Наваждение

          Вражда началась с того дня, когда Капитолина впервые появилась в деревне.  Одинокая чужачка, непонятно зачем купившая старый домик в этой деревне. Откуда приехала к ним эта старуха, на вид ей было около семидесяти лет, никто не знал. И что-то было в ней такое, отличавшее её от местных бабулек. что сразу привлекло внимание окружающих. Может быть странный взгляд из-подлобья, внешняя аккуратность и молчаливая замкнутость? С местными старухами она дружбы не завела, деревенские новости, казалось, не интересовали её. Одиночество её разделяли с нею два существа: чёрный, как уголь, кот и такой же чёрный пёс, которых она привезла с собою. Казалось, они были столь же стары, как и их хозяйка. Дом, в котором поселилась Капитолина, и стал причиной вспыхнувшей непримиримой вражды между нею и Шуркой, ставшей соседкой старухи.
Когда прежние соседи решили уехать в город, Шурка хотела купить дом, тем более что стоил он не дорого, был добротный, кирпичный, старинной дореволюционной постройки, сохранившийся от старой помещичьей усадьбы, служивший кухней в большом богатом подворье. Шурка прикинула, что совсем не лишней будет эта постройка в её многодетном хозяйстве: и участок приусадебный был рядом с её, огород к огороду, и садик небольшой, но плодоносящий. Своего сада у Шурки не было, яблони и груши не хотели расти и плодоносить на её земле. То оставленные без присмотра телята потравят саженцы, то не переживут зиму хилые деревца, то пьяный муж заехал на тракторе на участок и перемесил не только едва зазеленевший садик, но и давшие дружные всходы грядки. И хотя соседи прикармливали фруктами Шуркину ораву, свой сад был бы кстати. Радуясь своей расторопности, она и задаток собрала, как вдруг... Капитолина в один день сговорилась с хозяевами и тут же въехала, как только дом освободился.
Незнакомый старик на подводе привёз её вещи. Их было немного: старый кованый железом сундук, облезлый стол, кухонная утварь, перина с подушками и постельными принадлежностями, старинная прялка, ровесница Капитолининой прабабки, да целая куча чистых разноцветных мешочков с содержимым. Переезд привлёк внимание самых любопытных - ребятишек и старушек.
- Ишь, нехристь, в новую хату заходит, а на дверь не крестится,- проворчала Пузыриха трескучим голосом.
- Барахла то сколько навезла, а иконок не видать!- заметила баба Лёна, -должно не дюже бога почитает то.
-И кобель, что твой антихрист,- поддакнула её товарка Поля.
- Ну, будет судачить то. Помогли бы лучше вещи перенести, пытался образумить их старик, перевозивший вещи. Но тут из избы вышла Капитолина, а за нею выскочила юркая собачонка и звонко лая, кинулась на зевак.
- Тьфу, сатана окаянная. Видать и правда с дьяволом водится,- осерчала Пруцачиха и, повернувшись, затрусила к своей избе. Остальные, ворча и обсуждая новую соседку, тоже разбрелись.
На следующий день с лёгкой руки Пруцачихи вся деревня звала Капитолину колдуньей. Охотнее всех этот слух поддержала Шурка.
-А как же, так и есть колдунья! Я за этот дом сколько хлопотала, а она... Откуда её только черти принесли, за день всё уладила. А глаза то, глазищи! Так и зыркает, что собака бешенная.
Как  "зыркает" бешеная собака Шурка, конечно, не знала, видеть не приходилось, слава Богу, но бабки слушали и послушно кивали головами, поддерживая её.
То ли обида была велика, то ли бабий язык её не мог вовремя остановиться, но Шурка каждому встречному рассказывала о колдунье, поселившейся рядом. И каждый раз рассказ её обрастал всё новыми страшными подробностями о колдовских выходках её соседки. Кто знает, куда бы завёл её язык, но прекратила своё громкое разоблачение Шурка также внезапно, как и начала. Встретила её Капитолина как-то вечером в безлюдном месте и, грозя костлявым пальцем, глядя ей в глаза, тихо предупредила:
- Будешь трепать меня по деревне, пожалеешь!
Шурка обмерла, но не сдалась!
-Ах ты, колдунья! Так я тебя и испугалась! Ты мне не грози! Что, правда в глаза колет? Так шила в мешке не утаишь.
- Да, колдунья, - неожиданно согласилась Капитолина. - А ты дура! И дети у тебя дураки, пьяницы да бездельники. Мужика своего совсем замордовала, так уйдёт он от тебя, попомнишь моё слово.
Повернувшись, старуха  спокойно, с барским достоинством  удалилась. Чёрная, на удивление прямая её фигура долго маячила перед Шуркиными глазами, а та стояла, прижавшись к дереву, и не могла стронуть с места ноги,  ставшие, вдруг, ватными.
Дети были для Шурки всем. Она любила их слепо и давно не видела их недостатков  и своих просчётов в воспитании. Рождённые в деревне, они не знали у неё тяжёлого сельского труда по хозяйству, плохо учились, грубили родителям и односельчанам. Она старалась освободить их от любых трудностей и защитить от любых, даже самых незначительных препятствий, полагая, что её дети всегда правы. На неодобрительные замечания родственников и соседей неизменно отвечала:
- Ещё наработаются! Пусть этот кобель пашет, а то ишь как жирует!
"Кобелём" она называла своего мужа Петра, работавшего трактористом. Бранились они ежедневно и дети с пелёнок впитывали свою безнаказанность, справедливо полагая, что весь спрос с отца да с бабки, бездельничали. Учиться особой охоты у детей тоже не было. Старшие девчонки, получив неполное среднее образование, потянулись одна за другой в город, где устроились работать на стройке подсобными рабочими. Домой приезжали изредка, когда нужны были деньги, продукты или одежда, на покупку которой деньги тянули тоже с родителей. Подрастали и мальчишки. Из класса в класс переводили их со скрипом, лишь бы не портить школе показатели по успеваемости. Самая младшая Валентинка этой осенью собиралась в первый класс.

