СЛЕДСТВИЕ ВЕДЁТ ДИЛЕТАНТ
ПРЕСТУПЛЕНИЕ ОТЦА АРКАДИУСА
…в общем-то, небольшая дорожная сумка, которую может захватить с собой любой из ваших послушников. Особой приметой должна была быть надпись: «Министру внутренних дел Даймонду Рыжконию от его верных подчинённых в память о выполнении долга на островах Архипелага Ыыльзленд!» Но как-то всё не было времени вышить её, поэтому там только две буквы «Ми». Однако вряд ли у кого-то из путешественников найдётся подобная дорожная сумка – наши вояжёры обычно не путешествуют налегке. Заранее благодарен. Рыжкони.
Отец Аркадиус сложил письмо и ещё раз взглянул на две похожие, как две капли воды сумки. Был вечер. Смеркалось. Свечи были зажжены, но сквозь серую дымку сумерек в конце пристани всё ещё можно было различить силуэты портовых служащих, работных и таможенников. Каждый день здесь происходила одна и та же церемония: корабль, прибывающий с материка, останавливался на одном конце мола, а судно, идущее на материк, ожидало своей очереди на другой стороне. Обычно на корабле бывает человек двадцать, не больше; многие службисты хорошо знают их всех в лицо, необходимые формальности заканчиваются быстро, и люди отправляются посидеть в харчевню, единственную на небольшом атолле, где цены обозначены в самых разных меновых измерениях и даже услугах.
Причиной неудобного беспокойства отца Аркадиуса и его мансионария брата Ведрополуса был силуэт сидящего в углу мужчины лет тридцати, с бесцветным, плохо выбритым лицом, в старом поношенном костюме и мягкой серой шляпе. Он приехал сюда кораблём из Ла-Пьедад-Апацинган-де-Идальго и предъявил таможеннику портулан с маршрутом до Верх-Ирмени и векселем оплаты. Придя в харчевню, путешественник занял столик у багажного отделения и заказал стакан вина. У него были лихорадочно блестящие, глубоко посаженные глаза. Да и держался он странно с выражением пассивной агрессии и презрения окружающему миру на лице. Около него и стояли две совершенно одинаковые дорожные сумки с монограммами «Ми».
Когда ему подали вина, он вынул из мешочка горсть мелких монет и бармен сам выбрал оттуда необходимую сумму. Рядом, за столиком справа, можно было увидеть священника, сидевшего за вечерней трапезой. На нём был суконный серый дорожный плащ, из-под которого была видна видавшая виды ряса. Покончив с очередным блюдом, он слегка отодвигался от стола, чтобы дать простор своему ещё немножечко увеличившемуся брюху, и демонстративно ждал. Бармен, видя хорошего клиента, чинно кивал головой в сторону женщины по ту сторону стойки. Та, как истинная распорядительница трапезой тут же открывала крышку люка и кричала вниз в кухню, что пора подавать новую перемену блюд. В кухне что-то гремело, а потом, по звонку колокольчика, распорядительница, быстро перебирая руками спицы скрипучего колеса подъёмника, поднимала на свет Божий очередную порцию дымящихся тарелок.
Первый пассажир, словно боясь пропустить корабль, с нетерпением поглядывал в окно. Второй - спокойно наблюдал за ним, выпивая и закусывая с аппетитом и различными приправами. Однако как только беспокойный пассажир, встав из-за стола, удалился на пару минут в уборную. Широкоплечий священник взглянул на отца Аркадиуса. Отец Аркадиус, заметно отставая от своего визави в еде, решился и приказал последнему взять сумку, которая была легче. Брат Ведрополус, а это был именно он, придвинул ногой обе сумки, взвесил их в руках и, толкнув на свободное место одну из них, вторую забрал себе. Далее их пригласили на посадку и все трое (отец Аркадиус, брат Ведрополус и странный мужчина), отбыли в порт Океания, устроившись в одной из свободных кают и не обмолвившись при этом ни словом.
После остановки в Океании корабль снова опустел — остались лишь три пассажира. Был поздний вечер, когда корабль остановился у огромного пассажирского трапа со стеклянно-витражной крышей порта Дребенга. Под высокой аркой горел последними лучами заходящего Солнца величественный морской закат, и при таком освещении лица у людей казались тусклыми, но загорелыми.
Они всё ещё были втроём, много раз сбивались с дороги, но всё-таки забрели по ошибке в трактир, где и решили остановиться. Подойдя к стойке, незнакомец пальцем указал на лежащие в витрине магазина булочки с сосисками, жестом объяснил трактирщице, что хочет унести их с собой. Чтобы расплатиться, он снова протянул ей на выбор горсть монет. Ведрополус и Аркадиус всё это время терпеливо ждали, стоя в такой импровизированной очереди. Потом им понадобилось более получаса, чтобы отстоять очередь на поселение (снова за незнакомцем) - в одной руке он нёс свою сумку, а в другой держал завернутые в бумагу булочки с сосисками.
Брату Ведрополосу так и не удалось договориться о двух отдельных номерах – и им с Аркадиусом с трудом удалось получить двухместный номер – соседнюю с незнакомцем комнату. Не будет преувеличением сообщить, что это была нищенская каморка, похожая как две капли воды на все номера в дешевых придорожных гостиницах, особенно поздно вечером и с дороги. Между всеми комнатами были простенные внутренние двери, которые при желании можно было открыть, чтобы сделать расположенные рядом комнаты смежными. Это было важным, ибо, как резонно заметил Аркадиус, нужно было быстро поменять дорожные сумки в случае ошибки – неудобно всё-таки. В двери, со стороны двухместного номера, удачно торчал ключ. Вынув его, брат Ведрополус увидел в замочную скважину, как пассажир, открыв сумку, в которой лежали бутылка и свёрток с едой, смертельно побледнел. Дрожащими руками он порылся внутри, потом шумно высыпал всё содержимое на пол. Круглые булочки лежали на столе, бутылка с закуской – на полу, но молодой человек, хотя ничего и не ел в течение целого дня, не удостоил их даже взглядом. Он схватился за голову и бросился обратно в порт! Брат Ведрополус тут же собрался и кинулся за ним. Это напоминало сложносочинённую погоню по незнакомой местности с двумя неизвестными. Вбежав в зал третьего класса, встревоженный незнакомец устремился к груде сложенного в углу багажа. Убедившись, что его сумки там нет, он буквально пришёл в отчаяние. Его преследователю, не спускавшему с него глаз, но сильно отставшему казалось, что тот сейчас разрыдается.
Отец Аркадиус не находил себе место, проклиная себя и свою логику (конечно, как же он не сообразил - надо было брать тяжёлую сумку, ведь Рыжкони должен был взять с собой бутылку!). Он быстро открыл дверь в соседний номер и принялся собирать всё валяющееся на полу. Затем он поменял сумки, и всё запер, как было. Наконец вернулся сосед, Аркадиус увидел в окно, как спешит в гостиницу запыхавшийся брат мансионарий. Святой отец приник к замочной скважине, молясь, чтобы всё обошлось. В замочную скважину было видно, как, обхватив голову руками, обессиленный путешественник рухнул на стул. Он оставался в таком положении несколько минут, бормоча что-то и раскачиваясь из стороны в сторону. Когда он наконец встал, лицо его выражало отчаяние и злость. Выудив из штанов тонкий ремень, он встал на табурет и принялся мастерить удавку.
«Ну, это уже слишком!» – подумал Аркадиус, встал и, выскочив из номера, забарабанил в соседнюю дверь. (Лезть через смежную дверь он не решился).
Через несколько минут тишины дверь взломали… в комнате собралось человек десять, которым брат Ведрополус, так и не успевший снять свой плащ, тщетно пытался загородить дорогу.
Мёртвый молодой человек выглядел ещё более жалким, чем живой. На подошвах башмаков зияли дыры. Прибыли милиты и повелительным тоном приказали освободить площадку. В комнате остался один Аркадиус, предъявивший полицейскому свой портулан и доверенность комиссара инквизиции на проведение актов дознания. Конечно, святой отец, не созданный для подобных зрелищ и миссии, какую он на себя взял, едва не упал в обморок при виде лежащего на топчане удавленника, но чувство собственной значительности и важности придало ему мужества.
Минут через десять перед гостиницей остановился вагонбург, и двое в инквизиторских рясах вошли в комнату. Один из них, молодой ещё человек, криминалист, розоволицый, с бритым черепом, у второго было такое же розовое лицо и светлые волосы, но он держался менее торжественно и внимательно обшарил комнату, ведя при этом беседу с отцом Аркадиусом.
- Какой кошмар! – возмущённо приговаривал последний, - Какое варварство!
Аркадиус был тронут подобной чувствительностью. Он решил, что инквизитор потрясён такой участью жертвы. Однако светловолосый снова что-то осмотрел и добавил:
- Просто ужас! Оставить после себя такой бардак! И даже не подумать убрать за собой! Какого чёрта! (он посмотрел на булочку с сосиской и жирное пятно).
- Вы, что за ним следили? – спросил лысый.
- Это долгая история, - отмахнулся святой отец, - Мне нужно, чтобы ваши эксперты сделали как можно более чёткие портреты несчастного.
Обыск не дал ничего, если не считать, что было найдено удостоверение личности на имя Муи Ирдэ, механика, уроженца города Оборвиль. Подавленный роковым стечением обстоятельств, нахмурив лоб, отец Аркадиус молчаливо наблюдал за действиями инквизиторов.
Около трёх часов утра, уже в судебном присутствии, куда они прибыли после осмотра комнаты, двум священникам вручили их ничтожные трофеи: одежду мертвеца, его паспорт и дюжину рисованных портретов, сделанных в комнате гостиницы при двух полносвечных канделябрах. Аркадиус был совершенно уверен, что стал причиной самоубийства этого человека, человека, о котором ничего не знал.
А ведь ещё вчера, гуляя вдоль берега моря, они с Ведрополусом зашли в какую-то забегаловку. Было ещё довольно рано, и поначалу Аркадиусу показалось, что там совершенно пусто, но, приглядевшись, он заметил в глубине плохо освещённого зала человека, занятого довольно странным делом. Его жалкая одежда изобличала одного из тех бродяг, которых часто можно встретить на всех больших трактах и пересылках. А между тем он вынул из-под стола солидную пачку тамплиерских пергаментных платёжных векселей, пересчитал их и, положив в деревянную коробку, заклеил её, надписав предварительно адрес. В коробке было не менее тридцати денежных векселей! Даже по курсу пятидесяти крошей, мелких имперских монет, – это всё равно было около тридцати семи солидов! Брат Ведрополус нахмурил брови. Быстро выпив вина и расплатившись, мансионарий последовал за незнакомцем к почтовой службе. Через плечо сдавшего посылку мужчины он прочёл адрес, написанный каллиграфическим почерком, не соответствующим внешнему виду оборванца: «Господину Муи Ирдэ, осьмнадцать, улица медников, Ринд». Но особенно потрясло мансионария, что бандеролька отправлялась без объявления ценности. Он тут же доложил об этом Аркадиусу:
- Тридцать с лишним солидов отправлены, как простое письмо, даже не заказной почтой!
Впрочем, тогда, Аркадиус не придал этому особого значения. Он мысленно возгордился этим прекрасным островным владением и даже позавидовал местному Министру Внутренних Дел. Ах, Рыжкони! Максимум восемь-десять мелких преступлений в год. А ежели, что и пропадёт – так, разве что по ошибке молодого таможенника или почтаря!
А вот на корабле Аркадиуса ждал сюрприз, незнакомец с ловкостью, явно изобличающей привычку к долгим путешествиям, забросил в сетку для багажа свою сумку и… Там-то святой отец и понял, на что была похожа дорожная сумка их попутчика! Он увидел в багажной сетке точно такую же. Подошёл брат Ведрополус и сообщил, что на обеих одинакового цвета сумках стоят инициалы «Ми» - При второй пересадке отец Аркадиус решил поменять сумки – до Ринда оставалось не так далеко.
И вот теперь человек этот был мёртв, и у него не оказалось ничего компрометирующего, ничего, указывающего на преступную деятельность, никаких документов, кроме портулана да удостоверяющей личность записки. Очевидно было одно: до прихода в гостиницу Ирдэ не собирался лишать себя жизни. Иначе, зачем бы он купил в трактире эти чёртовы, прости Господи, булочки? Оставалось лишь предположить, что он повесился из-за того, что у него пропала дорожная сумка. И поэтому после того, как тело увезли в вагонбурге, предварительно исследовав покойника с головы до ног, отец Аркадиус и брат Ведрополус заперлись в своей комнате.
Воспоминание о страдальческом лице самоубицы угнетало Аркадиуса. Он беспрерывно видел перед собой Ирдэ, ломающего в отчаянии пальцы. Он всё ещё надеялся что-то найти в своей сумке. Что? Возможно, доказательство своей правоты. Брат мансионарий, не долго думая, перекрестился и, открыв сумку покойного, извлёк оттуда какой-то старый костюм, гораздо менее поношенный, чем тот, который был на мертвеце, там же лежала сильно измятая грязная рубашка с кружевными манжетами. Ведрополус тщательно обыскал все складки и кармашки костюма, потом сумку, но ничего больше не нашёл. Ничего похожего на какой-нибудь документ, позволяющий судить о прошлом или нынешнем странного покойника.
