Восемьдесят шесть тысяч четыреста

«Это не рассказ, это даже не история,
 это – внутренний монолог.
Поэтому не пытайтесь искать в
написанном сюжет, просто попытайтесь
понять смысл сказанного».
От автора



  Знаете ли Вы, каково быть любовницей? Слово, наполненное вульгарностью, вызывающее осуждение, отвращение, негодование, ставящее клеймо бессовестной и циничной твари, приносит той, которая согласилась его примерить на себя во сто крат более терзающие чувства, чем кажется окружающим. Безумство, смешанное с постоянными угрызениями, превращается в череду бесконечных ожиданий того самого долгожданного момента встречи, заведомо обречённого на расставание. И сколько оно продлится, одному Богу известно. Постоянная борьба внутри превращается в жизненноважный, необходимый источник саморазвития, самоанализа. Жизнь начинает движение по замкнутому кругу, вырваться из которого не хватает смелости, потому что те краткосрочные встречи, наполненные страстью, бесстыдством, желанием, приносят ни с чем не сравнимые ощущения, испытать которые невозможно ни с кем другим.
  Знаете ли Вы, каково быть одинокой любовницей? Скорее всего, это какая-то переходная стадия между любовницей и бывшей любовницей. Но именно в этом состоянии яростно ощущается принадлежность к той другой стороне его жизни, которую он прячет от посторонних глаз, а порой прячет и от себя. Его звонки становятся глотком воздуха, сны о нём – иллюзией встречи. Любой другой мужчина, пытающийся занять его место, начинает вызывать ненависть, любое вслух произнесённое осуждение – неоправданную агрессию. Желание быть наедине со своими переживаниями, эмоциями, ожиданиями становится первостепенным. Порой, это напоминает первые признаки шизофрении. Ты начинаешь жить в своём, лишь тебе понятном мире, вход в который посторонним строго воспрещён.

***

  Назвать её красавицей было нельзя. Совершенно обычная девушка. Ничего из ряда вон выходящего. Пройдя мимо таковой на улице, не захочется обернуться и проводить её взглядом. Она была одной из миллиона ромашек, растущих на огромном лугу и мало чем друг от друга отличающихся. Ну, может быть, она была более образованной ромашкой с более богатым внутренним миром, но, согласитесь, что уровень духовности и образованности на лице не написан. Поэтому – одна из миллиона таких же.
  Первоначальная неуверенность в себе, образовавшаяся при выходе в большую жизнь, дала возможность наблюдать и анализировать. Можно было бы обозначить такой тип поведения как ложную скромность, но это были действительно зачатки неуверенности. Она рано покинула отчий дом, как это бывало со всеми провинциальными выпускниками школ, готовых и желающих стать студентами. Большой город ждал. Ждала и новая жизнь, наполненная самостоятельностью, перспективами, новизной. А ей так хотелось перспектив и новизны, хотелось, наконец, покинуть то место, где было слишком много не самых приятных напоминаний о неудачных попытках любви.
  Что такое первая любовь? Щемящее чувство, пробирающее до самых костей, наполненное бесконечными иллюзиями и громадными амбициями. Она приходит настолько неожиданно, что даже не успеваешь осознать, в какой именно момент это чувство просочилось в твоё юношеское и неокрепшее сознание, ещё не остывшее от сказок о прекрасных принцах и вечности, а то и существовании любви.
  Она тоже влюбилась впервые настолько неожиданно, что рассмотреть объект любви повнимательней просто не хватило времени, а позднее глаза были уже затуманены его мизерными достоинствами, глобально проигрывающими перед недостатками. Она молча страдала от безответности этого чувства. Писала стихи, посвящённые ему и только ему, стихи, наполненные вселенской тоской, сетованием на несправедливость этого жестоко мира, с бесконечными мольбами и просьбами о том, чтобы её, наконец, услышали где-то там наверху и помогли избавиться от этого душераздирающего чувства. Возьми какой-нибудь посторонний человек в руки ту тетрадь с сотнями стихов, наверное, подумал бы, что это исповедь законченного пессимиста.
  Детской психике свойственна глобализация простых и очевидных вещей. Осознание всей глупости и незначительности того, о чём так страдала, приходит гораздо позже. Иногда это осознание принимает затяжной характер, заставляя жить в своём иллюзорном мире, наполненном бесконечными противоречиями с самой собой, достаточно долго. Так было и с ней. Чувство любви, возникшее на ранней стадии переходного возраста, теплилось в ней вплоть до совершеннолетия. Она, видевшая всю безобразность его характера, пошлость его мыслей, меркантильность его действий, продолжала любить и верить, что людям свойственны перемены, что всё не настолько безнадёжно, что она спасёт его, потому что лишь она видит в нём что-то хорошее, в то время как другие постоянно осуждают его и пытаются ей открыть глаза на него.  И ещё она верила, что он это поймёт тоже.
  Кульминация настала так же неожиданно, как и неожиданно пришла любовь. Наверное, она готова была простить ему всё, потому что на многое просто закрывала глаза, да и потом, он никогда ей не принадлежал, а лишь иногда позволял себе снизойти до приватного общения с ней, поэтому предъявлять претензии было бы слегка наивно. Но единственное, чего она не смогла бы простить никому и никогда – предательство, вслед за которым всегда приходит разочарование. А он предал её. Он, кому она верила больше всего, в кого она верила больше всего. Он, к кому она никогда не боялась повернуться спиной, всадил ей в эту спину нож по самую рукоятку. Он, растоптавший её достоинство, заставивший испытывать жгучий стыд, искупавший её в грязи. Он, оклеветавший её ради собственного удовольствия и самолюбия, лишивший её уверенности в себе, превратился для неё в пустоту. Ненависть? Нет, ей чуждо это чувство. Обида? Только сначала, только от непонимания за что и почему, которое так и не пришло к ней. Разочарование… Разочарование, плотно переплетающееся с жалостью по отношению к нему, к его малодушию, гадкому тщеславию. Любовь растворилась в его грязных поступках, как в серной кислоте, не оставив и следа.
  Первоначальное чувство отчаяния, которое охватывало её, заставило сделать не мало ошибок. О них она будет жалеть позже, на них она будет учиться. Они станут проводниками в большую жизнь, к которой она так стремилась. И если время – лучший лекарь, то она готова проявить великодушие и перестать смотреть сквозь него, как сквозь пустоту. В конце концов, однажды он всё же понял, что желанием поработить в ней силу духа он навредил лишь себе одному. Но это уже совсем другая история.
  Возвращаясь к теме неуверенности, охватившей её в процессе некоторых жизненных перемен, можно начать повествование об одной из главных историй в её жизни. Истории, которая стала проводником в мир собственных ощущений и желаний, предрассудков и раскаяний.

