Котенок

Виктор постучал в дверь директора школы и, не дожидаясь ответа, распахнул:
– Можно?
В кабинете сидела маленькая пожилая женщина, которую он сразу про себя окрестил «бабка», хотя на входе успел прочитать её имя – Нина Осиповна.
– Можно! –  откинулась на спинку хозяйка кабинета, блеснув очками, –  присаживайтесь, пожалуйста!
В её глазах Виктор прочитал нескрываемое восхищение и смутился, что старухи его воспринимают как мачо. Дожился…

– Я из частного охранного предприятия «Богатырь». Виктор. –Вы звонили…

– Виктор…Иванович? – приподнимаясь, директриса заглянула в календарь на столе. – Как вы поняли, я директор школы. И давайте сразу к делу.
 Нам угрожают украсть ребенка! – она почти в изнеможении откинулась, поднеся маленькую руку ко лбу. –  Секретарь обнаружила в почте конверт с предупреждением. Вот письмо, – она протянула сложенный голубой листок, – как вы понимаете, нам бы не хотелось поднимать ложной паники и обращаться в милицию. Но необходимо охранять всех детей с этого момента. Вы готовы?
Ничего себе! – подумал Виктор, согласно кивая и автоматически  поднося конверт к носу, а вслух  спросил:
–  А у вас нет предположений, кому конкретно могут угрожать?
– Нет... –Нина Осиповна удручённо всплеснула ручками и закачала головкой.
– Но ваша школа элитная, «для особо одаренных детей», и кто-то платит за это немалые деньги? Кто? – знакомый запах письма взбудоражил и ощетинил тело, но память не выдавала ответа. Что-то знакомое до дрожи, до кома в горле…
– Платят по - разному…  – директриса стала утюжить пальцами обеих рук кромку стола. – Некоторые не платят вообще, потому что нечем. У нас в школе другие принципы, – пальцы Нины Осиповны собрались в пучочки и стали постукивать в такт словам по столу. – Костяк коллектива составляют старые проверенные временем учителя- пенсионеры. Завуч – моя подруга детства, так что мы работаем не за вознаграждение, а, так сказать, за будущее России. Просто за деньги мы никого в школу не принимаем – ни учиться, ни работать. Даже за очень большие деньги!- директриса снова откинулась и твердо посмотрела на Виктора.
 – Но ведь вы знаете благосостояние семей учеников?
– Знаю, – уверенно кивнула она головой. –  И чтобы никто этого не помнил,  мы запретили детям носить в школе украшения, употреблять косметику, приезжать в школу на дорогих машинах с телохранителями и всех одели в общую школьную форму. Успехи в учебе, высокий показатель IQ – вот  единственное, что отличает одних детей от других! – мадам в профиль окаменела на фоне окна.
…Прошлый век, прости Господи, и откуда такой аскетизм в нашем тихом купеческом городе? – с уважением подумал Виктор, а вслух сказал:
– Вы понимаете, Нина Осиповна, мой жизненный опыт, да и практика в системе охраны – а это уже шесть лет – подсказывает, что киднапом угрожают только богатым родителям. – Виктор сам не заметил, как стал немного блефовать. Какой -такой у него жизненный опыт в вопросах охраны и сыска? –Так что, если вы мне сейчас скажете, кого конкретно надо особенно охранять, мы немедленно этим  и займемся. Через несколько часов, будьте уверены, вычислим и автора письма – дальше  работа для милиции, это уже бесплатно.

Небольшие  темные глаза старухи посмотрели из-под измятых мешочков кожи строго и пронзительно.
– Вот что я вам скажу, Виктор Иванович, – вставая, она чётко и раздельно произнесла  директриса, как отчитывала двоечника за прогулянный урок, - в школе 147 детей и каждый – драгоценность. Золотой фонд. Я прошу вас в пределах школы обеспечить охрану каждому! –  она сделала ударение на каждом слове. Помолчав секунду, добавила – И вообще, с чего вы взяли, что именно деньги интересуют возможных похитителей?
Она вышла из-за стола и заходила по кабинету, меряя его крошечными шагами.
Виктор поразился её почти детскому росту и скромной, чуть ли не монашеской одежонке.