Аркадиус покосился на соседнюю дверь, к которой он не решился теперь подходить, однако брат Ведрополус вдруг сообщил, что одежда из сумки по крайней мере на пару размеров больше той, которая принадлежала покойнику. Итак, то, чем бродяга так дорожил и так высоко ценил, что, потеряв это, лишил себя жизни, оказалось старым костюмом, принадлежавшим кому- то другому…
Отца Аркадиуса распирало от желания саркастически съязвить на эту тему, так, можно сказать, просто ради успокоения своей души – Ведь душу покойного успокоить теперь было нельзя… по- крайней мере, во Христе.
ЗНАКОМСТВО ОТЦА АРКАДИУСА
В местном информационном листке появилось сообщение в несколько строчек, о том, что некто по имени Муи Ирдэ, по причине крайней нужды, покончил жизнь самоубийством в одной из местных гостиниц для путешествующих морем (можно подумать, что здесь кто-то путешествует сушей). В то время, когда в прессе появились эти сведения, Аркадиусу уже стало известно кое-что новое. Внимательно просматривая документ самоубийцы, брат Ведрополус обратил внимание отца Аркадиуса на явные нарушения в оформлении удостоверения личности. Шесть месяцев тому назад столичные милиты обнаружили и арестовали в одном из пригородов настоящую штангопечатню, изготовляющую фальшивые документы, военные билеты и платёжные векселя – уж, не оттуда ли были векселя, отправленные на Ринд? Конечно, милитам удалось захватить большую часть всего этого, но фальсификаторы сознались, что более сотни отпечатанных ими фальшивых удостоверений и расписок уже много лет находятся в обращении. Возможно, что и паспорт Муи Ирдэ был одним из таких документов.
Было девять часов утра, когда брат Ведрополус, которому местные власти позволили производить самостоятельное дознание в интересах отца Аркадиуса, прибыл в мертвецкую. Двери морга уже были открыты для посещения публики. Сам Аркадиус устроился в укромном месте ниши домика напротив, чтобы наблюдать за входящими посетителями, не очень, правда, надеясь на успех.
Мнимый Муи находился внутри, там же были тела молодой женщины и старика - утопленника, выловленного в порту. В течение часа через зал прошли не менее тридцати человек. Какая-то женщина попросила показать ей утопленника. Потом склонилась над телом и, узнав покойного, зарыдала. Около полудня изысканно одетый господин, войдя в зал, поискал глазами самоубийцу и, подойдя к нему, начал его внимательно рассматривать. Ведрополус подошёл ближе и сразу догадался, что это не местный. Правда и сам посетитель, увидев брата мансионария, обратился к нему:
- Вы, сударь, не местный?
- Да, и вы тоже?
- Нет, я северянин, потом учился в Ринде, но уже несколько лет живу в Дребенге.
- Вы были знакомы с этим Ирдэ?
- Нет, я… прочёл сегодня в газете, что здесь, в Дребенге, повесился какой- то северянин, предположительно из Бон-Дюа, а так как я сам оттуда родом, мне стало любопытно, вдруг кто-то из знакомых. Вот я и пришёл взглянуть на земляка.
Подошёл отец Аркадиус, он не смотрел на труп и был совершенно спокойным.
- А вы из отделения инквизиции? - спросил незнакомец.
- Да, - ответил мансионарий, - Я комиссар инквизиции. А это (он показал на Аркадиуса) наш аббат и епископ-надзиратель Белого Аббатства, предстоятель церковной общины Ыыльзленда.
- На полставки, - пояснил Аркадиус.
- О! – понимающе покачал головой незнакомец и обратился к Ведрополусу, - Похвально. Вы комиссар инквизиции прибыли специально сюда, чтобы выяснить причину этого самоубийства? Да нет, что за глупости я говорю, этого не может быть, ведь, судя по газетному сообщению, самоубийство произошло только сегодня ночью. Может быть, я смогу быть вам чем-нибудь полезен? Хотите выпить вместе со мной стаканчик аперитива?
Аркадиус, отправился следом за новым знакомцем, договорившись с братом Ведрополусом вечером встретиться в гостинице. Перед ним был тип весёлого, подвижного дельца. Казалось, что его знает весь город. Он то и дело кланялся прохожим. Объяснял и рассказывал отцу Аркадиусу о городе и его достопримечательностях:
- На втором этаже, справа, моя конторка. (На вывеске было написано: «Алефтин Ван Дер Эйк: Экспорт – Импорт и другие торговые аберрации»).
Потом они последовали в большую переполненную пивную.
- Вы не можете себе даже представить то количество денег, которыми обладают здешние посетители, - объяснил Ван Дер Эйк, - Обратите внимание на вашего соседа слева, в данный момент он занят продажей груза шерсти, которая плывет сейчас на его двухмачтовом когге где-то между Жонитором и Портгейтом. У него не то восемь, не то десять грузовых судов, и все они беспрерывно в пути…
Аркадиус увидел троих господ, которые о чём-то говорили:
- Не бойся, милый друг, я не просрочу! – говорил рекомендованный богач молодому соседу, - До срока, я надеюсь получить в трикрат три раза больше этой суммы!
- Могу вам рассказать про других, - продолжал новый знакомец Аркадиуса, - Что вы будете пить?.. Я вам рекомендую бульзенское пиво… Между прочим, что вы думаете о причине этого самоубийства? Неужели беспросветная нужда, как предполагают местные газеты?
- Возможно, - отозвался Аркадиус, - Хотя, если быть откровенным, то...
- Я давно говорю местным администраторам об открытии специального банка взаимопомощи для путешествующих на деньги их землячеств. Кстати, вы ведёте расследование этого происшествия вместе с местным отделением инквизиции?
- Нет, это их местные дела, - отмахнулся святой отец, - И так как установлено, что это самоубийство, то следствия, вероятно, никакого не будет.
- Конечно! Заметьте, меня это интересует исключительно потому, что пострадавший – мой земляк!
Пиво действительно было прекрасным. Дер Эйк поднялся, чтобы пожать руку какому-то человеку, проводил его до выхода из зала и вернулся с крайне озабоченным видом:
- Извините, пожалуйста. Это директор большого страхового общества… Он ворочает сотнями тысяч. Но послушайте, святой отец, не пора ли нам позавтракать? Правда, я могу пригласить вас только в ресторацию, ведь я холостяк, но я постараюсь, чтобы вы позавтракали не так уж плохо. Договорились?
Позвав подтянутого и очень аккуратного вида официанта (в парике и перчатках), Эйк вынул кошелёк тем неподражаемым жестом, который замечал Аркадиус у дельцов, заходивших выпить рюмочку аперитива около биржи в Крак де Шабан. Теперь Ван Дер Эйк уже не был человеком похоронившим земляка, но выглядел как весёлый воротила, преуспевающий деляга, общительный транжира, восхищающийся крупными финансовыми операциями дока и угощавший завтраком из тонких блюд гурман.
Они расстались около пяти часов вечера, наконец, Аркадиус остался один с мыслями, которые были всё ещё далеки от какого-нибудь вывода. Он старался отыскать причину связи этих двух людей. Ван Дер Эйк не стал бы зря беспокоиться, тем паче - не пошёл бы рассматривать труп неизвестного ему человека, как не стал бы из одного только удовольствия поговорить с «северянином» приглашать его, ведущего следствие церковника, к завтраку. Беспокойство не покидало Ван Дер Эйка, пока он не поверил в то, что Аркадиус не интересуется самоубийством, и не счёл полставочного аббата глупым и простоватым малым.
В комнате дознания и предварительного содержания молодой инквизитор, человек с задумчивыми глазами уже ждал отца Аркадиуса возле стола, на котором были аккуратно разложены все вещи, принадлежавшие самоубийце. Эксперт начал свои объяснения с того костюма, в который был одет Ирдэ в момент самоубийства. Подкладка костюма была подпорота, все швы тщательно осмотрены. При осмотре обнаружились пятна, указывающие на то, что человек, носивший эту одежду, возможно бывший подмастерье в механической мастерской. На белье меток не оказалось. Башмаки поношены до дыр, носки штопаные и тоже дырявые.
- Если вам будет интересно, металлическая пыль отсутствует на одежде из сумки, которую я условно назвал одеждой «Инкогнито», её не носили уже самое меньшее лет семь-восемь. Кроме того, на костюме «Инкогнито», в отличие от костюма «Самоубийцы» нет никаких других пятен, кроме пятен человеческой крови, предположительно артериальной. Человек, который носил эту одежду, должно быть буквально истёк кровью. Наконец разрывы на одежде дают основания предположить, что была драка, ткань вырвана, словно в неё вцепились. Одежда «Инкогнито» имеет марку Гектограммы в минусе, известного портного с Ринда. Также я обнаружил кожаную бляху с литерой «B» и фрагментами ног животных по краям – нельзя сказать, что это за звери. Предположительно: лошади или коровы; возможно, косуля, олень, единорог… Вот и всё, копию своего рапорта я перешлю вам в О’Карху по линии деловой переписки.
В восемь часов вечера Аркадиус покончил с формальностями. Милиты выдали ему одежду умершего, а также и ту, что эксперт назвал костюмом «Инкогнито». Попросив разрешения оставить тело в морге, Аркадиус взял копию личной карточки переписи на г-на Ван Дер Эйка. Уроженец города Бен-Буа, родители северяне из Тангейта, выйдя в отставку, приобрели на Ринде поместье. Их сын и наследник - тридцати двух лет, холостяк, в Дребенге (Океания) поселился восемь лет тому назад. После довольно трудного начала стал преуспевать в делах.
Вернулся брат мансионарий и сообщил, что более никто из посетителей их покойником не интересовался. Потом, распорядившись на счёт ужина, брат Ведрополус попросил у отца Аркадиуса те картинки, которые ему вручили в инквизиторском дознании.
- Ну, вот, - радостно заключил брат Ведрополус, - Я сначала думал, что это мне показалось – труп особенно не потрогаешь (не поймут), вот здесь у него что-то вроде татуировки под мышкой!
Аркадиус выхватил рисунок и посмотрел на неясное пятно под мышкой умершего – действительно:
- Что за рисунок?
Брат мансионарий достал лист и показал круглую буквицу «В», по сторонам которой ехали четыре всадника.
- Итак, - проговорил отец Аркадиус, - с чего нам следует начинать поиски?.. Во всяком случае, у нас есть адрес, по которому Ирдэ отправил себе платёжные векселя – с этого можно начать расследование. С другой стороны, мы знаем, что дела Ирдэ имели определённый диапазон – об этом свидетельствует портулан, со следами многократного продления права следовать по этому маршруту – можно начать расследование через эту деталь. Кроме того, видимо есть место, где несколько лет тому назад была куплена одежда «Инкогнито». Значит, нам необходимо быть здесь, на Ринде, в Семивале или Верх-Ирмени. А может, лучше всего начать в Дребенге, в городе, где несчастный покончил с собой и где некий Алефтин Ван Дер Эйк пришёл взглянуть на хладный труп, утверждая при этом, что он никогда раньше не видел этого человека… Хотя, как однажды сострил адвокат Стаут Р. Стопкинс на известном процессе в Телепикусе, большую часть своего времени сыщики тратят на поиски вещей, вообще не существующих!
Так что, на этом отец Аркадиус и его мансионарий порешили – махнуть рукой и поехать на Ринд, где обо всём сообщить соответствующему Министру Внутренних Дел и, омыв свои руки, предаться отдохновению, аки Господь Бог, на седьмой день Творения.
Рано утром они проснулись в каюте и пока собирались, судно подошло к южной гавани порта Ринд, давая возможность пассажирам полюбоваться пейзажем побережья прямо с палубы корабля. Пассажиры вышли на палубу, стюарды быстро подсуетились и поставили раскладные столики, на которые тут были принесены лёгкие и бодрящие напитки. Несколько человек затянули самую известную в этих местах песенку:
...Ах, о чём здесь поёт, кто в отставке
Много денег имея и прав,
Долгим веком и в полном достатке
В дорогих двухэтажных домах,
что на Ринде нет девушек!
Даже дома, стоя рядом друг с другом,
зная друг друга десятки лет,
сделав слова неуместным недугом,
просто молчат, о том кого нет…
Только в два часа дня они прибыли в Северный порт. И вот пока отец Аркадиус искал подходящее место в зале ожидания, а брат Ведрополус договаривался с извозчиком, обнаружилось, что обе сумки, наполненные уликами, версиями, сувенирами и их вещами, бесследно исчезли. Правда, драный костюм «Инкогнито» и старые вещи Ирдэ остались в спинной котомке брата мансионария.