***

Первого сентября Смирновские отвели Валю в школу. Всё было торжественно и празднично, соседка принесла для первоклашки букет астр из своего палисадника, сёстры купили в городе новую форму и два фартука, хотя Шурка их за это отругала, от старших остались вполне приличные и платья, и фартуки. Валентинке завязали два огромных банта, и только туфельки были старенькие с уже облупившимися носами.
- По такой грязи новые всё равно жалко,- утешила себя девочка.
Зато в сенях на подоконнике Валентинка случайно обнаружила самый настоящий городской торт. Наверное, сестрички, желая сделать малышке приятное, припрятали его от лишних глаз до возвращения из школы.
Вечером, отделавшись по хозяйству, сели за праздничный стол. Сёстры, съев по куску торта, заторопились на последний рейс в город, мальчишки, не признавая 1 сентября за праздник, скорее, наоборот, за стол даже не присели, а, схватив угощение, ушли. Мать с отцом, наказав Валентинке учиться хорошо, сидели за самогоном дотемна. Девочка аккуратно повесила форму на спинку стула возле своей кроватки, ещё раз проверила содержимое портфеля, уснула под песни захмелевших родителей.
Второго сентября Петька не пришёл  ночевать. Прямо с работы он ушёл от Шурки к вдовой и бездетной Катерине, живущей на другом конце деревни. А наутро, третьего, народ просыпался не под крик петухов, а под Шуркины крики и ругательства в адрес Капитолины.
-Ах, ведьма! Ах, колдунья! Ведь подстроила же! - стращала, глазищами водила! Змеюка ты подколодная! Что б ты сгорела, окаянная!
- А ты зачем язык распускала? Чего с ней цапалась? - пилила Шурку мать.
- Да замолчи ты, без тебя тошно,- огрызалась  та, продолжая поносить всякими словами соседку.
Ни на минутку Шурка не засомневалась в том, кто был виноват в столь неожиданном уходе мужа. Не задумывалась она и понимать не хотела, что ежедневная брань, недовольство да потачки давно осточертели мужику, что держали его только дети да хозяйство, в которое Петька вкладывал все свои силы и душу. За двадцать лет этот дом так  и не стал родным для него, хотя и перестраивал его заново он сам, рвал жилы, тянул большое хозяйство, чтобы семья его ни в чём не нуждалась. Всё равно оставался он для жены и тёщи примаком, безродным босяком, сиротой послевоенной.
Уход мужа из семьи здорово озадачил бабу. Ребята не хотели брать на свои плечи даже малую толику хозяйственных забот. Они огрызались, бранились, сваливая друг на друга заданные матерью обязанности, обзывали мать грубыми словами, не стесняясь, матерились. Не закончив восьмого класса, Витька бросил школу. Мать пристроила его в колхоз, учитывая острую нехватку механизаторов, ему доверили трактор, и он стал работать при ферме на подвозке кормов. Но его работа облегчения семье не принесла. Он стал ежедневно пить самогонку, а, напившись, лез драться с матерью и бабкой.
-Да что ж это такое,- жаловалась Шурка соседям.
-За мои то заботы! Я куска не доедала, сладко не допивала, каждую копеечку им сберегала, работать не заставляла! За что ж кара то такая?
Соседи выслушивали Шуркины жалобы, сочувственно качали головами. Но что могли они ей сказать, чем могли помочь? Она не слушала их раньше, не послушает и теперь. На Витьку воздействовать было невозможно, на все слова соседок, пытавшихся усовестить его, был у него один ответ:
-А шла бы ты тётка... - И он говорил, куда и зачем  той надо идти. И тетки, спеша и, что-то бубня про себя, торопились уйти, хоть и не туда, куда он их посылал, однако подальше от греха и распоясавшегося Витьки.
- Это всё она, всё колдунья подстроила, - в ярости кричала Шурка, тыча пальцем в соседский дом.
-Хорошие были дети, ласковые. А теперь и Витька с ума сходит, и девки не приезжают. Чтоб ты сгорела, окаянная! - плевала она вслед старухе.
Зиму перезимовали с большими потерями. Совсем недавно крепкое хозяйство стало разваливаться. К весне оно уменьшилось вдвое. Витька перебил гусей, перевёл половину кур, закололи и съели двух поросят, из-за недостатка кормов пришлось сдать тёлку. а от Витькиных загулов жизни и вовсе не стало. Шурка, смирив гордыню, встретила Петьку и стала просить его вернуться. Но он не захотел.
- Что тебе ещё от меня надо? Дом оставил, хозяйство не делил, ползарплаты тебе Кузьминична каждый месяц передаёт! Батрак тебе нужен? Так я тоже хочу чуток человеком пожить. Валюшку мне давай, ей здесь лучше будет!
-Ещё чего захотел! При живой матери твоя полюбовница будет её против меня настраивать. Где это видано от матери к мачехе дитя забирать! Ты и так её почитай каждый день у школы караулишь, переманиваешь!
-Тьфу, дура. Дурой была, дурой и останешься,- Петька выругался от души и ушёл, оставив Шурку под злорадными взглядами односельчан.
Шурка не сдавалась и караулила Петьку снова и снова. Но разговора не получалось. Всякий раз они неизменно ругались и расходились врагами. Обращалась Отчаявшаяся баба и в правление колхоза, плакалась на свою горькую долю, просила "постращать кобеля" и "пропесочить гулящую бесстыдную бабу", но и из этого ничего не получалось. В правлении почему -то больше сочувствовали Петру. Тогда Шурка решилась на последний отчаянный шаг. Встретила она в безлюдном месте Катьку-разлучницу и хотела по-доброму уговорить её вернуть Петьку назад в семью. Но по-доброму Шурка разговаривать не умела, да и Катерина, по всему видно было, уступать не хотела. Разговор перерос в ссору, а потом дело дошло и до драки. Покинутая Шурка вцепилась в волосы сопернице и, протяжно воя, исцарапала ненавистное миловидное и молодое Катькино лицо, выдрала клок волос, разорвала блузку.
- Ишь, краля, вырядилась! Каждый день ходит расфуфыренная, как на праздник! Вот мужики и зарятся!
Катерина работала на почте, умела и любила одеться красиво и чисто, всё же на виду у людей, не с коровами, как доярки да скотницы, и не в грязи, как полеводы.
Истерзанная и изуродованная, Катерина прибежала домой, молча схватила Петькин чемодан, выставила его за порог. Когда тот вернулся с работы, она, приоткрыв дверь, бросила недоумевающему мужику пиджак  и кепку, прошипела, показывая багровые полосы на лице:
-Нет, миленький! Такая любовь не по мне! Такой любви мне не надо!
Но Петька не сдался и на этот раз. Всё лето жил он на полевом стане, работая то комбайнёром, то трактористом, сначала убирая урожай, потом вспахивая землю под озимые. На празднике Урожая его чествовали, как передовика, дали грамоту, путёвку в санаторий, и цветной телевизор, диковинку для их села. Телевизор Петька подарил маленькой дочке, пригрозив Витьке свернуть голову, если хоть пальцем к нему прикоснётся. Весь октябрь передовик поправлял здоровье на курорте. Лишь по первому ноябрьскому снегу привела сияющая Шурка мужа в родной дом. Наконец то в доме настал порядок!
Витька, хотя и не перестал напиваться, но хулиганить прекратил, отца побаивался. И Шурка стала вести себя тише, на мужа не бранилась, называла его Петенькой.

