Единственные дни счастливого лета

                Последнм лучом заходящего солнца
                Растаял счастливый единственный день,
                Огнем полыхнул на прощанье в оконце,
                И вот набежала холодная тень...

Эта газета попала мне в руки как раз тогда, когда я уже почти окончательно отчаялся найти какую-либо работу по призванию, и вынужден был не на шутку озаботиться проблемой добычи денег на хлеб насущный. Не помню, на каком переходе, или в какой палатке я его подхватил, этакое тощее, в два листа плохой бумаги, бесплатное издание объявлений, но именно ему я обязан теми чудесными, почти сказочными днями, в которые окунулся сутками позже.
Равнодушно пробежав глазами столбцы купли-продажи, в самом конце третьей страницы я наткнулся на крошечное объявление, наполнившее зыбкой надеждой мое сердце. Содержание этого объявления поместилось всего в два слова, гласивших: «Разыскивается тапёр!!!», а три восклицательных знака в конце указывали на срочность и серьезность дела. Меня не смутило ни несколько устаревшее слово «тапёр», ни непонятная формулировка фразы. Я не задумался, почему человек, давший объявление, написал «разыскивается», вместо «требуется» или «приглашается».
Безумный месяц май, спеша наиграться и набезобразничать вволю, прежде, чем открыть дверь уже стоящему за ней июню, носился по тротуарам и площадям, разбрызгивая лужи короткими дождями, и бросался снежками, скатанными из тополиного пуха.
Возможно, что именно бесшабашно-задорный май и был виновником того непонятного, щемящего предчувствия чуда и радости, охватившего меня, когда, вознеся мысленно краткую, но пламенную молитву, я набирал номер телефона, указанный под объявлением. Это трепетное чувство еще усилилось, когда, после четвертого или пятого гудка, я услышал в трубке взволнованный женский голос, как будто бы на другом конце провода ждали именно моего звонка. Волнение передалось и мне, тут же перелилось через край и сдавило коротким спазмом горло, так что заговорить я смог не сразу.
-  Добрый день, я звоню по объявлению, - вымолвил я наконец, - это Вы ищете тапёра?
- Да! Да! Я жду Вас, приходите немедленно! – Женщина говорила с тем небольшим акцентом, который обычно характеризует иностранцев, долгое время живущих в России, а страстность и порывистость её голоса, заставили меня подозревать, что за всем этим явно кроется какое-то недоразумение.
  Тем не менее, я все-таки записал адрес, продиктованный незнакомкой торопливо и сбивчиво, и отправился на встречу.
Сказать честно, в тот момент, я и думать забыл, что мне просто жизненно необходимо было найти работу. Голос незнакомки, которому акцент придавал еще большую порывистость и страстность, казалось, жил отдельно от его обладательницы. Он звучал во мне музыкой, дивной симфонией настоящего чуда, и я летел, как на крыльях, сжимая в руке листок из записной книжки с заветным адресом.
Я без труда нашел небольшой старинный особняк, некогда выкрашеный бледно-желтой краской, покрытый причудливо переплетавшейся сетью трещин, и еще хранивший на перилах крыльца оскаленные львиные морды, изрядно потрёпаные временем. Особняк, расположенный почти в центре города, тонул в прелестном, запущенном парке, по-видимому, еще более древнем, чем само строение. Необъяснимое волнение опять заставило бешено колотиться мое сердце, пока я поднимался на второй этаж и нажимал кнопку звонка.
Дверь распахнулась так же порывисто, как звучал до этого голос в телефонной трубке, и передо мной в полумраке коридора предстало действительно чудо, казалось, озарившее не только старый дом, но и сам солнечный майский день, от чего тот стал еще более сверкающим и радостным. На меня удивленно смотрела сказочная красавица высокая и стройная, с матовой, смуглой кожей и невероятно правильными немного пухлыми губами. Она была одета в изящное летнее платье, подчеркивавшее ее тонкую талию, а по цвету и яркости соперничавшее с самим солнцем. Густые и длинные каштановые волосы, высоко поднятые на затылке, лукаво оставляли свободными несколько тонких кудряшек, которые змейками струились по вискам и чистому лбу.
Словно поражённый этим блеском я невольно сделал шаг назад и забыл приготовленную фразу.Тогда коралловые губы, от которых я не мог оторвать взгляд, разжались и, сверкнув крупным жемчугом ровных зубов, сурово произнесли:
- Что Вам нужно?
Её акцент, ставший вдруг резким, а также  сердитость глубоких, почти чёрных глаз и решительность позы вернули меня к действительности, и я, почувствовав, что дверь вот-вот захлопнется, торопливо сказал:
- Я по объявлению, это Вы ищете тапёра?
- Так это Вы звонили? – Удивление, заставившее красавицу   приподнять брови, ещё увеличилось после моего утвердительного кивка. – Но ведь это не Вы играли в прошлую среду в кафе «Перепёлки»!
Теперь настала моя очередь удивиться.
- Я не играл в прошлую среду в кафе «Перепёлки», но в объявлении просто говорилось, что требуется тапёр. – Оторопело произнёс я, вытаскивая из кармана помятую газету и беспомощно разводя ею.
Внезапная догадка омрачила серъёзное лицо красавицы:
- Покажите объявление.
Она выхватила у меня из рук листки объявлений, быстро нашла нужные строки и, прочитав их несколько раз, разразилась на итальянском языке бурным монологом, предназначавшимся, наверное, редактору этой газеты.
- Такого я не давала. – Подвела итог незнакомка, резким движением возвращая газету мне. – То, что я просила напечатать этого… этого stupido, было написано совсем по-другому. Мне нужен человек, игравший в среду в «Перепёлках». Должна извиниться перед Вами за ошибку редактора, Вы напрасно себя побеспокоили. 
- Но подождите! Я тоже хорошо играю! – Вскричал я. – Мне очень нужна работа, я согласен на любые условия! Хотя бы прослушайте меня,  Вам понравится, уверен!
Только моё безумное отчаянье, прозвучавшее в последней фразе,  не позволило суровой итальянке захлопнуть дверь немедленно. Уже повернувшись, чтобы уйти, она через плечо бросила на меня взгляд и остановилась на пороге, словно что-то обдумывая. Во время этой затянувшейся паузы в моём мозгу гудела только одна ужасная мысль о том, что вот сейчас дверь закроется, и я никогда больше не увижу чудесную женщину, таким неестественно ярким пятном возникшую в моей жизни.
- Хорошо, попробую помочь Вам, - сказала наконец незнакомка, - у меня достаточно много связей, и если Вы, и правда, хорошо играете  и импровизируете…
- Через год я заканчиваю консерваторию. – Торопливо вставил я, вновь возрождаясь к жизни.
 - Ну что ж… -  Она всё еще колебалась. – Тогда заходите, я прослушаю Вас, чтобы решить, что можно будет для Вас сделать.
  Еще не смея верить в своё счастье, я проследовал за женщиной, в несколько минут ставшей моей госпожой, через тёмную узкую прихожую в гостиную с высоким потолком и большими окнами. На ходу красавица обернулась и, сверкнув белозубой улыбкой, произнесла:
- Франческа.
- Простите? – Не понял я.
Тогда она, остановившись уже в гостиной, пояснила:
- Меня зовут Франческа.
Я торопливо представился в ответ и только тогда в лучах майского солнца, бивших сквозь ажурные тюлевые занавески, разглядел, что итальянка была почти моей ровесницей, нас разделяли каких-нибудь два – три года. Это придало мне уверенности, и я вдохновенно разыграл на стареньком пианино, стоявшем тут же в гостиной, несколько популярных мелодий, легко импровизируя по ходу игры.
- Достаточно, Вы, действительно, прекрасно играете. – Остановила меня Франческа, и по тому, как звучал её голос, я понял, что она довольна мною. – Видите ли, я сама не имею к этому никакого отношения, - продолжала между тем итальянка, - я всего лишь танцовщица группы ночного клуба «Жар-птица», но часто, по необходимости, мне приходится работать и в других местах: ресторанах, барах, отелях, где, как Вы сами знаете, почти всегда требуется пианист. Как раз сегодня у меня несколько номеров в ресторане «Русская тройка» и, насколько мне известно, - тут она хитро улыбнулась, - там будут очень рады заполучить такого замечательного музыканта. Вы мне понравились, и я попробую потом представить Вас еще и в отеле, если, конечно, такое предложение Вас устраивает. 
Счастье обрушилось на меня подобно снежной лавине и погребло под собою, я задыхался от распиравшей меня радости и не мог выговорить ни слова, тупо уставившись на маленький золотой крестик, уютно устроившийся на груди моей спасительницы в глубоком вырезе её платья.
- Что же Вы молчите? Вы знаете ресторан «Русская тройка»? – Удивлённо спросила Франческа, не понимая моего безмолвия.
- Да, конечно, - наконец выбрался я из-под снежной лавины счастья, - кто же не знает самый дорогой и престижный ресторан в городе! Ваше предложение просто великолепно, Вы даже не представляете, что вы для меня сделали, Франческа! Вы спасли мне жизнь.
- Ну пока я еще ничего не сделала. – Улыбнулась Франческа, польщенная моим порывом. – Значит, встречаемся сегодня в восемь вечера у центрального входа «Русской тройки», пожалуйста, не опаздывайте.
- Да я отправлюсь туда немедленно, вот только на минутку заскочу домой переодеться! – Воскликнул я.
- Зачем же немедленно? – Рассмеялась Франческа. – До восьми еще уйма времени.
Она проводила меня до двери:
- До вечера.
-    До вечера,  - повторил я, вновь непроизвольно задержав взгляд на маленьком крестике, соскользнувшем в пленительную ямку, приоткрытую вырезом платья.

