Память

Когда зажигаются звёзды в небе ночном,
Память непрошеным гостем входит в
мой дом…

Бушевала гроза, тёплая летняя гроза. Маленькая речушка пенилась и выходила из берегов, прогибаясь всею гладью под рушившимися отвесно тяжёлыми дождевыми струями. По берегу толпился примолкнувший лес, жадно, словно пересохшими ртами, пил листьями воду с неба и пугливо вслушивался в низкие ноты громового баса. Луг склонился головками цветов и тонкими травяными талиями под серебром, льющимся из тучи, принимая желанную награду лета.
А когда гроза начала убывать, и молнии вместе с громами откатились дальше за лес, стал слышаться в дожде то ли смех, то ли плач, то ли восторженный женский шёпот. Милое женское лицо мелькнуло в листве огромного вяза на старом деревенском кладбище, а мгновением позже под древним деревом прямо из воздуха сложилась тонкая полупрозрачная фигурка. Её-то смех и чудился в шорохе падавших на землю дождинок. Призрак танцевал под дождём, ловя в невесомые ладони капли и напевая странную мелодию, понятную цветам и травам, тянувшимся на этот звук.
С последним отголоском удалявшегося грома почти незримая фигурка пронеслась над могилами, раскладывая под памятники и кресты берёзовые веночки и поправляя сбитые грозой цветы. Потом над входом полуразваленной церкви, притаившейся в глубине кладбища, словно ожившая икона, вновь на мгновение проступило нежное лицо, обрамлённое короткими кудрями, и тут же растаяло лёгким вздохом просыпавшегося ветра.

Виталий одиноко сидел на валуне под раскидистым вязом заброшенного деревенского кладбища. С больших резных листьев время от времени срывались тяжёлые дождевые капли, оставшиеся от промчавшейся на рассвете грозы, и глухо падали в траву. Лучи солнца, пригревавшего успокоившуюся речушку, шаловливыми зайчиками пробирались сквозь густую листву деревьев, пологом укрывавшую спящие на холме над рекой могилы…
Виталий редко приезжал сюда, очень редко, и было удивился , увидев цветы в гробничке и свежий веночек из берёзовых ветвей под памятником. Но потом, обнаружив такие же веночки и на соседних могилках, решил, что это дело рук сторожа  -  какого-нибудь старичка, еще живущего где-нибудь неподалёку.
Таково было желание матери, завещавшей похоронить её под этим вязом, хотя в деревне, где она родилась и выросла, не осталось уже никого, кто бы её помнил, да и вообще, почти никого не осталось. Вот только отпевали маму не здесь, так как в разваливающейся прикладбищенской церкви службы не велись уже лет двадцать…
  Виталий и сам любил эти места, где успокаивалось сердце и наполнялась светом душа. Он приезжал сюда, когда не знал, как поступить и нуждался в совете, или когда становилось совсем невмоготу от непонятной тоски и тревожных мыслей.
Погружённый в себя, ведя безмолвный диалог с матерью, Виталий не замечал, прозрачной, почти незримой на фоне белёсо-голубого неба, женской фигуры, в длинном, похожем на свадебное, белом платье, возникшей за его спиной.
 Это был тот же призрак, игравший на рассвете с грозой, только теперь милое, спокойное ранее лицо выглядело встревоженно.

Она не могла понять, чем привлёк её этот человек.
Обычно Эландра не интересовалась смертными, и хотя иногда, от скуки, наблюдала за ними, в большинстве случаев просто игнорировала. Отчего же теперь сидевший на валуне темноволосый мужчина лет тридцати – тридцати пяти, чьи спутанные мысли, печаль и обиды она смутно чувствовала, так тревожил её. Что-то забытое, волнующее просыпалось в ней. Что-то, что должно было колоть и мучить, терзать и жечь. Плотная пелена белого слепящего света, ограждавшего её, застилавшего её мозг, внезапно приподнялась, открыв под собой бесконечные плосты лиц и событий… Как же называлось это месиво из промчавшихся веков и оставшихся позади жизней?.. Память?! Да, да, память! Так звалось то проклятье некогда принадлежавшего ей бренного тела. Но её исцелили от этой болезни, этого проклятья – помнить. Так зачем же?.. Неужели она снова может заболеть этим?..
Издав вопль, походивший на крик раненой птицы, и сдавив ладонями виски, Эландра бросилась через кладбище к старой церкви, и было непонятно, ветер ли шумел листвой, или цеплялись за ветви кудри и платье призрака.

