Герда Гайст
Город Забвения
Мурманск
2007
Если смотреть на эту погасшую звезду из иллюминатора космического корабля, виден потрясающий перламутровый шар, переливающийся пастельными оттенками изумрудного и дымчато-лилового. Исследования опытных астрологов-специалистов показали, что здесь, за пределами Млечного пути, какая-либо жизнь отсутствует (чего ещё ожидать от холодной звез-ды?). Однако, они ошибались.
У звезды был свой бог, вдохнувший в неё душу, как поступает любой бог, создающий обитаемую планету. Пословица гласит: «Что стар – то и млад», - двуединый бог сочетал в себе дитя и старца, образовавших в его личности гармоничную целостность.
-…А ещё она вся будет испещрена подземными ходами! – ликовала маленькая колдунья Офе-лия. Дети легкомысленны. В те далёкие времена сотворения жизни на Зелёной Звезде она и не догадывалась, что ходы образуют запутаннейший лабиринт, из которого будет слишком сложно выбраться.
Голова Рудольфа, поросшая бордовой бородой, знала, но неуместным сочла мешать вдохновенному творческому порыву.
- Там будут жить бибики, - заявила Офелия.
Бибики – существа оригинальные: их тела – объёмноэллипсоидной формы, носы, как, впрочем, и глаза, крепятся хрящевыми, кожными и мышечными тканями прямо к телам. Носы имеют две разновидности: шаровидные и рупорообразные. В затылочной части глаза содержится мозг, защищённый плотной кожистой оболочкой. Ножки у бибиков худые, но жилистые, варьируются в количестве от двух до четырёх. Разумеется, с течением времени на Звезде завелись не только вышеуказанные бибики…
Зелёная Звезда являлась галактическим центром, несмотря на свою лёгкость, создав-шуюся благодаря множеству внутренних полостей – подземных ходов. Почва её состояла пре-имущественно из мягких магнитных пород, что позволяло притягивать остальные тела, имею-щиеся в распоряжении галактики, и вращать их вокруг себя по орбитам. Пока это были только Содоурум – блескучая и безнадёжно живая звезда, сходная с Солнцем, и серебряный осколок какой-то взорвавшейся несколько световых лет назад планеты, представлявший собой аналог Луны. Он именовался Аргентумортума и отражал по ночам свет Содоурума.
На поверхности Звезды, довольно близко к оси её вращения, простиралось холодное ко-ролевство Мурляндия. Оно занимало небольшой участок на материке, тянувшемся далеко вниз (хотя, возможно ли определить расположение верха и низа в космосе?..) и достигал аж второй половины Звезды, если мысленно разделить её пополам, проведя перпендикуляр к оси враще-ния.
Королевством правил фараон Кащей. Бессмертный. Надо сказать, правителем он был весьма прогрессивным. Начиная с момента образования территории его правления, он вёл ак-тивное строительство жилых зданий и декоративных сооружений…чёткая грань между теми и другими прослеживалась не всегда…
В свою очередь бог Зелёной Звезды Мурляндию населял. С одной стороны поселенцы становились кощеевой рабочей силой, с другой – жильцами собственных построек. Когда бог счёл выполненной свою миссию в Мурляндии, он отправил энергию на творение иных царств-государств, оставив Кащея действовать по собственному усмотрению.
Казалось, всё самое нужное в Мурляндии уже построено, но Кащей никак не мог успо-коиться. Ночами его постигали жёсткие приступы вдохновения, и он часами просиживал над загадочными чертежами, проектируя всё более сложные конструкции, чтобы годами претворять их в жизнь. Бог же, под маской которого скрывалось лицо любопытствующего демиурга, изредка обращал внимание на Кощея, подглядывая за ним из-за угла или с ветки куста, продолжая действовать одновременно в остальных частях Звезды. Он преспокойно созерцал кащеевские творческие спазмы, иногда лукаво ухмылялся в свою бордовую бороду… Демиург знал, что даже бессмертный Кащей – бессмертен лишь до поры – до времени, знал, что архитектора убьёт собственное вершинное творение, как случается со всяким творцом.
Да, Смерть успешно существовала на Зелёной Звезде. В вопросе её бытия Рудольф бес-силен был считаться с Офелией, по-детски страстно желавшей, чтобы Смерть не была. Мудро-му Рудольфу оставалось ясным: никто, ничто и никогда не избежит объятий Смерти, ибо у все-го есть конец и начало. Он имел в виду и то, что и его вершинное творение пригласит Смерть в его и Офелии чертог, но ничего по поводу этого предпринять не мог…
Вернёмся всё же к Кащею и его архитектурной мании. Пока энцефалитный мозг корпел над очередным проектом, одно из давно построенных им зданий, где поначалу бибики селились просто косяками (пара – тройка лохматиков тоже, кстати, не упустили своего шанса), неожиданно опустело. Целиком погрузившийся в проектирование Кощей ни сном, ни духом не ведал о произошедшем казусе, а королевство тем временем полнилось слухами, и недаром. Дом был не просто покинут: все его обитатели будто испарились. Мурляндцы уверились в том, что здесь никак не обошлось без вмешательства тёмных сил: бибики не имеют в своих архетипах обыкновения исчезать бесследно. Несмотря на то, что они – кочевой народ, к тому же ещё и молчаливый; без прощания они не уходят. Их последний «привет» - беззвучен и эффектен: бибики покидают свои дома ночью, а утром у порогов расцветают стеклянные цветы, преломлённые формы которых, осыпанные росой, переливаются в лучах восходящего Содоурума. На этот же раз тихие существа не оставили после себя ничего. Вокруг Дома лежали пресловутые глыбы
серого камня. На стук в дверь никто не отзывался. Граждане беспокоились, заглядывали в окна, барабанили по стёклам ногтями и когтями – откликались только эхо и неизвестность. Отсутствие живого пугало. Отчасти поэтому, отчасти из вежливости заходить в здание не решались. Поговаривали о том, что страшная нечисть завелась в Доме. Иные утверждали, будто бы сам Дом есть живое существо, пожравшее несчастных бибиков, заверяли остальных, что слышат ясно биение огромного бетонного сердца…
Уже три дня не видал никто бибиков и лохматиков. Ужасались, однако, принимать ка-кие-либо меры по их поискам, ибо сие предполагало неизбежное приближение к наводящему жуть Дому, обросшему мистическими мифами, но снаружи безмятежно спокойному.
…В кабаке «Фея Грааля» частенько собирались рыцари за доброй кружкой портерного эля. Сегодня вечером их восседало двое - за прямоугольномассивным дубовым столом (бог во многом позволял себе плагиат изобретений бога Земли, и последний не имел ничего против. Это касалось и дубов, которые имели место произрастать в южной части Зелёной Звезды).
- Не желаешь составить мне компанию ближе к ночи? – вопрошал один из двух рыцарей, наре-чённый Гансом, - полюбуемся на замок кощеевой дочки при свете звёзд. Ты почирикаешь на своей флейте, а я исполню несколько романсов…
Другой отрицательно покачал головой:
- Пожалуй, мне придётся отказаться от сей увеселительной и сомнительно романтичной про-гулки. Подвиги ждут меня нынешней ночью! – произнёс он торжественно и не без саркастичного пафоса.
- О Зигфрид! Ты, действительно веришь этим байкам о пропавших без вести?!.
- Не то чтобы верю, но мне, как и другим, любопытно узнать причину их испарения и тепе-решнее их местопребывание. Быть может, Дом и впрямь не выпускает их насильно, например, гипнотическим путём… Тогда возникает вопрос, знал ли Кощей, ЧТО производит на свет, и, если «да», то с какой целью? Во всём этом я хочу разобраться, и тогда уже подтвердить или оп-ровергнуть легенды, что городит наше достопочтенное пугливое общество.
Ганс хмыкнул:
- Любопытство не всегда положительно сказывается на любопытствующих.
- Но ведёт к постижению истин.
- Истины во множественном числе несут боль.
- Но страдать от знаний так сладостно…
Закончив фразу, Зигфрид блаженно улыбнулся и откинулся на спинку стула, вслед за чем воцарилась тишина. Рыцари молча тянули эль, вовсе не отягощённые паузой в беседе. Они
часто молчали в присутствии друг друга, что сделалось привычным. Безмолвие длилось до тех пор, пока Ганс не окликнул хозяина и не попросил налить им ещё по одной кружке. Затем он обратился к Зигфриду:
- Послушай, а что, если предпринятый тобой поход и вправду опасен. Хочешь, пойдём вместе?
- Не стоит, Ганс. Я не думаю, будто там скрывается нечто совершенно чудовищное. Справлюсь и один. Вас, к тому же, дорогой мой сэр, ожидает дама. Негоже пропускать свидания… Да, кстати, раз уж ты встретишься с прекрасной Камиллой, не потрудишься ли заодно узнать о не-ких возможных особенностях проектирования или строительства столь актуального ныне жи-лищного помещения?
- Знаешь, в чём сложность предлагаемой мне задачи? – смешался Ганс, - дама сбросит лестницу из окна лишь в том случае, если ей по нраву придутся мои серенады. Честно говоря, я не наде-ялся ни на сногсшибательный успех, ни на то, что она согласится принять меня уже сегодня.
- О боги, сотворившие эту планету! – Зигфрид закатил глаза к потолку кабака, - к чему так ус-ложнять?
- Но она – дочь нашего фараона, и, даже не имея серьёзных намерений, я уже претендую на слишком многое. Это можно даже назвать дерзостью. Вобщем, если тебе так необходимо уста-новить в своих корыстных целях контакт между мной и принцессой, то попробуй встать на место юной девицы и вообразить комплекс серенад, могущих в высшей степени растрогать твою нежную душу.
За 30 минут до полуночи Ганс пробрался в сад принцессы. Густая фиолетовая темнота обволакивала замок и деревья. Ветви напоминали хоботы мамонтов (которые на Зелёной Звез-де, как и на планете Земля, не прижились), дрожащие тонкие щупальца морских сизых восьми-ногов. Замок смотрелся несколько зловеще в свете подмигивающих звёзд, одной из которых, возможно, было Солнце Млечного пути. Острые шпили сооружения, хаотично пересекавшиеся под разными углами, походили на скрюченные пальцы скелета, принадлежавшего существу, скончавшемуся в жестокой агонии. Все эти образы возникали нервной иллюзией в воображении Ганса. Она, явно, была спровоцирована напряжённой работой его мозга, связанной с заучиванием новых ему серенад. Да, Зигфрид постарался, затащив товарища в местную научную библиотеку. Он отковырял такие стихосплетения, которые не исполнял, наверное, ещё ни один рыцарь Мурляндии.
Фразы из песен, как сумасшедшие (разумеется, буйные), носились в голове у Ганса, то сталкиваясь, то вновь рассыпаясь. Как же неловко будет, если он не уследит за рифмой, запамя-тует текст, попадёт ещё в какой-нибудь обидный «просак»!..
«Кровь голубая
Струёй омывает
Пульсацию клапанов
Сердца скорбящего…»
«Ничтожный муравей –
Я стану соловьём,
Отрекаясь от всех своих прошлых идей!
Ты – свет аргентума, сребристый водоём…» -
Ганс напряжённо перечитывал строки, выписанные из библиотечных манускриптов, старательно и истерично раскладывая стихи и ноты по полочкам склада памяти… Без трёх пол-ночь он спрятал блокнот в щель локтевого сустава доспеха и запел.
Для своего путешествия Зигфрид выбрал именно ночь, так как афишировать намерения широкому кругу не собирался. Он не любил сплетни, почести и большое количество всеобщего внимания, а также решил поберечь бурную фантазию мурляндцев, которые свихнули бы себе мозги, ожидая его возвращения.
Зигфрид вышел за порог, когда часы пробили полночь. Порядочные и благовоспитанные существа в это время обычно уже спали. Рыцарь тоскливо оглянулся на вывеску «Фея Грааля»: эльфийка с крылышками, согнутая из открытых неоновых трубок, загадочно улыбалась губами из оргстекла, поднеся к ним указательный палец (жест, означающий «Тс-с-с… »), и парила над тускло – зелёной светящейся чашей. Да уж, мастера Кащея неслабо постарались: надо быть умельцем, чтобы так лихо изогнуть трубки на кустарной газовой горелке; и чаша, как он помнил, была закатана идеально – без единого прокола или пузыря… Зигфрид вздохнул и решительно зашагал в сторону загадочного Дома. Мимо пробежала забавная лохматая собака с ушами, торчащими кверху, как у зайца. Рыцарь улыбнулся.
…Если бы он был чувствителен к взглядам, то ощутил бы центром спины пристальное наблюдение. Наверняка ему мешали чувствовать непрошибаемые доспехи, - думало юное су-щество женского рода, сопровождавшее Зигфрида тоскливым взглядом. Существо было безна-дёжно одиноким, страдало от одиночества, но продолжало лелеять его.
Вот уже несколько месяцев подряд она работала у Кащея. Дохленькая и хлипкая, она удостоилась лишь должности художника - поклейщика. Кстати, принимала непосредственное участие в создании вывески для «Феи Грааля». Она давно любила рыцаря, но не страстью, ко-торая напрочь лишает разума, а спокойной, никому не заметной добротой, какой любила почти
всех своих сотрудников. Но сотрудники были физически и географически близки, тогда как рыцарь манил своей недосягаемостью. Часто всё, что кажется запредельным, притягивает по-добно магниту коры Зелёной Звезды. Герда неоднократно наблюдала по вечерам за хибарой Зигфрида, дожидаясь, когда в его окнах погаснет свет. Он редко отлучался куда-либо в ночное время, точнее, Герда ни разу не становилась свидетельницей его ночных вылазок, и это, по её мнению, свидетельствовало о том, что у рыцаря нет дамы сердца, давало повод для бесплодных надежд.
Зигфрид исчез из поля зрения, и Герде стало грустно – не от ревности, нет, - оттого, что вновь осталась незамеченной. Она побрела в свой родной дремучий лес, где обитали духи её вымыслов, где в ожидании хозяйки топталась избушка на человечьих ножках.
Перед домом, где самоликвидировались бибики, Зигфрид остановился: обычное гори-зонтально-призматическое сооружение, внутри – темно, дверь из многослойной фанеры – за-крыта. Рыцарь изо всех сил надавил на последнюю, и внутренний косяк обвалился – дверь рух-нула на пол, поднимая негустую трёхдневную пыль. Он медленно втянул ноздрями тяжёлый запах тьмы, подождал, пока он впитается в сосуды, и шагнул внутрь.
По традициям Кащея, выключатель (или включатель), ответственный за искусственное освещение, должен был быть расположен слева. Зигфрид легко нащупал его на шероховатой стене и щёлкнул тумблером. Нутро помещения тут же озарилось багровым светом электриче-ских факелов, встроенных в стены. Факелов было девять.
В довольно обширной зале преобладали массивные деревянные кресла, расставленные вокруг низеньких столов и стоящие особняками. Над одиночными креслами всели светильники, а на столах вольготно расположились величественные лампы с зелёными абажурами. Переведя взгляд направо, Зигфрид обнаружил распахнутую стеклянную дверь, за коей притаилась лестница, ведущая наверх. Собственно, туда он свои стопы и направил. Слабо позвякивая доспехами, он поднялся на второй этаж. Налево тянулся длинный коридор с многочисленными дверьми, ведущими в многочисленные комнаты. Зигфрид пытался открыть каждую из них, но не все поддавались. За открывшимися - царил одомашненный покой заправленных коек, накрытых к чаю кухонных столиков. Он аккуратно взломал пару дверей, оснащённых дополнительными замками, но и там отсутствовали следы насилия. Обстановка несла характер упорядоченности и размеренно неторопливого жизненного ритма.
Не обнаружив никаких явных патологий, рыцарь тихими шагами побрёл направо, где виднелась распахнутая мерцающая дверь.
Оказавшись на лестничной площадке, он упёрся в лестничный марш, идентичный тому, по которому рыцарь поднялся. Зигфрид сделал шаг вперёд – воздух подёрнулся тенистой ря-бью. Он шагнул дальше – воздушная среда ещё раз исказилась судорогой – и застыла.
По левую руку вновь простирался коридор. Идя под его тёмными сводами, Зигфрид одну за другой открывал двери комнат и убеждался в их аналогичности с теми, что были открыты им в предыдущем коридоре, правда, выглядели как их отражения и особого интереса не представляли. Рыцарь спустился вниз по массивным каменным ступеням – та же комната, что и увиденная им при входе, опять же словно отражённая. Горели яркие факелы, хотя тут Зигфрид не успел коснуться выключателя / включателя.
Однако, кое-что выглядело здесь несколько иначе, нежели чем в первой зале: через всё поперечное пространство комнаты тянулись и тянулись бесконечные ряды шёлковых верёвок с развешанными на них лоскутами прозрачной материи самых разных форм и размеров, которые как-то не вязались с обстановкой. Лоскутки чуть колыхались, ласкаемые колеблющимся возду-хом: бесформенные, рваные – сами по себе они, казалось, не представляли собой никакой цен-ности… Или висят здесь, чтобы в некоем итоге образовать единое целое и обрести значи-мость?..
- Здравствуй, - Зигфрид вздрогнул – слишком неожиданно прозвучало это низкоголосое при-ветствие. Мягкий голос будто бы обволакивал помещение, и поначалу неясно было, откуда он исходит. К тому же рыцарь не ожидал вообще встретиться с чем-либо живым.
