Серые земли Эдема

       

                Евгений Кривенко
       

                СЕРЫЕ ЗЕМЛИ ЭДЕМА

                Избранники Армагеддона I


                Посвящается Рае
       


     Мне стоило немалого труда восстановить эти заметки, созданные в позабытом редакторе «Word». Но я надеялся, что они помогут мне найти ответ на некоторые вопросы. Если перефразировать название знаменитой картины Гогена, то они будут звучать так:
«Откуда я? Кто я? Куда я иду?».
      И я бы еще добавил: «Свободен ли я?».
      Конечно, это старые вопросы, и над ними ломали головы многие философы, художники и писатели. Неожиданно эти проблемы стали крайне важными и для меня…
      Вот наконец загрузилась операционная система. Это «Windows XP Starter Edition» — дешевая и урезанная версия, которую американцы выпускали для бедных стран. Она была установлена на моем купленном из вторых рук ноутбуке, и я снова увидел, только теперь на новом дисплее, Красную площадь на фоне фиолетового вечернего неба, пятиконечную звезду с надписью «Приступая к работе», и значок мусорной корзины на здании ГУМа.
      Я оцепенел…
      Я и забыл об этой заставке, а ведь иногда посещаю Красную площадь, только выглядит она теперь по-другому. Хотя цвет неба угадан верно — даже днем солнце не рассеивает фиолетового сумрака. Но храм Василия Блаженного лишен подсветки, в темных зданиях нет ни одного огня, а кремлевские звезды не красны, а черны…
      Возможно, поэтому я предпочитаю бывать здесь зимой, когда лежит снег. Он не поглощает солнечный свет целиком, как асфальт и брусчатка, а рассеивает немалую часть.
      И тогда голубые сугробы покрывают просторную площадь, слабый розовый свет окрашивает стены Кремля, серо и призрачно выступают стены ГУМа, и чуть зеленеют маковки Василия Блаженного…
      Обычно я медлю возле Лобного места, откуда хорошо видны антрацитовые уступы Мавзолея. Два черных пса, мои обычные спутники, предпочитают ждать именно там, пока я оглядываюсь и размышляю. Не знаю, чем привлекает их это место, но они всегда садятся по обе стороны двери, где когда-то стоял почетный караул. Появись на площади туристы, они упали бы в обморок при виде громадных тварей — даже сидя, они выше меня ростом.
      То ли это телохранители, то ли тюремный конвой. До сих пор не понял…
      Но туристы не появятся, город пуст. Разве что другие призраки, подобные мне, — возможно, именно на этот случай меня и сопровождают псы.
      Поверх кремлевской стены чуть желтеют стены здания — бывшая резиденция Президента. Когда-то я там побывал…
      Впрочем, я редко размышляю о прошлом, хватает забот о будущем. Ведь город пуст, но не мертв. Когда-нибудь снега растают. Когда-нибудь солнце засветит ярче. Когда-нибудь…
      Но я не имею права выдавать эту тайну.
      Всё, что могу сказать — когда-нибудь снова начнется бой…
      А пока я ухожу. Скольжу над сугробами, не касаясь ногами. Не такое уж хитрое искусство, оказывается. Огромными прыжками следуют черные псы. Эти оставляют ямы следов, но до следующего раза всё заметут метели.
      Много снега должно накопиться, чтобы весной потекли реки живой воды, и расцвел Сад…
    
    
    