***

Благополучно заканчивалась очередная зима. Сергей с трудом заканчивал восьмилетку и собирался на курсы трактористов. Успешно училась во втором классе Валентинка. Она одна из всех Шуркиных детей радовала родителей своей тягой к учению, любознательностью, неукротимой энергией.
Капитолина жила уединённо и о её существовании может быть и забыли бы, если бы не одно обстоятельство: она успешно врачевала боль в зубах, радикулит, вправляла вывихи, заговаривала у младенцев грыжу. Ещё  она легко диагностировала заболевший скот. Если уж говорила Капитолина, что корову надо вести на бойню, или, что одна сдохшая курица погубит весь курятник, то так оно и случалось. Тонкий ручеёк жаждущих помощи не иссякал круглый год, хоть и обращались к ней односельчане лишь по крайней необходимости. Денег за свои услуги старуха не брала, не отказывалась лишь от молока да яиц, своего хозяйства не держала.
На исходе зимы, когда ничто не предвещало дурного, и произошла последняя стычка между заклятыми соседками. Как-то, после дневной дойки, Шурка вышла во двор и увидела, как утопая в снегу, два мужика направляются к толстой раките, росшей между двумя огородами.
-Вы что это тут забыли?- громко крикнула она и тоже полезла в снег, навстречу мужикам.
-Дык ...вот..тута...- замялся один из них, в котором Шурка узнала выпивоху Степана.
-Бабка бутылку обещала за дерево. У неё топить нечем,- бойко ответил его напарник, совсем молодой ещё парнишка.
- Чей же это?- не признала его Шурка. - Сопляк ещё, а туда же... Бутылку! А, заметив приближающуюся к ним соседку, закричала ещё громче:
-Ишь, прыткая какая, дрова ей надо! Моё это дерево и нечего тут всяким околачиваться. Убирайтесь, всё равно не отдам!
- Да что тебе Шурка нечто жалко? Сама говорила, мешает оно, грядки затеняет. А мне печь нечем топить, замерзаю. А дерево то большое, его до тепла хватит,- примиряюще сказала подошедшая Капитолина.
-Мало чего говорила! Может, и мешало, а теперь не мешает. Может, и мне топить нечем, может, и я замерзаю.
Тут Шурка, конечно врала. Петька, как вернулся домой, сразу же где-то договорился и привёз целую машину угля. Уголь оказался хорошим, горел жарко, и в доме у Смирновских всю зиму было, как никогда, тепло.
-Не дури, Шурка! Тебя Петька вон как греет, у вас же нескончаемый медовый месяц, что твою хату и топить не надо, и так тепло,- пытался шутить Степан.
- Уступи бабке, не гоношись.
Он взялся за пилу, кивая напарнику.
- А ты, Степан, молчи! Не твоего ума дело. Ишь, охальник какой! Тебе какое дело до моего Петьки? Свою бабу учи, а меня нечего,- накинулась на него Шурка и, повернувшись уходить, сказала
-Пилите, пилите, всё одно заберу!
Мужики взялись за пилу. Ушла в дом и Капитолина. Шурка, занимаясь домашними делами, поглядывала в окно, примечая, как мужики пилят, курят и снова пилят. Уже смеркалось, когда дерево, наконец, было повалено, сучья обрублены, ствол и толстые ветки  распилены на кругляки. Шурка, прихватив с собой санки и сыновей, снова пошла в огород.
- Вот молодцы, быстро управились,- притворно добрым голосом пропела она, приближаясь.
- Хорошие дровишки у меня будут!
- Ну и гадкая же ты баба, тёть Шур,- сказал парнишка. И тут Шурка узнала в нём Пруцачихиного внука, год назад уехавшего учиться в техникум.
- Видно подхарчиться к бабке припёрся,- неприязненно подумала она. Сирота, выращенный бабкой с шестилетнего возраста, он хорошо учился, не спился и был бельмом в Шуркином глазу, вечно напоминая ей о неудачно воспитанных сыновьях.
-Иди, иди! Вон Капка вам бутылку несёт,- засмеялась злорадно Шурка и проворно стала нагружать санки.
- Гляди, гляди,- издевалась она над соседкой,- говорила, заберу, вот и забираю.
- Бессовестная ты, и сыновья твои бессовестные! Тюрьма по ним плачет,- затряслась старуха в бессильной ярости.
-И дочки твои в городе сгулялись и...
-Засохни, старуха,- прорычал Витька, замахиваясь и сплёвывая в снег замусоленный окурок. Мать засмеялась.
- Сгорит, всё до последнего сучка сгорит. Ох, и погреюсь,- продолжала она дразнить Капитолину.
Но та, вдруг, успокоившись, глядела на её старания и качала головой.
- Тащи, тащи. Грейся. Только жарко бы тебе не стало. Хоть на язык то ты востра, да головой тупа. Ну, ничего, попомнишь ты сучки да веточки! Будут голубок с голубицею миловаться, да только счастья им не видать. Хуже вороны та голубка закаркает. Хоть и гостей созовёшь, да угощение на крыше готовить будешь... И народ соберётся, да не в радость тебе. Лихоманка сибирская тебя хватит...
- Засохни, я сказал! - Витька угрожающе шагнул к соседке.
А та затрясла головой, отчего  седые её  волосы  выбились из-под съехавшего платка и упали на  лицо. Она стояла страшная, чёрная, как неотвратимая беда. Больше не говоря ни слова, она повернулась и, увязая в снегу, медленно пошла к дому, что-то бормоча. У Шурки внутри всё похолодело, сердце ухнуло в желудок и сжалось там болезненным спазмом. Руки её опустились, роняя на снег совсем ненужные ей ветки ракиты.
- Что это она про голубков толковала? - рассеяно спросила она у сыновей.
- Да от злости спятила!  Витька витиевато выругался.
-Пошли, темно уж. Он рванул нагруженные санки, и они медленно поползли за ним, оставляя глубокий след в потемневшем в сумерках снегу. Поражённые свидетели  потянулись следом.