– Знаете ли вы, – внезапно торжественным голосом продолжала «бабка»,- что талантливые дети не рождаются от количества денег, а от башковитых или влюбленных родителей, и только по промыслу Божию! 
Директриса подошла к своему огромному столу и забарабанила пальцами, задумавшись, как бы вспоминая, что же такое она хотела сделать?...
Потом, уже снимая трубку, повернулась к Виктору,  растянув губы в  улыбке:
– А просмотрите личные дела: у нас все дети – это интеллектуальный генофонд нации!Але, Варенька, я к тебе сейчас охрану пришлю – помоги, дорогая, ему ознакомиться.
 И, внезапно поменяв тон на резкий:
– Итак, если вы беретесь, идите к завучу, вас ждут.
Виктор на секунду опустил потемневшее лицо.  Частное охранное предприятие «Богатырь», зарегистрированное  им недавно, находилось как раз напротив этой самой школы,  и из окна директорского кабинета была отлично видна  их новенькая табличка с расписанием и перечнем услуг.
Видимо, кто-то порекомендовал их контору этой живучей Сухо - млинской, хотя она и сама могла схватиться за первую мысль в своей голове, расчерченной в клеточку.
 Теперь надо было отстаивать свой престиж… Хотя так мечталось о спокойной храпо-охранной работе и уж кто-кто, а именно сам Виктор  не допускал  даже мысли ввязаться в какой-то детектив. Да еще такой – с тремя неизвестными…
Заныло под ложечкой, как в детстве, когда знаешь, что уже влез в шкоду и рано или поздно придется за это отвечать. С другой стороны, чем-то достала она, эта мелкая старушонка, достала до живого, но давно спящего чувства.
Его бодрый голос вырвался, как бы сам по себе:
  – Не волнуйтесь, Нина Осиповна, мы берем вас под крыло!
Виктор бодро вскинул голову и, раскрывая мобильник, толкнул дверь:
Алло, база? Слушай мою команду…

…Свинья не съест, но есть ли Бог, который не выдаст? Или, как это было в Чечне, он – Бог – иногда отворачивал свое лицо, тем самым выдавая плохим  парням с портянками на голове, их человеческие тела, защищенные только формой и автоматом с последним патроном.
  В длинном коридоре раздался звонок, резкий, как крик, и сразу двери, провалились в классы, из которых выплеснулся нарастающий шум и хохот, и поплыл по коридору теплый запах распаренных тел, нагретых книжек, смешиваясь с запахом  ванильных школьных булочек, рецепт которых не изменился со времен его, Виктора, детства. Цепляясь за Викторовы колени, стайка малышни пыталась изловить друг друга,  строя друг другу рожицы, но об этом можно было только догадываться по сгущающемуся и распадающемуся клубку  мальчишек. Разнимая парочку, зацепленных намертво пацанов, Виктор поймал себя на мысли: «Какие лёгкие…»

…Так и не став отцом, он не торопился притягивать к себе  чужих детей, боясь привязаться. Но эти отчаянные задиры были такие маленькие – а вот, поди ж ты, уже школьники и даже «особо одаренные»… Почему-то пришло на ум слова «беззащитные»…
Пробравшись в водовороте детских тел к вестибюлю, он облегченно втянул носом уличную прохладу. Бывший сослуживец по первой чеченской Сергей и бывший «афганец» Николай Иванович уже стояли у входа. Вот, собственно, и вся «база». Наскоро обрисовав обстановку, прикинули план действий: один останется на входе, один у ворот, а сам Виктор – в канцелярию, изучать личные дела, ища спасительную подсказку.

… – Торжество теории эволюции не может быть абсолютным, так как открытие в Олдовайском ущелье останков черепа с объемом черепной коробки в 750 кубических сантиметров, отодвигает колыбель человечества в глубь времен еще на пять миллионов лет...
 Нараспев произнесенные учителем слова разносились по  затихшему коридору. Молодая, подтянутая учительница, казалось, рассказывала детективную историю подкидышей-людей, так старающихся найти свою мать-кукушку. В глазах подростков Виктор читал неподдельное удивление – чьи мы? Кто же за нас в ответе?
А какая разница: от обезьяны, от пришельцев, от ангелов…
А, может, мы поэтому такие разные – кто  не от мира сего, кто с одной извилиной, а кто и «особо одаренный»? Виктор попытался вспомнить свою «Общую биологию», но вспомнил только тему  «Наследственные болезни» и девочку на картинке, маленькую и толстую, но с большими сиськами. Стояла она боком, так что дорисовать ничего не удалось. Микс…. миксе..ма какая- то –  как эта болезнь называлась?..
Не вспомнил. А ведь знал… Ещё ребятам в отряде рассказывал – но контузия всю  школьную память вытряхнула.
Эх, за парту бы – ни войны, ни газавата, ни смерти…

