Записки перекатной голи

I. Хроника одного межполушарного перелёта

1. Взлетели.
2. Над Андами всегда турбулентные зоны... Но – помолилась, выклянчила у стюардессы пиво, включила себе джазовый канал самолётного радио – и вот. Летим. Мои правильные дети читают. Один – чилийскую, другой – испанскую газеты, обмениваясь при этом впечатлениями по поводу разницы между кастильским и чилийским сленгами. Перед нами висит экран, который транслирует прямо с установленной на хвосте камеры положение вещей по курсу и... пардон... состояние корпуса нашего стального дракона. Нормальное пока состояние, я бы сказала. Корпус весело поблёскивает в лучах солнца. Под нами искрятся снежные шапки Анд. Руки ангелов божьих поддерживают нас в воздухе, хранят от напастей и не дают многотонной куче железа и мяса человеческого сотрясаться слишком сильно. Я всё-таки очень счастливая тётка. Ей-Богу.
3. Тут есть мой возлюбленный томатный сок. А в Чили его нетути. Только жутко дорогая и острая смесь для «****и Мэри». Буду пить, пока не лопну...
4. Как всегда в состоянии изменённого сознания фиксирую тот факт, что без проблем улавливаю смысл песен на английском языке. Причём именно не в общем, а дословно, иногда даже с грамматическими нюансами. (Нота бене: английский я от глубокой экзистенциальной безысходности учила два года назад по самоучителю... несколько месяцев поучила и забросила. Но с тех пор на меня периодически «снисходит»...)
5. Сашка съел два обеда: свой и пожилой тётеньки с Канар. Теперь спит, сладко чавкая... Моська у него измазана томатным соусом, а футболка залита йогуртом, как у малого дитяти. Никита читал газету, но тоже сморился. Попробую и я.
6. Турбуленция над Атлантикой. Я уже успела заснуть (феназепам + пиво + красненькое сухое), и приснилось мне, что на самом деле это и не турбуленция вовсе, а мега-рейв под ночным небом где-нибудь на морском побережье. И влекомая колыханием толпы, с бутылкой минералки в руке... скачу... и открывается мне НЕЧТО.
7. Последняя треть ночи проходит в попытках разместиться втроём на трёх сидениях экономкласса горизонтально. В натуре, «твистер»... К ужасу близсидящих пассажиров, во все стороны растопырились ноги, руки и прочие части тела. Вышеупомянутые конечности периодически меняются местами, до тех пор, пока Сашка не повторяет штучку, которую я сама раньше частенько практиковала: бросает куртку на пол под сидениями, заваливается туда и отрубается. Мы же с Никиткой сплетаемся ногами в весьма двусмысленной позе и тоже попадаем в объятия Морфея...
8. Три часа в мадридском аэропорту Барахас. Всё расплывчато. Пьём матэ с каким-то аргентинцем, который ждёт рейса на Каир. Сашка наблюдает за группой спортивного вида русских девушек в Duty Free и поражается, насколько у них длинные ноги. Домой, домой... Осталось четыре часа и пятьдесят минут.
9. Рейс Мадрид – Москва. Солнце село. Идём на посадку. Там внизу – ДОМ. Или то, что от него осталось за те семь лет, которые я не была в России. Говорят, мало чего осталось... Всё теперь совсем другое, говорят...
10. Долгая пауза, мерцание, длинный пробел.