Так начиналось первое лето моей самостоятельной жизни, лето, когда я впервые оказался перед необходимостью совместить учёбу в консерватории с работой. Как человеку незнакомому с трудностями такого рода, мир музыкантов, играющих в ресторанах и кафе, и танцовщиц, в который я только собирался вступить тем вечером, представлялся мне почти инопланетным образованием, манящим и сказочным. Я знал,что многие из моих сокурсников давно уже жили подобными заработками, но в строгих, классических стенах нашего учебного заведения было не принято говорить на подобные темы. И студенты спокойно тешили воображение, представляя себя знаменитыми музыкантами или дирижёрами, на худой конец, создателями собственных эстрадных групп, но никак не тапёрами, играющими в ресторанах «на потеху» публике.

Я волновался и немного нервничал, но все мои мысли неизменно возвращались к Франческе, и без двадцати минут восемь я уже расхаживал пред сверкающими дверями ресторана. Эти двадцать минут тянулись вечностью, несколько раз я останавливал прохожих, чтобы спросить который час, мне казалось, что мои часы отстают, и итальянка, рассердившись на меня за задержку, давно уже проскользнула внутрь. Но часы шли точно, и мне оставалось только ждать.
Франческа появилась с опозданием минут на пять, как и полагалось красивейшей женщине – вершительнице судеб. Я увидел её издалека, вместо яркого платья на ней были джинсы в обтяжку и белая маечка, а чудесные волосы отяжеляли голову туго скрученным узлом. Как - то сразу становилось понятно, что итальянке совсем не хотелось выделяться из толпы, но и в этой простой одежде она привлекала восхищенные взгляды стройной фигурой, балетной осанкой и лёгкой походкой. Франческа замахала мне рукой, и я поспешил к ней навстречу.
- Я оставила машину немного подальше, - заговорила Франческа так, словно мы были давно знакомы и расстались каких – нибудь  полчаса назад, - иначе потом невозможно будет выехать, через час весь этот проезд  просто забъётся машинами. Сюда, пожалуйста, мы пройдём через служебный вход, центральный – только для посетителей. Долго я заставила Вас ждать?
Мы свернули в узкий проезд за угол ресторана и по грязному асфальту подошли к небольшой обитой железом двери, напоминавшей дверь несгораемого шкафа, но с глазком посередине. И только когда мы остановились возле этой двери, я тихо ответил:
- Всю жизнь. Целую вечость.
Секунду Франческа удивлённо смотрела на меня, так, что я разглядел своё отражение в её огромных глазах, а потом улыбнулась и довольно потупилась, от чего густые тени длинных ресниц затрепетали на её смуглых щеках. Мгновением позже она нажала тонким пальцем звонок справа от двери и, в ожидании пока охранник откроет, внезапно перейдя на «ты», как бы про себя, заметила:
- Я сразу поняла, что ты романтик, очень милый романтик.

Минуя тёмные переходы, ведущие к кладовым, душную кухню и маленькие перепутанные гримёрные, сплошь завешанные всевозможными костюмами, Франческа провела меня прямиком к директору ресторана. Дверь в пустующую секретарскую, куда мы вошли, была распахнута настежь. Указав на чёрное кожаное кресло, итальянка велела мне обождать, а сама, заглянув в директорский кабинет, и, видимо, получив разрешение, провольно проскользнула  внутрь. Я покорно опустился в кресло, с любопытством оглядывая секретарскую и немного робея в непривычной обстановке.Но на этот раз ждать пришлось недолго. Минуты через три Франческа вышла из кабинета в сопровождении директора – высокого, плотного человека лет тридцати восьми, одетого «с иголочки» и благоухавшего словно целый отдел французской парфюмерии. Он явно куда-то спешил и, не дав Франческе представить меня ему, торопливо перешёл прямо к делу:
- Пианист нам нужен. Завтра днём порепетируйте с Ириной и вечером приступайте к работе, как видите, доверяю вкусу Франчески. Вашу репетицию можете приурочить к шестнадцати часам, я буду в это время здесь, так что послушаю Вас сам, а потм поговорим об оплате и подпишем контракт. Заранее предупрежу, что это будут три дня в неделю: четверг, пятница и суббота, остальным временем располагайте, как Вам вздумается.
Тут он нервно взглянул на часы и продолжил, обращаясь уже к Франческе:
- Солнышко, раз уж ты проявила участие к судьбе этого молодого человека, будь так добра, познакомь его с нашим распорядителем по программе, пусть они обсудят детали. Кстати, Ирина должна быть сегодня здесь, договоритесь с ней на завтра.
- Хорошо, Владимир Викторович, - ответила Франческа с очаровательнейшей улыбкой.
В это время в дверях появилась секретарша, и директор, казалось, совершенно    забыв про нас, направился к ней, произнося:
- Радость моя, где же ты ходишь, ты мне очень нужна, я панически опаздываю, пойдём скорее, по дороге я кое-что тебе покажу, чем ты и займёшься в моё отсутствие.
Махнув нам рукой на прощание, Владимир Викторович исчез за дверью, уводя с собой секретаршу.
Из оторопелой задумчивости меня вывел весёлый голос Франчески:
- Вот теперь и ты работаешь тут.
- С трудом верю, что это не сон. – Отозвался я.
Итальянка, поняв моё недоумение, рассмеялась:
- Владимир Викторович – интересный человек, таких директоров я больше не встречала. Видел бы ты нашего Филиппа Эрастовича из «Жар-птицы», к нему просто подойти страшно. – Она тоже направилась к выходу из секретарской.–Пошли знакомиться с Сергеем.
- А Владимир Викторович всех так ласково называет, то «солнышко», то «радость»? – Шёпотом спросил я, пока мы искали в перепутанных гримёрках распорядителя программы.
Франческа снова хихикнула и в тон мне, шёпотом, пояснила:
- У него такая манера общаться с людьми. Он даже и ругается также, но голоса ни за что не повысит и своих решений никогда не меняет. Убедить его в обратном, если он что-то решил, просто невозможно.