Кто был этот вор? И чего ради, он охотится за старым рваным костюмом «Инкогнито»? Может быть это убийца самого господина Инкогнито? Если в самом деле кто-то охотится за этим тряпьём, то каким образом удалось узнать, что это они увезли его с собой? Значит ли это, что некто следовал за ними из самого Дребенга? Вокруг худого, бледного бродяги накапливалось слишком много загадок. Тени прошлого будто снова оживали. Призраки?.. Прежде всего здесь, в городе, находится некто, кто в данный момент удирает с двумя сумками в руке, кто следил за ними, и кто сейчас, не особенно привередничая, ищет любой попутный корабль… Возможно, Ван Дер Эйк, а может быть, и не он?
Тем не менее, было ясно, что из всей этой сутолоки, из массы людей в Дременге, Семивале, Ринде и прочих местах предстояло схватить двух, трёх, четырёх, пятерых…
- Четырёх, - прервал ход мыслей отца Аркадиуса брат Ведрополус, - Четырёх, эти люди и есть всадники вокруг литеры «В»!
- В? Babbler, back-bencher, badinage, bailey, bailor, Brotherhood?
Наконец они въехали на указанную доном Рыжкони в письме виллу Гудела Бракодела. В тени деревьев виднелось большое здание, не слишком красивое, но достаточно представительное и богатое. Тоненькие струйки воды орошали лужайки, а старый садовник, словно сошедший с миниатюр прошлого века – вообще оказался статуей. Внутренний двор отделяла решётка с позолоченными символами Ивдесского кавалерийского корпуса. Аллеи были посыпаны светлым песком, слева виднелась конюшня с кортом, справа – бассейн. Их встретила пожилая экономка и два дога, последняя мода де Шабанов, которую повсеместно насаждал кузен Ди. От этой женщины пилигримы узнали, что ни хозяина, ни его гостя дона Даймонда «всё ещё нет дома», что ждут их сюда «с минуты на минуту» уже не меньше недели, если не больше и, что по сплетням рыбаков «они крепко зацепились за барную стойку в гостинице на одном из соседних островов». Извинившись, отец Аркадиус сообщил экономке, что планирует остановится в странноприимном доме при местном монастыре, но старая дама сообщила, что на веранде их дожидается милит дознаватель и некая «ещё молодая, но скромно одетая женщина в траурном платье».
Спустя несколько минут, отец Аркадиус понял, что перед ним вдова его самоубийцы. Уставшие веки, тусклая кожа, сжатые губы, немного испуганный вид человека, потерявшего надежду и мужество. Она ждала странствующих церковников уже более двух часов. Женщина посмотрела на него со слабой надеждой, что, наконец, это окажется тот, кого она ожидает.
- Мне сказали, что вы знаете о человеке, который…
Брат мансионарий достал рисованный портрет и женщина, не закончив фразы, закрыла лицо руками и, стараясь сдержать рыдания, проговорила:
- Это мой муж...
Аркадиус поспешно подставил ей кресла, в которые она и опустилась. Ему было крайне неудобно, но долг перед бедной женщиной выполнить было необходимо и неотложно – ведь он был её отец… во Христе.
ИНФОРМБЮРО ОТЦА АРКАДИУСА
- Он очень страдал? - спросила она, как только обрела дар речи. Внезапно успокоившись, женщина, не отрывая глаз от пола, прошептала, - Он никогда не поступал, как все нормальные люди.
- Вы позволите мне задать вам несколько вопросов, - спросил брат Ведрополус, присаживаясь рядом, - Итак, вашего мужа звали Муи Ирдэ? Когда вы с ним расстались в последний раз?
Вместо ответа она снова принялась рыдать, потом также внезапно остановилась и стала рассказывать:
- Два года тому назад. Но однажды я видела его снова. Он стоял на улице возле нашей лавки, и если бы не моя мать… Вы хотели бы знать историю нашей жизни, не правда ли? Это единственная возможность понять причину, толкнувшую Муи на… Мой отец был медиком и, выйдя на пенсию, переехал сюда; завёл здесь маленький аптечный павильон, но уже скоро шесть лет, как отец умер, а мы с матерью продолжаем там жить, занимаясь торговлей. Вскоре после смерти отца я и познакомилась с Муи.
- Вы говорите, что это было шесть лет тому назад? Он уже тогда носил именно эту фамилию?
- Да, - она удивилась, не понимая вопроса, - Он был подмастерье, но уже хорошо зарабатывал. Я не знаю, почему всё произошло у нас так быстро. Мне трудно это объяснить. Он был так нетерпелив, не прошло и месяца, как мы поженились, и он переехал к нам. Квартира позади аптеки была слишком мала, и мы сняли для мамы комнату. Утром Муи уходил на работу, днём приходила мама помогать мне по хозяйству. Вечерами Муи всегда сидел дома. Мы были очень счастливы, уверяю вас! И всё-таки, не знаю почему, я всегда чувствовала неладное. Иногда мне казалось, что Муи совсем не тот, за кого себя выдавал, будто он из другого мира, из другого общества. Его тяготила атмосфера нашего дома, но он меня любил. Иногда он вдруг заглядывал мне глубоко в глаза с таким обожанием, что у меня перехватывало дыхание. И тут же отталкивал от себя, тяжело вздыхая. Маме он сразу не понравился. Вероятно, именно потому, что он не был похож на других людей.
- Не было ли среди его вещей предметов, которые он особенно бережно хранил? – аккуратно уточнил отец Аркадиус, - Может это связано с какими-то воспоминаниями, символами, эмблемами или старыми вещами?
- Откуда вам это известно? - она даже вздрогнула, - Старый костюм. Однажды Муи вошёл в комнату в тот момент, когда я вынула костюм из картонной коробки, стоявшей у нас в спальне. Местами он был разорван и довольно грязный. Я хотела его починить и почистить. Муи очень рассердился. Он вырвал костюм у меня из рук и кричал так, что можно было подумать, что он меня ненавидит. Это случилось через месяц после нашей свадьбы… - она тяжело вздохнула.
- Итак, - помог прервать неудобную паузу сопровождающий женщину милит, - Он сделался очень странным, словно бы вы коснулись какой-то запретной темы из его прошлого?
- Я уверена, что в этом не было его вины. Мне казалось, его что-то терзало, жрало изнутри… Иногда, особенно в те часы, когда мы были очень счастливы и веселы, он вдруг менялся в лице. Иногда он бросался лицом вниз на свою кровать, не пожелав даже доброй ночи.
- У него были близкие друзья? Или клуб… - продолжил спрашивать брат Ведрополус, - Возможно, что-то связанное с вензелем в виде буквы «В»…
- Нет, - ответила женщина, - К нему никогда никто не приходил.
- Он куда-нибудь уезжал, получал от кого-нибудь письма? – попробовал помочь следствию милит.
- Нет, никогда. Дело в том, что он очень не любил гостей. Иногда ко мне забегала соседка, но даже её редкие визиты были поводом для того, чтобы привести Муи в ярость. И надо сказать, что он совершенно не умел сдерживаться, и потом сам от этого очень страдал. Когда я ему сообщила, что у нас будет ребенок, он посмотрел на меня, как истый безумец.
- У вас есть ребёнок?
- Да, но после рождения маленького, он стал периодически напиваться. И между тем я точно знаю, что он очень любил сына. Временами он смотрел на него с таким же обожанием, как смотрел на меня в начале нашего брака. Он хватал его из колыбельки, бешено целовал, бормоча какие-то малопонятные слова, а на другой день после этого приходил домой пьяный, закрывался в спальне на ключ и проводил там в одиночестве целые дни. Возможно, если бы не вмешательство моей мамы, я сумела бы сохранить мужа, но моя мать постоянно поучала его, и у них происходили дикие сцены, особенно в те дни, когда он по запою два-три дня не ходил на работу. Потом запои стали регулярнее, а денежные выплаты редкими и небольшими. Последний раз, сцена была особенно отвратительна. Муж подошёл к кассе и взял деньги. Мама потребовала, чтобы он положил их обратно. Он не послушался, и тогда мама назвала его вором. Муи страшно побледнел, подошёл к маме с таким лицом, будто собирался её задушить. В ужасе я закричала, и он выскочил вон. С тех пор прошло два года. Соседи иногда видели, как он проходил мимо, заглядывал в окна. Я справлялась о нём у мастера, где он работал, но мне ответили, что его там больше нет. Месяцев шесть тому назад я вдруг увидела его, стоящего у нашего окна. Но на мое несчастье мама помешала мне побежать за ним следом… Всё равно, это был хороший, но очень несчастный человек, уверяю вас.
Она замолчала, но было видно, как нервы её напряглись.
- Итак, ваш муж никогда не рассказывал вам о своём прошлом? – скорее заключил, нежели спросил мансионарий.
- Нет, он мало о себе говорил. Я всегда предполагала, что Муи получил образование, позволявшее ему занять более высокое положение, чем то, которое он имел. У него был красивый почерк, он хорошо знал латынь, переводил названия всех растений. Когда владельцу соседнего магазина одежды понадобилось составить деловое письмо, Муи написал его так, как не написал бы ни один местный нотарий.
- А его семья?
- Перед нашей женитьбой Муи сказал нам, что он круглый сирота… Я хотела бы узнать у вас, святой отец, когда перевезут его тело?
Так как Аркадиус заколебался, за него ответил милит:
- Я сделаю всё необходимое, сударыня, чтобы тело вашего мужа доставили нынче же.
Ещё одна улыбка, но какая грустная и всепрощающая.
На улице медников, по указанному Ведропулосом адресу, Аркадиус нашёл убогую ночлежку, в нижнем этаже которой находился грязный притон, который посещали разве что бродяги и проститутки.
Эта задняя часть улицы Лаппо с её роскошными увеселительными заведениями и трущобами находилась лишь метрах в пятидесяти от шикарной площади Старой Ратуши города. Здесь правда тоже располагались несколько мастерских, сквозь открытые ворота которых слышались звуки работы. Деловая суета работных и служащих, беготня подмастерьев и неторопливая важность подрядчиков - представляла собой резкий контраст с едва различимыми мерзкими фигурками типов, которые слонялись вокруг.
- Простите меня, госпожа рецепторша, но мне нужен человек по имени Ирдэ, - обратился отец Аркадиус к женщине за стойкой – это было первое, что он увидел, открывая дверь в ночлежку по адресу «улица медников осьмнадцать-бис».
- Его нет дома, святой отец, но если у вас есть, что ему передать.
- Нет-нет, - ответил Аркадиус и, как бы невзначай выронил на стойку пергамент с изображением четырёх всадников, обрамляющих букву «В». Я знаю, что у вас есть для него некоторая корреспонденция?
Сначала служительница, долго и, честно глядя в глаза, уверяла, что у неё ничего нет, но, в конце концов, вынуждена была вручить Аркадиусу тот самый пакет, который Ирдэ отправил себе из с далёкого порта пересылки.
Заметив, что картинка со всадниками не произвела никакого впечатления, Аркадиус убрал её и почти весело спросил:
- Ну, и насколько часто получает наш друг подобные конверты?
- Не часто, святой отец, клянусь Троицей – не часто. С момента переезда к нам, он получил всего три. А так он просто тихий пьяница. Не вижу причины, отчего инквизиции вдруг стоило бы интересоваться Ирдэ.
- Вы не переживайте, в управление инквизиции Белого аббатства поступил иск от его многодетной супруги… - успокаивающим тоном пояснил Аркадиус (раз в нём признали отца инквизитора, стоило поиграть в некоторую откровенность), - Этот стервец не принёс в семью ни единой медяшки, и мне поручили разобраться и усовестить бродягу. Он работал?
- Всякое бывало, - отмахнулась дама на рецепшн, - Иногда целыми неделями работает, иногда неделями нет. Понимаете, этот человек впал в постыдную, бродяжническую нищету. В нищету, когда нечего есть, но ты всегда пьян, когда не имеешь башмаков, но целыми днями протираешь локти в кабаке; в нищету, которая кишмя кишит на танцульках и перекатных пересылках, скопом набивается в гнусные ночлежки и сговаривается на грабёж в печах для обжига извести. Такова изнанка - жизнь среди шулеров, сутенёров, проституток.
Аркадиус, открестился (ну, да – чего ещё ждать от острова, на котором живёт весь бывший экзекуторский класс Империи) и, пользуясь установившимися доверительными отношениями, попросил ключ от комнаты. Правда, осмотрев её, он ничего там не нашёл, кроме пары старых башмаков, мензурки от какой-то микстуры и брошенной в угол хламиды. Спустившись вниз, он скорее для очистки совести, выяснил, принимал ли Муи Ирдэ у себя знакомых, водил ли женщин – ничего нового, подзащитный в основном вёл монотонно размеренный образ сильно проспиртованной жизни. Не считая, конечно, нескольких случаев отсутствия, продолжавшихся по три-четыре дня. Короче, в его поведении не было ничего предосудительного.
