прелестное лицо на тысячах голубых экранах, она в то же время строила недовольные гримасы, - и только Саша Ветродуев понимал, в чей адрес направлено это неудовольствие.
Жена Женьки Саратовцева тайком подсыпала ему в еду какое-то дорогущее средство для борьбы с алкогольной зависимостью, и несчастному страдальцу приходилось выпивать, преодолевая невыносимое отвращение к выпивке.
Благоверная Наиля Умерова частенько била посуду, рушила на пол шкафы и книжные полки, а потом вызывала наряд милиции и жаловалась на буйство мужа, не дающего ей слушать музыку в два часа ночи…
Однажды утром Саша Ветродуев позвонил Нагасакину и попросил срочно зайти к нему в квартиру.
В семейном гнездышке Ветродуева и Зверевой царил полный разгром. В окнах разбиты все стекла, мебель распласталась на полу, в стенах зияли проломы, в которых мелькали испуганные лица соседей, по их устным заявлениям поседевших в прошедшую ночь.
«На вас напали?» - еле придя в себя, спросил Нагасакин.
«Это Белла, - объяснил грустный Саша, - ей на глаза попалось письмо моей бывшей одноклассницы, ныне проживающей с мужем-евреем в Германии…»
Когда Нагасакин сноровисто заделал проломы в стенах, друзья уселись на кухне и на скорую руку,- вскоре должна была вернуться Зверева, - распили две бутылки «Астраханочки» - отличной водки с терпким привкусом художественной гимнастики.
«Помоги мне», - попросил на прощание Ветродуев и на его немного выпуклых глазах выступили слёзы.
Чем мог помочь Нагасакин? Только сочувствием и добрым словом…
Думая об этом, Виктор шагал без всякой цели по улицам родного города. Неожиданно на глаза ему попались две дворняги-суки, удивительно схожие друг с другом.
Нагасакин на мгновение застыл, а потом почти бегом направился к Сережке Кривоносову.
Сергей был врачом, увлекался фантастикой, более того, всеми силами старался претворить все фантастические идеи в жизнь. Он сконструировал машину времени и даже несколько раз путешествовал по времени, пока однажды не попал в застенки ОГПУ, откуда выбрался только с помощью Нагасакина. После этого охота к путешествиям такого рода у него отпала…
«Ты клонированием когда-нибудь занимался?» - с порога поинтересовался Виктор.
«Да, - вышел из задумчивости Сергей, - я клонировал комаров, мух и тараканов…»
«А человека, вернее  женщину, ты бы мог клонировать?»
«Конечно».
«А оборудование?»
«Мне достаточно ванны. Только помою… – я там в последнее время клонировал осетров… Физиологического раствора достаточно… Надо только ткань оригинала… ».
«Какая ткань?» - не понял Нагасакин.
«Ну, волосы, кусочек ногтя, капля крови или слюны…Всё, что есть в наличии…»
Нагасакин бросился звонить Ветродуеву…
Через час Нагасакин и Ветродуев стояли у ванны, наполненной зеленоватой жидкостью, и смотрели, как Кривоносов открыл темный флакон и вылил в физиологический раствор  немного темно-синего тягучего состава.
«Это катализатор. – объяснил смелый экспериментатор. – Без него нам бы пришлось тридцать лет ждать, пока волос Беллы превратится в саму Беллу…Сейчас ничего интересного не будет. Приходите завтра. А ты, - Сергей кивнул Ветродуеву, -  принеси чего-нибудь, чтобы ей одеться… »
«И не забудь паспорт Беллы», - еще раз напомнил Нагасакин.
Клон получился просто чудом. Саша Ветродуев по праву мужа помог новой Белле одеться и убедился, что она ничем не отличается от старой Беллы.
Трое друзей совместными усилиями научили Беллочку читать и писать – знания клон схватывал на лету. Потом Саша, Виктор и Беллочка распрощались с Сергеем и направились на квартиру Ветродуева.
Их поджидала разъяренная Белла.
«Где ты шлялся? - заорала она, как только друзья с улыбающейся Беллочкой переступили порог. – Что это за шлюха?!»
 «Это моя жена Белла, - нарочито спокойно ответил Ветродуев, - вот её паспорт. А кто, собственно, вы, и что вы делаете в моей квартире?»
«Ты что – свихнулся? Я твоя жена!»
«Это какая-то аферистка. - ввязался в разговор Нагасакин. – Смотри, она даже действительно похожа на Беллу… Надо вызывать милицию! Они с ней быстро разберутся, а пока разбираются, она в СИЗО посидит…»
Белла Зверева буквально обмерла. В ее голове прокрутилась и проанализировалась вся полученная информация. Выводы для нее были неутешительными.
«Как вы это сделали? – спросила она, внимательно рассматривая Беллочку. – Хороший грим…»
«Это не грим, - объяснил Нагасакин, - она настоящая и гораздо спокойнее тебя…»
«И ты, - Белла поймала взгляд Ветродуева, - согласен, чтобы твоя жена стала бомжихой?»
«Звереныш, - смущенно улыбнулся Саша, - ты сделала жизнь с тобой невыносимой…»
«А если я изменюсь?» - спросила Зверева, переводя лихорадочный взгляд с Нагасакина на своего взбунтовавшегося супруга.
«А куда мы денем эту Беллочку?» - практически пошел на попятную Саша, действительно любивший свою жену.
«Я ей отдам свой паспорт, и она будет жить с Нагасакиным. Одной Беллой Зверевой больше, одной меньше – какая разница, а я получу новый паспорт взамен потерянного, - она немного помолчала, - Саша, безобразия с моей стороны больше не повторятся…»
Нагасакин оказался в выигрыше – Беллочка была тихой и неразговорчивой, всегда веселой и неунывающей.
Друзья обещали никому не рассказывать про операцию «Клон», но тем не менее информация явно просочилась, потому что все жены друзей Нагасакина внезапно стали просто шелковыми.

               
 ЮБИЛЕЙ РОДНОГО ГОРОДА
Витя Нагасакин с детских лет любил праздники. Будь то свадьба, поминки или встреча Нового года, - ему обязательно выдавали на блюдечке кусок «наполеона», а в чашке – сладкий чай. Маленький Витя наслаждался сладкой жизнью и с естественным любопытством наблюдал, как взрослые пьют водку и закусывают варёным яичным белком, набитым под завязку настоящей черной паюсной икрой.
Когда Нагасакин возмужал, черная икра для народного потребления стала выделываться из маринованной кильки, но водки, зато было – хоть упейся!
Нагасакину больше всего нравилась, хотя он никому в этом не признавался, лечебная настойка боярышника. Он пил ее прямо из флаконов на каждом дне города и вечером в исступлении обмирал от восторга, когда в небе тысячами разноцветных звезд взрывался праздничный фейерверк.
Когда начал приближаться великий юбилей родного города, Нагасакин заволновался. Маленькая родина Нагасакина неотвратимо хорошела. Повсюду к небу вздымались громадные офисы и коттеджи. Улицы покрывались разноцветной плиткой, редко переживающей зиму. Зимой ее крушили ломами и тяпками трудолюбивые дворники, боровшиеся с гололёдом…
А что мог подарить своему городу Нагасакин? Он перестал плеваться на улицах, пустые флакончики из-под боярышника аккуратно опускал в урны для мусора, да и сам старался выглядеть достойным гражданином города-юбиляра. Но этого было мало. И Нагасакин страдал.
Однажды он настрадался так, что с трудом переставлял уставшие от затянувшейся прогулки ноги.
«Витяня, - донеслось до него как из тумана, - будь другом, выручи на два фуфырика, а я тебе за это икону дам. Чего на ней намалёвано - не видно. Тряпкой надо вытереть, а тряпку я не нашел… Выручай – сил нет…»
Это был Саша Епишев, хваставший, что покойный легендарный  политический генерал армии – его родной дядя. Ему никто, кроме Нагасакина не верил, но, тем не менее, звали «генералом».
Виктор достал из кармана последние три десятки и отдал страждущему. Потом долго отказывался взять икону, завернутую в газету «Волга» с цветной фотографией губернатора.
«Не надо мне икону губернатора», - упрямо твердил Нагасакин.
«Это неизвестно чья икона. – также упрямо объяснял Саша, - не понравится – в церковь отнеси».
В конце концов, икона оказалась под мышкой бредущего домой Нагасакина…
Утром Нагасакин поднялся как всегда рано, умылся, сделал энергетическую зарядку и сел пить чай. На глаза попалась «Волга» с улыбающемся первым лицом области. В газету было что-то завернуто. Больше всего по размерам это «что-то» напоминало солидный художественный альбом или такую же солидную коробку конфет. Но Нагасакину никто ничего подобного не дарил. Чтобы не гадать, Виктор быстро разорвал газету. Под ней оказалась черная доска с еле различимыми контурами женщины и ребенка. Другой на месте Нагасакина взял мокрую тряпку и протер бы доску. Нагасакин так поступить не мог, так как знал губительное воздействие мокрых тряпок на живопись. Он расстелил обрывки «Волги» на столе, положил сверху доску, налил на ее немного выгнутую поверхность подсолнечного масла и, вынув из кармана сравнительно чистый носовой платок, протер. Грязь легко снялась. Глазам Нагасакина предстала старинная Мадонна.
«Мадонна Фьюмичино, - прочитал Нагасакин латиницу под изображением, а в левом правом углу одно слово, - Мазаччо».
Нагасакин знал нескольких мастеров Возрождения и среди них Мазаччо, творившего в первой четверти XV века и как многие в те времена не дожившего даже до тридцати.
Нагасакин взял чистую марлю и промокнул картину. Потом ставил ее на стол, на книжный шкаф, на холодильник и каждый раз отходил на шаг и любовался. Картина везде была на месте.
Ему не верилось, что он обрел такое чудо. Но потом вспоминалась мадонна Бенуа кисти великого Леонардо, найденная на чердаке одного из домов его родного города, и сердце замирало в восторге: вот какой подарок сделает он своей маленькой родине на юбилей!
«Мадонна Нагасакина», - шептал Виктор и смеялся сам над собой…
Утром следующего дня Нагасакин с сумкой, в которой лежала завернутая в чистое полотенце Мадонна, входил в здание картинной галереи, еще через несколько минут он выкладывал свою Мадонну в кабинете директора галереи, похожей на бывшего секретаря партийной организации школы для детей с отставанием в развитии.
«Откуда вы взяли, что это картина эпохи Возрождения? презрительно хмыкнула директриса. _ У нас в запасниках полны такой мазнёй…Впрочем, если хотите, я приглашу специалиста…Посидите пока…», - она кивнула на  французский диванчик времён наполеоновских войн.
Но директрису Нагасакин не дождался. Вместо неё в кабинет вошли четверо милиционеров в штатском и предложили пройти вместе с картиной в управление по борьбе с организованной преступностью. Нагасакин мог бы отказаться, мог бы легко расправиться с парнями, которые даже не продемонстрировали свои удостоверения. Но ему стало любопытно, что будет дальше.
А дальше он попал в кабинет самого начальника УБОПа.
«Эта картина, - интеллигентно объяснил начальник, - входила в собрание картин Сапожникова, которое исчезло в 1918 году… Где остальные картины, падла?!»
Так как Нагасакин не мог ответить на этот вопрос, им занялись вплотную: натягивали на голову полиэтиленовый мешок, били по почкам, вкатили пару уколов. Ничего не помогало: Нагасакин мог задерживать дыхание на десять минут, практически не чувствовал боли и умел контролировать химические вещества, попадающие в его организм, вырабатывая из них обычную водку.
Под конец Нагасакина бросили в одиночку и забыли о нём на целую неделю, а потом отпустили, объяснив, что начальника УБОПа арестовали, а заместитель начальника скрылся в неизвестном направлении. Никаких сведений о картине, о судьбе которой поинтересовался Виктор, не было. Не было сведений и о причине задержания Нагасакина…
Через год Нагасакин узнал из «Евроньюс» о мировой сенсации: на аукционных торгах продана за пятнадцать миллионов долларов неизвестная ранее «Мадонна Фьюмичино» Мазаччо.
Нагасакин ничему не удивился. А когда позднее рассказал о случившемся тете Нюре, зайдя к той за хлебом, соседка молча достала из буфета початую бутылку водки и разлила по солидным стопкам.
«Не расстраивайся, Витя. Всё, что ни делается, – всё к лучшему: теперь-то Мадонна в хороших руках!» - сказала она, когда водка была выпита.

               