Завуч, похожая на  худущую ворону, представилась, поднимая личико  на недосягаемую  высоту роста Виктора:
– Варвара Карповна – и протянула темную, сухую лапку для  рукопожатия.
Виктор чуть не прыснул со смеху, поражаясь такому соответствию.
 Толстые и ещё тоненькие папки личных дел уже были выставлены из шкафа и занимали всё пространство стола. Виктор попытался разговорить эту носатую подругу детства Нины Осиповны: ну, кто наиболее выделяется из учеников и чем…
Та, по памяти, стала перечислять фамилии и имена, всякий раз добавляя к ним:
- О-очень хороший пар-рень, очень гра-амотная ученица – а сама так и поблескивала очками, так и поглядывала искоса, перебирая папочки и тыча в них коготком.
  – Спасибо, вы очень помогли, теперь я  сам.  – Виктор, мучительно устав от бесполезного карканья, уже не надеясь ни на кого, ещё раз за сегодняшний день обречённо понял, что надо запрягаться самому. Голова начала тяжелеть. Он подвинул к себе единственный стул и с тоской глянул в окно.
  С той, уличной стороны, у ажурных ворот, плотно оплетающих сканью просвет арки, у их открытой створки, стояла девочка лет четырнадцати, с котёнком  или рыженьким щенком на распахнутой  груди пальто. Она что-то говорила уходящим со двора школы девочкам и давала его погладить…
Он нос к носу  столкнулся с этой девочкой, когда подходил к школе. И вот, надо же – до сих пор вертится около школы…

Настроение, поднятое знакомством с вороной Карповной, все же давало о себе знать.
    Иваницкий, Ивкин, –  нет, не тот столбик, ага, Абрамова… Абдулов…
…Цыпкин…Господи, точно, цыпкин или курицын. Шеечка – во, дунуть страшно, кто его тырить станет? Не довезут ведь до угла.
…Ясков. Ага, попался, драчун с крахмальными ушами! В третьем классе, значит ты, одаренный ты наш. Родители простые, как ситцевые трусы, а вот киндер  какой умный семилетний – от большой любви, стало быть, как эта жёванная Макароненко говорила.
Жаль, что бросил курить – контузия не дает: спазмы и всё такое… сейчас самое время…Сейчас бы и у него, Виктора, мог бы ходить в школу такой же пацаненок и драться, багровея тонким припухшим ухом, так смешно и беззащитно оттопыренным среди тоненьких завиточков влажных волос.
Не сложилось. По госпиталям, по костылям…
– Деримянко… Крутицкий… Федорова… Стацюк… О, Епистиния  Стацюк! – бывают же такие имена… Виктор встал,  прижался  горячим лбом к стеклу окна.
Девочка у ворот показалась снова.
Перебрасываясь с детьми словами, она открывала полу пальто и показывала котёнка. А, может, щенка. Скорее, котёнка…Да, какая разница, кого! Ученицы протягивали руки, видно, гладили, качали головой и отходили. Пытается отдать в хорошие руки, – механически отметил Виктор, невольно присматриваясь к девочке…
Уже уходили последние ученики, и нераспогодившаяся весна, ставшая к вечеру снова зимой, сразу жадно набрасывалась на остаток дня, пытаясь его застудить, завечерить…
– …Сименкова… Так, Юлия Германовна, тринадцати лет от роду, кто же ваши папашка с мамашкой?  – на Виктора с фотографии смотрела худенькая кудрявая девочка в очках.
– …Савельев Петр…А-а, так это твоя мамка-флорист так украсила школу экзотическими цветами? Отличный вкус, надо сказать! Особенно этот, в как её, в кадке, с дырявыми листьями – ну та-ак прикрывает облупленную штукатурку  возле туалета,  что  лучше не придумаешь…  Да и  папа, Савельев-старший, не алкаш, конечно, не то, что его,  самого Виктора, отец, который как отслужил свой четвертак, так  и загрустил на гражданке без команд и подчиненных по причине отсутствия  ясности в жизни: ни цели, ни врага…Жена из  кухонной засады вышла как-то сразу в лидеры, а голос у неё оказался надоедливый, учительский и, главное, всем недовольный…Лекарство от тоски, ясно, одно, отечественное… Меньше знаешь – крепче спишь…
Виктор помнил, что так  товарищ капитан говорил новобранцам там,  в Грозном, когда они, только что приехавшие и необстрелянные, норовили заглянуть в армейские  санитарные палатки, где в 10-градусный мороз под тонкими жесткими солдатскими одеялами  лежали раненные после городских боев. Сам  Грачев «пострелять-поруководить»  не приезжал, а вот тогда, плямкая  жирненькими  губами после банкета в честь своего дня рождения, отдал приказ на штурм Грозного. Ну и началось…