Он молча огляделся, раздвинул несколько висячих тряпочек и увидел наконец прелюбо-пытнейшее существо, расположившееся за одним из столиков. Оно выглядело как… девочка, женщина, старуха одновременно. Длинные изумрудные пряди её слегка растрёпанных волос перемежались с локонами серебристо-сиреневого оттенка, недвусмысленно намекающими на седину; две морщинки резкими змейками тянулись от носа к уголкам губ; отчётливо выдава-лись острые скулы, подчёркиваемые тенями ввалившихся щёк и серо-синими кругами под гла-зами, чётко выделялась тонкая переносица.
Глаза… они в упор смотрели на Зигфрида, огромные, влажные, прозрачно-фиолетовые, будто бы таившие в себе нечто мистическое, запретное, космичное, несмотря на всю прямоту странного взгляда.
- Кто ты, - немного опешил рыцарь.
Она улыбнулась, слегка прищурившись:
- Меня обычно называют «Гретхен».
- Ты живёшь в этом доме?
Зеленоволосое создание вновь улыбнулось, притом не менее загадочно:
- Я живу везде.., - тут она резко поднялась со своего деревянного кресла и спешно стала соби-рать в большой прозрачный конверт множество каких-то бумаг: на одних были неразборчивые письмена, на других – обрывки картинок… Костлявыми пальцами она сгребла в букет кисточ-ки, письменные принадлежности и сунула в карман ветхого платья, - пойдём, я покажу тебе Го
род… Да сними же, наконец, этот шлем! Или хотя бы подними забрало…
- Ах.., все доспехи – на случай опасности, - замешкался Зигфрид, открыв заметно покрасневшее лицо.
- От здешней опасности, драгоценный рыцарь, доспехами защититься невозможно… Поэтому в следующий раз приходи без них.
- В следующий раз? – покраснение лица сменилось выражением требовательного удивления.
- Ну разумеется. Я давно уже тебя жду, ибо ты способен очень помочь мне… Это не составит особого труда, и… я рассчитывала на твоё согласие.
- И чем же мне предстоит заняться для вашего блага? – заинтересовался рыцарь.
- Увидишь. А теперь, - она подхватила его руку, закованную в холодный металл, - пойдём, - с этими словами маленькая Гретхен увлекла Зигфрида за собой и распахнула входную дверь.
…Ганс распевал уже около пятнадцати минут, и пока – без малейшей запинки. Он уже и сам восхищался собою, обнаружив этот «дар пения», подаренный богами, голос, отмеченный свыше. Текстов, положенных на мелодии, в голове его вполне хватало примерно на весь после-дующий час. Но, даже такой «меченый» глас и раскрывшаяся феноменальная память ещё не давали результата.
На огромный цветок камехидеи, с плавной внезапностью распустившейся рядом, при-землились две крошечные чёрные птички с клювами, раза в два превышающими длину их тел. Они задумчиво слушали, как заливается Ганс, и таращили на него свои, словно загипнотизиро-ванные, бусины чёрных глазёнок.
У Ганса слегка саднило горло. Хотелось пить. Но… покорить божественную Камиллу!.. А также просьба Зигфрида…
Украшенное витиеватой орнаментальной рамкой окно на втором этаже с еле слышным скрипом медленно отворилось. Шурша по каменной стене, вниз поползла верёвочная лестница. Когда нижняя её ступенька мягко ткнулась в траву, Ганс пошёл на сближение с шаткой дорожкой к вожделенной мечте…
- Отойди, рыцарь! – раздалось сверху. В проёме окна на мгновение показался бледный контур лица, а когда Ганс сделал пару шагов назад, на верхнюю ступеньку уже становились ноги, обу-тые в кожаные башмаки. Ноги принцессы. Затем появилась вся Камилла целиком и по-обезьяньи ловко спустилась вниз.
Довольно вяло она приблизилась к Гансу, прикрывая ладонью непроизвольный зевок:
- Слушай, - снова зевнула, - рыцарь… Ты просто великолепно поёшь. Но пока, я думаю, доста-точно.
Камилла слегка тряхнула своей пышной гривой. Показавшийся из-за облаков Аргенту-мортума осветил её волосы таким образом, что с одной стороны они казались грязно-синими, с другой - выглядели мутно-голубыми. На самом же деле их истинный цвет… он плавно перете-кал слева – направо – от бледно-каштанового к огненно-рыжему…. Считается, что истинное видимо лишь под лучами Содоурума. Да, в царстве Аргентумортума нет места радуге и днев-ному обилию оттенков, но ведь количество не означает правдивость. Некто может решать одно уравнение десятки раз – и не выдать ни одного правильного результата, а Некто № 2 решит верно с первого раза… Быть может, всё настоящее именно такое – серое, грязноватое и мутное, с гротескными чёрными тенями?..
- Хочешь вина? – принцесса протянула рыцарю золотую флягу, инкрустированную рубинами в месте сочленения основного сосуда с горлышком.
Ганс прямо-таки мечтал ублажить своё першащее после непривычно долгого пения гор-ло, потому с радостью отхлебнул терпкого сладкого напитка, отчего по пищеводу поползло приятное тепло.
- Благодарю, прекрасная Камилла! – он вернул флягу, и дочь Кащея повесила её обратно на по-яс шоссов из синей мерцающей парчи.
- «Благодарю» - не булькает, - бросила она, - позволь узнать, что привело тебя под мои окна в столь глухую ночь?
- Прошу прощения, что разбудил! – с умоляющим видом Ганс бухнулся на колени.
- Встань сейчас же. Ненавижу эти дешёвые позы…
- Меня влекло желанье видеть вас.., - Ганс медленно поднялся.
- О, боги! Оставь ненадолго всю эту сентиментальщину. Расскажи-ка мне о социальной жизни нашего драгоценного общества.
- Но, ваше высочество, я не матёрый журналист, - пробормотал рыцарь,- я всего лишь патрули-рую улицы…
- Это мне известно. Однако ж тебе доводится общаться со всяческими…Наверняка, тебе из-вестно о внутренней жизни королевства гораздо больше, чем мне, довольствующейся лишь официальными версиями того или иного события. Нынче весьма меня интересуют пропавшие в неизвестном направлении бибики…
Ганс немного замешкался:
- Конкретики, знаете ли, в этом деле нет. Судачат о случившемся – все, но только всё это - слу-хи и домыслы, и каждый верит в то, что ему по вкусу, - «стоит ли рассказывать про Зигфрида и его поход? Нет смысла, ибо результат останется неизвестным как минимум до утра».
- А если все «домыслы» обобщить?
- Обобщение предполагает непременное вмешательство нечистой силы… Кстати, госпожа Ка-милла, не известны ли вам подробности проектирования и построения того рокового для биби-ков здания?
Принцесса призадумалась, а затем медленно начала:
- Меня, конечно, нечасто посвящают в архитектурные тонкости проектов отца (он фанатеет от работы, но общение ему чуждо), но советую тебе обратиться с этим вопросом к довольно све-дущему человеку… Её зовут Герда. Узнать – несложно – маленькая, тощенькая, всегда – в чёр-ном. Работает на отца… Иди на тропинку, ведущую в лес, шагни 66 раз. Затем сверни налево и сделай 13 шагов, потом – направо – и тоже 13, и вновь – налево – 666 шагов.
- В лес – ночью? – удивился Ганс.
- Она не всегда спит по ночам. Если информация нужна тебе срочно, иди. Не забудь, кстати, в ближайшее время вернуться и оповестить меня. А я, возможно, выведаю что-нибудь у папаши. Завтра не беспокой меня, ибо днём явятся послы из Плачущего города, и после встречи я буду «выжата».
- А чего хотят послы на этот раз?
Камилла скорчила тоскливую гримасу:
- Они желают провести рекламную акцию о продаже в их владениях дешёвого жилья. Так му-торно!.. И поэтому завтрашней ночью я собираюсь спать, - Камилла помахала рыцарю четы-рёхпалой ладонью, жестковато улыбаясь. Ганс поклонился юной принцессе и поплёлся восвоя-си.
Он совершенно не ожидал, что любовное приключение приобретёт характер такой дело-вой холодности. О! Словно камень – сердце прекрасной Камиллы! Послы из Плачущего горо-да… На самом деле в том городе не так уж много плакали, не было никаких массовых истерик на площадях. Название возникло оттого, что ни одно время года не обходилось в нём без час-тых проливных дождей.
Невыразимо жаль было прощаться с принцессой, но ничего поделать было нельзя, так как сюзеренам необходимо заботиться, помимо любимого себя, ещё и о территории, где правят; поддерживать деловые отношения с забугровыми державами… А фанатичный папа-архитектор ловко повесил все свои фараоновские обязанности на шею политически талантливой девятнадцатилетней дочери.
…Из-за дверей на них пролилось сладковатое, чуть прелое, озоновое дыхание осени. За порогом растекался рыжевато-пасмурный редкий лес, и деревья были будто прозрачными, ове-янными бледной анемией туманной дымки. По земле, меж опавших листьев, извивались тонкие листья жухлой травы. Небо ребристо серебрило и рябило клочкообразными пятнами.
- Любезная Гретхен, - начал Зигфрид, - не потрудитесь ли вы объяснить эту аномалию: на-сколько мне известно, в Мурляндии теперь – лето, а я пробыл здесь лишь несколько часов, даже менее того… Что-то произошло со временем?
- Ничего патологического не случилось, просто в Городе нет чёткой климатической хроноло-гии.
- Но где же твой Город? Здесь я наблюдаю только скудную растительность.
- Город – везде, - ответила зеленоволосая и шагнула вперёд.
Надо сказать, на Зелёной Звезде, по аналогии с земными временно – погодными цикла-ми, существовали и зима, и осень, и весна, и даже лето… Да, боги оказались небрезгливыми по части плагиата, к тому же земной или, точнее будет, надземной, никак не отреагировал на такое нарушение авторских прав, и радикальных мер против Офелии и Рудольфа не принял.
…Откуда-то из-за дерева вдруг появился голубой кот, будто сошедший с разгаданного японского сканворда, составленный из крестов, неизвестно как скрепленных между собой. Кот просвечивал насквозь через дырочки крестиков.
- Мр-р – уяу…
- Крестик! Привет, голубенький! – тихо воскликнула Гретхен и погладила колючую кошачью голову. Кот, улыбаясь и урча, потёрся о её руку. Выудив из кармана сушёную лупоглазую ры-бёшку, она протянула её странному животному, - беги, не забудь оставить немного Батиссе.
Крестик, с рыбиной в зубах, поднялся на задние лапы и отвесил мастерский поклон в знак благодарности, а затем покинул рыцаря и даму, растворившись в туманном воздухе.
Зигфрид поинтересовался у женополого существа, кем является некая Баатисса, оказа-лось, белой летучей мышью.
Они не спеша двигались по прохладному свежему лесу. Лишённые хлорофилла травы и листья чуть слышно шептались при каждом шаге. Из-под земли то и дело с лёгким чпоканьем выныривали пузыри и зависали меж ветвей, переливаясь радужной оболочкой. Некоторые уле-тали ввысь, в бесконечное небо. А Гретхен ловко скользила по кустам, вокруг деревьев, и собирала пузыри в холщёвую сумку, возникшую ниоткуда.
- Зачем они? – недоумевал рыцарь.
- Увидишь, - прошуршала она, схватив ещё один, повиснувший на сучке.
Осматриваясь по сторонам, Зигфрид начал различать то там, то здесь в глубинах леса малюсенькие домики. Ни один из них не подходил по размерам для человеческого обитания. То побольше, то поменьше, то с покосившимися дыроватыми крышами, то новенькие, будто только что построенные.
- Тут зверушки обитают всякие, - пояснила Гретхен.
Через некоторое время их пешей прогулки лес стал совсем редким, и путники упёрлись в высокие ворота из благородного металла, напоминавшего серебро или белое золото. Витиеватые орнаменты ассоциировались со стилем барокко, а множество остроконечных пик сверху и рожицы нечисти, вплетённые в узор, - эпоху готики.
С приближением двух существ почти человеческой породы ворота, производя высоко-частотный скрип, начали отворяться, обнажая великое множество могильных крестов и надгробий.
Зигфрид застыл при виде этого немого великолепия. Одновременно он ощущал восторг и благоговейный трепет, внушаемые сакральным величием Смерти. Он был беспомощен перед ней, но пока превосходил участью тех, кто уже находился во власти червей. Рыцаря очаровало могильное зрелище осени, тянущееся, казалось, в саму вечность. Гретхен молча взяла его за ру-ку и повела вперёд, а Зигфрид покорно плёлся, медленно приходя в себя, привыкая к увиденному.
Они шли и шли, а могилам не было конца. Гулко-серая тишина ласкала слух, создавая внутри подобие опьянения. Присели отдохнуть на лавочке за оградкой. Из сумки с пузырями Гретхен достала изящную бутылку с надписью «Baileys». Микроскопическими глотками по очереди пили, наслаждаясь тонким ароматом и нежной сладостью, обволакивавшей язык. Зиг-фрид любовался искусственной розой, торчавшей из могильного холмика: багровая, с бурыми и желтоватыми прожилками и кое-где подгнившими лепестками, она дрожала, беззащитная, при малейшем колебании воздуха…
Повинуясь внезапному порыву, он вырвал цветок из земли и, упав на одно колено, про-тянул его странной Гретхен. Она улыбнулась и приняла дар. Поднесла к носу:
- Пахнет миндалём… У миндаля запах сладкой смерти… я подарю тебе мёртвый поцелуй в знак благодарности.
Её губы были тёплыми, одновременно податливыми и властными.., сладкими от ликёра. Вновь тронулись в путь, когда жидкости осталось полбутылки.
Кладбище оборвалось неожиданно. Какие-либо врата в конце его отсутствовали. Могил больше не стало, и потянулись рядами жилища. За чертой кладбища их габариты варьировались от миллиметровых до шестиэтажных особнякового типа. Порой местность становилась пустынной, а затем вновь появлялись кучки эклектически скомпонованных друг с другом построек.
- Это и есть твой город? – скептически улыбнулся рыцарь.
- Город – это всё, что ты успел увидеть, переступив порог ТОГО дома. Здесь обретают вечную жизнь. Многие ищут его, но не находят никогда. Иные – приходят, но возвращаются назад, к традиционному пути до смерти. Только те, кто не испытывает страха перед Городом, кто спо-собен отдаться ему, могут остаться здесь навсегда.
- А ты, Гретхен, давно здесь?
- Всю жизнь. Или… всю смерть. Неважно.
Уклончивые ответы невозможно расшифровать банальным выпытыванием, ибо тот, кто уклоняется, потом лишь сильнее уклонится или вообще замолчит.
Перед одним из старых домов она остановилась. Дверь оказалась незапертой, и они во-шли внутрь. Здесь царил потихоньку мягкий полумрак. Электричества не было. Гретхен скользнула к старинному комоду из красного дерева, выдвинула самый нижний ящик и, немного порывшись, извлекла керосиновую лампу. Зажгла фитиль и зашагала вверх по массивной бетонной лестнице. Когда миновали три этажа (третий, кстати, являлся одновременно последним), оказались перед фанерной дверцей, заколоченной досками.
- Ломай, - приказала Гретхен, - нам нужно непременно попасть на чердак.
- Но разве самовольно можно крушить чей-то дом?.. – запротестовал Зигфрид.
- Ломай, дом – ничей.
- Вы уверены?
- Я никогда не делаю того, в чём не уверена.
Со скрипящими, болезненно поющими звуками он отрывал легко поддающиеся доски. Хлипкую дверь – вышиб одним ударом ноги. Она угрожающе загрохотала и, падая, рассыпа-лась на деревянные куски. Сквозь выпорхнувшую пелену пыли просвечивала винтовая лестни-ца. По мере оседания пыльного облака выяснилось, что высота её не превышает и двух метров. Гретхен шепнула, что им необходимо подняться наверх, и они стали подниматься по дребез-жащим ступеням, после чего оказались в странной комнате. Здесь не было ни одного окна, сте-ны – лишённые какой-либо отделки, зато дверные проёмы зияли повсюду, лишённые, правда, дверей. Сплошной бетон.
Всюду громоздились кувшины, стаканчики, банки и стопочки, и едва ли не в каждом из мелких сосудов топорщились букеты кистей для живописи, карандаши, шариковые и гелевые ручки, всевозможные стержни…
Пока Зигфрид осматривал комнатное нутро, Гретхен исчезла на мгновение в соседнем бездверном отсеке, откуда выскользнула с компактным мольбертом с прикованным к нему лис-том белоснежной бумаги.
- А теперь – моя главная просьба к тебе, рыцарь – сними доспехи. И то, что надето под ними, - Зигфрид беспомощно и обескуражено захлопал глазами, - не нужно так смущаться, это именно то, чем ты можешь мне помочь. Ты станешь позировать, а я – рисовать твоё атлетическое тело.
Несколько смутившись, доблестный слуга Кащея проявил странное безволие и, действи-тельно, разделся донага…
Гретхен рисовала быстро: делала много – много набросков, при этом постоянно застав-ляя Зигфрида менять позы, и в этом состоял великий плюс: его мышцы не успевали уставать, а уж тем более затекать, что препятствовало весьма неприятной вероятности головокружения, или, что ещё интереснее, потери сознания… А из сумки Гретхен по одному выскакивали пере-ливающиеся всеми цветами радуги пузыри…
Когда рыцарь проснулся, он увидел её сидящей прямо на полу, штрихующей что-то на планшете. А те волшебные пузыри заполняли уже всё пространство.