      1. Столица мира.doc
    
    
      В лицо тянуло холодом, и я долго не мог открыть глаз, а когда наконец поднял тяжелые веки, то увидел лишь серую пелену. Поморгал, и постепенно в ней проявились темные пятна — совсем как на фотобумаге, сунутой в проявитель. Когда-то я забавлялся старым фотоаппаратом отца, снимая на черно-белую пленку и сам печатая снимки.
      Наконец изображение стало отчетливым, словно бумага окончательно проявилась, и я увидел горы. Вечерело — на дне темных долин клубились облака, тянули белесые пальцы к розовеющим в высоте снегам.
      Я долго глядел на горы, не понимая, где нахожусь. Потом попробовал осмотреться, но голову словно пронзил раскаленный гвоздь, а перед глазами все поплыло. Все же успел понять, что лежу в полутемной комнате — лицом к открытому окну, в нем и видны горы.
      Открытому?
      Несмотря на режущую боль в глазах, я попытался сфокусировать взгляд. Какие-то тени маячили на фоне гор, и вдруг скачком пришли в резкость — окно загораживала решетка из вертикальных прутьев. Довольно редких, но не протиснешься. Да я и не собирался этого делать, все тело ныло и казалось набитым ватой.
      Сумрачные долины, розовые вершины гор над ними, решетка в окне…
      Кавказский пленник?
      Возникло впечатление, что вижу это не в первый раз. Я потряс головой, надеясь что-нибудь вспомнить, но в памяти лишь распахнулся темный провал, и огненное озеро боли выплеснулось из него…
      Снова серая пелена.
      Потом что-то скрипнуло, раздались шаги, и я смутно различил белую полу.
      Белый халат? Я в больнице?
      Похоже на то: взяли руку, возникло чувство холода, а потом легкая боль от укола. Очень медленно перед глазами прояснилось, боль ушла, и я смог повернуть голову.
      Вошедший, действительно, был в белом халате, а лицо типично кавказское — горбоносое, с черными усиками…
      — Вставай, — безразлично сказал он. — Пошли к доктору.
      Уже лучше, а то я успел испугаться, что попал в плен к чеченцам.
      Встать оказалось нелегко: ноги подгибались, а санитар не подал руки. Но я все-таки удержался на ногах и сделал шаг к двери. Она оказалась массивной, с глазком наподобие тюремного, и я ощутил холод в животе.
      Неужели все-таки плен?
      В коридоре пришлось упереться рукой в стену, чтобы не упасть. Некоторое время я тупо глядел на рукав из желтоватой ткани — похоже, больничная пижама, — но потом головокружение прошло. Я заковылял мимо побеленных стен: кое-где штукатурка потрескалась, слева сочился свет из мутных окон, а справа через равные интервалы располагались двери.
      Мимоходом заглянул в одно из окон: внизу двор, на клумбах из желтых и лиловых цветов лежит длинная тень от ограды.
      Спустились по скрипучим ступеням, и попали в устланный ковром коридор. Перед дверью из темного дерева санитар придержал меня. Он не стал стучать, а приставил ладонь к металлической пластине, и спустя несколько секунд дверь отворилась.
      Я вяло удивился: дактилоскопический замок в обыкновенной больнице?
      Вошли в полутемный кабинет: шторы задернуты, тускло светит настольная лампа, за письменным столом сидит женщина в белом халате.
      — Садись! — равнодушно буркнул санитар, подталкивая меня к кожаному креслу перед столом.
      Дверь закрылась, и я с облегчением сел, ноги опять подкашивались. Попробовал рассмотреть женщину: лицо припухлое и без следов косметики, только голубые глаза немного оживляли его.
      — Как самочувствие? — нейтральным тоном спросила она.
      Снова сюрприз: в голосе отчетливо слышался акцент — так наша преподавательница порой выговаривала русские слова, чтобы показать особенности английского произношения.
      Англичанка? Или американка?
      Я облизнул губы:
      — Слабость. И ничего не помню. Как я попал сюда? И где я?
      Женщина помедлила с ответом, оглядывая меня. Голубые глаза на миг сделались жесткими, но тут же обрели прежнюю безмятежность.
      — Вы участвовали в научном семинаре, — равнодушно сообщили она. — Во время горной прогулки упали в трещину на леднике. Нарушение мозгового кровообращения и, как следствие, частичная амнезия. Надеюсь, она окажется временной. Инъекции эуфиллина, процедуры и горный воздух творят чудеса.
      Снова акцент. Затрудненный подбор слов и слишком правильная грамматика…
      В голове стало проясняться, и я кое-что вспомнил. Неожиданное приглашение на международный семинар с громким названием «Перспективы будущего». Семинар проходил в Грузии, оплату расходов брал на себя какой-то фонд, а я был небогатым студентом (свою первую работу смог опубликовать только в Интернете), и не стал отказываться от дармовой поездки. Но вот что было дальше…
      — Если забыли, то меня зовут Сибил. — Женщина слегка повернулась, и в свете лампы красиво замерцали раскинувшиеся по плечам серые волосы. — Я одна из организаторов семинара, по специальности врач, вот и не захотела бросить вас в таком состоянии. Давайте проверим, как обстоит дело с памятью.
      Она вытянула руку — пальцы без колец, а ногти не слишком ухожены, — и повернула ко мне монитор компьютера. Зажегся огонек веб-камеры, и на экране, словно в магазине, торгующем видеотехникой, появилось мое лицо. Щеки впалые, непричесанные черные волосы падают на лоб, глаза смотрят из-под густых бровей настороженно, над верхней губой и на подбородке лежит тень — давно не брился.
      Не слишком бодрый вид.
      А Сибил пробежала пальцами по клавиатуре, откинулась, и глаза поплыли в сумраке голубыми льдинками.
      Настольная лампа погасла, с экрана монитора брызнул яркий свет. Под аккомпанемент странных музыкальных аккордов я увидел калейдоскоп чистейших красок, но в их быстрой смене таился какой-то смысл…
      Я не успел разгадать его: багровое солнце стало подниматься над кромкой темного льда. Кровавый диск выбрасывал протуберанцы, и в их сложном танце чудился некий ритм...
      Я почти уловил его, но тут солнце исчезло, и появился сумрачный зал. Музыка стала вкрадчивой и таинственной. Густо стояли колонны то ли из стекла, то ли из льющегося синего света, и в их расположении тоже чувствовался какой-то порядок…
      Казалось, я вот-вот разгадаю его, но вдруг зал изменился… Я снова в кабинете, только он сумрачнее и обширнее, а за столом ни Сибил, ни ее кресла. Лишь непроглядная тьма.
      —Эй! — неуверенно сказал я. — Что за шутки?
      Ни звука в ответ, стылая тишина, словно в подземелье.
      А потом сзади раздался кашель. У меня мороз прошел по коже, и я быстро обернулся.
      В проеме двери стоял человек. Одежда тонула в темноте, виднелись только белые перчатки и такое же белое лицо.
      — Я ваш проводник, — сказал человек. — Идемте.
      Голос глуховат, но прозвучал с повелительной интонацией.
      — Какой проводник? — в панике спросил я.
      Незнакомец некоторое время молчал:
      — Вы каждый раз забываете… — вздохнул он. — Вы ведь хотели увидеть будущее. А я должен был позаботиться о транспорте. Расстояния и здесь велики, пешком далеко не уйдете.
      По спине протек холодок, и я вдруг вспомнил, что на семинаре проводили какие-то эксперименты по моделированию будущего.
      Значит, я в виртуальной реальности? Но тогда мне, наверное, ничего не угрожает.
      Все же я встал неохотно:
      — Идемте!
      Коридоры пусты, в них царит странный сумрак, лампы едва тлеют. Во дворе те же лиловые и желтые цветы, но теперь у крыльца стоит черная «Волга»…
      Я чуть не рассмеялся:
      — Неужели нельзя было придумать чего-нибудь посолиднее, вроде «Мерседеса»? В виртуальной реальности это ничего не стоит.
      Белая перчатка проплыла во тьме, шофер открыл передо мной дверцу.
      — Вы не в созданном компьютером мире, — ответил он сухо. — Это реальность, хотя другая. А вы тут не особо важная персона, так что не стоит привлекать излишнего внимания.
      Я почувствовал холод внутри, словно по пищеводу медленно опустился ком льда. Что за другая реальность?
      Глянул на небо: почему так темно? Солнца не видно — то ли успело сесть, то ли здесь еще не всходило. В темноте горело всего несколько звезд, словно красные от бессонницы глаза смотрели на Землю. Я поспешил забраться в машину.
      Шофер повернул ключ зажигания, и мотор завелся почти бесшумно, как в дорогой иномарке. Тронулись тоже плавно, не раздалось даже шороха гравия под колесами. Беззвучно распахнулись ворота, темные холмы потекли назад. Вскоре мне стало не по себе от молчания.
      — Куда мы едем?
      Водитель повернул голову и долго смотрел на меня, я даже испугался — не врезались бы во что-нибудь. Наконец отвернулся.
      — Откуда мне знать, — сказал тускло. — Я всего лишь проводник. Проводник по снам. Направление задаете вы, а я только доставляю на место. И потом забираю обратно. Если человек в состоянии вернуться.
      Снова будто холодная змея проскользнула по пищеводу.
      — А что, некоторые не возвращаются?
      Шофер пожал угловатыми плечами, и у меня мелькнула нелепая мысль: какой старомодный костюм!
      — Умирают даже в обычном сне. А вы выбрали более опасный — тот, что может легко обратиться в действительность.
      — Вы назвали себя проводником, — хрипло сказал я. — Посоветуйте что-нибудь. Я даже не понимаю, где оказался. Какой-то санаторий, фокусы с компьютером…
      — Вы участвовали в семинаре, где среди прочего рассматривались варианты будущего, — глухо заговорил мой проводник. — Такова была тема вашей курсовой работы, которую вы неосмотрительно опубликовали в Интернете. Вот и получили приглашение. Один из участников семинара выдвинул гипотезу, что все варианты уже существуют в информационном поле Земли, его еще называют ноосферой. А другой продемонстрировал компьютерную программу, которая облегчает выход сознания в это пространство. Раньше было сложнее: приходилось прибегать к медитации, наркотикам, сочетать эманации различных веществ. Теперь все проще…
      Проводник помолчал, а я сильно ущипнул себя за руку. К своему удивлению, почувствовал боль. Разве астральное тело испытывает ее?.. И тут появилась неприятная мысль: а вдруг все вокруг — это только иллюзия? Может, сосед по общаге снова подсунул ЛСД?
      Из такого путешествия можно и не вернуться…