***

Наступило лето. Шурка избегала встреч с соседкой, а та, пережив холода не без помощи Пруцачихиного внука, ещё больше замкнулась в своём одиночестве, часто и подолгу где-то пропадала. Даже в огороде они ни разу не столкнулись, хотя старухин огород был ухожен и обещал хороший урожай. Шуркину картошку поедал жук, а у соседки она стояла густая и зелёная.
- Колдунья мне жука напустила, за дерево пакостит,- жаловалась она товаркам. Благодаря Степану, все были в курсе произошедших событий, но никто Капитолину винить не спешил, хотя от жука страдали почти все огороды и боролись с ним, как могли.
У Смирновских это лето выдалось хлопотным. Татьяна засобиралась замуж. Жених родным понравился. Родом он был из соседней деревни, но работал, как и Таня, в городе на стройке каменщиком. Профессия была хлебная. Сам парень был высоким, красивым, трудолюбивым и выпивающим в меру. Чего ж ещё желать родителям! Шурка замоталась. По их деревенским правилам, нужно было приготовить дочке богатое приданое: ковры, подушки, перины, одеяла, постельное бельё, шкаф, полотенца, скатерти, всякую хозяйственную утварь. Обновить гардероб невесты: обувь, пальто, платья на все сезоны, купить свадебный наряд и рубашку жениху, подарки близким родственникам жениха, Обмерить дом родителей жениха, чтобы пошить шторы, занавески и скатерти. А поскольку молодые жить в родительском доме не собирались, нужно было подыскать квартиру в городе и также обрядить её занавесками, шторами и половиками. А самое главное, нужно позаботиться о застолье первого дня свадьбы. Шурка из кожи лезла, чтоб не ударить в грязь лицом, чтобы соседи ещё долго после свадьбы вспоминали и сравнивали её с другими, разумеется, в Шуркину пользу. Чтобы главная сплетница Пузыриха не мусолила впоследствии какие-нибудь мелкие Шуркины просчёты, было решено пригласить её на свадьбу. Дни мелькали незаметно. Наконец, за неделю до свадьбы, была найдена квартира для молодых. С утра все уехали в город обустраивать их гнёздышко. А накануне вечером будущая родня приезжала смотреть приданое невесты. Разумеется, Шурка расстаралась на угощение и выпивку. Заодно решили, что свадьбу будут играть на два двора - первый день у невесты, второй - у жениха.
Загрузив в грузовик, выделенный по такому случаю правлением колхоза, многочисленны тюки, свёртки, коробки и шкаф, довольные будущие родственники во главе с Шуркой и свахой Марьей Петровной укатили в город. Хозяйство и дом оставили на Шуркину мать. В помощь ей выделили Валюшку и недовольного Сергея. Ему тоже хотелось поехать со всеми в город, поэтому, он бабке помогать не спешил, а сидел с Валентинкой на крыльце и ел зелёный горох, ломая стручки, который зелёным ворохом лежал у их ног. Бабка, как челнок, сновала от дома к летней времянке, где была оборудована кухня, кормила птицу, свиней, доила корову, готовила еду.
Первым неладное заметил дядя Иван, который, прихрамывая, шёл на обед.
- Шербачиха!  Шербачиха!- пытался дозваться он тугую на ухо старуху. Потом, увидев ребят, кинулся к Сергею, показывая на времянку.
- Ты что сидишь, не видишь, пожар!
-А! Где! - ребятишки испуганно соскочили с крыльца. Валя, увидев дым, заплакала. На пожар стал сбегаться народ: старухи да ребятишки.
-Ни одного мужика,- зло подумал Иван. Увидев восьмиклассницу  Верку, обрадовано закричал:
-Беги в правление, вызывай пожарку!
- Ах, беда! Там же газ сейчас воспламенится!- голосила хозяйка.
Дым валил!
- Сашка, скорее, там газ,- заорал Иван, выхватив взглядом подошедшего парня, не успевая удивиться  Сашкиному здесь присутствию.
Сашка бросился в кухню, бабка и Сергей за ним.  Старуха суетилась, путалась под ногами, хватаясь то за одно, то за другое.
-Нужно перекрыть и отсоединить баллон, а то взорвется,- крикнул Сашка Сергею.
Кухня была вся в дыму, огонь лизал шкаф и подбирался к газовой плите, отдельные языки пламени уже норовили обнять баллон, нагревая его, но видимо пожар начался не от плиты, оставленной без присмотра, а по другой причине, иначе было бы не подступиться. Но следовало поторопиться, было очень жарко, да и дышать было невозможно. Кашляя и ругаясь, они сумели справиться с баллоном.
-Хватай его за низ,- крикнул Сашка Сергею,- тащим его в огород.
За порогом баллон подхватил и Иван, волоча протез левой ноги, заковылял вместе с парнями к огороду. Ярко заполыхало лежавшее на чердаке сено. Языки жадного огня вырывались сквозь щели, лизали шифер...
- Хорошо ветра нет,- заметил Иван, - а то бы горе, а не беда!
Народ дружно таскал вёдрами воду, но крыша продолжала весело гореть, затрещал шифер.
Пожарные подоспели вовремя - шифер начал "стрелять",  далеко отбрасывая дымящиеся осколки.
Ребятишки  в радостном ужасе визжали, бабки испуганно крестились и все радовались, что хоть кухня и сгорела, но огнь не перекинулся ни на деревья, ни на дома,  ни на соседние сараи. Ведь бывали случаи, когда от одной безалаберно оставленной без присмотра плиты выгорало полдеревни. Когда было покончено с огнём, народ стал расходиться. Бабка причитала над пожарищем, особенно горюя над сгоревшим сеном. Только три дня назад Шурка купила сто пудов, чтобы оставить в зиму тёлку. Самим косить было некогда из-за свадебной суматохи, да и  рвения особого по поводу  заготовки сена ни Витька, ни Серёжка не испытывали, а Петьке одному  справиться было никак невозможно.
- Ох, съест меня теперь Шурка, ох сгрызёт!- причитала старуха.
- Не горюй, бабка! Сама цела, дети живы, дом в порядке, да и тут стены целы, а крышу Петька  к зиме наладит,- успокаивал бабку Иван.
- Кто ж так газ держит, рядом с плитой, без ящика железного,- возмущался Сашка.
Но Щербачиха их не слышала, а сидела, раскачиваясь, и повторяла, как в бреду
- Ох, убьёт меня Шурка, убьёт...
- Куда ты лез, а? Зачем лез?- ругала Сашку жена.
-А если бы взорвалось! Ты о нас подумал?!
И плакала, представив, что было бы, если бы взорвалось.
- Вот и костюм испортил,- заметила она чёрные полосы на брюках и грязную прожженную рубашку.
-Ну не взорвалось же, успокаивал Сашка жену, обнимая и пачкая её.
-А ты тут, какими судьбами?
До Ивана только что дошло, что Сашки здесь быть не должно по определению. Заметив чемоданы, сиротливо стоявшие в сторонке, догадался:
- В отпуск, что ли приехал? Весело отпуск начался!
- Да уж, весело вы тут живёте.
Закурили, успокаиваясь и снимая пережитый стресс.
- Пойдём к дому,- позвал Саша жену, увидав, как спешит к ним напуганная мать.
Иван тоже спохватился, что обед его уже закончился и, не зайдя домой, заковылял обратно к ферме.