Завуч, прокаркав в проёме двери что-то вроде : «Сдадите директр-рисе!», ушла, теряясь в темной арке и вынырнув  где-то там, в уличных фонарях. Глаза ломило от усталости. Кто? Кто из этих детей может быть чьей-то добычей?
Виктор ещё раз развернул голубой листок.
Женские, крупные до детскости буквы составляли неровную строку: «Из вашей школы скоро  украдут ребенка». Бумага была примятая по углам и светлела на самых кончиках и по срезу – то ли от долгого лежания в стопке на свету, то ли вообще от старости. И снова Виктора насторожил  запах…разрухи что ли… прямо пахнуло войной…

…Как он оказался зажатым между двумя БТР-ами – уже трудно сказать. Ночь. Спрыгнул, снимая шлем и вытирая свободной рукой кровавый пот, выжигающий глаза, оглушённый ночным боем, ездой по колдобинам на подбитой машине, измотанный бессонной ночью и не заметил – какая -то секунда! – что другой БТР сдал назад и пошел на разворот, чуть ли не впритирку бортом с его БТР-ром. Виктор зашелся от страшной боли в груди и упал. Говорили, что та машина ушла в ночь, получив приказ, да так и не вернулась.
 А его, со сломанными ребрами и разбитым тазом, какой-то боец схватил на руки и почти два километра нёс на руках в медсанчасть через линию фронта, обходя блокпосты, которым ночью не объяснишь ничего. Всё это ему, Виктору, рассказал врач-доброволец из Ростовского мединститута – голубоглазый, тщедушный, бородка клинышком – вылитый доктор Чехов, только блондин и без пенсне. Говорил, что только об одном спросил боец, уходя назад, в часть:
– Живой?
– Живой! – ответил доктор
– Тогда не зря ! –  и тот солдат побежал, в ночь, через линию фронта – ни имени, ни фамилии…
Благодаришь теперь за спасение не знамо кого.
Да и сам Виктор в этой санчасти ни бэ, ни мэ не говорил почти две недели – ледащий лежал под капельницами в обе руки. Да, наверное, тот боец молился,ну, чтоб не зря, мол, таскал…
Не зря. Правда, два года – в лежку, да еще два – ползком, пока куски не срослись в единое тело, да сам не приноровился. Спасибо матери, что бросила свою школу вместе с  историей родной страны и стала ему нянькой и сиделкой, пока от тоски, видать, не свёл её саму в могилу рак. Ну, теперь, понятное дело, основные мужские достоинства Виктора располагались в основном на его груди, позвякивая по праздникам, а то – так, пописать разве что слабой струей. Так что, боец дорогой, может, лучше бы ты и не доносил бы его вовсе….

Ну все. Все 147 учеников просмотрены. Дети как дети, а предки – хрен их поймешь, надо толмача рядом ставить. Ну что такое ОАО «Топаз»? Там лопатой драгоценные камни гребут или громко топают, а может просто выпендриваются, чёрный нал отмывают? Менеджер, дилер, реализатор, аудитор… …Трансформатор, карбюратор…это понятно, а эти новые слова как-то  до сих пор не укладываются ни в понятие «предмет», ни в понятие «профессия», хотя Виктор уже точно знал, что зазря эти самые дистрибьютеры  и промоутеры там париться не будут.
Он снова, с  немалым трудом, открывал для себя после ранения и «чеченского синдрома» мир –  уже чужой, непривычный, полный непонятных ему взаимоотношений,  так и не имея особого желания слиться с ним в едином потоке.
Как тут не вспомнишь с благодарностью те страшные военные месяцы, когда четко знал, что брюнет с усами – враг. Потенциальный, но враг. Днем – друг, барана зарежет, а ночью  – тебя.  Утром кунак, вечером – тумак. Аллах Акбар.
 А здесь, на гражданке, скоро уже 8 лет, как с Первой чеченской пришел –  до сих пор не мог привыкнуть, что – свои! – а как кидают друг дружку! Из-за "зелени", баб… Больше из-за бабок, конечно…