Последнее место, где работал Ирдэ, была мастерская по изготовлению пивных бочек. Старший подмастерье догадался, что дело пойдёт о какой-то экстраординарной выходке одного из работных, но, когда узнал о самоубийстве Ирдэ – удивился:
- Ирдэ работал у нас около двух лет. Парень зарабатывал до восьми патагонов, - начал он, но осёкся и поправил себя, - Если работал.
Аркадиус поднял брови, а подмастерье продолжил:
- Вы знаете, святой отец, как трудно найти непьющих работных и подёнщиков, но обычно они напиваются вдребезги только в конце недели. А с Ирдэ это случалось совершенно неожиданно, и обычно запой продолжался дней по восемь. Однажды нам предстояла очень срочная работа. Я пошёл за ним в гостиницу, где он жил, и что же вы думаете, я там застал? Он пил, лежа в постели в полном одиночестве, пустые бутылки валялись на полу повсюду. Это была удручающая картина, уверяю вас!
Из управления порядком Ринда, куда наведался мансионарий Ведрополус, тоже ничего нового не сообщили. Согласно копии, присланной из Бьен-Дюа, Муи Ирдэ, сын Гудвина Ирдэ, женатого на Берте-Марии, был вписан в метрическую книгу актов гражданского состояния. Гудвин Ирдэ, подёнщик, скончался через десять лет после рождения сына. Жена его вскоре покинула ту местность. Что же касается самого Муи Ирдэ, то о нём здесь ничего не знали, кроме того, что шесть лет тому назад он написал из Ринда запрос, в мэрию, затребовав акт о своём рождении, дабы сочетаться браком и иметь соответствующую запись здесь, как у любого полноправного члена общины. Правда регистрационная карточка на имя Ирдэ, в виду отсутствия информации с Ринда, так и не была заведена.
- Можно только предполагать, что было шесть лет назад, - сложил все исходные данные вместе отец Аркадиус, - Муи Ирдэ работал фрезеровщиком и вёл добропорядочную жизнь. Когда он женился, у него уже был этот костюм «Инкогнито» - из-за него он впервые поссорился с супругой, и он же, спустя несколько лет, стал причиной этой нелепой смерти. Всё это время человек вёл уединённый образ жизни, его никто не навещал, писем он ни от кого не получал. При этом Муи Ирдэ имел приличное образование, знал документоведение и латынь.
Находясь в странноприимном доме при монастыре, отец Аркадиус вскрыл пакет с платёжными векселями и переписал номера банковских билетов. С этим перечнем брат Ведрополус и отправился в Брассон, в комиссию по банковским платёжным поручениям, с просьбой выяснить, каким банком они были выданы. Всё это он проделывал, не спеша, старательно, словно хотел убедить самого себя в полезности такой работы.
Проводив брата мансионария, Аркадиус собирался уже идти в келью, но тут его вызвали трое милитов службы дознания. Как выяснилось, святого отца приглашал хозяин «Охотничьего домика» - заведения гостиничного типа, который узнал портрет Муи Ирдэ, точнее - он узнал в ней человека, который несколько дней тому назад был у него в заведении, и которого он в итоге отказался обслужить, потому что тот был уже сильно пьян.
Через час Аркадиус уже сидел в общей каюте гребной галеры, идущей в курортнейшее место севернее острова Ринд и главный пересадочный пункт всех путешественников Ыыльзленда остров Чадунюшка – это было побережье вилл и парковых угодий. В переполненном здании трёхэтажного «Охотничьего домика» все три больших табльдота были заняты, что называется, под завязку; за многими мелкими столами накопилось много завсегдатаев, как говорится: по самое горлышко. Обстановка обычного провинциального заведения в пик сезона, где клиенты здороваются за руку с барменами, а официанты фамильярно называют посетителей по именам. А посетителей набирается столько, что и яблочку некуда упасть. Небольшой оркестр любителей горланил:
Даже дома, стоя рядом друг с другом,
зная друг друга десятки лет,
сделав слова неуместным недугом,
просто молчат, о том кого нет.
На свой лад, они тоже часть этого места,
которое звать по-мужски здесь – ландшафт!
Где даже изба, хибара и хижина
Стали коттедж, летний домик, шалаш,
ведь на Ринде нет девушек!
- Я тот самый инквизитор, - заговорил отец Аркадиус, - которого вы недавно просили быть здесь. Моё имя – Подфуше.
Стоя около своей конторки, хозяин наблюдал за слугами и одновременно давал советы игрокам на восьмилузовом бильярде.
- Да? Очень приятно! Но вы зря беспокоились, я уже сообщил вашим милитам всё, что знал, - произнёс он тихо и немного озабоченно, - Но раз уж вы здесь, могу рассказать немного подробнее. Однажды вечером этот человек появился здесь и сильно перебрал. Потом он пришёл сюда опять – но это было не часто, вы не подумайте! – занимал место он обычно в углу, возле бильярда и заказывал себе рюмку коньяка. Потом он пил одну за одной и в конце концов настолько пьянел, что я приказывал больше ему не подавать. Мои клиенты и так посматривали на него косо, ведь он мало походил на моих посетителей.
- С ним был какой-нибудь багаж?
- Да, старый альтовый футляр. Как-то он направился к выходу, а футляр открылся, и из него выпал драный поношенный костюм. Посетитель попросил дать ему верёвку, потому что крышка больше не закрывалась.
- Послушайте, а, может быть, он говорил с кем-нибудь из присутствующих? Хозяин посмотрел на одного из игроков, изысканно одетого, высокого худого господина, и незаметно кивнул головой в его сторону.
- Он угощал почти всегда его бутылкой крепкой выпивки (игрок перехватил взгляд хозяина зала) Какой удар, а! Не хотите ли чего-нибудь выпить?
Игрок ухмыльнулся, а хозяин продолжил:
- После полуночи посетитель стал белым как мрамор. Кажется, он выпил восемь или девять порций кюммеля . Мне очень не понравился его остановившийся взгляд. Он не был возбужден, не разглагольствовал, но, казалось, сейчас рухнет замертво. На некоторых людей алкоголь действует таким образом. Тогда я подошёл к нему и попросил покинуть зал. Он не протестовал. Вскоре после того, как пьяный ушёл, разошлись и мои бильярдисты – у них тут, что-то вроде своего клуба. Я закрылся. А наутро один заезжий коммерсант уверял меня, что будто бы встретил ночью того самого пьянчугу, идущего вместе с господином Нассержуком (он снова посмотрел на холёного игрока), мало того, он уверял меня, что видел, как они вместе входили в дом господина Нассержука.
- Это он? – спросил отец Аркадиус, отслеживая взгляд хозяина «Охотничьего домика».
- Да. Он управляющий кредитного банка морских перевозок, живёт недалеко отсюда, в красивом новом доме. Я убеждал моего постояльца, что тот вероятно ошибся, но спрашивать у самого господина Нассержука, не посмел. Он мог обидеться. (Игрок, уложивший целую серию шаров в лузу, победно посмотрел вокруг, но, увидев незнакомого священника в обществе хозяина заведения, удивленно и неодобрительно поднял брови).
Отец Аркадиус был не против, как-нибудь съязвить, так просто – по-дружески. Ведь, как ни крути, а все они друзья … во Христе.
НЕЗВАННЫЙ ГОСТЬ ХУЖЕ АРКАДИУСА
Дом был совсем новый и очень красивый. Красный кирпич ласкал взор, освежая своим цветом тёмный камень. Покрытую лаком дубовую дверь украшали тяжёлые чеканные накладки из меди и красивый дверной молоток. Фасад дома, говорящий о прочном благосостоянии хозяев, хорошо гармонировал с внешностью управляющего кредитного банка морских перевозок. В огромном холле стены были покрыты геометрическими фигурами, составленными из мрамора, песчаника и двухцветного гранита. Двустворчатые дубовые двери вели в просторную гостиную. Едва Аркадиус назвал имя сеньора Нассержука, как привратник сказал:
- Будьте любезны, следовать за мной. Господа вас уже ждут. – Аркадиус, следуя за привратником, поднялся по лестнице, на площадке второго этажа он открыл дверь и пропустил его в кабинет, где трое мужчин разом повернулись в его сторону.
Кроме бильярдиста банкира Нассержука, в комнате находился какой- то незнакомый господин и не кто иной, как сам Алефтин Ван Дер Эйк, коммерсант из Дременга. Нассержук, нахмурив брови, произнёс суховатым, слегка надменным голосом:
- Чем обязан, святой отец? - и в это же самое время Ван Дер Эйк со своей обычной проворностью подскочил к Аркадиусу:
- Какая приятная неожиданность! Рад встретить вас здесь. Господа, это мой знакомый комиссар инквизиции, (отцу Аркадиусу) я как раз рассказывал своим приятелям о том странном самоубийстве!
Третий человек, ничего не понимая, молча следил глазами за этой сценой.
- Прошу прощения, господа, - виновато улыбнулся отец Аркадиус, - Я никак не ожидал застать здесь в столь ранний час целое общество. Комиссар инквизиции Хуже Ле Гран, к вашим услугам.
На письменном столе красного дерева стояла большая коробка с какими-то бутылками. Коммерсант поспешно открыл её, извлёк одну из бутылок, в которой плавала не то ящерица, не то змея, и, не переставая всё время говорить, протянул Аркадиусу.
- Надеюсь, комиссар, что вы не привлечете нас к ответственности за то, что эти товары без акциза. Почему вы не сказали мне, когда были в Дременге, что знакомы с Нассержуком? Подумать только, если бы я это знал, мы могли бы приехать сюда с вами вместе.
Не теряя присутствия духа, Ван Дер Эйк поглядывал на обоих мужчин, как бы приглашая их принять участие в его болтовне. Однако отец Аркадиус уже вошёл в образ комиссара инквизитора Хуже и, повернувшись лицом к хозяину дома, произнёс:
- Я хотел бы по возможности сократить свой визит, учитывая, что вы кого- то ожидаете, господин Нассержук.
- Я? Откуда вам это известно? – Нассержук неестественно улыбнулся, но при этом сильно побледнел.
- Ах, - отмахнулся Аркадиус, водружая бутыль с существом не место в коробку, - Элементарно. Привратник, провожая меня сюда, сказал, что меня здесь ждут. А так как меня вы ждать не могли, то значит, вы ждёте кого-то другого. А, что касается нашего знакомства – так оно было коротким. Вы вчера обратили на меня внимание в «Охотничьем домике», где я узнавал кое-какие сведения у хозяина по поводу одного интересующего меня субъекта.
- Уж, не по поводу ли самоубийства в городе Дременге? – ещё больше удивился Нассержук.
- Именно, именно, - задумчиво ответил отец Хуже-Аркадиус, - Не откажите в любезности, господин Нассержук, взглянуть на этот портрет и ответить мне, принимали ли вы у себя в доме, скажем, дней десять назад, ночью этого человека.
- Что вы, святой отец, Господь с вами, - отмахнулся от протянутого рисунка банкир, - С роду не видал таких. Он, что, нищий, какой-то? Калика перекатная…
- Вы уверены, что не знали его? – уточнил Аркадиус, - А разве это не тот самый, что обратился к вам, когда вы выходили из «Охотничьего домика»?
Нассержук замялся:
- Не припоминаю...
- Я позволил себе вас побеспокоить в надежде, что вы не откажетесь помочь правосудию, - с явным разочарованием произнёс Аркадиус-Хуже, - Однажды вечером некий пьяница сидел возле бильярда, на котором вы изволили разыгрывать партию. Своим необычным видом он привлекал внимание всех присутствующих. Он вышел из кафе немного раньше вас, но как только вы расстались с друзьями, подошёл к вам.
- Да, но он… вероятно, попросил у меня монету, - растерялся финансист, - Моя партия была лучшей за вечер, и я позволил себе угостить его. Потом сунул несколько крошей на опохмел… Вот, кажется, и всё.
- Думаю, нет, - продолжил Аркадиус, - Ведь он у вас ночевал, так ведь?
Нассержук криво усмехнулся.
- Ну, уж, не знаю, - обиделся он, - не в моем характере подбирать на улице каких-то бродяг.
- Может быть, в данном случае это был не какой-то бродяга, - заключил священник в инквизиторском плаще, - Ведь, вы узнали в нём одного из ваших прежних друзей. Одногоршочников? Однокашников? Одногруппников? Однополчан?
Ван Дер Эйк слушал этот разговор с явным беспокойством, много раз пытаясь в него вмешаться. Что же касается третьего мужчины, то он упорно смотрел в окно. Разговор зашёл в тупик и отец Аркадиус собрался откланяться и поспешить в порт.
- Вы-то сами здесь, какими судьбами? – неожиданно спросил Аркадиус своего Дременгского знакомца Дер Эйка.
- Были неотложные дела в Ринде, но они быстро уладились. Осталось время, и мне захотелось поехать повидать своего старого товарища Нассержука. Мы вместе учились. А потом не виделись лет десять. Я даже не знал, что он женат. Забавно видеть его в роли отца! И всё-таки забавно, что вы возитесь с этим самоубийством.