               СНОВА ЧУЖБИНА
Витя Нагасакин никогда не сменял бы свою Родину ни на какую другую страну. «Не нужен мне берег турецкий и Африка мне не нужна…», - пел он свою любимую песню, прекрасно понимая, что не отказался бы от берега английского и был бы не против даже Южной Америки, не говоря уже о Северной. Возмужав, Нагасакин остался таким же безоглядным патриотом, потерявшим надежду хоть когда-нибудь побывать на чужих берегах и континентах. К поездкам в другие города Федерации Виктор относился крайне отрицательно.
«Там может быть еще хуже, чем у нас», - не очень уверенно говорил он при этом.
Раздумывая над этим, Нагасакин сидел на своем продавленном диване и потягивал некрепкий утренний чай, потому что ничего другого себе позволить не мог.
За окном кто-то дико закричал, зазвенело разбитое оконное стекло, в ответ послышалось сдавленное негодование прохожих, а в дверь Нагасакина позвонили.
На площадке стоял понурый Ветродуев. В обеих руках он держал сумки с водкой, пивом и закуской.
«Я не зайду к тебе до тех пор, пока ты не дашь согласия на поездку со мной», - безо всякой твердости произнес гость явно заранее заученную фразу.
«В Саратов?» - догадался Нагасакин, желая ошибиться.
«Туда, - еще больше нахмурился Ветродуев, - надо продать квартиру и на этом все закончится. Буль я проклят, если еще туда поеду!»
«Не зарекайся, - улыбнулся Нагасакин. - Я никогда не брошу друга, но с одним условием – в дорогу берем только боярышник. Его слишком много не выпьешь…»
На вокзале Ветродуева провожал Борис – его сын от первого распавшегося брака. Тридцатилетний Борис общался с отпрысками элитных семей города и считал своего отцами полным недотепой и неудачником.
«Только не продешеви, - говорил он на прощание отцу, - только не продешеви… И не пей там… И не продешеви…»
Дорога прошла прекрасно. Друзья вспоминали детство, юность и даже немного всплакнули о тех, кто ушел в вечность.
«Саратов!Саратов! – дерзко закричал проводник с другого конца вагона, но дойдя до купе, где всю ночь обитали друзья, резко смягчился.
«Товарищи, собирайтесь – Саратов», - подчеркнуто вежливо объявил проводник. По-видимому, в среде проводников о друзьях ходили легенды.
«Мозгами не варишь, а тоже – товарищ! – раздраженно отозвался Ветродуев. – Чего без ментов-то пришел?»
«Это не к чему, господа – у нас все по-хорошему…», - совсем скис проводник.
«С набитыми рожами, но все по-хорошему», - поговорки лились из Ветродуева как лава из вулкана.
Не выдержав такого напора, проводник отступил…
Друзья бывали в квартире, доставшейся в наследство Ветродуеву, но только теперь смотрели на нее со всем содержимым, как на свою собственность.
Мебель была старая, но не антикварная, кроме одного комода, изготовленного явно до революции октября 1917 года. После этой знаменательной даты надежная мебель считалась мещанством. В кладовке стояла ручная швейная машинка «Зингер» в хорошем состоянии.
«Мебель и машинку надо попытаться продать, - предложил Нагасакин, - или домой возьмешь?»
«Кто на ней шить-то будет? – проворчал Ветродуев. – Белла что ли? Ты представляешь, чтобы Белла Зверева чего-нибудь шила?»
Ветродуев любил поговорить о жене.
Внезапно сотовый Ветродуева залился битловской мелодией.
«Белчонок, здравствуй, - засиял Ветродуев, - мы уже на месте…Да, да, ищем хорошую риэлторскую контору… Еще не нашли… А ты где?… В Аргентине?…Наша область налаживает деловые контакты?…Я тебя люблю, Звереныш…»
К концу разговора все было готово к небольшому застолью.
«За Родину!» – провозгласили друзья, чокнулись и выпили.
Телефон опять залился битловской «Девушкой».
 «Привет, Боря… Да, мы уже здесь, сынок…Цены на квартиры почти как у нас – не больше двух миллионов…За три есть, но в элитных домах, с евроремонтом, гаражом…Мебель старая, но не музейная…Я не разбираюсь, но глаза-то есть… Машинка еще есть швейная…Ручная… «Зингер»… Конечно, дореволюционная…Ладно, сделаю…И эмэмэску пошлю…Ну, давай, будь здоров!»
После разговора Ветродуев, чокнувшись с Нагасакиным, выпил и закусил, озабоченно осматривая скромное убранство доставшейся ему квартиры.
«Что на него нашло? – пожаловался хозяин квартиры, - твердит, что я хочу прохлопать ушами богатство, подешевке спустить ценнейшие раритеты. Говорит, что одна машинка «Зингер» несколько тысяч долларов стоит…»
После этого Ветродуев сфотографировал всю мебель, особое внимание оказав изделию американской фирмы «Зингер», основанной в 1863 году, а потом послал эмэмэску сыну.
После этого друзья полностью отдались непритязательному веселью, посвященному благополучному прибытию в Саратов. Они еще не  знали, какое испытание готовит им судьба…
Широко известно, что все без исключения телефоны, как стационарные, так и сотовые, контролируются нашими родными спецслужбами – МВД, ФСБ, Наркоконтролем, Охраной Президента… Нет, никто не слушает весь бред разговоров между россиянами всех возрастов, полов, социальных и умственных уровней. Мощные компьютеры реагируют только на отдельные слова и словосочетания – «терракт», «взрывчатка», «наркотики», «завалить депутата», «государственный переворот», поднимая тревогу и определяя место опасных абонентов. Полковник Палехов, руководящий этим контролем в Саратове, будучи страстным коллекционером всего старинного и ценного, распорядился ввести в программу компьютеров кроме всего прочего сочетания слов «антиквариат», «раритет», «иконы», «монеты», «картины» со словосочетанием «тысячи долларов». В телефонном разговоре Ветродуева с сыном  прозвучали эти слова. Компьютер сразу же установил адрес квартиры, где скромно гуляли друзья…
«Фотография! Девять на двенадцать…», - пели хором друзья. Перед этим они уже исполнили несколько песен из репертуара Линды, дуэта «Тату» и ВИА «Мумий троль». Продолжить им не дали. Под мощным ударом входная дверь слетела с петель, и в квартиру влетели спецназовцы с автоматами.
«Всем на пол!» – кричали они над друзьями, и так уже лежащими на полу. Снизу друзья увидели, как в комнату вошел интеллигентного вида офицер, цепко осматривающий обстановку. Офицер зашел в кладовку и вышел из нее с крайне разочарованным видом.
«А где раритеты? – спросил он подойдя к лежащим на полу друзьям. – А где редкая швейная машинка за тысячи долларов?»
Друзья только пожали плечами.
«Отбой!» - приказал полковник Палехов спецназовцам и ушел, даже не попрощавшись.
Сотовый Ветродуева снова залился мелодией ливерпульской четверки.
«Да, - ответил Ветродуев, не поднимаясь с пола, - да…да…да….»
После двадцати минут разговора Ветродуев устало поднялся, открыл бутылку водки и выпил прямо из горлышка, так как ни одного целого стакана не осталось.
«Борис хочет, чтобы мы отправили всю мебель в Москву брату одного из друзей Бориса, занимающегося антикварной мебелью. А вот машинку «Зингер» нам надо привезти домой. Она, оказывается, стоит десятки тысяч долларов и ее будут переправлять в Нью-Йорк…»
В подъезде раздался шум и через развороченный дверной проем в квартиру влетели уже знакомые друзьям люди в масках и с автоматами. С пола друзья смотрели, как в квартиру зашел интеллигентный офицер с еще более интеллигентным штатским, как они ходили по квартире, с удивленным видом разглядывая ее спартанское убранство.
«Если это шутка, то очень неудачная», - раздраженно произнес штатский и направился на выход.
Когда друзья остались одни, Нагасакин починил дверь, а потом сел за стол напротив Ветродуева.
«Ну, - сказал он, - я знаю, что Борис умный парень…»
«А это не он. Им вертят друзья – сыночки бывших обкомовцев и горкомовцев, ставших теперь банкирами и бизнесменами. Этим друзьям не нравится, что простой парень занимается серьезным и полезным делом, а не протирает штаны на блатным местах, куда их пристроили влиятельные папашки».
«У тебя как с деньгами?» – немного подумав, спросил Нагасакин.
«Нормально, - ответил Ветродуев. – А теперь вообще будет хорошо».
«Можешь пожертвовать немного на хорошее дело?»
«Конечно», - улыбнулся Ветродуев, когда Нагасакин объяснил ему свой план.
Через месяц, когда Нагасакин и Ветродуев вернулись из Саратова, великосветские друзья Бориса начали получать увесистые посылки. Они тащили их к себе домой и там обнаруживали ржавые машинки фирмы «Зингер».

               



                ИНОПЛАНЕТЯНЕ
Витя Нагасакин в детстве не верил в инопланетную жизнь. Он не мог представить, чтобы на Марсе или Венере существовали средние школы с пионерскими и комсомольскими организациями, а разумные существа строили не удобные и комфортабельные дома для себя, а ни кому не нужный коммунизм. Несколько позднее, когда Нагасакин в армии познакомился с советскими офицерами и прапорщиками, пришло понимание, что на этом свете все возможно, и в инопланетной жизни нет ничего невероятного.
Раздумывая над этими аспектами своей жизни, Нагасакин вышагивал по улице Советской, пересекающей поочередно улицы Коммунистическую, Володарского и Кирова. Здесь Нагасакин свернул на территорию Братского садика, где на первой же скамейке увидел гражданина неопределенного возраста, с видимым изумлением рассматривающего пустую поллитровую бутылку из-под выпитой кем-то водки. Нагасакин не мог пройти мимо и сел на лавочку напротив, чтобы понаблюдать и понять причины столь странного поведения. Нагасакин и сам являлся созерцателем и мыслителем, выдававшим подчас неожиданные афористичные сентенции. «Лежа на полу, не упадешь», - сказал он однажды. «Водой никогда не напьешься», - произнес он в другой раз. Но рассматривать пустую бутылку из-под водки он никогда бы не стал – он бы сдал ее в приемный пункт стеклотары и получил бы свои пятьдесят копеек .
«Простите, - неожиданно обратился к Нагасакину странный гражданин, - что, блать, это такое?» - и показал бутылку.
«Бутылка», - не задумываясь ответил Виктор.
«Дла чего она?» – допытывался незнакомец.
«Амнезия или полная шиза, - мысленно решил Нагасакин, но ничем не выдал своих мыслей. – В бутылку наливают водку, чтобы потом ее выпить по какому-нибудь случаю  или просто так…»
«Вы не думайте, - привстал со своего места странный человек, - а, блать, не сумасшедший, а гость на вашей прекрасной планете из созвездиа Близнецов»
«Точно – шиза, - решил мысленно Нагасакин, а в слух произнес, - от лица всех землян приветствую вас, инопланетный гость!»
«Нет, вы определенно считаете мена ненормальным! – возмутился гражданин – вот, смотрите, где находитса моа планета!» - и сделал неуловимое движение, после которого Нагасакин среди бела дня увидел над собой ночное звездное небо.
«Вон мое созвездие, - показал пальцем инопланитянин и увеличил изображение, так что перед взором Нагасакина предстала уютная планета, вращающуюся вокруг ярко-розовой звезды, - а это моа планета», - сказал инопланетянин, каким-то образом выключил изображение звездного неба и представился, - мена, блать, зовут Српнг, - в нашем азыке, блать, нет гласных и это создает определенные трудности – а не выговариваю, блать, некоторые гласные…Вы, блать, можете звать мена просто Эс…»
«А я – Виктор, - в свою очередь представился Нагасакин, - но вы зовите меня Витей»
Новые друзья сели рядом на лавочку и немного помолчали, чтобы  придти в себя.
«Такое знакомство надо отметить, - первым нарушил молчание Нагасакин, - ты, Эс, посиди здесь, я быстро вернусь».
Через пять минут Виктор уже расстелил на лавочке между собой и инопланетянином областную газету «Волга», расставил на ней разовые стаканчики и закуску и, открыв бутылку водки, разлил.
«За дружбу между народами наших планет!» – поднял он первый тост.
«Вита, а не пью воды! – неожиданно заявил Эс. – Мы на нашей, блать, планете получаем воду из воздуха. У вас, блать, влажность воздуха тоже достаточная, чтобы не высохнуть…»
«Водка – это не вода, - улыбнулся Виктор, - ее пьют не для увлажнения организма. Это средство общения хороших людей, это источник бодрости и лекарство от грусти. Выпей со мной и узнаешь, что я прав, как никогда».
На лице инопланетянина отразилась страшная борьба, происходящая в его сознании.
«И потом, - Нагасакин даже пожал плечами, хотя никогда не позволял себе подобных дурацких жестов, - почему это вам нельзя пить? Здесь кроется какая-то тайна…»
«Вита, - Эс чуть не плакал, - ты, блать, попал точно в цель. В  нашем, блать, обществе это – запретная тема, хота все, даже, блать, дети знают о ее сути…Наша разумная раса живет на нашей планете несколько миллионов лет. Плотность населениа у нас в несколько десятков раз выше земной, плюс животные и птицы, которых мы не поедаем…Короче, блать, ученые установили, что мы, разумные существа в высшем понатии этого слова пьем процеженные фекалии… В результате наши ученые, блать, на генетическом уровне изменили наши организмы, которые после этого, блать, извлекают из вдыхаемого воздуха не только кислород, но и воду…»
«Вот я и говорю, что это не вода, а водка! – вскричал Нагасакин. – А потом, ты один. Кто узнает, если ты нормально выпьешь с другом!»
«За дружбу!» – подражая Нагасакину, поднял свой разовый стаканчик Эс.
Через некоторое время Нагасакину пришлось сбегать за второй бутылкой.
«Это, блать, такое чудо, - задыхался от восторга Эс, - что а не могу представить! Творческий процесс остается позади, потому что там присутствует обазаловка и принуждение, репродуктивнаа деятельность, блать, приатна, но мне трудно найти партнершу…»
«А чего так?» – с обидой  за своего нового друга вскипел Нагасакин.
«По эстетическим канонам, блать, нашей расы, - с видимой неохотой ответил Эс, - а недостаточно, блать, привлекателен…»
«Забудь как сон! Мы тебе здесь такую бабу найдем, что всех своих  забудешь!»
«Надеюсь, бладь, - застенчиво произнес инопланетянин, - это будет не бладь?»
«Слушай, - рассмеявшись, спросил Нанасакин, - а чего ты все время слово повторяешь безо всякого смысла?»
«А тоже хотел спросить теба, - в ответ рассмеялся Эс, - почему ты не вставляешь в свою речь это самое любимое слово у твоего народа?»
«Да потому, что так говорят только полные кретины!» – разозлился не на шутку Нагасакин.
«Значит, твой народ глуп…»
«Да нет, это же я фигурально! - возмутился скоропалительными выводами Нагасакин. – Это всего лишь маленькое чудачество…»
Когда Нагасакин вернулся к скамейке в третий раз с заветной бутылкой, около нее стояла парочка милиционеров и уперто требовала у инопланетянина документы.
«Дома а их забыл!» – отвечал им тот.
«Гражданин, вы пьяны, - бубнили неразлучники, - пройдемте с нами для выяснения личности…»
«Ребята, он со мной! – подбежал к скамейки Виктор, издали увидевший, что творится неладное. – Это мой сосед Александр Ветродуев, - соврал он, поступившись своими принципами для спасения от приставучих ментов, потом назвал адрес Ветродуева и предложил, - хотите - пробейте по базе данных…»
«Да вы, гражданин, также пьяны и распиваете спиртные напитки в общественном месте… Придется пройти…», - хором заявили оба милиционера.
«Командиры, - взмолился Нагасакин, - давайте, по-хорошему, - и достал из кармана последние деньги.
«Что это было?» – нетрезво, но осмысленно поинтересовался Эс, когда менты ушли в сторону главпочтамта на поиски новых жертв.
«Милиция, представители закона», - ответил Нагасакин.
«Ты им предложил деньги и они взали?» – подавшись вперед, спросил инопланетянин.
«Привычное дело», - кивнул Нагасакин, разливая водку.
«Прощальный тост, пожалуйста, - поднял свой разовый бокал космический странник. – Пусть наша дружба будет жить в наших сердцах, пока мы дышим!»
«Ты улетаешь?» – Эс стал Нагасакину как родной.
«Да. Мена послали к вам с инспекцией.. Это инспекциа развивающихса планет. Есть определенные тесты. Ты мне очень помог. Теперь понатно, что ваша планета находитса на очень низком интеллектуально-этическом уровне. Пора улетать. Ведь времени мало. Перелет к вам занимает тридцать лет. Хотелось бы прилететь к себе на родину живым – повидать родных, занатьса перед смертью репродукцией…Так что прощай!»
«Прощай, - прослезился Нагасакин, - общение с тобой наполнило меня жаждой знаний, добрым и умным оптимизмом. Прощай, старший товарищ по разуму!»
Инопланетянин тоже прослезился и, немного подумав, достал из-за пазухи прибор размером со стандартную книгу.
«При посещении цивилизованных миров нам выдают приборы дла изготовлениа местных денег. В день этот аппарат выдает по одной купюре. Материалом служат микрочастицы имеющиеса в достаточном количестве в воздухе. На этих же микрочастичках работает электроснабжение прибора. Так что с ним никаких хлопот. Дла себа а наладил его на рубли. Но это, как а понал не надежно. Так что теперь прибор выдает каждый день сто долларов. Пользуйса и поминай мена хорошим словом».
 