II. Чилийские вина

- ... Ну?
- Ну и вот. Развелись. Человек создан для счастья, как птица для полёта. В наши годы, говорят, всё ещё впереди, - Марго решительно выпускает в сторону внешнего мира струйку дыма от тончайшей дамской сигары и берётся холёными пальцами за бокал с вином. – Давай чокнемся, что ли... За нас,  самых обаятельных и привлекательных.
     Мы сидим в средней гламурности заведении под названием «Д’Ариенцо», относительно которого внешним миром является перегоняемая по артериям проспектов зимняя московская ночь с её ядрёным бензиновым духом, клубами пара из радиаторов и котельных, подмороженной слякотью и путеводными огнями круглосуточных палаток. Маргоша – моя бывшая одногруппница, счастливо отыскавшаяся благодаря « одноклассникам. ру». И – естественно - как только я прилетела, мы сразу же договорились о встрече.
     Я прибыла в бывшую «стекляшку» на Мясницкой вовремя, потому что ехала на метро. Маргоша добиралась на авто – и застряла в пробке. Меж тем церемонный швейцар с лицом разрядника по многоборью раздел меня, а смуглая девушка «итальянского типа» облагодетельствовала пергаментным тиснёным меню...
     ...Посмотрев которое, мне сразу захотелось забрать у швейцара свою шубейку и – потупясь долу – удалиться в сторону ближайшего Макдональдса.
     Хотя, конечно, где наша не пропадала. Подумаешь – чашка чаю – сто пятьдесят рэ. Или... вот: капуччино. Сто семьдесят пять. Боже... а это что такое?!
- ... Танюха!!! – орёт Маргоша, и мы заключаем друг друга в объятья. – Совсем не изменилась!!!
- Не ****и, седины полна башка... Дай чмокну-то...
- Так крассься, дура!.. – Маргоша разворачивает меня к свету, ерошит волосы и шутливо толкает обратно на венский стул в стиле Ильфа и Петрова.
     За встречу надобно выпить, и в кафе-баре «Д’Ариенцо» имеется для этого немало как бы эксклюзивных альтернатив. На одну такую я и наткнулась непосредственно перед маргошиным приходом... Что самое интересное, подруга моя свой выбор остановила на ней же:
- Во! – она ткнула пальцем в раздел «Чилийские вина», - Каверне-совиньон две тыщи шестого... «Касильеро-дель-диабло». Класс.
     Строю кислую мину. Винцо неплохое, но и не фонтан. Средненькое такое винцо, у нас там есть гораздо лучше. Не говоря уже о том, что непосредственно на просторах Чили за эти деньги можно купить не один бокал, а минимум пару бутылок...
- Нет уж, не затем я оттуда домой летела, чтобы ещё здесь чилийское вино распивать... да втридорога.
     ...Во времена дикой университетской молодости у нас с Маргошей были одни и те же размеры. При этом у меня имелся клёвый свитер (один), а у неё – клёвые джинсы прошитые кожаными шнурками (одни). Чтобы как-то варьировать гардероб, мы вышеуказанными причиндалами регулярно обменивались...
     Теперь подруженция моя держит собственное рекламное агенство, ездит на «ауди» и жалует чилийское вино.
- ... Устала я... – вздыхает она. – Хочу всё в жопу бросить, фирму продать и засесть где-нить в Подмосковье с ящиком красок и мольбертом...
- До сих пор это твоё хобби..?
- Ага, прикинь.
     Чокаемся за творчество. Я – шведской водкой, а Маргоша – чилийским вином.