В дверь постучали. С порога бодрая неистощимая Нина Осиповна железным голосом продребезжала, мол, не пора ли? 
– Пора… –  Пересчитав папки, она заперла дверь кабинета завуча и в полном молчании, цокая каблучками по притихшим коридорам, вывела Виктора по лабиринтам старинного здания к своему кабинету. Сменила черный жакет на бабскую кофту.
– Ну что? – втягивая щеки так, что они, казалось, прикоснулись друг к другу, задымила сигаретой. Виктор успел заметить на её руке, чуть выше локтя, когда она снимала пиджак, голубоватые цифры татуировки.  Концлагерь! – догадался он. Сколько же ей тогда было? Около пяти, да, не больше…
–  Пока ничего… –  И в наступившей тишине внезапно возник и реально ощутился ватный тупизм уходящего дня и его, Виктора, беспомощность.
Надо было ждать. Господи, хуже нет, чем ждать и догонять.

Опустив дежурного домой, Виктор улегся на офисном диване, но сон не шёл. Первым делом надо было бы установить сюда телефон, да вот с деньгами не вышло… Ах, черт, зарядное устройство дома оставил – мобильник жалобно подавал сигналы агонии батарейки. Завтра, пожалуй, надо обойти классы, поговорить с классными руководителями – может, что и прояснится…
Стало опять побаливать во лбу, голова всегда начинала у него болеть отсюда. Ноет – это ещё терпимо, а вот когда прострелы боли – держись, аж искры в глазах сверкают, падаешь на пол, как подсечённый под колени. Таблетка…таблетка… На ощупь – графин… стакан… Сейчас пройдёт.
Переутомление. И чего сразу не отказался?
 Нет, мол, мы – не сыскное агентство, а бывшие сторожа строек и складов, которым можно по лицензии носить оружие, просто сами хотим вернуть к себе уважение бывших воинов страны… Да и то, ребята заставили Виктора принять руководство «для поднятии жизненного тонуса» – уж больно долго не выходила из него «чеченская тема».
Жить не хотелось. Тупо обходил по ночам объекты, тупо сдавал смену другому охраннику, тупо получал пенсию инвалида войны.
Натрепался этой Песталоцци про свой шестилетний опыт …– зачем? Не хотел разочаровывать восхищенную старуху?  Во дурак…

За окном послышался шум ссоры. Приподнявшись на локте, Виктор просунул голову под штору: по улице, отбиваясь от высокого парня, бежала, точнее, пыталась бежать, та самая «девочка с котёнком». Парень норовил ей поставить подножку, но она, спотыкаясь, удерживалась на ногах, ощериваясь бранью зло и отчаянно. Все-таки парню удалось схватить её за рукав пальто, и он стал настойчиво, быстро-быстро бубнить ей в ухо, а девочка отворачивала  от него лицо в  сторону. Так они пошли вместе в ближайший подъезд,  соединённые этим рукавом пальто, он – настойчиво размахивая в такт словам свободной рукой, она – упираясь.
Отрывок из чьей-то личной жизни, подсмотренный  из окна за неимением своей,  заставил Виктора устыдиться самого себя, и он ещё раз обреченно почувствовать своё одиночество… Здоровые и, поэтому, счастливые…