Меланхоличный двадцати восьмилетний Сергей, помимо забот о программе, нёс на своих плечах еще и обязанности диск-жокея и, казалось, всегда был глубоко погружён в себя. Он чрезвычайно обрадовался моему появлению и, ероша рукой жёсткий ёжик своих нагеленых русых волос, заговорил на удивление весёлым тоном, никак не вязавшимся с его отрешённым видом:
- Вот это хорошо, вот это кстати! Фран, ты молодец, и где ты только его нашла, все пианисты на лето разъезжаются, просто беда!
- Скорее это он меня нашёл. – Ответила Франческа, послав мне выразительный взгляд.
- Это еще интереснее. – Сергей подозрительно покосился на итальянку, но удержался от комментариев и принялся разъяснять мне мои обязанности. – Твоё первое появление в 20.00, полчаса тебе на лёгкую музыку и импровизации. Было бы хорошо, если бы в это время мы предложили посетителям заказывать тебе сыграть любимые мелодии, людям это нравится. С 20.30-ти до 21.00 аккомпанируешь Ирине, она была где-то здесь, я её только что видел, познакомитесь потом. С 21.00 до 22.00 у нас идёт танцевальная часть: балет, девочки, фокусы. А в 22.00 ваш второй выход с Ириной, короче, схема, как и в начале, но в обратном порядке. К 23-ём часам ты завершаешь программу, и ровно в23.00 свободен, как ветер.
- Но нужно решить, что играть! – Заволновался я.
-  Это вопрос к Ирине, я её сейчас разыщу. – С этими словами Сергей потерялся в дебрях ресторанных подсобок.
-  Я отведу его за наш столик, направь Ирину туда! – крикнула ему вслед Франческа.
Между тем гримёрные заполнились балетными девочками стройными и красивыми. Они разбирали костюмы, гримировались перед зеркалами и разминались, громко разговаривая, смеясь и в шутку задирая друг друга. Несколько ребят танцоров, уже готовых к выходу, в испанских костюмах, держались особняком и вели между собой негромкие, мужские, разговоры, изредка бросая наигранно равнодушные взгляды в сторону шумного женского царства. Не имея ни малейшего представления, до того дня, о манере поведения этих людей, я робко следовал за Франческой, смущённо опустив глаза и чувствуя, как иголочками вонзаются в меня лукавые взгляды любопытных очаровательниц.
Итальянка же была, как рыба в воде, она  со  всеми здоровалась, отшучивалась, заразительно смеялась, и охотно меня представляла.
Уже возле самого выхода Франческу окликнул один из танцоров –голубоглазый брюнет, выглядевший немного старше остальных ребят:
- Франческа! Привет, а я как раз тебя искал…О, да ты сегодня не одна. -перебил  он сам себя, встретив мой вопросительный взгляд.
- Это Андрей – наш новый пианист. – Представила меня Франческа. –Руководитель группы, которую ты здесь видишь, Владислав Антонович. – повернулась она ко мне.
- Просто Влад. – Уточнил брюнет, протянув мне руку, и вновь обратился к Франческе: -  Мы сегодня немного перекроили программу, ты идёшь третьим номером, как всегда, но потом не шестым, а пятым. Наталья заболела, и мы её заменили. Тебе хватит времени переодеться за два номера?
 - Думаю, да, если буду не успевать кто-нибудь поможет. – Ответила Франческа. – Дальше всё так же?
- У тебя так же. – Влад заглянул в листок бумаги, который он держал в руке. – Ты выходишь восьмым номером, как всегда, и с нами в финале.
- Переходила б уж совсем к нам. – Вмешался в разговор рыжий парень, прихорашивавшийся перед зеркалом.
- Спасибо, мне «Жар-птицы» хватает. – Отшутилась Франческа.
- Да что она, сумасшедшая, с вами работать! – Возмутилась вышедшая из гримёрки напротив блондинка.
На ней были только испанская блузка с широкими рукавами и чёрное бикини, надетое поверх колготок, пышную оборчатую юбку она держала в руках.
- Любушка, ты, никак, ревнуешь? -  Удивился рыжий и, обхватив блондинку за талию, притянул её к себе и поцеловал в открытое плечо.
- Нужен ты мне был! – Танцовщица отбилась от парня юбкой.
В это время Франческа, смеясь, увлекла меня за собой к выходу, но я слышал, как блондинка Любушка негромко добавила:
- А вот новый пианист мне понравился, красивый.
Франческа провела меня в салон и усадила в уголке за маленький столик почти возле самого входа. Место это явно предназначалось только для персонала, но весь зал и сцена были видны, как на ладони.
 - Ирина подойдёт сюда, так что сможете с ней спокойно обговорить завтрашнюю репетицию. – Сказала мне Франческа. – Кроме того, я закажу небольшую закусочку для тебя, отдыхай, а мне пора на программу. Но если ты подождёшь, пока я отработаю свои номера, то потом довезу тебя до дома.
 - Конечно подожду. – Ответил я, не представляя, как можно было бы куда-то уйти без неё.
Улыбнувшись мне, Франческа упорхнула, и я остался в одиночестве, оглядываясь и приходя в себя. Моя голова шла кругом, как у пьяного, я был возбуждён необычностью обстановки, свободой закулисного общения, а больше всего, количеством полуодетых девчонок и их вниманием ко мне. Но постепенно полутёмный зал ресторана, огонёчки свечей, мигавшие на столиках, и негромкая музыка, за сменой которой следил Сергей, возникавший время от времени в комнатке диск-жокея, в заднем углу сцены,  подействовали на меня успокаивающе.
Я попал в этот ресторан в период его расцвета, почти все места в тот вечер были заняты, и официанты с подносами озабоченно сновали в проходах между столами. Вскоре явилась и обещаная Франческой закуска.
- Это Вы Андрей? – Услышал я приятный женский голос. – Я Ирина. В гримёрках Вы произвели настоящий переполох, только о Вас и говорят.
Ирина оказалась невысокой, полной женщиной, лет тридцати. Несмотря на совершенно неприметное, простое лицо, она обладала необъяснимым шармом и чрезвычайно красивым, низким голосом, зачаровывавшим слушателя.
- Думаю, Вы не будете возражать, если мы перейдём на «ты», мне просто так легче работать. – Сказала она, усаживаясь рядом со мной и ставя на столик свой фужер с белым вином.
К тому моменту я уже привык к мысли, что этот ресторанный салон станет теперь местом моей работы, а чёрный рояль, стоявший справа от сцены на небольшом возвышении,  моим рабочим инструментом. Поэтому мы довольно быстро составили с Ириной программу нашего дебютного вечера, а певица пообещала принести на репетицию, в помощь мне, ноты.
- Пианист, с которым я работала, ушёл на прошлой неделе. – Вздохнула Ирина. – Меня приглашали еще в несколько мест, и если мы сработаемся с тобой, то будем иметь неплохие деньги. Это ужасно, петь в разных ресторанах с разными аккомпаниаторами.
Она отхлебнула вина и спросила:
- А ты сюда раньше не заходил? Мне кажется, что я тебя где-то видела.
-   Нет, я первый раз здесь. – Отозвался я, между тем, как всё моё внимание переключилось уже на начинавшуюся программу.   
- Возможно я ошиблась, у меня не очень хорошая память на лица. – Ирина неспеша допила вино и снова поинтересовалась: - Так значит Франческу на сцене ты тоже еще не видел?
- Нет. Мы с ней пока очень мало знакомы. – Осторожно ответил я.
-    О, - улыбнулась певица многозначительно, - ну, тогда смотри, не буду тебя отвлекать. До завтра.
Она заметила через два столика знакомую и, сделав приветственный знак рукой, пошла к ней, оставив меня наслаждаться представлением.
На сцене между тем, словно шампанское, кипел и искрился испанский танец. Мелькали чёрные с красным плащи и юбки, женские улыбки и лукавые взгляды, ножки и обнажённые руки, изгибались стройные станы, вспархивали веера. В центре этого живого прибоя испанок, которыми обернулись вдруг танцовщицы, выбивал фантастические фламенковские дроби преобразившийся рыжий парень, виденный мною в гримёрке. Я с трудом узнал его и не мог оторвать восхищённых глаз, так поразило меня это неописуемое различие между рыжим кривлякой за кулисами и гордым испанским синьором на сцене.
Построение всего шоу было тонко продумано, один танец, как бы вытекал из другого, но, несмотря на это, однообразия не получалось. На смену жаркой Испании пришёл надменный Бродвей, его сменили амазонки, а вслед за ними выпорхнули сказочные феи и эльфы. Тогда я даже представить не мог, что такое прекрасное шоу менялось каждую неделю, работал профессиональный коллектив. Потом я не раз видел эту группу по телевизору, и мысль о том, что, наверное, никто из артистов не избежал, хотя бы временной, работы в ресторанах, посетила меня в первый раз именно в тот вечер. 
Сольные выходы Франчески великолепно сочетались с номерами группы, они не дробили шоу на части, составляя впечатление единого целого.
Когда я впервые увидел Франческу на сцене, я понял, что имела в виду Ирина. Невозможно было поверить, что эта сдержанная и немного надменная женщина станет вдруг воплощённым огнём, самой страстью. Она вышла на первый танец в сверкающем красном платье, в высоком головном уборе из красных перьев и с красным же боа в руках. Чёрные глаза её то становились томными, словно затуманившись любовной негой, то метали  в зал не взгляды, а огненные стрелы, способные пронзить сердце и менее чувствительное, чем моё. В каждом её движении, казалось,  звучал призыв: «люби меня, будь со мной», а красное платье удачно выделяло прелестные формы.
 Необычность хореографии, особенности режиссуры номера и мастерское исполнение танцовщицы могли бы приковать внимание и самых строгих ценителей искусства, если бы такие вдруг решили поужинать в ресторане «Русская тройка». Я же в тот вечер, как и большая часть ужинавшей публики, был абсолютно равнодушен к искусству. Моё сердце пленила живая, жаркая женщина, я увидел вдруг воплотившийся идеал своих, до конца еще неосознанных, чувств и желаний, непроизнесённую мечту, полузабытый сон, вдруг обернувшийся реальностью. И когда Франческа, протянув за собой по полу боа, и послав воздушный поцелуй, скрылась за занавесом, я понял, что влюблён безумно. Влюблён, как шекспировский Ромэо, внезапно осознавший, что все его прежние любовные похождения были лишь слабой тенью, вмиг рассеявшейся  при свете настоящего, полного чувства.
Каждый раз, когда Франческа появлялась на сцене, я едва мог узнать её, она всегда представала другой, совершенно изменяясь. То она выходила агрессивной воительницей в сверкающем костюме, состоявшем сплошь из серебряных зеркал, и с хрустальным бокалом в руках, которым она ловко жонглировала, а в конце номера проворно подставляла официанту, разливавшему шампанское. И тогда брызги искристой жидкости, рвущейся из бутылки, алмазами загорались и в волнистых волосах Франчески. То она возникала в строгом фраке, в шляпе-цилиндре, и с тростью, манерами и движениями напоминая богатого хлыща с Бродвея, но вдруг неуловимо резко  избавлялась от шляпы, прокатив её по вытянутой руке от плеча к запястью, срывала с себя фрак и брюки и оставалась в золотом костюмчике с короткой юбочкой, словно только что поднятая с постели королева. И, наконец, она явилась феей в полупрозрачных одеждах в финальном выходе всей группы.

