Дед Морозы не плачут

В далекой южной стране, на берегу Адриатического моря на острове Чиово, живет Дед Мороз…
Он совсем не старый, а скорее даже молодой и красивый. У него синие, как небо, глаза и золотисто-смуглая, совсем без морщин, кожа. Ещё у него шелковистые пепельные волосы, которые он всегда запрокидывает назад, но они так задорно падают снова на лоб… И как вечный праздник, как вечный новый год — на его лице всегда светится белоснежная улыбка.
Без всяких преувеличений можно было сказать, что у него тело манекенщика, но первая ассоциация проницательных женских сердец всегда, независимо друг от друга и от возраста, называла его ангелом…
Живет он в прекрасном большом светлом доме, который скорее можно назвать виллой на берегу лазурного моря, которую он сам выстроил.
Каждый день он поднимается очень рано, и пока его жена возится, покрикивая и суетясь с двумя дочерьми, он сам себе варит кофе, надевает свою рабочую строительную форму и едет на работу строить прекрасные светлые дома для людей.
А в канун Нового года он вместе с женой готовит от себя скромные подарки для близ живущей ребятни. Его сердце всегда переполняет радость и какой-то шаловливый задор, когда он в Новый год надевает свою красивую длинную красную шубу, шапку, рукавицы и с мешком и белой бородой идёт по улицам.
Снега в тех местах совсем никогда не бывает, но всё же с неизменным и привычным запахом моря и южных растений наш Дед Мороз всегда стучится в детские сердца, даря удивительную и неожиданную радость не только детям, но и взрослым, громогласно приветствуя их и встряхивая мукой, как снегом, с шубы прямо у них на пороге…
Лето… И я переехала в новый дом. И теперь вот сижу и смешиваю разные краски, пытаясь изменить к лучшему своё сегодняшнее обиталище… На мне мужская строительная униформа… И я просто вся с ног до головы в пятнышках от краски. Посмотрев на себя в зеркало, я подумала: "Как все-таки быстро мне это удалось — вот так вымазаться! Вот если бы меня сейчас кто-то увидел…" Скорчив смешную гримасу себе в зеркало, я опять принялась за работу… Через несколько мгновений я услышала стук в дверь и подумала: "Ну с кем это у меня такая синхронизация и телепатическая связь?" Переодеваться и умываться было уже поздно. Я открыла дверь…
На пороге без саней, без бороды и без шубы, но в своем неизменном репертуаре — как всегда широко улыбаясь — стоит Дед Мороз.
Мне, по-женски, становится очень неловко, потому что я понимаю, что в этот момент выгляжу ужасно нелепо…
— Тебе так идёт эта униформа, — говорит он, прерывая мои смущения. — Выглядишь бандитски привлекательно! Тёща мне сказала, что тебе ждя смешивания краски нужна электрическая мешалка, вот принёс…
Он как всегда улыбается, смеётся, подтрунивает, а я пытаюсь по возможности аккуратно-элегантно увернуться от его привычной игривости. И все же, при всех моих искренних стараниях, всё-таки это было почему-то не так уж и легко и просто — даже чисто дружески поддержать его игривый приятельский тон, не допуская, чтобы это наше веселое игривое расположение духа не перегнуло во что-то, похожее на флирт. Искренне говоря, у меня, да и я думаю, у него не могло быть ни цели, ни мысли флиртовать… Мысли… мысли… Мыслей нет, но что-то такое витающе-неуловимое, необъяснимое, такое явное — и независимо игнорирующее наши осознанные цели почему-то (понимаю я) — есть… есть… И что это...?
