Заветное окошко в дождливом ноябре

Я не согласна с теми, кто говорит «Детство уходит..». Ерунда это. Ведь ничего не уходит от нас, пока живет в нашем сердце, в наших воспоминаниях. А тем более, детство: многие события забываются, стираются из памяти, но эти остаются навсегда.

Мое детство прошло недалеко от Ладожского озера. Нет, конечно, зимой я жила в городе и, как большинство ребятишек, ходила в детский сад. Но то ли потому, что это было только около трех месяцев в году, то ли просто там было банально неинтересно, я этого почти не помню. Тогда большая городская бетонная коробка с двумя комнатами совершенно не казалась мне домом. Моим домом была наша маленькая ветхая времяночка, где ютились пять взрослых человека и один карапуз. Признаюсь честно, я мало помню обстановку. Понятное дело, ребенок больше времени проводит на улице, играя, а не дома. Но я отлично помню нашу прихожую. Маленькая (в ней из-за тесноты два человека уже не помещались), разумеется, не отапливаемая, но очень уютная. Возле невероятно маленького окошка (стандартные, городские, окна по сравнению с ним – гиганты) стояла такая же маленькая плита (с нагреваемой спиралью, не знаю названия). Всегда пахло едой. И возле нее хранился хлеб, который регулярно воровали прожорливые крысы. Хлеб лежал в пакетах, но их это не останавливало: они то проделывали в них дырки и вынимали его, то утаскивали прямо в пакетах.

Отопления не было. Была печка-буржуйка. Мне было запрещено к ней подходить, когда она горела (она накалялась, и я могла обжечься), поэтому длинными ноябрьскими вечерами я смотрела с кровати, как в четырех маленьких дырочках колыхает огонь. Когда же печь открывали, чтобы подбросить дров, и я могла видеть огонь целиком, для меня это было представлением сродни, наверное, фокусам в цирке: я, как завороженная, смотрела на огонь и сожалела, что не могу подойти ближе.

На улице была беседка. И щавелевый суп. Для меня понятия «детство», «щавелевый суп», «обед» и «беседка» на всю жизнь стали прочным ассоциативным рядом. Разумеется, я, уже будучи взрослой, много раз ела этот суп. Но за небольшим столиком в деревянной беседке, под позывные радио «Маяк», под пение лесных птиц и под далекое мычание коров это, по сути, обыкновенное блюдо становилось настолько вкусным, что запомнилось мне на всю оставшуюся жизнь.

Поле. Неподалеку от дома было восхитительное поле. Конечно, оно и сейчас там есть. Но тогда оно было настоящим, без новомодных коттеджей и навороченных джипов. Я выходила в наше широкое поле, обрамленное лесом со всех сторон, и чувствовала себя абсолютно счастливой. Кстати сказать, я испытала настоящий шок, когда узнала, что французские Елисейские Поля – это, в принципе, обыкновенный проспект. Для меня поле – это то самое поле, поле из моего детства.

Поздняя осень. К ней я питаю особую любовь, которую не все, думаю, понимают. Дождливый, холодный ноябрь, с его необычайно темными ночами – главный и, чего скрывать, любимый персонаж моих детских воспоминаний. У нас не было электричества (чего уж там: даже радио было маленькое, с ладошку, а холодильник появился гораздо позже – до этого мы еду хранили под землей на улице). Да и людей к ноябрю становилось поменьше (взрослые уезжали в город на работу, дети – на учебу). Поздний вечер, за тоненькими стенами завывал ветер, по огородам ходили медведи в поисках лесной земляники (раньше это было тоже лесом – поэтому, по сути, мы жили, да и сейчас живем, в лесу), низкое хмурое небо, проливной дождь. Я лежала на кровати и часами слушала эту осеннюю симфонию и смотрела в наше маленькое окошко (не считая того, что в прихожей, единственное во времянке). При всей своей невероятной (я бы даже сказала, патологической) пугливости, я не боялась. Просто знала, что в домике напротив, у тети Гали, всегда горит свет в окошке. Именно этот далекий желтенький квадратик, одиноко противостоящий всем невзгодам за окном, навсегда привил мне безграничную нежность к поздней осени, горящим окнам в домах и своим детским воспоминаниям.

И хотя тети Гали, к сожалению, уже нет в живых, а мы живет в большом двухэтажном доме, да я уже и редко бываю там (о чем глубоко жалею), осенью, как по взмаху волшебной палочки, возвращаюсь в детство и еще отчетливее понимаю, что, на самом деле, никуда оно не уходит, просто мы иногда почему-то уходим от него.