***

  «Ищу мужчину». Кто и когда рассказал ей о существовании сайта знакомств она уже и не припомнит. Но желание войти в ряды ищущих и одиноких возникло, будто, из ниоткуда. Поисковая система быстро выдала адреса популярных сайтов, и она смело приступила к созданию личной анкеты. Пятнадцать минут и миллионы пользователей имеют доступ к твоим данным, могут с тобой общаться on-line и оставлять сообщения. На первых этапах она проводила в рамках сайта гигантское количество времени. Это было в новинку – новые люди, новые знакомства. Разного рода предложения сначала пугали, позднее смешили. Интим за деньги, приставания лесбиянок и разнородных извращенцев, нелепые признания иностранцев на ломанном русском, дерзкие предложения шестидесятилетних бизнесменов, которые, по их словам, находились в поисках новых ощущений.  Запал прошёл буквально через полгода, когда пришло понимание того, что люди, в частности мужчины, посещающее сайт, находятся далеко не в поисках второй половинки, с которой планируют связать всю оставшуюся жизнь, а скорее в поисках одномоментных развлечений, удовлетворений своих физических потребностей, а так же просто от скуки. Реальные встречи с виртуальными знакомыми укоренили в ней это ощущение ещё больше, сократив пребывание на сайте до минимума. Большинство сообщений, адресованных ей, теперь оставались без ответа. Да и вера в то, что на этом сайте она единственный нормальный и здравомыслящий человек, лишённый извращённых фантазий, становилась раз от раза лишь сильней.
  В итоге возникло желание вовсе удалить анкету, чтобы избавить себя от бесполезных рассылок на e-mail. Почему она ответила на его сообщение теперь уж и не разберёшь. Наверное, судьба. Переписка в течение пяти минут закончилась обменом номеров телефона. Разница в возрасте в размере девятнадцати лет не смутила. Не смутило и отсутствие фотографии. Не смутило и наличие жены.
  Он позвонил уже на следующий день. Голос, звучащий в трубке, показался слегка писклявым. Она ожидала грубого мужского баса, а услышала голос молодого мужчины лет тридцати. На тридцать восемь звучание не походило. Она даже засомневалась в том, соглашаться ли на встречу, но, будучи авантюристкой и преисполненной любопытства, она всё же согласилась. В конце концов, всегда можно найти отговорку и сбежать, как это бывало не раз.
  Невысокий, слегка полноватый круглолицый мужчина, разъезжающий на дорогущей машине, имеющий удачный и развивающийся собственный бизнес, не привлёк должного внимания. Да она и не хотела даже приглядываться, потому что решила всё уже тогда, когда только села на кожаное сиденье его седана. Она, молодая, свободная, с наполеоновскими планами на жизнь, не хотела связывать себя чем-то большим кроме общения с самоуверенным толстосумом. К тому же не отличающимся внешними изысками. Но первое впечатление обманчиво. Откуда в нём столько харизмы, энергетики, остроумия для неё остаётся загадкой и по сей день.
  И если возрастная разница имеет способность стираться, то с ними произошло именно так. Многочасовые разговоры, жаркие споры, пространственные рассуждения о вере, о политике, о музыке, о сущности бытия, были словно неисчерпаемый источник, бьющий из недр земли. Он медленно, но верно завоёвывал ту часть её сознания, которая отвечала за анализ, принятие решений, иначе говоря, за все те процессы, которые были созданы в организме человека, чтобы думать. Он насиловал её интеллектуально, заставляя чувствовать психологическую привязанность, осознаваемую в полном объёме.