                ХОРОШАЯ ПЕСНЯ
Витя Нагасакин любил петь с детства. Учеба в школе и служба в Советской армии только укрепила его в этом увлечении. Песня пробуждала желание выпить и одновременно бросить пить, избрав трезвый образ жизни.
Раздумывая над этим, Нагасакин сидел на лавочке в Братском садике, любуясь Вечным огнем и новобрачными, растерянно топтавшимися у важного объекта патриотического воспитания молодежи. 
Неожиданно Нагасакин услышал тихое бормотание соседа по лавочке – невзрачного гражданина России с неизгладимой печатью сельскохозяйственного происхождения.
«Почему над ними мессеры кружили? – спрашивал сам себя гражданин. – Чего боевым самолетам кружить над тремя солдатами без тяжелого вооружения?...И как можно дружить под перекрестным артогнем? И вообще что это такое – перекрестный артогонь? И проводится ли этот артогонь против всего лишь трех солдат?...»
Гражданин замолчал, не находя ответов на эти странные вопросы, а потом неожиданно запел:
«Светилась, падая, ракета
 Как догоревшая звезда.
 Кто хоть однажды видел это,
 Тот не забудет никогда…»
Пение прервалось рыданием, чередующимся всхлипами и тревожными вскриками «»Никогда! Никогда…».
«Что с вами? – поинтересовался Нагасакин, всегда готовый подать руку помощи даже совершенно незнакомым людям. – Я могу вам помочь?»
«Мне уже никто не может помочь…», - прервав рыдания, ответил гражданин и представился. – Валентин Заслонкин…»
Нагасакин в свою очередь назвал имя и фамилию и стал слушать сбивчивый рассказ нового знакомого…
В колхозе «Смерть Ильича», где родился и вырос Валя Заслонкин, было весело – с утра до вечера по местному радио крутили пластинки, которые, заботливо протирая, ставил на диск проигрывателя завклубом  Саша Бакланов. Из динамиков, установленных на улицах, фермах и полевых станах лились советские песни, попурри из репертуара разрешенных зарубежных исполнителей, мощный бас Шаляпина и блеющий тенор Козловского. Все это счастье закончилось неожиданно. Саша Бакланов, вообще-то человек непьющий, в какой-то книжке прочитал про грустную судьбу Сакко и Ванцетти, выпил с горя сразу две бутылки водки, которые берег для своей будущей неминуемой свадьбы, а выпив, упал с размаху на пластинки. На утро оказалось, что сохранилась только одна пластиночка и то наполовину, где была записана песня из кинофильма «Тишина», на другой стороне имелась замечательная песня в исполнении К.Шульженко «Давай закурим», но глубокая царапина, перечеркнувшая звуковые дорожки, не давала никакой возможности наслаждаться этим бессмертным произведением.
С того дня в колхозе «Смерть Ильича» звучала с утра до вечера только песня из кинофильма «Тишина». Конечно, по-хорошему, можно было пополнить колхозную фонотеку в райкульторге, но колхозных средств хватало только на периодические пьянки с проверяющими лицами из района.
Несколько лет массированной обработки пафосной песней из кинофильма «Тишина» не прошли даром – слова ее стали родными до боли для всех.
Члены партячейки колхоза перед каждым собранием пели на мотив «Интернационала»:
«Дымилась роща под горою,
 А вместе с ней горел закат.
 Нас оставалось только трое
 Из восемнадцати ребят.
 Это есть наш последний
 И решительный бой.
 С «Интернационалом»
 Восстанет род людской!»
На пионерских утренниках колхозная ребятня  хором скандировала въевшиеся в подсознание строки:
«Над-нами-мессеры-кружили,
 И-было-видно_словно-днем,
 Но-только-крепче-мы-дружили
 Под-перекрестным-артогнем!
 И-шагает-с-песней-в-лад
 Пионерский-наш-отряд!»
На молодежных посиделках, где можно было покурить и пообжиматься, звучала озорная частушка:
«Мне часто снятся те ребята –
 Друзья моих военных дней.
 Землянка наша в три наката,
 Сосна, сгоревшая над ней.
 Ухай, слухай,
 Пукни и понюхай!».
Валентин Заслонкин прервал свой рассказ, закурил, не забыв предложить сигареты твердо некурящему Нагасакину.
«И как бы трудно ни бывало, - продолжил он свой рассказ, как всегда к месту вставив слова из роковой песни, - мы в нашем колхозе не унывали: трудились в меру сил, выполняли на бумаге соцсоревнования и повышенные обязательства, а по праздникам поднимали несмотря на антиалкогольную пропаганду чарки с ядреным самогоном… Но грянула перестройка, потом российские реформы, колхоз рассыпался в прах. Мне – трактористу, пришлось перебираться в город… Работа была, но больше двух-трех недель я на одном месте удержаться не мог…»
«Проблемы с трезвостью в рабочее время?» - вполне сочувственно спросил Нагасакин.
«В рабочее - ни-ни! – вскинулся Валентин. – Дело в другом. Вы, вероятно, заметили, что я постоянно вплетаю в свою речь слова из роковой для нашего колхоза песни. Одни работодатели считали, что я издеваюсь над светлой памятью героев Великой отечественной войны, другие, более демократичные, принимали меня за махрового советского патриота и фанатичного коммуниста… И в том и в другом случае меня выгоняли с работы… Теперь я, как поется, стою на огненной черте…»
«У незнакомого поселка, на безымянной высоте», - машинально закончил Нагасакин. Он понимал, что самое страшное, исходя из рассказа Заслонкина, было в другом: песня с глупыми словами каким-то образом заставила задуматься простого сельского паренька. Невыносимые умственные усилия искалечили его жизнь: теперь он не мог спокойно ухаживать за девушками и безмятежно пить с ними перед отбоем водку…
«Ведь все это вранье! – почти кричал Заслонкин, не спуская заплаканных глаз со спокойного лица Нагасакина. – Зачем восемнадцати пехотинцам землянка в три наката? Да и кто бы им эту землянку  сооружал…»
«Пойдем», - сказал, вставая Нагасакин.
Они зашли в магазин, где купили водки и неприхотливую закуску, а затем отправились в квартиру Нагасакина. Здесь Виктор разлил водку по стаканам, предложил выпить за всех безымянных героев прошлого и настоящего и включил свою любимую песню.
«Они бегут от всей пошлости нашей жизни, - комментировал Нагасакин песню своему новому другу, - от всего уродского и лживого, они бегут к горизонту своих идеалов. За ними гонятся, но их не догонят. Никогда, понимаешь, не догонят!»
Нагасакин и Заслонки пили всю ночь, и всю ночь слушали любимую песню Нагасакина.
А наутро друзья шли по улице к супермаркету и пели песню,  в которой не было ни слова лжи.
«А здорово, - в перерывах, захлебываясь от восторга, восклицал Заслонкин, – «только не с ними!». Коротко и ясно. Правда? Это тебе не «светилась, падая, ракета»!» - и он снова пел, ни на кого не обращая внимания.

                ВНУТРЕННЯЯ УГРОЗА
В сознательном детстве Витя Нагасакин по телевидению, радио, из газет и из уст своих школьных учителей узнал, что он живет в самой чудесной и справедливой стране на земле. Уже тогда Витя воспринимал это как небольшое преувеличение. Позднее он называл подобные определения метафорами, гиперболами, эвфемизмами и даже антонимизмами. Возмужание привнесло спокойный прагматизм и трезвую оценку окружающего даже в состоянии опьянения.
«Я живу там, где живу», - говорил сам себе Нагасакин.
«Где родился, там и живу», - успокаивал он сам себя.
«Родину не выбирают», - цедил он сквозь зубы, когда было совсем невмоготу.
Но вообще-то, Нагасакин старался пореже забираться в подобные абстрактные дебри, предпочитая милую его сердцу конкретику – флакон, бутылка, стакан…
Он мог бы прожить всю жизнь, не зная беды и не предполагая, откуда она придет.
Беда пришла со стороны города-героя Волгограда, непосредственно касаясь как малой Родины Нагасакина, так и Родины духовной, а проще говоря, Японии.
А в Волгограде этом, оказывается, появился горделивый человек, возомнивший себя князем японским, возродившимся в русском пареньке со странной для жителя России фамилией Якудзов…
Наихара Якудзов в десять лет начал заниматься в подпольной секции каратэ и в четырнадцать превзошел учителя, что и доказал в жестком спарринге, сломав тому ключицу, отбив почки и печень.
Когда Якудзову исполнилось двадцать, ему, откосившему от армии, не мог противостоять ни один волгоградский кирпич. Однажды Наихара забрался на территорию известного на весь мир «дома Павлова», отколупал от стены обожженный пламенем войны кирпич и  сокрушил его своим поистине стальным кулаком. Тогда же Якудзов начал изучать ниндзюцу… В двадцать два года он мог проникнуть незамеченным в любое помещение. Именно на его совести было несколько ограблений волгоградских сберкасс, так и оставшихся нераскрытыми…
Став мастером, Наихара взялся за вербовку и тренировку новых ниндзя. Специальная психофизическая подготовка превращала простых волгоградских ребят в смертоносное и послушное злой воле Якудзова оружие.
Весь Волгоград и Волгоградская область постепенно подчинились преступной воле Якудзова. Губернатор, мэры крупных городов, все силовики, все криминальные авторитеты стали послушными марионетками Наихары, потому что любое неподчинение влекло за собой жестокую и  таинственную смерть. В результате в Волгограде воцарился исключительный порядок, чистота и законность. Но какой ценой!
Но этого было мало. Якудзов решил присоединить Волгоградскую область к Японии, чтобы стать настоящим сёганом!
Эта сумасшедшая идея нашла горячий отклик в самых реакционных кругах страны восходящего солнца. Якудзов получил даже личное благодарственное письмо императора Акихито. Чего говорить, Волгоградская  область была лакомым кусочком. Японские воротилы бизнеса уже начали проектировать крупный домостроительный комбинат на территории святого для каждого россиянина Мамаева кургана!
Но и аппетиты Якудзова не знали пределов. Он и родную область Нагасакина решил сделать японской префектурой! Он еще не знал, что на его пути встанет Виктор Нагасакин, который сорвет безумные планы доморощенного сёгуна!
К этому времени они имели исчерпывающую информацию друг о друге.
Они знали, что каждый из них предпочитает стиль пьяницы всем другим известным им стилям. Знали они и о железной воле и железных кулаках друг друга…
Вот поэтому Якудзов решил выяснить окончательные отношения в выбранной им для завоевания области не с губернатором с пронзительный взглядом из-под очков, которым тот пленил даже руководство страны, несмотря на полный развал, царящий в области. Якодзов не стал встречаться ни с главным ментом области, ни с главным фээсбэшником, ни с прочей чиновничьей шушерой. Он решил встретиться один на один с Нагасакиным.
Эта встреча решала судьбу миллиона земляков Нагасакина. Их жизнь стала бы на первый взгляд лучше: они получали бы достойную зарплату на японских предприятиях, которым не страшны банкротство и спад производства; они не страшились бы дефолтов и прочих грабежей; им не угрожали бы экологические катастрофы и другие кошмары. Но люди потеряли бы Родину – то бесценное, что дается человеку раз и навсегда, неразрывной нитью связывающее его сегодняшнего с далеким предком, жившим тысячи лет назад.
Якудзов готовился тщательно. Что он только не взял с собой! Это был и хидакэ – огненный бамбук, и хигамэ – огненный кувшин, и нэмуриби – усыпляющий огонь. За спиной Якудзова уютно примостился меч ниндзя-то, в потаенных местах ждали своей кровавой очереди синоби кусари-гама и богатейший набор самых разнообразных сюрикенов и цубутэ.
Нагасакин перед встречей, недолго раздумывая, сунул в матерчатую хозяйственную сумку обычный кирпич.
Встреча состоялась в ранний час в самом начале проспекта Гужвина, когда там не было ни проносящихся неизвестно куда автомобилей, ни тупо бредущих прохожих, а лишь память о великом человеке, оставившем неизгладимый след после себя в экономике и хозяйстве области.
Якудзов был силен. Нагасакин тоже.
Якудзов покачивался, и легкий утренний восточный ветерок уносил на запад ненавязчивый запах сакэ. Нагасакин стоял непоколебимо, а пахло от него стандартной аптечной настойкой боярышника.
Никто из двоих не произнес пока ни слова, да в этом и не было необходимости.
Якудзов сначала решил атаковать мечом, но понял, что атака будет отбита кирпичом, а потом тем же кирпичом в сумке Нагасакин отоварит его по голове.
«Сотрясением не отделаюсь», - эта мысль сразу охладила и заставила отказаться от атаки не только мечом, но и сюрекенами и прочими причиндалами из арсенала ниндзя.
Отступать было нельзя. Это понимали оба. Но пока выигрывал Нагасакин, оставаясь непоколебимым и спокойным.
«Почему?!» - закричал Якудзов, смирившись с поражением.
«Потому, - спокойно ответил Виктор, - что я родился Нагасакиным, а ты - Наилем Ягуповым и только позже стал Наихарой Якудзовым»…
Чуть позже Нагасакин и Саша Ветродуев сидели за небогато накрытым столом, на котором, впрочем, было все необходимое для неспешной мужской беседы.
«Жили бы под японцами припеваючи, - рассуждал Саша, закусывая огурцами, - но не наше это было бы…»



                БОРЬБА ЗА МИР
Витя Нагасакин проявлял любознательность с детства. Едва став первоклассником, он поинтересовался у классной руководительницы Алевтины Евгеньевны Жигульской:
«А тысяча миллионов как называются?»
«Миллиард», - отвечала полная женщина с ярко накрашенным ртом. В школе ей всегда больше всего хотелось как можно быстрее оказаться у себя дома.
«А тысяча миллиардов?» - не мог успокоиться маленький Витя.
«Триллион!» - резко выпалила учительница, подозревая, что вопросам не будет конца.
«А тысяча триллионов?»
«Тебе дали домашнее задание? – заорала Алевтина Евгеньевна, которая не знала ответа на вопрос. Ей в ее работе не надо было знать ни о квадриллионе, ни о квинтиллионе, ни о последующих громадных числах. – Вот иди домой и делай его!»
В последующие четыре года Алевтина Евгеньевна щедро выплескивала свою ненависть на Витю Нагасакина…
«…учительница первая моя…» - напевал Нагасакин, вспоминая свои «чудесные» школьные годы и одновременно заваривая густой черный чай с шиповником и сухофруктами. Конечно, он бы предпочел выпить чего-нибудь покрепче, но выбирать не приходилось – Нагасакин пребывал на финансовой мели…
Он успел сделать несколько глотков горячего, крепкого и ароматного напитка, когда из санузла  донеслись звуки, большего всего напоминающие жалостные всхлипы.
Нагсакин не стал гадать о происхождении этих звуков, а подошел и решительно распахнул дверь родного туалета. Перед ним на унитазе сидела девушка и плакала.
«Что вы здесь делаете?» - спросил Виктор.
«Где я? - в свою очередь поинтересовалась девица, пояснив. – Я думала, что окажусь в овальном кабинете, чтобы выложить все начистоту, а оказалась в месте, которое трудно описать…»
«А чего тут описывать? – удивился хозяин квартиры. – Отхожее место – как отхожее место…»
Девушка между тем перестала плакать и с интересом рассматривала Нагасакина.
«Вы – не американец. – констатировала она. – Вы российский русич…»
«Виктор Нагасакин», - вежливо представился хозяин, до которого наконец дошло, что в его холостой квартире присутствует совсем не страшная девушка без видимых дефектов.
«Зовите меня, как хотите, - предложила девица, - мне все равно. В США, где я провела пятьдесят один год, меня там звали Мэри Поппинс…»
«Пятьдесят лет среди секса и насилия! - поразился Нагасакин. – Но вы здорово сохранились!»
«Это я с виду девушка, - объяснила гостья, - а внутри натуральный крокодил».
«А ничего такого не скажешь…», - не  соглашался Виктор. Он делал вид, что верит в каждое слово трепа незнакомки, но в то же время пытался ответить на вопрос: как она попала к нему в туалет?
«Вы мне не верите?  - незнакомка встала со стульчака, использованного ей исключительно для сидения. – А я хотела рассказать вам о моих земных мытарствах…»
«Сделайте милость, - вспыхнул Нагасакин, - расскажите…Я с нетерпением жду….»
«Во-первых, - начала свой рассказ Мэри, - я никакая не Поппинс, а астронавт из соседней с вами галактики…»
…4 октября 1957 года она несла дежурство в нашей солнечной системе и волею случая оказалась на околоземной орбите, где ее космический катер-тарелка чуть не столкнулся с первым искусственным спутником земли. Все разумные существа, населяющие планеты Межгалактического союза, считали жителей планеты Земля деклассированными отморозками, порождающими моральных уродов типа Ивана Грозного, Петра Первого, Гитлера и Сталина. Поэтому искусственный спутник Мэри восприняла, как космическую мину, резко изменила траекторию полета, вошла по касательной в земную атмосферу, врезалась в песок штата Техас и очнулась уже в лаборатории, подведомственной Пентагону.
Проблем в общении не было – Мэри быстро и в совершенстве освоила все языки обитателей земли. Возникли проблемы этические – Мэри не желала оказывать помощь в совершенствовании вооружения армии США. Дело в том, что все члены Межгалактического союза против применения силы…
Психологи Пентагона с трудом убедили Мэри в том, что СССР – это империя зла, стремящаяся распространить это зло на весь мир. Главным аргументом было то, что никаких демократических выборов в этом оплоте зла не бывает. Просто один диктатор сменяет другого…
Короче, с помощью Мэри американцы вышли в космос, потоптались на Луне. Оказала она влияние и на развитие компьютерной техники, на автомобилестроении, только благодаря ей появились электрические пулеметы и «стелзы».
Мэри держали за дурочку. Не знала она ни об авантюрах американской военщины в Корее и Вьетнаме, ни о поддержке кондрос, ни о противодействии всем прогрессивным силам планеты, стремящимся к полному разоружению.
Глаза ей открыл офицер ГРУ, ухитрившийся просочиться  в пентагоновскую верхушку. Только благодаря этому мужественному человеку Мэри поняла, что она женщина, а оплотом мира во всем мире является СССР…
Продолжая делать вид, что она помогает американской военщине, Мэри стала все силы отдавать ВПК СССР. Благодаря этому сотрудничеству в Советской Армии появились плазменные пушки, установки «Град» и психотропные глушаки, способные накрывать города с миллионным населением…
Мэри хотелось жить в стране Советов с любимым человеком, но майор Владимир Ратников должен был выполнить свой долг перед Родиной до конца.
Конец наступил внезапно. майор Владимир Ратников попался на попытке похищения предсмертного письма Саддама Хусейна Владимиру Жириновскому, в котором бывший иракский диктатор желал своему другу поскорей стать Президентом России… Ратников попал в страшную американскую тюрьму с четырехразовым питанием, тренажерными залами и индивидуальными санузлами…
Все попытки Мэри спасти друга ненасильственным путем провалились. А тут еще началась агрессия проамериканской грузинской военщины против независимой Южной Осетии, входящей в состав Грузии…Вот тогда Мэри и решила телепортироваться в овальным кабинет Белого дома и лично обратиться к президенту Соединенных Штатов, чтобы он прекратил все эти безобразия, но по ошибке попала в нагасакинский туалет…
«Что мне теперь делать?» - спрашивала Мэри, не прекращая рыдать.
Нагасакин мучительно искал ответа на этот непростой вопрос. Можно было бы пробраться на территорию США и взять штурмом застенки, где томился в неволе майор Ратников, и освободить этого мужественного человека. Но кому теперь нужен разведчик, попавший в файлы всех разведок мира, не исключая даже киргизскую и таджикскую? Можно было бы тайно пробраться в американскую тюрьму и поместить в камеру Ратникова Мэри, чтобы она скрасила одиночество этого мужественного человека… Но неожиданно Нагасакин понял, что ему было бы жаль расставаться с инопланетянкой.
Виктор уже понял, что отличительной чертой Мэри было всеобъемлющее желание помогать людям в беде. Скрепя сердце, он решил воспользоваться этим.
«А у нас в доме крыша протекает, - тихо, как бы стесняясь своего горя, поделился он, - вода до пятого этажа почти не доходит, электричество отключают каждый день и вообще вечерами мне так одиноко…»
«Это не беда, - сразу оживилась Мэри, прекратив рыдать, - на крыше устанавливаем солнечную батарею в герметичном исполнении. Полученной энергии с избытком хватит на обычные нужды жильцов, а также на круглосуточную работу насосов, закачивающих воду с хорошим напором. И еще: если вечерами я буду с тобой, то одиночества уже не будет…»
Им не было тесно на старом диване, который Мэри немного модернизировала, так что он не скрипел даже при самых резких движениях.
«А сколько тебе лет?» - спросил Нагасакин, когда наступил покой, а за окном  чуть-чуть посветлело, обещая наступления нового солнечного дня.
«Когда я впервые облетала с дозором землю, только-только началось строительство пирамид», - позевывая, ответила Мэри.