Ночь навалилась тяжело и густо. В батарее, что как раз оказалась в изголовье, журчала вода, потрескивали обои, недавно приклеенные сотоварищами по – страшно молвить – предприятию, где он  сегодня спит руководителем, а не сержантом запаса, инвалидом войны, награжденным правительственными наградами и смешной пенсией…Тараканы ещё не обжили нового места, было тихо, пахло чистотой…Последнее, что он осознал – это стрелки светящегося циферблата: половина двенадцатого, о-о, ра-ано…
Снилась всякая чушь: и Павлик Морозов, который на голубой бумаге под диктовку кулаков строчил донос, и жадные толстые дети престижной школы, которым чуть-чуть не хватает на голубой вагон эскимо, и комиссар Мегрэ, злой как мегера, потому что  ему не удавалось  изловить  шайку голубых педофилов.
Проснулся он от стука в дверь – громкого, требовательного.
 Открывая, Виктор чуть ли не в лоб столкнулся с директрисой, у которой, по сравнению с прошедшим днем, глаза были явно большего размера.
– Мне сейчас звонили родители! Юля Сименкова до сих пор не пришла домой!  Я успокаивала родителей, что она сознательная, взрослая, может у подруги там, или…Почему у вас не работает телефон? Вас нет дома – где вас искать? А вдруг, это и есть похищение? Надо что-то делать!..
Что же? Что? – Виктор глянул на часы – три часа утра… А она, эта Нина, как ее Осиповна, по-моему и не уходила вовсе… Сон после таблетки улетучивался нехотя.
Опять засосало под ложечкой, как там, перед боем, когда звериное чутьё вытесняет все посторонние мысли, а сузившиеся зрачки видят перед собой только цель, даже незримую.
– Пойдемте. Я не помню её лица, надо в личном деле посмотреть», –  Виктор, ещё зевая, настойчиво взял директрису за тонкую руку и  как девочку повёл через дорогу к школе.
Быстро порывшись  в папках, отыскали Юлину: та самая обыкновенная девочка в очках, семиклассница, родители – известные в городе врачи, «узкие специалисты», бабушка – заслуженный врач, анестезиолог…Так…из характеристики: дружелюбная, доверчивая, романтичная. Это плохо.
Вот, сочинение за третий класс «Если бы я был волшебником» –  наверное, на память оставили в личном деле. Странная фраза заставила Виктора несколько раз ее перечитать: «Детство кончилось, а щенка все нет…»
Щенок, щенок …А может эта девочка знает, что днем давала гладить то ли щенка, то ли котенка?
– Нина Осиповна, где эта девочка живёт, что все крутилась  у школьных ворот, видели?
– А-а, эта, да рядом, в соседнем подъезде, во дворе. Вдвоем с братом живёт она, уличная девчонка. Котенка, говорите, снова приносила пристроить? – директриса снова прикурила сигарету, которая в её губах показалась чудовищно длинной. –  Так и ищет повод, дряннуха такая, чтобы обратить на себя внимание – подружек ищет среди наших учениц - чего вздумала! Нет на неё управы…Брат сейчас хоть где-то… в автосервисе работае – его устроили добрые люди после пожара в квартире, чтоб выжили как-то.. .А то после  смерти матери, верите, – торговал ею, этой малолеткой ! – рука с горящей сигаретой резко взметнулась и проткнула  воздух левой стороны комнаты, увешанной портретами педагогов.
– А какую связь вы видите между нею и нашей Юлей? Юля … скромная, немного аутичная девочка, она ни в какую дурную компанию не пойдет! – она в сердцах поперхнулась и принялась хрипло кашлять. – Вы куда???...
Одеваясь, Виктор уже её не слушал. Пожар… да, да, именно запах пожара…И бензина, точнее масла, отработанного масла, смешанного с горечью пожара, напомнил ему запах войны и разрухи тот голубой листок письма. Конечно, листок был в пожарном дыму, и как он сразу не догадался?!
– Куда вы?.. К ним?!! – уже кричала вслед Нина Осиповна, указывая на стену с портретами великих педагогов.
– Ждите здесь!.. – донеслось из коридоров, затихая.