III. Паспорт для дитятки

     Пергидрольная тётка, казалось, была наглухо впаяна в пространство между спинкой стула и видавшим виды канцелярским столом. Её монументальный торс вибрировал от обилия эмоций, а заплывшие глазки метали искры из-под коротких ресниц в комочках туши. Вся эта композиция вызывала у меня навязчивое ощущение дежа-вю...
- ... Вот когда подтвердите ему гражданство, тогда и поговорим! – закончила свою тираду тётка, тыльной стороной руки сдвигая – почти сметая – в сторону наши документы.
     «Он» - мой старший сын Сашка – наблюдал происходящее с выражением ужаса на лице. Я же пыталась абстрагироваться от взволнованного маминого спича, который снова и снова прокручивался в голове: «Надо идти с бутылкой или парой купюр в конверте! А лучше – и с тем, и с другим...»
     Находились мы, соответственно, в кабинете начальника паспортного стола. И речь шла всего лишь о том, чтобы Сашке получить общегражданскую краснокожую паспортину по достижении четырнадцатилетия. В срок получить, потому что прилетели мы всего на месяц...
- ...Ребёнок вписан в оба мои паспорта – внутренний и заграничный, - пыталась дискутировать я.
- Ну и что.
- Как – «ну и что»?! Это же официальные документы, удостоверяющие подданство!
- Мало ли чего там можно написать...
     Ступор. Пауза. Во рту – вкус непрожёванных матюгов...
- Вот свидетельство о рождении, выданное Консульством Российской Федерации.
- Ну и что. У мальчика отец не русский!
- Но я-то русская! И прописаны мы здесь!
- Мало ли, что прописаны...
     Уже потом я узнала, что Светлана наша Алексеевна считает, что иметь двойное гражданство – это как «сидеть на двух стульях». И страшно не любит такому сидению способствовать. И даже взяток в подобных случаях не берёт, ибо дело принципа. Ещё я узнала, что она вовсе не старая баба, а моя ровесница... чем была поражена до глубины души. Даже в зеркало на себя потом смотреть боялась. И уж совсем я озадачилась при попытке разобраться, почему нормальные тётки, как только поступают на службу в какое-нибудь госучреждение или профсоюз – немедленно мутируют в таких вот пергидрольных баб... Перемена в интонациих и стиле одежды – это ещё ладно... Но вот что-то в них такое появляется – точно такое же, как десять... или двадцать... или пятьдесят лет назад...
     Загадочно, в общем. Но особенно поразительным оказался тот факт, что всего лишь двумя днями позже, я орала на паспортисток (а не наоборот!), потрясая при этом блокнотом с конспектами, которые надиктовал мне в неожиданном порыве человеколюбия лощёный дяденька из окружной миграционной службы... Сама на себя удивляясь, я грозила чиновницам сумой, тюрьмой и прочими карами из тех, что готова обрушить на их пергидрольные головы всевидящая Ордынка (почти Лубянка...), ежели они только посмеют не выдать паспорт моему Сашке. На Ордынке – вышестоящая контора... я там не была, но  дяденька присоветовал сделать вид, будто только что оттуда, и даже снабдил фамилиями начальства...
     После марафонского забега по инстанциям и спартанского стояния в очереди мне очень хотелось кушать, а ещё – ужасно болела нога, до крови стёртая давно не ношенным зимним сапогом... Так что крик мой получился реально стервозным и весьма угрожающим: «Вам что, Путин – не президент, а Указ его – не указ?!»
     ...Номер указа и сам текст – сообщённые, естественно, по великому секрету - я выучила наизусть. И ведь всего-то надо было, чтобы на документах, в трёх заветных местах стояли три консульских печати. Они и стояли. Но если бы не добрый дяденька, которому именно в тот день захотелось побыть благородным, щедрым – а заодно и по-макиавеллиевски коварным – я бы об этом никогда и не узнала. Благо к адвокату вряд ли стала бы обращаться.
     И что вы думаете? Под ощутимые в воздухе вибрации россиийского гимна пергидрольные тётки сами построились, сделали мне реверанс, сказали, что у них «обстоятельства такие» и обещали вручить ребёнку паспорт прямо на следующей неделе.
     И вручили.
     Вот так Светлана «свет» Алексеевна (какая изысканная, однако, игра слов..!) попала ненароком в жернова внутренних интриг собственной организации. Посредством меня. К слову сказать, макиавеллическому дяденьке из окружной службы даже водку не пришлось подносить.
     Ибо месть сладка сама по себе и запивки не требует...


IV. Пан Нотка

     ...различные варианты и степени неустроенности, когда людям за тридцать.
     Всё ведь могло бы сложиться совсем по-другому, верно?..
     Бульвар, тюльпаны, сумерки, случайные прикосновения, горячий шоколад, концерт. Кадры, кадры...
     Я, может быть, когда-нибудь и научусь делать снимки так же изысканно, как Вы. Концентрируя настроение, смысл и поиск оного в какой-то одной детали, которую можно рассказывать, как историю, или слушать, как шопеновский ноктюрн. Расскажите мне о Вас, пан Нотка. Сыграйте мне что-нибудь прозрачное в акварельных тонах... Ярких не смешиваемых красок в моей жизни и так хватает.
     ...И чтобы появился на Красной Площади, в середине февраля – непонятно из какой параллельной реальности - грустный Дед Мороз, с коим изумлённые москвичи и гости столицы норовят сфотографироваться...
     Ведь всё могло бы сложиться для нас совсем по-другому...