Странный тающий звук  где-то на грани слышимости, напоминавший чей-то крик, заставил Виталия вздрогнуть. Что-то прошумело над ним в ветвях вяза и бурной волной ветра промчалось через всё кладбище, затерявшись возле старой церкви. Мгновением позже с просевшей под обвалившимся куполом крыши посыпалась вниз сухая листва и хвоя, и показалось, что церковь вздохнула едва уловимым стоном колокола.
«Вот еще новость, колокола-то давно нет. Мерещится мне что ли?» - удивился про себя  Виталий. Но ни страха, ни неприятных ощущений не возникло,  напротив, светлый и спокойный дух наполнял воздух под кряжистым вязом, и каждый вдох вливал в душу умиротворённость и лёгкость.
Тогда Виталию вдруг припомнилось, как мать часто говорила, будто у старой церкви есть душа, живая и ранимая, и даже если церковь разрушить, душа останется, чтобы хранить своих прихожан и их могилы. Недаром мать так всегда стремилась вернуться в родные места и в городе, как по живому существу, скучала по этой маленькой, уже тогда заброшенной, церквушке. 
Увлекаемый непонятным предчувствием, Виталий поднялся с валуна и неспеша направился к церкви, мимоходом читая имена и даты на покосившихся крестах и потемневших памятниках, и чутко прислушиваясь. Но кроме отдалённого журчания воды в реке и весёлого птичьего щебета, ничто не нарушало покоя, даже ветер как-то странно стих.
Возле входа Виталий остановился. Левый угол церкви, подступавший к ограде кладбища тонул в буйно разросшемся малиннике, осыпавшаяся штукатурка обнажила кирпичи, но над пустующим дверным проёмом каким-то чудом уцелели остатки росписи. Правда лика было уже не разобрать, зато венчавший его нимб поблёскивал под солнечным лучом, словно только что выписанный. Остатки высаженных входных дверей догнивали в том же малиннике, уже почти полностью поглощенные и переработанные им. Когда-то вымощенная булыжником дорожка, скрылась в траве, а уцелевшая единственная ступень раскололась до грунта страшной трещиной, в которой прорастало какое-то деревце. 
Виталию стало грустно. Сделав ещё несколько шагов, он осторожно, словно боясь потревожить кого-нибудь, заглянул внутрь… и застыл поражённый.
Внутренности опустошённой церкви представляли еще более печальное зрелище обрушившихся с потолка пластов, рухнувших внутренних перегородок и перекрытий, обернувшихся грудами битого кирпича, присыпанными осколками стекла и извёсточной пылью. Но и сюда откуда-то сверху струился солнечный свет. А внизу, под этим лучом, в нескольких сантиметрах над полом, прямо в воздухе, спиной к входу сидело на коленях полупрозрачное, невесомое создание, запрокинув голову и задрав вверх лицо. Расширявшийся солнечный луч образовал нечто вроде золотого светящегося круга, в центре которого клубилось, дышало, дрожало неподвижное видение. Тихий, едва уловимый звук, похожий на всхлип, слабым эхом отразился от гулких стен.
Виталий крепко зажмурился и вновь открыл глаза, но неизвестное  создание не пропало, а словно желая подтвердить свою реальность, задвигалось. Оно медленно опустило голову, поднялось с коленей и, как бы нехотя, повернулось к Виталию лицом.
«Похоже, мама была права на счёт души…» – мелькнуло в голове окончательно растерявшегося Виталия.

Эландра слышала, как он шёл сюда, чувствовала его путаные мысли, но так и не смогла, вернее, не захотела, раствориться в воздухе или затеряться в листве. Все её прошлые жизни, всё, что было прощено и искуплено, без чего она так счастливо жила века, вернулось к ней разом больной памятью мерцающих тысячелетий дней. А виновник случившегося  в ней страшного пробуждения, ни о чём не подозревая, нелепо стоял в дверном проёме, от удивления то зажмуриваясь, то вновь открывая глаза. Эландра даже сумела прочитать его имя, странное, непривычное ей… Но ни имя, ни лицо были тут ни при чём… Или, почти ни при чём.
 В самой глубине сердца вошедшего в заброшенную церковь человека Эландра прозрела душу, проведшую с ней не одну жизнь, и так хорошо ей когда-то знакомую. Только теперь вековая память этой души спала, как и всего несколько минут назад её собственная.

