СССР. Город. Улица. Дом. Глава 23

Мой секрет.

Есть у меня один большой секрет. За свою жизнь, я открывала его всего несколько раз « в очень задушевной беседе  за жизнь» и только проверенной закадычной подруге. Чтобы эта подруга не испугалась (с кем имеет дело), я тут же объясняла ей, почему это со мной могло произойти (как мне объясняли раньше взрослые).
И так.  Занавес открывается.
Каждый год, в какой-то день, в детский дом приходили какие-то  люди в белых халатах. Я думаю, что это врачи, потому что медсестра есть своя. Каждый пришедший занимал отдельный стол, а сбоку стоял стул для обследуемого ребёнка. Вы, угадали, это плановый медосмотр  детей  детского дома. В наших личных делах есть медицинская карточка, где каждым  врачом  делается  запись, как пациент развивается и здоров ли. Бывало, и находили какие-то болезни. Например, стригучий  лишай. Сразу троих заперли в изоляторе и постригли наголо. Там и Рита оказалась. Но потом, когда отросли  у неё волосы, они были ещё красивее, после чего эта болезнь мне не казалась страшной, если у всех троих волосы стали кудрявыми.
Так вот, мы были уже постарше, и нам  впервые дали в руки наши карты. Я (как и все) стала читать, что там написано. Бог, мой!  Оказывается, я родилась в тюрьме. Нас было четверо (все наверно в одной камере), а маму звали Евгения Ивановна. Папа на фронте и фамилия у нас у всех одна. Читаю дальше. Трое  старших детей и мама заболели тифом и умерли. Из живых осталась только я, новорождённая девочка, которая тоже была в этой камере и питалась, наверное, маминым молоком. Прочтя это, я впала в дикий хохот. Вокруг меня собрались дети, и я, давясь от смеха, громко читала свою историю. Карты тут же у всех забрали, меня успокоили, и я будто бы «всё  забыла». Карту эту я больше никогда не видела. Даже когда нас выпустили из детского дома, со мной была только тонкая медицинская карта: вес, рост, болела, не болела.
Фамилия и отчество у меня были папины, а имя и отчество мамы я запомнила, потому что со мной рядом спала девочка с таким же именем и отчеством, да и память у меня была цепкая. Вскоре после этих событий, летом, воспитательница уговорила меня выйти к воротам, потому что ко мне пришли какие-то «родственники». Смех, да и только! Мои все умерли в тюрьме, у меня нет никого! Под настойчиво-ласковые уговоры воспитательницы, я снизошла до интереса взглянуть  на них. Это были два здоровенных дядьки, да к тому же пьяные. Схватив за руку, воспитательница удержала меня от побега и на глазок  определила степень и причину их вида. Да, выпившие  немного, а причина – от радости. Я решила, всё-таки, послушать, что они мне расскажут, но нужного для себя ничего не узнала и поэтому быстро покинула их. Больше я их никогда не видала. Кто они были (особенно этот с крупным лошадиным лицом), они говорили, что братья моего отца. Много лет, встречая похожее лицо, я отворачивалась и очень внимательно разглядывала противоположную сторону улицы.
Я уже писала, что приходилось с командой школы выезжать в другой город на соревнования. Каждый раз мне выдавали на руки свидетельство о рождении. Возвращаясь домой, я сразу относила его в канцелярию, и если  бухгалтера не было на месте, свидетельство оставляла на её столе. Когда нас приняли в комсомол, и нужно было оформить комсомольский билет, выяснилось, что свидетельство утеряно. А так как город моего рождения известен, то и запрос послали в архив этого города. Проходит время, меня вызывают в канцелярию, и знакомят с моим новым отчеством. Оказывается мама та же, а папа другой. Я в позу! Или буду, как была раньше или давайте и новую фамилию! Уговоры на меня не действовали, их аргумент, что, выйдя замуж,  фамилия изменится, не имел успеха. Я твердила: «Замуж? Ни за что!» Тогда решение ими было принято без моего согласия, а жаль. Фамилия была красивая. К новому отчеству я вскоре привыкла, тем более оно ведь было пока только на бумаге.