                ВСЕЛЕННАЯ
Витя Нагасакин еще в детстве любил афоризмы, считая их сгустками человеческой мысли, но никогда прилюдно не цитировал ни одного. Исключение он сделал, когда немного подрос, для так называемого Закона Хелдейна, гласящего:
«Вселенная не только необычнее, чем мы воображаем, она необычнее, чем мы можем вообразить».
Днем и ночью маленький Витя чувствовал вокруг себя необозримые просторы вселенной. Земное обыденное казалось смешным и незначительным перед миллиардами миллиардов парсеков космической дали, также ничего не значащими перед бесконечностью…
Стоило ли упираться и стараться чего-нибудь достичь – ведь любое земное дело ничто по сравнению со вселенскими масштабами. Поэтому Витя  нехотя учился и наплевательски относился сначала к своему участию в пионерском движении, а затем и к членству в комсомоле. В сознании юного Нагасакина созрела даже теория иллюзорности. По этой теории кто-то сделал так, что все вокруг иллюзорно до прикосновения. Дерево реально, когда ты прикасаешься к нему, но сразу же становится иллюзорным, когда ты отходишь, застегивая брюки. Иллюзорны также все звезды и планеты, совершающие свои взаимные вращения в призрачной бесконечности.
«Выпью я или не выпью, - говорил  уже взрослый Нагасакин сам себе и своим друзьям, - разве это изменит хоть что-нибудь в бескрайней вселенной?»
Ответом на вопрос могло быть только «нет», и поэтому оставалось пить и, закрывая глаза, мысленно удаляться в таинственные дали…
Благодаря этому жизнь Нагасакина в общих чертах проходила спокойно и размеренно, обходясь без кипучей деятельности, приводящей к нервным срывам и последующим жестоким запоям. Но неожиданно Нагасакин ощутил сигналы тревоги со всех концов родного города.
Возмущались армяне, проживающие волею судеб на улицах Бакинской и Азербайджанской.
Азербайджанцам определенно не нравилось жить на Ереванской улице, а те, кто не жил на этой замечательной улице, выражали активное неудовольствие самим ее существованием.
Все евреи негодовали на отсутствие на карте города Израильской, Тель-Авивской или хотя бы Биробиджанской улицы или площади.
Российские патриоты  осыпали проклятиями улицы Эстонские, Латвийские, Литовские, Рижские, Таллиннские, Вильнюсские и взывали к патриотическим чувствам жильцов этих улиц:
«Они нас ни во что не ставят, а мы на их улицах живем!»
Старикам и старушкам тошно было проживать на улицах Пионерских, Комсомольских, в переулках Юных ленинцев, им больше импонировали проспекты Богатых пенсионеров, улицы Высоких пенсий, переулки Щедрых льгот и пособий.
Представителей сексуальных меньшинств активно обижало отсутствие Голубых улиц и площадей.
Крутым пацанам, с честью прошедшим тюрьмы и зоны, западло было жить на улицах типа Бирюзовой. Они ведь конкретно понимали, что бирюза – это голубой минерал…
Неожиданно камнем преткновения стала скромная Кавказская улица. Армянская, грузинская, азербайджанская, чеченская, ингушская, даргинская, аварская, кумыкская, табасаранская, лакская, осетинская, черкесская, карачаевская и прочие подобные диаспоры объявили эту улицу местом проведения своих общественно-политических мероприятий. Назревал внутригородской «карабах».. 
Город, готовящийся к знаменательному юбилею, кипел и бурлил. Предстоящие торжества могли вылиться в лучшем случае в массовый мордобой, в худшем – в массовую поножовщину, а еще ужаснее – в межнациональные конфликты!
Последней каплей стали наглые наскоки саакашвилиевской Грузии на независимую ни от кого Осетию.
На тихой до этого Тбилисской улице прошли митинги и пикеты. Были сшиты и незамедлительно сожжены флаги Грузии, группа граждан публично надругалась над чучелом фашиста Саакашвили, в кровь избит прохожий грузин, оказавшийся к несчастью осетином из Цхинвали. В постановлениях всех митингов требовалось переименовать улицу Тбилисскую в улицу Фашистскую или Антифашистскую…
«Витек, помоги!» - взывали к Нагасакину со всех сторон люди труда и доброй воли.
«А вы к чинурикам идите за помощью», - говорил Виктор скорей из обычного озорства, чем из желания отлынить от решения общегородской задачи.
«Да им наплевать на нас! - почти плакали горожане, доведенные до отчаяния «неправильными» улицами. – Они в своих коттеджах горя не знают! У них жизнь – сплошной праздник!»
«Ну и вы праздники себе устаивайте каждый день», - не колеблясь, предлагал Нагасакин, доставая из карманов мятые купюры.
Начинался маленькое торжество, в отличии от официального действительно веселящее истомленные души затюканных работяг. Но это не было пустым времяпровождением.  Вместо тостов звучали деловые предложения.
«Назвать улицы именами цветов!» - предлагал Миша - хмурый грузчик с Кировского рынка.
«В нашем городе, - отвечал Нагасакин, поднимая свой стакан, - 2088 улиц, бульваров, проспектов, площадей, переулков и проездов. Средний россиянин не знает больше двух десятков цветов… За цветы нашей Родины!»
По этой же причине отклонялись предложения называть улицы именами минералов, животных и анатомическими терминами.
Никому не понравилось и предложение пронумеровать все улицы идущие с запада на восток – четными числами, а с севера на юг – нечетными.
«А где краски!? – раскричались все. – А где поэзия?!»…
Кончилось это как всегда тем, что Нагасакин очнулся на своем продавленном диване, заботливо доставленный домой более трезвыми друзьями. За окном уже погасли уличные фонари, но рассвет только набирался храбрости где-то далеко за горизонтом. Виктор встал и, немного покачиваясь от нахлынувших мыслей, вышел на балкон, чтобы полной грудью вдохнуть терпкий ночной воздух родного города.
Улицы, сжатые крупнопанельными пятиэтажками, мрачно демонстрировали асфальт проезжей части, тротуары и объеденные насекомыми-паразитами деревья. Больше похвастаться было нечем. В тоскливом настроении Нагасакин поднял немного тяжелую после вчерашнего голову. Она сразу стала на несколько килограммов легче!
Перед его глазами во всю ширь красовалась вселенная со своими звездами и планетами, знакомые каждому россиянину, прошедшему обязательный школьный курс «Астрономии».
На утро решение было доведено до заинтересованных лиц и единогласно принято.
Четырем районам города решено было присвоить имена четырех сторон света.
Центральная площадь должна была стать Солнечной в честь нашей родной системы. То же имя должна носить и центральная улица в честь нашей родной звезды, дарящей бесплатные свет и тепло с утра до вечера. Все прочие улицы и площади должны были называться именами звезд, планет, систем, галактик, созвездий…
«Оставим прежним только наименование проспекта, названного в честь покойного губернатора, - доложили Нагасакину в комитете по переименованию. – Это будет переходящий проспект. Со сменой губернаторской власти проспекту будет присваиваться имя бывшего губернатора, чтобы его кипучую деятельность на посту не так быстро забывали…»

                ИСТЕБЛИШМЕНТ
Маленький Витя Нагасакин никогда не шустрил. Правила детских игр для него были святы и незыблемы. Таким он остался и повзрослев. Вероятно, поэтому он пользовался всеобщим уважением среди знакомых и соседей и совершенно не преуспел в советском, а потом и российском социуме.
Нагасакин размышлял обо всем этом, удобно устроившись в народном ресторане – закусочной «Надежда». Несмотря на всеобщий разгром, царящий в городе перед юбилеем, здесь сохранялся покой и уют. Посетители, сидящие, как Нагасакин, по одному, молчали, с разной скоростью поглощая напитки, компании тихо делились впечатлениями о пьяных первоклассниках, отмечающих День знаний, и тоже не собирались высыхать. Отличались только трое, сидящие за спиной Нагасакина. Мужчины средних лет в дорогих, но скучных чиновничьих костюмах сначала яростно шептались, потом перешли на более высокие тона.
«Почему мне достался монгольский паспорт?!» - гневно вопрошал один из троицы.
«Потому что другого не было», - с деланным спокойствием хором отвечали двое.
«А почему вам достались Никарагуа и Боливия?!» - не мог успокоиться обиженный.
«Так получилось, - отвечал ему хор из двух голосов, - в Монголии тоже можно жить. Потом переберешься в Китай. Там есть народность ***й, исповедующая ислам. Ты будешь среди них своим…»
«Не хочу я быть ***йцем!» - неожиданно закричал обманутый в своих ожиданиях. В этот момент Нагасакин ощутил легкий удар по спине. Больше всего это было похоже на завершение броска монгольским паспортом. Впечатление не обмануло: обернувшись, Нагасакин увидел на полу бланк паспорта страны-родины Чингисхана..
«Ваш?» - спросил Нагасакин, поднимая документ.
«Да, да», - закивали головами двое, а третий даже встал, принося молчаливое извинение.
«Не надо раскидываться иностранными паспортами, - посоветовал Нагасакин, кладя на стол незнакомцев документ, удостоверяющий монгольскую личность, и, не удержавшись, поинтересовался, - собираетесь  расстаться с Родиной?»
Несколько мгновений вся триада молчала, но внутреннее напряжение прорвало защитный слой осторожности.
«Надоело! – наперебой заговорили все трое. – Надоел этот сизифов труд! Все бесполезно! Надо просто сваливать, пока еще можно свалить!»
«Коррупция?» – понимающе закивал  Нагасакин.
«Да при чем тут коррупция? – взвилась странная троечка. – Мы, к примеру, типичные коррупционеры – у нас коттеджи, иномарки, счета в далеких банках, но мы кроме всего прочего делаем дело. Хуже, когда деньги исчезают, - и никаких дел! Мы так не можем!»
«Все дело в губернаторе», - ни с того, ни с сего ляпнул Нагасакин.
«Да при чем тут губернатор! - закричали коррупционеры. – Он единственный разумный и порядочный человек, но он ничего не может сделать. Вокруг него бывшие комсомольские друзья и подружки, их родители, дети, любовники и любовницы. Все они крутят им как хотят! Это узел, который не развязать и не разрубить… Вот поэтому мы и решили свалить, пока не поздно, а то вон уже город наш предъюбилейный ответственные московские гости поселком городского типа называют, – и это после многомиллиардных вложений!»
«И вы его бросаете на произвол судьбы?» - Нагасакину поневоле стало жаль несчастного губернатора.
«Мы ему сто раз советовали разогнать всю эту братию, - оправдывались коррупционщики, - но он ни в какую…Иногда разозлится на непутевых, поснимает с должностей, но потом назначает их на другие должности, где эти уроды опять берутся за свое – воруют все, что можно украсть, не задумываясь о последствиях…»
«Ему надо помочь! - вскочил со своего места Нагасакин, стремительно допив свою водку и забросив в рот остатки закуски. – Проводите меня к нему! Это, я думаю, и ваш последний шанс!»
Когда Нагасакин и его сопровождающие, которых звали Саша, Женя и Зиннур, вошли в заветный кабинет, перед их взорами предстал губернатор, стоящий на столе и прилаживающий веревку к нависающей над столом люстре. При этом он довольно громко приговаривал:
«Родился в рабочем поселке, в рабочем поселке и умру!»
«Нет!» - закричали четверо прибывших  и в едином порыве стащили губернатора со стола. Оказавшись на мягком ковре, устилающем пол кабинета, пятеро мужчин с трепетом смотрели на веревочную петлю, качающуюся на богатой люстре.
«Чем вешаться, - назидательно произнес Нагасакин, который был немного старше губернатора, - лучше бы делом занялись!»
«Не дают мне делом заниматься! – захлебываясь слезами, оправдывался губернатор. – Придут в кабинет, и давай хором петь: «Не расстанусь с комсомолом – буду вечно молодым!» А потом ставят на стол ящик абсента – и давай квасить… Вот и все дела…А еще тую привезли откуда-то…В городе тополя нужны, а они туей все завалили…Какая-то сволочь на этом руки погрела…А про юбилей и вспоминать не хочется…Лучше бы его и не было, проклятого…»
«Возьми себя в руки, - строго прервал нытика Нагасакин, - словами тут не поможешь. – он на минуту задумался. – Немедленная смена руководства нереальна. Нет людей…»
«Хотите, - вас министром поставлю!? – загорелся губернатор. -  А то и председателем правительства области?»
«У меня образование – ГПТУ», - как отрезал Виктор.
«Так я вообще педагогический закончил – признался глава губернии, - и ничего – тяну».
«Нет, - Нагасакин был непреклонен, - начальниками должны начальники работать. Но начальника надо на коротком поводке держать. Первое дело -снизить им всем зарплаты до прожиточного минимума…»
«Так мы им и повысили ее, чтобы они взятки не брали», - буквально взвыл губернатор.
«А они еще больше стали брать, - ухмыльнулся Нагасакин. - Стало быть, следует делать обратное»
Губернатор достал откуда-то блокнотик и принялся записывать. Тройка коррупционеров взяла пример с руководства: быстро застрочили золотыми карандашиками в блокноты в кожаных переплетах.
«Потом, - без всякой важности продолжал Нагасакин, - все поступления федеральных средств должны быть под твоим личным контролем. Всех нынешних советников гони сраной метлой, а набери советников-бухгалтеров – они тебе стоящее насоветуют…»
«А ведь верно, - задумчиво закатил глаза губернатор, - ну что мне может насоветовать бывший завотделом обкома КПСС?... А бухгалтеры – это реально!»
«Следующее, - Нагасакин был нетрезв, но деловит, - ко всем начальникам должен быть свободный доступ населения безо всяких ограничений. Если идут с дрыном – пусть идут. Если бьют, пусть бьют – сто пудов за дело. Надо только следить, чтобы не до смерти били – до этого доводить, конечно, не след…»
«Замечательно, - восторженно приговаривал губернатор, фиксируя указания Нагасакина в блокнот. – Пусть помнят, что они всего лишь слуги народа!»
«Вот-вот! – оживился Нагасакин. – На груди у каждого чиновника должен висеть бейджик «Слуга народа» с фотографией и должностью. И бейджики эти пусть за свой счет изготавливают. Да и вообще все должно быть за счет чиновника: и проезд, и канцелярские товары для работы…»
Губернатор, Нагасакин и трое деловых коррупционеров по-настоящему увлеклись предстоящей реформацией. По указанию губернатора дежурившие внизу менты сбегали за водкой, пивом и закуской – так что ночь пролетела незаметно. Заснули только под утро…
«Не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым»!» - это пение разбудило спящих на ковре губернатора и его новых друзей.
На входе стояла группа уже немолодых, потрепанных постоянными злоупотреблениями мужчин и женщин, сжимающих в руках дорогущие импортные спиртные напитки. В глазах вечных комсомольцев читалось удивление и предвкушение предстоящей вакханалии.
«А ну, пошли отсюда, гниды!» - рявкнул губернатор, поднимаясь с пола и усаживаясь на свое рабочее кресло. Поднялись и Нагасакин с коррупционерами.
«А вы останьтесь, - помягче заявил им глава региона, - кое-что у нас еще не стыкуется».
«Может нам поправиться немного?», - корректно предложил коррупционер Зиннур.
«Нет! – как отрезал губернатор. – Теперь в первую очередь - дело!»