Виталий никогда не видел такого лица, да и лицо ли это было вообще? Казалось, черты многих, совершенно разных ликов проступали сквозь него, но, тем не менее, оно обладало своими собственными особенностями: резко очерченым ртом, острым подбородком, на котором то появлялась, то пропадала едва заметная ямочка, и немного выдающимися скулами. Но удивительнее всего были глаза – глубокие, неестественно огромные, без белков, с маленькими черными зрачками посередине, и голубые, как небо, но не обычное, земное, а райское небо, покрывающее райскую долину. Не существовало на земле такого голубого цвета, которым лучились эти глаза, смотревшие на Виталия с печалью и болью, и древняя-древняя память поднималась за ними. И чем пристальнее вглядывался Виталий в стоявшее перед ним существо, тем чётче и живее проступали черты милого женского лица с прозрачной кожей и тонким носиком. Волны тревоги и отчаянья пробегали по этому лицу.
Неизвестно отчего Виталию вдруг стало грустно, бесконечно грустно, и сердце как-то странно сжалось у него в груди. А загадочное создание не пропадало, и Виталию вспомнилось, как он где-то читал, что призраки не заговаривают первыми, даже если они в чем-то нуждаются, они обязаны ждать, пока их спросят. 
- Кто ты? – Нарочито громко задал первый вопрос Виталий, скорее просто желая прекратить это молчаливое созерцание, чем надеясь что-нибудь услышать.
Призрак вздрогнул, и когда смолкло эхо, ответ, словно произнесённый тихим женским шёпотом, пришёл к Виталию каким-то непонятным образом, минуя слух:
«Душа…»
- Чья? У тебя есть имя? – Виталий не знал чему больше удивляться: неизвестному существу или тому, что оно с ним разговаривает.
«Много имён… Какое ты хочешь, моё настоящее, или то, какое я носила, когда была… как ты?»
Виталий на мгновение задумался.
- Можешь ты говорить просто, по-человечески? – Попросил он, чувствуя себя крайне неприятно, когда голос его странной собеседницы словно бы оказывался внутри него.
Напряжение отразилось на лице призрака, и секундой позже бледные губы шевельнулись:
- Могу. – Тихим звоном разнеслось по церкви.
- Так лучше. – С некоторым облегчением улыбнулся Виталий. – Скажи мне настоящее имя. Как тебя зовут на самом деле?
Виталий вошёл наконец из дверного проёма, где он всё еще стоял, внутрь, и опасливо сделал несколько шагов к прозрачной женской тени в ярком кругу солнечного луча. Ему казалось, что как только имя будет произнесено, морок рассеется.
- Эландра. Сейчас моё имя Эландра.- Невозмутимо ответило создание, и не подумав рассеиваться.
- Странное имя. Никогда такого не слышал. А как тебя звали, когда ты жила… ну, то есть, когда ты была…как я? – Снова спросл Виталий, еще раз подивившись про себя разговорчивости призрака. 
Гримаса боли исказила лицо Эландры, она сжала прозрачными пальцами виски и вдруг исчезла. Но прежде, чем Виталий успел опомниться, стены церкви ответили:
- Последний раз меня звали Эвлиной.
Это имя показалось Виталию знакомым, явно где-то слышанным ранее, хотя никто из его друзей подобного имени не носил.
- Эвлина…- Задумчиво повторил Виталий и, озираясь вокруг, уже громче продолжил: – Звучит красиво! Теперь, наверное, моя очередь представиться?..
Ответа не последовало. Подождав несколько секунд, Виталий, начав сомневаться в присутствии незримой Эландры, заговорил снова, но немного тише и уже не так уверенно:
- Меня зовут…
- Я знаю. – Возразила Эландра, и Виталий испуганно отшатнулся от бездонных глаз, возникших прямо из воздуха перед его собственными глазами,  ему даже показалось, что невесомые, короткие кудри коснулись его лица.
Протянув руку и сделав вид, что она собирается погладить Виталия по щеке, Эландра вновь растаяла также неожиданно, как и появилась. Вслед за этим что-то похожее на тихий смех почудилось Виталию.
- Подожди! Не исчезай так внезапно, пожалуйста. – Попросил он, мучительно чувствуя какую-то незримую, необъяснимую связь с этим созданием.
Эландра не отозвалась, но мгновением позже она предстала сидящей на груде битого кирпича, некогда составлявшей стену, котороя отделяла внутренний простор храма от внешнего. Подтянув к груди колени и уперев в них острый подбородок, Эландра подумала, что во внешности Виталия было что-то от тех прежних черт и линий, которые когда-то огненными штрихами врезались в её память, чтобы нежданно-негаданно всплыть теперь. Не всё стирает смерть, слишком многое проходит сквозь неё без изменений и накладывает свой отпечаток на новое рождение…
Размышления Эландры прервал Виталий:
- Откуда ты знаешь как меня зовут? Читаешь мысли? – Он неуверенно двинулся к ней, опасаясь, как бы его приближение не заставило Эландру опять скрыться. Но этого не произошло.
- Может быть. – Эландра совсем по-человечески пожала плечом. – Ты расстроен и грустишь, и напрасно нервничаешь из-за развода, я знаю твои заботы, я слышала, как ты разговаривал с мамой, хотя её здесь давно нет.
- Вот как?! Тебе известно где она?! - Насторожился Виталий, с трудом веривший своим ушам и глазам. Мифы и легенды, которые он считал выдумками, ожили вдруг ярким, солнечным днём.
 - Нет. – Эландра покачала головой. – Я ведь не бог… И, наверное, даже боги не могут иногда предвидеть всего.. – Она погрустнела и задумалась.
- Так кто же ты? Ведь призракам днём, по-моему, полагается спать, а ты разгуливаешь при солнце, да ещё и в церкви. – Виталий осторожно примостился на той же груде кирпича на некотором расстоянии от Эландры.
- Я не призрак. – Обиженно возразила Эландра. – Я душа…
- Душа церкви? – Виталию показалось, что Эландра немного удивилась.
- Нет. Душа, которая стала однажды хранительницей лугов и полей, не захотев возвращаться в смертный мир, но так и не решившись навсегда с ним расстаться. – Совсем тихо пояснила Эландра. – А душу церкви ты видел, как только вошёл, помнишь, золотое свечение вокруг меня?
- Так значит мама знала!! У этой церкви есть душа?! – Вскричал Виталий, разбудив эхо, вспугнувшее птиц, примостившихся где-то на крыше.
- Ну да, есть. – Отозвалась Эландра, когда стихло хлопанье крыльев. – Как и у реки, и у этих мест, и у леса… да у всего. Только души бывают разные и назначение у них разное.
- Да-да, - заволновался Виталий, - я помню, мама еще говорила, что душа церкви оберегает своих прихожан и даже хранит их могилы. Это правда?
 - Правда. Только скоро ей самой будет совсем негде жить. – Эландра бросила рассеянный взгляд на разрушавшийся потолок. – Да и питать её тоже уже почти некому.
- И что же? Она должна будет умереть?! – Виталий вдруг серьёзно встревожился.
- Нет. – Снова возразила Эландра, покачав головой. – Души не умирают, она просто уйдёт туда, где всех принимают…
Эландра замолчала, словно прислушиваясь к чему-то.
«Может я сплю или брежу?» – опять подумалось Виталию, но неподвижное полупрозрачное создание вполне ощутимо и реально сидело с ним рядом, положив подбородок на согнутые колени, и немигая глядя куда-то вдаль. Да и мигала ли она вообще?
- А почему ты не скрылась от меня, почему отвечаешь на мои вопросы, тебе что-нибудь нужно? Помощь? Как и чем я мог бы помочь тебе? – Нестерпимая жалость к Эландре и, почему-то, к самому себе внезапно подчинила все остальные чувства Виталия.
- Помощь нужна тебе. – Как-то странно ответила Эландра,  – Мне ты уже помог.- Виталию показалось, что она чему-то горько усмехнулась.- А говорю я с тобой потому, что тебя когда-то очень хорошо знала. Века назад… Только вот ты этого не помнишь. Наши жизни были связаны… Но теперь всё прощено… Я многое могу рассказать тебе о тебе самом. 
«Наверное, так сходят с ума.» -  подумал Виталий, и несмотря на жаркий день, мороз прогнал ледяную волну мурашек по его спине. Он крепко зажмурился, из последних сил надеясь, что когда откроет глаза, Эландры рядом не окажется. Но ничего не произошло, огромные, неземные очи всё так же, не мигая, смотрели на него.
- Совсем не думала, что мои слова тебя так напугают. – Сказала Эландра сочувственно. – Может, пройдёмся до реки?
Ей всё яснее и яснее виделись в Виталии черты и манеры, принадлежавшие некогда тому, прежнему, воплощению родной ей души.