После окончания шоу я  посидел еще минут десять в блаженном ошеломлении, а потом внезапно испугался, подумав, что если вдруг Франческа про меня забыла и ушла уже через служебный вход. Я торопливо поднялся и поспешил в гримёрные, надеясь разыскать там околдовавшую меня волшебницу. Но как только я приоткрыл дверь, ведущую за куслисы, и заглянул внутрь, то понял, что лучше было бы вернуться за столик и спокойно ждать Франческу там.
И без того узкий коридор, проходивший между маленькими гримировальными комнатками,был погребён под ворохом брошенных костюмов и горами всевозможной обуви. Девушки, опять полуодетые и еще больше возбуждённые, носились из одной комнатки в другую, громко обсуждая подробности только что отработанной программы, или отыскивая свои костюмы во всеобщей свалке. Ребята, тоже полуодетые, с полотенцами а руках спорили с девчонками и шумели не меньше последних.
 Мне показалось, что я слышу голос Франчески и её заразительный смех, долетавший из самой дальней комнаты, и я вытянул шею, пытаясь заглянуть туда. Но в это время из ближайшей ко мне гримёрки вышла Любушка, вновь повергшая меня в невыразимое смущение. В этот раз на ней были только бикини и колготки, а грудь она прикрывала большим цветным полотенцем.
- А, Андрей, Вы, наверное, ищете Франческу? – Обратилась ко мне блондинка совершенно спокойным голосом, как если бы она была одета по-человечески.
- Да, пытаюсь, но, похоже, что это будет несколько затруднительно. Лучше подожду её за столиком в салоне. – Ответил я, отважившись наконец взглянуть на танцовщицу.
- Я скажу ей, чтобы она поторопилась. – Пообещала Любушка, перекидывая свободной рукой длинные волосы с одного плеча на другое. – Фу, как жарко.
С этими словами она царственно направилась в глубь по коридору, перешагивая через костюмы, а я поспешил покинуть содом гримёрок и вернуться за тихий столик у выхода.

Прошло еще где-то минут пятнадцать моего одиночества, когда долгожданная волшебница бесшумно подкралась сзади и, положив горячую руку мне на плечо, тихо сказала, нагнувшись к самому уху:
- Если вы с Ириной закончили свои дела, то можем идти, я довезу тебя до дома.
От броского сценического макияжа на её лице остались только лёгкие штрихи,  как и утром, а прядь распущенных вьющихся волос скользнула по моей щеке, обдав пьянящей волной горьковатых  духов.

