Быт старой шХуны

На замесе Виктора Купера со второстепенным участием.
Сериальная "накладная" - каждый новый день!

   Матрося стирал тельник в жбане с пивом и с саками. Пальцы в лохмотьях кетчупа лавсаном шпыняли матроску. Головастый чугунок гудел литерным с перестуками и перезвонами. Издеваясь, шипели гуси, и подслеповато щурясь, хрюкал кабаняка Борька. Ручья зыбким репьем ходили туда – обратно, тельник тонул, пряно припахивал, и не на йоту не чистофанился. Матрося зажевав ленточку морской бескозырки постанывал и упорно бился со жбаном.

    Вернее жбан бился с Матросей, потом этот тельник ввязался в драку - начал душить своим прозивом всю душу, да еще вода с мыльной шубой расплескалась по глазам, щипами этими, чтоб они пи-пи-пи. Матрося нахрен бросил жбан вместе с приданным с этажа к неге каюты №23 и объяснился: "Нате, блин, уткнитесь наконец! Кводры заплаканные! Шо, я должен стирати наконец, как мальчонка? Если ни к одиннадцати, ни к двенадцати не будет мне чистой тряпки, взвешу всех в мешке и выкину за борт". Пассажиры уже устали от Матроси за неделю, и давно мечтали поскорее закончить путешествие "Кругосвет", но к сожалению всё только начиналось - еще был целый месяц наслаждений!..

   Матрося потея в подмышках, фелюгу делал. Кипятил рахитичный самовар, обдавал крутым кипятком кованые гвозди на двести и на манер пластилина плёл из гвоздей косу. Шмыгая носом, вращая китовым усом, Матрося пыхтел самоходной баржей, но не сдавался. Олигофрен юнга по прозвищу Киса пускал носом волшебные пузыри и с обожанием поглядывал на Матросю. Фелюга изящной поделкой лежала у ног Кисы не хватало мачты-косы, и только.

   Матрося спокойненько поднялся с колен. Гвозди разлетелись все по сторонам- не беда. Киса почувствовал сразу неладное. Матрося немного постеснялся, секунд пять, потом даже неудержавшись всё-таки машинально врезал уже убегающему по нужде Кисе и навалившись всем необъемлящим торсом в заплетающимся прыжке, как бирюк бирюка придавил пищаще-пукающего напарника: "Тихо! Тс-сс... Я с вами Киса беседовал на днях? Беседовал. Вы обещали не орать на палубе днем? Тихо-тихо. Обещали? Обещали... Фух... Ну всё-всё... Где мачта-коса бандюга?..
Киса окинул просторное море вокруг, и не нашел ни одного острова. Слеза в перемешку с соплей соединились на миг.
"Ну? - Ковыряясь в чужих зубах, поинтересовался Матрося. - Так что?"

   Киса, повинившись, прижал уши, разлепил резиновые губы для ответа, но шхуна, нырнув вперёд носом начала плавно оседать. «Что, что случилось!» завопил Матрося, мгновенно забыв про обет дневного молчания. Распаренные тропическим палевом пассажиры, как термиты травленые китайским дустом метались по палубе, тиская друг у друга жилеты и круги. «К корме препиндюрил мачту» Бормотал Киса. Матрося ужаленным лягушонком скакнул с палубы к корме, ниже ватерлинии под водой торчала мачта-коса гвоздями прошившая обшивку.

    Тут же паслась акула Настя, недавно отобедавшая пьяненьким пассажиром, решившим откупаться в здешних водах, по случая дня рождения Сталина. Настя отдыхала понимаешь, никого не трогала "чтоб все", и тут на тебе - сумашедший злыдень Матрося, укусил Настю за хвост, и потом заталкал её в пробоину, так глупо, что у Насти случился обморок и она поникла от мужских ласк. Пассажиры в итоге ликовали, подбрасывая выше и выше Матросю, даже упустили случайно, но это стало общим заточением по каютам, и никакой роли не играло. Главное было впереди.