 Эландра не растаяла при солнечном свете, как смутно еще надеялся Виталий, а стала как бы даже более лёгкой и невесомой, чем была, глаза её, казалось, слились с небом, а лицо оживилось, приобретя нежно-розовый оттенок. Прогулка по свежему воздуху и солнечные лучи были ей, явно, на пользу. Виталий, слушая звенящую пустоту в голове, бездумно следовал за своей удивительной спутницей, которая плыла в нескольких сантиметрах над тропинкой.
Перед самым выходом с кладбища Эландра остановилась и на мгновение как-то неуловимо нагнулась, а потом протянула Виталию стебелёк с тремя крупными земляничинами, беззвучно спросив: «Ты любишь землянику? Не так ли?»
 - Да… Но это же кладбищенская земляника, её нельзя есть! – Виталий с суеверным страхом взглянул на тёмные, спелые ягоды и тонкие пальцы, сквозь которые просвечивал зажатый ими стебелёк.
- Почему? Ведь самая сладкая и крупная земляника растёт на кладбище. – Эландра недоуменно передёрнула плечами. – Какой ты странный… Что здесь такого? Принадлежавшее земле ушло в землю, чтобы после дождей вновь породить одухотворённую жизнью плоть, плоть зелёной листвы или красной ягоды… Всё совсем не так страшно и дурно, как тебе кажется. Под этими крестами то же, что и везде – прах, готовящийся стать жизнью. Те, кто этот прах носил, давно далеко отсюда и, так же, как ты, не помнят, на каком кладбище истлевает их прежняя одежда.
Виталий осторожно взял ягоды, оказавшиеся необычайно сладкими, и только когда он отправил в рот уже последнюю земляничину, смысл сказанного окончательно дошел до него.
- Постой! Что значит: «так же, как я»? – Закричал Виталий вслед Эландре, скользившей уже по склону холма вниз, к реке. – А ты помнишь? Ты знаешь, где лежит прежнее твоё… твоя «одежда»?
На Виталия взглянуло небо. Маленькими, едва угадывавшимися, чёрными зрачками на него смотрели небо и вечность, проступившие в призрачной женской фигурке.
Эландра подождала, пока Виталий догонит её и только потом, по своему обыкновению, беззвучно, ответила: «Я помню.. И даже могу легко посетить то место. Не связанный телесными узами не знает расстояний.»
- Расстояний? Значит это так далеко? В другом городе? В другой стране? – Виталий наконец настиг свою спутницу, передвигавшуюся действительно быстро, и остановился рядом с ней.
Эландра медленно кивнула:
- Отсюда относительно далеко, но это по людским измерениям, для меня же ни удалённость, ни страны не имеют значения. Там, между прочим, и твоя могила. – Она отрешённо подняла лицо и упёрла взгляд прямо в небесный купол. – И над твоей могилой еще высятся остатки памятника, где до сих пор можно разобрать имя и год смерти. Год рождения уже, правда, не прочитать… - Эландра задумчиво вздохнула.
- Теперь ты хочешь убедить меня, что я уже умер? – Попытался усмехнуться оторопевший Виталий.
- Не умер, а умирал. – Меланхолично поправила Эландра, оторвавшись от созерцания небесной сини, и вновь взглянув на Виталия. – Ты не переживай, то, что ты ничего не помнишь – это нормально, ненормально то, что я теперь всё вспомнила… Забвение – великий дар.
Проснувшаяся и закрепившаяся память больше не пугала и не ранила. И Эландра тоскливо заглядывала всё глубже и глубже в разверзнувшийся перед ней бездонный колодец, надеясь в самом его истоке найти причину такого внезапного горького прозрения.

Некая, неподдававшаяся никакому объяснению, уверенность в истинности слов призрачного создания, любопытство и еще что-то, в чём  он не смел признаться даже самому себе, на весь день привязали Виталия к его загадочной спутнице. Он с удивлением открыл, что компания Эландры вовсе не была ему втягость. Оказалось, что Эландра могла шутить и даже смеялась, и вскоре Виталий уже не видел ничего сверхъестественного в своей собеседнице, которой были известны все его привычки и слабости. 
Вначале они долго бродили по речным откосам, где Эландра прямо на ходу неуловимо быстро и ловко плела венки из цветов и трав. А вся растительность словно бы сама тянулась к хранительнице, так и прилипая к подолу её призрачного одеяния. Что-то родное и милое, словно уже когда-то бывшее с ним раньше, от чего сладко сжималось сердце, виделось Виталию в этой прогулке. И он, охваченный непонятным  волнением, с робкой улыбкой, как драгоценный дар, принял из полупрозрачных рук длинную гирлянду из ромашек и колокольчиков.
Потом они остановились на берегу, где поворот реки образовывал тихую заводь, а склонившиеся ивы – чудесную беседку, пол в которой заменял жёлтый речной песок. Эландра пустила по течению два венка и долго глядела им вслед, и пока они не скрылись за поворотом, казалось, что волны бережно передавали их друг другу, внимательно обнося мели и препятствия. Густые древние ивы с необхватными стволами окунали зелёные косы в тёмную воду, протягивали к Эландре свои ветви, что-то нашептывали ей и норовили погладить короткие кудри.
Виталий присел на старый, растрескавшийся ствол поваленной ивы и, взглянув на неподвижную Эландру, стоявшую к нему спиной, осторожно спросил:
- А что ты помнишь из своей прежней жизни? Ты так уверенно утверждаешь, будто бы мы были вместе века назад, что мне стало интересно, может быть и я что-то вспомню. Расскажи, как всё там складывалось?
Эландра, словно в глубоком раздумье, медленно повернулась к нему, и Виталию показалось, что в её потемневших в тени ив, неземных, глазах мелькнуло что-то, похожее на сожаление.
- Я не всё могу открыть тебе. – Ответила Эландра с лёгким вздохом, напоминавшим едва уловимый вздох ветра в душную ночь. – Иначе твоя настоящая жизнь обернётся вдруг тяжёлым камнем, тугими путами, и тогда уже ничто не спасёт от беды. Но кое-что, самую малость, я тебе напомню...
Эландра, как обычный человек из плоти и крови, прислонилась к поваленному стволу, на котором сидел Виталий, и тихо-тихо, так, что временами её серебристый голос, звучавший на грани слышимости, совсем сливался с плеском реки, заговорила.
- Последний раз мы виделись почти четыре столетия назад… Не удивляйся, у каждой души свой собственный путь, и некоторые проходят долгие-долгие дороги, прежде, чем вновь оказываются на Земле… Если ты постараешься, то припомнишь место, где мы жили в том веке. Маленький город эпохи Возрождения, узенькие, замысловато петляющие, мощёные улочки, завершающиеся лепными арками. Дома из старого тёмно-серого камня, окна со ставнями. Балконы соседних домов почти соприкасаются друг с другом, и по утрам женщины-хозяйки звучно переговариваются на них, и эхо вторит голосам. Все улицы, начинаясь от центра, бегут вниз, к набережной. А  в центре города, на холме, -  старинная католическая церковь с колокольной башней, с часами,  с ангелом на шпиле, и перед ней большая площадь.
При упоминании о площади, волны ужаса и боли прошли по светлому лицу Эландры, она запнулась и на несколько секунд замолчала.