                КИНО
Маленький Витя Нагасакин очень любил кино не только потому, что Владимир Ильич Ленин назвал его важнейшим искусством, но и просто так - из развлечения. Но потом, повзрослев, Виктор, впервые просмотрев крутое порно, понял всю глубину этого искусства.
Раздумывая о кино вообще и о том, можно ли создать добротную иллюзию в этом иллюзорном мире, Нагасакин сидел в народном ресторане «Надежда». Он не торопясь пил небольшими порциями теплую водку, запивая ее холодным пивом, попутно любуясь плавающими в нем кубиками льда.
«Надежда» импонировала Нагасакину тем, что здесь никто не курил, и тишину нарушал только ненавязчивый фон из деликатных голосов посетителей и обслуживающего персонала. Поэтому Нагасакин очень удивился, услышав громкий голос, ударивший по слуху с соседнего столика:
«Да ты понимаешь, что де Сика передо мной полное говно? Что же он – такой хороший и великий для фашистов киношки снимал? А?»
Обернувшись, чтобы позвать официантку, Нагасакин увидел двоих сравнительно молодых людей, в глазах которых сиял свет нереализованного творчества. Неожиданно Нагасакину захотелось с ними пообщаться.
«Извините, - слегка поклонился он, - я невольно услышал часть вашей беседы… Я – большой поклонник творчества Витторио де Сики… «Подсолнухи», «Похитители велосипедов»…
«Сика – это лажа и вчерашний день, - резко оборвал Нагасакина полноватый человек с ранней лысинкой. – Сергей Завьялов - режиссер, - без паузы представился он, - а это - Антон Мухин – мой сподвижник, - кивнул он на своего товарища, - подсаживайтесь, а то Антон глуховат – приходится постоянно кричать».
Нагасакин представился и пересел к своим новым друзьям.
«Я горы свернуть могу! - исступленно твердил Завьялов, - но нет сценария, нет артистов, нет оборудования. Ничего нет! У Сики все было – поэтому он и стал Сикой!»
Но при всей своей патетике Сергей пил хорошо, поднимал достойные тосты и платил за выпивку и закуску сам.
«Все есть и у тебя, - спокойно заявил Нагасакин, - надо только немного напрячься. «Убить за Аляску». Как тебе название фильма?»
«И про что?» - напрягся Завьялов.
«О так называемых народовольцах. Якобы они боролись с царизмом. Охотились за Александром II.
А ради чего?»
«Ну?» - даже немного привстал со своего стула Завьялов.
«Они мстили за проданную Аляску».
«Это пурга», - сразу разочаровался режиссер.
«История началась еще в 1866 году, - невозмутимо продолжал Нагасакин. – Шли российско-американские переговоры. Американцы делали российских министров как детей. Чтобы сорвать эти переговоры, Дмитрий Каракозов 4 апреля 1866 года пытается убить российского императора. Но стрелял Дима плохо, и в 1867 году Аляска стала американской. Героические усилия русских патриотов утвердить Россию на американском континенте пошли прахом. Рыба, пушнина, золото и бестолковые чукчи Аляски досталась американцам, а не русскому народу. За утрату огромного и богатого полуострова надо было убивать. За это и взялись народовольцы. Об истинных причинах их террора умалчивали и царские сатрапы, и большевистские пропагандисты. «Красным» выгоднее было представить народовольцев как своих предтеч, а не  как пламенных патриотов России. Почти десять лет охоты на императора увенчались успехом – 1 марта 1881 года карету царя взрывают из гранатомета, сконструированного гениальным Кибальчичем…»
На минуту за столиком воцарилось молчание.
«Неординарно, - выговорил Завьялов и поднял тост, - за Кибальчича!»
«А как же оборудование и артисты?» - с нетерпением уставился на Нагасакина режиссер, выпив и закусив.
«Неужели ты не найдешь трех видеокамер и одного компьютера для монтажа? – вскинул брови Нагасакин. – А артисты вокруг тебя. Если ты – режиссер, то можешь заставить играть даже манекен, сопливого ребенка, собаку, кошку, не говоря уже о сравнительно дееспособных мужиках и бабах…»
«Вот так, значит?» - скорее себя, а не собеседника спросил Завьялов. Неожиданно он понял, что одними разговорами теперь не отделаться.
«Но у нас нет организации…», - искал режиссер лазейки к отступлению.
Он сам понимал, что коренным образом не прав. В городе кипела кинодеятельность и достаточно организованная.. В наличии были целых два кинематографических фонда: Братьев Васильевых и Ролана Быкова! Да что там! Во всю работало Министерство культуры и кинематографии! Каждый год проходил замечательный киноконкурс «Ухмыльнись, Россия!» Этим дело не ограничивалось: все московские кинодеятели кормились на маленькой родине Нагасакина черной икрой. На этой почве даже «Гиперболоид инженера Гарина» по новой начали снимать, но не закончили – главный режиссер с этой самой икрой попался – несколько рефов были остановлены и арестованы, не доехав до Москвы!
«А мы организуем областной союз кинематографистов! – не растерялся Нагасакин. – Соберем команду талантливых и неординарных, и вперед!»
 Работы закипела уже на следующий день. Был создан областной союз кинодеятелей имени де Сики, во всех газетах помещены объявления с убедительным предложением оказать спонсорскую помощь возрождению областного кинематографа. Началось приобретение оборудования: у магазинных и базарных тырщиков скупались видеокамеры, им же был заказан мощный компьтер. Начались кинопробы, на которые не дуром пёрли в основном друзья Нагасакина.
«Типичный Желябов, - представлял Виктор очередного своего протеже, - и зовут, кстати, тоже Андреем, а фамилия у него Адмиралов…»
Софью Перовскую взялась играть Кларисса Дорох.
«Чырезвычайно интересно! – говорила она. – У меня будет наган. Чык-чык и всех перестреляю!»
Александра II играл Саша Ветродуев. Он каждое утро должен был выходить погулять на Красную Набережную в солдатской шинели без погон и ремня, где за ним и охотились народовольцы. Народные мстители метали в ненавистного царя холостые гранаты. В фильме после каждого броска на экране возникал зловещий ядерный гриб. За террористами, естественно охотились жандармы, которых по фильму играли участковые милиционеры – хорошие знакомые Нагасакина. Режиссер Завьялов решил, чтобы менты гонялись за террористами в форме российских стражей порядка.
«Иисус суперзвезда»… Помните? – важно произносил режиссер. – Там еще римские легионеры с автоматами… А у меня менты в конце XIX века… Находка, а?»
Нагасакин играл вдумчивого Кибальчича и одновременно исполнял почетные обязанности главного помрежа.
Как Кибальчич он мастерил бомбы и ракеты, прихлебывая из кружки разбавленный боярышник, а как помреж наливал членам съемочной группы.
Трудности начались в трактире, где обедали Андрей Желябов и Софья Перовская. Они пили водку, закусывая черной икрой, и между тостами признавались друг другу в любви. Полюбили друг друга не только герои фильма, но и сами артисты. «Пусть нас повесят рядом, - просто требовала Кларисса, - а не чэрез одного!»
Это была их последняя встреча. На выходе из трактира влюбленных террористов ждал ментовский «вязон»…
«Не верю! – неожиданно закричал Завьялов. – Не такое выражение бывает у человека, когда он есть бутерброд с настоящей черной икрой!»
«Так это же и есть ненастоящая, - объяснил Нагасакин. – Водка хорошая – казахский «Парламент», а «черная икра» из кильки, в «Магните» купленная… Может, пусть закусят бутербродами с колбасой?»
«Нет! Нет! И нет! – забился в истерике режиссер. – Я вижу эту сцену только с черной икрой! Не с красной, щучьей или фальсифицированной, а с настоящей черной икрой!»
«И обязательно фирменную надо?» - даже немного расстроился Нагасакин.
«Это не обязательно – лишь бы настоящая!»
«Ладно, - кивнул помреж, - только выдавливать ты сам будешь…»
«Чего выдавливать, почему выдавливать?» - забеспокоился Завьялов, но отвечать было некому. Нагасакин уже шагал в сторону автовокзала в видавшем виды китайском пуховике. Он взял билет до поселка Красные баррикады, а уже на другой день стоял, покачиваясь, перед режиссером.
«Вот выдавливайте, - сказал он, снимая с широких плеч потяжелевший пуховик. – С изнанки клапана, открывайте и выдавливайте. Самая настоящая черная икра… И самогон был настоящий… И ребята в Красных Баррикадах настоящие… Им никакие весенние «Путины» не страшны… А я пошел спать!» - неожиданно заявил Нагасакин в конце своей путанной и не совсем понятной тирады…
На следующий день Нагасакина в его холостяцкой квартире навестил Завьялов. Он с благодарностью принес опустошенный пуховик. Его зрачки блестели как две икринки.
«Знатный фильмец получается… Сике такое и не снилось… А все – икра…А еще можешь привезти? – озабоченно спросил он. – А то на премьере фильма фуршет должен быть… А без икры, - какой фуршет?... А твоего Кибальчича за это вешать не будем… Он для царской армии новые образцы вооружения разрабатывать начнет…»
                ОСЕНЬ
Витя Нагасакин любил все времена года, кроме осени. Это время года отличалось особенной грязью. Грязно было всегда, но осенью – особенно. Советские космические корабли бороздили околоземную орбиту, а несчастный школьник Витя с трудом добирался в школу и обратно, буквально утопая в грязи. Дело в том, что на рабочей окраине, где проходило детство Нагасакина,  асфальтированной проезжей частью могла похвастаться только одна улица – Первая Перевозная. Вторая Перевозная, как и все прочие улицы являлась грунтовой.
Великий поэт назвал осеннюю пору очарованием очей. Но поэт сидел у камина, покуривал трубку, а его крепостные корячились в грязи, чтобы доставить поэтичному барину оброк, сдача коего приходилась как раз на осень…
Повзрослев, Виктор Нагасакин сохранил стойкую неприязнь к временному промежутку между осенью и зимой.
Размышляя об этом, Виктор с грустью рассматривал неопровержимые приметы осени за окном своей холостяцкой квартиры:  пожухлую листву деревьев, хмурое небо и еще более хмурых ментов, бегущих по своим сугубо ментовским делам.
В квартиру позвонили. За дверью обнаружился чуть не плачущий Саша Ветродуев.
«От меня Белла ушла, - выложил он новость, - пошли ко мне – посидим, там ребята уже собрались…»
«Как? – удивился Нагасакин, потому что брак Саши и Беллы Зверевой казался  крепче договора о российско-перуанской дружбе. Супруги, а особенно телезвезда Белла, жили свободной жизнью с полным доверием друг к другу. – Как это случилось?»
«Я купил сыну квартиру, - объяснял по дороге Ветродуев, - квартиру оформил на Белочку, чтобы налоговая инспекция лишнего интереса не проявляла, а она взяла и сама вселилась в эту квартиру…»
«Это еще ничего не значит, - бормотал растерянно Нагасакин, в подобных ситуациях никогда не бывавший. Со своими любимыми он никогда не регистрировал уже сложившиеся отношения, а отношения эти никогда особенно не затягивал. – Помиритесь…»
«Как?! - взмахнул руками Ветродуев. – Она и так считает меня слабаком. Если я пойду к ней с поклонами и просьбами о помиловании, она вообще озвереет…»
В квартире Ветродуева сидели за столом с выпивкой и закуской еще два неудачника в семейной жизни – Сережа Кривоносов и Вова Кривозубов.
Сначала настрой был боевым.
«Все бабы – сволочи!» - звучало тостом.
«И без них проживем!» - подзадоривали друг друга друзья.
Потихоньку образовывалось братство женоненавистников.
Потом начались слезливые воспоминания всех обид, нанесенных ненавистными женами.
«Она устраивала истерики, била посуду, - хныкал Ветродуев, - и визжала на весь дом…»
«Она на меня руку поднимала!» - делая круглые глаза, докладывал Кривозубов.
«Она, как что - милицию домой вызывала», - жаловался Кривоносов.
Нагасакину нечего было добавить к этому хору жалобных голосов. Его женщины просто одевались и уходили. Но он должен был внести свою лепту в разговор. Не мог же он сидеть и молча кивать головой как псевдокитайский болванчик. Да и вообще – все это напоминало осень, безвозвратность утерянного счастья. Он выпил и решительно взмахнул рукой.
«Все, что вы говорите, давно сказано. Вся эта история стара, как мир…»
«Как стара? Как стара?» - загалдели трое обиженных и брошенных мужей.
«Как мир, - повторил Нагасакин. – Первым Бог создал мужчину-гермафродита…»
«Чего ты несешь! Что за чушь!» - взорвались негодованием слушатели.
«А вы расстегните рубашки и посмотрите на свои соски. – совершенно спокойно отвечал Нагасакин. – Зачем мужчине, не способному рожать и соответственно вскармливать детей эти приспособления? Так вот, мужчина-гермафродит жил припеваючи – сам себя оплодотворял, рожал детей.  Вы думаете, что в библии зря написано: «Авраам родил Исаака; Исаак родил Иакова…»? Никакой нервотрепки, никаких проблем. Но что-то в этом не устроило Создателя и в ДНК человека были внесены необходимые изменения. Появились женщины, рожденные первыми мужчинами, которым после этого отпала необходимость рожать…»
Трое мужей в это время, расстегнув рубашки, рассматривали свои волосатые груди.
«Ну, и что?» - поднял глаза на Нагасакина Ветродуев.
«С этого времени, - продолжал Нагасакин, - у мужчин началась «веселая» жизнь. Мужчина по всем понятием был сильнее и умнее женщины. Мужчина был творцом. Все прорывы в науке и искусстве совершены мужчинами. Но в тоже время мужчина до последних дней жизни в душе остается ребенком. Он не задумывается и не зацикливается на своем первенстве. Он таков, каков есть – и все. О первенстве, о лидерстве мечтает женщина. Ей хочется изменить свое второстепенное положение. Матриархат – это идея женщины. На заре истории человечества мужчины добровольно согласились на такой порядок. Но ничего хорошего из матриархата не получилось. Вздорные, импульсивные женщины не могли наладить порядок в обществе. Хозяйственная, экономическая, культурная жизнь не развивалась а приходила в упадок.
Мужчинам пришлось взять бразды управления в свои руки, но женщины не могли успокоиться. Они даже ухитрились создать государство женщин – Амазонию. Но это было вздорное и несостоятельное государственное образование… Неоднократно женщины пытались осуществить государственные перевороты, чтобы вернуть себе власть. Так было в Чехии раннего средневековья… Женщины до сих пор пытаются дорваться до власти. Получается это только у единиц…Ну, сами знаете: Беназир Бхутто, Маргарет Тэтчер, Индира Ганди, наша Екатерина. Результаты их кипучей деятельности известны – Фолклендские острова да затюканный Радищев…  И всегда, понимаете всегда они стремятся к первенству в семье, пытаются представить мужа хуже себя по всем параметрам…»
«Они чудовища!» - выдохнули слушатели, перед этим осушив стопки.
«Да, - кивнул головой Нагасакин, - но очень хитрые. Они всю жизнь маскируются под очаровательных, слабых и беззащитных, хотя с годами все раскрывается и чудовища предстают во всей «красе».
«Зачем тогда они нам?!» - закричали несчастные.
«Хорошо вам, женатые, но лучше как я», - процитировал Нагасакин древнего мудреца. Он выпил и, закусив, продолжал. – Мужчина изначально, как я уже говорил, мог обходиться без женщины. Ныне это вылилось в гомосексуализм и мастурбацию. Но мужчина – ребенок и его забавляют опасные игрушки. Риск, постоянное напряжение – это бодрит и поднимает жизненный тонус. Даже Чайковский общался с женщинами и не только при посредстве переписки… Борис Моисеев с ними поет и вообще…»
Нагасакин не помнил, когда потерял нить разговора, как и когда добрался до своей холостяцкой квартиры, но очнулся он именно там – на своем видавшем виды диване. А в обед по телефону позвонил Ветродуев и сообщил, что помирился с Беллой.
«Криносов и Кривозубов тоже помирились, - доложил он немного смущенно, - осенью одиночество просто невыносимо…»

