Конец восьмидесятых

 - Жиды! Пошли водку пить!
 - Простите, а если я не...
 - Если не..., то и не...
 - Ха-ха-ха! Пойдем!
 - Мойша, не разводи национализма!
 - А где Гельман?
 - Глупую привилегию придумал...
 - Хоть какую-то. И хоть где-то.
 - Ха-ха-ха!
 - Пойдемте. Что тут интересного на кухне?
 - Ба! Политковский! Да это «Взгляд».
 - Ах, оставьте...
 - Товарищи, а где Гельман?!
 - Наливай.
 - За национализм. Мелко-буржуазный!
 - Можно и за крупный!
 - А что, девушки не пьют?
 - Сволочи! Гельман с балкона прыгает!
 - Во-первых, он не прыгает... А только собирается...
 - Скотина, ты подумал о своей семье?! О больничном, который тебе не оплатят, если будешь жив? Несчастный случай в состоянии опьянения? Ты подумал, во сколько обойдутся похороны твоей итак обездоленной семье? В конце концов, если ты еврей...
 - ...то не гусарь, пожалуйста!
 - Простите, но если у него гусарские усы и ему хочется погусарить?
 - Сбрить!
 - Да, что вы с ним церемонитесь!
 - А-а-а-а!
О, я вспоминал все это, пролетая мимо третьего этажа. Но маленький желтенький одуванчик где-то в точке пересечения перпендикуляра, который я очерчивал, и плоскости земли неотвратимо приближался, увеличиваясь до гигантских размеров. Я думал о бабушкиной швейной машинке, которую решил непременно взять (мало ли?!), испачканный джинсах, Майкле Джексоне и статуе Свободы, как земля неожиданно поднялась и со всей силы ударила меня по ногам. Трап не подавали долго. Я огляделся. Колени смотрелись, в общем, вполне пристойно, даже оригинально - зеленые разводы на синем фоне. Можно было решить, что так предварительно задумано. Незнакомый воздух пахнул навстречу, я поежился и отряхнулся, напоминая себе соседского пса после передряги. Единственное, что смущало - не слишком ли жарко?!
12 апреля 1989