Может быть потому, что Эландра была хорошей рассказчицей, а может быть по какой-то другой причине, но описанный город чётко, как на картинке, предстал перед мысленным взором Виталия. Какой-то неведомый ему ранее пласт в его собственной душе сместился, сдвинулся, и Виталий, всегда логичный и рассудительный, вдруг утратил чувство реальности. Он не мог бы теперь сказать, что действительно происходило с ним, а что являлось выдумкой, или, точнее, не выдумкой, а забытой былью. Что-то проснулось в нём, зашевелилось и сжалось непонятным радостным чувством, и Виталий молча ждал продолжения рассказа. 
Наконец шёпот ив и плеск речных волн вновь наполнились тихим звоном голоса Эландры.
- Мне было девятнадцать , тебе – почти столько же, как сейчас, мы встретились в том городе… Как море любит небо, как птицы – ветер полёта, как Солнце – Землю, как цветок – капли дождя, как туманы – тихие пруды, как осень – золотые клёны, как философ – далёкую звезду, как гордые горы – белый снег, как ночь любит день, как собака – хозяина, как океанские волны – пустынный островок, как зима – снежные хлопья, как рассвет – лёгкие грёзы, как пчёлы – нектар, как люди – жизнь, так и я полюбила тебя… В тот век всё сложилось просто, ведь ни ты, ни я не помнили прежних воплощений. Но необъяснимое, как нам казалось тогда, влечение сердец за нас решило нашу судьбу…
  Эландра снова замолчала, на этот раз надолго, и, казалось, погрузилась в раздумья. Её лицо дрожало, оттенки самых различных чувств пробегали по нему, иногда искажаясь то болью, то страхом. И Виталию в тот момент почудилось, что загляни он поглубже в эти удивительные глаза, кинофильм прошлого пронесет перед ним свои кадры, как на экране.
- А что же случилось дальше? – Не выдержал наконец Виталий, попавший под впечатление столь романтического признания в любви из далёкого прошлого, вдруг ожившего в устах Эландры. 
- Дальше? – Эландра резко выпрямилась, словно от незримого толчка и, глядя вослед быстро несущимся речным волнушкам, чуть слышно прошептала: - Огонь… Языки пламени по сухим поленьям, словно морские волны по камням, всё ближе и ближе подбирались к моим босым ногам, чёрный дым ел мои глаза и пил моё дыханье… А потом нестерпимая боль взмыла от ступни к бёдрам и левому плечу, и крик, мой крик, звенел в ушах… Но ничьей вины не было в том, кроме вины века. Я не сержусь и не сердилась на тебя, ты ничего не мог поделать, да и другого выбора у тебя тогда тоже не было…

Виталий возвращался в город уже поздно ночью, и бежавшая в лучах фар под колёса дорога казалась ему неким сказочным мостом, выныривавшим из темноты прошлого и вновь тонувшим во мраке будущего, а его машина была всего лишь крошечной, светящейся точкой на самой середине этого моста. То, чем он жил раньше, его миропредставление, его чувства, вера, расстановка ценностей, даже характер, за один день всё вдруг перевернулось и изменилось. И теперь Виталий точно знал, что за плечами, там, в сокрытом мраком прошлом, осталось много-много чего: дел, слов, лиц, событий, но еще большее ждало его впереди на странном мосту жизни, устремлённом сквозь вечность к свету.
 Все, вылупившиеся из несложившейся семейной жизни неурядицы и нервный, нелепый развод теперь воспринимались мелкими и оправданными, не вызывающими ни сожалений, ни злобы, ни желания мстить или забыться в кутеже. Виталий  даже уже и не вспоминал об этом, словно всё случилось не с ним, а с кем-то ему незнакомым и безразличным. Страхи и тревоги рассеялись, мягкий покой спустился в душу. Легко и как-то празднично, как было однажды в детстве после первого причастия, билось сердце, и только немного, но приятно волновала непонятная, светлая тоска по чему-то небывшему или невспомнившемуся.
 Где-то глубоко-глубоко внутри себя Виталий ощущал вековую тяжесть свернувшейся клубочком памяти, чутко спавшей столько лет. Но теперь её сон потревожили, и она заворочалась, вызвав тревожные образы и необъяснимые предчувствия. Виталий почти уверился, что вспомнит всё недосказанное Эландрой, пусть не сейчас, но вспомнит. И он силился припомнить, и странные видения кружились перед его глазами.

