Оранжевый свитер

До и после Нового года иногда грустно. Всегда есть что вспомнить: хорошее, плохое; давно ушедшее и унесенное мутными потоками времени.  В канун этого нового года, я вспомнил мельком, что какая-то годовщина «оранжевой революции» в Украине. Тех значимых событий, как для кого, конечно.
Прилетели мы тогда с женой  в Киев по неотложным  делам, а тут «оранжевая революция» началась. Рассчитывали на два дня, а задержались почти на две недели. К друзьям и знакомым не пошли. Поселились в гостинице «Салют», которая не так далеко от Хрещатика. Это был кошмар заквашенный на нервах . Мало того, что сто долларов в сутки за проживание в этом железобетонном стакане, завязанном  тросами по кругу… Так и уехать не можем.
Холодная, снежная зима, а мы в демисезонных кашемировых пальтишках, без головных уборов. Кинжальный ветер продувает до костей, какой-то острый и жгучий снег выкалывает глаза. Всеобщая  ненависть витает в  воздухе, замешанная на эйфории.
  Кто из противоборствующих сторон додумался тогда отключить отопление в гостинице, как и горячую воду, до сих пор не пойму.
  Мы дрожим как суслики и, слушая звуки тамтамов  «майдана», пританцовываем  в номере под  музыкальные слоганы и речевки.  И чуть в  пляс не кидаемся под эту какофонию.  Зубы стучат в такт. Под окнами ходят толпы с флагами, дуют в трубы и орут в мегафоны: «Нас багато, нас не подалаты»!
  Но, это не дело. Нужно  выбираться отсюда: чем быстрее, тем лучше. Иду я в  посольство, где нас знают.
-Уехать не можем, застряли.  Умираем от голода и холода, сделайте что-то. Билетов нет ни на самолет, ни на поезд...  Дети уже плачут в телефоны, где мы пропали. Помогите.
Прежде чем ответить, мне вручают килограмм сувениров оранжевой раскраски: брелки, флажки и  прочую чепуху. Но, кроме этого дают оранжевый свитер –  дорогой, шерстяной, английский. Польша тогда открыто поддержала кандидата в президенты Виктора Ющенко на всех уровнях. Даже сотрудники посольства, несмотря на строгие правила дипломатического этикета,   носили атрибутику украинской революции. 
- Тут такое…! Так интересно, история твориться на глазах! Чего ты назад спешишь? Тем более, что журналист и это же ваша Родина? – радостно и с воодушевлением спрашивает меня сотрудники посольства.
  - Бывшая, увы. Я сижу с Аниель уже неделю в гостинице, где инеем потолок завешан.  Выехать не можем. Если я через два дня не буду на работе, то работы у меня уже не будет.  В конце концов,  что-то будете делать? Я не имею к этим событиям никакого отношения, и вмешиваться во внутренние политические конфликты не намерен.
Уже скисли, после моей антитезы о дружбе народов.  Начинают куда-то звонить, что-то выясняют и сообщают:
- Есть один лишь билет на самолет до Варшавы на завтра и то…  Что будет дальше никто не знает. Аниель отправим через пару дней автобусом до Кракова. Все, что можем сделать.
Прихожу я с этим известием к жене, а она натянула на себя все одеяла, обложилась подушками и чашками с  горячим чаем: «Что там?»  Даю ей теплый  английский свитер, подаренный в посольстве. Она  его одевает, оживает и улыбается.
- Иди, выбивай билет на самолет и вперед.  Я пока останусь, ты быстрее прорвешься, да и на работу нужно. Детей успокой.  Скоро буду.
Глупость я сделал, что ее послушал. Она подхватила простуду и еще неделю провалялась в холодном номере гостиницы одна под звуки боевых маршей.  Звонит: «Юр, все нормально. Только одиноко без тебя и холодно. За детьми сильно скучаю.  Я сплю с твоим революционным свитером. Он, как не удивительно, так нежно меня обнимает и греет».
