Подарок из детства

«Мальчик ловит кузнечиков в поле.
Он чувствует в себе силу,
способную перевернуть этот мир.
Но его судьба решена».

(рассказ)

Крестился я поздно, но крестик еще лет в пять мне подарил какой-то парень, случайно зашедший (как я тогда подумал) в мою детскую комнату. Хотя в доме никого не было, его приход удивил меня лишь немножко: просто парень мне сразу понравился, в нем было что-то родное и знакомое. Я копался с вчера отловленными мною в очередной незаконной вылазке в степь за город кузнечиками, пролежавшими ночь в спичечном коробке. Будущее теребило мое воображение, и я глубоко и безмятежно думал в ожидании судьбы. Парень зашел и долго, как оглушенный, смотрел на меня. Потом он упал на мою детскую кровать и беззастенчиво зарыдал, слюнявя подушку. Это мне напомнило мои собственные рыдания тремя днями ранее, когда, наконец, моя мама ответила на неделю мучивший меня вопрос: умру ли я? Мой ум не смог справиться с ответом, я не смел в это поверить, но ничто не говорило, что это не так. Мне обещали «долгую» и интересную жизнь, лет семьдесят-восемьдесят. А сто? — спросил я. — «И сто, и, может быть, больше». Но это успокоило меня лишь на несколько секунд. Позже я понял, что и сто, и тысяча лет не смогут меня устроить. Мне хотелось только вечности. Через несколько минут вопрос разрешился детской истерикой — единственной защитой, которую я смог себе предоставить от подобных ответов.
Потом парень поднял от подушки красное заплаканное лицо, высморкался, утерся платком, подошел ко мне, улыбнулся, обнял и сказал:
— Ничего, Андрюша, все в порядке.
И несколько минут разглядывал со мною кузнечиков. Они были уже еле живы, а один — сдох.
— Боже мой, — сказал парень. — Как давно умер этот кузнечик.
Затем он долго и с изумлением изучал мое немудрое «хозявство»: игрушечные автомобили, детские книжки, солдатиков с отломанными головами, камешки, подобранные Бог весть в какой речке, опять чуть не разрыдался над плюшевым мишкой с отломанной ногой, с которым я спал с трех лет… Наконец он спросил меня:
— Ну, кем ты хочешь стать?
— Летчиком-художником, — ответил я ответом, заученным для взрослых.
— Будешь, — пообещал он мне. — Но недолго.
Я по-детски законфузился, но, так как этот парень с первого взгляда стал мне очень симпатичен, осмелился спросить его о тревожащем меня:
— Дядя, я умру?
— Какой я тебе дядя, — засмеялся он. — Нет, конечно. Умру — я. И очень скоро. А ты — вечный.
— А кто ты? — спросил я его.
— Я? — переспросил он. — Если б я знал… Я такой же как ты, только уже без надежд.
— Почему? — спросил я.
— Потому что я где-то потерял свои двадцать пять лет.
— Так давай поищем.
— Я и ищу. И не нахожу.
И еще он сказал:
— Я хотел бы остаться здесь с тобою навсегда.
— Оставайся, — разрешил я ему.
— Хорошо, — рассмеялся он, снял с себя крестик, повесил мне на шею, и вышел. Навсегда.

Собственно, об этом случае я вспомнил только сейчас, двадцать пять лет спустя, хотя он и прятался во мне все эти годы. Я не вспомнил о нем даже тогда, когда выбрасывал на свалку своего уже совершенно безногого мишку, и когда действительно ненадолго стал летчиком. Сейчас, когда неудачи обступили меня со всех сторон и от одиночества я еле переставляю ноги, я вернулся в свой маленький родной городок, ставший без меня еще меньше, исковерканный до неузнаваемости этими годами, чтобы отыскать потерянную на этих улицах и в этих степях жизнь. Я ходил детскими тропами, ловил кузнечиков, купался на знакомых с детства пляжах, где каждая камышинка сохранила свой первозданный лик и свое место (плевали они на года), бегал по горам, но не находил то, что искал. И тут я вспомнил о парне, посетившем меня двадцать пять лет назад. Я вспомнил его лицо, голос, глаза… Я понял, что все эти годы старался походить на него, что я похожу на него, и он — тот, с кого стоило бы спросить про мои исчезнувшие годы.
Я уже слышал за спиной щелчок выскакивающего лезвия — уже судьба или смерть, все одно, обрела реальное лицо — когда все вспомнил и рванул к своему дому, в котором не был пятнадцать лет. Бесшумно пронесся через квартиру в спальню, осторожно открыл дверь и… зажмурился. Я долго, как оглушенный, смотрел на пятилетнего белобрысого мальчика, отрывающего ножки кузнечикам — он был для них судьбой. Я почувствовал, как ноги отрывают мне. Я понял, где мои двадцать пять лет, я рухнул на свою кроватку и разрыдался горючими-горючими слезами, прижимая к сердцу плюшевого мишку.
И когда мальчик спросил меня: «Дядя, я умру?» — у меня чуть не сорвалось с языка: «Через полчаса».