    Допречь спеленатый Киса осколком раздавленного впопыхах монокля исхитрился полосонуть, не задев живого. Нырнув во чрево трюма, вахтенным кочегаром Нигерычем был от баттучен Киса к рылу Настёны. Пустив слюни и жонглируя сковородками, тиснутыми у кока Едалыча, Киса на примусе примостился жарить Настю. Палёная акулятина пахнула на всю кают-компанию. Матрося проникся, что прибить Кису будет дешевле.

    Решивший немного подождать, Матрося ласково наблюдал, как Киса раздербанивает Настю на кусочки, и тут ему действительно непоказалось: "Стой! Стой! Смотри". Из пуза акулы торчала синяя нога пропавшего пассажира Радика, пол дня как. Они начали тянуть. Радик оказался пьян, как жмот, бузил и не хотел вылазить. Матрося не церемонился и выдернул его вместе с застрявшим Кисой. На Радике было ни царапины, ни задрочки, единственное что смущало Матросю и Кису, так это то, что Радик молчал.

    Молчал, но сучий-акуличий потрох строил рожи, гримасничал, словом глумился, так что сил нет. Матрося придерживая одной клешней Кису, второй отечески поставил Радику сливу. Брызнули с Радика Настюхины пузыри, и ором завопил мутный пассажир. Матрося пряча улыбу, прижал Радику синюю ноженцию, и вопль стих. Киса крался из трюма, но у Матроси не забалуешь, схватив шкодного дебила и непереваренного пассажира, он поволок их наверх к капитану.
   
    Капитана звали Бокс. Сначала, пассажиры думали, что это имя, но потом выяснилось, что это баварская кличка, даденная капитану в честь одноименного вида спорта. Капитан Бокс мать его! Перед ним трое. Этот неперевареннный дистрофик и еще один такой же дибил, но свой - за их спинами спокойный Матрося. Капитан Бокс обощел пострадавших, и попросил Матросю построить пассажиров. Через пять секунд, все отдыхающие, по стойке смирно, нешевелились абсолютно. "Равня-яяясь! Смирррррно!"
Речь капитана была длинной...

   Но воды в речёвке Бокса не было не морской не пресной. «Морской закон, прост, но суров! Всё что не заходит в голову, войдёт через причинное место! И да будя, так как я сказанул, а иначе на этой дырявой калоше сроду не было!» Отрявкался Бокс и взмахнул капитанской фуражкой с крабом. Споро стянули портки с дистрофика и дебила, сложили их вальтами, - нюх в нюх, - носами в ноги. Матрося тут как тут с мокрым канатом, смолёным и крученным. Отхлопал Матрося обоих поцов по морскому, с оттягом, форсом, шутками и солёными раками. Позже отливали горе дружков ушатом и теребили с участием за мокрые уши.

    Пассажиры были в шоке. Во-первых, наказание, на которое их вызвали воочию, второе, это распорядок, этот идиотизм, ну вот, в шесть утра, завтрак, потом татуировки делать, чтоб не забыли, далее в восемь просмотр долбанного "Титаника", и потом тихий час, ни тебе позагарать, ни тебе в картишки перекинуться, да еще Матрося этот, вечно грязный, одно обстирывай его. Нет надо валить с судна, ночью же, на плоту. На собрании, тайно под одеялами, одуревшие пассажиры решили бежать под полуночь, не ранее.
 
    Лидер и закоперщик, среди заговорщиков пассажиров нарисовался немедля. Плосконосый татарин в всклокоченной бороде и с медной серьгой в левом ухе. Он частил словами, нервно теребил чёрную бандану и мыслил себя сомалийским пиратом и не меньше. Ренатка, так звали быстроглазого татарина, позиционировал плот как средство позволяющее угрести недалече и коварно вернуться к шхуне в абордажном набеге. Ярый любитель анархии, и громких бардельеро Лёха Ростовский курил траву под одеялом, громко икал и ржал, будто конь отвязанный. Лехе быстро надоело единоначалие Ренатки, и он аккуратно приложил его шкворнем от штурвала. Ренатка плача и матерясь, по-тихому загибался, но пришла полночь, и настало время действовать.