Обгоревшая пристройка оказалась притуленной к трехэтажному старому дому. Весь двор состоял именно из таких пристроек, прилипших друг к другу на разных уровнях, уходящих в темень. Стучать не пришлось: входная дверь просто была прислонена к проёму. В коридоре уже заметно чувствовался запах давнего пожара, а в потолке, там, в дальнем углу, нахально светились остывшие звезды. Наощупь найдя дверь в комнату, Виктор прижался ухом к её облупившейся краске – там, казалось, были слышны тихие всхлипывания. Виктор постучал.
– Кто там? – испуганный тонкий голос отозвался сразу и так же сразу послышалась возня, шёпот и невнятная перебранка с мужским голосом, и уже двумя голосами сразу. Виктор снова постучал, сильнее.
–  Каво надо, суки, щщас… но-очю!… зза  повыбиваю!… падлы… заттра  ны рыботу…   – Пьяный  мужской голос увял.
– Откройте, милиция! – рявкнул Виктор и долбанул дверь сросшейся с таким трудом ногой ногой.  Тупая боль в ноге не заставила себя ждать.
В комнате на минутку всё затихло, потом всё зашевелилось, а затем робко зашуршали ключом. На пороге стояла девочка в растянутом свитере до колен и спортивных штанах. Распухшие глаза, то ли от слёз, то ли от болезни, смотрели из щёлочек  мокро и боязливо.
– Вам кого?.. –  Тебя, дорогая, тебя, отодвинув её плечом, Виктор протиснулся в комнату, освещённую тусклой, засиженной мухами ещё с лета лампочкой, зацепленной за провода голыми проволочками. Комната была пропитана застарелым дымом, от которого с непривычки запершило в горле. На стене, зацепившись воротниками за гвозди, висели промасленные одежды; два старых дивана, разделенные небольшим когда-то кухонным столом, были заполнены барахлом, под которым, по-видимому, обычно спали. Мужчины в комнате не было.
 – Где брат? – грозно напрягся Виктор.
– Убежал… милиция… – девочка потупилась.
Куда же он мог убежать, при закрытых наглухо окнах? Явно тянуло холодом. Виктор метнулся к шкафам, сдвинутым поперёк комнаты – ни за ними, ни между них прохода не было. Тогда, раскрывая створки шкафа, он увидел через заднюю проломленную стенку шкафа, проход в другую комнату, или, вернее, то, что от неё осталось после пожара. Не раздумывая, нырнул туда.
Там, в темноте, безучастно сидела пропавшая ученица Юля. 
С заткнутым, как полагается в плохих детективах ртом, с завернутыми назад руками, и с ногами, прикрученными к ножкам стула колготками.
Она  не плакала. Очки валялись рядом, на полу. Рыженький котёнок проснувшийся от шума, неуверенно поддевал их лапками.
Огромный кусок плёнки, которым оббили обгоревший угол дома, был оторван «с мясом» и дыра зияла  чернотой наружу, выхолаживая  и без того скудное тепло. С братом было всё ясно. Виктор, торопясь, обламывая ногти, развязывал замёрзшую Юлю, находившуюся явно в полуобморочном состоянии.
–Дай нож! – крикнул он девчонке. Та немедленно прилезла к нему через шкаф с чёрным кухонным ножом, протягивая его обеими руками, всхлипывая и  тоже дрожа от страха и холода.
–Зачем?.. –. прорычал он, орудуя ножом, и на секунду впился глазами в зарёванные щёлки этой дрянной уличной мерзавки, не видевшей ни пуль, ни взрывов, ни смертельной опасности. Девчонка аж съежилась.
–Брат…денег выпросить… хотела котёнка…я не виновата…–прерывая рыданиями, выдыхала и захлебывала слова девочка.
– Нагрей чайник, быстро! – девчонка, вскрикнула, и взмахивая руками, исчезла и затарахтела посудой за шкафом.
Виктор тихонько пошлёпал Юлю по щекам. Она нехотя, с трудом, разлепила глаза, из которых сейчас же потекли горячей струей слёзы.
–Ну, не плачь, все хорошо, сейчас я тебя домой отвезу… –Магическое слово «домой» сразу пробудило измученную страхом и бессонной ночью  рыжеволосую Юлю. Пересохший, искаженный кляпом рот мешал ей говорить и  только глаза, большие и близорукие, с набухшими тяжёлыми веками, беспрерывно роняя крупные слезы, беспомощно смотрели на спасителя, пока Виктор растирал ей побагровевшие тонкие ручки, покрытые белыми следами верёвок. Кожа была тонкая, нежная, ногти на руках чистенькие, аккуратно подстриженные, пальчики – как будто атласные и не видевшие большей работы, кроме как поднести ко рту шоколадку. Господи, на такую красоту можно было за деньги  только любоваться, но скручивать насильно, так пугать… От зверюги! Чисто террористы…  Виктор  поддал плечом шкафы и раздвинул проход. Подхватив Юлю на руки и, припадая на убитую войной ногу, вынес её и усадил на диван, в тёплой половине дома. Хозяйка хлопотала над чайником и стаканами.