На лестнице послышался чей-то громкий голос с акцентом северянина:
- Можете меня не провожать, я знаю дорогу, - в дверях он вскричал, - Салют всем вам, почтенные сеньоры!
Это приветствие было встречено натянутым молчанием.
Вошедший оглянулся, заметил Аркадиуса и вопросительно уставился на своих приятелей:
- Вы меня ещё ждёте?!
Ван Дер Эйк повернулся к Аркадиусу и сообщил:
- Жеф Распони из Бон-Дюа, наш старый друг и приятель. Отец Хуже из корпуса местной инквизиции.
Вновь прибывший пробормотал неуверенно:
- Рад, очень рад познакомиться.
- Счастливый случай свёл нас всех сразу в одно место, и мы решили воспользоваться этим для совместной пирушки! – не унимался Дер Эйк, - Если бы я осмелился…
- К несчастью, приглашен в другое место, - не дал договорить ему Аркадиус, - кроме того, я нахожу, что мне пора уже оставить вас одних, и не мешать вам заниматься делами.
- Да-да, - не удивился Эйк, - То-то я не вижу здесь вашего… (он попытался подобрать соответствующее слово) другого инквизитора…
- Другой инквизитор отбыл в Брассон, - лаконично пояснил Аркадиус, - Проверить одну очень серьёзную документацию, которую мы обнаружили у покойника.
Жеф Распони подошёл к столу и, как ударенный молнией, остановился у лежащего там портрета Ирдэ.
- Разрешите, я тут оставил кое-что, - подошёл Аркадиус-Хуже, взял рисунок и показал Жефу его поближе, - Естественно, я вас не спрашиваю, господин Распони, знаком ли вам этот человек, так как это была бы слишком чудесная случайность.
- Н-Нет, я его н-не знаю, - произнёс он хриплым голосом и, вынув платок, принялся отирать пот со лба..
- Я провожу вас! – воскликнул Ван Дер Эйк и спустился вместе со святым отцом вниз.
- А что это за молчаливый тип? – спросил отец Аркадиус о неразговорчивом номере третьем, Эйк отмахнулся и пояснил:
- Старина Вульф, перебивается с хлеба на воду, но считает, что он скульптор, живёт в Ринде, похоже, что у него есть талант… но, как бы вам это сказать, совершенно не современен, никаких способностей к деловой жизни.
- А Распони?
- Очаровательнейший парень в мире! В юности он был тем, кого принято называть душою общества, он мечтал посвятить себя живописи, но всё ещё работает подмастерьем при каком-то художнике. Жена его ждёт третьего ребёнка. Должен вам признаться, что, несмотря на то, что все они прекрасные ребята, я немного скучал в их обществе: мелкие интересы, маленькие запросы - провинция засасывает. (они для приличия немного помолчали, стоя друг напротив друга) Ну, что же, значит ваш сотрудник отбыл в Брассон, а вы?
- Я возвращаюсь в Ринд, - сообщил Аркадиус, перекрестил страждущего и не очень приветливый, но зато очень приличный дом. После чего вышел на Свет Божий. Ему хотелось злобно подшутить над всей этой компашкой врунов, но Господь приказал прощать братьев своих до семижды семидесяти семи раз («Этот раз, - подумал Аркадиус, - зачтём, как семижды семьдесят третий»).
МАНСИОНАРИЙ ОТЦА АРКАДИУСА
Трёхмачтовый хольк шёл с большой скоростью. Это был солидный комфортабельный корабль, с мягкими подушками на сиденьях для пассажиров и с вазой для цветов в кают-компании. Медленно набегали сумерки. Слегка опьяневший от коньяка Алефтин Ван Дер Эйк продолжал сохранять хорошее настроение, без умолку болтая о разных пустяках с еле держащимся на ногах братом Ведрополусом. Они шли на крейсерской скорости уже около двух часов, когда капитан, богато одетый и сияющий украшениями, объявил об очередной пересадочной стоянке.
- Эй, вы на Ринд? – донеслось с пристани. Там стояла нетрезвая пара мужчин в сопровождении форменоодетых милитов, которые в свою очередь держали объёмный багаж отплывающих.
- Да! – ответил стоявший у трапа матрос.
- А на Ринде нет девушек! – хором пропели два человека на пристани и громко захохотали.
Брат Ведрополус вгляделся в лица этих двух и в одном из них без труда узнал дона Даймонда Рыжкони.
Неожиданно Ван Дер Эйк закашлялся, вынул носовой платок и вытер им лицо. Они стояли в полуметре от пристани, когда милиты принялись поднимать багаж. И тут мансионарий Ведрополус, почувствовав сильный удар в спину, потерял равновесие, оступился и рухнул вниз. Ему удалось уцепиться обеими руками за фальшборт, но пьяная слабость мешала сосредоточиться и не давала возможности подтянуться и вползти назад.
- А, ну: Стой! - крикнул кто-то наверху. Потом началась разборка между доном Рыжкони и, возможно тем, кто столкнул в широкую щель между бортом корабля и стеной пристани бедного святого брата.
- Нелепость, господа! – оправдывался Ван Дер Эйк, - Клянусь вам, я случайно… Я оступился… Ваш милит меня толкнул и я оступился…
Ведрополус продолжал болтаться в воздухе и молиться, чтобы о нём не забыли. О нём вспомнил матрос с трапа, он сообразил, что произошло, и спустил верёвочную лестницу, в которой брат Ведрополус благополучно запутался. Лестницу помогли вынуть освободившиеся милиты.
На всякий случай дон Рыжкони обыскал Эйка и забрал у него кинжал, не выпуская его из рук и, не обращая внимания на Ван Дер Эйка, принялся осматривать мансионария Белого Аббатства.
- Брат Ведрополус, - начал Рыжкони, уловив взгляд мансионария, - Разрешите вам рекомендовать. Мой близкий друг Гудел Бракодел!
- Очень приятно, - сказал Гудел и помог Ведрополусу подняться.
- А почему Бракодел? – не нашёл спросить ничего другого мансионарий.
- Да, - стеснительно улыбнулся Гудел, - Меня прозвали так однокласснички по инквизиторской школе в Ивдессе. Я, видите ли, в инквизицию был переведён с факультета Таинств Помолвки и Брака, а так, у меня вполне среднеимперская фамилия – Стёббинс.
Начался мелкий дождь, и путешественники всем кагалом переместились под парусный навес на носу своего корабля. Началась не просто пьянка, но отпаивание брата мансионария – то есть пили, не пьянства ради, но здоровия для!
Прибыв на Ринд, дон Рыжкони сошёл первым.
- Выходите, - приказал он, глядя на Ван Эйка.
- Бросьте этот тон, Рыжкони, я знаю законы не хуже вашего. Если вы обвиняете меня в каком-то преступлении и собираетесь задержать, предъявите сначала ордер на арест, а пока вы этого не сделаете, никто и ничто не может заставить меня отвечать вам вне присутствия моего адвоката!
С этими словами он раскланялся и покинул их.
Гудел в это время нанял извоз, и вся троица (Гудел, Рыжкони и Ведрополус), сидя в крытом экипаже, двинулись по дороге, ведущей на виллу Г. Бракодела.
Утром с виллы Гудела в трясучей двуколке выехал мансионарий Ведрополус, он отправился в известный странноприимный дом, где всё это время проживал отец Аркадиус. Там он вручил целое досье из Брассона. Одна из справок гласила: «Тридцать восемь солидов в ценных бумагах были выданы Центральным банком морских перевозок господину Муи Ирдэ в обмен на чековое поручение, выписанный Борис-Морисом Нассержуком». Отец Аркадиус прочёл это и, узнав из отчёта, что известный дон Рыжкони всё таки добрался до виллы своего Гудела, стал собираться в дорогу. После обеда аббат Белого Аббатства Аркадиус Ыыльзлендский предстал пред ясные очи проспавшихся Гудела и Рыжкони, а поздно вечером консилиум завершил формирование дела на тех лиц, которые теперь всех интересовали: Морис (полное имя Борис-Морис) Нассержук — вице-директор банка морских перевозок (Ведрополус привёз по нему массу деловой информации, так, на всякий случай), Жеф Распони — подмастерье (этим можно было поинтересоваться в гильдии красильщиков и оформителей, куда Гудел вознамерился незамедлительно выслать депутатский запрос), Гудвин Вульф — скульптор (этим займёмся завтра же, - грозно заключил Рыжкони и обнадёживающе посмотрел на отца Аркадиуса). Но самое интересное, в Брассоне Ведрополус застал запрос на некоего Муи Ирдэ, пропавшего без вести. Запрос был оформлен некоей семьёй из Бон-Дюа. Там прикладывались документы некоего Жана Перси Дюрренматта, который являлся братом человека, рекомендовавшегося как Муи Ирдэ – впрочем, что это Муи Ирдэ Жан Перси не признавал и показывал, что это его брат Агат Перси. Он родился в Бон-Дюа. Сейчас ему было тридцать пять лет. Он служил при чиновниках тыловых служб после амнистии за дезертирство.
- Так-так-так! – произнёс, довольно потирая руки, отец Аркадиус, - Посмотрим. (он открыл анкету запроса на Агата Перси Дюрренматта). Отец их бросил, когда брат родился, Жану было уже шесть. Они переезжают из богатого района столичных пригородов на юг. Первое время отец регулярно давал приличную сумму на содержание. Но в последствии он прекратил платежи. Мать заболела и лишилась рассудка. Жан редко бывал дома, целыми днями пропадая на улице, а в шестнадцать лет завербовался в армию, бежал с фронта. Генерал Каберне, начальник восемнадцатого фронта подписал бумаги крайне неаккуратно, но Жана всё равно обнаружили и отправили в тюрьму. Снова бежал… Голодал, спал на рынках, портах, вёл не привлекательную жизнь. Но вот уже четыре года, как ему повезло – и теперь он решил отыскать брата.
- Замечательно! – воскликнул Гудел, переглянувшись с Рыжкони (истинные сыщики сразу же поняли, что имеют дело с непрофессионалом!), - А что сей свидетель показывает относительно брата? Нас ведь интересует не Жан, а Агат Перси Дюрренматт.
- Агат рос серьёзным мальчиком, учился в школе, добился стипендии. Кстати с ним же учился сын врача по фамилии Нассержук. В квартале издевались над ним, называя его святошей. Кстати, в своих ориентировках, Жан также ссылается на бакалейщика Дэр Эйка. Потом он поступил в университет на художественные курсы в НаукОграде. Далее есть свидетели того, что он убыл на один из южных островов, для обучения анатомии. Возможно, бросив учение, подался в ваганты.
- И вот теперь наш Агат, - заключил эту справку Гудел Бракодел, - покончил с собой… в чужом городе, в чужом краю, под чужим именем.
- Интересно, а знал ли этот Агат в своих краях неких Вульфов и Распони? – спросил, задумчиво глядя на затухающие свечи, Рыжкони.
ВИСЕЛЬНИКИ ОТЦА АРКАДИУСА
- Жаль, что от нас сбежал этот поганец Ван Дер Эйк, - проговорил отец Аркадиус, - Думаю, что он нарочно пытался избавиться от брата Ведрополуса!
- Я думаю, что он ещё вернётся, - проговорил Гудел Бракодел.
- Зачем? – не понял брат мансионарий.
- Чтобы снова мешаться нам под ногами и вести следствие по ложному пути, - совершенно уверенно, с видом знатока, заявил дон Даймонд Рыжкони.
Было восемь часов утра. Аркадиус принял ванну, побрился и выехал на посещение мастерских граверов, красильщиков, маляров и ретушёров.
Дойдя до нужной улицы, где висела цинковая табличка с перечислением имён мастеров и подмастерий, он прочёл «гравер Жеф Распони». Аркадиус открыл дверь и тут же весёлый колокольчик известил обитателей большого дома-мастерской о визитёре. Послышались шаги, в поле зрения появилась опрятного вида старушка.
- Могу я видеть господина Распони?
- Можете здесь пройти, только осторожнее… смотрите, не запачкайтесь. Налево, первая дверь.
Добравшись до двери, Аркадиус услышал раскатистый голос Ван Дер Эйка (это был без сомнения он!). Невозможно было разобрать ни слова. Он сделал ещё несколько шагов, и голоса сразу умолкли. В полуоткрытую дверь просунулась голова Распони.
- Вы ко мне? - спросил он, не узнав Аркадиуса в полутьме узкого коридора.
В небольшом кабинете у окна стоял стол, два стула и несколько стеллажей. Ван Дер Эйк, сидевший в углу кабинета, приветственно кивнул в сторону Аркадиуса.
- Что вам угодно? - спросил Распони, освобождая стул от бумаг и пододвигая его в сторону посетителя.
- Одну небольшую справку, - проговорил отец Аркадиус, отказываясь присесть, - Я пришёл узнать, были ли вы когда-либо знакомы с неким Агатом Перси Дюрренматтом?
Ван Дер Эйк поспешно отвернулся в сторону, Распони, чтобы скрыть свой испуг, быстро наклонился и поднял с пола какую-то бумажку.