V. На горке

     ...Горка осталась. Почти на том же самом месте.
     Несмотря на то, что вместо наших пятиэтажек поднялись теперь краснобокие П44ТМ; там, где был палисадник с вишнёвыми деревьями - раскинулась автостоянка; а огромные тополя, что бросали тень на потемневшие скамейки с автографами пацанов разных поколений сгинули, оставив после себя пластиковый лабиринт, турник и выкрашенные в красное и зелёное качели. Подобие детской площадки.
     На турнике изнанкой наружу висел пёстрый ковёр, который сосредоточенно колотил выбивалкой лысый мужик из моего детства... Из пятиэтажки. В старой болоньевой куртке неопределённого цвета и вытянутых на коленях тренировочных штанах. Рядом виднелся неровный прямоугольник утрамбованного тёмно-грязного снега. Прежде чем повесить ковёр на турник, мужик, как водится, тщательно выбивал его, расстелив поверх сугроба. А потом ещё посыпал снежком сверху и обметал курчавым от старости веником...
     Как и раньше, эхо от ударов выбивалки гулко рикошетило о стены домов. Только теперь эти стены были значительно выше.
-...Мама, у этого сеньора нет пылесоса..? – озадаченно спросил Никита.
- Есть, но об снег лучше...
     ... А несколько минут назад я голосом экскурсовода говорила им с Сашкой: вот тут стоял наш дом... а вот тут – качели, только другие... не помните? У нас же фотография даже есть... а вот тут была котельная, и за ней – полисадничек... мы с соседскими ребятами там собирали осенью свинушки с волнушками... это грибочки такие... а вот тут мужики ставили ящики один на другой и резались в домино... и пили пиво... а вот тут рябина, на которую ты, Санёк, всё норовил залезть... не помнишь?
     Но они почти ничего не помнили. И, наверное, вообще с трудом представляли себе, о чём это я.
     …А всё дело в том, что две наши пятиэтажки стояли на краю оврага. И его почему-то не стали разравнивать при последующей застройке. Чтобы каждую зиму кто-нибудь непременно заливал водой самый пологий склон – который раньше заканчивался  кустами боярышника, а теперь – шеренгой гаражей-«ракушек».
- Урра!!! – кричит Никитка, подхватывет с земли вечный, неизменный кусок линолиума и, на ходу прилаживая его к заднице, огромными скачками несётся к ледяному спуску, отполированному многочисленными штанами, сапогами, тазиками, картонками и снегокатами. Годами, десятилетиями, случайностями, энтузиазмом, чрезвычайными обстоятельствами. Будут меняться городские пейзажи и правительства, вырастут вчерашние и сегодняшние дети – но около ледяных горок ВСЕГДА найдутся в снегу «правильные» куски линолиума и картона. И детям с русскими генами не нужно будет объяснять, как эти куски использовать, или почему по льду – на пузе – это тоже классно...
     ...И лысые мужики в болоньевых, вылинявших от старости куртках, будут выбивать на снегу свои паласы и ковровые дорожки.
    

