Я хочу кричать

("I have no mouth and I must scream" с) некий писатель-фантаст)

Сеть моя тонкая, песня моя ясная, ладо мой, ладо... Выхожу утром к морю, смотрю вдаль, на синее-синее, яркое-яркое, пою - молча, не разжимая губ, потому что иначе не научилась, заслоняю глаза от солнца. Знаю, что ты выходишь к морю, что ходишь по тому же песку и по этому же берегу, но в стороне, а я не смотрю на тебя - только вперед, где солнце и яркая синь. Повторяюсь я, хороший мой. Сложно мне искать новые слова, когда твоя тень задевает мою, и моя сжимается, обхватывает себя руками, вскидывает голову - разговорчивая у меня тень, непослушная, все выдает, что я бы хотела тебе не показывать. Ты проходишь мимо, задевая мою тень, и смотришь только на тень, а потом - только вперед. Я так хочу закричать. Ветер треплет на тебе белую рубашку, треплет волосы, касается лица - резко по лицу, словно хочет сорвать с губ улыбку, но этот ранний, утренний, морской ветер глуп - он не знает, что о твою улыбку он только порежется и отскочит в сторону, глядя обиженно, зажимая порез, прижимая к щеке узкую ладонь, узко разрезанную посередине.

Глупый ветер - что ж ты меня не спросил, я бы рассказала тебе, как умеет улыбаться тот, что схож с зернистым гранитом, с серой сталью, к которому нельзя прикасаться, потому что сам он - лезвие...

Тень моя пожимает плечами и подпрыгивает на одной ноге, глупая моя тень, а я так хочу кричать, и я все смотрю, прикипев взглядом к горизону. Яркие чайки с яркими криками - уже надо мной, уже полосуют крыльями воздух. А тот, кого я чувствую, как стрелка компаса, вздрагивая, указывает прямиком в север - тот ходит по берегу, напевает что-то - о, он умеет петь полным голосом, только не станет, он не будет дарить голос чайкам, камням и песку... Песок будет жадно ловить его песню, камни впитают каждую ноту, и тогда я смогу приходить сюда по ночам, становиться на колени перед камнями, обнимать их, прижимать к щеке - и слушать снова и снова. Глупые камни, и глупая была бы я. Вы не знаете, так что же вы не спросите меня, камни? Я бы сказала вам, что вы расколетесь от его голоса, разорветесь от его песни - от сердцевины до края, у вас ведь тоже есть сердцевина. И песок свернется в стекло - так красиво, но песка не будет уже, а кому нужен стеклянный, стеклянистый, умерший берег? Он бережет вас - и радуйтесь, камни...

Смотрю в море, в пенные волны, смеюсь - тихо-тихо, и недовольная моя тень, устав, садится на песок, охватывает колени руками, голову кладет на руки. Сонная моя тень, а я не сплю, я стою, как струна между песком и облаком, и каждый шаг того, кто тонок, как смычок безжалостной скрипки, отдается во мне, и я так хочу кричать, и я пою - молча, не разжимая губ - знаешь ведь, ладо, что некогда сшили мне рот, зашили глаза, и глаза-то я уже успела разлепить, только нитки по каждому веку, густая бахрома, вместо ресниц - хороша моя роскошь, бархат и шелк. Глаза успела, а рот все зашит, и я стою - под солнцем, небом и чайками, взглядом - в яркую синь, ногами - в песок, а нити дрожат и дрожат, а нити поют, натягиваясь, и медленно ползет один из стежков, тонкая нитка, тонкий скользящий шелк - медленно движется к краю, и медленно движутся влажные капли - по подбородку, стекают на шею, по шее, по телу. В песок. Я пою - собой и своими нитями, и моя тень смеется и машет тебе, когда ты проходишь мимо, но ты больше не смотришь и не касаешься - даже тенью, и время мое вышло, и кровь моя застыла в песке, и я возвращаюсь домой, заниматься всем, что я еще умею, и только изредка, среди все моих дел и умений, я украдкой пробую - насколько подались стежки на губах, на ноготь, на полногтя, на волосок - и жду, жду завтрашнего дня, берега и песка, солнца и чаек, и твоего появления. Ты пройдешь мимо, заденешь тенью о тень, и я снова захочу кричать и снова начну петь, и снова дрогнут стежки на губах, и я стану еще немного свободней. На ноготь. На полногтя. Хотя бы на волосок.