      — Правда, оба допустили ошибку, — снова заговорил проводник. — Во-первых, варианты существуют не в информационном поле, а вполне материально — только в многомерном пространстве-времени. Вы видите самый проявленный и единственно реальный для вас, живете в нем и называете Землей, хотя правильнее будет Энроф… Во-вторых, компьютерная программа не выводит сознание в какой-то астральный план. Она перестраивает восприятие времени. Вы не задумывались, что течение времени в значительной мере иллюзия. Это, скорее, способность нашего рассудка воспринимать события в определенной последовательности и темпе, о чем догадывался еще Иммануил Кант. Сейчас вы воспринимаете вариант, отличающийся от вашего временными координатами — еще не проявленное будущее. Так как человеческий рассудок способен воспринимать лишь одно измерение времени, то для вас это выглядит, как пребывание в неком параллельном мире.
      М-да, по немецкой классической философии у меня была тройка.
      — А Сибил меня видит? — уныло поинтересовался я.
      — Для нее вы погружены в транс — сухо ответил проводник. — Напоминаю, сместилась по временной шкале лишь точка восприятия, а не ваше физическое тело. Хотя, используя особую ментальную технику, вы можете перейти в иное измерение времени целиком. Немало людей из вашего мира проделывали это, иногда случайно — в этом причина многих необъяснимых исчезновений. Только вернуться будет очень трудно…
      Да уж, успокоил. Я вернулся бы прямо сейчас.
      — Советую посетить одну из мировых столиц, — так же скучно продолжал шофер. — Какой город предпочитаете?
      Я чувствовал странный пронизывающий холод, пальцы ног и рук онемели. С трудом выговорил:
      — Пусть это будет Москва… — Все-таки не утратил способности соображать, потому что добавил: — А вдруг я увижу только то, что нарисует мое воображение?
      — Нет, — шофер небрежно повернул руль, и я вдруг стал различать дорогу впереди: тусклая металлическая полоса тонула во мраке. — Вы увидите то, что наиболее вероятно.
      — Почему именно я?.. — вырвалось у меня. На ответ не надеялся, но шофер оказался неожиданно словоохотливым.
      — Вы талантливы. Эту программу использовали многие, в том числе и Сибил, однако результаты получались скромные: точка восприятия легко смещалась в иное измерение времени, но разум начинал хаотически блуждать, не в силах справиться с другим темпом ощущений… Занимались йогой, ДЭИР, или чем-то подобным?
      Я молчал, потусторонний спутник попался на удивление болтливый. Или ему и поговорить не с кем? А никакой йогой я не занимался: родители небогатые, денег на модные игрушки вроде коммуникатора или медиаплейера не было, вот и пытался поразить девчонок памятью на всякие мелочи.
      «Андрей, во что я вчера была одета?».
      «В синие джинсы, голубую блузку и лазоревый лифчик».
      «Хи-хи, а откуда знаешь про лифчик?».
      Сама напоказ и выставила — когда нагнулась за ручкой и больно долго ее подбирала.
      Так что натренировал внимательность, в учебе это потом здорово пригодилось…
      Я вздрогнул, впереди замигал красный глаз. Вскоре мы оказались на развилке: одна металлическая полоса уходила направо, другая налево, а посередине мигал красный шар, хотя никакой опоры для него не было видно.
      — Что это? — спросил я.
      Шофер остановил машину, и меня слегка потянуло вперед.
      — Мир здесь более пластичен и легко подстраивается к нашему восприятию, — вяло сказал он. — Это зрительный образ исторической альтернативы. Вы ведь знаете, что будущее многовариантно. Здесь представлены два наиболее вероятных. Классическая бифуркация реальности…
      — Какая забота о путниках, — вырвалось у меня. — И что посоветуете?
      — Правую дорогу, она шире, так что этот вариант наиболее вероятен. Собственно, я по ней уже ездил. Огромный город, большое движение. К счастью, риска столкновения нет — в сущности, мы лишь отражения в темном зеркале астрала.
      Про отражения мне не очень понравилось.
      — И много вы так трудитесь? — осведомился я.
      — Порядочно, — сухо сказал шофер. — Есть работы и похуже, но распространяться об этом не положено. Так едем?
      Снова темные холмы поплыли назад, и я постепенно задремал, смутно удивляясь тому, что засыпаю во сне…
      — Проснитесь!
      Опять красный свет озарил темноту. Я открыл глаза шире и увидел, что край неба светится багровым — и здесь восходило солнце.
      Сумрачный пожар охватил полгоризонта, когда мы пересекли по мосту пустынную кольцевую дорогу. Вскоре огромные здания заслонили солнце, и лишь в окнах загорались багровые отсветы. Я почувствовал смутную тревогу: улицы, на которых даже в раннее утро обычно хватало автомобилей, на этот раз были пусты. Лишь иногда попадались явно брошенные машины: у одной открыт капот, другая с помятым боком приткнулась к тротуару. Что здесь произошло?
      Я покосился на шофера: в белых перчатках и с бледным лицом, тот поворачивал руль, объезжая стоящий троллейбус.
      Наконец дорогу перегородили сбившиеся в кучу автомобили: черный «УАЗ-Патриот» подмял иномарку, другая машина лежала на боку, да еще троллейбус развернуло поперек улицы. Пришлось остановиться.
      Водитель повернулся ко мне.
      — Не понимаю, — тускло сказал он. — В прошлый раз это был оживленный город. Видимо, произошло смещение вероятностей. Такое случается, хотя и редко… Дальше вам придется идти одному. Посмотрите на газеты в киосках, взять в руки не получится, но хотя бы прочитайте заголовки… Когда узнаете, что случилось, то сообщите, где вас забрать. Вот коммуникатор — здесь спутниковый телефон, а в компьютере карта города.
      Шофер протянул устройство с большим дисплеем и клавиатурой. Я примерно знал, как им пользоваться — один студент из Сибири часто болтал с родными и показывал на дисплее карты и фотографии родных мест.
      Я взял коммуникатор и оглянулся: не горит ни одного фонаря, окна темны, и только серый рассвет медленно разливается по улице. Мне вдруг показалось — это волосы Сибил окутали город пепельным саваном.
      Я зябко передернул плечами.
      Выйдя из машины, включил коммуникатор. Появилась карта центрального района Москвы, а на одной из улиц красная точка — мое местоположение. И в этом странном мире вокруг Земли кружат навигационные спутники.
      Так, эта улица должна привести к Кремлю...
      Сзади зафырчал мотор, и я оглянулся — привезший меня автомобиль разворачивался, шофер даже не помахал на прощание.
      Я вздохнул и поплелся в другую сторону. Уже ясно, здесь что-то произошло. Война? Но тогда почему никаких разрушений? И ни следа людей?..
      Миновал дом за домом: стеклянные стены зданий чисты, словно только что вымыты, но по-прежнему — никого. Я снова почувствовал озноб.
      Справа открылся сквер, в сумраке за деревьями забелела колоннада церкви. И тут я вздрогнул: на паперти стояла фигура в темном балахоне, с непокрытыми черными волосами и черной бородкой. Монах?..
      Фигура скользнула за колонны и скрылась.
      Я подождал, пока успокоится сердце, и пошел дальше.
      А вот и газетный киоск — закрыт, но сквозь стекло можно прочитать заголовки и даже текст на первых страницах.
      Ничего особенного: большинство фамилий незнакомы, хотя пару раз попались привычные звезды эстрады. Президент, к сожалению, не упоминался: интересно, кто у них сейчас? Ах да, надо посмотреть дату выпуска…
      Я не успел.
      Протяжный скрип раздался за спиной, словно отворилась древняя дверь…
      Я поспешно оглянулся — никого.
      Снова скрип, а затем снова. Я закрутил головой, и меня прошиб холодный пот. Длинная хищная тень нырнула за черный «БМВ», замерший у тротуара.
      Вот они, стражи мертвого города! То ли брошенные хозяевами черные псы, то ли волки — уже несколько бегут, мелькая за брошенными машинами.
      Я мигом забыл о газетах и тоже пустился бежать, хотя ноги заплетались…
      Черные тени мелькают справа и слева, каблуки неслышно ударяются об асфальт, холодный воздух обтекает разгоряченное лицо. Проснусь ли, если меня загрызут в этом жутком сне?..
      Слева красные стены Кремля, впереди спуск к Москве-реке. Золотом горит купол Христа Спасителя, в темной воде змеится красный огонь — над зданиями восходит солнце.
      Куда теперь, броситься в воду?
      На подгибающихся ногах я сбежал по ступеням, а псы вдруг замедлили бег и разом сели, обратившись в черные статуи. Я тоже остановился, и словно застыло время, только сильно билось сердце, да горели щеки.
      На набережной вдруг появилась странная фигура — человек в темном одеянии, с ножнами на желтоватом поясе. Я даже не заметил, откуда взялся, лишь слегка задрожал воздух. Следом возникла женщина с пышными волосами и в зеленой полупрозрачной одежде. Третьим материализовался некто в синем плаще, со смуглым, будто обожженным лицом.
      Я цеплялся за остатки самообладания. «Это всего лишь призраки, — отчаянно внушал себе. — Призраки, рожденные твоим мозгом, который пытается хоть как-то справиться с неизвестным».
      Чтобы не поддаться безумию, я заговорил.
      — Кто вы? — голос прозвучал хрипло. — Что случилось с городом?
      Я надеялся, что не получу ответа и призраки растают как дым над темной водой, но женщина обвела взором реку и здания, а потом повернулась ко мне. Когда заговорила, то в голосе прозвучало холодное очарование, словно зазвенели ледяные колокольчики, и мое сердце заныло.
      — Была война, но воля Владык сохранила город. Будущая столица мира может погибнуть лишь вместе с миром.
      — Кто вы? — мой голос дрогнул.
      Человек в темной одежде опустил руку на ножны, слова прозвучали как свист меча:
      — Кто ты, что первым явился в сердце мира? Хочешь поучаствовать в игре Владык?
      — Многие первые станут последними, а последние первыми, — глумливо заметил третий, в синем плаще.
      Я задрожал, увидев его глаза: тигриные, с вертикальным черным зрачком.
      — Какая игра? — выговорил я с трудом. — Не хочу участвовать ни в какой игре. Я случайно оказался здесь…
      — Тогда ты умрешь, — словно плюнула фигура в синем. — И не только ты. Оглянись!
      Я глянул на реку, но по другую сторону не увидел ничего: темная вода тонула в сумраке, и даже солнечный свет не рассеивал его. Тонкие голубые линии рассекали воду, превращая в подобие шахматной доски. Вдруг фигуры появились на ней — половина красные, как кровь (и каким-то образом я понял, что это мои фигуры), а половина белые.
      Вот взвился бледный конь — первый ход…
      Доска оказалась рядом, и я неуверенно протянул руку к своей королеве. И испытал шок: точеная фигура повернула голову, печально поглядев на меня. У меня потемнело в глазах, я видел только серые глаза, светлые волосы и огненно-рубиновое платье…
      Что-то изменилось вокруг. Я оторвал глаза от королевы: три человека (если только это были люди) и город — все исчезло. Я стоял на шахматной доске на месте короля и вдруг почувствовал прикосновение — это королева в красном доверчиво положила руку мне на плечо. Доска поплыла по черной реке, и на нас двинулся белесый строй.
      Все погасло…
    