 Мы вновь прошли через гримёрочный коридор, уже очищенный от костюмов и опустевший, к служебному входу. В последней комнатке Любушка, Влад и еще несколько девушек что-то негромко обсуждали. Франческа заглянула к ним и поманила пальчиком зеленоглазую брюнетку с короткой стрижкой. Они остановились в дверях и о чём-то пошептались, причём мне показалось, что Франческа говорила кое-что по-итальянски. Наконец мы попрощались с оставшимися ребятами, всё еще что-то решавшими, и вышли на улицу.
- Это Лена, моя подружка. – Сказала мне Франческа пока мы шли к машине.
- Брюнетка со стрижкой? – Уточнил я.
- Как ты сказал, «состришка»? А что это - «состришка»? – переспросила она, впервые не поняв выражения.
Я объяснил ей, что это значит, а Франческа несколько раз бесконечно мило повторила новое слово и довольно улыбнулась, добившись правильного произношения, словно примерная ученица.
- Как тебе моя машина? – Не без некоторой гордости поинтересовалась Франческа, усаживаясь за руль старенького тёмно-синего «Вольво».
- Замечательная машина! – Восторженно отозвался я. Потому что всё, что имело хоть какое-либо отношение к этой удивительной итальянке, приводило меня в восторг.
- Да, пусть не новая, но я не люблю ездить в метро и автобусах. – Пояснила она немного обиженным тоном.
Я с трудом верил, что та женщина, сгорающая от страсти, которую я видел на сцене, и это очаровательное создание – одно и то же лицо, а не два разных человека, и не мог решить в кого из них я влюблён больше. Да и не старался решать, а лукавые взгляды, которые время от времени Франческа бросала на меня, и некая аура, её окружавшая, заставляли  вполне обосновано думать, что танцовщица в красном платье - не  просто сценический образ.
Я объяснил Франческе как проехать к моему дому, где я снимал тогда маленькую квартирку, состоявшую из одной комнаты и кухни, и выбрал для этого самую длинную дорогу.
По пути Франческа очень серьёзно давала мне советы, как лучше держать себя завтра с директором, а я и слушал, и не слышал, поглощённый созерцанием сидевшей рядом со мной красавицы. Она вела машину мягко, по-женски, плавно останавливалась и плавно трогалась с места, а я не отрывал глаз от её профиля, словно вычерченного на тёмном стекле, освещавшегося всполохами фонарей и огнями витрин, мимо которых мы проезжали.
- Главное, чтобы у вас всё хорошо получилось с Ириной. – Наставляла меня Франческа. – Владимир Викторович еще дальше от музыки и балета, чем… чем я от трамвайного парка.
Последнее словосочетание она произнесла, особенно тщательно выговаривая каждый слог, и было видно, что это выражение, которому её кто-то научил, очень ей нравилось. Подождав, пока я перестану смеяться, потому что представить эту женщину в трамвайном парке у меня никак не выходило, Франческа продолжила:
- Но у директора есть…как это…нюх, он умеет очень хорошо подбирать работников. Такая уютная атмосфера, как сейчас в «Тройке», редко где складывается. Можешь завтра спокойно требовать самую высокую зарплату, Владимир Викторович ни за что уже с тобой не расстанется, тем более, что на лето трудно найти пианиста.
Очень скоро, быстрее, чем мне хотелось, мы подъехали к моему дому. Я показал Франческе свой подъезд, объяснил, что тёмное окно с балконом на четвёртом этаже принадлежит моей комнате, а маленькое окошко слева – кухне, и, стараясь не думать о том беспорядке, который царит в моих владениях, пригласил на чай. Франческа очень серъёзно на меня посмотрела, подумала, чуть наклонив лицо, и отказалась.
- Я сегодня немного устала, - пояснила она, - но завтра мы можем поужинать вместе. Я тоже подъеду в «Тройку» часам к пяти, встретимся там. Спокойной ночи.

Я не помнил, как пролетела ночь. Я засыпал и просыпался, охваченный сладкой истомой счастливого ожидания. Под утро наверное несколько раз принимался идти дождь, и когда капли тёплого майского ливня барабанили по стёклам, мне снилось, что это Франческа в красном платье, с распущенными волосами, стучит в дверь и никак не может войти, потому что я крепко сплю. Я вскакивал с сильно бъющимся сердцем, несколько минут смотрел, как уплывают тяжёлые дождевые тучи и, как  восходит за ними солнце, и засыпал вновь, чтобы опять быть разбуженным тем же волнением.
День, призванный стать одним из важнейших дней в моей судьбе, выдался переменчивый: то пригревало солнце, то наползали мохнатые тучи, и время тянулось слишком медленно. Вернее, оно не тянулось, а потягивалось, как ленивый кот на солнцепёке, и к обеду я понял, что до вечера просто не выдержу этого ожидания. Мне нужно было хотя бы услышать её голос, чтобы убедиться, что чудесная итальянка – не видение, принесённое майской ночью, и я набрал заветный номер.
 Мне показалось, что Франческа обрадовалась моему звонку. Я говорил ей, что стал сомневаться в её реальном существовании и почти уже уверился в том, что она улетела, как фея, в свою сказочную страну, что я соскучился и не доживу до вечера. А она смеялась и убеждала меня, что ничего со мной до вечера не случится, что осталось совсем немного, и что я буду вознаграждён прекрасным ужином.

На репетицию я не шёл, а летел, даже моя нервозность перед предстоящим разговором с директором отступила, отдав место мыслям о Франческе, а чувство к ней переполняло моё сердце и выступало блаженной полуулыбкой на моём лице.
Несмотря на то,  что я пришёл в «Тройку» немного раньше, чем было условлено с Ириной, певица, вооружённая целым ворохом нот, уже дожидалась меня там. Помимо обладания дивным голосом, Ирина хорошо знала своё дело и была музыкальна от природы. Мы легко определились в тональностях и, опираясь на Иринин опыт, занялись «прогонкой» программы нашего первого вечера.
Я с головой ушёл в работу, перестав замечать что-либо вокруг, и не видел, как в тёмном зале появилась Франческа и как, постояв несколько минут и улыбнувшись, исчезла вновь. А потом она появилась во второй раз, уже с директором, они сели за ближний к сцене столик и некоторое время слушали нас с Ириной, я же увидел их только тогда, когда певица потянула меня за плечо и сказала:
- Оторвись на минутку, тебя зовёт Владимир Викторович.
Директор увёл меня в свой кабинет, где мы довольно быстро обговорили условия и подписали контракт на всё лето. После этой недлинной процедуры я стал считать себя почти богачом, хотя Франческа и говорила мне позже, что в тот момент я мог бы требовать и большей оплаты.
Когда я вернулся в зал, Франческа вместе с Ириной хозяйничали в комнатке диск-жокея в поисках какого-то диска. По моему удовлетворённому лицу они обе поняли, что все административные вопросы благополучно улажены, и Ирина, не давая мне опомниться, тут же завернула меня вновь к роялю, сказав:
- Пока твоё вдохновение тебя не покинуло, давай-ка закончим репетицию.

Было около шести вечера, когда я, наконец, освободился и остался наедине с Франческой, одетой по случаю прохлады в лёгкий тёмно-синий брючный костюм с белой блузкой.
- До начала программы всего два часа, поэтому давай пока посидим в кафе напротив. – С ласковой улыбкой предложила мне Франческа. – Я не могу есть перед работой, потом на сцене тяжело двигаться, но зато после программы устроим с тобой роскошный ужин у меня дома.
Что могло быть желаннее такого предложения! И вскоре мы сидели уже в опрятном маленьком кафе через дорогу от ресторана и пили чай с эклерами, которых Франческа, как выяснилось, была большая любительница. Она весело болтала, часто вставляя итальянские фразы, а я, к своему собственному удивлению, прекрасно их понимал.
Франческа знакомила меня с ночной жизнью ресторанов и клубов, рассказывала о группе «Жар-птица» и о группе Влада, и даже посвятила меня в подробности того, как она несколько часов назад убеждала директора всё-таки лично посмотреть мою репетицию, а тот отвечал, что и так уже всё решено, потому что без пианиста - просто беда. Я же рассказал ей о своей учёбе в консерватории, которую чуть было не бросил из-за гибели родителей,очень тяжело пережитой мной, и о своей жизни, как тогда казалось, однообразной и неяркой, в сравнении с цветными огнями ночных клубов и дискотек.
Мне не приходилось еще встречать лучшего слушателя, чем Франческа. Она слушала внимательно, глядя в глаза, навалившись грудью на стол и подавшись вперёд, мне навстречу, иногда переспрашивая или прося повторить слова, которые были ей непонятны. В её взгляде я читал молчаливое сочувствие.
Когда же чай был допит и эклеры доедены, я отважился задать Франческе мучавший меня вопрос.
- Скажи, а зачем ты искала пианиста, игравшего в кафе «Перепёлки»? – Спросил я, стараясь говорить как можно более безразличным голосом.
Секунду Франческа молчала, а потом, резко вскинув густые ресницы и серьёзно глядя на меня, ответила:
- Теперь это уже не важно.
- Нет, важно! –Попробовал было упорствовать я. – Зачем-то ведь он был тебе нужен?
Тогда она перегнулась через весь стол и, приблизив своё лицо к моему, так, что я снова оказался погребённым под лавиной чувств, подгоняемой едва уловимой горьчащей волной духов, тихо сказала:
- Зачем тебе прошлое? Люби настоящее и мечтай о будущем. Мы сейчас с тобой, так зачем думать о прошлом?
Тогда я решил, что, наверное, Франческа права, и, согласившись с ней, не рискнул больше ни о чём спрашивать.

