13. финиш

Хорошо, когда есть друг, пусть даже надо умереть.
Вот я очень рад, что дружил с Лисом…
(с) Экзюпери

я перекладываю косточки домино, слушая, как они стучат, щелкают, соприкасаясь друг с другом.  сегодняшний вечер я проведу одна... впрочем, как и завтрашний, и, скорее всего, послезавтрашний.  Я не говорила, что я осталась одна?  Странно, мне кажется это так очевидно...  Среди моих покупок больше нет конфет и машинок с дистанционным пультом управления, я не трачу деньги на новомодные телефоны и аксессуары из кожи.  Сейчас, в магазине, я выгляжу как среднестатистическая одиночка – весьма недурна собой, явно обеспечена и не обделена вкусом.  Загружать пакеты в новый БэЭмвыч мне помогает парнишка-охранник.  В пакетах бутылочка «Шато-Марго» восьмидесятого года, сыры, вяленое мясо и разные фрукты.  Сегодня я буду праздновать месяц свободы.  Разве я не говорила, что Мальчика больше нет?  Мне казалось это таким явным, что я даже не подумала, будто кто-то может сей факт не заметить...

Да-да, мальчик умер.  Не той смертью, мучительной или сонно-спокойной, которая присуща большинству людей!  Это было бы слишком правильно для мальчика, а, вы же знаете, подростки не любят то, что правильно, принято и положено.  Им подавай неординарное и яркое, пусть даже оно и может вести к гибели.
Мальчик трансформировался.... и после этого умер.  Его файл не найден в директориях моей сегодняшней жизни, а архивы вскрывать я не люблю, и потому, дописав последние фразы этого дневника, я закрою тетрадь навсегда, возможно, перевязав ее алой лентой, и наверняка – убрав ее в дальний угол антресолей.  В этом дальнем углу антресолей живет так много персонажей из прошлого, что порой мне кажется, будто по крайней мере половина из них – выдумка или остатки сновидений, лишь колкими иголочками в онемевших конечностях напоминающих об уходящей ночи.  Мальчик, вместе с его тетрадочками, записочками, радиоуправляемыми самолетами и машинками очень скоро затеряется в сонме никогда не перечитываемых дневников, а потом, при переезде, чемодан с ними будет безвозвратно утерян, потому что так некстати вырвется из-под брезента «ГАЗели» на повороте и упадет на обочину, сварливо чавкнувшую мелким месивом из размытой дождем грязи и глины, принесенной колесами фур.  Вместе с чемоданом закончится и эта история, теперь уже навсегда.