      Хотя нет, я снова сидел в кабинете, голова страшно болела, а глаза Сибил были холодны, как лед.
      — Что вы видели? — потребовала она.
      Как на допросе.
      Но я был слишком ошеломлен и только вяло спросил:
      — Разве вы не слышали разговоров?
      — Нет! — глаза Сибил сверлили голубыми буравчиками. — Это ваш личный опыт.
      Я нехотя рассказал о поездке на призрачной «Волге», сумрачном пустынном городе и трех странных фигурах. О шахматной доске и королеве почему-то не смог сказать ни слова.
      Глаза Сибил постепенно расширились — голубой свет загорелся в них, а на лице, напротив, резче выступили скулы.
      — Какой-то бред, — уныло закончил я.
      — Не обязательно. — Сибил отодвинулась в тень. — Возможно, вы действительно видели проекцию одного из вариантов будущего. К сожалению, с подобной техникой сейчас активно работают спецслужбы и военные. Посредством зрения и слуха в мозг внедряется программа, замаскированная под зрительные образы. Программа подавляет контроль разума и высвобождает ту часть психики, которая напрямую связана с информационным полем Земли. Главная трудность в том, чтобы не блуждать без цели, а сконцентрироваться на поиске нужной информации. У индийских йогов на овладение подобным умением уходила вся жизнь. А сейчас нужен только компьютер с частотой процессора не менее трех гигагерц, соответствующая программа и… умение видеть. У вас последнее качество есть.
      Проводник по снам говорил иначе. Хотя… я решил кое-что проверить.
      — И многие уже… пользовались этой программой?
      В глазах Сибил промелькнула досада.
      — Немало… — проронила она. — Я и сама несколько раз. Беда в том, что восприятия слишком хаотичны. Программа открывает дверь, но не может сориентировать в непривычном мире. Нужна редкая внимательность, развитое воображение и… что-то еще, иначе путешествие превращается в кошмар.
      Я поежился:
      — Почти так и было.
      — Ну-ну, — довольно улыбнулась Сибил, становясь похожей на домохозяйку: вот-вот начнется любимый телесериал. — У вас всё неплохо получилось.
      Она моргнула:
      — Думаю, скоро вы совсем поправитесь. До завтра.
      Нажала кнопку, и сзади потянуло холодом — открылась дверь. Санитар молча подождал, пока я встану.
      На этот раз прошли через веранду. В полутемном дворе два охранника с автоматами направлялись к воротам, впереди молча бежала черная собака.
      — Хорошо нас охраняют, — обратился я к провожатому.
      — На Кавказе неспокойно, сам знаешь, — равнодушно ответил тот. — Чечены, бандиты всякие.
      Поднялись по лестнице, и я узнал дверь своей палаты. На пороге замялся, не хотелось входить. Вдруг ярко вспомнил, как всю прошлую ночь падал в черную бездну.
      Санитар открыл дверь.
      — Заходи. Укол придут сделать позднее.
      Дверь защелкнулась, с этой стороны ручки не было. Мне снова пришло в голову, что палата смахивает на тюремную камеру. Забыл спросить у Сибил, почему такая обстановка. Я огляделся, и сходство с камерой стало еще заметнее: забранное решеткой окно, узкая кровать, тумбочка, стул. Я приоткрыл дверь в боковой стене — там туалет с водопроводной раковиной и унитазом. Над кроватью пощелкивают кварцевые часы.
      Я сел на кровать.
      Итак, кое-что мне удалось вспомнить. Я изучал футурологию в университете, на четвертом курсе разместил в Интернете курсовую работу о возможных вариантах развития современной цивилизации, а потом меня пригласили на семинар…
      Голова заболела — передо мной словно приоткрылась та бездна, куда падал всю прошлую ночь, и где плавали, словно пряди тумана, обрывки воспоминаний.
      Я стиснул ладонями виски. Пришла жуткая мысль: а вдруг такое повторяется каждую ночь? Возможно, я уже не раз забывал все, что сумел вспомнить за день? Что это за укол, о котором говорил санитар? Может быть, не эуфиллин, а что-то другое?..
      Вдруг меня все-таки похитили? Но кто, Сибил? Смешно и подумать, похожа на домохозяйку. И зачем? У меня ни денег, ни богатых родственников, с которых можно потребовать выкуп…
      Я встал, чтобы еще раз осмотреть окно. Рама открывалась только внутрь, холодный вечерний воздух тронул лицо, пахнуло сырым железом. Прутья вделаны в бетон, вряд ли выковыряешь. Где-то я читал, как герой расшатал решетку ножкой от кровати, но моя сделана из дерева и для этого не годится. Снова заглянул в туалет — там окна вообще нет. Подошел к двери — ручки нет, и открывается внутрь, так что не выбьешь.
      На то, чтобы выбраться, моих способностей явно не хватит. Или…
      Я снова сел на кровать. Стиснул голову руками: ну, придумай же что-нибудь!
      Сначала пришло воспоминание: красный фонарь над сумеречной развилкой, белые перчатки шофера на руле.
      А потом появилась идея…
      Способ странный, но чем я рискую?.. Только есть одно «но». Если догадка верна, и мне колют какой-то препарат, стирающий память, то как я завтра вспомню то, что сейчас пришло в голову?
      Нет, надо запомнить. Надо запомнить. Надо запомнить…
      Я все еще повторял про себя эти слова, когда снова открылась дверь. Санитар грубо закатал рукав пижамы.
      — Эуфиллин, — в голосе прозвучало злорадство.
      Я снова падал в темную бездну, но на этот раз меня догоняли, кружась по спирали и отдаваясь эхом от невидимых стен, чьи-то слова:
      «Помни проводника по снам… помни проводника по снам… помни…».
    