- Кто знаком, - растерялся Распони, - Я знаком?… мне кажется, что я уже слышал эту фамилию… он местный уроженец, не так ли? (Он побледнел и стал нервно перебирать бумаги на столе) Но я, право, не знаю, что с ним сталось… Он… Это было так давно. Я скоро вернусь… жена…
Потом Жеф, пробормотав что-то нечленораздельное, выбежал вон. Двое мужчин остались одни. Аркадиус прошёл вдоль стены, с любопытством поглядывая на стены, увешанные рисунками. Там же находились картины в простых гладких рамах. Это были слабо написанные пейзажи, на которых трава и листья деревьев были одинакового густо-зелёного цвета, а благородные охотники ничем не отличались от трудившихся в поте лица своего крестьян. (Ясно, почему он до сих пор подмастерье). Однако, Аркадиуса поразило обилие странных рисунков, сделанных тушью: на перекладине виселицы сидел огромный ворон, клюющий голову повешенного; на кресте колокольни под деревянным петухом болтается голое человеческое тело, от которого в разные стороны отходят символы воды, огня, земли и воздуха; опушка леса и на переднем плане - дерево, на каждой ветке которого висит по повешенному. Иногда мертвецы были одеты в костюмы XI века. Тема казни через повешение являлась лейтмотивом не менее двадцати рисунков. На одном из которых он заметил эмблему с четырьмя всадниками (!). Отец Аркадиус вздрогнул, достал свои оптические линзы и стал искать новые интересные подробности живописи, связанные со всадниками. Во-первых, на некоторых рисунках были даты: от девяти – до двух лет тому назад. Далее, на многих рисунках часто повторялась написанная в разных ракурсах церковь маленькая, приземистая, довольно древняя.
Аркадиус переходил от одного рисунка к другому. Следивший за ним взглядом Алефтин Ван Дер Эйк выражал явное беспокойство.
Всадники повторялись на самых старых рисунках в виде вензеля или орнамента здания, были они и в качестве эмблемы на одном из повешенных в старинном костюме. И тут вдруг всё стало понятно – над одним из эскизов церкви, со стороны заходящего Солнца к зрителю спешили четыре всадника. Всё, как у пророка Иоанна – «…и вот, конь белый, и на нём всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный и чтобы победить! И вышел другой конь, рыжий, и сидящему на нём дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему был большой меч! Конь вороной и на нём всадник, имеющий меру весов в руке своей! И конь бледный, и на нём всадник, которому имя смерть; и ад следовал за ним»! (Аркадиус, как бы чего не вышло, спрятал линзы) Что же это у нас за братство? И чем они были заняты все эти годы, почти десять лет? Для чего готовили и хранили себя?..
- Вы меня извините, - сказал вернувшийся Распони, - моя жена только что родила девочку!
И тут его взгляд встретился со взглядом Аркадиуса, который молча стоял около рисунка, изображающего повешенного.
- Ах, молодость, молодость! - отмахнулся Распони, - Искал, дерзал, изобретал ракурсы! Думал, что это гениально, что из меня выйдет великий художник.
Аркадиус поднял брови и понимающе покачал головой:
- А церковь? Она находится здесь? На Ринде?
Жеф ответил не сразу:
- Уже более семи лет, как она не существует. Её снесли для того, чтобы на этом месте построить новую. Она была некрасивой, без всякого стиля, но очень древней. В ней было много таинственного, как и в окружавших её узеньких улочках, увы, их тоже почти все снесло Новое Время. Я хотел выбросить эти рисунки, но память сердца - Распони грустно улыбнулся, - мне было всего девятнадцать лет, и я посещал курс живописи в местном филиале Академии художеств.
Присутствие Ван Дер Эйка стесняло его не меньше, чем присутствие Аркадиуса, известного ему под именем инспектора Хуже. Было заметно, что ему очень хотелось от всех отделаться.
- Может быть, разрешите предложить вам что-нибудь выпить? – неожиданно спросил Распони, - Так сказать, на посошок, вино или настойку?
Аркадиус буквально кожей почувствовал на себе свирепый взгляд Ван Дер Эйка, который неустанно следил за всеми деталями этой встречи.
- Вы сказали, что знали Агата Дюрренматта, - спросил Аркадиус, принимая бокал.
- Насколько я припоминаю, он учился со мной в одной школе, - рассеянно ответил Распони, - За здоровье моей малышки и моей жены! (Он разом опорожнил свой стакан) Мне необходимо пройти к жене, извините меня, пожалуйста, но в такой день, как сегодня…
Ван Дер Эйк и Аркадиус молча вышли и пересекли двор.
В два часа дня, входя в помещение Архива приходских книг и летописаний, святой отец снова столкнулся в дверях с выходившим Ван Дер Эйком. Оба сделали вид, что не заметили друг друга.
- Да, наши господа были правы, - подумал Аркадиус, - Он постоянно опережает меня, чтобы путаться под ногами у следствия.
Потом, обратившись к одному из служащих, отец Аркадиус попросил разрешения ознакомиться с архивом.
- Какой год вас интересует? - спросил чиновник.
- Не знаю, последнее десятилетие… Если позволите, я поищу сам.
Аркадиус действовал согласно подробным инструкциям «знатоков» сыска донов Гудела и Даймонда, которых поразили некоторые детали: Жан Перси сообщил, что его брат покинул дом приблизительно в это время. Аркадиус сопоставил этот отъезд со временем, когда Жеф Распони начал рисовать первых повешенных. Кстати, и костюм «Инкогнито», который бродяга Ирдэ перевозил в своей сумке, был (если верить инквизиторам Дребенга) таким же старым. Плюс, посещение Алефтином Ван Дер Эйком этого архива говорило само за себя. Итак «Братство четырёх наездников» - Всадников Апокалипсиса! Ну, что ж… (это будет достойный противник для Аркадиуса Ыыльзлендского со товарищи!)
Его провели в комнату, в которой пахло воском, сургучом, старыми книгами... Вдоль стенки стояли большие ящики, в каждом из них помещались собранные за год архивы. Усевшись за стол, он начал перелистывать хроники за тот год, которым были датированы первые и наиболее многочисленные рисунки Распони. Множество строчек мелькало у него перед глазами, но ничего существенного… Вдруг пробел: в переплетенном томе была вымарана запись от пятнадцатого дня осеннего месяца Сквыростеня . Аркадиус вскочил и, отерев пот со лба, поспешил в приёмную чиновника.
- Кто-нибудь брал передо мной этот комплект Хроники за тот же год?
- Да, а что случилось?..
Аркадиусу захотелось выругаться, но он нашёл в себе силы и, сохраняя спокойствие вернулся на виллу Гудела Бракодела.
Рассказав всё, что ему удалось узнать, он сделал неутешительное признание о своём фиаско в архиве Ратуши.
- Это ничего, - успокоил его Гудел, - Моя экономка наверняка сможет вспомнить, что здесь могло произойти такого экстраординарного, что нашему знакомцу даже пришлось вымарывать летопись! Марфа! (появилась пожилая дама) Не можете ли вы припомнить какого-нибудь крупного происшествия, случившегося здесь десять лет назад пятнадцатого числа, месяца сквыростеня или за несколько дней перед этим.
- Умерла моя свояченица, - проговорила женщина, - И как раз в тот день случилось большое наводнение. Люди передвигались по улицам только в лодках…
Аркадиус был готов съязвить что-нибудь, так просто – по-братски. Ведь, как ни крути, а она ему – сестра … во Христе.
ТРОИЦА ОТЦА АРКАДИУСА
«Святой отец Хуже!
Имею честь сообщить Вам, что я располагаю сведениями, которые могут пролить свет на интересующее вас Дело. По некоторым причинам я вынужден соблюдать осторожность и не могу прийти к Вам сам. Поэтому я буду Вам весьма обязан, если вы соблаговолите явиться сегодня вечером в пивняк, помещающееся за Риндским Судебным Двором. В ожидании встречи прошу Вас, Святой отец, принять уверения в моих самых почтительных чувствах».
Письмо было без подписи. Зато оно изобиловало избитыми оборотами, обычными для деловой переписки, как, например, имею честь сообщить… Буду Вам весьма обязан…. Аркадиус обедал в одиночестве. Он обнаружил, что интересы его по ходу дела несколько изменились. Он теперь меньше думал о Муи Ирдэ - Агате Перси Дюрренматте, но зато его неотступно преследовала мысль о странных произведениях Жефа Распони. Все эти повешенные, то смешные, то зловещие, то мрачные, то багрово-красные, и всадники великого Откровения.
В половине одиннадцатого вечера по часам Старой Ратуши он отправился в путь. Это было маленькое, спокойное помещение, переполненное завсегдатаями. Справа видимо не первый день похмелявшиеся мужчины тянули куплет за куплетом:
Молодые красавцы героями
были некогда на рубежах
Доживают свой век ветеранами
Пожилыми уходят во прах -
Покидают спортивные клубы
начинают хиреть и болеть
Жаждой их, вы не смочите губы
– в красоте без порока лишь Смерть,
но на Ринде нет девушек!
В углу, недалеко от стойки, за столом сидели три человека: Морис Нассержук, Жеф Распони и Алефтин Ван Дер Эйк. Наступило замешательство. Нассержук поклонился, приподнявшись наполовину. Ван Дер Эйк не шевельнулся, Распони, лицо которого сводил нервный тик, ёрзал на стуле.
- Здравствуйте, дети мои, - сказал, подходя к ним, отец Аркадиус, - Что же это за счастливый случай свёл нас сегодня здесь! Уж не тот же, что некогда свёл вас с Агатом Перси нашим Дюрренматтом?
На скамье, рядом с Ван Дер Эйком, было свободное место, и святой отец плюхнулся на него, не ожидая особого приглашения.
Никто не прерывал наступившей тишины. Отец Аркадиус решил не привередничать и налил себе светлого пива
- Как себя чувствует госпожа Распони?
- Очень хорошо, спасибо.
И снова все помолчали, пиво в кувшине закончилось, и тут Жеф нарушил молчание:
- Тем хуже, но я больше не могу… - воскликнул он и, схватив свой плащ, выскочил наружу.
Ван Дер Эйк упорно рассматривал мраморную доску стола, отпивая маленькими глотками оставшееся в его кружке пиво.
Атмосфера за столом была накалена. Это был самый необычный вечер. Молчаливая борьба длилась уже более часа. Жеф Распони вышел из игры в самом начале, но двое других держались хорошо. Аркадиус сидел между ними, как судья, точнее посредник (медиатор), который не обвиняет, а выжидает, и мысли которого неизвестны. Его молчание их угнетало, но они не смели его прервать, ждали, что вот-вот что-то произойдёт, но ничего не происходило. Трактирщик уже не подходил к ним, а просто с удивлением поглядывал на их мрачный стол.
- Вы остаётесь? - спросил изменившимся голосом Нассержук, повернувшись к Ван Дер Эйку.
- А вы?
- Да, нет, наверное.
Тогда Ван Дер Эйк, постучав монетой по столу, спросил:
- Сколько?
Они поднялись, не глядя друг на друга.
- Покойной ночи, дети мои!..
На улице был туман. Ставни везде уже были закрыты. Вдалеке раздавались шаги запоздалых прохожих. Они ещё постояли в нерешительности, не зная, куда направиться.
Святой отец поднял капюшон и, покашливая, двинулся по совершенно пустой улице. Он напряженно вслушивался во все шорохи, сам не понимая почему, но даже в воздухе ему чувствовалась опасность. Всё вокруг было окутано густым туманом. Неожиданно раздался сухой звук выстрела и длинная арбалетная стрела, прошив воздух, ударилась в дверной косяк, едва не задев самого Аркадиуса. Тот резко бросился на другую сторону улицы, прижался к двери и стал медленно удаляться, слыша, как кто-то со всех ног побежал в переулок.
Границам возмущения дона Рыжкони не было предела. Он, в буквальном смысле, рвал и метал.
- Как? А мои инструкции!? Как вы могли, не предупредив нас совать голову в пасть дракона! Это же тайное общество! Деструктивная секта! Это сборище отъявленных подонков, ведущих призрачный образ жизни! Вас же могли просто убить!
Аркадиус честно повесил голову и, как нашкодивший школяр, внимал укорениям наставника.
- Итак, - заключил в конце всей этой взбучки брат мансионарий Ведрополус, - Боюсь, что какой- то человек считает, что для того, чтобы спасти свою жизнь, он должен убить отца Аркадиуса. Это может быть роженица, её мать, или Ван Дер Эйк, или, всё-таки, Гудвин Вульф, маленький бородатый скульптор…
- Нет, его не было в кафе, - прервал его Аркадиус.
- Не беспокойтесь, - ответил ему Гудел Бракодел, - Юриспруденция знает немало случаев, когда убийца просто подстерегал жертву на улице. Кстати, я тут по своим каналам пробил ситуации с пятнадцатым числом. Вот мои результаты: Дело о квартирной краже на улице парикмейкеров. Далее, в течение нескольких дней шёл судебный процесс, его прервало затопление города, потом начались пьяные дебоши и грабёж складов и магазинов, перед этим было также сообщение о драке с нанесением ран (никто не пострадал).