***

  Она стала его любовницей неожиданно даже для самой себя. И дело не столько в моменте первой близости, сколько в ощущении какого-то безграничного единства, взаимопонимания и собачей преданности.
  Они не занимались сексом. Они занимались любовью. И это был не просто контакт двух обнажённых тел, это был контакт двух душ, неустанно тянущихся навстречу друг другу, жаждущих друг друга.
  Первый год. Она изменяла ему. Изменяла не от того, что не дополучала чего-то. Наоборот, она получала слишком много. Слишком много эмоций, слишком много чувственности, слишком много страсти. Она изменяла, потому что боялась привыкнуть, боялась влюбиться. Искала спасения в чужих объятиях, чужих словах и взглядах, не похожих на него, противоречащих ему. Металась между двух огней, путалась в своих же сетях. Вела двойную жизнь, разрываясь между ним и тем, другим, который спасал от одиночества, неизбежно приходившего вслед за разлукой, тянущейся бесконечно долго. Этот другой помогал не думать, не зацикливаться на нём. Она лгала, как лгут дети. Неумело, с пылающими от стыда щеками. А он молчал. Потому что он тоже изменял. Изменял своей жене, изменял ей. И порой казалось, что это взаимное молчание о собственных изменах лишний раз подтверждало их наличие, существование, необходимость.
  Второй год. Поиски спасения превращаются в бегство от самой себя. А любое движение – движение по замкнутому кругу. Как собака, пытающаяся догнать свой хвост, вертится на одном месте, так же и она, словно этот хвост, бежала от внутренних терзаний. Беспечность первых встреч теряется в сознании безысходности, безнадёжности. Она отказалась от измен, потому что эти измены истощали её, как истощает плодородную почву бесконечный зной. Казалось, каждая встреча тайком от него высасывала все жизненные силы, добивая и без того покалеченное сознание. Презрение к себе приходило мгновенно, пропитывало каждую клеточку её тела. Хотелось отмыться от этой грязи, начать всё с чистого листа. Не думать, не слышать, не видеть, забыть. Она вдруг осознала, что сама является виновницей всех своих мучений, что только в её власти остановить этот процесс самоуничтожения. Другие мужчины в один прекрасный момент перестали существовать. И словно преданное животное, она кусала любую чужую руку, желающую дотронуться до неё, завладеть ею. Только он и всё ради него.
  Она научилась жить сегодняшним днём. То, что будет когда-нибудь, теперь её не интересовало. Она боялась, что жизнь может неожиданно оборваться, так и не дав шанса стать счастливой. А счастье было возможно лишь рядом  с ним. Любовь? Нет, это была не любовь. Она слишком чётко контролировала свои эмоции и ощущения. Она не любила быть беспомощной, не хотела быть игрушкой в чужих умелых и сильных руках. А любовь – это беспомощность. Это та самая химическая реакция, которая отключает в голове все ограничители, позволяющие здраво мыслить. Любовь затмевает глаза плотной пеленой, связывает руки, отнимает дар речи, требует никому ненужных жертв. Поэтому о любви речи быть не могло.
  Тогда что же это за чувство? Если верить знаменитому божественному мифу, который гласит, что Бог создал для каждого человека на Земле свою половинку и раскидал их по разным уголкам света, чтобы они искали друг друга, а иным так и не дав возможности её встретить, то он был для неё именно той половинкой. Той самой, которую она должна найти. Возникает вопрос, а почему же тогда её половинка уже занята? Значит это не та половинка, значит, она всего лишь ошибается. Возможно. Но ведь на Земле неравное количество мужчин и женщин, приплюсуйте ещё суда гомосексуалистов, трансексуалов, набожных монахов и монахинь. В конце концов, мужчин на планете меньше, чем женщин. Тогда получится, что всех вовсе не поровну, что кому-то придётся поделиться, кто-то способен быть половинкой не для одного человека. Ведь так бывает. Это как при собирании пазлов. Если приставить два предназначенных друг для друга, то они становятся идеальным кусочком задуманной картины, но ведь у пазла не одна грань.
  Она никогда не мешала его другой жизни. Никогда не пыталась в неё вторгнуться, разрушить, изменить. Она чаще пыталась просто не думать об обратной стороне медали. Никаких вопросов. Если он и хотел ей что-то рассказать, то это касалось детей. Жена в их разговорах была запретной темой. Не от того, что это было святое святых, а просто от того, что это приносило взаимный дискомфорт. Разрушало пусть и иллюзию, но всё же единства.
  Единственный раз она согласилась приехать в его загородный дом после долгих уговоров и уже немногочисленных отказов. Это стало для неё настоящей пыткой. Если ты любовница, одинокая любовница, то находиться там, где к каждой вещи притрагивалась другая, занимающая в его жизни более привилегированное место, становится невыносимо. Она натыкалась на фотографии, от которых тут же отворачивалась, словно они обжигали взгляд, на женские журналы, с вложенными в них закладками, на домашние тапочки, мирно стоявшие в углу и ждущие свою хозяйку, на зубную щётку в ванной, бритвенный станок, крем против морщин. Она ощущала себя партизаном в тылу врага, оказавшимся здесь не по своей воле. Он чувствовал это. Он всегда чувствует всё, что чувствует она. И когда она отказалась спать в той комнате, где, наверняка, спит он со своей супругой, ничего не сказал, но дал понять, что она оказалась мудрее его. Честнее его. И уже усыплённая его ласками, она бесконечно просыпалась, всматриваясь в темноту и вслушиваясь в тишину, чтобы прогнать жуткий сон, где их тайна становится явной, где их ловят на месте преступления, словно мелких воришек, где она смотрит в глаза той, кому по праву принадлежит этот мужчина, смотрит и единственным желанием становится раствориться в воздухе. Навсегда.