- С пробуждением, Зигфрид, - тихо пробормотала она, не отрывая пристального взгляда от ра-боты.
- Сколько я проспал?
- Нисколько. Здесь нет времени.
- То есть?
- Мы практически вне его. Время течёт у вас, там, в Мурляндии. Ты, к примеру, вернёшься на-зад либо той же ночью, либо утром (поэтому «практически»). Для вас мы пребываем в относи-тельной статике, тем не менее, что-то движется своим чередом случайностей, но без учёта Вре-мени. Здешнее Время – бесконечно. Здесь никто не умирает, только появляются или исчезают. Незаметно и бесшумно.
Между ними прошмыгнули два шерстистых жёлтых существа, покрытых чёрными пят-нышками, очень похожие на довольно больших жаб.
- Кто это, Гретхен?
- Друзья.
Одна из «леопардовых» жаб пропела долгое «Кря-я-я», - и обе в несколько скачков очу-тились в дальнем углу комнаты, где их вникуда поглотила тень.
- Хватит валяться, рыцарь, - зеленоволосое чудо поднялось с пола, - пора прогуляться в одно из здешних злачных мест, - и Зигфрид никак не смог отказаться от настойчивого предложения, ибо ощущал распирающее любопытство уже ко всему, что касалось загадочного Города.
…Ганс долго блуждал по ночному лесу, силясь не сбиться со счёта шагов. Когда, нако-нец, он разглядел во тьме тусклое голубое свечение, оставалось шагнуть всего 113 раз. Совер-шив последние шесть шагов, он очутился перед скромной бревенчатой избушкой, зиждившейся на тонких, кривых человечьих ногах. Свет из окна лился ровным потоком, но вот двери Ганс до сих пор не наблюдал. Почему-то подумалось о том, как приятна была погода этого патологически тёплого выдавшегося лета, и не пришлось мёрзнуть во время плутаний по дебрям… Он медленно стал огибать жилище (невдомёк ему было, что нужно-то произнести лишь единственное простенькое заклинание: «Избушка, избушка, повернись к лесу задом…»). По мере обхода выяснилось, что изба имеет шестигранную форму. Окошки чередовались через грань, а вход расположился на стене, прямо противоположной первому увиденному им издали окну. К дощатой дверце вела приставленная под сорокапятиградусным углом платиновая стремянка.
Левой рукой держась за непонятно почему левосторонние перила, Ганс поднялся наверх и осторожно постучал.
Прошло несколько мгновений, прежде чем он услышал торопливые шаги сквозь окру-жавшее его, рассыпавшееся по всему лесу перезвякивание зимчиков: так они тихонько храпели, пребывая в летней спячке. Летний период делал невозможным их бодрствование во-первых, потому, что основную часть их рациона составлял снег, во-вторых, их тела были похожи на сцепленные между собой мохнатые шарики, каждый - диаметром в несколько миллиметров, и летом они могли попросту запреть в своих тёплых шубах при активном движении, что неминуемо привело бы к гибели.
Когда шаги затихли, слабый полудетский голос осторожно осведомился «кто там?». Ганс ни разу не встречался с отшельницей Гердой в миру и решил поэтому, что отвечать «я» прозвучит в глухой ночи по меньшей мере как издевательство, и представился Гансом, не забыв упомянуть свой рыцарский титул.
Внутри избушки мерно громыхнула щеколда, судя по звуку, достаточно тяжелая, после чего дверь с лёгким скрипом медленно отворилась. На пороге стояло низенькое существо, чёр-ное (имеется в виду цвет одежды, а не кожи), дохлое, лохматое, на ножках, похожих на некази-стые ноги избы, лицо осунулось и выглядело вымученным. Глаза смотрели наивно и устало.
- Здрасьте, - автоматически небрежно сорвалось с её губ приветствие, - и с чем пожаловали? Да ещё в столь поздний час…
- Здравствуй. Ты и есть Герда?
- Да кого ж, кроме меня, могло занести в такую глушь…
- Меня вот занесло. Извини, что поздно. Я, кстати, по делу…
- Что ж, проходите, благородный рыцарь, - она развернулась в полоборота и сделала широкий жест рукой.
Равномерно разлитое освещение имело странный тёпло-голубой оттенок, и тепло это никак не вязалось с понятием голубого как холодного цвета. Возможно, тёплая сия голубая желтизна проистекала из сочетаний с искусственного освещения с отблесками агонически трепыхавшегося в камине пламени, но откуда бралась почти недвижимая равномерность света.., да и огонь, постепенно умирая, бросал на предметы свои собственные, отдельные рыжие блики.
- Если дело долгое, то можете садиться, - Герда указала гостю на диванчик с обшарпанными подлокотниками, сплошь усеянный разноцветными заплатками. Наверное, он набит был шер-стью всяческих обитателей леса, потому как, приземлив пятую точку, Ганс не услышал ни виз-га, ни жёсткости пружин.
Чёрная Герда уселась напротив, на шестиногий жукообразный стул, выполненный из прозрачного тёмно-фиолетового пластика. Слева от неё развалился бревенчатый стол, а на нём восседала гордо полукруглая в профиль шкатулка проектов, выпуклый экран которой смотрел-ся неким абстрактным всевидящим оком. При ближнем рассмотрении на экране, по всему его периметру, вырисовывалась картинка: короткостриженный человек в очках, с решительно над-менным выражением лица записывающий что-то в личный блокнот – не молодёжный кумир, не литературный или театральный известный деятель… Курсор в образе стрелки систематиче-ски невинно вилял хвостиком в ухе изображённой личности.
- Кто это? – заинтересованно выплюнул Ганс.
- Ах, это… Забыла сменить. Хотелось взглянуть, как смотрится физиономия шефа на рабочем столе.
- И давно Кащей в очках? (Странно, но мне он в таком виде не показывался…)
- Я вижу на нём сей прозрачный атрибут с первых дней знакомства. Быть может, то, в чём мож-но предстать перед чернью, он считает не престижным афишировать перед вашей кастой рыца-рей… Но, мы ушли от темы, - Герда возила мышью по столу, чтобы сменить картинку, превра-тившуюся в часть темы для беседы, на зависнувшую в воздухе 3D-графичную летучую мышь, - о чём вы хотели потолковать, переступая порог сего удалённого от мира дома?
- Думаю, ты достаточно наслышана о том, что случилось недавно с одним из кланов мурлянд-ских бибиков?
- Ну.., кое-что слышала краем уха, - расплывчато протянула она, любуясь преображённым ра-бочим столом.
- Но ведь известно, что их таинственное исчезновение связано с домом, построенным по проекту Кащея. Зачем он строил это здание, что в нём такого особенного?
- Думаете, я так наивно всё разболтаю?.. А великодушный шеф, узнав об этом, с лёгким серд-цем уволит меня, а то и вовсе выкинет из королевства!
- Клянусь тебе, Кащей не узнает никогда! - воскликнул Ганс, молитвенно прижимая к груди сложенные руки, - это всё – только ради спасения бибиков и недопущения возникновения дру-гих жертв!
- Жертв… Кто ещё, кроме вас, будет знать о том, что я изложу?
- Лишь два человека: рыцарь Зигфрид и принцесса Камилла, - со всей искренностью отозвался собеседник чёрной Герды.
- Не стоит рассказывать Камилле, - в голосе её появились ледяные нотки, глаза смотрели в упор пронизывающим чёрным, - ей пожертвовали только замок и государственные дела.
- Почему же «только»? На мой скромный взгляд этого более чем достаточно.
- Не будем пока об этом, мы вновь отходим от темы.., - Герда отвела взгляд в сторону, - пообе-щайте, что Камилла ничего не узнает.
- Ну.., раз уж так необходимо оставить принцессу в неведении… Обещаю.
- Вобщем, - громко выдохнув, начала Герда, - главная, скажем так, тонкость построения того здания, где так подозрительно исчезло семейство бибиков, состояла в создании дополнительно-го выхода на втором этаже, там, где кончается лестничная площадка. Однако никто не может рассказать, куда эта дверь ведёт: монтажники и строители Кощея убеждены, что за ней - абсо-лютная пустота; я, как художница-поклейщица, там и близко не была…
- Это всё? – удивление Ганса осторожно пронзило повисшую тишину.
- Вы спрашивали об особенностях проектирования… Но, что касается предполагаемой пустоты за дверью… Когда здание строилось, по ту сторону двери ничего не создавали, а когда по-стройка была уже закончена, дверь никто не открывал.
- А тебе самой не было любопытно заглянуть за таинственную дверь?
Герда снова вздохнула, на этот раз тяжело и с огорчением:
- До сих пор терзает жгучий интерес, но Кащей запретил сотрудникам компании входить в Дом по окончании работ под угрозой увольнения. А если я вылечу, кто будет снабжать ежемесячным заработанным пайком бодрящего пойла и сигарет?
- Подобной мелочью мог бы снабжать тебя я, - почти уверенно вставил рыцарь.
- Главное не в этом. Утратив рабочее место у фараона, я лишусь возможности находиться с те-ми, кто стал мне дорог… Останусь только я. И душа, страшная потёмками.
…Держа Зигфрида под руку, Гретхен вела его по вихляющим переулкам, заполненным потёртыми, местами полуразрушенными зданиями. Над входами мелькали вывески – чаще об-шарпанные, с облупившейся плёнкой, чем подмигивающие неоновыми огоньками. Ночные яркие звёзды вместе с отблесками, исходившими от световых модулей, высвечивали размалёванных шлюх, жавшихся к стенам.
- Не желаете ли познакомиться с какой-нибудь из них поближе? – прыснула Гретхен, оправдан-но не ожидая ответа.
Зигфрид сконфузился и промолчал. Существо женского пола продолжало тащить его за собой.
Скоро они очутились рядом с зеркально-чёрной дверью из пуленепробиваемого стекла. Гиперзеркало манило, затягивало в себя.., пока Гретхен не распахнула дверь и, просочившись внутрь не увлекла за неё рыцаря.
Вверх струилась очередная винтовая лестница, отлитая, как определил немного опе-шивший Зигфрид, из белого золота. Сверху доносилась странно мелодичная заунывная музыка, какой рыцарю прежде слышать никогда не доводилось.
- Нам – туда, - ткнула Гретхен пальцем в небо.
Через несколько лестничных витков музыка стала отчётливее. Показался арочный вход в мрачный зал, где блистали точечные катафотики и светились изумрудно-лиловым фигурные лампочки, заполненные пресловутым неоном. Открытые, хаотично изогнутые, похожие на клубки змей, источающих свет изнутри. В данном странном помещении организовывала свой досуг самая разношёрстная публика… Многие лица, однако, виделись землисто-серыми, может, виной тому полумрак… Игра рефлексов змееподобно неона то и дело выхватывала из общей полутьмы несколько несоразмерные клыки посетителей: зубки так и норовили выдвинуться за край нижней губы. На одном из крючковатых носов Зигфрид заметил такую оригинальную декоративную особенность как витиеватый, но весьма стройный рог. Кроме того много рогов встречалось на головах (курчавых, плешивых, асимметрично стриженных, но чаще покрытых тёмными саванами длинных волос), питом костяные отростки изгибались в самых разных направлениях, имели всевозможные формы, цвета и толщины: одни сверкали и переливались в отблесках издёрганного света, другие оставались матовыми; попадались многоцветные – и оттенки то причудливо контрастировали друг с другом, то образовывали нежнейшие гармоничные сочетания; ширины роговых диаметров колебались от точкоподобных, отчего выросты смотрелись вязальными спицами, до выпирающих за пределы поверхностей черепов, что делало их похожими на остроконечные шляпы с широкими полями.
За одним из столиков восседала компания существ, наделённых огромными ушами, как у кошек породы Сфинкс, притом из лопаток произрастали рудиментарные крылышки летучих мышей. Что-то мирно обсуждая, он неспешно потягивали через флуоресцентные соломинки одинаковые коктейли, приготовленные из молока клювотопов. Последние стадами паслись близ питейных заведений Города. Стоит поведать и о внешности клювотопов: это зверьки приблизительно метрового роста, анатомическое строение их тел сводится к наличию двух ног (с непропорционально большими ступнями) и клюва, похожего на попугаячий, плавно перетекающего в два плоских треугольных отростка, имитирующих, вероятно, уши; сзади, чуть ниже клюва, крючком изгибался шлангохвост – при отворачивании вентиля из него, будто из крана, текло густое кремовое молко.
То и дело мимо Зигфрида и Гретхен сновали карлики-официанты, стучавшие раздвоен-ными копытцами, разносившие квадратные, круглые, трапециевидные, треугольные, кресто- и звездообразные, а также многоступенчатые подносы, на коих в основном громоздились емкости с веселящими жидкостями: от чашечек с традиционным миндальным кофе и рюмочек с (неизвестным образом доставленным с Земли) ромом до огромных бокалов и кружек тонизирующих лимонадов и эльфийского эля.
Всюду внутри заведения витали мутно-сизые клубы дыма от сигарет, сигар и чёрт знает, чего ещё. Недалеко от стойки бара, удивительным образом попадая в такт аккордам музыкаль-ного хаоса, кружилась странная чёрная пара: он обвивал её (или его?) талию чешуйчатым хво-стом, раздвоенным на конце, она (он) – обхватила гуттаперчевыми рожками его могучую шею. Свет так же неравномерно скакал по танцующим яркими периодическими зайчиками, как и по всем остальным объектам в помещении.
Гретхен легонько дёрнула рыцаря за рукав пурпуэна, подаренного ею же после просьбы о ликвидации доспехов с его тела:
- Не стой, как вкопанный, рыцарь. Вон там, в углу, пока ещё есть пара свободных мест.
Они миновали подозрительную троицу пялящихся во все стороны сразу шестиглазых. Вместо одной у каждого из них было по шесть шей, на которых нервно покачивались глаза. Их рты – присоски с отверстием-каналом, ведущим очевидно в пищевод, гнездились в межклю-чичных впадинах. Рыцарь и Гретхен успели захватить треугольный столик с металлическим блеском, в результате чего двоим прелестным мальчикам, стремившимся его оккупировать, пришлось незаметно ретироваться.
Не успели они сесть, как тут же примчался официант скоростного обслуживания (карли-ки выполняли здесь лишь вторичные, третичные и т. д. закаы). Активно вентилируя воздух крыльями, он висел чуть ниже уровня их лиц и, держа в лапках, похожих на птичьи, и острым пером делал в нём быстрые отметки согласно пожеланиям Зигфрида и спутницы. По правде говоря, заказывала в основном «зеленоволосая фрау».
Буквально через мгновение заказ был уже выполнен: конические бокалы с вишнёвым ликёром, поверх которого растекался толстый слой клювотоповских сливок.
Зигфрид недоверчиво взглянул на кроваво-красное питьё, покрытое кремовым, в свете неона приобретавшим очень белый, с ядовитой голубизной, отсвет. Кровь, горячая и ещё жи-вая… на отравленном холодом снегу… По спине мурашками прошествовало какое-то неприят-ное ощущение. Но через минуту рыцарь уже самозабвенно цедил ароматно обжигающий ли-кёр… Потом – тёмный, терпкий эль… В это время Гретхен тихим голосом внушала ему, как важна его миссия натурщика, вещала о том, как мягко лягут краски на его бумажную плоть, как осторожно станут играть светотени и рефлексы. Она рассказала о том, как бар, где они так уютно устроились, приобрёл общегородскую известность – это произошло после выступления в нём самого оригинального сольного исполнителя зазеркалья Трепанатора… Она назначила ему дату следующего появления в городе – в ночь цельного Аргентумортума, через два мур-ляндских дня.
Герда вскочила со звонком бешено дребезжащего будильника. Она всегда вырывала себя из объятий морфея задолго до похода на работу. Душ она принимала 10 минут, рисовала ресницы – 5, остальное Время становилось ЕЁ Временем: рисовать, вышивать, читать… Ныне ей предстояло заняться выполнением заказа швеи Ксении (у которой руки относительно рисования всегда росли из известного места), однако, она прекрасно шила… Всякий карандашный набросок Герды она рассматривала с излишней придирчивостью непрофессиональности. Любой лишний штрих виделся ею как дополнительная конструктивная линия, которую она не планировала. Дистрофически изящную модель она потребовала превратить в массивную обыденную бабу, коей не касалась стилизация. Баба была похожа на женщин земной нации русичей, с прямыми до примитивизма волосами на черепе – Ксения не позволила изобразить даже что-либо креативное в плане укладки. Герда тяжело вздохнула…
Оставалось дорисовать только лиф полочки, но время поджимало – пора было бежать. Пешком она не успела бы. Стремительным волевым усилием переключив внимание на пред-стоящий рабочий день (вечно так случается: втягиваешься во что-то творчески увлекательное, и – уже бежать), Герда при помощи переговорного устройства вызвала к избушке перевозочного безрогого червя. Спустя две минуты, он тоненько попискивал, оповещая о своём прибытии и ожидая перед входом.