А мы с детьми от телевизора не отходим. Смотрим по  CNN, как развиваются события на «майдане». Кто-то ляпнул, что из Бердичева танковый батальон на Киев идет.
- Мама! Мама! – дети звонят беспрестанно, комок в горле глотают, - Что там?!!
-  Завтра вылетаю. Все хорошо.
Чуть живая прилетела она  назад в этом  боевом свитере чужой революции. Долго ждали ее с детьми возле терминала.
В тот день, внезапно, впервые за всю зиму, повалил в Варшаве такой же отвратительный и мерзкий снег как в Киеве. Злой северный ветер за несколько минут завалил взлетную полосу. «Рейс задерживается!». Началась легкая паника. Я чувствую, как мои девочки непроизвольно сжали мне ладони. Ты понимаешь, что Родина бульдожьей хваткой вцепилась и не выпускает просто так, без жертв. Знакомое ощущение, незабываемое. Пожует, перемелет, косточки выплюнет и кирзовым сапогом под зад. Не нравились тебе щи – национальное блюдо и тюремная баланда всей великой империи, так  теперь и самостийного борща и сала  не хочешь? Пошел вон отсюда, запроданец!» Как свинья жрет, Родина,  беспощадно своих сыновей и дочерей. Не щемит у меня сердце, когда еду на Украину, ностальгическая слеза не оросит подушку.
А что же вспомнить? Как говорят: детский сад и деревянные игрушки…. Железные чашки, миски… Сливовый кисель, заваренный из квадратных брикетов, был каждый день. Болел тогда часто. Гланды удалил по большому блату  светила медицины. Взял с родителей сто рублей и бутылку армянского коньяка. Резал, крутил, вертел у меня в горле щипцами, как мясник на бойне.  Я просто обильно рвал кровью на его белый халат, пока не потерял сознание. Удалил так, что  всегда першило в горле, постоянно прокашливался.  Через десять лет гланды до конца вырезал уже военно-полевой хирург в каком-то забытом селении.
Потом - советская школа, как первая примерка тюрьмы. Коричневый костюмчик, коричневые стены коридоров и гулкий бетонный пол. Красный галстучек на застиранной белой рубашке, как символ пролитой крови ушедших поколений. За мое счастливое детство они ее столько пролили, что скулишь по ночам в своей  комнате. Не такой как все, альбинос. «Он и строем не ходит и в художественной самодеятельности не участвует. Все книжки читает. А что это за книжки такие, а ну покажи!» Достаешь из под парты «Алые паруса» - Линейкой по рукам – бац! «Родителей завтра в школу!»
Потом  два года просидел в тюрьме, под названием воинская часть № 2643. Там меня учили, как нужно Родину «любить» и полы мыть. Дружбу народов прочувствовал на собственной шкуре.
Вышел… Выжил лишь по тому, что смеялся над всем этим.
Дальше - журфак. Тут ударили темно-синим, многотонным собранием сочинений Ильича по темечку.  «Теория марксистско-ленинской  печати», по которой я получил «трояк» и был лишен стипендии на пол года, чуть не удавила с голоду. Двадцать один год, а у меня медицинская карточка такая же толстая как у пенсионера конвойных войск. Гастрит, холецистит и прочий «ит».
Дальше начались другие времена. Независимость, жовто-блакытный период. «Давай к нам»! «Да некогда мне, как раз «Бесы» Достоевского читаю… Сколько ж я упустил.. Сколького меня лишили». «Кто не с нами – тот против нас, знаешь? У нас свои писатели, которых ты не поймешь и никогда им не станешь. Тут русскоязычных, как ты не понимают». «Да пошли вы…»
Только пошел я. Пошел на работу в газету, после окончания университета. Хваленая свобода прессы обернулась той же казармой, только желто-голубого цвета. Очень тогда удивился дисциплинированности. Когда заходит редактор в кабинет, все должны подскочить, как будто сели задницей в кастрюлю с кипятком.  Стойка смирно: «Встать! Суд идет!» После его слюнявого приветствия «Здрасте…» все, как по команде, должны  глазками замигать, улыбочку сотворить, мол, как мы рады. «Василь Степаныч, как здоровье, жена, детишки?»