***

  Совесть. Является ли она следствием таких отношений? Да. Сначала о ней не думаешь или пытаешься не думать. Спрятанная глубоко-глубоко внутри, первое время она не даёт о себе знать, но как любое семя, брошенное в землю, со временем начинает произрастать, давать плоды, заполнять всё свободное пространство. И каждая встреча с ним, какой бы счастливой и незабываемой она не была, влечёт за собой долгие и мучительные терзания. Она страдал от этого. Страдает от этого. Молчаливое осуждение друзей, не знающих, не испытывавших привязанности к женатому мужчине, превращается в психологическую атаку. Они смотрят на неё своими понимающими глазами, слушают её монологи, видят её слёзы, но продолжают осуждать. Они, кто и на толику не испытывали ничего подобного в жизни. Они, зарёкшиеся от таких отношений, но не понимающие, что никто от этого не застрахован. Они, не знающие ничего о том, что отвергают и порабощают. А она, измученная самобичеванием, самообвинением, самоуничижением только сильней начинает чувствовать, что выбрала не ту дорогу, не того мужчину, не ту жизнь. Она, не получающая поддержки нигде, борется со своими терзаниями, рвёт и мечет, истерит, впадает в депрессию. И словно вирус, попавший в кровь и убивающий здоровые клетки, муки совести убивают здоровое сознание, заражают его.
  Почему она не прекратит это? Только в её силах и желании заключается спасение и избавление от всех тех страданий, которые стали неотъемлемой частью их отношений. Страх перед одиночеством? Глупо думать об одиночестве на двадцать втором году жизни. Это не страх. Страх, в любом своём проявлении, перестал существовать уже тогда, когда она позволила ему обладать ею.
  Это преданность. Преданность себе, ему. Ничто на свете не заменит ей того мужчину, который стал для неё оазисом в огромной пустыни жизни. Источником жизненных сил, желанием совершенствоваться, быть лучше иных, вернее иных.
  Это искушение. Избавиться от которого возможно лишь поддавшись ему. Устанавливающее свои ограничения и рамки, но в то же время позволяющее испытать ту палитру чувств и ощущений, которую нельзя испытать нигде ни с кем другим.
  Как Адам и Ева, совращённые змеем-искусителем, они оба неумело прикрывают наготу своих чувств. Они оба готовы быть изгнанными из рая лишь ради того, чтобы построить свой собственный. Рай, в котором их грехопадение будет единственным смыслом существования безграничной страсти, безмолвной исповеди друг перед другом, безнадёжных попыток расстаться. И этот противоречивый клубок безумств заставляет их существовать, жить, вдыхая полной грудью, стремиться к тому, что доселе не имело никакого смысла.
  Могла ли она оставить мужчину, который, словно сладкий опиум, рождал в ней невиданный восторг, разукрашивал её жизнь цветными карандашами, шаг за шагом, раз за разом, ввергая её в какую-то детскую восхищённость, непосредственность? Она была рядом с ним той, кем являлась. Со всеми своими страхами, убеждениями, предрассудками, интересами. Она не боялась рядом с ним быть не правой, потому что была уверена, он обязательно поправит, поможет понять, объяснит. Она не боялась рассказывать о своих ошибках и выглядеть в его глазах неудачницей. Не боялась рассказать о планах на жизнь, потому что он был готов поддержать её в любых начинаниях. Она боялась лишь одного – жизни без его голоса, взгляда, трепетных прикосновений, отеческих наставлений. Она боялась, что вслед за его уходом придёт дождь и смоет все те цветные краски, которыми он так усердно рисовал ей мир.