– Юленька, выпей! –попросил Виктор. – Сейчас пойдем…– Он резко повернулся к девчонке. – Рассказывай!… Всё по порядку..
Сбиваясь и завывая, девчонка  пыталась восстановить последовательность событий, как и почему она  несколько дней приманивала, и таки приманила домой сверстницу этим самым  рыженьким котёнком, о котором давно и безуспешно мечтала Юля, и что именно этой Юле, для полного счастья  и не хватало только одного котёнка.  А что она, бедная девочка, всю жизнь боялась брата, боялась милиции, боялась этих красивых спокойных умных школьниц, уверенных в себе и мягко ступающих по снегу дорогими сапожками…Поэтому и написала письмо в школу, чтобы увидеть на их лицах страх за свои благополучные жизни. Да вот мымра эта, директорша, со своей подругой детства, этой завучкой  Вороной, никому из детей  и родителей о  письме не рассказывали. И что ей, сиротке и малолетке, которую продавал родной братец своим друзьям, чтоб хватило на выпивку, так недоставало всего, о  чем эта Юля и её одноклассницы и не задумывалась… Старший брат и сообразил срубить с  чьих-нибудь родителей по-быстрому деньжат, когда  попалась на котёнка  завистливая Юля – а они, денежки, в их доме водятся, по всему видно… У неё волосы  вкусно пахнут и колготки  в сапогах не дранные!- вконец разревелась девчонка. Вот только телефона у них не было в их сгоревшей квартире, чтобы позвонить родителям о сумме выкупа – брат напился с горя и стал приставать к пленнице, чтоб не зря попалась. Она с братом подралась.
 Именно её и видел из окна Виктор, когда девчонка  выскочила на улицу, пригрозив милицией. Видел, как братец догнал её на улице, побил в темноте, заставил вернуться домой, а дома, оказывается,  напился и заснул, а скоро и  пришла к Виктору директриса…
Всё стало на свои места.
Обхватив  узкие плечики Юли, прижимающей к себе рыжего котёнка, Виктор со спасенной ученицей шли к школе, где в сером утре металась, яростно дымя сигаретой, Нина Осиповна. Увидев Виктора с пленницей, она побежала навстречу:
–Деточка моя… – она прижала к птичьей груди свой «золотой фонд нации» и по- обезьяньи сморщилась, как бывало, морщилась  в детстве его бабушка. Что-то трогательное и жалкое было в ее измученном  лице. –Варенька, Варя, иди сюда! Все обошлось!
 Из ворот  вылетела завучка, неизвестно откуда взявшаяся в такую рань и, тоже обняв свою тоненькую ученицу, она несколько минут стояла, прерывая тишину всхлипываниями.

Через  полчаса машина с  ополоумевшими родителями отъезжала от ворот школы, увозя спасённую девочку с пищавшим котёнком, а Виктор, найдя желтенькую руку Нины Осиповны, с непонятной нежностью сжал её и поднёс к губам.
А другой  рукой– обнял Варвару Карповну.  Какое-то чувство, немного похожее на живого теплого котёнка, шевельнулось в груди и, распирая её, наполняло его давно заледеневшую  душу пронзительным теплом и силой.
Силой жить.
Он  снова почувствовал себя способным  сострадать и стать стеной на защиту. Поднимающееся над домами солнце сгоняло тени в подъезды и под  арки; проходящие люди недоуменно смотрели на странную группу из двух стареньких  учительниц и молодцеватого парня, обнимавшего их.
Молча встал на дежурство у ворот школы бывший афганец Николай Иванович, перекинувшись парой фраз с Серёгой и ночным сторожем школы и бросая внимательные косяки  влево и вправо. Потом он всё-таки подошел сзади к Виктору и, захватив его шею правой  рукой, прижался виском к его спине.

Прозвенел первый звонок, а они так и стояли крепкой стеной,  не шевелясь, каждый думая о своем,  вспоминая кто подъезд, который, казалось ещё вчера, не имел никакого отношения к их жизням вообще, кто концлагерные поверки, кто  окружение душманами… 
Три  страшные войны: одна уже забываемая,  две другие – мало кому известные, казалось, тоже соединились  объятьями в  этом наступающем мирном городском утре и  с ужасом смотрели на тени проступающей новой и вездесущей, имя которой «Ненависть»…