   Первым делом, набрали акулятины на кухне, потом подперли каютку Матроси, чтоб не рыпнулся, сбросили плот на воду, забыв его привязать, шо привело к общей суматохе и уплытию плота в неизвестность. Картина с капитанской рубки, записана самим капитаном Боксом, 27 сентября 19.7г.: "Бедные, бедные пассажиры, как они хотят экстримальностей и путешествий". Пассажиры тихо сопели провожая плот. И тут они увидели Матросю -он был на плоту и махал клешнями. "Как он туда попал? Как? Где-где? Ничего не пойму". Крики радости и общий праздник был непередаваем.

    Матрося не будь дурак, шишкастым лобешником кокнул иллюминатор, щучкой нырнул с высоты 11 метров и вынырнул под плотом. Гребя обеими клешнями, он сноровисто пришвартовал плотик к борту шхуны. Морской кошкой взлетел по волосяной верёвке на палубу, раздал горе беглецам «горячие», и объявил в знак примирения день Нептуна. Киса с дебилом споро просолили палубу, дырявыми вёдрами начерпали морской водички, и выставили полный бочонок на капитанский мостик. Матрося в фиолетовых труселях, обмотанный браконьерской сетью, в руках ржавая рапира, в кудрях ваза венецианского стекла, - чем вызвал восторг и рёв публики. Рапирой, постёгивая по батонам визжащих сухопутных и штатских недотёп, Матрося гнал их в купель, исподтишка мацая красавиц за бока и за попы.

    Дошло до того, что Матрося набульбенился так, что начал целовать капитана Бокса в засос от радости и щипать его за усы несильно. Конечно капитану Боксу это не понравилось, и он вырубил сначало всех пассажиров, а потом уже Матросю. Сам(!), лично, растасовал их по каютам, уложил в койки, укрыл, и вздохнув широкой морской грудью настоящего мужчины сказанул Вику и Вилли, натирающим палубу до зеркала: "Эх, ребзя! Что мы тут нахрен делаем? Впереди приключения! Новые неоткрытые острова, возможно прекрасные амазонки, клады, а мы тут палубу третий день драим! Кончай работать! Делаем высадку на остров! Вперед".

   Вооружившись непотопляемыми ломами и кирками, лёгкий отряд из смеси очумевших пассажиров и трёх членов экипажа изящно выпали на ближайшие кораллы. Во главе оголтелой банды пёр неунывающий Матрося, за ним семенил неприкаянный растаман и вечный ростовчанин Лёха. Дальше трясогузкой, виляя и блюя, из стороны в сторону рыскал приморенный морской болезнью гоп-отряд. Розовые кораллы в шершавых изломах хранили теплую пресную воду. Птица тукан вспорхнула с кучерявой верхушки пальмы, горячим говном какнув на голову дебила Кисы. Матрося бумерангом сшиб кокосы и начал приторговывать кокосовым молоком.

   Туземцы заинтересовались не сразу кокосовым молоком действительно, а уже где-то попозже, в середине Матросиных продаж. Многие перепробовали его на вкус, нюх, тык, и стали почему-то выменивать на шкорки от бананов, но Матрося не понял этого шага исключительной дружбы народов и пошёл войной на счастливых туземцев с кирками и глобусами, вместе со своей командой, не считая капитана Бокса, который уснул в кустах, обняв питона. Захватив туземный лагерь, они нашли странное растение, семейства раскуриваемых.

   Связав Лёху Ростовского, который кричал «что скурит всё, пустите меня падлы», решили попробовать на Кисе. Скатав лист пальмы форматом метр на полтора, щедро сыпнули растение. От факела Киса сделал первый затяг, выпучил глаза и замер. «Выпускай, выпускай!» - испугано замахал руками Матрося. Киса мялся, кашлял и плевал дымом, но кайф держал внутри. Били Кису всем отрядом долго, но не сильно, он ржал стоя на карачках и лаял как выловленная рыба пиранья. Наловив вторяков, начали ржать дружно всем отрядом. В кустах подхихикивал во сне кэп Бокс, растирая ушибы, тянули улыбу побитые туземцы.

   Капитан Бокс в обнимку с питоном, опоздал как раз вовремя. Туземцы, видя как команда скурила всю пальму, начали жаловаться капитану слезно и матерно, на неизвестном до селе языке, и почему-то мустурбируя при этом на питона. Капитан Бокс, отдал туземцам предмет растления, а именно одноглазого питона, туземцы за это уединились с ним тут же. Потом Бокс закатал рукава и начал рубить пальмы для себя и оставшихся ждать на судне пассажиров решительно самоотверженно. Собрав команду и сбор пальм, они отчали от берега и причалили к шхуне. еще быстрее, чем можно было бы предположить.