Но – по порядку, ведь хотя бы финал можно написать в угоду хронологии, то есть – не перебивая саму себя и не отвлекаясь?  К тому же и Мальчика уже рядом нет, никто не будет вставлять реплики, просить добавить пару эпитетов «для поддержания образа» и умолять не выдавать всех подробностей того или иного своего поступка.  Мальчика рядом уже нет, и мне странно, черт возьми, что вы этого до сих пор не поняли.  Все вполне естественно и в полном согласовании с законами природы.  Кто-то может посмеяться, вспомнив теорию Дарвина, но как бы она не называлась, жизнь идет именно так, как старик Дарвин когда-то сказал.  Э-во-лю-ци-о-ни-ру-я.  Правда, увы, порой эта эволюция больше похожа на деградацию.  И веселые смешные щенки с лохматыми хвостами превращаются, вырастая, в мрачного вида псов, именуемых в народе «кабыздох», а милые мальчишки вырастают в прыщавых юношей нервного склада характера, болезненно переживающих свой переходный возраст и имеющих нездоровую тягу к разрушению всего, что попадается на их пути.  «Пусть даже надо умереть»...  Вот мальчик и умер... 
Это случилось внезапно, и я поначалу даже не поняла, что моя находка означает гибель мальчика.  В мусорной корзине на рабочем столе обнаружилась папка с названием «BOY».  Я очень педантична в вопросах порядка в своем ноутбуке, и поэтому всегда проверяю содержимое корзины, прежде чем опустошить ее окончательно.  Папку «BOY» я никогда до этого не видела.  Более того, я ее не создавала.  Поскольку ноут – моя частная собственность, я позволила себе восстановить документы и пробежать их глазами.  «Бежать» удалось недолго.  Уже через несколько абзацев я начала спотыкаться, а в конце первого листа окончательно обессилела и, рухнув на колени, закрыла лицо руками.
- Боже мой.
Нет ничего глупее этой фразы в ситуации, которая выбивает почву у Вас из-под ног, согласна.  Бог вряд ли занимается подобными мелкими делами – навроде плагиата чьей-то жизни с целью использования реальных событий в качестве канвы для придумывания собственного виртуала.  Не слишком сложно?  Трудновато?  Я поясню.  Папка содержала несколько десятков файлов разного объема, в которых Мальчик рассказывал о своей жизни.  Дневник, да-да, дневник, с той лишь разницей, что в дневниках люди обычно пишут сокровенное о реальности, а в данном случае Мальчик навыдумывал такого, что мне захотелось расплакаться.  С трудом я узнавала в героях «дневников» себя и его, его и себя...  Правда, по каким-то, не совсем понятным мне, законам жанра, мы были в гротескных маскарадных костюмах и таких же аляповатых масках.  Мой Мальчик носил белые свободные одежды с большими черными пуговицами и такую же белую маску, на которой были намалеваны синим слезы.  Угадали?  Конечно, вечно плачущий, вечно брошенный и непонятый Пьеро...  Мне достался костюм Ведьмы с Лысой горы.  Накладные острые когти, клыки, ступа иностранного производства, пассажирское сидение которой имело заложенное каким-то колдовством свойство – высаживать моего бедняжку Пьеро то в лужу, то в снег, то в грязь...  Картина была бы неполной без диалогов, без сотен мелких тире, за каждым из которых волочился состав слов, каждое из которых могло бы убить наповал любого из братьев Запашных, не говоря уже о моем хрупком Пьеро.
- Что ты тут делаешь? – раздался голос над ухом.  Парень, спросивший это, схватил меня за руки, пытаясь оторвать их от ноутбука.  Я с трудом узнавала в нем Мальчика.
- Читаю... твою исповедь, - с трудом, но вырвавшись, сказала я.
- Как ты смеешь? – возмутился парень. – Зачем? – всхлипнул Мальчик. – Ты не имеешь права! – рявкнул детина.
- Думаешь? – удивилась я. – Ноутбук мой, я не позволяла тебе ковыряться в нем, тем более – следить таким бездарным образом, даже не потрудившись убрать за собой то, что может мне быть неприятным.
- Ну... ну не сердись на меня, - умоляюще лепечет Мальчик, задвигая Юношу-разрушителя куда-то подальше. – Это же все игра.  Я хотел тебе рассказать.  Я хотел тебе сделать сюрприз, но... но не успел.  Я придумал это и...
- Тогда какого черта под каждой из записей стоит ссылка на ресурс интернета и чьи-то комментарии?
- Какие комментарии? – удивление наигранное, мне ли не знать эти гримаски.
- Эти, - тыкаю я в монитор пальцем.  – Или, к примеру, вот эти...
- Это я писал.  Я сам.  Это такая игра!
- Кого ты хочешь надурить?  Стиль не твой.  «Боже мой, как Вам не повезло!  Вы истинный мученик, и, может быть, стоит задуматься и бежать от этой страшной женщины куда подальше?  Вокруг столько достойных людей!» - издевательски цитирую я. – А вот дальше уже твои слова: «Конечно я бы убежал, но спрашиваеться куда мне бежать, если я люблю ее, а любовь терпит все.  Я дикий зверь, и дружу только с теми кто одной со мной породы.  Она одной породы просто мы говорим на разных языках.  И пусть она пытаеться сделать меня слабым, я все-равно буду сильней».
- Тут наляпал ошибок, - отвешиваю я, не жалея Мальчика.  Меня душит бешенство от осознания того, что изображая тихоню и милашку в моем присутствии этот человек изливал кому-то душу, жалуясь на то, чего нет на самом деле.  И получал сочувствие.  И получал предложения помощи.  И черт знает что еще там было.
- «Предлагаю встретиться в каком-нибудь кафе и в спокойной обстановке обсудить Вашу ситуацию.  Вы мне симпатичны.  Вижу многое из своей жизни.  Чем могу, помогу.  Хоть финансово, хоть морально».  Надо же, какая щедрость!  И ошибок нет орфографических.  С кем ты делился этим?...  Как прошла встреча?  – мне хотелось бы выглядеть безразличной и холодной, но так умеет выглядеть, наверное, только Елена Яковлева, в «Женской Собственности».  Не сумев побороть гадливость, я вздрагиваю.
- Не расстраивайся.  Пожалуйста.  Я все улажу.
- ЧТО ты уладишь?  Как я могу не расстраиваться, если... если вся моя жизнь сейчас вот оказалась вывернутой наизнанку и продемонстрированной окружающим? Чего ты хотел? Жалости? Сочувствия?  Внимания?
Мальчик молчит, только низко опускает голову.  Глубоко вздыхает, потом, наконец, произносит:
- Я всем все объясню, хочешь?
- Нет, не хочу.
- Ну как же мне жить дальше?
- Я не знаю.
- Я очень плохой человек, да? – конечно, это все Мальчик не может успокоиться, и задает, задает, задает мне свои вопросы, бесконечно-мучительные и такие же бесконечно-глупые.
В этот самый момент я понимаю, что устала.  Что устала и что стою у двери, а ручка – зажата у меня в руке.  Я даже ощутила ее медную прохладу, недолгую в своем перетекании в тепло руки.  За этой дверью не будет Мальчика.  И нервный юноша, сочиняющий свои юношеские игры, тоже останется за дверью.  Нужно только повернуть ручку...
- Это финиш, - говорю я больше про себя, чем вслух, но Мальчик все слышит.
- Не бросай меня, пожалуйста, - умоляюще произносит Мальчик и садится на пол у входной двери.  – Я не дам тебе уйти.
Ситуация повторяется из раза в раз.  И из раза в раз во мне побеждает что-то, не имеющее в моем мозгу названия.  Это «что-то» заставляет меня встрепенуться, взволноваться за то, что из-под двери дует, а у Мальчика скоро экзамен в аспирантуру, переговоры с подрядчиком, контракт с заказчиком или командировка на стажировку в Бельгию.  Я поднимаю его, вытираю мокрые глаза, приобретающие от слез еще более яркий голубой цвет, и влеку на кухню, где усаживаю за стол, пою чаем, грею ледяные пальцы у себя за пазухой и утешаю, утешаю, утешаю...
Из раза в раз было именно так, но сегодня... Сегодня, видимо, у меня открылся третий глаз, и вот-вот откроется вторая дверь.  Мальчик сел не там, и мне ничего не стоит уйти, потому что входная дверь, которую он так привычно охраняет, мне без надобности!
Последние минуты.
Последние мгновения.
Я смотрю на него.  Волосы растрепаны, в глазах стоят слезы, а те, что успели пролиться, скопились на подбородке в прозрачную каплю.  Он шмыгает носом и все пытается сложить во рту какое-то предложение.  Жалкое зрелище.  Мальчик должен вырасти в юношу, а юноша – в мужчину, ведь прыщи не вечны, а подростковый период проходит, забывается, как забываются воспоминания, связанные с этим временем.  Родители прощают своих трудных подростков, закрывают глаза на хамство и даже на предательство.  Но я – не родитель.  А мой Мальчик по сути своей – Девочка.... и значит это только одно: закон Дарвина нам не обойти.  Из девочек вырастают женщины.  Это в лучшем случае.  В худшем – стервы и суки.  Впрочем, это совершенно другая история.  Из девочки не получится мужчины, уж оставим подростковый юношеский максимализм, машинки с дистанционным управлением и первое бритье.  Игры закончились.  Время сбросить маски, перья и смыть грим.
- До свидания, девочка.  Как знать, может быть, мы когда-нибудь увидимся.  Прощай, мой Мальчик.  Мы не встретимся никогда. 
- Почему? – только успевает вымолвить она... Ответ у меня уже готов.
- Ты умер, мой Мальчик.  Ты – умер.

