Чудотворная - 2

               
                «Ничего нельзя решать ударом топора»
                (расхожее, но непопулярное мнение)
Баба Ира всегда нарушала закон, потому что, не нарушая его,  ей невозможно было выжить. Она торговала семечками, а из-под полы  - самогоном, левой водкой. При случае она покупала у своих водочных клиентов вещи, среди которых вполне могло быть и краденое.
Вот и сегодня вор Юрка с соседнего двора принес  икону.
Образ Богородицы умилял своей неброской  простотой. Дорогую икону в серебряном окладе Юрка бы нашел куда сдать, а такую – хоть бабе Ире спихнуть, чтобы рук не жгла – воровал Юрка исключительно в церквах, совершенно не проникаясь внешних благолепием тамошней обстановки.
Юрка, кстати, еще не знал, что икона начисто лишила его недавно подхваченного триппера и многих других заболевания, о существовании которых и не подозревал, считая себя совершенно здоровым мужиком.
«Сколько?» - без особого энтузиазма  спросила баба Ира, к иконам совершенно равнодушная
«Сама знаешь…», - неопределенно протянул Юрка.
«Бутылку дам», - предложила баба Ира, которой икона неожиданно понравилась болью в глазах Богородицы и приветливым взглядом младенца Христа.
«Не-е-е, - задумчиво покачал головой Юрка, впервые ощутивший, что ему совершенно  не хочется бухать. – Ты мне дай на бутылку, а я сам решу, что с деньгами делать».
После ухода Юрки баба Ира долго разглядывала икону. Ей стало так хорошо, как никогда в жизни. Когда-то она была верующей, но в церковь не ходила с тех пор, как отнесла священнику отцу Петру баночку черной икры, а он на нее настучал. Ладно бы, если  она сама украла эту икру, а то ведь ее принесла соседка, муж которой работал на рыбоконсервном комбинате.
Закладывать соседей баба Ира не стала, все взяла на себя…
Баба Ира поставила икону на невысокий кухонный шкаф и начала мыть посуду, потом вытерла стол и села грызть семечки.
Вот тут она и заметила, что свежий порез  на указательном пальце левой руки исчез, как будто его и не было. А еще не болел зуб – один из последних на нижней челюсти. И еще – она сообразила, что хорошо видит – все предметы вокруг воспринимались так четко, словно она случайно надела очки точно «по глазам».
И неожиданно пришло понимание причины всех эти явлений. Не вставая, баба Ира перекрестилась.
«Богородице  Дево, радуйся…» - зашептали губы давно забытую молитву.
Ночью ей снился ее покойный сыночек Володя. Он тянул свои худенькие ручонки сквозь ржавую колючую проволоку.
«Мама!» - кричал он, надрывая ее сердце,  и она начала рвать проволоку своими голыми руками, не обращая внимания на боль, к которой безнадежно привыкла за свою долгую проклятую жизнь.
На следующий день она пришла к своей подруге-ровестнице, почти год не встающей с постели.
«Посмотри, Оленька, какую мне иконочку принесли», - говорила баба Ира, разворачивая белое полотенце, в которое завернула образ.
«Поднеси поближе», - еле слышно прошептала больная и, с трудом подняв руки, приняла икону из рук подруги. Она помолилась, а потом прикоснулась губами к одеждам Богородицы.
Это было утром, а вечером Ольга пришла к Ирине своим ходом.
Она не благодарила. Не было лишних слов. Подруги молча обнялись, а потом со слезами на глазах смотрели на икону.
«У меня племянница по женской части мучается. Можно – приведу?» - уже уходя, спросила Ольга.
«Конечно, - не раздумывая, согласилась баба Ира. – Приводи всех, кому надо. Только СВОИХ. И никаких денег и подарков. Я Богородицей не торгую. На жизнь себе я и семечками заработаю…»
А через год к бабе Ире пришли четверо: участковый, ответственный работник здравотдела, представитель городской администрации, а в четвертом с первого взгляда можно было угадать наследника «железного» Феликса.
Все четверо, войдя в квартиру, сразу же уставились на икону, которая наделала много шума: снизилась посещаемость поликлиник, городские больницы не выполняли плана койко-дней, аптеки можно было закрывать, похоронные конторы не знали, куда девать гробы. Икона способствовала также и росту социальной напряженности – она была доступна только представителям низших слоев общества.
Этого терпеть никто не хотел.
Бабе Ире вменялась в вину незаконная врачебная деятельность, мошенничество и еще многое другое.
«Итак…» - многозначительно начал было чиновник из городской администрации. И вдруг в нем что-то изменилось. Осанка, взгляд, движения стали совершенно другими. Что это было – он и сам не смог бы объяснить. Он замолчал.
Молчали все четверо.
Они еще не поняли, что излечились от самой  тяжелой болезни – бесчеловечности.