День длиною в расставанье

Моей подруге посвящаю
С тех пор, как мы расстались с тобой, прошло уже целых семь месяцев! Для кого-то этот срок покажется маленьким, для меня же месяцы тянулись годами. Сейчас я с улыбкой вспоминаю те поистине «горячие» деньки только-только начавшегося лета – ранние подъемы, зарядки под дождем, длительные походы и быстро опостылевший кефир в столовой. Как сейчас мне этого не хватает! Конечно, в памяти сохранилось не все, а лишь определенные, яркие моменты, которые останутся в мыслях надолго, а может, и навсегда. Особенно - те последние часы, которые нам предстояло провести до расставания…
Начну, пожалуй, с багажа – толстые, набитые одеждой и сувенирами сумки валялись на полу в нашей комнате № 2. Они занимали ужасно много места, и настроение оттого становилось, что называется, «чемоданным». Помню мокрые от слез лица ребят из отряда и тесные, дружеские объятия. Затем -  урчащие моторами автобусы на Площади слез, грустные вожатые, прощально махающие вслед уезжающим ребятам. Внутри мешались грусть и радость: позади остается «Орленок» и те, с кем так нелегко было проститься, а впереди, наконец-то, дом! Родной дом, по которому начинаешь скучать уже в самом начале смены.
Потом – сумерки, постепенно опускающиеся на южный городок, огни и запах чебуреков. Затем в памяти всплывает ночной перрон и уставшие, сонные лица. Помню еще, как ужасно хотелось, чтобы все это поскорее закончилось. Помню подъезжающий состав поезда, коробки с сухим пайком и покачивающийся плацкартный вагон. Помню, как наконец-то уснула под мерный стук поезда о рельсы.
В вагоне было ужасно скучно, но в то же время страшно было осознавать, что последние часы пройдут так бездарно. Трудно было найти себе место, вот и оставалось только бродить по поезду туда-сюда. Мобильник окончательно разрядился, и его равнодушный черный экран навевал тоску и уныние.
Помню, как поздно вечером мы рубились в «дурака» - а ты помнишь? А еще рассказывали друг другу страшилки и всякие байки, но было совсем не страшно. На следующее утро хотелось встать попозже, чтобы до Москвы оставалось не так много ждать. Но все всё равно встали около семи – по въевшейся намертво лагерной привычке. Помню, как на завтрак дали теплые, а от того невкусные йогурты, а на обед - надоевшую до тошноты заварную лапшу быстрого приготовления, которая обычно прилипала к вилке так, что ее невозможно было есть. Наконец мы все, не в силах больше терпеть этого выматывающего душу однообразия, собрали сумки и сгрудились вместе. За окном пока проносились только леса и поля, но что-то подсказывало, что ждать осталось не так уж долго.
В конце концов, поезд с визгом замедлил ход, но перрон почему-то не спешил заполняться встречающими. А потом… Мимо вагона заспешили взрослые, заглядывая в окна и стуча в стекла вагона.  «Орлята» приникли к окнам, пытаясь разглядеть в толпе родителей знакомое лицо. Следующие минуты окончательно стерлись у меня из памяти – должно быть мы, подхватив чемоданы, выстроились в очередь, спеша наконец покинуть пыльный вагон. Не помню…
Помню другое: мамино лицо, вынырнувшее вдруг из толпы – улыбающееся, счастливое. А еще… помню твои глаза. И слова, сорвавшиеся с губ: «Обязательно встретимся…». Они до сих пор звучат в моей голове. А дальше – прощальный взгляд, брошенный тебе вслед, и суета подземки, и грохочущий состав вагона метро, и душный автовокзал, и «бомбист», согласившийся за умеренную плату подбросить до дома, и длинная-длинная дорога…
Что было дальше? Родные лица, длинный рассказ обо всем, что было со мной за это время. А ты – улыбаешься с фото, и кажется, будто вот-вот помашешь мне рукой…
      Знаешь, это только кажется, что мы с тобой далеко друг от друга. На самом деле мы очень-очень близко. Хотя бы потому, что думаем друг о друге. И только это хоть чуть-чуть, но радует…