***

  Что могут сказать друг другу люди, имеющие разницу в возрасте в два раза? Казалось бы ничего. Разве может сорокалетний состоявшийся мужчина дурачиться как двадцатилетний мальчишка? Бегать за белками, обкидываться снежками, корчить мордочки, драться подушками. А он был таким. И это были не попытки казаться моложе, это было состояние души. Он мог бродить с нею за руку по ещё горячему, согретому осенним солнцем песку и рассказывать о молекулярной физике. Он мог напевать в полголоса старую любимую песню и танцевать с ней медленный танец. Он мог пить из горла бутылки молодое французское вино, сидя на пирсе и свесив ноги, с до колен закатанными гачами джинс. Мог часами гладить её тонкие ступни, прерываясь, чтобы поцеловать. Мог притворятся хиромантом и разглядывать на её ладонях линии судьбы, жизни и сердца. Он мог гнать по автомагистрали со скоростью сто восемьдесят километров в час, ликуя при каждом обгоне. Мог надувать мыльные пузыри, а потом, парящих в воздухе, пытаться их поцеловать. Мог сплести венок из одуванчиков и ходить с ним на голове, пока тот не завянет. Мог, эмоционально размахивая руками, широко шагая то взад, то вперёд, увлечённо рассказывать о Кубе, Женеве, Гоа, ЮАР или Нигерии. И эти рассказы были лучшими из всех, что ей приходилась слушать или читать. Он мог быть самим собой, заставляя её отвечать тем же.
  Что делать девушке, если мужчина, ставший частью её жизни, говорит, что она ему необходима? Поверить? Она верила. Или хотела в это верить. По крайней мере, если это и был способ удержать её рядом с ним, то он оказался крайне эффективным. Она, лишённая каких-либо иллюзий, жила в то же время в экстазе вечного блефа. Ощущение нужности и необходимости безумно окрыляет, заставляет не ходить – летать. Если мужчина говорит, что лишь рядом с ней ему хочется жить, действовать, работать над собой и становиться лучше, говорит, что их связь, это не измена, а способ понять и обрести себя, способ уйти от жизненных проблем хоть на мгновение? Если мужчина так говорит, то не поверить ему было бы несправедливо. Было бы несправедливо не поверить и в то, что лишь рядом с ней ему действительно спокойно и хорошо. Нет. В это даже не надо верить, это нужно просто чувствовать, как чувствовала она.
  Вам когда-нибудь снился сон, что вы падаете? Летите вниз с головокружительной высоты, на оглушительной скорости. И дыхание перехватывает от этой скорости, от страха, и биение сердца отзывается в голове жутким гулом, разрывая виски, и ты хочешь закричать, но любой звук, вырывающийся из твоей груди, превращается в едва слышный шёпот. Вы падаете и с ужасом ожидаете, когда, наконец, соприкоснётесь с той твёрдой и недвижимой поверхностью внизу, вы её не видите, вы падаете спиной вниз. И как только вы достигаете той финальной точки, вы просыпаетесь, вздрагивая. Вы резко открываете глаза и с минуту лежите, прислушиваясь к собственному дыханию, вглядываясь в темноту, постепенно осознавая, что это всего лишь сон. Но страх почему-то не проходит и закрывать глаза вновь не хочется, потому что сон может повториться. В итоге вы всё же засыпаете, но даже во сне пытаетесь контролировать всё, что происходит.
  В жизни такое тоже бывает. Вы точно так же летите вниз, с бешеной скоростью, с огромной высоты, с жутким страхом, переполняющим изнутри. Вы знаете, что конец будет скоро, что он неизбежен, что твёрдая поверхность там, внизу, обязательно вас коснётся, пронизывая болью. Вы это знаете…Не знаете лишь того, когда именно её достигнете и сколько времени у вас осталось. И разница лишь в том, что вы не можете проснуться, потому что это вовсе не сон.
  Так же происходило в её жизни. Конец неизбежен, но она ещё падает. Неизвестно лишь, сколько продлится её полёт. И полёт ли это.
  Порой она думала, что было бы, если бы они встречались чаще. Ей казалось, что тогда они бы быстро устали друг от друга, потеряли смысл встреч, их основную суть. Чем дольше разлука, тем слаще встреча. Как-то они провели вместе полных пять дней и четыре ночи. Это было на корабле, ранней осенью. Вокруг лишь горы, лес и прозрачная ледяная вода. С ними несколько человек друзей и команда корабля. Это были одни из самых чудесных дней, проведённых вместе. Позднее он признался – его мучил страх, что она вдруг ему надоест. Ему очень легко надоесть. Она это знала. Но он жестоко ошибался. Ему не хватило того времени, что было им дано. Не хватило его и ей. Именно в такие моменты начинаешь осознавать, что жизнь слишком коротка, чтобы успеть её понять, оценить, использовать как следует.