Эландра сидела на валуне под вязом, по своему обыкновению запрокинув голову, и глядя в чёрное ночное небо. Богатые россыпи больших, ярких звёзд, не засветлённых лучением городов, горели над ней. Прямо от вяза уходил в бездонную неведомость накренённый Млечный Путь, а к реке склонялась Большая Медведица, словно силясь зачерпнуть ковшом воды. Обычно в такие ночи Эландре звучала дивная музыка ночного неба и далёких светил, но в этот раз хранительница, блуждавшая в своих мыслях и воспоминаниях, ничего не видела и не слышала   
Спустившись до самого дна колодца-памяти, Эландра наконец поняла в чём было дело. Сроки окончились, и теперь они оба свободны от власти прошлого. Ей снова предстоял тот выбор, от которого когда-то, давным-давно, она отказалась, согласившись на блуждание в Сером мире Легкой Неприкаянности, но не пожелав расстаться с тем, кто был ей так дорог…
И века её неприкаянности пронеслись незаметно легко и счастливо. Она отрешённо бродила по земле, став хранительницей лугов и полей, всегда идя вслед за летом, не помня прошлого, не гадая о будущем, плетя венки и напевая зелёную мелодию цветам и травам, чтобы те быстрее росли…
Эта их встреча с Виталием была обозначена сверкающей искоркой на тёмной стрелке времени, сыпались речным песком дни, проносились года,  ведь души не стареют, они только отяжеляются грузом памяти минувших жизней. Именно предстоявшая встреча, которая непременно должна была бы произойти, не позволила Эландре покинуть раньше эти места. Хранительница обитала тут уже несколько месяцев со смутной тревогой неопределившегося предчувствия, каждую минуту порываясь двинуться дальше, но так и не решившись.
Эландра не рассказала Виталию всего, что могла бы, да и к чему тревожить напрасно тайники души? После сладкого забвения пробуждение памяти болезненно и неприятно. Эландра лучше подождёт его еще немного, что значат для векового терпения несколько десятков лет! Она встретит его за порогом смерти, чтобы страх и одиночество не нарушили верность последнего пути, и чтобы больше ничто не помешало им вместе сделать выбор и уже никогда не расставаться…
Но беда была в том, что теперь покой и безмятежность Эландры растворились, как радуга в потемневшем небе, и хранительница не могла узнать, найти себя теперешнюю ни в прошлом, ни в настоящем. Слишком чётко, слишком хорошо помнился старинный город и люди, жившие в нём. Эландра даже смутно ощутила присутствие в этом веке еще двух близких ей душ, отделенных от вяза и валуна только земным пространством. Остальные друзья были дальше, где, она не смогла бы точно сказать, и гадать ей не хотелось, ей вполне хватало того, что уже открыла память.
Эландра вспомнила себя … О, она была в той жизни красавицей, сыновья самых знатных семей теряли сон от любви к ней, буйно жаждали встреч и осаждали дом, добиваясь её руки. Но Эвлина оставалась равнодушной к ухаживаниям всех молодых знаменитостей города. И никто даже не подозревал тогда, что сердце непреклонной Эвлины давно уже принадлежало красивому вельможе чуть ли не вдвое старше её и обременённому семьей, с которым она встречалась тайком, не в силах противостоять роковому влечению души.
 Но, Боже, как они оба были счастливы тогда! Она жила им, и даже теперь она видела каждое его движение, наклон головы, взгляды, так живо воплотившиеся в Виталии, словно они расстались не несколько веков, а несколько лет назад…
 Никто и никогда не смог бы объяснить лучше, что значит счастье, чем сделал это он, даже в тот миг, когда она в первый раз просто увидела его, счастье капризной птицей само опустилось на плечи юной Эвлины. Любовь сладостной иглой прошла сквозь всё её существо, чтобы уже никогда не покинуть, даже тогда, когда от счастья останется горстка пепла и даже тогда, когда порог смерти окажется далеко позади…
Всё окончилось слишком быстро и внезапно, но так ( теперь-то она поняла), как и должно было бы окончиться. Завистливые соперницы Эвлины обвинили её в колдовстве, а кто-то написал соответствующий донос куда следовало. Без долгих разбирательств Эвлину бросили в подземелье инквизиции, не спасли ни ходатайства отца, ни связи матери. Доброжелатели предупредили, что после суда, могут проклясть и отлучить от церкви всю семью, и что под угрозой стоит даже жизнь сестер Эвлины, и было бы разумнее как можно скорее исчезнуть из города.
Всё это Эвлина узнала уже потом из записок своего любимого, тайком передаваемых одним подкупленным стражником, но не обиделась и даже не расстроилась, она догадывлась, что так будет.
 В тёмной, сырой каменной клети она потеряла счёт часам, её гостями, допускаемыми беспрепятственно, были только крысы, такие же голодные, как она. Её дивные густые волосы остригли, от них остались только короткие кудри, которые она носила и по сей день, уже став Эландрой.
Наконец промозглые, знобящие дни и ночи заточения, прерываемые лишь допросами и пытками, завершились наигранным, почти до смешного глупым судом.
Она плохо помнила сам процесс суда, кровавые пятна плыли между век, глаза застилала влажная дымка, тот жуткий момент прошлого складывался из отдельных ясных проблесков, как из разрозненных мгновенных фотографий.
Помнилось, что Эвлину обвинили в присушивании мужей, развращении юношей, коих она, якобы, опаивала мондрагоровым корнем, и в разрушении браков, освещенных церковью, а также в колдовстве и участии в шабаше ведьм. Все эти нелепые бредни обсуждались нудно и долго, напоминая чей-то затяжной кошмар в самый жуткий час ночи, и вызывая одно-единственное  желание - проснуться и чувство усталости.
Пока разыгрывалась эта мрачная комедия Эвлина ощущала себя зрителем, посторонним наблюдателем, которого совсем не касался нелепый спектакль. Она даже с интересом выслушала показания нескольких свидетелей, клявшихся на Библии и уверявших, что видели её обнажённой летевшей на шабаш на метле. И приговору она совсем не удивилось, ей было известно с самого начала, что её ждало.
Но за то короткое счастье, что ей выпало, Эвлина готова была бы заплатить и более дорогой ценой. Она не думала и не желала думать, что теряла она, уходя так рано из жизни, ведь счастье закончилось, а без него для Эвлины пропал и смысл оставаться в этом мире. Умереть вместе со счастьем, навсегда уйти вслед за ним…
Только когда зачитали приговор и Эвлину под руки потащили к выходу, она бросила на мгновение оживший взгляд в аудиторию и, увидев там своего возлюбленного нежно улыбнулась ему на прощание. А по ужасу и боли в его глазах догадалась, что от той Эвлины, которую он знал, почти ничего не осталось…

Эландра вздохнула. Ни зеркала, ни речная гладь не отражали её теперешнего облика, но она знала, что и Виталий увидел её такой, какой века назад она предстала на суде, будучи Эвлиной.