Пассажиров было совсем немного. Герда заплатила за проезд двумя ложками гранулиро-ванного бодрящего пойла и молча уставилась в окно. Сначала мелькали деревья, но скоро лес кончился – потекла гладкая асфальтированная дорога, влажная от прошедшего ночью дождя. По обочинам громоздились многочисленные причудливые здания, отстроенные кощеевыми рабочими. На мгновение перед дёргавшимся справа – налево и наоборот, в такт движениям червя, взглядом Герды предстал шагающий Зигфрид, несколько устало развлекавший отвлечёнными речами двух молоденьких девиц. Она ощутила смутное покалывание в груди, похожее на прилив ревности, ведь это её Зигфрид. Это она его придумала… Но псевдоревность сменилась нахлынувшей волной меланхоличного спокойствия: придуманный Зигфрид был абсолютно свободен, за счёт чего обладала им она…путём эмпатии и идентификации себя с полувымышленным рыцарем. Пусть развлекается. Он почти обычный житель Зелёной Звезды, а им свойственны всякого рода слабости.
Маленькая мрачная тень образовалась в рабочем боксе Кащея как всегда раньше появ-ления всех остальных художников. Её шаги гулко отдавались в помещении, когда поднималась по стальной лестнице в мастерскую. Первая. Шёлкнула выключателем – пространство залил едкий свет, источаемый белыми лампами. Грязно – всюду ошмётки бумажного мусора. Собира-ла в громадный чёрный пластиковый мешок. Когда он забит был доверху, мусор ещё не кон-чился, несмотря на то, что Герда старательно утрамбовывала его здоровыми ботинками почти армейского образца. Соорудив крепкий узел на мешочной макушке, она поволокла тюк на по-мойку, самой себе напоминая чёрного, дьявольски земного Деда Мороза с чёрным мешком по-дарков, состоящих из помоев. В контейнере уже дымились отходы шиномонтажного производ-ства. Их гараж находился в нескольких шагах от мастерской, через стену от места тружеников Кощея. В этом длинном бетонном здании располагались десятки таких разных мастерских - одна за другой следовали ячейки – производители, как ячейки пчелиных сот, как дыры-катакомбы в муравейниках. Все эти недонасекомые ежедневно и машинально трудились, не всегда избегая проявлений капелек пота на лице, получая за это пайки, выбираемые по желанию, и два выходных дня в неделю (да, как и у землян, у жителей Земли существовали такие временные измерения как недели).
Скоро объявились Южелена и Ухоглух. Последним зашмыгнул в мастерскую Пузыре-вич, тихо прошелестевший: «Здрасссьте» и отвесивший скромный, гротескный поклон. Ах, как обожала она эту утончённую гротескность! Если бы утро повторялось несколько раз в день!..
Двое последних тут же уселись за Шкатулки проектов. Медленно просыпавшаяся Юже-лена неспешно проглотила бодрящее пойло, а затем вместе с Гердой приняласьза очищение баннера от плёночной надписи. На нижнем этаже заиграло тупое бумкающее радио. Порой оно раздражало, но ведь житель Звезды способен привыкнуть ко всему…
Кощей приехал, когда Южелена курила в форточку. Он тут же завопил, что подобная вольность позволительна исключительно Пузыревичу. Южелена покорно выбросила сигарету. Затем Кащей, по своему обыкновению, то простаивал над толстокожей душой Ухоглуха (прак-тически полное отсутствие слуха сделало его нечувствительным к энергетическим воздействи-ям чужих биополей), то убегал вниз, к монтажникам, после чего вихрем влетал в верхнюю мас-терскую и в панике, крича не своим голосом, отдавал срочные приказания. На этот раз необхо-димо было поклеить девственно белые уголки ярко-голубым, а боковины модулеобразных букв – тёмной бронзой…
Все разнопрофильные художники с каким-то странным мазохизмом переносили крича-щую истеричность Кащея, являясь натурами утончёнными и гиперчувствительными. А Кащей кричал всегда. На всех. Затем всегда убегал. В свою башню. Сразу после его отъезда в верхнюю мастерскую обычно вваливались, удувшиеся зелёным порошочком Длан и Санеон. Длан прямо с порога объявлял: «Смена власти!», а затем требовал: «Пузыревич, угости бодрящим пойлом!», - они всегда пили много бодрящего пойла после употребления порошка.
Герда и Южелена доклеили баннер – и пришёл долгожданный перерыв, длительность которого составляла ровно один час. Сегодняшний перерыв оказался несколько необычным – это был первый и единственный раз, когда в кухню-столовую монтажников решили заявиться Южелена с Гердой, кстати, по инициативе первой. Необычным перерыв стал и для Пузыревича, ибо оказался последним для него обедом, проведённым на кухне за карточной игрой.
Во время всеобщей оживлённой беседы за чашечкой пойла Санеон в шутку предложил Герде поехать на рыбалку с ним и Дланом. А Герда – не в шутку – согласилась.
Зигфрид проснулся. Комнату обволакивал полумрак, коричневатый от лучей проникав-шего сквозь ткань штор Содоурума. В голове шумело. Открыв глаз, он долгл осознавал, где на-ходится. Как выяснилось в процессе мышления и наблюдения – у порога перед выходом из бывшего дома бибиков. Издав тяжкий стон, рыцарь поднялся на ноги и, открыв дверь, шагнул во владения Кощея.
Он шёл по червивой трассе, когда его нагнали две весьма заурядные девицы:
- О! Рыцарь! Не желаешь развлечься? Всего пачка сигарет за сеанс!..
Зверски хотелось сплюнуть – во рту вдруг появился отвратительный гадостный привкус – то ли от испитого ночью, то ли от этой дешёвой грязной продажности… Он старался быть предельно вежливым, вопреки своей вымотанности:
- Девушки, сегодня я провёл замечательную ночь (тоже довольно задёшево) с одной из подоб-ных вам, - тошно становилось от собственного вранья, ведь использовал не он – использовали, а затем вознаграждали – его, - я прекрасно понимаю вас и данную ситуацию, но я черезчур вы-мотан для продолжения.., что вобщем-то, становится плюсом для вашей сестры. Когда станет совсем невмоготу, я непременно обращусь к вам, а пока - прощайте, - мимо скользнул безрогий червь, Зигфрид послал девицам фальшивый воздушный поцелуй, на что они ответили улыбками, якобы претендующими на соблазнительность, и зашагал дальше.
Вернувшись, наконец, в свою хибару, он с удовольствием забрался в расслабляющую лохань, бросив в воду непонятный серебристый комочек, подаренный перед расставанием Гретхен. Комочек тихо зашипел, и шипение похоже было на неразборчивый шёпот заговорщи-ков. По телу заструилось приятное покалывание, в воде бурлили пузырьки, один за другим вы-рываясь в пар воздуха, по очереди они лопались и сменялись следующими, вновь взлетевшими. Когда лопнули все до единого, а серый комочек растворился, Зигфрид со вздохом высвободился из влажных объятий кайфа.
Вытирая вафельным полотенцем свои вьющиеся чёрные волосы, он одновременно ста-вил на открытый огонь конфорки изящную зерноварку, наполненную жидкостью и зёрнами бодрости.
Не успело его варево закипеть, как в дверь постучали. За деревянной конструкцией о двух петлях оказался Ганс:
- Доброго утра.
- Привет..., герой-любовник.
- До героя, пожалуй, не дотяну… Да лучше уж ты расскажи про свою ночную прогулку, - по-просил чуть менее помятый, чем друг и сослуживец, Ганс, - нашёл ты бибиков?
- Не бибиков, а… девИцу.., - и рыцарь коротко поведал о проведённой ночи, - вот только я не понял, зачем столько тряпочек было развешено в этом зеркальном доме. А бибики… Может там жить остались?..
- А ты почему не остался в расчудесном том месте?
- Зачем, ведь здесь служба, друзья, дом. А бибики – стадо мизантропов – особых привязанно-стей не имеют, вот и покинули Мурляндию всей толпой. Серьёзной проблемы не возникло.
- Но население беспокоится, - запротестовал Ганс, - и, кстати, волнует-то его больше сам Дом, а не бибики. И откуда такое тотальное равнодушие к чужим судьбам?..
- Значит, внесу в свои планы дальнейшее исследование Дома, - парировал Зигфрид, - ну а как, всё же, твоё любовное паломничество в замок принцессы?
- О-о-ой, - протянул Ганс, - слово «любовное» здесь вовсе не уместно, ибо всё превратилось в сугубо деловую встречу с трансформацией меня из кавалера в посла, - далее он разъяснил по-следовавшие события, - и теперь вот терзают меня сомнения, стоит ли доносить узнанное до ушей Камиллы. Герда, по-моему, опасается чего-то большего, чем банальное увольнение…
- Здесь явно что-то кроется, - процедил Зигфрид, - разливая по гипертрофированным рюмкам бодрящий эликсир, сверху добавив сливки из молока овцестраусов, взбитых в пирамидообраз-ном устройстве с небольшим краном сбоку и воронкоподобным устройством сверху, - тайна, которую знает Герда и кто-то ещё.
Ганс сделал через соломинку глоток эликсира:
- Вероятно, Кощей. И вся эта история как-то связана с Камиллой. Но тогда откуда может знать Герда то, что не известно ни Камилле, ни остальным работникам Кащея?
- Герда – личность тёмная, - усмехнулся Зигфрид, - как тихий омут… Думаю, Камилле стоит сказать лишь о том, что в Доме присутствует дополнительный вход…или выход. Неизвестно, какими могут быть последствия, если она узнает больше, так что не стОит провоцировать её на дополнительные действия, девочка и без того занята.
Достигнув согласия, рыцари отправились к Кощею для разрешения вопроса о временной незаселённости Дома.
…Кащей мог работать сутками, одержимый проектированием и строительством. При этом его совсем не волновало, что в Мурляндии и без того тесновато. Он никогда не считался с выходными днями, недавно вступившими в силу для всех остальных его работников. Он не удивился, когда в его кабинет, располагавшийся на вершине башни высотой в километр, бесцеремонно вошли два рыцаря в шоссах и котарди с дутыми рукавами, ибо они являлись довольно часто – решать с шефом острые социальные проблемы.
Но Кощей не любил долгих дискуссий – это отрывало от дел, а потому быстренько пере-оформил нынешнюю проблему общества в заказ таблички на оцинковке, надпись на коей гла-сила: «Заселение прекращено в связи с капитальным ремонтом здания», цвета – пастельно-оранжевый фон, тёмно-фиолетовый шрифт, без обнесения таблички «уголками». В результате обе стороны остались довольны и вскоре расстались.
…С наступлением темноты Ганс оказался у замка принцессы и окликнул её знаменитой в те времена песней менестрелей «Я тайну познал, но лишённую тайны…». Он знал, что явился не совсем вовремя, но не мог носить с собой такое бремя как предстоящая ложь даже в виде простого умалчивания. Эгоистично было ставить собственную необходимость в ущерб интересам принцессы, но…
Выглянувшая из окна Камилла была настолько сонной, что, сбросив лестницу, полени-лась спуститься, однако сделала знак рукой, чтобы поднялся Ганс.
Перевалившись через подоконник, рыцарь с глухим стуком бухнулся на паркет.
- Тише ты! – зашипела Камилла, - прислуга услышит!
В спальне горела единственная свеча, вырывавшая из кромешеного мрака части пижамы принцессы. Пижама цвета индиго…
- Прошу прощения, принцесса, - прокряхтел Ганс, несколько грузно поднимаясь с пола.
- У тебя что-нибудь срочное-е-е? – зевнула Камилла.
- Да…нет. Я…извиняюсь ещё раз за беспокойство, - рыцарь отвесил скромный поклон, - я узнал у Герды…лишь то, что в Доме есть дополнительный выход… Наверное, на случай экстремальных ситуаций…
- И бибики, очевидно, куда-то самоликвидировались именно через сей запасной портал! Кощей мне говорил то же самое. И эта… Герда…не сообщила тебе ничего более конкретного?
- Это – всё…
- И никакой тебе загадки, никаких проблем… Скучно, рыцарь. Иди спать.
Ганс покорно спустился в сад, а принцесса меланхолично захлопнула ставни. Похоже, к рыцарю она не испытывала ни малейшего интереса, и его грызло нечто похожее на утрату, обиду, правда, эта конденсация чувств в какой-то мере компенсировалась тем, что, наряду с Кощеем, он сумел легко навешать на уши лапши его дочери… Для всеобщего блага, конечно.
… Второй день ожидания был для Зигфрида наиболее мучительным. Не находя себе места, он поначалу слонялся по хибаре из угла в угол. Периодически взгляд, как бы невзначай падал на часы, что каждый раз действовало на рыцаря угнетающе, прогнозируя долгий, нет, бесконечный день. Бог Времени не спешил сгущать сумерки, и Содоурум продолжал яростно сверкать. Зигфрид попробовал было начать прерванное вчера чтение впервые опубликованных сонетов существовавшего некогда на Земле Шекспира, но не смог сосредоточиться: мысли уле-тали в Город. В надежде как-то отвлечься Зигфрид отправился бродить по Мурляндии. Это удачно скрыло от него соблазн без конца смотреть на стрелки часов, ползущих, словно лени-вые ахатины.
Он жаждал сократить, убить непокорно растянувшееся Время, не осознавая, что убийст-вом Времени медленно умирает и сам, гордо шествуя по жизни, с каждой секундой приближа-ясь к Смерти. Время – бог, которому дано право убивать. Любой смертный несбыточно мечтает быть богом, управлять сознаниями и существованием масс из-за облачных кулис. Вероятно, это ещё одна причина подсознательного стремления живых сокращать время и тем пуще радовать-ся, чем больше и незаметнее секунд, часов, лет… удалось миновать.
Он перешёл через бурлящий ручеек по дугообразному мостику и ступил на вымощен-ную камнями дорогу. Вдоль неё зеленела скудная мурляндская растительность – северный кли-мат редко позволял деревцам вымахивать ввысь на два метра, и всё же исключения случались.
Из кустов то там, то здесь высовывались жилые и декоративные сооружения Кощея: че-тырёхгранные цельные постройки с массой хаотичных изгибов, простенькие кирпичные и деревянные домики, особняки встречались реже, периодически из листвы возникали пирамидальные и паралеллепипедообразные конструкции, увитые сетями неоновых ламп вперемежку с металлическими переплетениями…
Доковыляв до развилки, Зигфрид свернул на улочку, ведущую влево. Вдалеке высились шпили замка Камиллы. Когда он проходил мимо, принцесса кокетливо помахала ему ручкой из окна. Рыцарь грустно улыбнулся и поклонился. Отчего-то необъяснимая сила потянула его в лес, и он отдался когтям неведомого.
Тихо шелестела листва, сквозь которую навязчиво просачивались дёрганые лучи Содо-урума - это Зигфрид отметил мельком, так как, даже шурша сапогами в ароматных лесных травах, мысленно уносился в ночной Город. И всё же ласково шептавшая листва успокаивала возбуждённое нервное сознание, запахи древесной коры и растительности чуть убаюкивали. Рыцарь отрешённо петлял меж деревьями, глядя в основном под ноги.., пока не наткнулся на избушку на огромных человечьих лапищах. «Герда», - пронеслось в голове. Зигфрид поднялся по ступенькам и постучал.
Спустя несколько секунд за дверью послышались приближающиеся шаги. Дверь распах-нулась. Взгляд Герды был слегка затуманен, - «привет», - бросила она рыцарю и впустила в своё жилище. Её чуть покачивало. На столе величественно восседали три бутыли с тёмным элем.
- Тебе зачем столько портера, девочка? – изумился Зигфрид, - завтра, кажется у тебя рабочий день…
- Пусть.., - она болезненно щурилась и смотрела преимущественно в пол, - угощайся, - Герда зубами сорвала металлическую пробку с бутылки и, выплюнув пробку прямо на пол, протянула рыцарю пенящийся эль, а ты зачем пришёл?
- Да я забрёл случайно…
- Случайно ко мне не забредают, - отрезала она, - существует точный адрес, рассчитанный по количеству шагов… Это судьба, хочешь сказать?.. Зигфрид, значит я признаюсь тебе: я была ТАМ.
- Где? – не совсем понял рыцарь.
- Там, где души бибиков развешаны на верёвках, там, где осень и всевозможность, квазилюбовь и завуалированная грязь, омываемая дождём и безвременьем… Там меня звали Гретхен.., - ко-гда имя было произнесено, Зигфрид вздрогнул.
- Почему?
- Мне неизвестно.., но Длан и Санеон вряд ли поняли, где удалось им побывать. Очевидно, имя возникло в их умах посредством специфики климата… Теперь главное – чтобы обо всём не уз-нали в кощеевом производственном боксе, они же причисляют себя к существам с «нормаль-ной» моралью и «правильными» взглядами на жизнь, вероятно, как и ты, рыцарь. О, Дурацкие общественные стереотипы!.. – А я аморальна, ненормальна.., - Герда по стенке сползла на пол и обхватила колени руками. Смотрелась жалко…
Зигфрид опустился рядом и легонько обнял за острые плечи:
- Вот увидишь, всё будет правильно. По-твоему правильно. Пусть думают, что хотят, выиграла – ты, и можешь внутренне торжествовать. Лишь тебе известно, где вам всем удалось побывать; а если с подачи Длана и Санеона о случившемся узнает кто-то ещё – это станет верхом глупо-сти твоих соучастников. А уживаться, знаешь ли, с глупостью есть торжество разума, как вещал в своё время некий философ с Земли. Кажется, его имя начиналось на «В»… Я не цитирую, но общая суть фразы именно такова…
- Да, я знаю, - пробормотала Герда, приникнув виском к тёплой груди, - да, всё будет правиль-но… Ведь любая правильность зависит от наших желаний…
Герда заснула вскоре после наступления темноты. Зигфрид осторожно поднялся с целью податься в Город. По дороге он допивал свою бутылку эля.