                КОНФОРМИСТ
В детстве Витя Нагасакин не любил спорить, но отличался твердостью собственных убеждений. «Курение – отстой», - сказал однажды маленький Витя, и не закурил, даже став взрослым. Повзрослев и возмужав, он, кстати, так и не стал красить волосы, брить подмышки, делать маникюр и выщипывать брови…
Как всегда, совмещая равномерную ходьбу с глубинными размышлениями, Нагасакин передвигался по улице имени Кирова своего родного города, уже перешагнувшего, наконец, через свой 450-летний юбилей. Следующие пятьдесят лет обещали спокойную жизнь…
«Вы должны идти по левой стороне!» - резкий голос вернул Нагасакина к реальности.
Впереди спиной к Виктору стоял гражданин в пиджачном облачении, преграждая своими неширокими плечами дорогу троим крепким парням с выстриженными висками.
«Мужик! – заявил кто-то из троицы. – Ты сейчас будешь лежать на правой стороне…»
Назревал конфликт с неминуемыми жертвами.
Человеколюбие бросило Нагасакина вперед.
«Парни, - приглушенно сообщил он, - там менты подгребают. Щас будет проверка документов…»
Конфликт немедленно рассосался.
Пиджачному гражданину было за шестьдесят, но держался он молодцом и сразу сообразил, что к чему.
«Спасибо вам, - поблагодарил он Нагасакина, - но я и сам бы разобрался… Они бы поняли, что не правы…»
Что-то в облике гражданина заинтересовало Нагасакина.
На противоположной улице манила вывеской и открытыми дверями закусочная «Надежда». Там разговаривать было бы комфортней, чем на улице.
«Не составите мне компанию? – спросил Нагасакин, кивнув в сторону питейного заведения. – Угощаю…»
«Забегаловка? – живо поинтересовался незнакомец. – Никогда не бывал… Интересно… А как же борьба с пьянством?»
«Пройденный этап», - успокоил незнакомца Нагасакин и представился.
«Адольф Павлович Свиридов, - отрекомендовался собеседник и к месту подметил - борьбы с пьянством еще никто не отменял, - но, тем не менее, двинулся вместе с Нагасакиным в зовущие недра «Надежды».
«Так вы считаете обязательным правостороннее движение по тротуарам?» - поинтересовался Нагасакин после первого тоста «за знакомство» и первых осушенных стопок.
«Это неписанное правило, аналогичное предписанному законом правостороннему движению по проезжей части улиц», - сухо объяснил Адольф Павлович.
«Немецкий педантизм», - добродушно улыбнулся Нагасакин.
«Я совсем не немец и не еврей, - совершенно не обиделся Свиридов, - Папа так назвал меня, когда я родился в ноябре 1941 года. Фашисты тогда стояли на подступах к Москве. По этому поводу папу вызвали в органы, где он объяснил, что назвал меня так, чтобы оказавшись на оккупированной территории, втереться в доверие к фашистам и уже потом спокойно бороться с ними в подполье… Отцу явно не поверили и он пятнадцать лет провел в лагерях…Перед тем, как вступить в пионеры, я отказался от него… Формально это никак не фиксировалось, так что, когда он был реабилитирован и занял руководящий пост в Совнархозе, мне с его помощью удалось поступить и закончить Плехановский институт. Потом он вылетел из Совнархоза и попал в лагерь за волюнтаризм, бесхозяйственность, а главное – крупную растрату. Я опять отказался от него… Во всем должен быть порядок…»
«А если бы в Федерастии изменились правила дорожного движения и установилось левостороннее движение?» - поинтересовался Нагасакин, разливая по следующей.
«Тогда бы и по тротуарам также стали ходить в том же режиме», - Адольф Павлович проявил несгибаемость.
«А как вы относитесь к нынешнему курсу руководства страны?» - добродушное выражение лица Нагасакина не давало повода подозревать в провокационности вопроса.
«Я жизнь готов отдать за выполнение программ реформирования общества, улучшения качества жизни и удвоение и утроение ВВП», - слова просто отскакивали от зубов Адольфа Павловича.
«А как вы относитесь к прошлым президентам?»
«У них были ошибки», - в голосе Свиридова повеяло холодком.
«Но вы не замечали этих ошибок, пока они были президентами?» - мягко наседал Нагасакин, не забывая подливать в обе стопки.
«Тогда их не было. Страна шла верным курсом».
«А если бы в войне победили фашисты?»- сделав испуганные глаза, спросил Нагасакин.
«Все так бы и шло, - не задумываясь, ответил Адольф Павлович. – На страже порядка стояли законы и все бы их выполняли…»
«А праздником было бы 20 апреля, а не 9 мая!?» - ужаснулся Нагасакин.
«Естественно», - отреагировал собеседник, закусывая очередную стопку.
«Но вы же 9 мая сейчас от всей души поздравляете родных, знакомых и сослуживцев с Днем Победы?» - поразился Нагасакин.
«А тогда бы я от всей души поздравлял с Днем Рождения Фюрера, - спокойно объяснил Свиридов. – Пойми, Виктор, ты живешь там, где живешь. Существует данность, не зависящая от тебя. Ты только исполнитель. Изменяется данность – изменяешься ты. Вчера царил коммунизм – ты был коммунистом или передовиком производства. Сегодня царит капитализм – ты капиталист или пролетарий. Завтра будет феодализм – и ты будешь помещиком или крепостным. Возмущаться напрасно и даже глупо…»
«А как же прогресс и развитие общества?» - в отличие от Адольфа Павловича Нагасакин кипел от негодования, хотя и держал себя в руках.
«Постановления и указы об этом пишут руководители государства, и наше дело – исполнять их, - Адольф Павлович подозвал официантку и заказал еще водки и яичницу на двоих, - а здесь неплохо», - похвалил он закусочную.
«Значит, надо приспосабливаться к любой обстановке, любому положению? Стало быть, среди педерастов надо быть педерастом, среди наркоманов – наркоманом, среди убийц – убийцей?! Почему же мы восхищаемся героями Куликовской битвы, партизанами I Отечественной войны 1812 года, борцами за права человека в СССР, Мартином Лютером  Кингом, Венедиктом Ерофеевым? Ведь они могли бы спокойно жить в обстановке физического и морального рабства, прикладывая усилия к улучшению собственного существования!?»
К разговору Нагасакина и Адольфа Павловича давно уже прислушивались все посетители закусочной.
Многие разделяли точку зрения приспособленчества, но большинство проявляли свою поддержку мнения Нагасакина.
«Вчера – коммунисты, сегодня – капиталисты, завтра вообще фашистами станете!» - возмущались они.
«Надо будет, и станем!» - нагло отвечали конъюнктурщики.
Нагасакин и его сторонники от возмущения не могли находиться в одном помещении с такими беспринципными лицами, как Адольф Павлович, и покинули помещение закусочной со своей выпивкой и закуской. Они с трудом разместились на остановке через дорогу. Здесь к их услугам имелась лавочка, сидя на которой можно было наблюдать за дверями «Надежды».
«Морды бы им набить!» - мечтательно произнес кто-то из сторонников Нагасакина.
«Всему свое время…» - ничего конкретного не имея в виду, ответил Виктор.
В это время в закусочную зашла  группа ребят с нулевыми прическами и выстриженными висками.
«В общественном месте недопустимо плеваться и употреблять ненормативную лексику!» - донесся через некоторое время из закусочной педантичный голос Адольфа Павловича.
Еще через несколько минут, судя по звукам, там началась потасовка, которая вскоре переместилась на тротуар перед входом в «Надежду».
Били одного Адольфа Павловича. Ни один из его сторонников не встал на его защиту.
У Нагасакина также не было никакого желания спасать этого скользкого типа.
«Все правильно, - заметил кто-то из нагасакинцев, - на наших улицах царит разгул хулиганства. Это данность, от которой никуда не денешься…»



                ПРАВОЗАЩИТНИКИ
Витя Нагасакин был очень правдивым и справедливым мальчиком. Он никогда не кривил душой, отвечая даже на самые каверзные вопросы.
«Ты веришь в Бога?» - строго спрашивала его учительница по истории и одновременно секретарь парторганизации школы.
«Чего я – дурак, что ли?» - отвечал на вопрос вопросом Витя, мысленно исповедуя: «Конечно, верю».
С такой утонченной правдивостью Нагасакину жилось свободно и легко, тем более, что о карьере он не мечтал и землю по этому поводу копытами не рыл.
Повзрослев, Виктор белой завистью завидовал московским диссидентам, бесстрашно обличавшим советскую империю зла.
Потом от империи осталась одна Федерастия, где совершенно открыто начали действовать тысячи правозащитников, которым сам черт был не брат.
Орудовали правозащитники и правозащитницы и в родном городе Нагасакина. Они дико ненавидели друг друга, что очень мешало борьбе за истинно правовое общество.
Обо всем этом размышлял Нагасакин, направляясь в Ленинский районный суд, чтобы получить деньги за бетонирование дорожек на скромной коттеджной даче одного из судей.
Нагасакин шел и удивлялся абсурдности действительности, окружающей его. Цены и тарифы росли в Федерастии невероятно, но федерастический рубль, как ни странно, от этого только крепчал, как и вся экономика в целом… Нагасакин улыбнулся, подумав, что направляется в Ленинский суд. В таком суде судят, вероятно, только по-ленински, решил он. А в Кировском суде, естественно, судят по-кировски. А в Трусовском – исключительно по-трусовски…
В вестибюле Ленинского суда Нагасакин стал свидетелем того, как одни из самых известных правозащитников города истошно возмущался:
«Может быть, вам еще мое исподнее показать? Может быть, мне надо здесь раздеться догола, чтобы принять участие в судебном процессе, где российская Фемида глумится над моим подзащитным?!»
Смущенные приставы что-то тихо объясняли правозащитнику, но тот никого не слушал.
«Вы попираете права не только тех, кого засосала безжалостная судебная система, но и тех, кто встает на их защиту! Меня вам засосать не удастся!» – последний выкрик был настолько базарен, что приставы молча вытолкали правозащитника из здания суда.
«Он этого как раз и добивался!» - произнес кто-то у Нагасакина за спиной.
«Ганеша! – воскликнул Виктор. – Ты откуда?»
«Из запредельного мира, - приветливо похлопал Виктора по плечу своим хоботом индуистский бог мудрости и удачи, - из запредельного мира…Очень рад, что ты видишь меня, Витя!»
«А с какой целью? – скорее из вежливости, чем из любопытства поинтересовался Нагасакин. – Учиться или учить?»
«Отдохнуть хочется, Витя. От постоянной мудрости устаешь. Глупость для меня, как свежий ветерок, повеявший в знойный полдень…»
«Подожди пять минут, - попросил Нагасакин, - получу деньги и пойдем…»
Разбогатев на десяток тысяч рублей, они двинулись по Савушкиной к центру города, продолжающему неудержимо хорошеть.
Около навечно застывшего танка времен Второй мировой войны безобразно дрались из-за клиента два правозащитника.
«Мент поганый!» - вопил один правозащитник.
«Прокурор позорный!» - не оставался в долгу другой.
Рядом безмятежно наблюдал за дракой потенциальный клиент, кисти рук которого густо покрывали лагерные татуировки. Ему, по-видимому, было абсолютно безразлично, кто станет защищать его попранные права. Здесь же простые граждане любовались борьбой правозащитников.
Тут только до Нагасакина дошло, что на Ганешу, несмотря на его экзотическую внешность, никто не обращает внимания. Он уже хотел спросить о причине подобного отношения к божеству само божество, но дальнейшее развитие событий помешали этому.
Из-за танка появился третий правозащитник и стал не совсем трезво доказывать, что правозащитники, бывшие прежде работниками прокуратуры и прочих правоохранительных органов, скорее станут помогать следственным органам, чем обвиняемому.
«Друг, - торжественно обратился он к жертве правосудия, проворно шарившему по карманам зевак, - только я совершенно бескорыстно смогу защитить твои права. Платить тебе придется лишь за составление исковых заявлений и обращений в различные инстанции - всего по пятьсот рублей за каждое…»
В отличии от людей-зевак, Ганеша не мог спокойно наблюдать за происходящим: он трубил, высоко подняв хобот, громко хлопал своими огромными ушами, ухитряясь при этом еще и грызть семечки, которыми его угостил Нагасакин. Но неожиданно божество потеряло интерес к происходящему.
«А куда мы, собственно, направлялись? – спросил он Нагасакина. – А не пора ли нам продолжить свой путь до его конца?»
«Я хотел познакомить тебя со своими друзьями в закусочной «Надежда», - объяснил слоночеловеческому божеству Нагасакин, и, взявшись под руки, друзья зашагали дальше по улице незабвенного товарища Савушкина.
«А там будут женщины?» – тихо спросил Ганеша.
«Конечно, - доверительно ответил Нагасакин. – А если их не будет в закусочной, то всегда можно выйти на улицу, где их много в любое время…»
Друзья, оживленно беседуя, не заметили, как с Савушкиной улицы свернули на Коммунистическую, затем на Ленина, потом на Кирова. Везде сновали горожане, которым и дела не было до разразившегося экономического кризиса, неминуемого резкого роста цен и дальнейшего обнищания нищих рабов капитала.
«Слушай, - остановился Нагасакин, - ты же не пьешь ни водки, ни пива…»
«Я – бог, - важно ответил Ганеша, не сводивший своих маленьких глазок с прохожих женщин, - а боги выше человеческих предрассудков!»
Они шагали дальше, и Нагасакин все больше убеждался в том, что Ганешу видит только он. Даже прохожие менты не обращали внимания на слоновью голову индийского бога. А уж эти бескомпромиссные стражи порядка давно бы потребовали документов у такой подозрительной личности, как Ганеша.
Другой человек на месте Нагасакина после этого начал бы комплексовать по поводу собственной шизы, но Виктор был из другого теста.
«А вот и пришли, - произнес он, заворачивая Ганешу в заветную дверь по вывеской «Надежда», - привет, парни! – бросил он постоянным посетителям, коротающим время за увлекательным опрокидыванием внутрь себя стопок и кружек. – Два литра беленькой, две кружки «Арсенального» и чего-нибудь вегетарианского пожевать…»
Через несколько минут столик был оснащен всем необходимым.
«Давай тост, Ганеша!» - кивнул Нагасакин.
Ганеша встал, правой рукой сжимая полную стопку, левой – кружку с пивом, а хоботом – целую охапку закуски.
«Я пью за то, чтобы ваши обязанности уравновешивались вашими обширными правами, а ваши доходы всегда хоть немного превышали расходы, делающие вашу жизнь приятной!»
Зал закусочной незамедлительно взорвался бурей откликов.
«Гонишь, Ганеша! - кричали одни. – Такого у нас быть не может!»
«Не гони, Ганеша!» - притворно возмущаясь, просили другие. – Мы живем в страшной сказке, а не в твоих мифах древней Индии!»
Они видели Ганешу, понял Нагасакин.
«Я, - продолжал тем временем Ганеша свою речь, - открыт для всех людей с чистым сердцем. Я могу взять вас в мой мир, где всегда тепло и светло, где вместо воды текут реки вина, а закуска висит на всех деревьях – только протяни руку… Это я предлагаю и тебе, Виктор», - добрые глаза слона с любовью смотрели на друга.
А потом все кружки наполнились вином. Никто не пробовал такого прежде.
«Нет, - ответил Нагасакин, - еще рано. Надо же узнать, чем всё это закончится…»
«Я всегда жду тебя, - Ганеша нежно приобнял Виктора своим теплым хоботом и со смехом добавил, - Я твой единственный правозащитник».
 


                БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОСТЬ
Витю Нагасакина в детстве воспитывала бабушка, потому что его папа и мама постоянно старались перевыполнить социалистические обязательства, и на сына времени не хватало.
Бабушка получала маленькую пенсию, но всегда подавала нищим.
«Подаешь нищим, а даешь Христу», - учила она маленького Витю. Это отложилось в сознании Вити на всю жизнь. Он помогал всем знакомым, подавал просящим помощи. Но особенно развернулся Нагасакин, когда на страницах газет и экране телевизора появились мольбы о помощи несчастным больным детям.
«Саша Бройтман болен параличом всех конечностей…Ему надо сделать срочную операцию в поликлинике для бедных на Канарах…Помогите, люди добрые…»
Виктору Нагасакину порой не хватало даже на настойку боярышника, но он крепился.
Начинался ремонт храма, мимо которого Нагасакин ходил на работу, - и Виктор опускал в кружку для пожертвований всю зарплату, оставив деньги только на уплату коммунальных. Он словно не замечал, что настоятель этого храма в отличие от него не ходил пешком, а важно разъезжал на крутой иномарке…
А потом начались такие времена, что помогать стало не из чего.
«ладно, - успокаивал сам себя Нагасакин, - здоровые силы общества возьмут верх… Федерастия еще покажет себя…»
Так, собственно, и получилось.
Нагасакин не только улыбнулся, но и расхохотался, узнав совершенно свежую социально-политическую новость: Федерастия помогла Исландии четырьмя миллиардами евро.
«Есть еще порох в пороховницах!» - восклицал Нагасакин, принимая на радостях одновременно бодрящую и успокаивающую настойку боярышника.
За этим занятием его и застала соседка – тетя Нюра, никогда не упускающая возможности подкрепиться чем-нибудь достаточно крепким. Она пришла попросить взаймы до пенсии и не отказалась от предложенной Нагасакиным стопки с целебной настойкой, а, выпив, грустно покачала головой.
«А у меня жильцов прибавилось в квартире – племянница Валя с мужем и дочкой приехали».
«В гости?» - спросил Нагсакин, разливая из фуфыриков еще по одной порции настойки.
«Погорельцы они из села, - объяснила тетя Нюра, внимательно следя за процессом разлива, - жить негде, вот и приехали ко мне…»
«Так им же пособие положено!» - вскричал Виктор.
«Вспомнил вчерашний день, - грустно улыбнулась тетя Нюра, - это при советской власти помогали погорельцам. А теперь на это денег нет…»
«Как нет?! – всплеснул руками Нагасакин. – Знаете, на какую сумму помогает наша страна Исландии? – На четыре миллиарда евро. В Исландии всего 260 тысяч жителей. Так что получается, что каждому придется по 15000 евро…»
«Так в селе всего за три тысячи евро можно дом купить приличный», - задумчиво произнесла тетя Нюра.
«Зови свою родственницу и пошли в областную администрацию денег просить», - распорядился Нагасакин…
Областные чиновники, разомлевшие от недавно прошедшего юбилея, внимательно вслушались в трепетные просьбы о выделении средств погорельцам, но только пожали плечами.
«Бюджет всей Федерастии сейчас на грани срыва, ведь недавно Исландии выделено 4 миллиарда евро, - объяснил сложившуюся ситуацию один из работников стула и стола, - дело в том, что наше население питается рыбными консервами, изготовляемыми исключительно из уловов исландских рыбаков, а те, привыкнув часто мыться из горячих источников и гейзеров, лишаются этой возможности из-за их остывания… Выход один – строить атомную электростанцию… Для этого и нужны 4 миллиарда евро…»
«Понятно, - озабоченно кивнул Нагасакин, - видишь, какие дела, - обратился он к племяннице тете Нюры, - не до твоих мелких проблем…»
Нагасакин прекрасно знал, что все в этом мире взаимосвязано, но никогда бы не подумал, что его город, ежегодно празднующий День рыбака, зависит от рыбаков Исландии, где живет меньше народа, чем в родном городе Виктора. Было еще немного обидно, что Родина так щедро помогает далеким иностранцам, равнодушно относясь к своим гражданам, но, по-видимому, это и была большая политика, в которой очень трудно разобраться.
Бездомная племянница между тем воспользовавшись, что тетя Нюра забежала в супермаркет, расплакалась.
«Что нам делать?» - надрывалась она.
«Но вы же живете у Нюры…» - пожал плечами Нагасакин.
«Это она на людях хорошая, - захлебывалась слезами племянница Валя, - а дома, как напьется, бьет посуду и грозит выгнать нашу семью на улицу!»
Мысли – одна мрачнее другой переполняли мозг Нагасакина. Он-то понимал, за что столь щедро Федерастия одарила Исландию. Ведь именно в Рейкьявике Рейган и Горбачев окончательно договорились о зловещем плане развала СССР. Но это было страшное прошлое. В настоящий момент Нагасакина больше волновало жуткое настоящее таких бездомных, как Валя. Кто им поможет, кто протянет им руку помощи?... Вопрос мог бы остаться без ответа и стать риторическим, но тогда Нагасакин был бы Ненагасакиным.
Виктор стремительно выхватил из кармана дешевенький мобильник «Нокиа» и позвонил Ветродуеву.
«Саша, - спросил он ожившую трубку, - ты можешь помочь организовать общественное объединение?» - и, получив утвердительный ответ, улыбнулся….
Это было нелегко, но вполне выполнимо.
Вскоре бронзовая табличка «Астраханский офис благотворительного общества российско-гренландской дружбы» красовалась на двери двухкомнатнгой квартиры, выделенной администрацией за посулы оживить затхлую общественно-культурную жизнь города.
Возглавлял общество Саша Ветродуев. В дневное время секретарем-производителем числилась Валя, ее муж выполнял обязанности курьера, охранника, шофера, а ребенок – талисмана межгосударственной дружбы двух народов. Ночью офис превращался в уютное семейное гнездышко, где никто не вспоминал о шестикилометровом ледяном покрове Гренландии, потребностей гренландцев в меховых куртках с электроподогревом, а также в черной высококалорийной икре и в грузинской чаче, согревающей в самый дикий мороз.
Слухами полнится земля. Страждущие потянулись к Нагасакину. Образовались общества дружбы
с далекими по карте мира, но близкими сердцу каждого россиянина Тувалу, Самоа, Палгу, Науру, Сент-Люсия и Сан-Марино, а бездомные россияне обрели крыши над головой.
Но общества и работали. Собирались средства у толстосумов, закупались подарки и вещи, необходимые людям, живущим в холодном климате и тропиках. В далекие страны с визитами доброй воли выезжали делегации областной администрации в сопровождении Беллы Зверевой, заключались взаимоненужные договоры, устраивались концерты, далекие семьи менялись детьми и женами…
Нагасакин привычно смешивал у себя на кухне настойку боярышника с водопроводной водой, каким-то чудом еще текущей из кранов, и мысленно оценивал перспективы общества российско-лихтенштейнской дружбы. Двухкомнатную квартиру под такое общество получить не выйдет, но однокомнатная квартира вполне устроит пожилую бездетную пару…
В этот момент неожиданно раздался дверной звонок.
За дверью стояли двое мужчин, похожих на казахов с крепкого перепоя.
«Здравствуйте, - сказал один из них на плохом русском, - мы из Монголии из общества монгольско-российской дружбы… Мы много о вас слышали и пришли познакомиться…»
В это время второй визитер молча продемонстрировал внутренность большой сумки, полной бутылками с хорошей монгольской водкой.
               
                МУДРОСТЬ ВЕКОВ
Витя Нагасакин в детстве с сильным подозрением относился ко всяким афоризмам и высказываниям гениальных, великих и просто знаменитых людей.
Чего только стоила крылатая фраза  гения всего человечества В.И.Ленина «Учиться, учиться и еще раз учиться!»
Но самый глубокий след оставила в сознании Вити мудрость Горького-Пешкова:
«Всякая индивидуальность есть результат социальной группировки».
Может быть, Алексей Максимович и был результатом социальной группировки, но Нагасакин себя таковым не считал.
Виктор рос, мужал, пил безалкогольные и спиртные напитки, терпеливо проживая день за днем отмеренный ему срок жизни.
Проснувшись неожиданно солнечным октябрьским утром, Нагасакин сделал энергетическую зарядку, размышляя при этом над дзеновскими коаном «все вещи возвращаются к единому, к чему возвращается единый?».
Продолжая размышлять над дзеновским упражнением, Виктор заварил травяной чай и уже приготовился насладиться им, когда в дверь позвонили.
Это оказался Саша Ветродуев.
«Выручай! - даже не поздоровавшись, выпалил гость. – У меня пропали деньги в собственной квартире! Вчера снял со своего счета в банке полтора миллиона рублей, чтобы расплатиться с поставщиками, а вечером ко мне пришли ребята расписать пульку… Поиграли, попили в меру пивка… Я немного проиграл, пошел достать деньги, чтобы расплатиться, а их нет…»
«Саша, - грустно улыбнулся Нагасакин, - ты же знаешь, что я с такими делами больше не связываюсь…»
Кто-кто, а Саша Ветродуев знал, что Нагасакин раскрыл в свое время несколько преступлений, где потерпевшими оказывались его друзья или хорошие знакомые. Но никаких лавровых веников или других благодарностей сыщик-любитель не заслужил, потому что преступниками оказывались, как ни странно, работники милиции. Эти природные оборотни, чтобы обелить себя, сразу начинали шить дело Нагасакину, сваливая всю вину на него, а потом, когда ничего не выходило, вообще прикрывали дела…
«Никаких ментов у меня в помине не было, - объяснял Ветродуев, - ребят, с которыми я сидел, ты знаешь: Кривозубов, Кривоносов и Саратовцев…»
«А Белла была?» - значительно спросил Нагасакин.
«Она у себя на телевидении крутится… Сейчас ведь сплошные праздники…Да, она бы никогда!» - не совсем уверенно объяснил Саша. – Был еще газовщик… Здоровый такой – еле в дверь прошел и в прихожке с трудом разворачивался… Но он только до плиты дошел, при мне посмотрел, отметил у себя и отчалил…»
«А деньги где лежали?» - продолжал допрос Нагасакин.
«В прихожке я их и спрятал - в платяном шкафу!»
«А как был одет газовщик?» - немного подумав, поинтересовался Виктор.
«Куртка типа бушлата, штаны широкие рабочие, шапочка вязанная… Но здоровый! Метра под два! Шкаф натуральный!»
«Иди к себе, - распорядился Нагасакин, - а я пройдусь вокруг дома, людей пораспрашиваю…»
Бабульки у подъездов более подробно описали здоровяка, припомнив, что на кистях у него были лагерные наколки. Одна из бабушек – бывшая медичка удивилась необыкновенной толщине толстяка.
«У него словно нарост на спине», - сказала она.
«И куда он двинулся, когда вышел из подъезда?» - полюбопытствовал Виктор.
«В сторону Волжской», - прозвучал ответ.
Нагасакина в его районе знали многие и охотно отвечали на вопросы.
Наконец ему повезло.
«Ну, да, - бросив на Виктора стремительный и проницательный взгляд, произнес насквозь проблатненный тип неопределенного возраста, - эта Серега Стрельцов. На зоне он был, правда, Светой…»
«Такого великана опустили?» – удивился Виктор.
«А от роста и комплекции ничего не зависит, - цинично ухмыльнулся бывший зек, - на зоне могут и слона опустить, если он крысятничает… Он и тебя киданул?»
«Моего друга», - кивнул Виктор.
«Я скажу, где его найти, но будь осторожен – Света активно дружит с мусорками…»
Уже через полчаса Нагасакин и Ветродуев стояли у квартиры великана.
«А как же мы его…», - немного засомневался Саша.
«Если мужик дал себя безнаказанно опустить, он совершенно не опасен», - ответил Нагасакин и ударом ноги выбил дверь вместе к косяком. В комнате за круглым столом сидел огромный хозяин квартиры и неприметный щупленький паренек.
Здоровяк уже поднялся со стула и Нагасакин сходу ударил его кулаком туда, где находится самое дорогое каждого мужчины, а затем плавной оплеухой сбил со стула паренька.
«Где деньги? – наклонился Нагасакин над мычащим от боль великаном. – Где деньги, мразь?»
«Я лейтенант милиции!», - неожиданно завопил щуплый, стараясь подняться.
«Да, хоть генерал, - ответил Нагасакин и смачно вмазал ногой по оскаленной рожице милиционера. – сейчас сюда подойдут сотрудники прокуратуры. В виде исключения они закроют глаза на некоторые процессуальные нарушения…»
Ветродуев стоял посреди чужой квартиры, ничего не понимая.
«Они к тебе зашли вдвоем, - объяснил  Нагасакин, снимая со стула громадные штаны великана усложненной конструкции, – сзади на брючинах располагаются два длинных кармана для ног худого напарника. Голову и корпус мелкий вор-мент прятал под бушлатом великана. В прихожей щуплый быстро выбрался и, пока вы вдвоем со здоровяком находились на кухне, достал твои деньги и вышел из квартиры».
«Но как он так быстро нашел деньги?» - не мог понять Ветродуев.
«В банке на одной из купюр из твоих пачек установили электронный «жучок». По нему тебя проследили до дома и нашли деньги в квартире, - терпеливо объяснил Нагасакин, - а в банке у этого часового законности свои люди, с которыми он потом делит добычу».
«Но как на купюре можно установить «жучок»?» - Ветродуев ничего не понимал.
«Это нанотехнологии, - просвещал друга Нпагасакин, - они в Федерастии только для слежки и воровства и нужны…»
Через некоторое время друзья возвращались домой. Им вернули деньги с клятвенными увереньями, что виновные будут наказаны и  с сокрушением признали, что, увы, в здоровой ментовской семье не без урода.
«В котле с кипящей водой нет холодного места», - очень удачно процитировал Ветродуев чаньскую мудрость, сплюнув в сердцах.


 
                ЖЕРТВА АБСУРДА
Детство Вити Нагасакина проходило на городских окраинах, где « да» всегда означало «да», а «нет» - только «нет». Здесь никогда не улыбались заведомо некудышнему человеку, здесь честное рукопожатие стоило сотен нотариально заверенных расписок.
Дальнейшая жизнь показала, что это не всегда выгодно, но Нагасакин, тем не менее, продолжал придерживаться этих правил.
Размышляя над этим, Нагасакин шагал по Советской улице. На пересечении этой  улицы-рудимента с улицей Калинина взору Нагасакина открылся постамент для последующего возведения памятника герою казахского народа Амангельды Иманова. Славный бандит и рубака был по душе Виктора, но здесь, рядом с православной часовенкой был бы уместнее памятник святому митрополиту, убитому такими же славными бандитами и рубаками. Но не это сейчас удивило и потрясло Нагасакина. На пустом пока постаменте стоял весьма прилично одетый гражданин, занятый подкидыванием вверх камней, лежащих грудой у него под ногами. Подброшенные камни падали рядом, каким-то чудом не задевая гражданина, который после каждого броска вверх заразительно смеялся и кричал:
«На кого Бог пошлет!»
Наконец один из подброшенных камней упал на голову чудака, который незамедлительно рухнул на бетон постамента.
Сердобольный Нагасакин бросился к пострадавшему, вытащил из сумки фляжку с уже разбодяженной настойкой боярышника, промыл ссадину и влил содержимое фляжки в рот пострадавшего.
«Что это? Где я?» - залопотал гражданин, открыв глаза.
«Вы в своем родном городе», - думая, что успокаивает страдальца, проговорил Нагасакин.
«О, Господи, - простонал потерпевший, - а я-то думал…»
«Вы можете подняться? – смущенно пробормотал Нагасакин. – А то мы здесь – как на сцене очень большого театра…»
Вокруг постамента действительно собралась довольно внушительная толпа.
«Пойдемте в сквер, - предложил Нагасакин, - там можно устроиться на лавочке…»
По дороге произошел акт знакомства. Бросателя камней, оказывается, звали Степаном Дергачевым. Степан родился на пятнадцать лет позже Нагасакина, но на той же рабочей окраине.
«Так ты камнями в штандер играл?» - засмеялся Виктор, когда они уселись на лавочке и отхлебнули из фляжки.
«Это был смертельный штандер», - прошептал Степан и начал рассказывать…
Родившись в семье рабочих с мясокомбината, маленький Степа мечтал стать большим человеком. И он каким-то чудом стал не последним чиновником областной администрации.
Областная администрация являлась истинным раем для живущих в ней чинуш, разделявшихся на два почти равных лагеря – сторонников здорового образа жизни и нездорового.
Сторонники здорового образа жизни во время так называемого рабочего дня занимались спортом, культурным досугом и бальными танцами.
Сторонники нездорового образа жизни с утра до вечера пили абсент и кальвадос, курили анашу, нюхали кокаин, а также активно и пассивно общались с секретаршами и друг с другом.
Степан старательно участвовал в этой жизни, переходя из одного лагеря в другой.
Но однажды он проезжал на служебной иномарке мимо района, в котором родился. Степан приказал шоферу остановиться и вылез из машины. Взору его предстали жалкие домишки, знакомые с детства, он увидел людей, придушенных нищетой и беспросветностью.
У Степана словно пелена упала с глаз. Он внезапно увидел всю нелепость окружающей жизни.
Почему в вымирающей стране непомерно дороги книги и спортинвентарь, а водка и курево дешевы?
Почему, когда государство наконец-то решило ремонтировать обветшавший жилищный фонд, с нищих жильцов требуют денег на софинансирование в размере 5%?
Почему в капиталистической стране, каковой считается Федерастия, пытаются устраивать ленинские субботники, противоречащие всем законам капитализма?
Зачем устраивать пышные юбилеи и праздники, когда бюджетных средств порой не хватает на необходимое?
Почему цены в стране растут, а рубль укрепляется?
Вопросов перед Степаном вставало много, а ответов он не находил.
Он брался за все проекты, он сам выдумывал проекты и набивал свои карманы деньгами, - ведь проекты только для этого и выдумываются, но не находил успокоения.
Он объездил почти весь цивилизованный мир и нигде не увидел таких нелепиц, как у себя на Родине, - и от этого ему стало еще тяжелее.
Из подсознания в сознание Степана проскальзывали мысли об уходе с занимаемой должности, но эти мысли умирали, не успев оформиться в слова заявления. Степан просто не представлял, как он будет работать простым экономистом или менеджером, так как привык быть начальником.
«И тогда ты решил сыграть в смертельный штандер?» - усмехнувшись своим невеселым мыслям, спросил Нагасакин.
«Да», - тихо прозвучал ответ.
«Пойдем, тут недалеко, - произнес Нагасакин, встряхнув опустевшую фляжку, - посоветуемся с людьми…».
Виктор и Степан вышли на улицу имени Бабушкина и, дойдя до улицы имени Кирова, свернули налево.
«Заходи, - Нагасакин ласково подтолкнул Степана в открытые двери закусочной «Надежда», - здесь можно решить все проблемы…»
Степан сразу сориентировался в обстановке.
«Налейте всем - кто чего хочет, - сделал он распоряжение бармену, продемонстрировав толстую пачку новеньких пятихаток в банковской упаковке, - и оформите по полной программе наш столик…»
Потом все дружно выпили за упокоение первого президента Федерастии, и Степан начал свой рассказ…
«…и тогда я решил сыграть в смертельный штандер…» - закончил он свое грустное повествование, прерываемое несколько раз тостами за покойных секретарей обкома и губернаторов родной области.
Наступила нестерпимая тишина. Все присутствовавшие даже перестали жевать.
Встал дядя Боря – спившийся корреспондент «Комсомольца-мукомольца», продолжающий, несмотря на все невзгоды, держать свою дрожащую руку на пульсе Времени.
«Тебе, Степан, надо стать президентом нашей Федерастии!» - прозвучал приговор, оспаривать который никто из присутствующих не посмел.
Опять наступила тишина, которую нарушил опять дядя Боря.
«А в штандер в одиночку не играют», - заметил он с улыбкой.
«Пошли играть в штандер в Кремль!» - закричал кто-то.
Все, повинуясь какому-то непонятному порыву вскочили и гурьбой бросились на выход.
Они прошли мимо главпочтамта, мимо мемориальных развалин Старой гостиницы, через колокольную арку хлынули на соборную площадь.
Дежуривший у входа милиционерик вначале пытался противостоять этому движению, но Степан строго заговорил с ним. Слышалось «…новый проект», «…идти дорогой отцов», «…играть в игры отцов…» После чего милиционерик сбегал куда-то и принес мячик, необходимый для игры.
Игра захватила всех, она приобрела совершенно несвойственную ей многозначительность. Среди играющих замелькали люди в мундирах стрельцов и гренадеров, в костюмах купцов и дворян, принимали участие и лица духовного звания, из которых выделялся величественный даже в суете игры Митрополит.
В какой-то момент, когда мяч оказался в руках Степана, Виктор прочитал в глазах Митрополита мольбу. Повидимому разглядел ее и Степан.
«Штандер Иосифу!» - закричал он и подбросил мяч высоко-высоко.