Время приближалось  к восьми, мы расплатились в кафе и направились в «Тройку». Из-за отсутствия пианиста, прошлым вечером программа начиналась в девять с выхода балета. Но теперь в «Тройке» появился пианист, и программу ровно в 20.00 должен был начинать я.
Зал постепенно заполнялся посетителями, шумно усаживавшимися за столики. И я, несмотря на то, что был далеко не новичок в области импровизаций, не мог отделаться от волнения, когда Сергей кратко объявил мой дебют, предложив публике заказывать любимые мелодии, и я сел к роялю. Но стоило мне начать играть, как волнение мгновенно улетучилось, и я уже совершенно спокойно сыграл несколько весёлых, зажигательных песенных мотивов, которые мы предварительно  отобрали  с Ириной, легко развивая их. Потом озорной женский голос выкрикнул из зала название всем известной, немного вульгарной песенки, без которой, на моей памяти, не обходились ни одна попойка, ни один дружеский ужин. Я с улыбкой отвесил учтивый поклон головой и заиграл заказанную мелодию.
Вскоре я почувствовал себя совсем комфортно и так увлёкся, что  не заметил, как пролетели отпущенные мне полчаса, и на сцене вновь появился Сергей, представлявший на этот раз Ирину. Воспользовавшись паузой, я бросл взгляд в зал, стараясь разглядеть столик у выхода, за которым прошлым вечером сидел сам, мне хотелось, чтобы там оказалась Франческа. Но зал тонул в полумраке и сигаретном дыму, а из-за прожектора, бившего прямо в глаза, увидеть кто сидел за дальним столиком, было почти невозможно. Хотя там и теснилась компания из нескольких человек, явно принадлежавших к балетной группе, я так и не смог узнать кто это был. Только позже Франческа, не без гордости, сказала мне, что она присутствовала на моём дебюте, но к моменту выхода певицы, ушла в гримёрную переодеваться на свои номера.
Полчаса аккомпонимента Ирине пролетели так же незаметно. После репетиции мы с ней понимали друг друга с одного взгляда.
Когда, закончив первую часть своей программы, я прошёл за кулисы, ребята и девушки поздравили меня с дебютом, появилось шампанское, которое, как мне пояснили, прислал директор, чтобы отметить начало моей работы, и, уже не смущаясь при виде полуодетых танцовщиц, я осознал, что принят в эту шумную семью. 
Началась танцевальная часть шоу, и я, чтобы не мешаться в гримёрках, вновь оказался сидящим за столиком у выхода.  Ирина пришла в тот вечер со своими друзьями и, направляясь к ним, задержалась возле меня, сказав мне с улыбкой:
- У нас получился великолепный дуэт, с тобой приятно иметь дело. Надеюсь, ты не против поработать со мной в свободные дни еще в одном месте, где тоже нуждаются в пианисте и певице?
- Буду очень рад такому предложению.- Ответил я
- Прекрасно, - удовлетворённо улыбнулась Ирина, - тогда я переговорю с кем нужно, и дам тебе знать. Условия мы с тобой обсудим заранее.
Получив такое заманчивое обещание, я вновь отдался магии танцевального шоу, но теперь смотрел его уже спокойно и более внимательно, замечая мелочи, ускользнувшие от меня прошлым вечером. К чести работавших ребят, моё восхищение только увеличилось, всё, до малейших деталей, у них оказалось продумано и отработано. Франческа тоже, как и в первый раз, была бесподобна. И я, не отрывая от неё глаз, пъянея от каждого её движения, с трудом верил, что эта дивная женщина сама пригласила меня на ужин и жаждал чтобы время, отделявшее меня от такого желанного момента, пролетело как можно скорее.
Опять проходя на сцену через гримёрные, и, перешагивая осторожно через брошенные в коридоре костюмы, я столкнулся с Франческой, возбуждённой и полуодетой, как и остальные танцовщицы. Моё замешательство и взгляд сказали ей больше, чем любые слова. Она улыбнулась и, озорно потрепав меня по плечу своей горячей ладошкой, тихо шепнула:
-Увидимся позже, я тебя жду.

 К моменту нашего с певицей второго выхода на сцену атмосфера в зале царила совсем непринуждённая. А после того, как Ирина подбодрила первую робкую попытку одной пары, пространства между столиками стали заполняться танцующими, и подуставшим официантам пришлось удвоить осторожность, лавируя с подносами между людьми. Певица поменяла мне несколько нотных листов, и я продолжал уже без неё в том же минорном духе, постепенно переходя на более весёлые мелодии. А потом Сергей, объявив, что программа окончена, но веселье продолжается, поставил диск с какой-то совсем разудалой песенкой. И я, проскальзывая за кулисы, видел, как резво рванулись на сцену несколько лихих плясунов, изрядно уже подвыпивших.

Франческа ждала меня в обезлюдевшей, тихой  гримёрной, пристроившись на маленьком стульчике между развешанных костюмов. При моём появлении она не двинулась с места, а только, улыбнувшись напомнила, что мне  надо зайти в администрацию за деньгами.
Торопливо расписавшись за полученную зарплату, я почти бегом вернулся в гримёрную, где застал Франческу в той же позе. Прислонившись к стене, закинув голову назад и закрыв глаза, она, казалось, дремала.
Но едва я, стараясь унять биение собственного сердца, колотившегося слишком уж громко,осторожно присел с ней рядом, она лукаво взглянула на меня и, сжав на мгновение горячей рукой моё запястье, проворно вскочила на ноги.
- Скорее, ужин ждёт! – Шутливо воскликнула она, увлекая меня за собой к выходу.

Всю дорогу до старинного особняка, где жила Франческа, мы без умолку болтали. Я, надеясь на совет умудрённой опытом в таких делах итальянки, рассказал об Иринином предложении, на что Франческа, немного подумав, довольно кивнула:
- Это хорошо, Ирина в плохое место не пойдёт. Дай ей первой сказать сколько она хочет, чтоб ей платили, и проси столько же.
Я не успел поинтересоваться, что понимается под «плохим» или «хорошим» местом, потому что мы подъехали к дому Франчески, и я думать забыл про работу, учёбу и всё с ними связанное.

Запущенный парк и особняк, в первый раз виденные мною ярким майским днём, тонули в густых трепещущих тенях, и в тот ночной час выглядели еще более пленительно и загадочно, напоминая сюжет из старой сказки с таинственным замком и заколдованной принцессой. Шумевший за оградой парка проспект только подчёркивал царившую под деревьями тишину, нарушавшуюся лишь шёпотом листьев. Соседи, наверное, давно спали, и во всём особняке маленькой настольной лампой светилось одно-единственное угловое окно на первом этаже. Пока мы шли от машины к дому, стараясь, чтобы стук наших каблуков по старому асфальту не отдавался грохотом пистолетных выстрелов, из-за  разорванных мохнатых туч выглянула луна, позолотив перила и ступени крыльца. И когда мы заходили в подъезд, мне показалось в неровном лунном свете, что львы улыбаются мне, как знакомому.