VI. Игра в классики. Или – в классиков...

     ... о невостребованности. Это же отстой, - то, что сделали с романом Кортасара. Глубокое, потрясающее произведение... а я даже не могу тебе порекомендовать его, хотя мне очень хочется. Мне очень хочется, чтобы ты его прочитал, потому что так ты лучше смог бы узнать и понять меня. Но там столько искажений, что я тоже окажусь искажением в кривом зеркале перевода. Плесни-ка мне ещё...
     Понимаешь, это МОЯ книга... И потом – я там, в Латинской Америке этой, живу уже пятнадцать лет. А «Игру в классики» не может переводить человек, который, например, не шлялся заполночь по портовым барам Буэнос-Айреса, или не пьёт матэ. Или не любит джаз. Или не читал Хаксли... хотя это к Латинской Америке уже не имеет отношения. Я могла бы сделать гениальный перевод... Ну что ты на меня так жалобно смотришь?! От тебя эти проблемы далеки, верно..? Эх, вот и я про то же...
     Клянусь мамой, йопт... если бы нашлось издательство, которое давало гарантии публикации – я взялась бы перевести эти семьсот страниц заново. И забесплатно. И пахала бы ночи напролёт, а потом посчитала свою жизненную миссию выполненной. Потому что оно того стоит. И потому, что я сумела бы донести, понимаешь... Я кожей чувствую каждую фразу там, у меня перевод уже сделан в голове...
     ... Ещё налей. Вот знаешь, почему книга называется «Игра в классики»? Это вообще относится к теме написания романов... Кортасар пишет о «мозаичном» методе компоновки эпизодов, главных и побочных линий. А ведь это прекрасно экстраполируется на жизнь человеческую... Мою жизнь, например. Видишь – две недели назад в это же время я сидела за компом у себя в квартире на тихоокеанском побережье. Сейчас вот пью тут с тобой, в Москве. Потом вернусь – и на неделю отбуду в Буэнос Айрес, потому что у Антонио день рождения... Мозаика. Игра в классики. Прыгаешь на одной ноге – и тем самым зарабатываешь себе право на попадание в рай... Главное, чтобы битка не попала «на чиру» или за оную.
     ... Как же мне надоело так болтаться промеж трёх стран, Господи! Нет, я не плачу... Когда-нибудь всё устаканится, я разрешу все свои этические конфликты, найду компромисс между собой, бывшим, детьми, Антонио и исторической родиной – и всё будет хорошо... Мне знаешь почему обидно? – Из-за невостребованности того, чем я могу человечество облагодетельствовать... Ведь мой перевод «Игры в классики» вообще мог бы быть самым лучшим переводом за всю историю литературы, каррамба...