Несет… несет Деда Мороза не туда не упряжка, а тёплый жаркий летний ветер (наверное)… Понимает ли он… Ладно, не важно — я понимаю (главное). И потому всё под полным контролем. И потому стоп! Дед Морозы ведь без холода летом тают…
Я быстро выпроваживаю его. Фу… (перевожу дух…) Вот ещё немного и… неловко и подумать — оба бы потеряли контроль…
В голове моей сквозь мысли и внезапно нахлынувшее состояние (подарком этого Деда Мороза) звучали его слова, которые он произнёс уходя: «Можно я приду завтра, чтобы ты мне опять укоротила волосы, а то я никак из-за работы не выберусь в город…» И мой очень хорошо продуманный правильный ответ звучал так: «Хорошо, мы с мужем завтра вечером ждем тебя на кофе…»
Прошёл день, и теперь я вижу Деда Мороза сидящим на стульчике. Он как мальчишка опустил голову, покорно приготовившись к стрижке, и не знаю почему, но почему-то не улыбается и не шутит… Я чувствую и как-то очень чётко вижу, что ему почему-то плохо… Потом возникает какое-то невыносимое напряжённое молчание. Никогда ещё я не видела его таким… Ко мне почему-то приходит осознание, что вероятно ему стоит огромных невероятных усилий не показывать окружающим того, что так чётко видно сейчас, когда рядом почти никого нет… Я начинаю ловить себя на мысли, что мне почему-то тяжело, мне так тяжело контролировать себя, чтобы не сделать в ответ на его нелегкое состояние некоего естественного утешительного ласкового движения, прикасаясь к его гладким волосам. Я стригу его волосы… такие шелковистые и мягкие… А он молча, но как-то так откровенно и так искренне и так явно заметно впитывает каждое мое прикосновение к своей голове… Мне почему-то становится страшно и неловко одновременно… Я вижу, что он этим своим непонятным мне проявлением молча, как мученик, молит меня о помощи, как будто говоря мне: «Видишь, —  мне сразу лучше и легче, когда ты прикасаешься ко мне…» Это всё, что я вижу в нём сейчас, так неожиданно не похоже на него, —  меня постепенно начинает охватывать какое-то непонятное смятение… Да…—  явно… ему рядом сейчас настолько плохо, что облегчение его душе может принести даже простое прикосновение… А я ничем больше и не в состоянии помочь ему… Ну разве что словом… но поможет ли ему мое слово… Не знаю… И лучше бы я вообще не видела бы и не чувствовала его скрытую боль — зачем мне болью (моей же) эта моя сверхчувствительность, если сейчас реально я помочь ему вообще не в состоянии… Это тяжело… и как быть и не быть одновременно… я не понимаю и не знаю…
И все-таки я не выдерживаю этой его молчаливой скрытой муки и спрашиваю: «Что с тобой случилось, ты какой-то не такой сегодня…» Его глаза на миг становятся мокрыми… Он пытается скрыть это от меня, ещё ниже опуская глаза, и начинает что-то беспорядочно и торопливо говорить: «Я с женой когда познакомился… она сказала мне — веди меня куда хочешь… Вскоре она забеременела… потом поженились… Дочка болела и в младенчестве еле осталась жива… Потом вторая дочь родилась. Я существую только для них…»
Я чувствую ещё более сильное напряжение в его душе… он сдерживает себя несколько минут молчанием и выбрасывает окончательную фразу: «А для себя… никогда ничего…» Он ещё усиленно и напряженно давит в себе нахлынувшее давление выплеснутой боли, а я читаю или пытаюсь прочесть, что же по сути высказано этой недовысказанной его фразой… Подозреваю, что более откровенный смысл данной фразы значил бы вероятно приблизительно следующее: «Мол, меня нет… я разве живу… женился я не по любви и поздно понял, что случилось, но теперь ничего не изменишь… помоги… помоги… помоги…» Наверное, так он себя чувствует и о том плачет (думаю я...).
—Я понимаю… я все понимаю… Но ты же отец, — это ведь такая большая миссия… а как любят тебя твои дочери, и жена без тебя бы не смогла. На тебе же ответственность за их жизнь. Почему у тебя глаза были мокрые?
—Нет…. не были глаза мокрые… это тебе показалось…
Молодец, значит, взял себя в руки (думаю я…). Слава богу, теперь встало всё на свои места… Теперь я вижу, что не все потеряно и что у него есть еще силы…
—Держись, Дед Мороз, держись, умоляю тебя… Ты понял меня, Дед Мороз….