***
кто-то, возможно, посчитает, что финал у этого дневника нерадостный.  кто-то наоборот решит, что развязка была предопределена с самого начала.  Я не претендую на оригинальность, на красоту изложения и даже, боже упаси, на литературность.  Это дневник Мальчика.  Если быть точной, дневник – о Мальчике, но поскольку о тех, кого более нет, говорят либо хорошее, либо ничего не говорят, я отправлю эту тетрадь в плавание по реке времени.  Пусть время решит, что было плохо, а что – хорошо.  Не нужно искать тут завязку, кульминацию и развязку.  Хотя развязка только что прошла перед Вашими глазами.  Какие-то эпизоды своей жизни с Мальчиком я предпочла умолчать, о каких-то просто не было времени написать, и поэтому изложенное носит характер отрывочных записок на манжетах.  Но то, что было с нами, имеет право сохраниться хотя бы в нашей памяти.  И хотя бы недолго...

Чемодан, мой старый желтый чемодан, похожий на бегемота-карлика, непременно найдут дети.  Голенастый парнишка лет четырнадцати с оттопыреными ушами и ежиком волос и девочка чуть помоложе, в голубом платье, видимо, доставшемся от старшей сестры «на вырост».  Именно девочка в голубом платье заметит чемодан, но подойти побоится.
- Что там, Люсь? – спросит парнишка.
- Вон, - покажет пальцем немногословная Люся и переступит с ноги на ногу.
- Экая штука, - уважительно протянет мальчишка и потянется, чтобы взяться за ручку.
- Не нужно, Маринка, - опасливо попросит Люся. – Это чужое.
- Было чужое, станет нашим!  Чего добру пропадать!
- Но вдруг там чужая жизнь, чужие платья...
- А мы их примерим, может что впору будет, - решительно вымолвит Марина и, крякнув, поднимет чемоданище и попрет его по дороге.  – Ступай за мной... женщина!

Мальчик умер... Да здравствует.... мальчик?