               
      2. Безенгийская стена.doc
    
    
      К вечеру подножия гор заволокло облаками — они клубились в темных долинах, тянули белесые пальцы к розовеющим в высоте снегам…
      Я сидел на дощатой веранде и, прихлебывая кислый айран, пытался понять: как здесь оказался? А заодно и вспомнить, кто я такой? Хороший набор вопросов. Но туман окутывал память плотнее, чем горные долины…
      Я огляделся: по веранде расставлены столы, покрытые клеенкой, за ними несколько мужчин. Каждый за своим столом, все в желтоватых пижамах, как и у меня. Все молчат: кто пьет айран из кружки, кто откинулся на спинку плетеного стула и смотрит на розовеющие вершины. Лица вялые и безучастные, неужели такое же у меня?..
      Наверное, это больные.
      За перилами веранды дворик: желтые и лиловые цветы на клумбах, высокая ограда, за ней поросший соснами холм. По склону вьется дорога, подходя к железным воротам. Они заперты, рядом будка, и сквозь окошко видно, что там кто-то есть.
      Санаторий? Психбольница?..
      По этой дороге меня должны были привезти, но я ничего не помню. Неужели какая-то болезнь привела к потере памяти?.. Хотя с умственными способностями, кажется, все в порядке: быстро разобрался, где нахожусь.
      Что на Кавказе — понял сразу, санитары на вопросы отвечали уклончиво, но с неистребимым кавказским акцентом. Поначалу удивило, что солнце стоит не над снежными вершинами и ледниками, а плавится в синеве с другой стороны небосвода. Но потом сообразил, что нахожусь к югу от Кавказского хребта и, судя по высоте гор, — уж не Безенгийская ли это стена? — скорее всего в Грузии. Но как я сюда попал?..
      Не поговорить ли с соседом слева? Хотя пока расспросы ни к чему не привели, получал такие же односложные ответы, как от санитаров: «Лечусь… Не помню… Отвали…».
      Все же я открыл рот, но спросить ничего не успел.
      Подошел санитар — крупный черноволосый мужчина в белом халате — и с акцентом сказал:
      — Пошли. Тебя доктор спрашивает.
      Я уныло подумал, что мог участвовать в горном походе по Кавказу, произошел несчастный случай, и товарищи оставили в больнице.
      Встал и пошел за санитаром.
      Коридор, холл, опять коридор, звук шагов тонет в ковре… Мы остановились перед массивной дверью, санитар приставил пальцы к вмонтированной пластине, и спустя несколько секунд дверь открылась.
      Дактилоскопический замок, вяло отметил я. И слегка удивился, но не замку, а скорее тому, что не испытываю особого удивления, хотя зачем дактилоскопический замок в обыкновенной больнице?..
      За столом сидела женщина в белом халате, в свете лампы красиво мерцали серые волосы. Оглядев меня, кивнула провожатому:
      — Можешь идти.
      Снова акцент, хотя уже не кавказский.
      Дверь закрылась, и докторша указала на кресло.
      — Садитесь.
      Я сел, пытаясь разглядеть глаза собеседницы: словно голубые льдинки плавали в сумраке.
      — Как себя чувствуете? — Скучный голос, ни тени доброжелательства.
      Будто стук послышался вдалеке. Я моргнул.
      — Вроде неплохо. А что со мной? Я ничего не помню.
      Женщина-врач внимательно оглядела меня, а потом повернула голову к компьютерному дисплею. Лицо слегка осветилось: немного припухлое, без всякой косметики.
      — Вы упали в ледниковую трещину, — равнодушно сообщила она. — Удар головой, нарушение мозгового кровообращения и, как следствие, частичная амнезия. Надеюсь, потеря памяти окажется временной…
      Снова стук, но теперь отчетливее — словно кто-то постучал молотком посереди комнаты. Странно, докторша как будто ничего не услышала. Развернула ко мне монитор:
      — Давайте проверим, как обстоит дело с памятью…
      Ритмичные удары раздались прямо в ухо:
      «Помни… проводника… по снам!».
      Что они значат?..
      Странная музыка… калейдоскоп чистейших красок… багровое солнце, встающее над кромкой темного льда… зал с колоннами из льющегося синего света…
      И вот я снова в кабинете Сибил, только он обширнее и сумрачнее, а за столом непроглядная тьма.
      Но теперь я вспомнил, что хотел спросить, и у кого!
      Я медленно обернулся.
      В открытой двери стоит человек, во тьме виднеются только белые перчатки и такое же белое лицо.
      — Здравствуйте! — сказал я. — Могу я задать вам несколько вопросов?
      — Слово «здравствуйте» здесь уже не подходит, — глухо отозвался гость. — Но вопросы задавать можно. Это мой долг — отвечать и показывать.
      — Где я и что со мной?
      — Вы в бывшем санатории, который обращен в лабораторию и частную тюрьму. Вас доставили сюда после семинара, где изучались варианты будущего.
      — Кто доставил? — В голове начала пульсировать боль, я попытался сфокусировать глаза на белом лице, но не мог.
      — Я не вправе отвечать на вопросы о других людях.
      — Тогда хотя бы подскажите, как выбраться отсюда, — сердито сказал я. Видно зря надеялся, что в этом сумрачном мире — я вспомнил его! — могу получить ответы на все вопросы.
      — Пожалуйста, — темнота в двери всколыхнулась. — Следуйте за мной.
      Снова полутемные коридоры (я уже видел их!) и едва тлеющие лампы. Как-то неожиданно мы оказались в моей комнате, а точнее тюремной камере.
      — Смотрите, — бесстрастно сказал проводник.
      Я чуть не ахнул, стены внезапно сделались прозрачными, а точнее полупрозрачными — как зеленоватое стекло. Слева в другой камере кто-то лежал на койке, а справа помещение было пусто и за ним, как сквозь зеленые занавеси, виднелся верх каменной стены и качающиеся верхушки сосен.
      — Здорово, — хрипло сказал я. — Как вы это сделали?
      — Я ничего не делал, — слегка пожал плечами проводник. — Этот мир подчиняется силе мысли.
      Ну и ну…
      — Все равно не вижу, как выбраться отсюда. Пускай наружная стена близко, но как попасть в коридор? И там, наверное, охрана.
      Действительно, в конце коридора виднелась неясная человеческая фигура.
      — Смотрите внимательнее, — в голосе проводника послышалось нетерпение.
      Вот оно: в зеленой занавеси, что отделяет комнату справа, просвечивает прямоугольник. Видимо, обе комнаты соединяла дверь, а потом ее забили досками и оклеили обоями. Будем надеяться, что забили не слишком крепко.
      — А как?.. — я обернулся к проводнику.
      И замер, никого не было. А затем сумрак просветлел, и я снова оказался в кабинете Сибил.
      — Что вы видели? — потребовала она. — На этот раз сеанс был очень короткий.
      Голова раскалывалась от боли, я поднял руки и помассировал виски ледяными пальцами.
      — Ничего, — вяло соврал я. — Какие-то световые эффекты, а потом страшно разболелась голова.
      Сибил долго в упор смотрела на меня, так что мне сделалось неуютно.
      — Ладно, — в ее голосе прозвучала досада. — Может быть, другой раз окажется результативнее.
      Она даже не пыталась хитрить, никаких разговоров про амнезию! Видимо, была уверена, что за ночь я все забыл.
      Тот же молчаливый санитар проводил меня обратно в комнату.
      Я надеялся, что из-за краткости визита к «доктору» у меня останется больше времени до укола. Сразу направился к водопроводному крану, открутил изогнутую трубку, из которой вытекает вода, и стал осматривать стену. Металлическим предметом легче колупать ее, чем голыми пальцами.
      Скоро нашел слегка выпуклый шов и принялся за работу. Только бы никто не посмотрел в глазок! Но кавказцы казались не особо рьяными надзирателями.
      Обои отдирались легко, а кускам штукатурки я не давал упасть на пол и складывал в стороне. Довольно скоро оголил доски, и тут пришлось попотеть: железной трубкой никак не мог отковырнуть первую из них. К счастью, вторая оказалась прибита всего одним гвоздем. Работали здесь спустя рукава.
      Наконец я пролез в соседнюю комнату, тут пахло пылью. В окне уже стемнело, но его не загораживала решетка, и я осторожно выглянул.
      Я находился на третьем, верхнем этаже. Ограда вокруг двора здесь подходила к торцевой стене здания и казалась легко доступной — метра два по карнизу (здание было старой постройки, с карнизами и лепниной). Лишь бы никто не посмотрел вверх. Безопаснее было бы подождать полной темноты, но я не хотел рисковать: в мою камеру могли зайти для укола.
      Я открыл раму, петли противно завизжали, и я снова взмок от пота. Но никто не стал ломиться в дверь, я еще раз оглядел двор и поспешно взобрался на подоконник. Потом, стараясь не глядеть вниз, вылез на карниз.
      Оказалось даже удобнее, чем ожидал: руками можно было придерживаться за водосточный желоб вдоль крыши, а вниз я по-прежнему не смотрел. Только сразу повеяло холодом, и мокрая от пота майка прилипла к спине.
      Я довольно быстро добрался до гребня стены, но там оказалась колючая проволока. Пока перебирался, разорвал штанину и расцарапал до крови ногу. Наконец повис на руках по ту сторону стены, глянул вниз на темные кусты и разжал пальцы.
      До сих пор я гордился собой: сумел воспользоваться помощью таинственного проводника, разобрал перегородку, выбрался из комнаты и вот-вот окажусь на свободе. Прямо-таки агент национальной безопасности. Но на этом мое везение кончилось…
      Наверное, пресловутый агент приземлился бы беззвучно, а рядом оказалась бы блондинка на иномарке. Я же вломился в кусты с громким треском, разодрал щеку, на миг меня задержала зацепившаяся пижама, а потом я почувствовал боль от удара пятками, и вдобавок крепко приложился боком о какую-то корягу.
      В общем, после такого шума можно было лежать спокойно и отдыхать. За стеной взвыла сирена, залаяли собаки, а по земле зашарил бледный луч прожектора. Но я как дурак вскочил и, прихрамывая, пустился бежать по скользкой от хвои земле.
      Очень скоро сбоку метнулось что-то черное и лохматое, сбило с ног и жарко задышало в лицо разинутой пастью. Я представил, как сейчас овчарка вцепится мне в горло, и постарался лежать тихо. Где-то слышал, что лежащих собаки не трогают.
      Или это действительно так, или собачка решила растянуть удовольствие, но в горло не вцепилась, а оглушительно залаяла, обрызгав мне лицо горячей слюной. В ответ послышался скрежет бегущих по гравию ног, непонятные, но явно недоброжелательные возгласы, а затем кто-то саданул в больной бок сапогом или ботинком.
      Хотя особо сильно меня не били: ребра, похоже, остались целы. Лишь когда вздернули на ноги, я получил такую плюху, что перед глазами заплясал фейерверк искр, а рот наполнился соленым. Затем меня отволокли обратно, но уже не в родную камеру, а на второй этаж. Бросили как мешок на пол и оставили размышлять, что агента национальной безопасности из меня не получилось.
      Через некоторое время я попытался встать и с удивлением обнаружил, что ноги держат, а кости как будто целы. В этой комнате тоже был умывальник с зеркалом, так что я подковылял и стал обмывать лицо, временами шипя от боли.
      Тут в двери щелкнуло, и я повернул голову: неужели пришли добавить? Или уже с уколом?
      Дальнейшее помню странно, словно видел слайд-шоу на экране монитора. Теперь-то я понимаю, почему…
      Вошедший мне незнаком, и на нем не белый халат, а черный подрясник. Мое сердце делает перебой, сразу вспоминаю фигуру на паперти в безлюдной Москве. Вдоль лица старомодные бакенбарды, переходящие в бородку клином, а черные волосы спадают на плечи. Глаза под прямыми, как по линейке проведенными бровями, отсвечивают зеленым, будто у кошки.
      Посетитель кладет на тумбочку какой-то предмет и внимательно смотрит на меня.
      На всякий случай я решаю быть вежливым и шепеляво говорю:
      — Добрый вечер.
      — Здравствуйте, Андрей, — отзывается гость. В голосе нет и тени кавказского акцента, который звучал у других санитаров, но что-то в нем кажется странным.
      — Вы с уколом? — я испытываю неприятное чувство от близости черной пропасти.
      Но посетитель медленно качает головой и говорит довольно фамильярно:
      — Тебе и так досталось. Ложись, я тебя осмотрю.
      Я плетусь к кровати, на ходу стягивая разорванную пижаму. Обижаться на «тыканье» нет сил.
      — Вы из монастыря? Служите при этом… санатории?
      Монах снова качает головой:
      — Разве проводник не сказал? Это не санаторий. А я… в некотором роде действительно из монастыря. Про Новый Афон слышал?
      — Он вроде не действующий, — я со стоном забираюсь на кровать.
      — Неужели?.. — в голосе гостя слышится удивление. — Хотя в последние годы мне приходилось много странствовать, так что новостей не слыхал.
      Он проходится жесткими пальцами по бокам и спине. Я снова шиплю от боли.
      — Тебе повезло. Ребра целы и внутри как будто ничего не отбили. Впрочем, им не было резона тебя калечить.
      — Кому «им»? — бормочу я. — И вы кто, врач?
      Я испытываю странное чувство щекотания по всему телу, а боль уходит, сменяясь чувством облегчения и покоя.
      — Мир имеет нужду во враче, — туманно отзывается монах, — вот и пришлось им стать… А тебе спать нельзя. Бодрствуй.
      — Почему? — вяло спрашиваю я. Неудержимо накатывает сон.
      — Проводник сказал, что вряд ли выберешься сам. А ты ходил по странным дорогам и видел то, чего не видел еще никто. Другие не должны узнать, что скрывается за завесой, поэтому оставлять тебя здесь нельзя.
      — Я уже пробовал выбраться, — сердито отвечаю я. — Так накостыляли…
      — Тише, — говорит гость и почему-то глядит на часы, висящие над кроватью.
      Я тоже смотрю на стрелки: девять. В прошлый раз мне сделали укол примерно в это же время и ушли, оставив падать в тошнотворную темноту…
      Часы издают «тик», а потом еще раз. Странно, между звуками как будто проходит много времени.
      Я жду нового щелчка, но черный монах трогает за плечо.
      — Пора. Надевай халат и идем!
      Наконец-то я понимаю, что странно в его голосе — словно посвист ветра слышится в нем. Удивленно спрашиваю:
      — Куда? Опять к доктору?
      — Нет, — говорит монах. — Разве тебе не сказали, что держат в плену? Хотя да, ведь кололи этот препарат…
      — Кто держит в плену? — бормочу я. — Чеченцы?
      — Нет, другие. — Голос звучит глухо в полной тишине. — Может быть, вспомнишь кое-что по дороге. А сейчас нам пора.
      — Почему я должен верить вам? Как вас зовут? — я безуспешно оглядываюсь в поисках пижамы и при этом чувствую странное оцепенение: мысли еле ползут, а глаза никак не фокусируются…
      Монах сильно дергает меня за руки — и я оказываюсь сидящим на кровати, с пижамой на плечах.
      — Меня зовут Симон, — словно ледяной ветер свистит в ушах. — Считай, что меня попросили освободить тебя. В бумажнике твои документы, я кладу его в карман пижамы.
      «А как же другие в этом санатории?» — хочу спросить я, но язык не повинуется, а руки едва попадают в рукава пижамы. Я теряю способность размышлять, даже сердце бьется редко и глухо. Едва могу встать и последовать за своим проводником, двигаться почему-то очень трудно. Симон уже у двери…
      Залитый электрическим светом коридор кажется пуст. Но только кажется. Когда подходим к выходу в холл, я вижу охранника в камуфляже. Сидя за столом, тот равнодушно смотрит в нашу сторону. Глаза широко открыты, однако нас двоих словно не замечают.
      — Он… спит, — свистящим шепотом произносит Симон. — Пошли быстрее.
      Косясь на охранника, я обхожу стол. Нарастает странное ощущение: что-то вокруг не так… Мы минуем выход на веранду и спускаемся по лестнице в другой коридор.
      Здесь охранников двое. Сидят возле двери — наверное, выхода наружу — и глядят прямо на нас. Я прячусь за угол: вдруг сейчас начнется стрельба?
      — Не останавливайся, — холодно звучит голос.
      Я боязливо выглядываю: Симон идет прямо на охранников, а те внимательно смотрят на него, но почему-то не двигаются…
      С трудом переставляя ватные ноги и не отрывая глаз от стражей, я иду к двери. Охранники не кажутся сонными: взгляд цепкий и пристальный — но неподвижный… Симон ждет, держа ладонь на пластинке замка. Что-то неуловимо меняется, тянет ночной свежестью, и мы оказываемся на крыльце.
      Я чувствую себя все более странно, будто все-таки сделали укол: перед глазами всё плывет, и меня словно втягивает в темнеющий водоворот…
      — Быстрее! — шипит Симон.
      Черная яма двора, острый запах прелой листвы, потом сырого железа — мы у ворот… Только запахи еще поддерживают мое сознание на плаву.
      Я не слышу скрипа ворот (и вдруг понимаю, что не слышал ни звука, кроме голоса Симона, с тех пор как покинул палату), но ограда вдруг оказывается за спиной, а впереди темными великанами маячат сосны. Еще несколько шагов, и почва под ногами плывет, мир несколько раз поворачивается вокруг, а потом исчезает…
    