Цепочка чувств и событий тянулась дальше.
Эвлина приняла костёр как должное, она даже не плакала, только молилась без слов, единым порывом сердца, сама до конца не осознавая этого действия. Она не цеплялась за жизнь, её жизнь кончилась, она ждала избавления, ждала лучшего от смерти, к котрой спешила навстречу, поднимаясь на шаткий деревянный помостик над вязанками дров. Эвлина знала, что когда тут останется лишь пепел, там, за чертой, всё только начнётся. Знала, и ничто не могло поколебать этой уверенности, живущей в самом сердце.   
А когда охвативший её тело огонь зазвенел сорванным криком, перед потухавшими очами, в дыму, открылось вдруг неземное сияние. Пропала боль, и необычайная лёгкость подняла Эвлину над площадью и полыхавшим пламенем, увлекая к свету, заливавшему горизонт…
 Но даже тогда Эвлина не смогла расстаться с тем, кого так любила. Тоска, странная и необоримая, вернула её назад, удержав от последнего шага и необратимого выбора. Она осталась, чтобы незримо быть с ним везде и всегда, не представляя на какие муки тем самым себя обрекла.
Она видела, как он жил, как старилось его тело и, как с каждым днём всё ярче и ярче выделялась и светилась его душа. Сколько боли и мучений испытала она от того, что ничем не могла помочь ему, не могла дать знать о себе или заговорить, или просто шепнуть что-то успокоительное, что бы вернуло надежду и веру…
Эвлина ждала встречи с ним, и когда наступил назначенный час, по одну сторону его кровати встал Ангел Смерти, а по другую – она, Эвлина. Но он не видел и не чувствовал её, а только не переставая звал: «Эвлина, Эвлина…»
А в тот миг, когда рвалась последняя связь души с телом, когда влюбленные должны бы были наконец встретиться, неведомая сила вдруг подхватила Эвлину и завертела её, белый слепящий свет застлал память, и она очнулась Эландрой,  счастливой и беспечной, ничего не помнящей хранительницей лугов и полей…

Если бы в тот глухой ночной час по тропинке, петлявшей вдоль кладбища, решился бы вдруг пройти одинокий прохожий, суеверный ужас оледенил бы его сердце. Так, совсем по-человечески, безутешно и горько рыдал в развалинах старой церкви ветер…

