Авторская новелла Шурочка

Никто из жильцов уже точно не припомнит, когда к ним в дом переехала Шурочка. Так все в округе называли ее. Шурочка и все. Жила она одна. Ни друзей, ни родственников у нее не было. Ни полного имени, ни фамилии, ни возраста  никто не знал, и  не хотел знать. Никто не интересовался ни ее судьбой, ни ее проблемами, ни ее интересами. Для всех: и взрослых,  и детей,  она была вроде бы одного возраста. Взрослые называли ее чаще так или в спешке, не задумываясь, или в  непреднамеренной и незлобной насмешке. Она, Шурочка, не смотря на свои 35 лет, была очень маленького роста, горб на спине при коротких руках и ногах уродовал ее. На смуглом лице  маленький  нос грубо подчеркивал большой рот с белоснежными, но c щербинками  зубами. Светло-русые волнистые волосы, сплетенные в короткую косу и стянутые резинкой,  словно шапка были на ее голове. И только большие  с голубизной  глаза, были единственной красотой в ней. Они казалось,  всегда улыбались, излучая радость и душевную теплоту. От их взгляда  всем казалось, что все в ее жизни прекрасно. Просто  лучше некуда. И у всех должно быть именно так. По крайней мере, при встрече с ней у многих появлялось такое ощущение. Она сама первой, не дожидаясь приветствия, всегда здоровалась со всеми. Ее приветствие всегда сопровождалось неподдельной радостью встречи и доброй улыбкой. Искренний интерес к чужому здоровью, к делам, некоторых раздражал, а некоторых подкупал невидимой заботой и вниманием. Готовность ее в любой момент с радостью оказать любую помощь, словом, делом, или просто выслушать любого, объединяла ее  со всеми людьми. Она много читала, знала, и готова всегда поделиться знаниями, особенно в вопросах православия, нетрадиционной медицины и цветоводства. Умение слушать собеседника в ней прекрасно сочеталось со  способностью  хранить сказанное в тайне и не разглашать, даже пусть пустое услышанное слово. Понимая свою уродливость, Шурочка не сгорала завистью к красоте ровесниц, а искренне восхищалась ими и старалась поговорить, приблизиться к ним. Однако многие от нее отстранялись стыдливо, а некоторые делали вид, что очень торопятся куда-то. Радовалась Шурочка  любому, кто желал с ней обмолвиться словом. Особенно легко  общалась с малыми детьми. Всех их знала поименно. Разговаривала с ними уважительно и на равных. И лишь находилась  часть подростков, которые  дразнили и подсмеивались над ней. Но и на них Шурочка  не сердилась.  Лишь можно было услышать ее шутливый говорок «Ох, озорники…». Возможно то, что она не могла на них злобно сердиться, и прекращало их дальнейшие насмешки.
Работала она дворником, убирала подъезды. Постоянно чистые подъезды и цветущий газон во дворе, которые она поддерживала постоянно, со временем все стали принимать, как само собой разумеющееся. Шурочка никого никогда не просила выйти во двор и  помочь убраться во дворе. Вставала она рано, потому и к выходу жильцов из дома,  все ею  было уже убрано.
Однажды в жилищное управление, где она работала, привезли маленькие саженцы елей, которые планировали высадить на центральном городском парке. Чуть более десятка саженцев, поврежденных при транспортировке, были забракованы и выброшены. Шурочка, выпросив их у начальника, сумела выходить их дома. А по осени сама высадила во дворе дома вдоль аллее рядом  с  детской площадкой. Никто не заметил и тени горечи, отчаяния и безысходности, когда ее сократили на работе, в связи с расформированием управления. Устроиться она никуда уже не смогла. Везде ей вежливо отказывали. Основным средством существования у нее осталось маленькая пенсия и плата за уборку подъездов. Не смотря на то, что дворником она уже не работала, она продолжала разбивать цветник и убирать двор, подметать летом и очищать от снега зимой. Не услышав от нее ни разу ни одной жалобы на жизнь, все были уверены, что ей на все в жизни хватает. И  у нее, у Шурочки,   нет никаких трудностей и забот. Почему-то все были уверены, что   и денег ей,  несмотря на  смутное после перестроечное время, когда все удручены отсутствием работы и средств   существования, было вполне достаточно.
Беспрерывная инфляция, неуверенность в завтрашнем дне в эти нелегкие годы, сделали людей раздраженными  и замкнутыми. А Шурочка оставалась доброй и приветливой. Только  ее  улыбка стала  сдержанней и голос с оттенками вины. И в это время никто и никогда не поинтересовался ее здоровьем и жизнью.
Просто один из дней, потом и таких же других, которые протекали в суете и в заботах, люди вдруг обратили внимание, что давно не встречали Шурочку. Спрашивали друг друга и не получали ответа. В этот раз тоже  о ней никто и ничего  не знал. 
Прошло около месяца. В один из летних дней в ее квартиру приехала молодая супружеская пара с маленьким ребенком. Все стали их расспрашивать, почему они приехали, где Шурочка.
Из их рассказа выяснилось. Шурочка,  тяжело заболев,  и видимо понимая, что ее дни сочтены, приехала к тем дальним родственникам, которые ее когда-то силой заставили, после смерти матери,  продать  им квартиру   в центре города, и оформила дарственную их детям. Вот они и приехали сюда. Как один все,  молча, выслушали их и ничего не рассказали им о Шурочке. У всех на душе было тягостно и стыдно,  и на душе каждый ощущал чувство вины. Кто-то всплакнул, кто-то тяжело вздохнул, кто-то поспешил уйти от разговора.  Позже люди старались избегать разговоров о Шурочке. Каждый  мысленно вспоминал ее добрым словом. Только бабушки, сидя во дворе на скамеечке поминали ее  вслух и говорили: «Царствие Небесное Шурочке… Доброй души человек была. Плохо без нее». Со временем цветник зарос. Люди уезжали, приезжали, уже мало кто знал и помнил  Шурочку. Только строгие  голоса  молодых мам, следящих за гуляющими во дворе детьми,  слышались из окон: « …, дальше Шурочкиной аллеи не уходи…».