Запах Ризоли

Щенков топят так: берутся два ведра, наливаются горячей водой – одно полное, другое до половины, потом быстро, желательно за один раз (щенков бывает до семи-девяти, и тогда приходится сначала сложить их в полу халата) щенки бросаются в ведро, налитое до половины, а другое ведро, налитое полностью, ставится сверху, внутрь первого. Воду лучше оставить включенной, чтобы текла на ведра.

Весна, в коридоре моют окна, солнце скатывается по стеклу мутными подтеками «Ризоли», потом муть уходит в тряпку, а солнце равномерно и сильно растирается газетой. Льется вода, возятся в комнатах крысы, на двери – аккуратно написанный плакатик: «Выносите за собой трупы».
Мы сидим в длинном узком коридоре вивария, на длинной зеленой скамейке и курим. Мы курим и разговариваем, рассказываем друг другу о своих мужиках и о своем детстве. Льется вода, в комнате напротив поют канарейки за запертой дверью.

Ей двадцать два года, отец у нее армянин, глаза огромные и гордый армянский нос. Бровей почти нет, а глаза огромные, выпуклые, она опускает веки, и оставшейся полосочки огня хватило бы еще на целый глаз. «Представляешь, - говорит она, - они вот эту самую «Ризоль» пили. Они уже все время пили, и когда хотели, и когда нет. У нас вся квартира пропахла этой дрянью». Струйка «Ризоли» из пульверизатора крест-накрест перечеркивает окно и ложится сверху плавным зигзагом. «Тут здоровый-то человек задохнется, а каково больному, представляешь, - говорит она, - тем более, парализованному».

У брата было три сотрясения мозга, и когда мужик, все время ходивший к матери, начинал, пьяным, скандалить, брат заходился в плаче, пронзительном и монотонном, и бился головой о стену. Однажды он рассек себе лоб, и все продолжал кричать на той же ноте, и вытирал кулаком кровь, заливавшую глаза.
И вот тогда она в первый раз подралась с мужиком своей матери. Ей было пятнадцать лет, но она повалила его на пол и стала разрывать ему рот, вцепившись в мокрые скользящие челюсти так, что губы его распарывались о клыки. Она тянула их в разные стороны, трещала, выворачиваясь, челюсть. И, когда губы начали рваться, будто он сам, стараясь угодить, пошире раскрывал рот, из разорванных уголков которого потекла кровь (а брат стоял у стены и все кричал), тогда она совсем озверела и заорала, что она убьет его, убьет его, убьет… У него остались длинные шрамы в углах рта. Ее тогда оттащила мать, вошедшая, когда он, уже протрезвев, понял, что ему конец.
После этого случая она сказала матери: «Если ты живешь с ним, то расписывайся и уезжай к нему. Я буду жить с бабкой». Мать скандалила всю ночь, а наутро сказала: «Ладно».
Она стала жить с бабкой (мать ее была одной из четырех бабкиных дочерей). Бабка снимала с книжки деньги, чтобы одеть ее не хуже других, показывала ее парню шкаф с отходящей задней стенкой, набитый бельем, одеялами, отрезами материи. «Это все твое, - говорила ей бабка. – Ты будешь богатой невестой. Не хуже других».
Потом бабка заболела. Она поехала к своей старшей дочери и там отравилась. Бабка приехала вся желтая, с выпирающими ключицами, и ничего не могла есть. Она кормила бабку бульоном в постели и не позволяла вставать. Однажды, когда она пришла с работы, бабка лежала на полу. Пошла поставить чайник и упала (линолеум у порога загибался). Ушибла ногу. Лежала опять. Нога начала затекать и синеть. В больницу бабку не брали. Образовались пролежни, нога начала гноиться, отниматься. Ее уже готовы были положить в больницу. Приехала из другого города старшая бабкина дочь со своими родственниками. «Не ложись в больницу, - говорили они бабке. – Она хочет избавиться от тебя». Бабка не легла в больницу. У нее начала отниматься вторая нога.
Она покупала бабке на рынке все. Творог. Мед. Мясо. Сметану. Помидоры. Она получала в виварии 100 рублей, и покупала все продукты на рынке. Пока она была на работе, родственники съедали рыночный творог. Мед. Мясо. Сметану. Помидоры. На глазах у бабки, уже полностью парализованной, они тащили из шкафа с отходящей задней стенкой вещи. Вещи они пропивали. «Вы же родные, - говорил милиционер, которого она звала, - вот сами и разбирайтесь». Однажды она сказала родственникам, что получает 100 рублей, и на эти деньги живут она и бабка. А они, родственники, здесь ни при чем. Старшая бабкина дочь позвала своего сына, Бабкиного внука. Он вошел и ударил ее по лицу. Слева, два раза. Она пошла в милицию, но там сказали, что нет машин. Лицо опухло только на следующий день. В милиции она кричала, что пойдет выше, еще какую-то бессмыслицу. Ее успокоили, нашли машину с двумя милиционерами. «Ну, где же ваши родственники?» – спросили ее милиционеры, приехав. «А вы думали, они будут вас дожидаться?» – зло ответила она.

