Почему я не пишу. Часть2. Круг чтения

      Фото: 1954 год. Моя семья.
Отец-Дмитрий Фёдорович. На руках-Любаша(2года). Мать-Анна Дмитриевна. На руках Татьяна (4года). Братья: Геннадий(1937 г.рождения), Виктор(1935г.рождения).
В центре: Валентина(1946г.рождения) и я с пионерским галстуком.

Без читателя  нет литературы.
    

          " Остроумная манера писать состоит, между прочим,
              в том,   что она предполагает ум и в читателе..."               
                Л. Фейербах.
        "Без чтения нет настоящего образования, нет, и не может               
            быть ни вкуса, ни слога, ни многосторонней шири
            понимания."       
                А.Герцен.

                Своих книг в доме не водилось, кроме необходимых для школы и учебников. Но библиотечные были всегда. Читать любили все: и мать, и отец, и дети.
Отец пользовался библиотекой во Дворце Культуры Металлургов. Сначала мы, дети ходили с ним, когда подрастали, нам выдавали книги самим на его абонемент и в художественном, и в научном залах.

 Сколько себя помню, читала всегда и всюду, днём и ночами в укромном уголке на кухне или с фонариком под одеялом, в минуты досуга и в ущерб подготовки к урокам, замаскировав книгу учебником,  на уроках и переменках, в очередях за хлебом, молоком,
да за чем только их не было в моём детстве. В пионерских лагерях всё свободное время
от обязательных мероприятий проводила в читальне.


     С особой теплотой вспоминаю семейные чтения. Запомнились сказки под редакцией Афанасьева, чтение Шолоховской «Судьбы человека» и книги Дудинцева «Не хлебом единым», которую несколько вечеров читал Виктор. Я тогда не поняла, почему она запрещена, вроде обычная жизнь, а в деталях той жизни по младости не разбиралась. Многое тогда вслух не обсуждалось.
  В начале шестидесятых, в переходе на площади Дзержинского, рядом с Лубянкой книготорговец зычно рекламировал сборник рассказов Дудинцева, завлекая ссылкой
 на его запрещённую книгу. Расхватали, как горячие пирожки. Купила и я. Рассказы мне показались малохудожественными по стилю и обыкновенными по содержанию, ничем не напомнившие мне ту книгу.
 
  В семидесятые, прочитала изданный, но затем объявленный идеологически
вредным и изъятым из обращения   прекрасный  альманах «Тарусские страницы», который был создан К.Паустовским. Очень интересная подборка произведений
настоящей, большой литературы.

  Сподобилась прочитать книгу стенограмм судов над врачами «убийцами» М.Горького, Куйбышева, Максима Пешкова и над группой Бухарина. Поразительный примитивизм и фарс, странно даже, что была издана.

       Долгие годы тома  И. Эренбурга были у меня  энциклопедией, хоть две-три строки, но можно было найти о  канувших в неизвестность людях искусства, литераторах.

  Отец был немногословен, скуп на воспоминания,  вероятно, не последнюю роль играла осторожность. Он хорошо знал историю, царские династии, послереволюционный период
и войну не понаслышке. Как-то расспрашивала его о Куприне, Шаляпине и Рахманинове, и его фраза о том, что Горький тоже не принял революцию, стала понятна, когда прочитала «несвоевременные мысли».
      Помню, как безуспешно выспрашивала у него о закрытых письмах с двадцатого съезда или о Фадееве.
  Мои взволнованные впечатления после прочтения «Живых и мёртвых» Симонова, отец прокомментировал, что на самом деле было ещё хуже, чем в книге.
 
               
        В общем, явно  «крамольного чтения»  и вольнодумства в моём кругу не было,  диссиденткой не слыла, так в спорах и разговорах пытались найти сермяжную правду и истину.   Считаю себя человеком мыслящим, посему, начиная с детства и всю последующую жизнь, накапливались вопросы, ответы на которые получила позже.

       Конец восьмидесятых и девяностые с его потоком  авторов-эмигрантов, изданных, наконец- то у нас, с морем «разоблачительных» публикаций в журналах были самыми «урожайными» и интересными. Отца уже не было с нами. Так жалела, что не могу обсудить с ним, все, что волновало и переполняло.

        Вообще, в детстве прочитала много книг за старшими не по возрасту, которые
не могли произвести на меня дОлжного впечатления.  Их реабилитация  происходила
позже, иногда на это требовались годы.

          К примеру, «Тихий Дон» Шолохова. Что осталось по прочтении лет в двенадцать!? Бытовые подробности, шутки, юмор, не за это же дали Нобелевскую?!

   Не помогали и поздние прочтения. Только в перестройку, когда сняли хоть какие-то завесы с подлинной истории, поняла метания Григория. Купила книгу, ещё раз прочитала и поставила на полку. Вопрос был снят.

            Идеология- это флюгер для трактовки произведения.

Не потому ли так часто сталкиваются мнения на Прозе.., ломаются копья, ни на миг не приблизив стороны к взаимопониманию и тем более к уважению оппонентов.

     Но некоторые книги необходимо читать именно в детстве. Так, узнав от братьев, что Гаврош и Козетта - это не просто герои из детских книжек, а персонажи из «Отверженных» В. Гюго,  я безуспешно выпрашивала книгу и в детской, и в школьной библиотеках.

    Нашла её на чердаке у деда, когда летом была  в гостях.  Остались от младших тётушек учительниц. От них же мне перепало интересное издание «Войны и Мира», так выручавшее в школе. В конце книги было краткое содержание всех глав.

 Зимой  перечитала   все книги Гюго, приносил отец из своей библиотеки, осилила даже «Труженики моря» со всеми длинными отступлениями. Вряд ли у меня было бы столько времени для Гюго позже?


    Люблю русскую классику девятнадцатого века. При советской власти часто перечитывала Аксакова, Герцена, полузабытого Решетникова, Помяловского, Короленко, Тургенева, Гаршина. Гарина-Михайловского, Лескова и др., а также, конечно, любимых авторов Чехова, Бунина, Куприна. Это для души, а толстые журналы для того, чтобы идти в ногу со временем.
 Естественно, читала книги зарубежных авторов и «Иностранку».

  Всегда были интересны публицистика, литературоведение, поэзия, мемуары, даже написанные в советские времена. В чтении для меня важными были стиль, язык произведения, не только фабула.
       Все дети в семье получили образование. Из всех,  самыми азартными читателями
 и пропагандистами прочитанного, были Виктор и я. Отличались мы, присущим нам романтизмом и склонностью к неординарным поступкам, доставлявшим родителям лишние проблемы и хлопоты.
         Геннадий и младшие сёстры были примерными, более уравновешенными и наделены даром созидания, а также склонностью к сочинительству. Это у них были заветные тетради со стихами и пробой пера.
       Я же в пятом- седьмом классах по собственному почину вела тетрадь, в которой
записывала автора, название книги, её краткое содержание и своё «резюме».
        Предугадала, что пригодится на Прозе...

           Я благодарна трём школьным учительницам литературы,  которые не только не отбили интерес к литературе, но и способствовали развитию вкуса.

                Чтение моё было всеядным, без определённого, продуманного плана. Скорее по принципу Моруа, который он назвал «звездообразным», когда чтение одной книги
влечёт интерес к другим. Например, при чтении А. Грина, в восторг привело предисловие Константина Паустовского. Если так написано предисловие!!!
Так открыла для себя и полюбила на долгие годы Паустовского.

Вот так же и здесь брожу на Прозе…, открывая для себя новых и интересных авторов.