***

Вечером Шурка, было, заорала на всю деревню, ругая бабку за недогляд, но потом, вдруг, вспомнив зимнюю стычку с Капитолиной, резко осеклась, злобно зыркнув на, казалось, нежилую избу. Соседей поблагодарить она не догадалась. Времянка недолго стояла чёрной, мокрой, прокопченной, со зловеще торчащими стропилами. Перед свадьбой её наскоро побелили, спилили чёрные стропила, подчистили и засыпали чистым песком вокруг. О пожаре забыли за более важными заботами.

***

Свадьба была весёлой и многолюдной.
Обошлось даже без драки. Сашку с женой Шурка тоже позвала на свадьбу. То ли кто надоумил, то ли сама догадалась, что взорвись баллон, свадьбу пришлось бы отложить на неопределённое время. Но Сашка поблагодарил и отказался, сославшись на то, что больна мать. Страдавшая гипертонией, она слегла с гипертоническим кризом, испугавшись за сына. Очень уж красочно описали пожар старухи, присутствовавшие при тушении.
Зато целую неделю потом Пузыриха рассказывала на деревне о том, какое было угощение и выпивка, кто как пел и плясал, как "молодёжь топталась и обжималась ", не умея толком ни плясать, ни веселиться. И главное, какой почёт был оказан ей, Пузырихе, как она бойчее всех исполняла частушки, от которых у молодых щёки покрывались румянцем, и пропадал дар речи. В подробностях она рассказывала, кто, сколько денег положил молодым, когда свидетели с подносом и стопкою обходили гостей, те наливали, произносили тост за молодых и одаривали их. Вопрос о том, сколько ж она сама отстегнула от своих щедрот, Пузыриха упорно не слышала. Во всех красках живописала она о том, как находчивая Шурка прикарманила все собранные деньги, законсервировав их в трёхлитровую банку, и спрятала, якобы, до появления малыша.
Но, самое интересное, Пузыриха рассказывала шёпотом и озираясь по сторонам. Она поведала изумлённым соседям, какие " фортели" выделывала Танька на собственной свадьбе.