…В комнате, где в висячем положении располагались души – тряпочки, Гретхен не ока-залось. Зигфрид вышел наружу.
Откуда ни возьмись выскочило свирепо рычащее существо. Смотрелось как смесь волка и раздутого анаблоиками человека, нарисованного чёрной тушью. Волколак?.. Рыцарь попятился, схватившись за рукоять меча. Доспехов сегодня на нём не было, и холодок страха взметнулся вверх по телу из центра груди, медленно растекаясь по конечностям. Зверь стоял на четвереньках и продолжал рычать, задними лапами роя землю, готовый сию секунду броситься на Зигфрида.
- Фу, Волчок! – Гретхен оскалилась улыбкой. Подобно беовульфу, возникнув ниоткуда, она ловко накинула ему на шею петлю, скрученную из верёвки. Теперь рыцарь вздохнул свободнее.
- Тише, Волчок, тише. Это свои, - зверюга недоверчиво взглянула на Гретхен, издала жалобно-ласковый скулящий звук и потёрлась о лиловый сапог хозяйки, - здравствуй, Зигфрид.
Сейчас только он заметил её новое одеяние: дама была в бледно-фиолетовом, что прият-но контрастировало с нежно-зелёным оттенком волос. Безрукавое платье из «жёванной» ткани, обрамлённое роскошным воротом на подоле и воротнике-стойке, едва закрывало бёдра. Сапоги-чулки на массивных платформах сильно превышали уровень колен, и рыцарю открывалась узкая полоска голубовато-смуглой кожи ног, под которой при малейшем движении просматривались мышцы и сухожилия.
- Идём же, - Гретхен немилосердно выдернула Зигфрида из пьянящего созерцания прекрасного, - у нас впереди – грандиозные дела. К тому же надо проводить домой Волчка – совсем свихнулся, бедняга, под чарами Аргентумортума – не натворил бы чего-нибудь.
Они шли по серому крошащемуся бетону, хрустевшему под ногами. Лес окружал, но достаточно широким диаметром. Издалека, из леса, ветер приносил жухлые листья, порхавшие рядом с троицей, завывал протяжно в неровностях щелей бетона. То и дело на глаза попадались руинические обломки непонятных сооружений, изменённых разрушительными силами до сте-пени абсолютной невозможности мысленного восстановления их образов… Меланхоличная серебристость охры пейзажа навлекла на рыцаря лёгкую тоску, защемила сердце…
- Послушай, Гретхен, - вспомнилась немного грустная картина, - а зачем тебе столько тряпочек в прихожей?
- Мысли образами. Это души.
- Странная символика…
- Это не символика.
- Души бибиков? – изумился рыцарь.
Гретхен хохотнула, но не ответила.
- А куда же подевались сами бибики, они… мертвы?
- Не знаю. Может быть, просто затерялись в Городе или ушли под землю. Надеюсь, тебе из-вестно, что Зелёная Звезда пронизана лабиринтом?
Рыцарь кивнул, после чего между ними повисла тишина. Достигли леса, и были погло-чены прозрачным сводом полуоблетевших ветвей.
Волчок бежал впереди настолько, насколько позволял поводок, что-то вынюхивал в кус-тах и периодически с нескрываемым аппетитом чавкал. Вероятно удавалось слопать какую-нибудь мелкую живность.
- Что было прошлой ночью, Гретхен? – нарушил Зигфрид идиллию безмолвия.
- Хм.., с твоими благими взглядами, боюсь, тебе этого не понять…
- Ах, перестань делать из меня богопослушного инока, сходного с неразумным чадом.
Гретхен смерила его весьма высокомерным взглядом:
- А что ты хочешь услышать? В подробности я не собираюсь вдаваться.
- Я хочу – правду, - рыцарь криво усмехнулся, - «что есть истина»?..
- Нет единой истины. Истин слишком много, чтобы составить одно целое. Едина - нирвана. Едины - инстинкты… Они и имели место быть, благородный рыцарь. Они и их воплощения…
- А не присутствовало ли там существа по имени Герда?
Зеленоволосая таинственно опустила глаза:
- «Герда»… Красивое сочетание звуков… Такое знакомое и близкое… А ты знаком с ней?
- Она по ту сторону Дома.
- Вероятно, дама твоего сердца… Хотя, это неважно. Вот мы и пришли, Волчок, - перед ними высилась огромная серебряная клетка, куда и поместили оборотня. Гретхен лязгнула старин-ным замком, - отдыхай, зверушка, пока вновь не обретёшь человеческий облик. А мы, - она по-вернулась к рыцарю, - отправимся на показ редких экземпляров семейств кошачьих.
… Этой ночью, невзирая на беспокойную цельность Аргентумортума, Ганс благополуч-но спал, зато бодрствовала принцесса Камилла. Сомнения по поводу донесённого ей рыцарем терзали её весь день и продолжали терзать в наступившей темноте. И, дабы их развеять, она сама отправилась в запретный Дом.
Странный дом, двойной. При этом та часть его, куда проникла Камилла, являлась будто бы отражением части, в которую она вошла. Принцесса спустилась по лестнице – непонятное бесформенное бельё на первом этаже – а вот и дверь «Запасный выход» - Ганс не соврал - Ка-милла распахнула её и вышла в ночь.
Низкое чёрное небо усеяно было мириадами сверкающих звёзд – Камилла глупо пяли-лась на них, молча восторгаясь грандиозным зрелищем. Никогда в Мурляндии она не видела ничего подобного.
Вдаль простиралась травянистая равнина. Вначале она выглядела пустынной, но вскоре, как по волшебству, из-под земли потянулись вверх гипертрофированные ростки. Они увеличи-вались посекундно, открывая небу листья самых различных форм. Одни растения останавлива-ли развитие на уровне талии принцессы, другие стремились всё выше и выше, намного перерастая дочь Кощея. На стеблях завязывались бутоны и, постепенно расцветая, превращались в умопомрачительные иссиня-чёрные цветы с серебристыми прожилками и остроконечными лепестками, на пестиках также светилась пыльца из серебра. Цветы источали аромат миндаля, чего-то сладковато-мускусного и дурманящего. Казалось, они заполняют воздух неким высокочастотным звуком, похожим на тот, что раздаётся в ушах перед обмороком.
Принцесса, обомлевшая от увиденного, очень медленно начала двигаться вперёд, а цве-ты всё вырастали и распускались с каждым её шагом. Она забыла уже, зачем пришла, не пред-полагала никакого дальнейшего развития событий, а просто наслаждалась магией потусторон-ней ночи. Но вот раскрылся очередной цветок, и из него выскользнуло удивительное крылатое создание величиной с ладонь. Прозрачные крылышки быстро-быстро вибрировали, издавая чуть слышный стрёкот. На миниатюрное тельце, имитировавшее человеческое, было надето латаное холщовое платьице. Лохматая шевелюрка светилась изумрудным.
«Фея», - решила Камилла, - «фея, перепачканная пыльцой».
Наречённая феей повисла в воздухе, прямо напротив принцессы, рассматривая её гипнотическим взглядом, затем молниеносно подлетела совсем близко и тихо зашептала в самое ухо:
- Куда Вы идёте, принцесса, - та не ответила, - не покидайте свою сансару, из-под земли редко кто выбирался. Лабиринт ведёт к центру, во тьму и безмолвие… Вечность… укладывается па-раллельными слоями там, где ядро планеты…
- Это… бред какой-то, - непонимающе улыбнулась Камилла, - какой может быть лабиринт под землёй, где нечем дышать?.. Да я и не планирую никуда спускаться…
- Возвращайтесь в родной замок, Вам не место здесь!..
- Нет, маленькая фея, здесь так красиво! – она двинулась вперёд, а существо напоминавшее фею, глядя вслед принцессе, зло рассмеялось звенящими колокольчиками.
… В баре «Freak» всё сплошь было утыкано ультрафиолетовыми бесформенными лам-пами, и под излучением Гретхен светилась так, что резало глаз. Зигфрид невольно отвернулся и… неожиданно для самого себя заметил пару бибиков. Один из представителей семейства ми-ло спал, уронив нос-хоботок в блюдце с вином, пузырившимся от его дыхания, второй сосал через соломинку молочный алкогольный коктейль пастельно-коричневым светившийся в по-лутьме. Глаза блуждали в неведомом пространстве. Рыцарь скорчил болезненную гримасу, чем-то похожую на улыбку - вот, значит, где «затерялись» бибики… Он понял, что в Мурляндию эта компания не пожелает вернуться. Но здесь только двое…
Ожидая свой заказ, Гретхен достала из рюкзачка тонкую сиреневую сигарету и аккурат-но обхватила её мерцающими напомаженными губами. Резким движением большого пальца приласкала колёсико зажигалки - закурила и, с видом неописуемого блаженства, выдула к по-толку узкую струю сизо-золотистого дыма.
- Рыцарь, а какого цвета было небо в твоём детстве?
- Небо?
- Да, небо.., - она сделала очередную глубокую затяжку.
- Обычного цвета, цвета неба…
- А когда я была маленькой, облака… были фиолетовыми, - несколько растерянно он взглянул на её новое «платье».
Официант – улыбчивый таракан с четырёхпалыми руками на надкрыльях – скоро принёс пунш – рыцарю и коктейль из млечного ореха – для дамы.
- Ты говорила о выставке, Гретхен…
- Да, выставка будет проходить под закрытым небом, ибо улитки-синоптики пообещали много-часовой дождь…
До места проведения добирались на капсулоподобном аэромобиле, будто бы отлитом из чёрно-серой бликующей ртути, но оказавшемся совершенно прозрачным изнутри, но прозрач-ность не была затемнённой, как при использовании обычного тонированного стекла. Во время полёта, расслабляясь в кресле, приспосабливающемся под индивидуальную форму тела, можно было наблюдать за всем, что происходит снаружи.., если успевать смотреть одновременно и вправо, и влево, и вверх, и вниз.
Ливень, действительно, разошёлся не на шутку. Его сопровождали оглушительные рас-каты грома и сверкание многих молний, однако, вовсе не угрожавших летучему транспортному средству, заговорённому магическими заклинаниями и наделённому неслабым громоотводом.
Опустившись, наконец, на твёрдую поверхность Звезды, путники пробежали пешком ещё два узких квартала. Дождь так и не переставал, потому изрядно промокли, когда оказались у маленькой решетчатой дверью.
- Здесь! – объявила Гретхен.
Вход оказался настолько низким, что рыцарю пришлось пригнуться, для внедрения внутрь. И тут – начиналась очередь! О, боги! Видали ли столь замысловатые конструкции жи-тели планеты Земля в коммунистических странах?! Змееобразно скрученный замысловатыми загогулинами ряд толкущихся существ самых разнообразных семейств и видов – полулюдей, эльфов, челокрылых и прочей, прочей живности – тянулся метров на 6 вправо, после - завора-чивал налево и продолжался почти столько же, затем окольцовывал четырёхгранную колонну в стиле соцреализма и дотягивался до гардероба (где раздеваться по неизвестным причинам не полагалось), заворачивал за следующую колонну и достигал в итоге детского столика, из-за коего выдавали билетики и бахилы. Стоявшие в очереди тихонько похихиквали, наблюдая за степенным движением причудливого ряда, в котором пребывали.
Рыцарь и его спутница нескоро добрались до раздачи, но, счастливо обулись в полиэти-лен и счастливо поднялись по широкой лестнице, устланной ярко-фиолетовой ворсистой до-рожкой, и оказались в просторном зале. По его периметру расставлены были клетки с уникаль-ными кошкообразными. Рядом с каждой уже толпились любопытные, выдержавшие все нюан-сы очереди.
А в клетках – кого только не было: канадские сфинксы и абиссины, привезённые с Зем-ли, сибирские агрессивные и сиамы коварные, перокрылые и перепончатокрылые, шестилапые и двуногие, чуть рогатые и просто пернатые.., - и всё кошкообразные.
Гретхен будто ветром сдуло в сторону клеток. Зигфрид же, как и подобает истинным рыцарям, двинулся обозревать живность медленно и чуть отрешённо. Перед клетками особо приглянувшихся животных (а таковыми становились ушастые, до дистрофичности худые) Гретхен опускалась на корточки и смотрела зверям прямо в глаза. Они гипнотизировали друг друга – узкие вертикальные зрачки и круглые, расширенные. Она никак не могла насмотреться вдоволь – и прибегала к поспешным зарисовкам – бумаги и уголь возникали ниоткуда… или она извлекала их так незаметно(?). Рыцарь периодически кидал косые взгляды на рисовальщи-цу, одновременно восторгаясь котами-единорогами, достигавшими едва ли ни метра в длину (хозяева гордо поднимали их над клетками, держа за вытянутые передние и задние лапы).
Рассматривая кошкообразных, он доставлял истинное эстетическое удовольствие своим зрительным рецепторам, но, спустя несколько кругов по душной зале, его выносливость стала иссякать. Гретхен, казалось, вовсе не чувствует усталости: она, наверное, уже в сотый раз обе-жала всех представителей элитных пород, и всё рисовала, рисовала… Зигфрид решил не отвле-кать её от бешеной деятельности и присел на лавку.
…Они покинули выставочный зал только после объявления его закрытым, когда все экспонаты отправились в комфортабельный сарай отдыха. Надо сказать, что какие-либо заграждения в для каждой конкретной кошки отсутствовали, ибо кошкообразные с на выставки генетическом уровне приветствовали здоровую евгенику, и совокупления породистых с целью выведения пород небывалых целиком предоставлялись усмотрению самих кошкообразных. В сарае их ждали еда и питьё, удобные мягкие лежанки и чистые лотки – в качестве ватерклозетов.
«Интересно, а какое потомство могло бы быть у Крестика, совокупившегося с перепон-чатокрылой ушастой кошкой…», - размышлял Зигфрид, распахивая перед замечтавшейся Грет-хен стеклянные двери следующего бара…
Отчаянно дул северный ветер. Серенько моросил извращённо мелкий вымученный дождь. Вдоль железнодорожного полотна двигалась старуха, обернувшая голову тёмным плат-ком, а тело закутавшая в плащ грязно-синего оттенка. Она двигалась против ветра, и полы пла-ща динамично развевались. Мимо, по рельсам, прогромыхал очень продолговатый безрогий червь, заставивший её остановиться. Червь умчался вдаль – старуха перешла рельсы. Она дер-жала путь к деревянному сараю.
Добравшись, она повернула в замке серебристый ключ и захохотала с ехидным сарказ-мом. Ветром сорвало платок с её головы – на плечи рассыпались бледно-зелёные пряди. Кошки неспешно выюркивали наружу, платок уносило всё дальше, а старуха продолжала хохотать под шелест накрапывающих капель.
… Камилла шествовала по асфальтированной дороге. С неба капало. В голове принцессы мелькали отрывочные мысли по поводу того, за каким лядом принесло её в это место в столь пакостную погоду, но, следуя своему упорству с примесью любопытства, продолжала свой странный путь.
Скоро дорога резко отправилась вниз, образуя довольно крутой спуск, а там, где пока-тость кончалась, простиралось разветвление по трём направлениям. Там и сям громоздились старые двухэтажные дома, перекошенные экзотически угловатыми изгибами. Недалеко от раз-вилки стелилось железнодорожное полотно.
Дождь прекратился совершенно неожиданно. На простор небосвода выкатил свои рос-кошные прелести вечерний Содоурум. "Но ведь, по логике вещей, должна быть ночь, пусть и полярная..", - подумала принцесса. Систематически спускаясь вниз по дороге, Камилла встре-тила странную пару: сухонький человечек вёл под руку безобразную старую вампирессу с кро-ваво контрастными губами относительно смертельно бледного лица. Уголки её губ тянули рот книзу, создавая по краям две симметрично уродливые морщины, глаза казались стеклянно фа-натичными. Вероятно, давно не пила крови. Или Забвение заменило ей кровь?.. Они не обратили на Камиллу ни малейшего внимания, механически поднимаясь в гору.
На развилке принцесса немного замешкалась, выбирая один из трёх представленных ва-риантов, но вспомнила детскую считалку про злого фараона, повесившего на рабочих осущест-вление своего нового проекта, которая заканчивалась фразой "А тебе руководить!" и "посчита-ла" пути. "Руководить" выпало самому левому ответвлению, шедшему всё вдоль того же желез-нодорожного полотна.
Её продвижение вперёд по этому пути было весьма монотонным, но дорожка оборва-лась, являя взору металлический ларёк, судя по всему, давно уже не функционирующий. У его подножия дремала крылатая кошка. Заслышав шаги, она вскочила и отчаянно зашипела. Ка-милла отпрянула на мгновение и осторожно попыталась обойти обозлившееся по неизвестной причине животное. Попытка удалась, но шипение за спиной не прекратилось.
Позади ларька оказался ограждённый дощатым забором двор. Кошки. Разномастные. Возникали буквально из каждого угла, из-за любого камня, как по волшебству. Непонятная си-ла влекла Камиллу вглубь двора. Неожиданно она зацепилась модельной туфелькой за какую-то корягу и рухнула навзничь. Возникло патологическое восприятие этого как должного…
Кошки. Дикие домашние твари стайками бросались на беспомощную принцессу, вгрызаясь в кисти рук, в голени, в плечи. Она пыталась отбиваться, барахталась, тщилась кричать и ругаться…
Утренний бокс, по своему обыкновению, встретил Герду сонной ещё тишиной, отдалён-ными обрывками голосов монтажников и светло-серыми алюминиевыми ступенями. Герда прогромыхала наверх. Первая. Пусто. Вздохнув, принялась наводить косметический порядок, дабы выглядеть «занятой делом» при возможном внезапном появлении Кощея. В противном случае он примется истошно вопить, а Герда не переносила громких звуков, особенно негативного характера при этом направленных непосредственно в её сторону.