      Когда я очнулся, то почувствовал влажный щебень под щекой и услышал монотонный шум ветра в соснах. Сразу вспомнил — почему-то раньше его не было слышно. Кто-то тряс за плечо.
      — Пришел в себя?
      Я с трудом встал на колени, а потом на ноги. Меня качало, все тело болело, а голову словно набили ватой — ничего не мог сообразить.
      — Что со мной? — дрожащим голосом спросил я.
      — Мы вышли из санатория, — голос спутника сливался с шумом ветра. — Мое имя Симон. Потерпи, скоро темпоральный шок пройдет.
      — Какой шок? — переспросил я. Чувствовал себя настолько беспомощным, что едва не заплакал.
      — Неважно. — Свежий воздух постепенно вымывал дурноту из моего сознания. — Без специальной подготовки это трудно перенести.
      Тело все еще била дрожь, но в голове постепенно прояснилось. Я вспомнил веранду, доктора, свою палату, появление странного монаха… Что было до этого, окутывал туман забвения.
      — Но как мы выбрались? Там же полно охранников.
      — Ты пока не поймешь, — равнодушно сообщил Симон. — Но мы еще не выбрались. Этот «санаторий» находится в Грузии, а тебе надо в Россию. Через Грузию опасно, из гор ведет всего одна дорога и ее легко перекрыть. Проделать такой трюк во второй раз не могу — смертельно опасно для тебя… Ходил по горам?
      — Немного, — пробормотал я. — Был в походе по Приэльбрусью, поднимались до «Приюта одиннадцати»…
      Вихрь мыслей закружился в голове. Зачем меня держали в этом странном санатории. Кто на самом деле Симон? Сотрудник российской спецслужбы? Но что за фантастический способ он использовал, чтобы вывести меня на глазах у охраны?
      — Тогда идем. — Лицо Симона едва белело в темноте. — До рассвета надо пройти километров двадцать. Утром тебя хватятся и тропы перекроют, но мы уже будем на подступах к перевалу. А сейчас надо найти место, где я спрятал снаряжение, там переобуешься. В больничных тапках далеко не уйдешь…
      В тапочках действительно было неудобно, так как мы сразу свернули с дороги и стали карабкаться по скалам вверх. К счастью, вскоре разлился бледный свет, из-за холма вышла почти полная луна, и я даже приостановился, залюбовавшись призрачно-белой стеной гор.
      — Идем! — резко поторопил Симон.
      Камни были скользкими от опавшей хвои, сосны шумели вокруг. Вскоре мы достигли гребня холма, и начался спуск. Впереди снова забелела дорога — мы срезали ее зигзаг. У большого валуна Симон остановился и вытащил из щели рюкзак.
      — Обувайся, — бросил мне горные ботинки. — Куртку надень прямо на пижаму, а то наверху будет холодно. Захватил тебе джинсы и рубашку, но переоденешься потом, сейчас нет времени.
      Сам так и остался в подряснике и бесформенных гамашах, лишь накинул рюкзак и, достав из щели два ледоруба, подал один мне.
      — Пошли!
      Ботинки оказались впору, что меня слегка озадачило: неужели таинственный спутник справлялся о размере моей ноги? Но вскоре стало не до вопросов, начался почти бег по залитой лунным молоком дороге. Далеко внизу показалось селение с черными пальцами башен, потом пропало за отрогом, и мы пошли вверх по грунтовой дороге. Я догадался, что переваливаем через отрог главного Кавказского хребта, тот льдисто мерцал слева.
      Наконец дорога вышла на сереющий в лунном свете горный луг. Две собаки с лаем кинулись от темневшей невдалеке кошары, и меня пробрала холодная дрожь: недавно такая скалила клыки у моего горла. Но, подбежав ближе, собаки вдруг умолкли, нерешительно завиляли хвостами и подались обратно — странное поведение для злобных пастушьих овчарок.
      Я глянул на Симона — что так озадачило собак? — однако тот не обратил на них внимания, только ускорил шаг по неровной дороге. Ледяной ветер задувал с белеющих ледников, но я все равно взмок, такой темп задал спутник. Может, у них в монастыре устраивали состязания по спортивной ходьбе?
      Наконец я прохрипел:
      — Давай отдохнем… Не могу больше.
      Симон с сожалением оглянулся и сел на придорожный камень. Я последовал примеру, но быстро перебрался на кочку: холодные камни годились разве что для монашеского зада.
      — Надо спешить, — равнодушно сказал Симон. — Они могут послать вертолет.
      — Кто эти «они»? — разозлился я. — Террористы? Заговорщики? Бандиты? Хотя на последних не похоже. Вряд ли бандиты станут интересоваться вариантами будущего.
      — Они просто заблудшие люди, — так же равнодушно ответил Симон. — Аки овцы без пастыря. А если пастыря нет, то овец начинает пасти кто-то другой.
      — Вот вы бы и пасли. — Я почувствовал себя немного лучше, дыхание восстанавливалось.
      — Мой духовный отец так и говорил, — с грустью сказал Симон. — Но у меня не достало терпения, ушел странствовать.
      — И долго путешествовали? — вяло спросил я. Подумаешь, со странствующим монахом встретился.
      — Порядочно, — вздохнул собеседник. — Куда дольше, чем собирался.
      Дальше я расспросить не успел, Симон решительно встал.
      — Пошли!
      Теперь дорога спускалась, петляя по скату холма, а впереди вырисовались смутные обрывы другого хребта. Сзади встал темный бугор, заслонив луну. Я начал спотыкаться, но вскоре заметил, что под ногами спутника словно скользит слабый свет и, если идти вплотную, то дорога кое-как видна.
      Какой-то светящийся состав на рантах ботинок?
      Так мы и шли — углубляясь в темное ущелье, навстречу нарастающему шуму реки. Я не заметил, как оставили дорогу и пошли по каменистой морене. Стали попадаться озера серебристого света — это лунный свет падал на тропу сквозь провалы в изрезанном гребне. Опять начался подъем, а справа запрыгали белые гребни — мы вышли к реке.
      Я очень устал. С трудом переставлял ноги по камням, все тяжелее опирался на ледоруб, а Симон горным козлом прыгал впереди — черное пятно на фоне чего-то темного и высокого.
      Это темное медленно приближалось, и внезапно превратилось в сложенную из камней башню. Симон остановился.
      — Здесь передохнем, — словно издалека сказал он. — Ты слишком устал, а впереди еще долгий подъем.
      Мы вскарабкались по грубым каменным ступеням в небольшую комнату, где пахло старой золой. Втащив из рюкзака пенопластовый коврик, Симон расстелил его на полу. Я почти упал на него и сразу погрузился в забытье.
      Проснулся от острого желания опорожнить мочевой пузырь.
      Слабый свет серебрился на каменных плитах пола, край узкого как бойница окна сиял белизной. Монах посапывал рядом, задрав черную бородку к невидимому потолку. Я встал и, придерживаясь за неровную стену, стал спускаться.
      Входной двери у башни не было, и все вокруг казалось заброшенным. Наверное, здесь давно никто не жил, и забредали только редкие туристы. Все-таки я немного отошел, прежде чем расстегнуть пижамные штаны.
      И замер, забыв сделать свое дело.
      Поодаль виднелась грубая загородка из камней, наверное, для скота. Местами она была разрушена, и внутрь по траве затекал серебристый свет. В одном из проемов стоял камень чернее и выше других. Что-то странное было в его форме: верх — словно лобастая голова, а выступающие треугольники — будто уши…
      Камень шевельнулся, и блеснули два зеленых изумруда — глаза!..
      Я опомнился уже в комнате, когда тряс Симона за плечо.
      — Там… — еле выговорил я. — Там огромный пес.
      Монах сел, глянул на меня, а потом одним прыжком оказался у окна. Долго смотрел, и лицо было очень бледным в свете луны.
      И осталось совершенно спокойным.
      — Ты уже видел таких, — чуть погодя сказал он. — Со мной тебе бояться нечего. Скоро утро, пора собираться в путь. Поешь.
      Он нарезал на полиэтиленовый пакет куски белого сыра — тот был упругим и приятно солоноватым. Запивали из фляги Симона — к моему удивлению, там оказалась не вода, а терпкое красное вино.
      — Из новоафонских виноградников, — вздохнул в ответ на мой невысказанный вопрос Симон. — Тебе надо побывать там, Андрей. Конечно, в гостинице лишь монастырский комфорт: жесткие постели и по несколько кроватей в комнате. Зато, как красиво вокруг! Дорога к Афонской горе идет в тени кипарисов, над темно-зеленым лесом голубеют маковки монастырских церквей. Возле ворот дорога вымощена разноцветной плиткой, а весь двор устлан камнем, словно ковром. Стены собора святого Пантелеймона украшены изумительными фресками голубых и золотистых тонов. Выше светятся белизной стены Нагорного монастыря, к нему ведет портик, украшенный прекрасными изображениями святых. Дальше виден холм, засаженный масличными деревьями, и еще один храм — апостола Симона Кананита. По преданию, на этом месте погребен сам апостол, один из учеников Иисуса Христа. Неподалеку изумительной красоты водопад, струи воды вьются как кудри девушки, он устроен искусственно и служит для получения электрической энергии. Весь монастырь освещается ею после захода солнца — белые здания посреди темной южной ночи…
      Лицо Симона слабо светилось, а мечтательный голос звучал все тише и наконец умолк.
      Я слушал с удивлением: неужели столь райские уголки сохранились в разрушенной гражданской войной Абхазии?
      Симон убрал остатки сыра в рюкзак.
      — Пора! — голос снова звучал по-деловому. — Переоденься, но пижаму здесь не оставляй, спрячь в рюкзак.
      Когда мы вышли из древней башни, я боязливо поглядел в сторону загородки, но проем между камней на этот раз был пуст, словно там выломали зуб. Симон сделал мне знак подождать и зашагал в ту сторону по росистой траве. Наклонился и как будто что-то поднял. Косясь на него и не отходя от башни, я справил малую нужду, а когда Симон махнул мне рукой, поторопился следом.
      Симон зашагал прочь от башни по едва намеченной тропке. Луна светила уже тускло, туман поднимался снизу, монотонно шумела река. Вскоре тропа круто пошла вверх, и у меня опять заболели икры, а дыхание стало с шумом вырываться из груди. Хотя я взмок от пота, но чувствовал, как становится все холоднее.
      Наконец выбитая меж камней тропка стала положе, мы снова оказались на морене, в волнах тумана впереди что-то засветлело. Я сделал еще несколько шагов и остановился. Ледяная стена перегораживала ущелье, а снизу из черной расселины вырывался бурный поток. Я понял, что мы подошли к языку ледника.
      Симон деловито протянул мне альпинистские кошки, дальше предстояло карабкаться по льду.
      Грязный лед подтаял, по нему стекали ручейки. Днем они, наверное, превращались в бурные потоки. Ледяной склон был не особенно крут, и зубья кошек легко входили в ноздреватую поверхность, но подъем на высоту в несколько десятков этажей оставил меня совсем без сил.
      Как в тумане я увидел наконец обширную белесую поверхность. Симон уже пересекал ее, но у темной трещины остановился, поджидая меня.
      — Мы почти пришли, — сказал он. Дыхание его было совершенно ровным.
      Еще несколько десятков метров, и впереди показался каменистый склон. Я взобрался на четвереньках, волоча ледоруб, и упал лицом в откуда-то взявшуюся густую траву.
      Очнулся от тепла на спине и сразу почувствовал боль во всем теле, словно меня во второй раз избили. Перед глазами покачивались крупные желтые цветы, которые почему-то не пахли. Я со стоном перевернулся на бок и увидел, что солнце стоит высоко в небе, а я лежу на заросшей травой и альпийскими цветами террасе над грязно-белой поверхностью ледника.
      На фоне живописной картины появились грязные гамаши, так что я неохотно перевел взгляд выше.
      Симон изучающее рассматривал меня, и вид у него был недокормленный, но весьма решительный: смуглое лицо (от горного солнца?), черные усы и бородка, ввалившиеся глаза. А я-то думал, что все монахи толстые.
      — Надо идти? — вяло поинтересовался я.
      — Пока нет. — Симон присел на корточки и указал пальцем на соседний хребет. Вверху на нем блестели ледяные полосы, а над ними вилась будто черная муха.
      — Вертолет, — пояснил Симон. — Ищут, куда высадить засаду.
      Я испугался:
      — А вдруг полетит в нашу сторону?
      — Вполне возможно, — так же равнодушно сказал Симон.
      Вертолет покружил, мерцая лопастями, и вдруг скрылся за гребнем.
      — А теперь быстрее! — прошипел Симон, вздергивая меня на ноги. — Надо укрыться и переждать, пока не улетит к другим перевалам. Ледник замаскирует тепловой след, но у них есть фотоэлектронные датчики движения. И, конечно, бинокли.
      Я вяло удивился эрудиции монаха — с чего это он изучал специальную технику для слежения? — но встал и поплелся за Симоном.