VII. Встреча с Писателем

     Я ревновала Писателя к его славе и деньгам, а он меня – к самой идее писания. Даже и не меня лично, а вообще любого, кто осмелится посягать на хлебную вотчину и ремесло, как таковое.
     Первый таракан засуетился у меня в голове уже тогда, когда этот нувориш от литературы нелестно отозвался о моих рассказах, подсунутых ему Киселевской на рецензию. Сказал, «слабовато», мол. Он же маститый у нас Писатель, процветающий автор Бестселлера. А я – так... Мимо пробегала.
     Завистливые и ревнивые мы – творческие, так сказать, люди. Ничего уж тут не попишешь.
     Но, видимо, чем-то сильно обязан оказался Писатель Женьке Киселевской. И Киселевская-таки заставила его там чего-то... Не по писательской части, а по моей основной специальности. А меня заставила Писателю дозвониться. То есть, сказала, вращая глазищами своими совершенно трезвыми после полбутылки водки, и много чего повидавшими: «Хули без работы столько времени сидеть... Тебе детей кормить. Звонишь ему сегодня же ровно в девять. Ясно? Только попробуй не позвонить...»
     Киселевская меня давно знает. И хорошо знает притом... А «детей кормить» - это, товарищи, сильный аргумент.
     И вот в девять я уже звонила Писателю, приняв душ на предмет протрезветь, и засунув гордость свою – сами понимаете, куда.
- Здравствуйте, Татьяна... Да, да. Женя мне о вас говорила.
     В этом месте мне явно следовало сказать... нет не то, что и я о нём наслышана, а что-нибудь из серии «ах, а мне так понравилась ваша книга»... Беда в том, что Бестселлер-то я прочитать не удосужилась, ибо дюже сильно раскритиковали мне его люди, мнению которых я доверяю... Но Писатель – судя по всему, привыкший изъясняться в форме монолога, - уже продолжал:
- Понимаете, меня очень заинтересовало ваше резюме и возможное участие в нашем новом проекте...
     (... ага, а рассказы мои его, блин, не заинтересовали...)
- ... мы собираемся сделать фильм... который нужно будет пропиарить в сети. Ну, собственно, фильм тоже о сети. О киллерах в виртуальном пространстве.
     Опа... Я почувствовала, как к первому ментальному таракану присоединился второй, и намерение создать в себе надёжный буфер позитива наталкивается  в голове на растущее раздражение.
- Надо же, как интересно, - я честно попыталась придать голосу максимальную заинтересованность.
- Да, - просто сказал Писатель, - мы тоже думаем, что это перспективно... Татьяна, наверное, самое лучшее – это вам подъехать, тогда можно будет лично всё обговорить.
- Конечно, - мой голос опять отразил энтузиазм и готовность заняться киллерами немедленно. – Где и когда?
- Ну, давайте завтра часа в три... Да, в три. Вам удобно в это время?
- Конечно, когда скажете... А где вы территориально?
- Ну... - замялся Писатель, - мы в районе  Новослободской вообще-то. Скорострельный переулок, пять.
- Ага... и как туда добираться?
- Ну... никакой общественный транспорт туда не ходит...
     ... Как это – «не ходит»?! Это же Новослободская, а не жулебино-заокружное какое...
- ...Поймаете машину на выходе из метро, такси там, - продолжал Писатель, - и проедете километра три в сторону Марьиной Рощи.
     ... ну да, что роща, что степь, откуда ж там взяться общественному транспорту.
     Уже три таракана резвились в моей черепной коробке степными скакунами. Такси, значит. Но тут же вспомнился строгий взгляд Киселевской...
- Хорошо, - сказала я Писателю. В конце концов, кому какое дело, что у меня может не быть денег на такси... – Понятно.
- Да... Дом стоит к улице торцом. Подойдёте ко второму подъезду – там стеклянная такая дверь - и наберите мне... я спущусь, предупрежу охрану.
     Угу. То есть, помимо собственного авто и денег на тачку у меня ещё подразумевается наличие мобильного телефона. Продолжаю отараканиваться и, похоже, никуда я завтра не пойду. Хотя, детей ведь надо кормить, Киселевская права, ох, как права...
- Хорошо, значит, завтра в три, - с теплотой в голосе сказала я.
- Да-да, ждём вас, - с такой же теплотой отозвался на том конце провода Писатель, и мы распрощались.
     ... На следующий день в половине третьего я задорно носилась между Новослободской и Менделеевской, выясняя у встречных милиционеров и строгих бабулек с сумками, в какую степь мне податься, дабы в радиусе трёх километров найти Скорострельный переулок. Очень быстро выяснилось, что общественный транспорт туда всё-таки ходит, причём не только тролейбус (которого долго ждать), но и маршрутка (которую ждать недолго, но останавливается она чуть дальше). В руках у меня папка с резюме, а в сумочке – мамин мобильник, игривая помада с «особо мокрым эффектом», гигабайтовая флешка и деньги на такси, коим теперь можно будет найти более достойное применение. В четырнадцать сорок четыре я погрузилась в маршрутку, и совершенно позабыв о вредных степных тараканах, выехала навстречу судьбе. На встречу с Писателем, который, наверное, был прав относительно несостоятельности моей прозы, но зато даст мне возможность позиционировать российских виртуальных киллеров из будущего кассового кинофильма. Без пяти три я уже подходила к заветной стеклянной двери, набирая номер Писателя на мамином мобильном телефоне.
- Сергей, добрый день... Я внизу.
- Татьяна... Ну что же вы мне не перезвонили?!
- А я должна была вам перезванивать..?
- Ну конечно! Мы же с вами условились, что вы мне ещё перезвоните в двенадцать, чтобы уточнить время.
- Насколько я помню, мы чётко договорились на три...
- Да нет же...  Я вам сказал, чтобы вы на всякий случай перезвонили... Дело в том, что я сейчас вообще нахожусь в другом конце Москвы.
     Ах, ах, какая неприятность. Стадо ментальных тараканов неслось по просторам ментальных степей, поднимая из-под копыт ментальную пыль, которая на проверку оказывалась алмазной...
     И мне стало ясно.
     Мне стало ясно, что я не буду спорить с Писателем. И что его отсутствие в данной точке пространственно-временного континуума – это просто здорово. И что пиарить будущий кассовый шедевр о виртуальных киллерах я тоже не хочу. И что детей своих как-нибудь выкормлю (ну, может быть, не сёмгой и не ананасами), а Киселевская поймёт... Обязательно поймёт.
- ... Позвоните мне завтра в двенадцать, Татьяна, - говорил в мобильнике Писатель, а в голосе его звучала теплота.
- Да-да, конечно, - с еле сдерживаемой радостью ответила я, зная, что никуда не пойду.
- Ну, тогда жду вашего звонка. До свидания.
- Всего вам хорошего!
     Я выпятила губки своему отражению в стеклянной двери, - чем весьма озадачила охранника, принявшего было жест на свой счёт, - добавила игривой помады «с особо мокрым эффектом» и, пританцовывая, отправилась ловить маршрутку.
    