Пролетавшие дни складывались в недели и месяца, и Виталий, увлеченный потоком ежедневных забот, всё реже и реже вспоминал свою удивительную встречу с Эландрой. Растревоженная было, память его души успокаивалась и вновь засыпала, явно не желая, чтобы её будили. И постепенно сам Виталий стал думать, что ему всё померещилось из-за переутомления и напряжённых нервов. Несмотря на то, что объяснить происшествие, случившееся с ним на старом кладбище, лишь игрой воображения никак не получалось, тем не менее, Виталий твердо решил думать только так. Словно какой-то предохранитель сработал где-то в самой глубине сердца, предотвращая короткое замыкание памяти, и охраняя тем самым настоящую жизнь от непоправимого шокового потрясения.
Только непонятная, светлая печаль временами возвращалась к Виталию, и тогда ему становилось непереносимо жаль того, что осталось за гранью вспомненного и предчувствованного. Но и печаль проходила.
Наступала зима, и с первыми холодами Виталий умудрился простудиться и слёг в постель с температурой под 40. Горящей в лихорадке ночью странные образы и навождения вновь плотным хороводом окружили его…
Необычайно ярко выплыло видение человека лет около шестидесяти, умиравшего в роскошном старинном доме. На столике и тумбочках по всей просторной комнате стояли тяжелые канделябры со свечами, по стенам метались тени, принимая неестественные очертания. И вдруг у изголовья кровати возникла полупрозрачная женская фигурка, чуть золотистая в свете свечей. Умиравший её не заметил, а Виталий сразу же признал Эландру, которая выглядела почти как и в день первой встречи, только черты её лица были в видении более определёнными, а длинное белое платье заменяла короткая рубашка из грубой ткани. Призрак поднял лицо, и Виталий явственнее разглядел, что это была не совсем та Эландра, с вековой памятью в глазах. Над кроватью умиравшего стояла молоденькая девушка, тонкая и слабая, еще ничего не ведающая и не знающая об оиждающей её судьбе.
Странная, пугающая догадка пронзила Виталия, и он всё вглядывался и вглядывался в лицо пожилого мужчины, пока вдруг не ощутил, что он и есть этот человек, и это его губы едва слышно шепчут имя: «Эвлина… Эвлина…»
Всё, что давно уже силилось найти выход, внезапно хлынуло неукротимым потоком, память пробудилась и развернулась испепеляющим драконом, а её пламя жгло сильнее болезненного жара. Из пульсирующей мглы выступали лица, которые Виталий узнавал и снова терял, не в силах нанизать на единую нить врмени, рвущуюся и ускользающую, изменившую свое привычное поведение. Виталий заблудился среди призраков прошлого, он тонул в них, путаясь всё больше, и всё глубже уходя в дебри неземного светло-серого света, окутывшего его…   
Вдруг чья-то лёгкая, прохладная ладонь легла на пылающий лоб Виталия. И через несколько секунд исчез жар, словно выпитый этой ладонью, призраки отступили, а Виталий очнулся вновь в своей кровати у себя дома, чувствуя, что болезнь сдалась.
 Почти невесомая ладонь всё еще лежала на его лбу, и он, не открывая глаз, совсем как умиравший из бредового видения, со слабой улыбкой тихо позвал: «Эвлина», внезапно догадавшись кто бы это мог быть.
- Теперь всё будет хорошо. – Услышал в ответ Виталий уже знакомый ему голос, похожий на плеск речных волн и шелест листьев, и открыл глаза.
Над ним стояла Эландра, такая же, какой он видел её в первый раз: в длинном белом платье, с неуловимо дрожащим, постоянно изменяющимся лицом и с бесконечной памятью в бездонных глазах. Она довольно долго задумчиво смотрела на Виталия, потом, не говоря ни слова, медленно, как в забытьи, сняла свою прохладную руку с его лба, но взгляда не отвела, и бездонная синева райского неба лучилась, перехлёстываясь в комнату.
- Вот это явление. – Попытался пошутить почувствовавший себя лучше Виталий. – А я-то думал, что ты не можешь попасть в город или войти в квартиру.
- Я не привязана к месту. – Покачала головой Эландра. – Я могу бывать везде, где вздумаю, и города для меня не преграда.
 - Если честно, я рад тебя видеть. – Уже серьёзно признался Виталий, садясь в кровати и поправляя поудобнее подушки. – Мне сейчас снилось что-то странное, похожее на твои рассказы, что-то… что-то из прошлого… - Он оборвал себя, выжидательно глядя на Эландру.
- Я знаю… Это не болезнь и не бред, просто ты вспомнил то, что мог или… что должен. – Эландра вздохнула. – Остальное пусть не тревожит тебя, пусть ничто больше не тревожит тебя… - Она немного помолчала, и словно легкие облака прошли в глубинах её глаз. – А это от меня, маленький подарок.   
Чуть заметно улыбнувшись, Эландра положила на одеяло гирлянду из луговых цветов, которую она держала в другой руке, и дивный цветочный запах, запах лета и зноя разнёсся по комнате. Виталий осторожно коснулся гирлянды, опасаясь втайне, что она исчезнет, как видение, едва только его пальцы затронут лепестки. Но цветы никуда не собирались исчезать, только желтая пыльца взлетела легким облачком, позолотив зеленые листья гирлянды.
- Как странно… - Тихо удивился Виталий. – Ведь сейчас зима, и кладбище, и луг занесло снегом, а ты приносишь мне живую гирлянду как будто бы из только что сорванных цветов, словно за окном июнь.
  - Эти цветы с другого луга, где лето только наступает. – Пояснила Эландра. – Я давно покинула место нашей первой встречи и никогда не вернусь туда больше, потому что то, что должно было свершиться там, свершилось.
- Вот как?.. Постой, значит мы больше уже не увидимся? – Вдруг догадался Виталий. -  А жаль, я только начал привыкать к тебе… Куда ты уходишь, туда, где лето?
- Видишь ли, - спокойное до этого лицо Эландры вновь погрустнело и задрожало больше обычного, – я не могу теперь беспечно бродить среди лугов и полей, как раньше. Моя память не уснёт вновь, и мир неприкаянных, где мне было так легко и весело, стал вдруг невыносим после нашей встречи. Неприкаянность хороша только для одиночества, звонкого и светлого, а его-то у меня теперь и нет.  Я согласилась бы даже вновь стать плотью и кровью, лишь бы быть с тобою, но и это, увы, уже в прошлом…- Она запнулась и после секундной паузы еще тише продолжила: -  Я сделала выбор…
- Покидаешь меня. – Обиделся Виталий.
- Мне слишком хорошо известна вся тяжесть доли безмолвного наблюдателя. – Горько проговорила Эландра, и вновь гримаса боли исказила её лицо. – Нет, я не покидаю тебя, я не смогла бы этого сделать никогда. Просто я уйду в Дом Ожидания… А когда Черный Ангел проведёт тебя через порог Смерти, я встречу тебя там, за тем порогом, и никто не сможет разлучить нас больше. А чтобы ничто не испугало тебя, я буду твоим провожатым, мы отдохнём среди дивных цветов, а потом сами сделаем выбор куда нам идти дальше.
    Притихший Виталий ловил каждое слово Эландры. Несмотря на остававшуюся еще слабость, он чувствовал себя уже совершенно здоровым, и только нежелание расставаться с этим странным существом панической волной поднималось в нём, сжимая печалью сердце.
- Значит, в Дом Ожидания? – Переспросил Виталий. – А как же луга и поля? Кто будет их хранительницей?
Эландра улыбнулась:
- Я не одна, нас много. Кто-то с еще более грустным прошлым, кто-то, наоборот, со светлым… Так или иначе, их память спит до времени. – Эландра снова вздохнула. -  В день нашей первой встречи с тобой, новая хранительница вступила в Серый мир Легкой Неприкаянности, она-то и займёт моё место.
- А церковь? Что будет с той старой церковью на кладбище? – Снова задал Виталий тревоживший его вопрос.
- У всего есть начало и конец в этом мире, всё имеет свой срок. – Чуть заметно пожала плечом Эландра. – Даже если отстроить здание заново, церковь уже не возродить. Её душа не принадлежит больше вашему миру, хотя еще и держится в нём. Она не пропадет бесследно, просто у неё свой путь.
Эландра замолчала, по обыкновению задумавшись, молчал и Виталий, чувствуя, что он теряет что-то важное, еще до конца не обретя.
- Постой, а что же было там, в том городе, как мы жили тогда? – Торопливо спросил Виталий, словно внезапно очнувшись и силясь поймать ускользавшую нить.
- Зачем тревожиться зря? – Ответила Эландра. – Зачем искажать свою настоящую жизнь ради призраков памяти, которые все равно невозможно вернуть.Тебе достаточно того, что ты уже узнал, а остальное вспомнишь, когда мы встретимся вновь.
- За порогом Смерти? – Уточнил Виталий.
Эландра молча кивнула и уже беззвучно добавила:
«Ну что ж, до свидания. Постарайся все-таки не забывать меня...»
Прежде, чем Виталий успел ответить, что даже если бы он и хотел, то и тогда не смог бы забыть её, призрачный образ дрогнул и стал расплываться. Как вдруг, всего на какую-то долю секунды перед безмолвным Виталием предстала реальная живая девушка из плоти и крови. Короткие кудри развернулись волной густых каштаново-рыжих волос, а на месте неземных глубин сверкнули выразительные зелёные глаза, опушенные густыми ресницами. И только тонкий носик и почти прозрачная кожа напоминал, что представшая красавица и есть та, которая стала на четыре долгих века Эландрой.
Но прежде, чем Виталий успел моргнуть, видение растаяло, лёгкий вздох летнего ветра пронёсся по комнате, и всё стихло. Виталий опять был один, и только на одеяле сиротливо лежала живая гирлянда из полевых цветов.