  «Мы тебя научим писать хорошо и правильно. Так ты, салага, пройдешь суровую школу, которую прошли мы», - говорили мне спившиеся старые журналюги советского периода. «Хорошо и правильно» – значит все у нас в городе и стране замечательно. Нет ни коррупции, ни мафии, да много чего нет. Не жизнь –  фруктовое желе, сладкий персиковый йогурт с цианидом. Кто платит, тот и девушку танцует.
Есть еще большая и круглая ненька Украина. Румяная, пышногрудая, с веткой калины. Берет ее нежно за руку и ведет под венец простой запорожский казак в вышиванке – Леонид Кравчук. Наш президент Украины. И бывший идеолог ЦК КПУ. Который посвятил нам, первокурсникам, первую лекцию. Учил он тоже, что нужно Родину любить, только большую,  веснушчато – советскую. С длинной косой и  высоком кокошнике.
Конец лихих 90-х. Сидим мы с женой второй год без работы, два специалиста с университетскими дипломами, и смотрим с отчаянием на своих троих детей. Похудели, приуныли, обносились…Жарим дачную картошку и благотворительные «ножки буша» на электроплите. Поковырялись в них  дети вилкой, и кошке под стол кусочек. Та, хоть и фыркает от отвращения, но есть. Голод не тетка.
Но, решение, как всегда, приходит именно в такие минуты. УЕЗЖАЕМ!!! К родственникам, в Варшаву!  В Америку! В Гондурас,  к черту на кулички, да куда угодно… Только не здесь. Нахлебались ложкой меда, изжога замучила.
Началась бюрократия ада. За эту бумажку столько, за ту столько… Тут распишитесь, что претензий не имеете, а тут, что не судим. Долго думаю прежде чем подписать и кручу авторучку… На меня уже смотрят с подозрением и прощупывают в кармане заветный конвертик: «Сколько там, интересно. Наверняка продешевил. У этого типа были нелады с законом, вот блин! Проблем потом от начальства не оберешься».
Подписываю.
Крутят нас по-новому, очередной  круг ада под названием украинская коррупция. Да берите последнюю рубаху! Все уже продали, ради вас, родимых земляков и соотечественников: квартиру, мебель, свадебный подарок – микроволновую печь, а так же машину и дачу родителей. Детские игрушки, раздали соседям, как и ложки, вилки, коврики, вазочки и вазоны в горшках. Сидим на чемоданах, где осталось самое необходимое.
Видят, что брать уже и вправду нечего. «Ладно, пошел вон! На один рот меньше кормить независимой Украине! На какой один, на целых пять! Пригрели дармоедов». Не слово в слово, а по смыслу, конечно.

Но вот радостно мигают аэродромные огни, как в тот первый день нашей эмиграции. Мягко заходит «Боинг» на посадку, как игрушка на Рождественской елке заманчиво светится он тихим мирным светом на взлетной полосе.
Жена выходит, улыбается сквозь слезы. Дети  сбивают ее просто с ног от радости и не дают разрыдаться.   Она берет у меня из рук букет ее любимых кремовых роз, и тут же непроизвольно роняет… Я вижу, как она ослабла после болезни и пережитого: бледная, губы потрескались от температуры, дрожит как свеча на ветру. Целую ее сухие губы, заворачиваю в дубленку, и просто несу на руках в машину. «Девочка моя, прости меня…»
Наткнулся я недавно на полке на этот,  свитер, как на памятник давно прошедших времен. Что с ним делать? У вас там опять все цветами поменялись. «Оранжевые» стали плохими, так как аппетит оказался больше чем у «бело-голубых». Что там у вас? Да и знать не хочу. Я бросаю оранжевый свитер в мусорное ведро. Жена, как бы читает мое настроение, улыбается и спрашивает: «Юр, зачем ты так? Свитер же не виноват, тем более, что он английский, а не украинский». «Расцветка мне не нравиться, уже вышла из моды. Тем более, что мой любимый цвет – черный.»