VIII. Матронушка Московская

     Девять часов утра.Я иду  вдоль трамвайных путей.
     Я иду вдоль трамвайных путей, пока зимний город неспеша наполняется светом дня.
     Я иду медленно, - в ритм медленно падающему снегу – а ещё потому, что не хочу расплескать.
     Она наполнила меня благодатью своей, дала покой, и вот иду я вдоль трамвайных путей, легче снега. И колыхаются надо мной утренние сумерки, как полы тёмной Её ризы.
     Я иду от Мощей матронушкиных из Таганского Женского Монастыря.
     Я не сажусь на трамвай, а иду себе неспеша, потому что знаю, что торопиться мне больше некуда. Каких-нибудь четверть часа назад я почувствовала... Сместилась точка сборки. Не у самих мощей, а около иконы, на которой у Неё строгое, почти сердитое лицо, тёмные одежды и крепко зажмуренные глаза... И теперь всё будет хорошо.
     Матронушка – несмотря на все свои московские мытарства - тоже любила этот город и поэтому так и осталась в нём, пока Бог Её не призвал.
     Она тоже была голью перекатной – между землями, людьми, реальностями и смутными временами.
      В пластиковом пакетике у гроба, вместе с сотнями других таких же записочек лежит и моя, в которой я прошу, чтобы...

IX. Вместо эпилога

     ... Постоянный туман над Домодедово.
     Наша бабушка за стеклянной перегородкой. Ещё не океан и не тысячи километров, но уже – стеклянная перегородка... Бабушка чувствует это и плачет.
     Никитка плачет, потому что ему жалко бабушку, которая остаётся, жалко папу, который ждёт, и жалко себя.
     Сашка не плачет снаружи (потому что он мужчина уже), но внутри ему слезливо, потому что он влюбился в девочку Машу, и девочка Маша тоже влюбилась в него, а теперь их будет разделять множество границ, перегородок, часовых поясов и взрослых обстоятельств. Сашка с завистью и тоской пихает брата локтем: «Ну что ты разревелся, как козёл..!» - «Хочу и плачу, не твоё дело!» - Никита сладострастно сглатывает сопли и становится подальше.
     ...А мне надо держать лицо.
     Надо держать лицо.
     Надо держать лицо.


- Hola, vecina! Y, ;C;mo le fue en el viaje?
- Bien, oiga… Lo que subi; la luz, ;eh?  Una brutalidad.
- Y va a seguir subiendo. Dice el conserje, que para ahorrar de noche funcionar; solo un ascensor por edificio.
- Ah, bueno, para que querremos m;s de uno…
- Ud. lo dice… En la tardecita pase a tomar caf; con nosotros!
- ... A la luz de las velas?
- Y s;, jeje, tambi;n sacaremos los pantalones por mientras, para que no se nos gasten… Claro, lo que no nos mata, nos fortalece.
- Ni hablar, vecina, ni hablar…
  - Здравствуйте, соседушка! Ну, как съездили?
---------------------------------------
- Соседушка, добрый день! Уже вернулись? Как съездили?
- Да хорошо, знаете ли... Свет-то как подорожал, а? Ужас!
- И дальше дорожать будет. Консьерж говорит, что для экономии по ночам в корпусе будет работать только один лифт.
- Ну да, а зачем нам больше...
- Ваша правда... Заходите к нам кофейку выпить вечером!
-... При свечах?
- А как же, и штаны тем временем снимем, чтоб не протирались, хехехе! Конечно, где наша не пропадала...
- Это верно, соседушка, ох как верно...


5 / 04. 2008     Vi;a del Mar