***

К вечеру первого свадебного дня подъехал колхозный автобус. Он ожидал родных жениха и молодожёнов, чтобы отвезти их в соседнюю деревню, где и проживали многочисленные Пашкины родственники и друзья, приглашённые на свадьбу. Ведь веселье должно продолжаться завтра на их территории. Утром этот же автобус привезёт отдохнувших за ночь гостей со стороны невесты.
Гости весёлые и пьяные выходили из Шуркиного дома, пытались продолжить пляски во дворе, кто-то пытался петь.
- А эта-а-а-а  сва-дь-ба, с-ва-дь-ба  пе-ла  и пля-са-а-ал-а...
- А где ж невеста?
-Да  сейчас придёт.
- Ей , наверное, мамка последние наставления даёт...
Павел счастливо улыбался, но ожидание невесты, а вернее уже жены затягивалось. Некоторые гости, расположившись в автобусе стали засыпать, остальные неслаженным хором стали кричать:
- Таня! Танюша! Ау! Мы здесь! Иди к нам! Карета подана!
-Что, жених, - пошутил Петька, - проморгал невесту?
Кто-то шустёр, невесту упёр!
- Готовь, милок, выкуп. Мы поищем, только задёшево не вернём!
Но пропажа, казавшаяся вначале обычной свадебной шуткой, не находилась. Веселье схлынуло. Нервничал теперь не только Павел, но и все мало-мальски вменяемые гости.
Татьяну нашла маленькая Валентинка. Невеста лежала на земле, между картофельных рядов и глядела в небо.
- Тань, мы тебя ищем, ищем, а ты здесь,- растерянно пробормотала девочка, стараясь не разреветься, ей отчаянно жалко было красивое белое платье, в котором Танька так небрежно улеглась прямо на землю. И хотя давно стояла сухая погода, и земля засохла до состояния асфальта, ей невыносимо было видеть это воздушное, нежное, как облако, платье на земле.
- Тань, пойдём. Все уже уезжать собрались,- голосок, срываясь, задрожал.
- Никуда я не поеду,- сказала, как отрезала Татьяна.
Валюшка побежала к матери. Та, выслушав девочку, всплеснув руками, заспешила в огород. Невеста лежала, не изменив положения.
-Ты чего это удумала, а?
Татьяна села, но отвечать не желала.
- Что случилось то? - тормошила её Шурка.
- Сама иди за него замуж, а я не хочу!
Мать так и обомлела.
- Да нечто я его тебе приискала? Сама ведь его привезла! Силком никто тебя в ЗАГС не тянул. Что ж мать то теперь позоришь? Вся деревня завтра смеяться будет!
- Пускай смеются, всё народу развлечение,- усмехнулась Татьяна.
- Тебе, конечно, пускай смеются. Ты в город укатила, только тебя и видели. А мне, куда глаза девать? Езжай к жениху, отгуляем завтра день, а в городе как хотите! Или обидел он тебя чем?
Шурка заглядывала дочке в глаза, пытаясь понять, какая же муха её укусила.
- Обидел, обидел,- передразнила Танька мать,- Не хочу и весь сказ!
Долго Шурка уговаривала дочку не заводить скандала, уже была глубокая ночь, когда та согласилась идти к автобусу. Встала нехотя и пошла за матерью, даже не отряхнув платья. Валя стряхивала маленькой ладошкой прилипшие комочки земли и радовалась, что земля сухая и пятнышки на платье почти не заметны.
- Застеснялась. Молода ещё!- объяснила Шурка гостям такое долгое отсутствие невесты.
Когда свадебный автобус подъезжал к Пашкиному дому, все снова были веселы и довольны, тем более хитрая Шурка вынесла к ставшим уже трезветь гостям целую сумку бутылок с самогоном, предложив выпить напосошок. По домам расходились с песнями и плясками под гармонь, перебудив спящую деревню и, напрочь, забыв долгое ожидание невесты.