—Понял…
Потом я думала… я очень много думала о нём и его беде и страданиях и о том, что его взбалмошная жена с мужскими замашками могла бы в эдаком мире ужиться только с таким терпеливым ангелом-мучеником… И эти мои мысли вскоре подтвердились откровением его же супруги, о том, что некая совершенно незнакомая старушка подошла к ней и сказала «Ты должна отдавать каждый день Богу дань за то, что Бог дал тебе такого прекрасного мужа-ангела».
Я же, зная, что ничего по сути у Деда Мороза не изменилось, мысленно на расстоянии просила небеса о помощи ему и пыталась как могла поддержать мысленно и душой его душу. Я думала, что Деду Морозу, конечно, нужно смотреть на свет солнца, указывающий путь к сердцам и дающий поддержку в пути, но ему нельзя приближаться к источнику света слишком близко, потому что он может начать таять.
Вот опять Новый Год, и наш общий для всех ангел в мужском обличии, радостный и такой весёлый, как всегда в красной шубке сидит у меня на стульчике и покорно ждет своего волшебного превращения в доброго волшебного старца. Я крашу его красивые изогнутые брови и длинные ресницы белым и наношу румяна.
—Нарисуй мне побольше морщин… хорошо…
—Хорошо, — отвечаю я, зная, что он в душе уже с лихвой обогнал в возрасте свою редкую красоту и молодость. И теперь наконец таки, констатирую я, —  кажется, он уже не просит со слезами боли своего душевного продолжения в ком, кто просто напросто прикасается к его голове. Хотя… он прирожденный актер… ох, какой он прекрасный актёр, и возможно сейчас, как всегда, он просто опять скрывается под маской новогоднего куража и задора. Трудно поверить, но даже его дочери, племянники и соратники не догадываются, что Дед Мороз — это он… Он сейчас неимоверно щедрый генератор радости и счастья, и у него как всегда хватит и радости и счастья для каждой души и для каждого дома… Вот только ещё немножко… ещё немножко — я только дорисую ему побольше морщин (как он просил). Вот теперь всё готово… и теперь готовьтесь все к незабываемым посещениям вашего Деда Мороза, к посещениям, после которых вы ещё долго — месяцами будете ухахатываться, вновь и вновь пересказывать друг другу его выходки и остроумные шутки.
—И что тебя всё-таки каждый год вот так вот неугомонно толкает на эти бесплатные представления и подарки для порой незнакомых людей?
—Это даёт что-то моей душе, сердцу…. Это приносит мне радость… И я люблю детей, я так люблю видеть их радость и их искреннее неподдельное удивление…
Душа ты моя ангельская… Живешь ты добрым, большим смыслом и несёшь собой добро и любовь этому во многом обделённому миру…(думала я, сдерживая открытое тепло своих проявлений к нему, боясь, что он может начать таять…)
А то, что заморозил ты, Дед Мороз, в себе, – может, потому и Дед Мороз, что заморозил, чтобы потом дарить своё драгоценное существо всем по капельке, по волшебной чистой новогодней снежинке, весенней росинке… говорящей о неизбежности лета…(так я понимала его и его проявление в мире…)
Лето, пляж, море, – бежит мужчина по тротуару вдоль пляжа, держа дочь за руку… Мой профессиональный медицинский глаз настороженно привлекают какие-то волочащиеся движения его ног. Издали я всматриваюсь в цвет его лица… Лицо мертвенно-бледное, какое-то усталое. Ему, по всей видимости, тридцать с небольшим, и такие большие проблемы со здоровьем, ещё немного – и полная дисфункция (констатирую я, проезжая…). Стоп…
– Дед Мороз… ты… Да тебя невозможно узнать! Как ты себя чувствуешь?
– Да что-то у меня в глазах часто темнеет, и в такие моменты я абсолютно ничего не вижу…
– Ты же работаешь на такой высоте, и в таком состоянии ты в любой момент можешь упасть и разбиться. И ноги у тебя совсем ослабли… Я тебя срочно жду к себе на терапию.