Вместо большой старинной люстры под потолком в гостиной, Франческа зажгла торшер на высокой ножке с бледно-розовым абажуром и принесла два подсвечника, по три свечи каждый.
- Квартира сдавалась in affitto вместе с обстановкой, - пояснила она, - мне нравится старина -  lo stile vecchio.
Франческа снова начала сыпать итальянскими фразами, а в её почти чёрных глазах отражались огоньки свечей.
Мы перенесли из кухни в гостиную небольшой круглый столик и, первым делом, водрузили на него подсвечники, а потом уже занялись его сервировкой. Закуску и салаты Франческа приготовила заранее и, под видом страшного секрета, открыла мне название и место нахождения магазина, в котором можно было всегда раздобыть импортируемые прямо из Италии специфически-итальянские продуты. Лозанью тоже оставалось только поставить в духовку, что тут же и было сделано. А в ожидании, пока лозанья запечётся, мы с аппетитом принялись за закуски, дополненные великолепным красным вином, которое торжественно извлекла из своих тайников Франческа.
- За нашу волшебную встречу. – С лёгким трепетом произнёс я, поднимая фужер, наполненный терпкой бордово-красной влагой, лениво колыхавшейся у самого края.
- За нашу встречу. –Тихо повторила Франческа, сталкивая свой фужер с моим с едва слышным тоненьким звоном.
Мне уже казалось, что я знал её вечность: с самого рождения, всю жизнь, и только не догадывался как и когда встречу.
 За ужином мы говорили о пустяках, в такой прекрасный вечер не хотелось вспоминать о трудностях и неприятностях или даже просто думать о чём-то серьёзном, и похоже, мы оба, независимо друг от друга, пришли к этому решению.
 После лозаньи на столе появилось нежное итальянское сладкое, которое таяло во рту привкусом шоколада, а потом Франческа принесла из спальни несколько маленьких альбомов со своими фотографиями, и мы, усевшись рядышком на плюшевом диванчике, принялись  рассматривать их содержимое.Оперевшись рукой о моё колено, и, прихлёбывая вино, Франческа давала пояснения к снимкам. Так заочно я познакомился с её подругами и компаниями, в которых она бывала , а также и со всеми группами, в которых ей когда-либо доводилось работать, включая  «Жар-птицу», возглавляемую суровым Филиппом Эрастовичем. 
Два снимка с явно итальянскими пейзажами особо привлекли моё внимание. На одном – Франческа, еще полуребёнок, с детски наивным выражением лица, чему-то беспечно смеялась, сидя на скамеечке во дворике перед большим старинным домом с портиками и колоннами. А на другом, сделанном, скорее всего, в тот же день, что и первый, Франческа стояла на каменном мосту, облокотясь на перила, и задумчиво смотрела на воду. Собственно, ничего необычного в этих снимках не было, просто меня в первый раз тогда поразила тайна, пролёгшая между девочкой-подростком на фотографии и той, которая в тот вечер сидела рядом со мной на диване, тайна становления женщины.
- Это наш дом во Флоренции, - нарушила мою задумчивость Франческа, - а это…i ponti,.. как это,..  мосты  Флоренции и я шесть лет назад.
- Так этот огромный дом весь был ваш? – Не мог не удивиться я.
- Да, моих родителей.- Немного неохотно ответила Франческа, и лёгкая тень пробежала по её высокому лбу.
 - Почему же ты уехала ? – Воскликнул я.
- Не спрашивай, - совсем тихо сказала Франческа, прильнув ко мне, - Ничего не спрашивай, пожалуйста.
Её губы коснулись моих, и все мои готовящиеся вопросы утонули в терпко-сладком поцелуе и горьчащем запахе духов.
А потом я гладил её чудесные волосы и шептал, что сам того не зная, я ждал только её и, что схожу с ума от любви к ней.
 Я не помнил, как мы попали в спальню, где стояла большая, старинная кровать, и как мы очутились на этой кровати. В перерывах между поцелуями, Франческа тоже горячо шептала мне что-то, путая итальянские и русские слова, а по углам спальни скакали наши тени, вызванные к жизни трепетным светом свечей. Мои губы блуждали по шёлковой коже Франчески, я целовал её руки и грудь, а она вдруг, изогнувшись сильным движением, резко задула свечи, и я чувствовал, как гудит, словно натянутая струна, под моими руками её тело.

Никогда и никого в этой жизни я больше не любил так, как любил Франческу. Единственные дни моего самого счастливого лета пролетали как в сказке. Я сдружился с группой Влада, аккомпанировал Ирине еще в одном ресторане, а по средам играл на вечерних коктейлях а отеле «Plaza», где меня представила Франческа. Я быстро освоился с ночной жизнью, весело шутил с танцовщицами, задирал ребят, а порой даже спорил с администрациями, но всё это было чем-то второстепенным, как бы дополнительным эффектом одного большого чувства, вызванного появлением в моей жизни удивительной женщины.
Я не пытался больше спрашивать Франческу о её прошлом, и вскоре выяснил, что и никто о ней почти ничего не знает. Самой осведомлённой оказалась Ленка, которая неплохо говорила по-итальянски и часто заходила к Франческе попить чаю. Упорными расспросами я выведал у неё, что моя возлюбленная – дочь богатой итальянской семьи, с которой она решила расстаться по каким-то, ей одной известным, причинам. Как считала Ленка, это был итог первой несчастной любви, и тут очень кстати подвернулась группа «Жар-птица», гастролировавшая в то время во Флоренции. Руководителю понравилась Франческа, тогда выпускница хореографического училища, он пригласил её на работу в свою группу, оформил все необходимые документы и, тайком от семьи увёз с собой в Россию. По Ленкиному подозрению, этой первой несчастной любовью и был кто-то из «Жар-птицы», но они, как поспешила заверить меня рассказчица, довольно быстро расстались.
Заинтригованный таким предположением, я обрадовался, когда  однажды Франческа пригласила меня в клуб «Жар-птица» на премьеру их новой программы. Там моим глазам предстала ослепительная русская версия французских шоу, виденных тогда лишь по телевизору. Но как я ни старался, я так и не смог заметить никаких признаков того, чтобы с кем-нибудь из коллектива «Жар-птицы» Франческу связывали бы более, чем рабочие отношения. Она, наоборот, вела себя со всеми сдержано и спокойно, а спросить её открыто я не решился.