  Вслед за плотом отчаянно грёб забытый Матрося на плечах его вис скуренный в зюзю Киса. Чертыхаясь и отплёвываясь, Матрося по пеньковому концу дружеским пендалем гнал укающего Кису и кубарем катился сам. Одноочковый питон от греха подальше огородами утёк от туземцев и водной змейкой проник на судно. Все хотели зверски жрать, поэтому объявили конкурс «саранча». Поиграв в – «съедим всё к едрени фени», сыто отрыгивая, растаманская группа товарищей завалилась спать. Бдел на склянках только Матрося, и обвязавший его на манер обруча-пояса одноочковый питон.
   
   Неожиданно появились родственники Насти - Ира и Наташа. Они от радости чуть выпрыгивая из воды, пускали слюни и кравожадно цокали настоящими акульими клыками. Подплывая к своему любимому судну, Матрося с Кисой в зубах, показал пассажирам, чтобы они сбросили быстро батискаф. Зная Матросю, пассажиры выкинули батискаф тут же, и Матрося запихнув Кису с Наташей и Ирой, был таков там же, углубившись в дно морское если бы куда.

Грубые, красные руки Матроси летали пред носом Кисы, как фалды заезжего фокусника. Матрося сразу предупредил, что делить будет по честному. То есть по справедливости. Он мурлыкал себе под нос самоделошную песню:

Матрося, царь и бог морей,
Быстрей ему сто грамм налей,
а
Киса юнга и щенок
Не стоит он Матроси
ног.
Ну, брат скорее наливай
Идут шторма
и
Нам пора…
а
Киса будет
Выступать, -
Набьём по кумполу.
тя мать…

   Рядом с Кисой бурела горка битых глиняных плашек и жёваной рыбьей чешуи. Матрося обкладывался жемчугами да кораллами, златом да серебром. Киса тонко взвизгнул, прыгнул …и ну скоблить за пазуху к цыцкам плашки и чешую. Матося сочувственно гладил болезного малого по головке.

 
...Слегка запамятовакший о своем существовании Одноочковый питон, еще не додавленный пассажирами и их горсткой,неожиданно для себя ощутил глюк и жар в черепе.
Топиться! - решил Одноочковый питон, сверкнув очами и побледнев очком.
...Сказано -сделано.
Когда Матрося умиленно поднял утыканную кораллами, и оттого бодатую голову, его лупатки и глазз Одноочкового питона соединились в едином энтропическом канале."Гааарный ты миий!..." - беззубо улыбнулся падающий в морскую пучину гад и показал Матросе язык через иллюминатор.
Киса спал, обсыпанный чешуёй и звал маму.

    И тут Кисе наскучило звать маму, бабушек, тётю Галю, и он взял случайно вдоволь и проснулся - вот так вот просто на один звук - раз - схватил за еловые бедра громилу-Матросю, как членопотамма за яйки, и начал бороться с ним, бросая и перекидывая вместе с золотом, отрабатывая навыки приёмов самба-мамба, которые были получены на острове в гнезде папуасов при Пуке IV. Чуть передохнув, Киса, вновь начал тренировку и наступил нечаянно в козье("Опять этот питон, откуда он столько ест"). Матрося, во время отработок на нём Кисыных маневров, пересчитывал мелочь в полёте, перекладывал клад с одного места на другое во время приземлений, вспоминал что куда спрятал помимо, что-то делил в итоге, некоторое просто дарил Кисе во время неполучающихся бросков, но не сопротивлялся попыткам Кисы "в нивкакую" сторону, можно сказать ничуть несопротивлялся даже. Единственное, что напрягало, в этой борьбе, то это щекотка, которую Матрося не мог терпеть открыто и вдумчиво. Бить по ушам Кису не хотелось, и задумал тогда он нарядить Кису в кладные украшенья всяческие и подарить в награду капитану Боксу на долгую память о нём.