      Под скалами проходила еле заметная тропка, и лежали большие валуны, под бок одного мы и забрались. Что-то меня обеспокоило…
      — А почему тропа так мало хожена? — наконец сообразил я. — По ней ведь много туристских групп должно проходить к перевалу.
      Симон глянул на меня, и в глубоко посаженных глазах мелькнул зеленый огонек.
      — Этот перевал… посещается редко, — наконец сказал он.
      — А мы пройдем? — встревожился я. Читал описания сложных перевалов, без специального альпинистского снаряжения там делать нечего.
      Странный монах медлил с ответом, а потом вдруг повернул голову.
      Вибрирующий гул наполнил ущелье. Темная туша вертолета с обманчивой легкостью выплыла из-за гребня, повиснув над грязной поверхностью ледника. Я сжался, а машина поводила тупым носом, будто принюхиваясь, и я различил даже лица пилотов за ромбовидными стеклами.
      Симон потащил меня глубже под валун.
      — Мы на фоне нагретой солнцем скалы, — прошептал мне в ухо. — Аппаратура нас не видит.
      А я и не понял, почему мы втиснулись между скальным откосом и валуном.
      Вряд ли нас легко было различить среди камней ледниковой морены даже в бинокль. Вертолет недовольно взревел, наклонился и ушел вниз между скальными гребнями.
      — Пошли! — дернул за рукав спутник.
      Мы двинулись вверх по наклонной террасе. Вскоре трава поредела, а тропа потерялась на камнях. То и дело приходилось взбираться на скальные уступы. Я недоумевал: к знакомым мне перевалам вели чуть ли не дороги, выбитые ботинками бесчисленных туристов. Ледник тянулся слева и приобрел заметный уклон, а зеленоватый лед рассекли трещины.
      Наконец мы вышли на небольшую площадку. Вверху высились две скальные башни, словно остатки разрушенных зданий, а между ними спускался длинный снежный язык. Слева творилось что-то неладное: над бездонными трещинами громоздились ледяные утесы.
      — Не останавливайся, — буркнул монах и в своих чудных гамашах стал ловко взбираться по крутому склону. Я вздохнул и пошел следом, вбивая ранты ботинок в подтаявший снег. Порыв холодного ветра коснулся волос.
      Сзади донесся механический гул. Я в очередной раз воткнул ледоруб в снег и, держась за холодный металл головки, оглянулся.
      Мы поднялись уже высоко. Слева от нас ледяная река стекала к серым осыпям и бесчисленным зеленым холмам, а над горным пейзажем блистали облака, словно еще одна снежная цепь.
      И как уродливый черный лыжник, с этих призрачных гор к нам скользил вертолет!
      — Все-таки углядели, — недовольно сказал Симон.
      Мы застыли, по крутому склону не побежишь.
      Вертолет подплыл совсем близко — от грохота винтов заложило в ушах, белые вихри понеслись по снегу, и мое лицо закололи снежинки. За стеклами маячили лица, кто-то выставил руку в окно и красноречиво потыкал пальцем вниз.
      — Не дождетесь! — зло крикнул монах.
      Вряд ли его услышали, но под днищем угрожающе сдвинулись в нашу сторону сдвоенные стволы. Оттуда вылетела череда вспышек, снег повыше с грохотом взорвался, и я едва успел закрыть глаза: по щекам больно секанул ледяной град.
      Пулемет!
      Меня прошиб холодный пот: вот и конец! Уж лучше сидел бы в этом проклятом санатории.
      Но вертолет неожиданно развернулся, тугая волна воздуха едва не смела нас со склона, а машина стала быстро проваливаться.
      — Высадят группу захвата, — прокричал Симон, едва гул стих. — Хотят взять живыми.
      Ну и ладно, мне уже было все равно. Колени ослабели, я стучал зубами, а промокшая майка липла к телу. Но Симон повелительно указал вверх, и я нехотя сделал шаг.
      Их оказалось слишком много, этих шагов. Я едва не утыкался носом в снег, ноги то и дело соскальзывали, противно дрожа. Один раз я глянул вниз, но лучше бы этого не делал: едва не сорвался в головокружительную пустоту. Все же успел заметить, что вертолет сел на ровном участке ледника — черная клякса в белой бездне, — а вокруг копошится несколько фигурок. Я повис на ледорубе и стал ошалело подтягиваться дальше.
      Наконец склон стал положе, и я обрадовался, но тут что-то противно просвистело возле уха.
      — Стреляют, — спокойно сказал Симон и покопался в снегу. — Быстрее!
      Перегиб склона на время скрыл нас, и монах протянул ладонь. На ней лежала странная полупрозрачная пулька с концом в виде иглы.
      — Наверное, что-то снотворное, — дрожащим голосом предположил я.
      Симон равнодушно кивнул и оборонил пульку в снег.
      — Ты представляешь для них ценность, убивать пока не хотят. Но вряд ли это профессионалы, если бы в кого-нибудь из нас попали, вниз долетел бы только мешок с костями.
      Про «мешок с костями» мне не понравилось, но тут мы сделали последние шаги и оказались на площадке.
      Теперь стыдно признаться, но я издал жалкий писк. Вместо ожидаемого перевала я увидел жуткое сверкание льда, чуть не вертикально уходящего к небу. Нагромождение ледяных утесов, а между ними голубые и черные тени. Будто исполинская лестница расколотого трещинами льда вела к призрачно нереальной кромке снегов.
      — Что это? — сипло спросил я.
      — Адишский ледопад, — в голосе монаха прозвучало странное восхищение. — Самый большой на Кавказе.
      — Мы тут не пройдем, — уныло сказал я.
      — Пройти можно, — не согласился Симон. — Если подняться выше, то там можно перейти на скалы, а потом траверсировать склон Катынтау.
      — Катынтау… — мой голос упал. — Это же Безенгийская стена!
      Безенгийская стена — самый высокий участок Главного Кавказского хребта. Скальные отвесы и грандиозные ледопады с юга, и двухкилометровая снежно-ледовая стена с севера. Все маршруты высшей категории сложности! Куда меня завел Симон?
      — Надо спешить! — глаза монаха под прямыми бровями приобрели цвет зеленоватого льда. — За нами гонятся опытные люди с альпинистским снаряжением.
      Он повернулся и легко зашагал по снегу. Даже не проваливался при этом, и я вспомнил эльфа Леголаса из фильма «Властелин колец»…
      — Надень кошки, — повернулся монах. — Снег слишком плотный.
      Я прицепил кошки, хотя не видел большого смысла. Нас скоро догонят, альпинист из меня неважный. Вдобавок снежный склон сужался кверху, заканчиваясь клином под ледяными утесами. Там нас и возьмут.
      Все же я потащился вверх, вбивая передние зубья кошек в снег и опираясь на ледоруб. Снова холод коснулся волос, и я понял, что это ветер переваливает через закованный в лед гребень Безенгийской стены. Снежные флаги веяли там в вышине…
      На подступах к серакам я оглянулся снова.
      И испытал шок — четыре темных пятнышка уже приближались к площадке, где мы были недавно. Рассмотреть их четко не удавалось: глаза резал свет, отраженный от ледяных глыб.
      Еще с десяток метров, и на нас упал холод и голубая тень — мы оказались у подножия ледяных утесов.
      — Постой здесь, — коротко сказал монах и пошел в сторону по повисшему над пустотой ледяному гребню. Я даже ахнул.
      Через минуту монах появился и со странной улыбкой подошел ко мне.
      — Держи. — На ладони у него лежал красивый фиолетовый цветок. — Это большая редкость.
      Таких цветов я раньше не видел — нежно-фиолетовые лепестки и пушистая зеленая сердцевина. От цветка исходил тонкий аромат, что необычно для горных цветов.
      А Симон замер, оглядывая ледяные утесы, и лицо в голубоватом свете сделалось необычным — жестким и мечтательным одновременно. Словно в храме, где вместо свечей на солнце горят ледяные острия.
      Фигурки появились на площадке внизу, снова прозвучал выстрел, и на нас брызнули осколки льда. У меня ослабели колени.
      — Быстрее за мной, — деловито сказал монах. — Спрячемся в бергшрунде.
      Я потащился следом, вяло высматривая, где он добыл цветок, но видел вокруг только снег и лед… Когда оказались перед темной пастью трещины, я оглянулся, и склон чуть не уплыл из-под ног, по столь узкой тропе мы прошли. В белесой бездне под нами ползли черные фигурки.
      Бергшрунд — трещина между ледником и скалой — в этом месте напоминал ледяную пещеру, но ниже расширялся и зиял чернотой. Повинуясь жесту Симона, я забрался под каменный свод. Хотя какой в этом смысл? Нас легко найдут.
      Мой проводник не спешил следом, нелепые гамаши и потрепанный край подрясника маячили прямо перед моими глазами.
      — Зря они стреляли в этих горах… — непонятно к чему произнес он. А потом вдруг… запел.
      Странная это была песня — без слов. И странные звуки — гортанные, резкие, от которых по телу побежали мурашки. Где-то я читал об особом крике горцев, которым они переговариваются на больших расстояниях…
      Но этой песне ответил гром!
      Меня затрясло: я понял, что собирается сделать Симон. Но затрясло не только от этого — весь ледник содрогнулся. Раздался страшный треск и свет померк, когда мимо стали падать ледяные глыбы. Симон юркнул в пещеру, прикрыв меня своим телом, но все равно град острых льдинок осыпал лицо и руки, а воздух наполнился снежной пылью.
      Грохот стоял неописуемый, словно вся ледяная исполинская лестница пришла в движение. Нас кидало так, что казалось — то ли размозжит головы о каменный свод, то ли улетим на льдине в раскрывшуюся бездну.
      Но постепенно тряска стихла, грохот перешел в недовольный рокот и наконец смолк. Только иногда в наступившей ватной тишине раздавался треск.
      Вслед за монахом я кое-как вылез из щели. Нам здорово повезло, этот край ледника не пришел в движение. Но остальная поверхность сильно изменилась: исчезла большая часть сераков, всё было покрыто битым льдом, а вверху курилась снежная дымка, не давая рассмотреть верхнюю ступень ледопада.
      Я глянул вниз и испытал шок, только снежная пыль веяла из белой пропасти. Ни людей, ни вертолета — на пологой части ледника просто появился холм.
      «Зря они стреляли в этих горах», — вспомнил я слова Симона. Хотя лавина могла сойти и раньше, от шума вертолетных винтов или звука выстрелов. Тогда и мы оказались бы погребены под жутким холмом. Я содрогнулся, а потом стал вытрясать снег из карманов куртки, и вместе со снегом на ладони оказался лиловатый цветок. Я полюбовался им, отряхнул и заботливо спрятал в бумажник. Потом оглянулся: где монах?
      Тот стоял повыше у сохранившегося ледяного утеса. Видимо, его раскололо пополам, так что остаток торчал мутновато-голубым зеркалом.
      Я тоскливо поглядел вверх. Снег курился все сильнее, и где-то на километр выше мимолетно проглянул страшной крутизны склон Катынтау.
      «И нам туда лезть?», — панически подумал я.
      Монах обернулся и помахал рукой:
      — Поднимайся, Андрей!
      Я стал взбираться к нему. Вот влип — со спятившим монахом на самом грандиозном ледопаде Кавказа! Но тут стало не до рассуждений. Ветер словно сорвался с цепи: сек снегом глаза, раздувал куртку, пытался сбросить в бездну, где уже бесновалась белая круговерть. Ясная погода в одну минуту сменилась пургой.
      Наконец обледенелые гамаши монаха оказались на уровне моих глаз, но тут яростный порыв ветра буквально сдул меня — ноги заболтались в пустоте, одна рука сорвалась с ледоруба, и я отчаянно пытался удержаться за металлический клюв другой. К счастью, ледоруб был плотно вбит в снег, но потерявшие чувствительность пальцы уже соскальзывали…
      Меня рванули за шиворот так, что я буквально взлетел, и лицо монаха оказалось напротив моего. И в самом деле спятил: глаза блестят зеленью, как у кота, волосы и усы белые от инея, а губы кривятся в сумасшедшей улыбке.
      — Лед! — провозгласил он. — Ты, наверное, не знаешь, но это самое странное вещество во Вселенной. Даже простое зеркало обладает необычными свойствами, а уж ледяное…
      Я не знал, что ответить, пытаясь прийти в себя. А монах пристально поглядел на меня, и лицо из оживленного вдруг сделалось прежним — худым и жестким.
      — Посмотри в это зеркало, — потребовал он. — Скажи, что ты видишь в нем.
      Я оглянулся — но вокруг никого, лишь летящий снег. Как хотел бы снова оказаться в том «санатории», пусть и на положении пленника!.. Потом, почти помимо моей воли, глаза обратились к ледяному зеркалу.
      Это действительно было зеркало! Из мутноватой глубины выплыло искаженное, но явно мое лицо. За ним я разглядел причудливо искривленный пейзаж, но это были не горы, да их и не увидеть из-за метели. Я стал вглядываться…
      Странно, что вроде железнодорожной станции, отраженной в кривом зеркале. Пути, платформа с карикатурными людьми, изогнутые в дугу вагоны…
      Я хотел оглянуться, но услышал только удаляющийся голос монаха:
      — Береги цветок.
      И все исчезло…
             