                БОЛЬШАЯ ПОЛИТИКА
Витя Нагасакин с детства любил играть в «крестики-нолики». За кажущейся примитивностью скрывалась, по его мнению, сложнейшая игра, дающая возможность достойного применения умственных и экстрасенсорных  способностей.
Витя обыграл всех сверстников, потом взялся за старшеклассников…
Слава непобедимого игрока дошла до директора школы, и тот вызвал талантливого третьеклассника к себе в кабинет. Директору не удалось ни разу обыграть Витю, на котором с тех пор и был поставлен невидимый штамп «неблагополучного»… 
Каким-то образом сведения о гениальном мальчике из бедной советской семьи просочился за кордон. Под видом участкового врача к Вите подослали агента ЦРУ, установившего, что у мальчика айкью близок к 600. Подобный интеллект не может погаснуть и снизиться, с возрастом его качественные параметры будут только развиваться и расти…
Не раз подлые агенты империалистических разведок предлагали Вите перейти на сторону врага, нелегально перебраться за кордон, пройти обучение в одном из престижнейших университетов запада, а потом служить империализму в любой сфере знаний.
Советский подросток отвечал отказом, хотя прекрасно знал, что ему самой судьбой предназначена на Родине жизнь работяги-неудачника. Ведь в СССР, как и в последующей затем Федерастии тратить время на какие-то айкью никто не желал, естественно считая, что чем выше занимаемый пост человека, тем выше его интеллектуальный уровень…
Представители империалистических разведок продолжали периодически делать очень заманчивые предложения Нагасакину, но до распада СССР Виктор оставался непреклонным.
«Я присягу давал», - тихо, но с достоинством заявлял он агентам иностранных разведок, пытающимся его завербовать.
«Но ты даже не офицер!» - пытались те сбить Виктора с панталыку.
«Я – солдат, - отвечал он, - а этим сказано всё!»
Все изменилось после декабря 1991 года. Виктор пошел навстречу вербовкам. Он стал агентом разведок почти всех стран мира, имеющих представительства в ООН. Не выезжая из своего родного города и опираясь только на доступную информацию СМИ, он поставлял своим зарубежным хозяевам ценнейшую информацию.
Он, кстати, предупреждал США о готовящемся грандиозном теракте, но тупоголовые цэрэушники проморгали 11 сентября…
Мощный интеллект Нагасакина позволял ему виртуозно маскироваться под алкаша-неудачника, интересующегося только жидкостями с достаточным содержанием этилового спирта. Под личиной работяги-забулдыги скрывался уникальный аналитический гений, способный из крупиц информации делать верные выводы, могущие изменять историю всего мира…
Нагасакин мог бы стать бессменным чемпионом мира по шахматам, покеру и всем видам шашек, но его не интересовала глупая слава.
Формально Нагасакина можно было считать предателем Родины, но на деле гораздо больший вред ей наносили те, кто считали себя патриотами и вершителями судеб народа, населявшего бескрайние просторы Федерастии. На деле Нагасакин тщательно отбирал выдаваемую им  информацию, стараясь ничем не повредить родной стране.
Порой тело Виктора, сваленное на землю неимоверным количеством алкоголя, безвольно лежало на земле в безлюдном парке имени Ленина, или на полу одной из грязных забегаловок города, а оба полушария его мозга, каждое в автономном режиме, решали различные задачи мирового масштаба…
Вот и теперь физическое тело Нагасакина валялось в узком проходе из крошечной прихожей в маленькую кухню его холостяцкой однокомнатной квартиры на пятом этаже крупнопанельной хрущевки, а его пытливый ум анализировал международную обстановку…
…Противостояние двух политических систем-антагонистов не прекратилось с изменением политического статуса стран, когда-то объединенных в империю зла – СССР. Костяк развалившейся империи по-прежнему близок с коммунистическими Китаем и КНДР. Для Федерастии как и раньше вероятным противником является блок НАТО. Только ядерные ракеты теперь нацелены не только на мировые мегаполисы и военные базы, но и на Антарктиду. Тысячи ядерных взрывов растопят ледяное покрытие этого материка, вызвав всемирный потоп. Нагасакин прекрасно знал, что именно поэтому в его родном городе и области  царит упадок сельского хозяйства и промышленности, наплевательское отношение к бедственному положению простых горожан, расцветает погаными цветами коррупция и административная преступность. Чего стараться наводить порядок, если весь город и область не сегодня–завтра неминуемо окажутся под водой?...
Знало ли мировое содружество о коварных планах? Конечно, и не в последнюю очередь благодаря донесениям Нагасакина. Но страшная работа продолжалась. Шла борьба за такие высокогорные страны, как Грузия, инфраструктура которых практически не пострадала бы от всемирного потопа. Шла активная деструктивная обработка политической элиты свободного мира, где ко власти пробирались морально разложившиеся, но амбициозные лидеры.
Момент истины должен был настать, когда слишком загорелый лидер США , отбарабанив свой четырехлетний срок, приведя в упадок экономику и социум страны и определенно зная, что не будет избран вторично, полностью деградирует как политический лидер. В упадок придет, естественно, и армия США… В это время в Федерастии сменный президент сдаст свои полномочия амбициозному предшественнику, только на четыре года уступившему свою власть. Промежуток между президентскими выборами в Федерастии и США 2012года станет роковым для мира. Именно тогда будет нанесен ядерный удар по льдам Антарктиды, океан поглотит города Европы и Америки и весь мир будет под властью маленького русского Наполеона, засевшего где-нибудь на Кавказе…
… Надо было действовать незамедлительно. Нагасакин собрал свою волю в кулак, поднялся с пола и специальными психофизическими упражнениями привел в трезвую норму свое тело…. Агент Нагасакин во все разведки мира послал одно и тоже донесение. Мировые лидеры должны были принять меры, чтобы в Федерастии остался демократичный президент, лишенный имперских амбиций и поползновений к мировому господству. Как это сделают, Нагасакина не волновало. Пусть это будут немотивированные угрозы, пусть это будет воздействием на национальные особенности характера и честолюбие. Все, что угодно! Лишь бы срок миролюбивого президента Федерастии увеличился… За двенадцать лет диктаторские амбиции угаснут, и человечество не познает всех ужасов грядущих бедствий!...
Когда все было закончено и Нагасакину оставалось только ждать результатов, в дверь позвонили.
Это был старый друг Ветродуев.
«Поехали в «Надежду»! - задорно и уже не совсем трезво улыбался Сашка, - Все наши же там! Пошли быстрее, а то внизу машина ждет!»
И они ехали на такси. Ветродуев нес какую-то чушь о выкрутасах своей супруги Беллы Зверевой. Нагасакин слушал вполуха, с щемящей тоской скользя взглядом по пробегающим мимо знакомым домам, представляя, что все это по злой воле могущественных выродков может оказаться под толщей воды.
В «Надежде» праздновался пятнадцатилетний юбилей этого поистине народного ресторана под скромной вывеской закусочной. Нагасакину налили штрафную и он поднял тост:
«Пока цела сей жизни нить,
Мы будем есть и будем пить.
И пусть порой нас мучит жажда, -
Господь пошлет, что нам налить!»
А потом воцарилось беззаботное веселье, в самый разгар которого все присутствующие в «Надежде»  спели хором песню, где среди прочего звучали слова:
«…Надежда – мой адрес земной!...»
В самый разгар веселья в программе теленовостей передали сообщение о том, что государственная Дума Федерастии увеличила срок президентских полномочий до шести лет.
Мир был спасен.


                ВОРОВСТВО
Маленький Витя Нагасакин не сразу разобрался в понятии «воровство».
Однажды,  участвуя с бабушкой в походе на базар, он увидел как несколько мужчин и женщин  били кулаками высокого хрупкого юношу. Юноша некоторое время держался на ногах, потом упал, после чего бить его стали ногами.
Вите стало жалко несчастного.
«Таких жалеть не надо, - тихо объяснила бабушка, уводя Витю от места расправы, - он – вор, он может украсть кошелек с зарплатой  и обворованный человек будет полмесяца без денег голодать до следующей получки».
В этот же день одна соседка по улице принесла бабушке кусок сырого мяса, другая - кусок сырой рыбы. Бабушка заплатила обеим и сказала «спасибо».
«Одна из них занимается охотой, а другая рыбалкой?» - попробовал угадать Витя.
«Нет, - улыбнулась бабушка, - Лидушка работает на мясокомбинате, а Ниночка – на рыбоконсервном…»
«Они украли у себя на работе?! – возмутился Витя. – Их надо бить, а ты им деньги даешь?»
«Среди простого народа, не имеющего спецпайков и спецраспределителей, это не считается воровством. Это единственная возможность  выжить, - лицо бабушки стало серьезным, - но говорить об этом можно  только среди своих…»
Погрузившись в детские воспоминания, Нагасакин спустился с пятого этажа и, выйдя из подъезда, повернул направо, направляясь к магазину «Соблазн», чтобы  купить хлеба. Ни на что другое денег не было. На подходе к магазину Виктор встретился взглядом с Аидой Зеленой – сравнительно молодой журналисткой, с задумчивым видом стоявшей у продуктового киоска. Знакомство их, состоявшееся лет пять назад, было стремительным и загадочным. Попав в одну компанию, встречающую Новый год на даче, Виктор и Аида оказались рядом за столом. Оба были без пары, разговорились, чокались с друг другом чаще, чем с другими, а утром проснулись рядом на одном диване. Были ли что между ними – Нагасакин не помнил, спрашивать об этом Аиду посчитал нетактичным.
«Привет», - поздоровался Виктор, слегка поклонившись.
«Салют, - ответила Аида, - жаль, что до Нового года еще целый  месяц, а выпить хочется так, словно сижу под елочкой…»
«Я на мели…» - смутился Нагасакин.
«А выпить хочешь?» - пытливо глянула журналистка.
«Да», - выдохнул Виктор.
«Тогда пошли в «Соблазн». Делай все, что я скажу, - распорядилась Зеленая и решительно  вошла в магазин. – Девушка, - обратилась Нина к первой попавшейся ей на глаза продавшице в красной форменной курточке, - можно мне поговорить с вашим администратором?»
Откуда-то из недр складских помещений выплыла хмурая женщина с подозрительно сузившимися черными глазками.
«Чего?»
«Тринадцатый  канал, да, - деловым тоном доложила Аида. – Я скрытой камерой снимаю приколы, да. Наш сотрудник сейчас будет красть с полок, да, а я буду снимать, да, реакцию на это покупателей. У кассы наш сотрудник, естественно вернет все «украденное», да… Поняли? В конце вы скажите несколько слов для телезрителей в том смысле, что покупать продукты надо только в сети магазинов «Соблазн», да, а воровать где-нибудь в другом месте, да… Хорошо?»
Администратор впала в восторг и принялась  наблюдать за работой «телевизионщиков» . Нагасакин пошел мимо полок, деловито рассовывая по карманам компактные упаковки и плоские бутылки и флаконы.  На небольшом расстоянии за ним шла Аида, направив на «героя» сюжета свою компактную дамскую сумочку, делая вид, что ведет съемку…
Потом Нагасакин сдал все «украденное», администратор выступила перед «камерой», подкрасив перед этим  и так багровые губы.
Когда они вышли из «Соблазна», Аида молча  достала из сумочки батончик «Баунти» и две водочные четвертинки, одну из которых отдала Нагасакину. Подельники чокнулись и выпили из горлышек.
«Хорошо», - тихо отреагировала Аида. У Нагасакина не было слов. Водка пришлась в самый раз.
«Подожди, - неожиданно дошло до Виктора, - ты украла это, когда я делал вид, что краду?»
«Не парься, - сделав еще один глоток, ответила Аида, - все предусмотрено. Такая концепция нашего учредителя – полная чернуха и кошмар. Парни нашего канала провоцируют на улице драки, договорившись перед этим с ментами. Мы ищем в общественных местах собутыльников и у них на хатах устраиваем дикие попойки с мордобоем и групповухой…»
«Но это же дико…» - растерянно пробормотал Нагасакин.
«Дико другое, - Аида резко отшвырнула пустую бутылочку, - Я работала в газете до телевидения. Однажды написала про одного придурка, что он типа фашиста. Он подал в суд. Еле отбилась. В другой раз написала про одного начальничка, что он, пользуясь служебным положением, склоняет  подчиненных ему работников к сексуальным отношениям в извращенной форме. Оскорбленный чинуха подал в суд и дважды выиграл – мне дали два года условно и наказали на пару сотен тысяч рублей. Начальничка того  через некоторое время тихо убрали с высокого поста, но срок остался и деньги я обязана платить…»
«Но воровать…» - пытался возражать Нагасакин.
«Думаешь, администраторша не видела,как я приватизировала водочку и батончик?», - улыбнулась Аида.
«Но ты ведь и не снимала ничего!» - вытащил последний козырь Нагасакин.
«Все я снимала, - устало пробормотала Зеленая, демонстрируя цифровую видеокамеру, замаскированную в сумочке. – Пойдешь со мной в «Хаир» с таким же раскладом?»
«Но ведь это безнравственно!» - вскричал Нагасакин.
«А интервью с начальниками-ворами – это нравственно? А выслушивать их бред о поднятии экономики и воспитании подрастающего поколения – это нравственно?»…
Виктор и Аида побывали в «Хаире», потом в «Веревочке», «Поселке», «Перепутье»…
Они вышли из очередного супермаркета, когда уже стемнело. Оба еле держались на ногах.
«Ну, чего, воришка, веди меня к себе, - неожиданно ласково заговорила Аида, - а то ведь тогда на Новый год у нас так ничего и не получилось…»