Груды мусора, оставшегося с последней смены – в мешок. Завязать. Спустить по грему-чей лестнице и затолкать в пасть ржавого контейнера очередной подарочек. Не успела она вер-нуться в мастерскую, как лестница вновь задребезжала под лёгкими и энергичными шагами. Дверь распахнулась – ворвался Кощей.
- Здрасьте…
- Здравствуй, Герда, - бросил он, не глядя на неё, и по инерции пробежал ещё около двух мет-ров вперёд, направляясь к шкатулке проектов Ухоглуха – и в недоумении притормозил, - а что, ещё никого нет? – и удивлённо уставился на подчинённую.
- Нет, - будто по утрам все должны ощущать приливы кипучей бодрости и стремление немед-ленно выплеснуть её на кощеево производство!
- А ты почему ничего не делаешь?! – взревел-таки шеф, - плёнки со стола убери.
- Хорошо.
Пока Герда, сгибаясь под тяжестью полутораметровых в высоту рулонов плёнки, стаскивала их на пол, стараясь придать вертикальное положение путём установки на цилиндрические подставки с квадратом – для устойчивости – в основании, в дверях образовались Южелена и Ухоглух.
Последующие полчаса Кощей провёл за спиной Ухоглуха, засевшего за шкатулку проек-тов, диктовал ценные указания. В течении этого времени успел прибыть также Пузыревич со своим шипящим, похожим на гердино, «Здрасьте».
- Почему опаздываешь?! – придрался Кощей, но не успел опоздавший ответить, как в мастер-скую пробрался целеустремлённый трудоголик Тремор, по обыкновению скрестивший руки на груди:
- Ну и что мы с баннером будем делать? – с меланхоличной издёвкой обратился он к Кощею.
- Что делать, что делать – вешать! – буркнул шеф, - сейчас езжай с Альбиносусом… и Герду с собой возьмите, - он окинул взглядом дохлятину, слонявшуюся без дела, - пускай бусины нани-зывает.
- Ага, мы уедем, - не унимался дотошный Тремор, - а модуля на аптеку клепать кто будет?
- Опахал пусть клепает… с мальчишками вместе.
- Они тебе так склепают, что потом ещё листа три оцинковки тратить придётся!
(Надо сказать, на «ты» к Кощею обращались только избранные, такие как Тремор, Санеон, Длан и Пузыревич, так как работали на него довольно давно, и, к тому же знали его весьма близко).
- Ничего, парировал Кощей, - тут Санеон останется – поможет.
- А почему не Южелена бусины будет нанизывать? – задал Тремор свой последний вопрос.
- Да ты посмотри – она на каблуках, куда ей по лестницам ползать! Южелена сейчас табличку клеить должна.
Итак, согласно инструкции Кощея, Альбиносус и Тремор погрузили в багажник шести-колёсного авто баннер, бусины и необходимое оборудование, в частности стремянку и верёвки. Герду посадили на заднее сидение и рванули в Спортивный район Мурляндии.
В одном из клубов со стеклянным потолком их ожидал большой спортивный зал, где в скором времени старейшины спорта планировали провести соревнование двух команд в игре «Клювобол». Суть её состояла в том, что обе команды выпускали на территорию противника стайку клювотопов (у каждой стайки – свой цвет), которых нужно было переловить и закинуть в гипертрофированную корзину. Выигрывала та команда, в корзине коей оказывались все клю-вотопы противника.
Термор привычно установил знакомую до боли рабочую стремянку, всего на пару мет-ров не достигшую потолка. Высокого потолка. Стал подниматься вверх – вешать баннер. над-пись на нём, баннере, гласила:
Поймай клювотопа руками –
Награду получишь пайками!
По завершении дела главным монтажником настала очередь Герды забираться на стре-мянку. Тремор покрутил специальный винтик, лестница стала чуть выше – удобнее дотягивать-ся до верхнего баннерного края, обрамлённого леской для бусин. Они нанизывались плохо, всё время соскальзывали, но происходило это не по неловкости Герды, а будто бы из-за причин неверно или, скорее, непривычно распределённого гравитационного пространства. Бусины рассыпались по полу и закатывались в его углубления-изъяны, и Тремор собирал их, вновь и вновь взбирался по ступеням и, сварливо ворча, подавал их сотруднице.
Нескоро, но инкрустация верхнего края баннера была завершена. Альбиносус остался устанавливать на его углах микроскопические фонарики, должные с циклической периодично-стью мигать во время проведения игры, а Тремор повёз уставшую Герду обратно в бокс.
Она села на переднее, рядом с водительским, и растеклась по креслу. Зажужжал мотор, мимо замелькали другие мобили и авто, разные строения… Чёрная худая размазня мысленно улыбалась, полузакрытыми глазами пробегаясь по пейзажу. Равнодушно взирая на сети гипер-маркетов, она вспомнила случайно, что приставка «гипер-» означает отклонение от общепринятой нормы, а гиперфункция щитовидной железы вызывает, вроде бы, базедову болезнь. В бартерных гипермаркетах тоже по - первости вылезают на лоб глаза. Всё чрезмерно. Мурляндцы – зажрались. До ненормальности. А, пусть их! Кощей всё равно не станет менять политэкономический курс страны, ему не до этого, к тому же расчетливая Камилла не позволит. Герда продолжала улыбаться мозгом болезням соотечественников, помешанных на систематическом обмене друг с другом товарами, что перерастало зачастую в зависимость; улыбалась тому, что находится теперь рядом с живым, наверное, очень тёплым, деперессивным Тремором, с которым когда-то хотела поиграть и придумывала… А зачем, ведь сейчас было так хорошо быть просто близко… И те бусины, что он подавал ей дрожащими от хронической болезни пальцами…
В боксе они оказались уже после перерыва. Кощей отсутствовал – значит – в башне – среди работников царили покой и расслабуха. Герда развела кипятком бодрящее пойло и села с книгой компенсировать своё отсутствие перерыва. Однако, скоро её спокойствие нарушил вальяжно вошедший Санеон. Принёс печенье угостить «девчонок», то бишь Южелену и Герду (а Герда знала, что кормление есть прелюдия к телесному контакту). Сказал, что испекла его жена. А Герда заметила пустую прозрачную коробку из-под сдобы – не потрудился даже скрыть улики… Лжец.
Ближе к вечеру и к концу рабочей смены он выловил Герду, чтобы дунуть вместе зелё-ного порошка… А потом поцеловал её, безвольную, крепким чмоком.
… Дождавшись безрогого червя, Герда помчалась домой. Перед мостом, пролегавшим поперёк проезжей части, червь попал в пробку мобилей, ожидавших перед шлагбаумом проезда безрогого змея. Другой мост висел над проезжей частью и над застопорившим мобильный ход мостом. На перилах сего верхнего моста, разумеется, имелась реклама в виде баннерных опять-таки плакатов. Кто-то очень ловко подшутил, вырезав из материи с надписью «мебельный континент» первую букву «М». Стало до равнодушия смешно и почему-то вовсе перехотелось возвращаться в родную избушку. Порошочек расслаблял и наделял состоянием абсолютного пофигизма…
Герда недолго раздумывала перед тем, как отправиться в легендарный Дом пропавших бибиков. Выскользнув через «отражённую» дверь, она, подобно Камилле, очутилась на лугу, правда, здесь отсутствовали мегацветы и псевдопредостеежения. По мере шествия луг пловно перетёк в песчаную дорогу, ведущую к видневшимся вдали постройкам. Прямо по курсу воз-вышался купол с крестом, венчавший нечто сходное с храмом, и, добравшись до входа, Герда вошла. Всё пространство заполняли лестницы, пересекавшиеся под разными углами, а одна – как будто бы в процессе роста пробила купол изнутри и устремилась в небо. Но не так всё про-сто оказалось с этими лестницами: многие упирались в крошечные дощатые площадки, на ко-торых покойно восседали … старушки – по одной или парами. Входная дверь вяло всхлипнула – перед Гердой возникла ещё одна сморщенная женщина. Не проронив ни слова, она кинула на чёрное существо отсутствующий взгляд и стала подниматься по ступенькам. Следом за ней двинулась и Герда, одновременно сознавая, что лестницы движутся: стоило добраться до же-лаемой площадки, как тебя вместе с лестничным пролётом тихонько отвозило назад или в сто-рону. Система в действиях загадочного механизма отсутствовала, за исключением того, что он никогда не двигал оседлавших его живых наверх. Чтобы добраться до намеченной цели, необ-ходимо было чутко ловить момент и вовремя перепрыгивать. Герда метила в купольную дыру.
Довольно долго промаявшись с непредсказуемостью внутренних лестниц, зачастую с трудом удерживая равновесие, минуя осевших на облюбованных площадках старушек (та, за которой рванула Герда, осталась далеко позади), она всё же ступила на главную. На лестницу в небо – белое, безоблачное, бесшумно-безмятежное, пустое… И, казалось бы, что ей, траурно-чёрной, делать в этой бесконечной пустыне бледной равномерной бесконечности?.. Что так магнетически притягивает к незримым атомам, безбрежным в своей совокупности, хаотичным, туда, на высшую ступень.., да и существует ли она, высшая и последняя?..
Герда рванулась вверх, в неведомое, стараясь не опускать глаза и тем самым борясь с волнами головокружения – а они, по мере возвышения, становились всё тошнотворнее, но пре-кратились, когда она достигла высоты, с коей не было видно земли. Осталось ощущение отсут-ствия пространства и времени. Существовали Герда, лестница и пустота, млечно густая, дымчатая, а лестнице всё не было конца, и Герда всё поднималась и поднималась. Она сфокусировала взгляд на белом ничто, обволакивавшем простор, зовущем вперёд, вперёд…
Шаг на прогнившую ступень оказался роковым – волокна досок раскрошились и посы-пались вниз, увлекая за собой тело в чёрном.
Она летела, надо сказать, очень медленно, прямо как Алиса, но мимо Герды не мелькали полочки с баночками, вместо этого была бесконечная пустота, странная белизна которой апа-тично текла перед глазами. Пустота закончилась внезапно – из бледного фона проступили очертания зданий, на одном из них Герда заметила проводимую операцию монтажа – вешали модуль, но вместо Длана и Санеона на крыше находились Зигфрид и Ганс. Зигфрид поднял руку в знак приветствия, но, опускаясь всё ниже и всё быстрее, она не успела ответить – мгновенно приблизилась к поверхности звезды, глухо ударилась о твердь и погрузилась в небытие.
… Великолепно выспавшийся Ганс, сияя блаженной улыбкой, отправился с утра к другу и коллеге, дабы вместе пропоторулировать окрестности. Долго не открывавший, но высунув-ший таки нос из-за двери, Зигфрид выглядел уставшим и даже немного осунувшимся. В руке он держал ту самую гипертрофированную рюмку, а в ней плескался эликсир бодрости, на этот раз просто чёрный, без изысков.
- Эээ… как-то …неважно выглядишь…
- Зато я был признан одним из лучших натурщиков, - съязвил рыцарь, силясь прийти в себя.
- Мда, по-моему, дело пахнет чем-то серьёзным. Дружище, ты часом не влюблён?
- Нет, - Зигфрид с астеническим видом закатил глаза, - я просто позирую.
- Так эта девица – художница?
- Если уж рисует, то, вероятнее всего, да.., расплывчато начал ночной натурщик, - лучше … по-говорим о бибиках… Я ознакомился ещё с некоторыми фактами, - Зигфрид натянул пулены, отставив в сторону эликсир, полностью одевшись, выпил его залпом, и друзья вышли на воздух, захлопнув за собой тяжёлую дверь хибары.
- Тебе ведь известно, дорогой Ганс, что Зелёная Звезда внутри прожрана вдоль и поперёк долговязыми землеройками, служащими сверхскоростным подземным транспортом, коим многие пользуются именно из-за скорости? – собеседник кивнул, - Когда, пребывая внутри неё, несёшься по тоннелю, кажется, будто попал в грандиозную инфернальную воронку. Это впечатление складывается оттого, что, прислонившись лицом к окну, видишь километры жирных непрерывных проводов, которые висят на стенах слоями – из-за быстроты езды возникает иллюзия, что они со всех сторон окутывают землеройку, а внутри неё – ты и сотни других, подобных тебе, и всех затягивает в бесконечную электрическую тьму… Я увлёкся. Да, жутковатый способ передвижения, но землеройки, повторюсь, очень быстро доставляют пассажиров в нужную точку. Из-под земли на поверхность выбираются по ползучим канатам: один за другим цепляются за него, а канат, в свою очередь, медленно тянет их вверх. Вобщем, вся эта система – глубинный относительно систематизированный лабиринт, являющийся нормой. Мурляндии, правда, эта норма ни к чему – королевство у нас маленькое, но не об этом хочу поведать. Параллельно существует ещё один лабиринт, он мельче, ветвистей и недоступен землеройкам (последнее, соответственно, ради банальной безопасности), попасть в него можно через Город. Там можно существовать… неким подобием жизни. Это место, куда Город притягивает слабых неудавшихся существ, скорее даже, они сами тянутся к нему и отказываются покидать. Иногда они выбираются наружу, слоняются по улицам, находят кратковременные занятия, добывают нечто необходимое, но вновь окунаются в бесконечно мрачные переходы, где до конца своих дней будут искать нечто вслепую… Часть бибиков осела именно там. Они не вернуться более в Мурляндию.
- А остальная часть?
- Это никому неизвестно. Такой народец как бибики Там мало заметен, - закончил Зигфрид, решив не упоминать о душах, развешенных на верёвках, о бибиках, замеченных им в баре.
Они прошли ещё некоторое расстояние, не наблюдая вокруг каких бы то ни было соци-альных аномалий. Встретили семейную пару руконогов (вместо рук у них тоже были ноги) с авоськами, учтиво поздоровались. Дорога вновь опустела.
- Скажи, ты каждую ночь там бываешь? – вдруг спросил Ганс.
- Я был там всего дважды, - пожал плечами сослуживец.
- Но пойдёшь снова?
- Гретхен должна закончить мой портрет и сделать ещё несколько зарисовок, - как-то уклончи-во забормотал рыцарь, - всё – тихо, может, зайдём в «Фею…»…
- Гм.., Гретхен… В «Фею…»? Зайдём. А ты не думал о том, что сам попадёшь в лабиринт, что твой Город тоже весьма «затягивающе» действует? За эти двое суток ты изрядно потрепался.
- Ганс, я просто мало спал! – отрезал собеседник и, спустя пару секунд, демонстративно зевнул.
- Не к добру всё это…
- А ты сможешь с четкой уверенностью определить границы добра и зла? – взорвался вдруг Зигфрид, - Кощей строит – и это как будто бы добро. Но он построил здание, которое ликвиди-рует из реальности слабеньких существ из мурляндской реальности, отбирает жизни – это доб-ро?! Нет, скажу я тебе, это всего лишь искусственный отбор, и нет ничего дурного в том, что всюду маячившие с неизвестной целью создания, проще – путавшиеся под ногами, не прино-сившие никому вреда, но и пользы, однако, тоже, вдруг исчезли. Ни от кого из мурляндцев не убыло: большая часть переживающих боятся, как бы не случилось подобного с их драгоценны-ми шкурами. Мы, например, патрулируем – это не добро, но и не зло, просто ТАК НАДО, так правильно, ибо согласуется с законами, действующими в королевстве. Даже во время патруля, в поисках нарушений, что ты видишь? Доброе? Злое? Как оценить жителей, спешащих по делам – не со зла, не по доброте душевной, а тоже – потому что ТАК НАДО, как и нам с тобой. НАДО, чтобы быть… где-то вне добра и зла...
- Но вспомни, как несколько недель назад малолетки пытались утопить овцестрауса только за то, что из любопытства, простого, звериного, он легонько клюнул одного из них!
- Я думаю, Ганс, они тоже устали от незнания, пусть подсознательного, границ между добром и злом, а потому стали воссоздавать их сами… из темноты детского бессознательного. В безгра-ничной равномерности – тошно.
Содоурум докатился до своего полуденного пика, когда рыцари переступили порог «Феи Грааля». Обстановка внутри, что характерно для данного времени суток, явилась тихой и безлюдной. За самым дальним от входа столиком что-то активно поглощали трое монтажников Кощея – странно, обычно они обедают на кухне в боксе…
- Ты только взгляни! – прошептал изумлённый Зигфрид, указывая в направлении, прямо противоположном взгляду Ганса, - это же Камилла! – и действительно, там, куда тыкал пальцем Зигфрид, сидела одинокая принцесса, периодически делая глотки из высокого стакана.
Не сговариваясь, рыцари подошли ближе и, испросив позволения присесть, получили в ответ положительный кивок головой. Отчего-то принцесса не выглядела сегодня столь изящно, как обычно: предпочитавшая глубокие вырезы горловин со всякого рода шнуровками и кружевами, рукава-фонарики в три четверти или две трети, - теперь она была в сером свитере с воротником под горло, да какое там, аж до подбородка! А рукава её теперешних одежд спускались до вторых фаллангов пальцев.