  86.400. Столько секунд в сутках. Столько времени дано нам каждый день. Жизнь, словно банк, выдаёт нам эти секунды каждый день, давая возможность распоряжаться ими так, как того хочется, но неиспользованного времени нам никто не вернёт никогда, потому что завтра будут новые 86.400 секунд. И ты не можешь знать, когда именно банк под названием жизнь захочет закрыть твой счёт секунд. Именно поэтому она жила сегодня, сейчас. Жила свои 86.400 так, как подсказывало сердце, так, как было не жалко прожить. С ним или без него она жила. Она так хотела жить. В ожидании, в тоске, в экстазе счастья, в приступе истерики, в конвульсиях оргазма она жила свои секунды, впитывая весь их смысл, всю их ценность. Но лучшие секунды, складывающиеся в часы, в сутки она проводила лишь рядом с ним. Секунды, ценность которых ни чем не может быть обозначена, потому что они бесценны сами по себе. Потому что вероятность их повторения – это всего лишь вероятность. Никогда нельзя знать, как выпадет подброшенная вверх монета – орлом или решкой. Она не знала, сможет ли быть так счастлива хотя бы ещё разок.
  Она проживала каждую их встречу, словно в последний раз. Продлевала эти единичные моменты, пыталась ухватить весь их смысл, всю их ценность лишь из страха того, что они могут быть последними.
  У Вас была когда-нибудь собака? Собака, которую Вы искренне обожали? Тогда вспомните, как по приходу домой она радовалась и ликовала при Вашем появлении. Вспомните, как она ластилась к Вам, как тащила любимые игрушки, чтобы пообщаться с Вами, чтобы Вы уделили ей внимание. Ей и больше никому. Как она тихо и спокойно засыпала у Вас в ногах, переполненная счастьем от вашей близости. Вспомните, как она скулила, когда Вы снова уходили, как смотрела на Вас своими мокрыми и грустными глазами, наполненными такой тоской, что Вам вдруг тоже хотелось плакать. Но вы всё же уходили. Уходили туда, где Ваше присутствие необходимо.
  Её преданность была именно собачей. Нет, она не вылизывала ему ноги, она просто так же сильно его ждала, сидя у дверей или у телефона. Ждала с замиранием сердца, с затаившимся дыханием, лишь бы услышать где-то в глубине его шаги. Настолько знакомые, что она бы никогда их не перепутала ни с чьими другими. Никогда. Она ждала, и стоило ему появиться, как пульс учащался, сердцебиение начинало оглушать, руки дрожали, дыхание становилось прерывистым и горячим. Она всегда пыталась контролировать себя в такие моменты. Например, медленно считать до десяти. Но внутренне волнение было настолько велико, что она, до безобразия эмоциональная и импульсивная, проваливала любые попытки самообладания. Он это видел и ценил. Целовал в полураскрытые губы, обхватывая её лицо своими сильными и тёплыми ладонями, прижимал к всегда вкуснопахнущей груди, гладя рукой по её волосам, и шептал какие-то нежные сентиментальности, которые она, упоённая его чувственностью, уже не могла разобрать. Голова кружилась в пьяном танце, и становилось так спокойно, что все мирские проблемы переставали существовать, растворяясь в безмолвности первых минут встречи. А когда для него наступало время уходить, она, неумело надев на лицо маску безразличия, которая сидела на ней криво и неаккуратно, молча, с наполненными тихими упрёком и обидой глазами, давала себя обнять и поцеловать. И как только он исчезал из поля зрения, приходила холодная и колючая пустота, вслед за которой грустно плелось одиночество. Одиночество, которое после каждого момента их маленького счастья угнетало и душило всё с большей силой, не давая возможности пошевелиться и наконец-то прогнать за порог.
  И начинали тянуться долгие дни без него. И небо было не таким голубым, и солнце было не таким ярким, и жизнь текла как-то бесполезно и, даже прихрамывая. Ковыляла на одну ногу, словно подстреленная дичь, ищущая тихого и укромного места, чтобы зализать свою рану и уменьшить боль. Но рана зарубцовывалась лишь подле него и продолжала кровоточить в одиночестве.