Отец Аркадиус был не прочь съязвить, так просто – по-свойски. Ведь они с Гуделом, как ни крути, были свояки … во Христе.
ГРАНИЙ ИЙ ОТЦА АРКАДИУСА
Было ровно девять часов утра. Служащие Ратуши, торопливо пересекая открытый двор, поднимались по красивой каменной лестнице. На верхней площадке стоял смотритель с окладистой бородой, в отделанной галуном форменной одежде. Вдруг на боковой лестнице, на втором этаже, Гудел Бракодел увидел поспешно поднимающегося Алефтина Ван Дер Эйка, который в одно мгновение исчез в приёмной судебного исполнителя. Гудел, быстро, но делая вид, что прогуливается, поднялся туда же и, широко улыбнулся Ван Дер Эйку - по установленному обычаю все начальники отделов в начале рабочего дня собирались в кабинете у бургомистра, где каждый лично докладывал о происшествиях, случившихся за истекшие сутки (И только после этого открывались двери для посетителей).
Немного позже служитель, узнав Гудела, запустил его в архив первым. Там затянутый в мундир с непомерно высоким воротником, секретарь принялся рыться в протоколах десятилетней давности. Солнце, падая на огромную, занимающую всю стену картину исторического содержания, ярко освещало написанную в натуральную величину фигуру епископа с жезлом.
После получасового обмена любезностями и поисков, Гудел нашёл среди протоколов, заведённых в связи с похищением кроликов, кражей в магазине и пьяным дебошем, докладную записку следующего содержания:
«Милит Ларошфуко из пригородного отделения, направляясь в шесть часов утра к месту дежурства мимо церкви Сен-Жирмен, обнаружил висящее на паперти мёртвое тело молодого человека мужеского пола. Вызванный к месту происшествия доктор Хпопенгеймс засвидетельствовал смерть некоего Грания Ийа, двадцати лет, по профессии маляра, проживающего на улице Аденоида. Как показало медицинское освидетельствование, смерть повесившегося на шнурке от шторы Грания Ийа наступила около часа ночи. В вещах самоубийцы, кроме мелких монет, ничего ценного обнаружено не было. В дальнейшем следствие показало, что три месяца назад по неизвестной причине Граний Ий бросил работу и сильно бедствовал. Возможно, что его самоубийство вызвано крайней нуждой. Уведомление о смерти было своевременно отправлено его матери, по следующему адресу…»
Взяв экипаж Гудел Бракодел поспешил в шестое милицейское отделение. Мажор Ларошфуко с трудом вспомнил подробности дела:
- Лил дождь… Одежда его намокла, рыжие волосы закрывали лицо…
- А вы не припомните, - Гудел чувствовал, что это развязка дела, - Граний Ий был широк в плечах?.. высокого роста?
- Нет, - усмехнулся Ларошфуко, - скорее маленького… (в подтверждение своих слов старый мажор порылся в личном архиве и выудил «дело»).
Теперь стало очевидно, что костюм «Инкогнито» не принадлежал Гранию Ийу. Зато оба висельника – самоубийцы (как бы сказал адвокат ле Кокк: есть зависимость между этими самоубийствами).
Подъехав по набережной к новой церкви Сен-Жирмена, отец Аркадиус принялся внимательно её рассматривать. Она стояла на обширном холме, по обе стороны которого тянулись бульвары, застроенные двух-, а то и трёхэтажными домами современной архитектуры. По ту сторону холма, за церковью ютились низкие грязные лачуги с покосившимися стенами. Узенькими улочками Аркадиус наконец добрёл до улицы Аденоида. По мостовой протекал мутный мыльный ручей, берущий своё начало на расположенном неподалеку мыловаренном заводе. На порогах домов играли чумазые дети. Туда же подъехал на грохочущей и скрипящей колымаге Гудел Бракодел. Несмотря на солнечный день, было почти темно. На закопчённых домах невозможно было разглядеть цифры номеров, и комиссару пришлось спросить, где находится дом номер семь. Ему указали на дом, со двора которого доносились звуки топора, пилы и рубанка. Здесь помещалась столярная мастерская, обслуживающая саму мыловарню. В её открытых настежь дверях у верстаков работали трое мужчин. На железной печурке на слабом огне тихонько кипел котелок со столярным клеем. Один из работных, подняв голову, с любопытством оглядел посетителей.
- Скажи-ка, пожалуйста, братец, не знаешь ли ты, где здесь когда-то жил некто Граний Ий? – обратился Гудел Бракодел к самому старшему из артели.
Человек, показав пальцем в сторону тёмной лестницы, пробурчал:
- Поднимитесь на самый верх, там уже кто-то есть.
- Рыжкони и Ведрополус? – поинтересовался Аркадиус у Гудела.
- Поднимитесь и увидите, - пробурчал старший артельщик, - ошибиться нельзя, лестница ведёт только в эту квартиру.
На лестнице было темно, Гудел посмотрел вверх и одолжил у столяров палку с пропитанной тряпкой. Потом при свете самодельного факела они принялись подниматься вверх по лестнице, пока не встретили перед собой дверь. Она была не заперта. В углу, прислонившись к стене, стоял Ван Дер Эйк, смотревший на вошедших Гудела и Аркадиуса испуганным и удивленным взглядом.
- Ну что же, по-моему, ваша песенка спета! – сообщил Гудел Бракодел, пытаясь освятить помещение.
- В самом деле, - поддержал его отец Аркадиус, - Не находите ли вы, что нам пора поговорить начистоту?
Помещение было старинной архитектуры. Возможно, что когда-то предназначалось под монастырскую келью, казарму или гостиную. Пол в комнате был наполовину дощатым, наполовину выложен неровными каменными плитами, такими плитами обычно в старину укладывали полы в монастырях и часовнях. Стены были увешаны цветными картинками, копиями фресок и карандашными рисунками с изображением искажённых лиц и гримасничающих фигур. Внизу под ними висел плакат: «Да здравствует Сатана, творец Вселенной!» На полу валялась Библия с оторванным корешком, измятые наброски, эскизы, пожелтевшие листки бумаги, покрытые толстым слоем пыли. Над входной дверью выделялась надпись: «Добро пожаловать в логовище проклятых и осуждённых на вечные муки!»
Алефтин Ван Дер Эйк стоял неподвижно, закрывая правую руку плащом.
Аркадиус сел и начал разбирать валяющиеся на полу бумаги, раскладывая их по кучкам и откладывая в сторону листки с изображением обнажённой женской натуры. Потом он наткнулся на портрет молодого человека с длинными волосами, как две капли воды похожего на Жана Перси Дюрренматта, самоубийцу из транзитной гостиницы в Дременге, так и не успевшего съесть свои жалкие булочки с сосисками.
- У меня есть официальное заявление! – громко произнёс Эйк, обращаясь к Гуделу, - Я прошу у вас отсрочки сроком на два месяца для приведения в порядок моих дел и явки с повинной.
- Значит, это произошло в конце месяца Сквыростеня, по осени? – заключил Бракодел, - Сейчас Оклопус, через пару месяцев исполнится десять лет, как Граний Ий повесился, и вы просите месяц отсрочки.
- Не понимаю…
- Неужели! – ответил всем и никому отец Аркадиус, спокойно перебирая старые бумаги, - Вы прекрасно всё понимаете, Ван Дер Эйк. Если Граний Ий был убит, то срок давности по этому делу истекает по осени, в Поветрень.
- Вам всё равно ничего не удастся доказать, - устало произнёс Ван Дер Эйк.
- Тогда чего вы боитесь? - спросил Аркадиус, - Уж не секты ли со Всадниками Апокаллипсиса?
- У меня есть двести тысяч драйпёлькеров, согласитесь, что это далеко не самая мелкая монета в Империи. Я могу сейчас же написать вам поручительство на эту сумму, - не унимался Эйк.
- Не получится, - ответил Гудел, и увидев, как Ван Дер Эйк выхватил кинжал, повернулся в сторону святого отца.
- А ну-ка, брось! - грозно сказал дон Рыжкони, влезая в дверной проём с обнажённым мечом. Пальцы Ван Эйка разлезлись, короткий меч упал на пол. Аркадиус, повернувшись к нему спиной, продолжал рыться в груде валяющихся вещей.
- В каком полку служили? – задал вопрос дон Рыжкони, проходя в комнату и оттесняя Дер Эйка в дальний угол, - Пехотинец?
- Кавалерист…
- Вы сильно потолстели с тех пор. – прервал этот диалог Гудел Бракодел.
- Но это не я! Клянусь вам, что это не мой костюм! Клянусь…
Аркадиус отшвырнул ногой валявшийся на полу кинжал. На лестнице снова послышались шаги.
ВСАДНИКИ ОТЦА АРКАДИУСА
В проёме отворившейся двери появился Борис-Морис Нассержук. Его взгляд, скользнув по дрожащему от страха Ван Дер Эйку, припёртому к стене грозным взглядом дона Рыжкони, опустился на валявшийся на полу кинжал и остановился на Аркадиусе, который с безмятежным видом рылся в старых бумагах. Взглянув на факелоносца Гудела Бракодела, устало вздохнул и произнёс:
- Распони сейчас придёт.
- В каком он состоянии? – спросил отец Аркадиус.
- Похож на сумасшедшего… я пытался его успокоить… но он от меня удрал, разговаривая вслух и жестикулируя…
- Он вооружен? – спросил Рыжкони.
- Да.
- Надеюсь с братом Ведрополусом ничего не случится, - пробормотал Гудел и тоже достал свой меч.
Дверь с шумом отворилась, вбежал Жеф Распони, смотря на всех безумными глазами. В его вытянутой руке дрожал длинный кинжал. Сыщики, внешне спокойно наблюдавшие за ним, выдохнули с облегчением, когда Распони, бросив на пол оружие и схватившись руками за голову, громко разрыдался, восклицая:
- Нет! Я больше не могу, слышите вы, не могу больше… не могу, Господи Боже мой! Всё равно вам всем! Слышите меня: ВСЕМ придёт конец! Огромный вестник кончины Вселенной сорвался с небесной оси и падает к нам, разрушая равновесие стихий и неся гибель всему через схлопывание времён и территорий!!!
Гудел Бракодел подошёл к двери и закрыл её. Жеф Распони вытер платком лицо, откинул назад волосы и посмотрел вокруг себя пустыми глазами, какие обычно бывают у людей после нервного припадка. Пальцы его дрожали, он сделал усилие, пытаясь заговорить, но ему помешал новый взрыв рыданий.
- Да, кто вы такие, чтобы судить нас? Что пришлось перенести нам всем, чтобы довести себя до такого состояния, - отчётливо произнёс он и дико засмеялся, - Девять лет. Почти десять! Я остался без специальности, без денег, - казалось, что он говорит всё это для себя, не замечая присутствующих, - Десять лет ежедневных трудностей и страха! Но, несмотря на это, я женился, как дурак, упорно трудился, стараясь создать пристойную жизнь своей семье, приобрёл дом, мастерскую, вы всё это видели, но не видели одного - тех нечеловеческих усилий, которые я делал, чтобы победить отвращение к жизни, которое я испытал… И вот всё погибло! Внезапно, глупо, в течение нескольких дней. Всё уничтожено каким-то инквизитором-гастролёром!
- Так, - прервал эту истерику министр Внутренних дел Рыжкони, - Пора со всем этим кончать! Кто из вас будет рассказывать?
- Как вы называли свои сборища? – спросил Аркадиус.
Нассержук ответил почти спокойным голосом:
- Я вам всё объясню.
- Я хочу говорить! - прервал его Жеф Распони, - Это было немногим более десяти лет тому назад. Я проходил курс учения живописи в филиале Академии, носил шляпу с большими полями и широкий бант. Со мною вместе там же учились Гудвин Вульф на скульптурном и маленький Граний Ий на натюрмортном отделениях. Всё произошло спонтанно. Маленький Граний Ий снял вот это самое помещение, и у нас вскоре вошло в привычку собираться здесь зимними вечерами. Нас особенно настраивала на романтический лад эта атмосфера. Мы пели старинные баллады, читали наизусть апокрифы. Я не помню, кто из нас первым наткнулся на Апокалипсис, стал его читать. Однажды мы познакомились ещё с несколькими студентами — Нассержуком, Агатом Перси Дюрренматтом, Ван Дер Эйком и неким Мортимером, у его отца неподалеку отсюда была своя лавка. Мы пригласили студентов к себе в гости. Кажется, идею объединить нас в какое-то общество и образовать «Братство Четырёх Всадников Апокалипсиса» подал я. Союз художников и учёных (!) – алхимическая свадьба искусства и науки! Мы очень гордились собой. Особенно, когда нам помогало дешёвое вино, которым мы наполняли желудки. Мы принялись разрабатывать своё видение концепции Апокалипсиса. Студенческая группа была немного более благоразумной, она состояла из сыновей обеспеченных родителей, кроме Агата Перси Дюрренматта.