В спальню жениха Татьяна идти отказалась наотрез, чем ввела в глубокое недоумение его родителей и сестру. Улеглась в зале на диване вместе со своей подружкой, которая тоже ничего не понимала, но, взглянув на Татьяну, ничего говорить не стала.
Павел был удивлён, обижен и даже взбешен. Ещё вчера ласковая и добрая любимая его Танюха вела себя так, как будто он её чем-то смертельно обидел. Никакой вины за собой Пашка не помнил, наоборот, ходил весь день за нею как бычок на верёвочке, ухаживал и ублажал каждое её желание. Ни на минуту от себя не отпускал, разве только в туалет она отлучалась с подругой. Самый счастливый и торжественный день в его жизни был бесповоротно испорчен.
Утро было удивительно светлое, тёплое и прозрачное. Первыми признаки жизни, как и положено, подали петухи. Из одного конца деревни в другой тянулась их радостная перекличка. Потом захлопали двери, застучали о подойники тугие струи молока, заскрипели ворота, замычали коровы, защёлкал кнут пастуха, собирающего их в стадо, послышались его гортанные крики. Постепенно утро растворилось в шумном, хлопотном, многоголосом дне.
К обеду стали подтягиваться гости. Второй праздничный день набирал обороты. Молодожены были невеселы. Муж хмурился, жена молчала. Обычно бойкий и острый её язычок не отвечал даже на двусмысленные шуточки молодых мужиков, пришедших поглазеть на то, как молодая будет справляться с хозяйственными делами, традиционно предлагаемыми новоиспечённым жёнам наутро после свадьбы. Но Татьяна не оправдала их надежд. Не пошла она на ранней зорьке на колодезь за водой, не слила мужу, когда тот умывался, не взяла в руки веник, чтобы подобрать черепки разбитой " на счастье" посуды, не собирала зёрна пшеницы и мелочь, которыми их осыпали прибывавшие гости. Разочарованные мужики ушли, отказавшись даже от поднесённого Пашкиной матерью самогона. Его подавать должна была так же молодая хозяйка. Пашкина мать расстроилась до слёз. Долго сидела в спальне, выплакивая несбывшиеся надежды на хорошую невестку и заботливую жену для своего сыночка.
- Ох, не видать Павлу с нею счастья, ох не видать!
Наконец, собрались все гости, приехали и Татьянины родные. Почувствовав напряжение между молодыми, приуныли и гости. Веселья не получалось. Слишком явно проступала горечь сквозь наигранную улыбку новоиспечённой свекрови, слишком хмуро выглядел молодой муж, слишком бледна и молчалива была его жена.
Застолье, обильное и вкусное, слегка ослабило напряжение. Вторая, третья, а за ними сразу и четвёртая стопки довершили дело, и свадьба покатила по обычному руслу. Застрадала гармошка. Подвыпивший Васёк - Менок выделывал лихие коленца перед дородной Стрельчихой, бабы повизгивали, когда он делал неожиданный резкий па в их сторону. Девки с парнями шушукались по углам, многочисленные зеваки стояли у открытых ворот, обсуждая наряды и поведение гостей, угощение на столе, умение привезённого гармониста, который брался за свою гармошку, как только их местный отдыхал. Они с благодарностью приняли стопки с подноса, обносила вопреки правилам не невеста, а её подружка, не торопясь закусили и принялись хвалить хозяйку. Обсудили новые шторки, повешенные невестой, подарки, которые были преподнесены всем родным жениха. Тётки, обмотавшись яркими отрезами, дядья, надев новые рубахи, пустились в пляс, выкрикивая частушки, восхвалявшие и невесту, и жениха, хулиганские и смешные.
- Наша Таня хороша,
Наша Таня чиста.
За кого хотела замуж
За того и вышла!