Вскоре он пришёл ко мне в кабинет. Я понимала, что должна говорить с ним максимально прямо и откровенно… Но как на прямоту, но без боли, как без боли откровенностью скальпеля обойтись… как… и понимаю, что выхода нет… – надо напрямую…
– А вот теперь с глазу на глаз… – почему жить не хочешь, Дед Мороз? (спрашиваю его я…)
Его глаза становятся опять мокрыми, и он начинает опять прятать взгляд…
Я понимаю, что проявляюсь сейчас как гестаповец на допросе, но иначе уже поздно… слишком поздно… уже никак не получится обойтись без (откровенностью пронизывающей душу) боли.
– Почему глаза мокрые? Взгляд не прячь… —  я вижу…
Молчит…— ничего сказать не способен…
– Хочешь честно? (спрашиваю я…)
– Хочу… (отвечает…)
– Я люблю тебя, Дед Мороз… И потому больше всего на свете хочу, чтобы ты жил, понимаешь… Ты родной, очень родной душой мне человек, но почему хочешь сбежать в мир иной от людей, которые так тебя любят… Ты о детях, о жене подумай… что с ними будет, если свалишься со стропил и превратишься в инвалида или погибнешь…
– Ну, ничего… у них уже всё есть, а жена…—  жена себе другого мужа найдёт…
– Я знаю… давно знаю, что тебе очень… очень тяжело, но ты должен жить… Ведь такого прекрасного, как ты, больше нет на Земле. А я и моя помощь тебе – всегда рядом, понимаешь… Даже тогда, когда я уеду из этих мест, душой я всегда буду рядом с тобой, я буду, как всегда, стараться духом поддержать тебя.
– Я знаю, что ты должна быть всегда рядом… не может быть, что ты уедешь… Не верю… никогда не поверю, — ты не уедешь… ты не должна уезжать, ( говорит мне настойчиво и очень… очень уверенно).
– Я уеду, – я должна уехать… Но если люди понимают и чувствуют друг друга, значит, никакое расстояние не имеет значения… Это родство душ, это значительно крепче и сильнее, чем порой и семейное, и кровное родство… То, что ценишь и любишь ты, то ценю и люблю я. И ты, наверное, знаешь… —  замечал по жизни, что есть люди, рядом с которыми по необъяснимым причинам почему-то чувствуешь себя очень… очень хорошо и совсем не одиноко… Я просто одна из таких людей… для тебя… И я тоже понимаю, что таких людей, как ты, очень… очень мало… Я тебя, как и многие другие, называю ангел… ты, наверное, этого не знал…
– Нет… ты отсюда никогда не уедешь… нет… не можешь уехать… не уедешь… тут будешь… всегда тут будешь жить… рядом…
– Это не имеет значения, где я живу. Важно, что я тебе скажу сейчас, и никогда этого не забывай. Я понимаю, что тебе очень тяжело жить так, как ты живешь… Но я очень-очень люблю тебя, как брата, и я хочу, чтобы ты жил, чтобы ты очень долго и счастливо жил… Мне, и таким как я, и тебе… другим… таким, как мы, и даже (как понимаешь…) не таким, как мы, людям… одним только твоим существованием на Земле будет гораздо легче… Мы в этом мире поддерживаем друг друга собой: ты – меня, я – тебя… Мне легче жить, зная, что ты – родная душа, как и другие такие души, – есть на свете, значит, всё и все мы – не зря … Не убивай себя никогда и ничем, поддаваясь депрессии. Воздухом, солнцем, любовью – я всегда буду рядом с тобой. Ты… ты не имеешь даже права думать о смерти… Ведь Дед Мороз должен очень-очень долго жить… Но понимаешь… – он должен быть как можно дальше от солнца… Солнце не должно огнём сжигать его и его драгоценную душу испепелять болью – оно должно просто светлой поддержкой своей освещать его дальний и долгий путь… Путь туда, где его всегда ждут, где он бесконечно нужен и бесконечно любим…
И ещё… – я не шутила, когда говорила с твоей супругой о том, что у вас обязательно должен быть сын… Вот такой же прекрасный, как и ты. И он будет очень хорошо понимать тебя и будет всегда помогать тебе своим существованием, потому что он будет родная тебе душа… А я… – я обязательно напишу о тебе рассказ… , Дед Мороз…