      Интерлюдия. Сибил
    
      Вот я и прочел первые файлы.
      Тогда я впервые посетил другой мир. Хотя почему другой — ведь то была лишь тень, которую наш мир отбрасывает в будущее…
      Но лишь недавно я стал понимать это, а тогда был моложе, и окружающее казалось мне простым и ясным. Теперь мне известно больше, и понятнее стали слова царя Соломона: «В многой мудрости много печали».
      И все равно я знаю недостаточно. Хотя мое нынешнее положение позволяет докопаться до любых событий прошлого, в том числе и тех, что определили судьбу нашего мира, но информации слишком много. Так что подборка будет во многом случайной…
    
      Сибил ведет машину по городу, когда раздается сигнал мобильного телефона. Это особая мелодия, и Сибил чувствует приятный холодок возбуждения. Она не касается кнопки ответа, а вместо этого включает навигационное устройство. На дисплее появляется схема улиц — это Сан-Франциско, — и стрелка начинает прокладывать курс. Я не очень понимаю английские названия и слежу невнимательно. Наконец прибыли.
      Сибил оставляет машину на стоянке, темно-зеркальная стена небоскреба нависает над ней. Похоже, здесь какая-то финансовая компания, со швейцаром у входа, но Сибил идет не к парадной двери, а огибает здание.
      Здесь швейцара нет, а неприметная дверь открывается автоматически.
      В холле черный и белый мрамор, яркие точки светильников, ни души. Сибил неуверенно оглядывается и нажимает кнопку лифта. Дверь открывается сразу, а в кабине Сибил не нажимает ничего, но лифт сразу приходит в движение.
      Наконец останавливается, коридор также пуст. На стене загорается желтая стрелка, после секундного колебания Сибил следует за ней. Вскоре стрелка замирает у двери — массивной, из темного дерева. Ни ручки, ни звонка, и Сибил терпеливо ждет. У нее появляется неприятное ощущение, что несколько пар глаз следит за ней. Наконец дверь уходит в стену.
      Комната лишена окон, ее наполняет холодный белый свет. За столом — тоже из темного дерева — двое мужчин. Один в деловом костюме, но без галстука, со смуглым, будто обожженным лицом. Сибил словно пронзает электрический ток от взгляда желтых тигриных глаз.
      Всякий раз такое ощущение.
      — Привет, Растус, — делает она шаг вперед, едва кивая второму, в темной рубашке и с узким белым лицом.
      Разговор идет по-английски, мне переводит нейтральный голос. Когда я интересуюсь, что означает имя «Растус», буквы почему-то всплывают на фоне потолка — «милый, любимый». Что-то не похоже.
      — Здравствуйте, доктор! — звучно отзывается первый мужчина, указывая на черное кожаное кресло. — Присаживайтесь. На этот раз вы, кажется, хотите перераспределить пакет своих акций? Не забудьте подписать бумаги, когда будете уходить.
      Он широко улыбается, но улыбка смахивает на тигриный оскал.
      Сибил (она в сером деловом костюме) устраивается в кресле, закинув ногу за ногу. Лицо внимательное и собранное.
      — Хорошо сказано, — улыбается она уголками губ. — Я и в самом деле вкладываю в будущее.
      Заговаривает человек в темной рубашке. Голос холоден, как свист лезвия, и даже сейчас у меня по спине пробегают мурашки.
      — Мы внимательно изучили ваш отчет о семинаре. Я полагаю, что много средств потрачено зря. Нам нужна не зеленая молодежь, а люди на ключевых постах.
      — Вы не заманите таких на сомнительное мероприятие, — парирует Сибил. — Масса усилий для аккредитации, проверки служб безопасности. А кое-кто из этой молодежи завтра окажется если не на ключевых постах, то рядом с людьми, принимающими решения. В нужный момент можно активизировать имплантированные программы… Конечно, часть мероприятий может показаться избыточной, но и там есть любопытные результаты — например, по вариантам будущего…
      — Меня заинтересовало описание сумеречного города — Москвы, кажется, — вступает Растус. — Если там было… точнее, будет применено некое новое оружие, мы хотим узнать о нем подробнее…
      — Это не оружие, хотя может быть использовано в качестве такового, — Голос человека в темном холоден и надменен. — В будущем его будут называть «черный свет».
      — Откуда вы знаете? — хмуро спрашивает Сибил, искоса разглядывая второго собеседника.
      Но отвечает Растус:
      — У нас есть другие источники информации. И немалые средства. Но мы заинтересованы в единомышленниках. У нас ведь общая мечта, Сибил — изменить мир.
      Взгляд словно медом обволакивает Сибил, и она начинает дышать чаще.
      — Еще неизвестно, насколько наши взгляды совпадают, — пробует сопротивляться она.
      — Совпадают в том, что нынешний мир должен быть уничтожен,— улыбка Растуса снова похожа на тигриный оскал. — Так что попросите этого молодого человека приехать и в следующий раз. Он может оказаться ключом. Очень попросите.
      Если бы я знал про это раньше…
      А Растус продолжает:
      — Однако от себя замечу, что ваш подопытный кролик сбежал. В следующий раз больше полагайтесь на… моего компаньона. — Он кивает в сторону соседа.
      — Хорошо, — пожимает плечами Сибил. — А этот от нас не уйдет. Сами увидите.
      Растус внимательно глядит на нее:
      — Сибил, вы вкладываете много сил в сотрудничество. Мы могли бы увеличить денежное вознаграждение…
      — Не надо, — холодно улыбается Сибил. — Мне достаточно, если наша деятельность окажется… эффективной.
      Растус слегка моргает:
      — Хорошо. В целом я склонен одобрить вашу работу, Сибил. Мы получили десятки людей, запрограммированных на подсознательном уровне, причем людей в потенциально важных для нас областях. Готовьте следующий семинар. Предварительные детали таковы…
      Но дальнейшее меня не интересует, уже знаю про эти «детали». А вот как уважаемая доктор Сибил познакомилась с этими… не совсем людьми — любопытно. Так что снова поиск.
    
      Сибил останавливает машину и глядит на мост «Золотые ворота», перекинутый через морской залив. Окрашенные в красный цвет конструкции эффектно смотрятся на фоне голубой воды, но Сибил не до красот, слезы застилают глаза. Не прыгнуть ли ей с высоты двухсот двадцати футов — может быть, она окажется юбилейной, 1500-й по счету?
      Она слышит странный звук и не сразу понимает, что это стучат ее зубы. Не только от отчаяния, но и от ярости. Но что она может сделать, заурядный доктор психологии против государственной машины, этого чудовищного Левиафана?
      Слышится вкрадчивый шорох подъехавшей машины. Сибил торопливо вытирает платочком глаза и недовольно косится — опять какие-то туристы хотят сфотографироваться на фоне моста.
      Но машина необычная для туристов: ярко-желтая, приземистая, с узкими окнами. Кажется, «Ламборгини» — нечастый гость в Америке. Ну и кто выложил за такую полмиллиона долларов?
      Поднимаются клиновидные крылья, придавая машине вид зловещей птицы. Из нее выходит мужчина в белом костюме и, заложив руки за спину, смотрит на Сибил. Лицо смуглое, будто обожженное, а глаза странного желтого цвета. «Как и машина, — автоматически отмечает Сибил. — Ну и пижон».
      Мужчина заговаривает, и голос приятен — странная смесь вкрадчивости и легкой надменности:
      — Здравствуйте, Сибил. Меня зовут Растус. Выражаю вам свои соболезнования.
      ОТКУДА ОН ЗНАЕТ?
      — Безмолвные вопли отчаяния разносятся далеко, — будто отвечая, говорит Растус. — Я слышу многое, чего не слышат другие. И знаю тоже. Так, я знаю, что именно вы ненавидите, и знаю, что чувствуете бессилие. Но вы сильная женщина, Сибил. Вы еще не знаете, какая сильная. Вам не хватает только единомышленников.
      У Сибил звенит в голове, будто ее оглушили. Сумасшедший? Но откуда сумасшедший может знать, что она чувствует? И часто ли сумасшедшие разъезжают на «Ламборгини»? Сибил ощущает, будто ледяной холод мимолетно касается ее волос.
      — Что вам от меня нужно? — выдавливает она.
      Растус оказывается рядом и кладет ладонь ей на плечо. Сибил невольно дергается, но от ладони исходит умиротворяющее тепло.
      — Найдите старых друзей по университету, — почти в ухо шепчет он Сибил. — Найдите недовольных. Помогите обиженным, я оставляю вам деньги. Пока не будьте конкретны, но начните создавать организацию. Когда у вас получится, а у вас обязательно выйдет, я помогу. Вместе мы сломаем хребет Левиафану.
      Даже про эти мысли он знает!
      Как сквозь туман, она видит, как опускаются хищные крылья. Мягко рыкнув, «Ламборгини» срывается с места. Он что, собирается делать двести миль в час по обычному хайвэю?
      Правой руки Сибил касается что-то твердое. Обычный дипломат, но только что его не было. Сибил механически открывает замки. Весь набит стодолларовыми купюрами! Как в фильмах про мафию.
      Сибил закрывает дипломат и глядит на мост. Слезы высохли, оставив сухое жжение в глазах. Мост красен, как кровь. Откуда ты, Растус? Не прямо ли из ада?
      Но она пойдет по этой дороге, куда бы она ни вела. Как ее…
      ЗАМОЛЧИ!
      Все меркнет, видимо мне показали достаточно...


Примечание автора: роман переработан, первые две главы изменены не сильно, поэтому здесь оставляю. Полностью, и второй роман будут на сайте aelita1981.ru  Е.Кривенко