Я чувствовал, что Франческа тоже меня любила, хотя и никогда не говорила  этого. Она отдала мне вторые ключи от квартиры в старом особняке, и я почти полностью переселился к ней, потому что  не мог прожить уже и минуты вдали от неё.
Часто случалось, что мы с Франческой работали в разных местах, но она нигде не задерживалась и, отработав свои номера, тут же отправлялась домой, в то время, когда я только начинал играть вторую часть моей программы. В такие вечера я, зная, что застану её уже спящей, старался как можно тише открыть дверь, а потом крался на цыпочках в спальню. Но стоило мне наклониться над  Франческой, чтобы поцеловать её и шёпотом пожелать ей спокойной ночи, как её прекрасные руки нежно обвивались вокруг моей шеи, будто бы она и не спала вовсе, и увлекали меня в горячее буйство страсти.
Наступившие каникулы позволили мне проводить все дни в обществе моей обожаемой принцессы. Я ездил с ней на репетиции и мог часами смотреть, как она разминалась, махала ногами, гнулась во все стороны, или разучивала и отрабатывала новые танцы. Мы гуляли с ней по городу, ходили по магазинам, в кино, сидели в кафе, пили чай с эклерами и ели мороженое, когда выдавались свободные вечера,  выбирались на дискотеки. Если же в выходные портилась погода, лил дождь, и просветов не предвиделось, мы оставались дома и смотрели телевизор. В такие дни Франческа делалась тихой и, в отличии от обыкновения, малоподвижной. Она забиралась с ногами на диван и, как кошка сонно ласкалась ко мне, становясь мягкой и поддатливой, словно воск, отвечая на каждое моё желание, реагируя на малейшее моё прикосновение.
Не раз меня посещали и тревожные мысли о будущем. Я не представлял своей жизни без Франчески, а между тем, наши отношения не могли бы продолжаться бесконечно долго. Я готов был предложить ей выйти за меня замуж, и только нелепость такого предложения останавливала меня. В самом деле, что я смог бы дать этой гордой и независимой женщине, выросшей в роскоши и продолжавшей жить так же роскошно, кроме руки и сердца? Попросить её подождать, пока я закончу консерваторию и стану знаменитым музыкантом? А может и не стану, даже если на это и уйдёт полжизни, как знать. Мне казалось, что Франческа понимала о чём я тогда думал, и что меня больше всего волновало, а может быть просто её устраивала такая неопределённость, по крайней мере, она никогда не заговаривала на подобные темы, и я гнал от себя невесёлые мысли.
 С середины июля начались тревожные звонки. Чаще всего это происходило по ночам, так как днём нас не всегда можно было застать дома. Трезвонил телефон, и Франческа с кем-то подолгу разговаривала на итальянском, но все эти переговоры заканчивались или слезами, или взрывом негодования и брошенной трубкой. Видя, что я схожу с ума от ревности, она нехотя, но всё-таки пояснила мне, что её семья каким-то образом отыскала её и уговаривает вернуться. После этого я уже ни о чём Франческу не спрашивал, а только молча гладил её по голове, как ребёнка, когда она плакала у меня на груди, чувствуя, что сам вот-вот разрыдаюсь.
Я боялся только одного: потерять Франческу. Потерять её, значило для меня оказаться вдруг в темноте, лишиться всей яркости и прелести жизни, которую эта женщина собой наполняла. И я всем существом ощущал, что то, что так меня пугало, скоро должно было произойти.
По-видимому, Франческа тоже привязалась ко мне, но так или иначе,  моё настроение передалось и ей. В предчувствии разлуки, мы, как ненормальные, задаривали друг друга подарками, делали сюрпризы, а каждый наш поцелуй имел всю сладость и горечь последнего поцелуя. Франческа не говорила мне, что она намерена делать, а я не спрашивал, боясь услышать в ответ то, о чём и сам уже догадывался.

Так прошёл почти весь август, я привык уже к постоянному ожиданию разлуки и в тот последний, роковой, день не заподозрил ничего до самого вечера. И только после работы, когда я увидел, что Франческа, против своего обыкновения, не уехала домой, а дожидается меня в гримёрке, моё сердце сжалось от нехорошего предчувствия. Но моя вероломная богиня своей беспечной болтовнёй и обычными рассказами об отработанной программе, о чьих-то и своих собственных оплошностях на сцене, которых всё равно никто не замечал, и о закулисных новостях и сплетнях мастерски усыпила народившееся было подозрение. Поэтому я принял некоторую необычность её поведения просто за милый каприз и, когда мы, как всегда стараясь ступать неслышно, поднимались по лестнице особняка, ставшего почти родным, в квартиру, я уже был опять совершенно спокоен. Не показалось мне странным и то, что едва закрыв дверь и, бросив на пол сумку и пиджак, не включая света, прямо в прихожей Франческа принялась целовать меня и осыпать ласками…
Только потом, когда откинув тяжёлые волосы, Франческа устало опустилась на подушку рядом со мной, я, нежно коснувшись губами её щеки, вдруг обнаружил, что моя красавица плакала, и слёзы еще катились по её лицу. Тогда я стал умолять её рассказать мне что случилось, но она только ласково сжала мою голову ладонями и несколько раз повторила:
- Всё хорошо. Всё очень хорошо.
И снова её ласки и тихий шёпот усыпили меня, так  сказочные сирены убаюкивают беспечных моряков, и те видят прекрасные сны на пороге своей гибели.
 Я просто не предполагал, что Франческа решит уехать тайком, хотя потом и понял, как она была права, поступив так. Ни она, ни я не представляли себе, в какую бурю вылилось бы наше прощание, да и как, скажите, по-другому могла бы уехать женщина, подобная Франческе?

Когда я проснулся на другое утро, луч солнца пробирался сквозь неплотно задвинутые занавески и золотил край кровати, но спальня была пуста. Пуста той мёртвенной пустотой, которая остаётся в покинутой хозяевами квартире. Горечь этой пустоты пронизала меня мгновенно и тогда, словно железные тиски сдавили моё сердце, а оно всё продолжало биться в леденящем захвате, с каждым ударом больно задевая за острые края тисков.
Я понял, что Франческа уехала, но еще теша себя последней надеждой, обошёл квартиру и обнаружил, что многие вещи были просто оставлены, как если бы она собиралась вернуться. Так, осматриваясь и озираясь в совершенно изменившейся, чужой, неузнаваемой квартире, я прошёл на кухню, где на столике увидел записку, адресованую мне. Как позже я узнал, эту записку Франческе помогла написать Ленка, которая единственная была посвящена в тайну отъезда. Я развернул листок:
« Часто обстоятельства бывают сильнее нас, я должна вернуться в Италию. Мне хотелось бы, чтобы и ты был там со мной, но пока это невозможно. Может быть, когда-нибудь я приеду к тебе, жди.
Не ищи меня. Пусть наше лето останется удивительной сказкой, которую мы запомним навсегда.  Люблю и буду очень скучать.
Всегда твоя.
Франческа.
P.S. За квартиру я заплатила до декабря.»

Я безвольно опустился на стул, так кстати оказавшийся рядом. У меня не было ни желания, ни сил что-либо делать или куда-то идти, да и вообще, жить. Моё солнце закатилось, день погас, и все краски поблекли. Так, едва оправившись от первой в своей жизни потери, я во второй раз безвозвратно терял самого близкого и любимого человека.
Я не знал, сколько я так просидел, когда по притихшей квартире, грохотом пушечного выстрела, раскатился телефонный звонок. Это была Ленка.
- Франчески нет. Она уехала. – Сказал я в трубку мёртвым голосом.
-     Я знаю, что Франческа уехала. Это она перед самым отъездом зашла ко мне и просила потом позвонить и узнать, как ты. – Встревоженно пояснила Ленка.
-      Так ты была в курсе, что она уезжает? - Вяло поинтересовался я.
-     Боже, какой у тебя голос! Да, я одна знала, что она возврвщается в Италию, но…
-  Значит, моя жизнь закончена. Пока.-  Равнодушно перебил я её, произнеся последнюю фразу совсем уже страшным голосом:
-  Подожди!!!  -  Закричала Ленка. – Я совсем рядом с твоим домом, не двигайся и ничего не делай! Я сейчас приеду! Подожди, я еду, слышишь!?
-  Приезжай. – Всё-таки согласился я после длительного молчания и положил трубку.

Жизнь не остановилась, она продолжалась, как ей и было положено, с паденьями и взлётами, но только Франческу я больше никогда уже не видел.
Как удивительную сказку, случайно залетевшую в наш серый мир, я бережно хранил и храню мою божественную итальянку в своём сердце, где в самом заветном уголке, на самой солнечной полке остались лежать те единственные дни нашего счастливого лета.