- Мне нужен был тогда просто здоровый мужик, бугай, - говорит она. – чтобы смог выгнать к черту этих родственников, помочь с бабкой.

Утром она предложила бабке чаю. «Не надо», - показала бабка глазами. Она позвонила матери, сказала, что едет на работу, и чтобы та приехала и накормила бабку обедом. Мать перезвонила ей на работу и сказала, что накормила, но бабке совсем плохо, и сейчас она будет вызывать врача. Через полчаса телефон позвонил опять. Она слышала молчание в коридоре вивария, вокруг телефона. Трубка лежала на столе и ждала ее – зеленая на пестренькой, в зеленый и красный цветочек, клеенке. Трубка сливалась с цветочками, пропадала на них, и она кричала: «Нет!» «Нет! – кричала она. – Нет! Нет!», и трубка послушно исчезала, и не могла ей больше угрожать. Вокруг телефона застыли три ее сослуживицы. «Бабушка умерла», - сказала одна из них. Зеленая трубка лежала на пестрой клеенке. Она взяла ее и прижала к уху. «Надя, - сказала мать, - приезжай. Бабушка умерла».
Она бежала по улице, толкала людей, спотыкалась, мужики матерились вслед. Потом села в автобус, плакала, кричала, что бабка умерла из-за нее… Какой-то военный довел до дому.
Пол часа она стояла перед своей дверью. Через пол часа позвонила. Дверь открыл муж ее матери. Он был в мокром клеенчатом фартуке поверх майки, они с матерью только что кончили обмывать бабку. В квартире было темно и душно.

- Я не боюсь покойников, - говорит она, - но только, когда уже в гробу. Могу подойти, потрогать. А пока в постели, - не могу.

К бабке она так и не подошла, пока ту не положили в гроб. Потом гроб увезли. Все ушли из квартиры. Она вышла, купила пачку сигарет, вернулась и начала курить. Она никогда этого не делала, разорвала пачку сбоку и выкурила пять сигарет. Потом ее вырвало в туалете. Она вернулась и стала курить снова.

Когда они с матерью пришли на сороковой день на кладбище, прошел большой дождь. Могилы были залиты водой, и пройти было почти невозможно. Они пробрались по воде и, сгребая расползающуюся глину, чуть обозначили бабкину могилу.

Коридор давно пуст, окна сверкают. Вокруг нас на полу рассыпаны окурки, брюки и халат у меня все в пепле. Льется вода, возятся крысы, во дворе лают собаки. Она встает, выключает воду, вынимает одно ведро из другого, и несет то, другое ведро с мертвыми щенками в трупную камеру.

1983 г.