- Необычно для Вас, принцесса, носить тёмные очки, - с ласковой издёвкой в голосе прошеле-стел Ганс.
- Ах, оставь, рыцарь. Я провела скверную ночь!..
-И средь бела принцесса позволяет себе употреблять портерный эль? Как непохоже на Вас!., - вторил другу Зигфрид.
- Мне посоветовал дворник…
- Дворник?! – хором воскликнули рыцари.
- Ну да, он сказал, что портер всегда помогает после скверных ночей…
… Герда очнулась на пороге дома, где пропали бибики. Благо, никто из жителей коро-левства не увидел её в столь нелицеприятном виде в силу раннего часа. Она поднялась на ноги, невзирая на тяжесть в голове, и поплелась на проезжую часть, где, встав у обочины, вытянула руку с задранным вверх большим пальцем – символом поймать мобиль или безрогого червя. Предстоял восьмичасовой рабочий день, а перед мысленным взором всё ещё маячила лестница в небо.
Мобиль не заставил долго ждать. Ввалившись вовнутрь, Герда плюхнулась в мягкое кресло и уставилась в окно. Она всегда любила ехать и созерцать меняющийся пейзаж, улетать в себя на фоне видов за окном.
Стелившиеся по взгорьям травы, будто гиперзалысины, пролегали меж кустов. Много, много залысин… Одинокий полуживой и не до конца зазеленевший от старости куст, словно нищий, простёр свою иссохшую клешню, стремясь выпросить хоть крошку съестного. Странно, с каждым мгновением Герда прощалась с элементами пейзажа, так как сидела против движения мобиля.., а её попутчик, занявший место напротив, всё встречал и встречал его…
На однокалейной трассе пришлось остановиться, дабы пропустить встречный мобиль. Вдоль дороги, рядом со стоянкой, где кучковались вывихнутые какие-то дома, мирно паслись хоботковые гребешки. Местные жители обыкновенно выращивали стада таких животных из-за их вкусного и универсального мяса: его жарили, тушили, варили, вялили – запасались на тяжё-лое зимнее время. Гребешки же при жизни не особенно докучали хозяевам, ибо питались ис-ключительно соком листьев и трав, высасываемых приспособленными для сего хоботками. Бедненькие тупенькие зверушки…
Едва Герда успела задуматься о тупости живности, как ожидаемый встречный мобиль проскользнул мимо, после чего они сразу же тронулись. Теперь лысина травы за окном сдела-лась сплошной, и её бесконечно нудный простор заставил Герду обратить глаза к лазурному небу. Там висело белое облакатое лицо старца. «Ты - бог», - мысленно спросила она. Но висев-ший в воздухе не ответил – либо проигнорировал вопрос, либо воспользовался системой сим-волики, где значилось, что молчание являет собой знак согласия. Так вот ты какой. Как всегда в воображении. Пышнобородая масса сконцентрировалась в области шеи, глаза – равнодушные, как у шизофреников… Потом лицо вдруг стало изменяться – напомнило морду шимпанзе – бог, значит, тоже когда-то был обезьяной? – постепенно таяло, пока не превратилось в белёсую прозрачную массу. «По образу и подобию»… Так, видимо, и мы все себя растеряем под действием неизбежного прогресса, обращающего обратно в обезьян?..
Ухоглух уже пялился в шкатулку проектов, когда Герда, взбежав по дребезжащим сту-пеням, ворвалась в мастерскую. Кощевым духом пока не пахло, и можно было свободно ды-шать. Как обычно, Герда схватилась за уборку мусора со стола, за чем её и застал чуть при-позднившийся Пузыревич. Они поприветствовали друг друга сходными шипящими «здрасссь-те», а потом Пузыревич засел за свою шкатулку и обречённо занялся очередным эскизом.
Когда в дверях показалась сонная Южелена, предварительно оповестив всех присутст-вующих о своём предстоящем появлении цоканьем высоких каблуков по лестнице, Герда уже снимала лишнюю плёнку, освобождая клейкий красный текст, нарезанный Пузыревичем с по-мощью плоттера.
Южелена же первым делом включила электрический чайник – раскачаться с утра – а ей требовалась обильная доза бодрящего пойла. Напившись и посетовав на коматозное состояние она на громадном столе не менее громадный баннер, даже свисавший с краёв стола. Они полза-ли по баннеру со строительным фенами в руках и отлепляли и отлепляли утратившие значение буквы, притом Герда делала это так, будто сдирает волосы с чьей-то головы, упираясь в на ши-роко расставленные колени с силой притягивая к себе буквы, плавившиеся под струёй нагрето-го воздуха их строительного фена. Она смотрела на умирающие куски плёнки с таким стран-ным презрением, будто бы имела дело с одушевлённой, но пришедшей в состояние абсолютной негодности тварью, только лишь того презрения и достойной…
«Странная… «странная Роза… Джелиза-Роза»», - при взгляде на Герду в голову Пузыре-вича неожиданно пришла фраза из одноимённого фильма, где главная героиня цитировала та-ким образом часть песни отца – рок-музыканта, - «мыслю цитированными цитатами, надо же… Странная.., та которая ищет иную плоскость реальности… сейчас – в книжке о третьем глазе», - он смотрел, как двигается Герда – увлечённо, с циничной полуулыбкой – почувствовала взгляд и обернулась с вопрошающим выражением лица. Пузыревич глаза не отвёл. Герда вернулась к неоторванным буквам.
Баннер был почти очищен, когда в мастерскую по-хозяйски вошёл Тремор, принёсший на устах своих, вечно недовольных, весть приятную: ранним утром Кощей сел в один из отсе-ков наземной гусеницы и умчался в далёкий Плачущий город на конференцию о новейших достижениях строительного авангарда. Такой поворот событий отразился на лицах художников блаженными улыбками, а Ухоглух, который обычно интересовался только шкатулкой проектов, на радостях насыпал в горсть каждого из присутствовавших сладких сосательных шариков, притом больше всех досталось Южелене, меньше всех – Герде.
С уходом Тремора в дверях нарисовались Длан и Санеон. Сияющие, они объявили смену власти и потребовали бодрящего пойла. Герда стушевалась. Пузыревич решил снова остаться на обед в мастерской. Если на кухне монтажников и существовали какие-либо сплетни, то он не желал их слышать, ибо склонен был идеологизировать некоторые объекты. Пусть рыбалка останется рыбалкой. Не нужно ломать образы, столь сходные с тобой, тем, который внутри, и не совсем ещё задушен реальностью, который будто бы ещё не утратил способность верить в иные, нефизические миры. Пусть она ищет, пока не испытала полного разочарования. Он не хотел утрачивать иллюзию её нечеловеческой природы, он наслаждался близостью, но неприкосновенностью этого чёрного существа и её самозабвенным поиском. Прекрасно, пока есть вера; он помнил, как его подруга Аманда, о да, она тоже искала, долго искала, веру утратила и отдалась целиком Городу Забвения. Страшный город. Пузыревича передёрнуло.
На перерыве Герда исчезла, хотя имела обыкновение пить бодрящее пойло в мастерской. Он подозревал… Мамин рыбный салат казался пресным, но он автоматически пережёвывал вилку за вилкой.
Герда вернулась, опоздав на несколько минут. Взгляд её обращён был куда-то внутрь се-бя самой – невидящий. Неужели она сочла зелёный порошок иным измерением?.. Санеон?.. Тьфу! Нельзя думать о Санеоне и сплетнях… Отбывший Кощей оставил не так много работы, а, точнее, не успел загрузить всех по уши в связи со срочностью вызова и поспешностью отъезда. Без чуткого надзора руководства можно было наивно халявить. Герда достала подложку от плёнки и долго что-то писала…
Камиллу, что вполне естественно, не удовлетворило её первое посещение Города: она, как чистокровная принцесса никак не могла потерпеть столь грубого отторжения. Это было просто возмутительно! Она – дочь потомка богов, а какой-то дом… Камилла решила повторить попытку, правда, на сей раз не пренебрегла некоторыми мерами предосторожности, уговорив свою фрейлину Диану отправиться с ней.
Диана долго отпиралась, заверяя, что подобного рода ночная прогулка – слишком вели-кая честь для неё, но принцесса довольно быстро обрубила цепь её увещеваний более вескими аргументами:
- Ты – состоишь на должности у самой принцессы! Даже паршивые бибики позволили себе иметь «честь» «прогуляться» Туда! – Это первое. Второе – ты пойдёшь со мной, нравится тебе это или нет, я приказываю.
Таким образом, выбора у фрейлины не оставалось. Обдумав «первое», она пришла к вы-воду, что принцесса права, а второе… Весь день она была сама не своя, ведь вокруг Дома раз-растались чудовищные слухи: будто бы он пожирает живых, и тем, кто ступит за его порог, нет дороги обратно. Но, всё-таки, если посещение этого странного места так важно для государст-венных дел Камиллы, которая желает, чтобы фрейлина сопровождала её, то Диана обязана это сделать… Она со страхом и любопытством думала о предстоящем приключении, но никаких конкретных образов или действий, кроме ходьбы по непонятному месту, ей нафантазировать так и не удалось.
Камилла, напротив, являла собой верх спокойствия и сосредоточенности, не прекращая заниматься внутренними делами королевства: основным сейчас было разработать тексты объ-явлений о возможности приобретения жилья в Плачущем Городе и размножить его образцы на бумажных носителях. Она распределяла, какое количество объявлений выгодно будет размес-тить в той или иной части Мурляндии, изучая карту местности и статистические показатели посещаемости мест живыми существами. Затем созвала посыльных и отправила их расклеивать объявления по определённым точкам.
Когда королевство покрыла вязкая ночная мгла, и так называемые добропорядочные граждане, включая большую часть прислуги в замке, благополучно отошли ко сну, Камилла вместе с Дианой тихонько выскользнула в чёрное пространство улиц.
Чтобы не стать кем-либо замеченными, они жались к домам. Молчали, но, если возника-ла необходимость, шёпотом перебрасывались отдельными фразами. Оказавшись уже в несколь-ких шагах от Дома, под раскидистыми ветвями Кустистого Древа, они приготовились к последней мелкой перебежке до его дверей.
- Принцесса, стойте! Там бродит какой-то призрак! – зашипела Диана.
- Не болтай глупости, призраков не существует, - Камилла бросила жёсткий взгляд на фанта-зёрку – фрейлину, после чего всмотрелась в темноту: к Дому, действительно, направлялась мужская фигура, - это просто мужчина…
- Похоже, Вы правы, принцесса…
- Подождём, может, он куда-нибудь уберётся.
Но фигура приблизилась к Дому, дёрнула дверную ручку и исчезла внутри. Девы ещё некоторое время провели в псевдоукрытии, и Камилла скомандовала:
- Идём!
- Но принцесса, вдруг этот человек подкарауливает нас, имея перед собой некую негативную цель!..
- Значит, несладко ему придётся, когда папочка обо всём узнает. Или мы просто обнаружим того, кому это здание также небезынтересно, - и Камилла двинулась вперёд, таща за собой трусливую фрейлину.
Поднимаясь по ступеням, они притормаживали почти на каждой ступеньке, боясь быть застигнутыми в этом подозрительном для их социальных статусов месте.
И вот они оказались на «отражаемой» стороне Дома, на верхней лестничной площадке. Внизу царил жёлтый полумрак, из густоты которого доносился еле слышный разговор. Низкий полу-шёпот голоса, похожего на женский:
- Ты должен мне позу для эскиза.
- Разумеется, моя госпожа..., - ответил он.
- Сначала по Baylis’у во «Freak’е» - ликёр меня вдохновляет, - входная дверь хлопнула.
Высокопоставленные особы спустились.
- Какие коленопреклонные разговоры ведёт наш призрак..., - процедила Диана.
Но Камиллу гораздо больше заинтересовали развешанные на верёвках в великом множе-стве странные цветные тряпочки, разбросанные по полу обрывки картинок, бутылочки с раз-ными сортами клея… При её первом посещении Дома клочков бумаги здесь не наблюдалось.
- Кто она, эта рвущая фигурки из картинок?., - прошептала Камилла вникуда.
- Нетипичная девка, загнавшая под каблук очередного мурляндского простофилю, - странно переменился вечно услужливо льстивый тон Дианы со вступлением в Дом, - здесь душно, принцесса! Отправимся же скорее наружу!
Они выбрались на дорогу, серую, асфальтированную, но усеянную рытвинами и колдо-бинами, до боли однообразную и прямую. Вдоль дороги стлалось бесконечное жухлое поле, как справа, так и слева. Впереди тускло мерцалгрязный, будто бы неумело заляпанный акварелью, горизонт. Диана капризничала: ей было лень идти, местность представляла собой скучнейшее пространство… Но Камилла ничего не собиралась менять. Поворот назад для неё не был вариантом. Принцесса и сама порядком устала, незадолго до того, как они оказались перед пунктом остановки мобилей и жучков.
- Наконец-то! Наконец, хоть что-то, напоминающее цивилизацию! – обрадовано возопила Диа-на.
- Да уж, отвратительно быть намертво пристёгнутой к комфорту, слишком тихо произнесла Ка-милла, - только здесь начинаешь это понимать…
- Почему вы считаете привычку к комфорту отвратительной? – резко возразила Диана, - как вообще вы посмели вымолвить такое?! – и тут произошло нечто совершенно из ряда вон выходящее – Диана стала плевать… в свою принцессу!
Камилла поначалу опешила, только лишь прикрывая лицо ладонями, но, будто бы вдруг вспомнив о своём королевском статусе, резко повысила голос, приказывавший подданной не-медленно прекратить сумасшедшую выходку. Диана смеялась и продолжала плевать… До принцессы медленно стало доходить, что никакой статус в этом месте силы не имеет.
… - Любезный Зигфрид, - ядовито зашептала Гретхен, - постарайся поскорее дососать свой липкий напиток, - она уже успела прикончить свой нежный ликёр вопреки эстетике, требовав-шей от поглощающего эстетской медлительности. Вероятно, на сей раз вдохновение мучило её наиболее изощрённым способом.
До мастерской, в которую Зигфрид когда-то выбил дверь, они почти бежали. Рыцарь попытался было идти шагом, но никак не успевал за спутницей в развевающихся лохмотьях.
Ворвавшись в мистерию своего странного творчества, Гретхен принялась зажигать све-чи: десятки, сотни свечей. Заплясавшие всюду огоньки рассеяли пелену мрака, заиграли с дро-жащими тенями в чудную бессмысленную игру, где нет победителей и проигравших.
- Подбородок необходимо поднять чуть выше – лучше видна будет чёткость линии, - Зигфрид подчинился, - вот так, прекрасно… Плечо. Оно должно быть освещено, - Гретхен придвинула ближе многоуровневый подсвечник и отошла на несколько шагов назад, - немного выверни ступню и, пожалуй… нет, ты великолепен, сэр Зигфрид!
Поза, в коей пришлось застыть рыцарю по воле загадочной колдуньи, выражала всеобъ-емлющую тоску агонизирующего духа, усталую скорбь, устремлённую в неизвестность. Грет-хен же восхищённо порхала вокруг, изящно небрежными движениями опуская чёрные пряди волос рыцаря ему на лицо. Глаза её сияли, а зрачки заполнили почти всю фиолетовую радужку.
Рыцарю же вовсе не в тягость был такой расклад действий. С ощущением приятной удивлённости наблюдал он за лохматым существом, за его восторженностью, потерявшей ра-зум от собственной экзальтированности. Он не понимал, что есть Гретхен и чего она добивает-ся. Она же не торопилась об этом распространяться. Для удовлетворения любопытства сущест-вовал единственный способ – наблюдать.
Он смотрел, как Гретхен рисует его: быстрые наброски, передвижения с места на место. Но она больше не просила менять позу и не корректировала положение частей тела. На какие-то эскизы она сразу наклеивала несколько цветных бумажных кусочков, вырванных из карти-нок, порой примеряя их по несколько раз. Семь раз отмерь…
Она всё рисовала, рисовала, рисовала, сдабривая кое-где штриховкой. Зигфрид, самозаб-венно следя за ней, не замечал, как постепенно, но уже привычно, затекают обездвиженные конечности.
Эскизы устлали весь пол, когда Гретхен безучастно прошептала:
- Хватит, рыцарь. Теперь тебе пора домой.
Он прошёлся несколько раз по мастерской, разминая плечи и руки.
- Домой? Гретхен, а разве с рисованием покончено? – ему казалось, что он привык к ремеслу натурщика, хотелось продолжать, привык осязать творчество и находиться рядом с творцом…
- Да, задумчиво пробормотала она, - сначала – в кабак, а потом ты уйдёшь.
- Хочешь сказать, навсегда?..
- Можешь заходить, если желание станет особенно острым.
Зигфрид подошёл вплотную и провёл пальцами по её щеке:
- Я хочу остаться здесь навсегда.
- Нельзя. Город засасывает стремительно и … редко отпускает, она отвела его руку и отошла к стене.
- Но я не хочу из Города, не хочу от тебя…
- Помнишь бибика за коктейлем? – он ясно представил себе минувшую сценку, - рискуешь стать таким же.
- Да нет же, я никогда…
- Мне знать лучше, ибо я всегда в Городе, я - …Город. Пойдём.
- Но Гретхен!..
- Идём, рыцарь, - изречение не предполагало компромисса, а потому пришлось повиноваться.