***

  Может ли счастье быть сопряжено с горем? С горем не в самом худшем его проявлении, а в той дозе, в которой оно способно поселиться в сердце? Ей казалось, что они стали непременными спутниками их отношений. Поливая своё хрупкое дерево счастья, они подпитывали почву дерева горя. Оно таилось в тени этого счастья, маленькое, но ненасытное и вечно испытывающее жажду, отбирающее львиную долю живительной влаги, подсушивало корни у рядом стоящего дерева, заставляя тускнеть листву. Но то горе, которое преследовало их отношения, та боль, которая постоянно подгоняла, наступая на пятки, заставляли бороться с ними. Превозмогать их для получения той сладкой неги, которую несло за собой счастье быть вместе.
  Она была готова смиренно терпеть бесконечную череду ожиданий, невыполненные обещания, несостоявшиеся встречи. Она вовсе не пыталась жертвовать собой, ради получения его благодарности. Она действительно осознанно шла по той еле видной тропинке, что вела сквозь густые тернии, слепо ступая и не зная, когда оступится и оступится ли. Она, запутавшаяся в сетях собственных предрассудков, искала оправдания своим поступкам и желаниям.
  Страсть, вихрем врывающаяся в её молодое и неокрепшее сознание, лишала возможности смотреть вперёд и уж тем более оглядываться назад. Казалось, что лишь такое состояние её души является единственным источником смысла существования, априори обречённого на провал. Но знаете ли Вы, какую цену готова заплатить одинокая любовница, ради одного единственного мгновения жизни, в котором она от корней волос до кончиков пальцев принадлежала одному мужчине и была желанна? Мгновения, лишающего рассудка и заставляющего поддаваться безумству. Мгновения, растворяющего весь мир, всю Вселенную. Мгновения, где места лжи, лицемерию и жестокости нет и никогда не будет. Вы не знаете, потому что не проживали те 86.400 секунд так жадно, как проживает их одинокая любовница, лишённая права выбирать. Права, которого она изначально осознанно лишила себя ради вероятности стать счастливой. Хотя бы на секунду.