Из-за состояния чрезмерного возбуждения и экзальтации относительно себя, тайного знания и внешнего мира, нервы у нас были натянуты как струны, особенно у Грания Ийа. У нас были свои собственные взгляды на великие проблемы, занимавшие умы человечества – мы нашли ключ к старинному проклятию белого братства чёрных друидов – и тайна для нас открылась. Поняв, что мы являемся единственными носителями знания вселенского масштаба, мы принялись сочинять герменевтический язык, которым и закодировали послание для поколения, которое будет жить после Конца Света. Мы презирали всё вокруг, презирали скучное обывательство и праведный образ жизни – теперь мы знали, что четыре всадника Апокалипсиса несут нам смерть через падение Небесного Камня, который до этого являлся сдерживателем Четырёх Стихий мира. Мы объявили себя сверхчеловеками, не признающими законов и людского суда, исполнителями воли Божьей, околевающими от голода, но гордо шагающимися по улице, обдавая прохожих презрительными взглядами – ибо сказано, что Плерома разольёт ядовитый ветер по всем Четырём Сторонам Света. А в ту зиму у меня не было даже пальто. Старое совсем износилось, а на деньги, которые отец дал мне для покупки нового, я предпочел купить себе шляпу с широкими полями. На упрёки отца я ответил, что родительская любовь является самым неблагодарным из всех чувств, достойным всяческого презрения, голым эгоизмом, и что первый долг ребёнка заключается в том, чтобы отречься от своих родителей. Вот такие мы были - семеро, вообразивших себя альфой и омегой. Теперь Вульф работает при фабриканте, Нассержук стал банкиром, Ван Дер Эйк - коммерсант, я - гравер. Граний Ий повесился в дверях церкви. Агат Перси повесился в Дременге.
- Вы всё время рассказываете про шестерых, а что сталось с седьмым? - спросил Гудел, неотрывно следящий за происходящим. Распони так впился в него взглядом, что брат Ведрополус стал опасаться нового истерического припадка. Ван Дер Эйк:
- Вы позволите мне продолжить? Я должен рассказать о Вилли Мортимере. Он один среди нас был достаточно хорошо обеспечен и не особо вдавался в наши поиски ключа к кончине Мира. Он был так же расчётлив, как его отец, тот давал ему по пятьсот солидов в месяц на расходы, а Морти из них жертвовал нам на книги – вообще-то его интересовал пакт с дьяволом, но только относительно вечной жизни! Но даже сотня на обрезанных патагонах или векселями - для нас была баснословной суммой. Он редко переступал порог Академии, заказывал конспекты лекций своим бедным товарищам и сдавал экзамены при помощи различных махинаций и взяток. К нам он заходил только из любопытства – не нашли ли мы разгадки к Вечности, так что: с нами у него не было ничего общего.
Мы все с трудом его переносили, но особенно неистово ненавидел его Граний Ий. Напиваясь, он высказывал ему всё, что у него накопилось на сердце, а Мортимер, бледнея, слушал его, сжимая губы, но терпел – Граний, по его заказу реставрировал Гриммуар, и работа шла очень быстро. Самым искренним из нас, без сомнения, был Граний Ий и ещё Агат Перси Дюрренматт. Их связывала братская привязанность. У обоих было трудное детство, обоих воспитали бедные матери-одиночки и, наконец, у обоих было чрезмерно уязвимое самолюбие.
В Гриммуаре, листы которого были изготовлены из хорошо обработанной человеческой кожи, особенно подробно рассматривалась тема изливания жизни из тела и первые смертные ощущения. Конечно же, у нас тоже не раз обсуждался вопрос зарисовки исхода души через вскрытое тело ещё живого человека. В тот день шёл дождь, и мы долго смаковали главы о ритуальных жертвоприношениях – там было много разных сущностей и противонатурных существ. Забравшись с ногами на диван, мы вдруг начали пылко обсуждать тему: «Что стоит человеческая жизнь?». Одни говорили, что человек — это не что иное, как плесень на земной коре, другие - что жалость это не что иное, как болезнь. Что милосердие – это поповское слово. Что большие животные пожирают мелких, а люди поедают и тех, и других. После нескольких бутылок вина мы серьезно занялись обсуждением морального права человека на убийство плода, самоубийство и убийство другого. Мы находились в том состоянии, когда теоретически уже всё дозволено – без сомнения Гриммуар начал жить и порабощать наши души. Мы чувствовали себя на краю пропасти, умирая от страха при одной мысли о возможности убийства, но при этом сладостно смаковали удовольствие от всей жестокости и злодейства. Наступил конец недели, кажется, был какой-то праздник. Каждый из нас принёс свою долю выпивки и еды. Пили, пели. К полуночи все были вдребезги пьяны. Мы уже тянули жребий, кому идти за вином, когда появился Мортимер. Весь в белоснежной рубашке, которая, казалось, излучает свет, розовощёкий, надушенный. Он объяснил нам, что удрал с великосветского бала. «Сходи за вином» - крикнул ему Граний Ий. «Ты пьян, мой друг, я пришёл сюда, чтобы пожать вам руки». «Ты хочешь сказать, поиздеваться над нами?». И тут у Грания Ийа сделалось страшное лицо, им будто овладели бесовские силы. Волосы его были в беспорядке, по лбу струился пот. «Ты пьян, как свинья, Граний Ий». «Отлично, пусть я свинья, но я приказываю тебе сходить за вином». В этот момент Морти испугался. «Не могу сказать, что у вас здесь очень весело. Там, откуда я пришёл, было намного веселее». «Я приказал тебе идти за вином» - сверкая глазами, прервал его Граний Ий и, подскочив к Мортимеру, ударил того в грудь каким-то предметом… Кровь забила фонтаном… Морти широко отрыл рот. Мы только увидели, как Граний Ий уронил на пол студенческий поясной меч, и уставился на качающегося из стороны в сторону Мортимера – это было не похоже на то, как люди себе это представляют. Я не могу, не сумею толково объяснить… Морти всё ещё продолжал держаться на ногах, несмотря на то, что кровь всё сильнее и сильнее била из раны, заливая его рубашку… Все явственно слышали, как он сказал: «Свиньи!..»
Его левая рука цеплялась за пуговицы, а правая щупала что-то у пояса. И тут мы увидели в правой руке Мортимера кинжал, который он вынул. Граний Ий катался по полу в припадке. С треском разбилась упавшая со стола бутылка, а Морт всё не умирал, всё глядел на нас, стараясь поднять руку с кинжалом. Один из нас бросился отнимать у него оружие, но, поскользнувшись в луже крови, упал, увлекая за собой жертву… Резкий толчок от падения, казалось, должен был приблизить конец, но раненый всё ещё жил, его большие глаза оставались открытыми, и, всё ещё силясь, он без умолку повторял: «Свиньи!..» Тогда я, не выдержав, сдавил его горло, хотя в нём и так еле теплилась жизнь. Я весь перепачкался в крови, пока Ван Дер Эйк и Жеф Распони с ужасом смотрели на всё это. Нам с трудом удалось уложить Грания Ийа, который порывался бежать и сдаться. Никто не нарушил молчания. Но помню, когда мы вынесли тело на улицу. На реке начался паводок и по счастливой случайности, благодаря сильному наводнению тело Морти не нашли. Он никогда никому не говорил о знакомстве с нами, считая тайну Гриммуара своей (приватной), поэтому родители резонно думали, что он куда-то сбежал, потом они забеспокоились и начали искать его по разным злачным местам, где он имел обыкновение заканчивать свои ночи… Потом повесился Граний и мы все покинули эти места.
- Я один остался здесь, - уточнил Распони.
- Чтобы рисовать повешенных и церковь? - вставил Аркадиус, вспомнив рисунки в кабинете Распони.
Стемнело. Факел давно прогорел. В сером полумраке еле вырисовывались лица находящихся в комнате людей.
- Да зажгите же, наконец, что-нибудь! - вскричал Распони.
Внутри фонаря нашли небольшой огарок свечи, оставшийся здесь ещё с тех времен, как и множество карандашных рисунков. Брат Ведрополус зажёг фонарь, и по стенам причудливо затанцевали разноцветные тени.
- Когда Агат Перси Дюрренматт пришёл к вам в первый раз? - спросил Аркадиус у Нассержука.
- Приблизительно года три тому назад. Я никак его не ожидал… Постройка моего дома подходила к концу, сын только начал ходить. Меня потрясло его сходство с Гранием Ийом - тот же внутренний жар, та же болезненная нервозность. Он сразу же повёл себя крайне враждебно. Он упрекал меня в том, что я все забыл, но это была неправда. Гриммуар все эти годы был у меня, странствовал со мной, жил… И я всего лишь пытался жить, понимаете? И для того, чтобы жить, работал, как каторжный, а он не смог… Правда, ему пришлось после той ночи провести бок о бок с обезумевшим Гранием Ийом ещё целых два месяца… Мы-то удрали, а он остался с ним вдвоём и в этой же самой комнате, где и сторожил его. Он вбил себе в голову, что обязан наказать себя, изменив своему призванию. Он стал подёнщиком. Он женился, завёл ребёнка, но всё равно его мучила эта странная тоска. Он был не способен не только быть счастливым, но добиться для себя видимости покоя. Он кричал мне в лицо, что обожает свою жену, но покинул её потому, что рядом с ней и ребенком он слишком счастлив, на что не имеет права. Он считал нас и себя ворами, укравшими чужое счастье… счастье, которое было предназначено Мортимеру и Гранию Ийу. Все эти сведения он бросал мне в лицо с иронией, упреками, чудовищными обвинениями.
Оказалось, что Перси не позволял себе ничего забывать, ежечасно ворошил свои воспоминания, копался в своей совести, упивался её угрызениями, предавался безысходному отчаянию и, наконец, искалечив жизнь своей жене и ребёнку, ополчился на нас, решив испортить жизни и нам…
Обо всём этом я догадался не сразу. Только впоследствии мне стало понятно, что почувствовал он, увидев мой дом и мой образ жизни, которые он счёл своим долгом разрушить, чтобы отомстить за себя и за того парня. Он сохранил мой костюм, покрытый пятнами крови. В его руках находилось доказательство событий той безумной ночи. Он стал требовать денег, прекрасно понимая, в какой зависимости от него находятся жизнь и свобода Ван Дер Эйка, Распони, моя, а также Вульфа. Он ходил от одного из нас к другому, таская с собой сначала футляр от альта, потом сумку, где и был спрятан окровавленный костюм, и требовал от нас всё больше и больше. Три года мы боролись, стараясь удержаться на плаву, но этому шантажисту всё-таки удалось довести нас до полного разорения. Мой дом теперь заложен, приданое моей жены, истрачено. Он также ездил в Дременг, вымогать деньги у Ван Дер Эйка. Начисто обобрал Распони. Правда, вексельными расписками он ни разу не воспользовался, продолжая жить так же бедно, как и прежде… Он их просто сжигал в своей маленькой печурке на улице медников! А тут на днях Ван Дер Эйк известил нас депешами о том, что Дюрренматт покончил с собой, и назначил нам всем встречу. Тут явились вы - стало ясно, что Святая Инквизиция напала на наш след…
Отец Аркадиус: Кто из вас украл у меня сумки?
Эйк: Вульф, вы ещё не знали его в лицо.
Отец Аркадиус: Кто из вас писал ко мне?
Жеф: Я… из-за своих детей. Эйк проследил за мной, и они с Нассержуком так же оказались в кафе.
Ведрополус (покидая помещение): А не ты ли стрелял в моего аббата?
Жеф: Да, я. Я больше не мог выдержать и хотел жить!.. Я выдал векселей на сто пятьдесят тысяч, которые Перси сжёг… Я работал день и ночь, как каторжный…
Гудел Бракодел (выходя следом за Ведрополусом): Вы убрались из пивной, чтобы подкараулить и убить святого отца? Да… Я буду внизу.
Вновь наступило молчание. Пламя свечи колебалось, догорая. Последний отблеск на мгновение осветил через красное стекло лицо Жефа Распони.
Нассержук: Я тоже не мог больше переносить ваше преследование. Я купил себе яд, на тот случай, если меня придут арестовывать. Но десять лет жизни! Уже через месяц наступит срок давности произошедшего здесь преступления.
Свеча догорела. Они оказались в абсолютной темноте.
Дон Рыжкони: Какая мерзкая история! Пойдёмте, святой отец, пусть их…
Аркадиус последовал совету Даймонда. Он был не прочь цинично съязвить, так просто – по-родственному. Ведь, как писал апостол Павел, все мы друг другу - родня … (во Христе).
1997 (сведено 2000)
Каменный легион. книга вторая глава 11 точнее 9112
© Copyright: Лев Шабанов, 2009
Свидетельство о публикации №209012700190
Свидетельство о публикации №209012700190
Рецензии