- Не ходите девки замуж,
Ничего хорошего
Утром встанешь...
...........................
Окончание частушки утонуло в визгливом хохоте подвыпивших гостей.
Свадьба набирала обороты. Когда все уже были сыты и счёт стопкам давно уже был потерян, когда все уже забыли об утреннем напряжении и списали Татьянины капризы и выкрутасы на смущение и скромность и свекровь уже почти уговорила себя, что может быть всё ещё и наладится, в наступившей на миг тишине раздалась, вдруг, звонкая  пощёчина. Татьяна, вскочив на стол, вихрем пронеслась по закускам, скрылась. Павел сидел пунцовый. Одна щека горела ярче другой.
Гости потянулись по домам. Замолкла гармошка, оборвал на полуслове свою песню Лев Лещенко:
....и неба было мало и земли...
- Ничего, разберутся, молодо- зелено!
-Да что за кошка чёрная промеж них пробежала!
Татьяна забилась в угол на заднем сидении автобуса, смотрела в окно, на вопросы не отвечала. Молча, она доехала до дома, молча, собрала вещи и уехала в город.

***

Прошло несколько лет. Павел в течение года пытался наладить отношения с "женой", навещал тестя с тёщей, помогая им по хозяйству в выходные дни. Но Татьяна дома не появлялась, с ним встретиться и поговорить отказывалась, уволилась со стройки, завела сомнительные знакомства, а встретиться с ним согласилась только в ЗАГСе, при оформлении развода. Детей у них не было, да и откуда бы? Развели их быстро, без формальностей и судебных разбирательств. Павел женился на Танькиной подруге, бывшей свидетельницей, у них родилась дочь. Зажили они счастливо и согласно. После окончательного разрыва с Танькой, у Смирновских он не появлялся. Деньги, законсервированные на той памятной свадьбе, младенца не дождались, но Шуркиных стен не покинули. Бывшая сватья, было, заикнулась о том, что надо бы половину из них Пашке отдать, но получила такой отпор, что посчитала за счастье и развод и то, что бог отвёл их семью от такой родни.
Капитолина исчезла из села в тот самый день, когда Танька сбежала от мужа. Мало кто видел, с кем и когда она уехала, забрав с собой кота и собаку. Потом, позже, местные старухи утверждали, что, когда в Шуркином доме гремело веселье, из старухиной избы вылетали жуткий истеричный смех, похрюкивание и визг, будто сам дьявол справлял свадьбу. Но оставим это на совести рассказчиков ибо, чем больше проходило времени, тем ярче и подробнее описывались события тех дней. Многие "очевидцы" утверждали, что сам сатана унёс Таньку в картошку, и, что Капитолина сама на метле летала в Перлёвку, чтобы расстроить и второй день свадьбы. А Пузыриха, по секрету, шептала бабкам, что Пашку – то  черти спрятали, а за столом вместо него сидел САМ, приняв Пашкино обличие и при каждом крике "горько" через уста вливал в Таньку яд.
- А то, как же, кубыть не дьявол, разве б Танька сдурела?
Ещё говорили, что Капитолина - это невесть как, воскресшая барыня, бывшая владелица усадьбы. Хотя бывшую барыню, если кто и видел при её жизни, так это теперешние глубокие старики, да и то в сопливом детстве.
Доподлинно известно лишь то, что Витька по- пьяни угнал комбайн, да и разворотил  коровник, не справившись с управлением. Ему дали срок три года, вернулся из тюрьмы он зверем, насквозь больным и односельчане старались не встречаться с ним на безлюдной улице.  Ещё известно, что Капкина изба год простояла без надзора, а потом сельсовет продал её Шурке. Когда новая хозяйка вошла осмотреть своё приобретение, изба внутри выглядела так, будто прежняя хозяйка вышла из неё минуту назад. Ни соринки, ни паутинки, ни сбившегося половика. Капитолина оставила весь свой скарб, кроме сундука, кованого железом.