…Мобиль подъехал не так скоро, как бы хотелось, зато Диана к тому моменту плеваться уже устала и бездейственно рассматривала серую дорогу. Предварительно она рассыпалась в изви-нениях перед отрешённой Камиллой, никак на это не отреагировавшей. Забравшись в мобиль принцесса отвернулась к окну. Мимо проплывало бесконечное серое поле, соприкасавшееся на горизонте с таким же испачканным серым небом. Каммлла подчинилась этому безмолвному равнодушию, проникшему и внутрь её самой, всё явственнее утрачивала она ощущение себя как титулованной особы королевских кровей, казалось остаётся только привычка называть себя принцессой.
Мобиль мчался без остановок до появления первых построек, после чего принялся сис-тематически притормаживать в том или ином месте, чтобы подобрать или выплюнуть порцию пассажиров.
Камилла уже не таила обиды на свою фрейлину. Некое шестое чувство подсказывало ей, что вины Дианы здесь нет - так распорядилось это странное и непредсказукмое место. Видимо, по какой-то причине в случившемся казусе была необходимость.
Дома за окном сгущались. Количество встречных и обгонявших мобилей возрастало. Маленькими вихрями рвались они вперёд, освещая свои пути упёрто расширенными горящими глазищами.
Серость неба становилась всё более насыщенной. Закапал дождь, причудливыми разво-дами рисующий по стеклу. Он размазывал отражения неоновых вывесок и фонарей, размывал отражение принцессы. Когда сквозь мокрую пелену проступило наиболее сияющее и цветное скопление фонариков,
Камилла решила, что именно здесь необходимо им выйти. Увлекая за собой Диану, он выско-чила из мобиля.
Вокруг снеобычайной поэтичностью всё сверкало и мигало, но... совершенно неожидан-но принцессу потянуло куда-то в глубь тёмных дворов. Она сама не понимала, что с ней тво-риться, ведь буквально только что её так радовали цвета...
- Принцесса, давайте останемся, просила Диана, - здесь так светло и приятно...
- Нет, мы не можем... Я чувствую, нам нужно вон в тот переулок, - Камилла указала в самую глубь узкого и тёмного прохода между рядами высоких домов, - туда и пойдём. Ты ведь со мной?
Чувствуя вину за недавнее своё скандальное поведение, сопротивляться и упорствовать Диана не рискнула.
Здесь полно было колдобин и выбоин. Под ногами то и дело шмыгали странные сущест-ва, а над головой скользили нечёткие тени. Один раз диане померещилось даже, что она видит бибика, идущего вихляюще неуверенной походкой... Единственным источником освещения служили тусклые окна. Высота домов являлась немалой, и, в сочетании с узостью так называе-мого переулка, это приводило к тому, что блёклое небо здесь не в силах было достучаться до земли.
- Чёрт! - неподобающим принцессе словом выругалась Камилла: нечто похожее на башмак про-летело мимо неё и плюхнулось рядом во что-то жидкое, едва не задев ушную раковину. Путе-шествующая дама ещё не успела привыкнуть к подобным казусам, но ... продолжала идти впе-рёд.
Они упёрлись в маленькую чуть приоткрытую дверцу, когда Камилла ощутила ослабе-вание магнетического влечения. Из-за двери слышались глухие обрывки голосов, в ноздри просачивался запах чего-то приятно сладковатого вперемешку с отвратительно кислым. Диане совсем не нравилась идея проникать в это мрачное логово, назвать сей подозрительно пахнувший объект иначе она не решалась, но вновь не стала перечить, так как решение принцессы, очевидно, было уже бесповоротным, а оставлять её одну фрейлина не хотела, приписывая к своим обязанностям необходимость сопровождения царственной особы. Над дверью, несмотря на её явную приоткрытость, висел ржавый колокольчик, и, чтобы не прослыть здесь навязчивой и бесцеремонной, Камилла осторожно подёргала за цепочку - колокольчик тонко зазвенел.
Внутри всё как-то сразу притихло, затем раздались чьи-то неспешные шаги, и - дверь распахнулась.
На пороге возникла худощавая мужская фигура, облачённая в чёрный плащ. Из-под не-послушной тёмной чёлки сверкнул пристальный взгляд, впившийся в царственную особу патологическим ядовито-зелёным свечением. (На этой планете, именуемой Звездой, линз ещё не придумали). Явное насмешливое безумие вперемешку со странным высокомерием читались в этих отравленных глазах.
- Дамы?.. Вы уверены, что ваше появление на пороге нашей уютной конуры не представляет мобой чьей- то грубой ошибки?.. - он чуть помедлил, - быть может, вы заблудились и нуждае-тесь в помощи опытного провожатого? Я охотно взял бы на себя ответственность...
- Нет, ма не заблудились и не ошиблись, - прервала его словесный поток принцесса, - мы на-правлялись именно к вам и, знаете ли, очень хотелось бы посетить вашу, как Вы сами вырази-лись, конуру.
- Ах!.. - брови незнакомца вспорхнулись вверх до предела взлёта, допускаемого лицевыми мышцами, - вот как... Однако же, вы странные гости. Что ж, - он делано улыбнулся, - милости прошу! - он распахнул дверь и посторонился, пропуская дам вперёд, а затем и сам скрылся в проёме.
Вторая часть рабочей смены Герды разворачивалась на первом этаже бокса - на террито-рии монтажников. Объект, над которым приходилось работать был чрезмкрно тяжёл и громоз-док, потому поднимать его в художественную мастерскую никти не стал. Из наклеенной на оцинкованный модуль плёнки она вырезала изображение грузового прицепа. Ведомый рукой канцелярский нож легко скользил по контуру. Обрезав нижнюю часть, она забралась на пыль-ный стол из спрессованных опилок, чтобы подравнять верх.
Из кухни появился сыто улыбающийся Санеон. Остановился перед модулем и стал при-стально следить за выполняемой операцией. Герда ненавидела, когда за ней наблюдают во вре-мя работы.
- Что?! - она разогнулась, стоя на коленях посреди стола.
- Красиво.., - с видом заговорщика прошептал он, взглянув на её расставленные ноги. Герда хмыкнула и вернулась к прицепу. Санеон испарился.
К вечеру Кащей в боксе так и не появился, а потому устраивали перекуры без лишнего дёрганья. Санеон, чуть перебравший зелёного порошка, изливал Герде свою усталость от соб-ственной жены, унаследовавшей к тому же конституцию от самой Хатхор, вещал об огромной любви к малолетнему сыну - единственному, что связывало его с супругой... Во всём этом ме-ланхоличном трёпе содержался безыскусный намёк на желание побыть с чёрной отшельницей, а она бессловесно отказывалась вновь разламывать свой идеалистический аскетизм.
По окончании смены она подымила порошком с Дланом и Санеоном, после чего поняла, что ей снова непреодолимо хочется оказаться в Доме пропавших бибиков.
Они всё шли и шли, и молчали. Рыцарю тягостно было в этой тишине.
- Куда мы, Гретхен?..
- Ты провожаешь меня, - она повернулась к нему с каменным лицом, но вызывающим взглядом, - как истинный рыцарь. А я - как будто бы настоящая дама. Сгинет дама на покой – рыцарь скроется домой…
- Я уже говорил, что не намерен покидать Город!
- А что здесь делать рыцарю без своей дамы?..
- Не отчаивайся, рыцарь, - шепнула она, когда достигли взломанной когда-то мастерской, - мы непременно встретимся ещё. Когда-нибудь я позову тебя, - с этими словами Гретхен задёрнула вход тяжёлой портьерой, предоставив Зигфрида его зияющему одиночеству.
… Лестница вела вниз и заканчивалась, судя по всему, где-то очень глубоко. Установ-ленные на нелепых подставках, из стен торчали горящие факелы, разбрасывающие причудли-вые тени по стенам коридора. Шаги отдавались скачущим неравномерным эхом.
- Любезный провожатый, - чтобы рассеять собственную, нагнетённую внешней обстановкой, внутреннюю напряжённость заговорила принцесса, - ради соблюдения простой формальности, назовите нам Ваше имя…
- Имя… Эээ, меня зовут Пьер.
- И давно вы здесь.., Пьер? – продолжала она скромный формальный допрос.
- Я?.. Да,.. давно. Наконец-то мне удалось убежать от статуй*, - Пьер повернулся, оскалив рот в маниакальной улыбке, обнажив ряд белоснежных зубов с несколько гипертрофированными клыками. Отблески множества огней плясали на выдающихся скулах его худого лица. Прин-цесса отпрянула и пролепетала, глядя куда-то в сторону:
- А-а-а… меня зовут Камилла, - она и сама не знала, отчего предпочла умолчать о своём поло-жении в обществе. Да ведь сейчас это самое общество составляли только два представителя ми-ра живых: фрейлина и без пояснений прекрасно осведомлена была о том, с кем путешествует, а проводник… Всему своё время и… место, - ну а спутница, - принцесса величественным жестом указала на коллегу по приключению, - это моя лучшая подруга Диана, - отчасти сказанное являло собой правду, так как никому, кроме Дианы, Камилла не доверила бы сопровождать её в сей странный мир.
- О! Это безумно, безумно приятное знакомство! – льстиво ликуя, воскликнул Пьер, продолжая спускаться.
- Скажите, Пьер, - опять спросила Камилла, - как Вы умудрились настолько быстро отворить нам дверь, когда мы спускаемся уже очень - очень долго?..
- Я находился совсем недалеко от двери, так что Вам, Камилла, не о чем беспокоиться. Мы … чувствуем гостей.
- Но почему Вы одни, ведь кто-то был с Вами?.. Я слышала голоса…
- Я говорил сам с собой, разве не понятно? – тон Пьера был столь обыденным, что принцесса смутилась. Задумавшись, она пыталась переварить смысл странных реплик провожатого в чёр-ном.
Диана покорно и молча шла рядом.
Трое преодолели последнюю ступень. Они оказались на широкой песчаной тропе, ли-шённой примет цивилизованного покрытия асфальтом – только песок и мелкий щебень. Кайму дороги составляла улица, где почти не встречались фонари или были разбиты. Свет же из окон был слабым, потому как в основном его заглушали блёкло-тёмные шторы или плотные жалюзи. Здесь царил полумрак, и живые существа друг друга видели в обличьях размытых бестелесных призраков.
- Прошу за мной, о прекраснейшие! – с торжественным пафосом прошелестел Пьер и с завид-ной динамичностью двинулся далее.
Диана опасливо продолжала шествовать за своей принцессой, которая, казалось, с диким восторгом пожирает глазами все эти покосившиеся дома, полуразрушенные, порой
* Ж. П. Сартр «Комната» - заимствование имени и, частично, симптома.
зияющие провалами черных пустот, подмигивающие прищуренными окошками полусвета. В состоянии завороженного любопытства Камилла бесстрашно отправляла стопы в эту тьму, где то и дело раздавались то шепчущие голоса, то сдавленные вопли, всхлипы и вздохи нечелове-ческой тоски…
Пьер остановился резко и довольно неожиданно, и распахнул ещё одну, малюсенькую, дверцу неприметного кирпичного домика, обшарпанного во многих местах. Он пригласил войти внутрь:
- Ещё здесь, принцесса, я знал, что Вы непременно объявитесь…
На сей раз снаружи «отражённого» Дома Герду встретил оживлённый проспект, основа-тельно оккупированный статичным неоном, мигающими катафотиками, текстами из оргстекла, покрытыми светорассеивающей и светопропускающей аляповато-яркой плёнкой – преимуще-ственно на верхних ярусах разномасштабных зданий, меж которыми то и дело показывались сверхъестественные скульптуры, наделённые гораздо большей привлекательностью, чем мно-гие, считавшиеся лучшими, живущие проекты Кащея, такие авторские, такие повсеместные… Великолепен был платиновый скелет кошки, сотворённый неизвестным автором – закрученный хаотичной спиралью, опирающийся лишь на передние лапы и расположенный относительно поверхности под углом около 70-ти градусов. Ох, явно велики были мучения с вычислением точки опоры. Глазами кошки стали бешено вытаращенные сапфиры… Да и как не вытаращить, ежели с остовом твоим произвёл художник такие извращения!.. Герду привлёк и монумент проволочной женщины, разумеется, согласно каркасной основе, дистрофического телосложения, которая играла собственными отрезанными грудями, лукаво улыбаясь. В другом месте, за кирпично – мозаичным домиком с крышей в виде треугольной призмы, на скромном постаменте высилась скульптурка челоосминога, обвившего себя щупальцами, и два из них были вставлены в ноздри. Столь маниакальное творчество немного поражало, но одновременно радовало Герду. Она шла медленно, предоставляя себя процессу созерцания. Мимо постоянно шмыгали разнообразные существа: рогатые и хвостатые, малюсенькие и громадные, количества их конечностей варьировались от единицы до бесконечности, встречались создания с носами в виде рупоров, с двумя и тремя носами сразу; у некоторых уши покрывали головы подобно шевелюрам – могло быть и единственное ухо, прикрывающее волосяную часть черепа, встречались и несчётноколичественноухие… По дороге сновали мобили и пассажирские жуки с дверцами и полым нутром, их воздушные аналоги парили в воздухе. Последние двигались как будто бы абсолютно хаотично, однако же в самый критический момент каким-то чудом умудрялись избегать аварий.
Экзальтированное созерцательство Герды распространялось в основном наверх и в сто-роны. Она ежеминутно вертела головой, останавливаясь то на одном, то на другом чудном объ-екте, при этом каждый раз её недолгое сосредоточение достигало степени абсолютного игнорирования всего остального.
Она напрочь забыла предвидеть возможность столкновения с кем-либо из шествующих навстречу, даже после того как случайно наступила на больную ногу хромого представителя породы летучих мышей. Конечно, после инцидента Герда рассыпалась в извинениях, но про-должила своё паломничество в том же духе. При второй жёсткой состыковке она сама больно ударилась виском о чьё-то плечо, покрытое панцирем, и рухнула бы на землю, не окажись ря-дом стены из зелёного камня.
А в стене красовалась роскошная резная дверь, покрытая серебристым напылением. По форме она напоминала распиленный пополам эллипс. По краю верхнего полукруглого контура ассоциируемой фигуры проходила надпись, начертанная готическим шрифтом, гласившая: «Театр цинизма». Абстрагировавшись от боли, Герда решила, что стоит войти.
…Внутри помещения висел густой дымчато-сладкий туман, плотный и сизо-мутный, от которого сразу же защипало глаза. От непривычки они заслезились как у принцессы, так и у фрейлины. Заметив сей конфуз, Пьер счёл своим долго немного приободрить своих новых знакомых:
- Ничего-ничего! Вы обязательно привыкнете к нашему…э-ммм… «климату». В конце концов, все привыкают.
Втроём они перемещались из комнаты в комнату, в каждой из которых кто-нибудь нахо-дился: спящие; рассевшиеся по периметру зальчика среди едва не рассыпающейся от ветхости мебели и ведущие какие-то беседы; бегающие кругами и бесполезно намывающие грязной тряпкой интерьер; забившиеся в углы и согнувшие руки в локтях, прижав их к груди. То и дело кто-нибудь из обитателей сего мрачного мира поднимал мутный взгляд на троицу, притом, все обращавшиеся к ним лица выражали эйфорию или тотальное безразличие. Камилла тоже как-то слишком равнодушно и далеко не с высокомерным спокойствием взирала на этих странных существ. Её, утончённую принцессу, привыкшую к светскости и официальным приёмам, отче-го-то теперь вовсе не поражала окружающая грязь: окурки на полу, пыль и песок, рваные упа-ковки из-под полуфабрикатов, кое глее ютилась невинно-зелёная плесень… Камиллу не сму-щали и неприятно незнакомые запахи – кислые, затхлые, порой явственно отдававшие вонью перебродившего желудочного сока или застарелого пота. Всё это виделось ею теперь как нор-мальное, как должное. Диана же всем внутренним своим существом стремилась обратно, к све-ту, а ещё лучше – в собственную тёплую постель, но покинуть принцессу она не смела.
Как оказалось, целью трёх бредущих стала тоже всего-навсего маленькая комната, бук-вально утопавшая в сладковатом дыму. Здесь уже присутствовали двое: один являл собою по-добие человеческого существа, наделённого, однако, смешными витыми рожками и крыльями летучей мыши, соразмерные его телу, в которые он как-то коматозно кутался; второй был седо-бородым старцем в длинном грязно-лиловом балахоне, накинувший на голову глубокий капю-шон. Оба сидели на полу, повернувшись друг к другу. Между ними располагался изящный се-ребристый кальян, от него тянулось несметное количество мягких трубочек.
Двое молчали, погружённые каждый в свои индивидуальные философские размышле-ния, поэтому заметили вновь прибывших не сразу, а лишь после того, как Пьер любезно при-гласил дам располагаться в скромном прибежище.
- А,… это ты.., - проскрипел старец и закашлялся, - заждались.., - он затянулся через трубочку, задержал дым в лёгких – и выдохнул мутное кольцо, - забей ещё, Пьер.
Последний, между тем, ещё до просьбы старика, запустил руку во внутренний карман и извлёк небольшой бумажный свёрток. Осторожно развернул его худыми бледными пальцами – внутри был порошок тёмно-зелёного цвета – и ссыпал содержимое в кальян.
После первой затяжки Камилла закашлялась. А потом – привыкла. К тому, что закашли-ваешься часто. Скоро всё вокруг стало радужно-расслабленным, вместе с тем возникло стран-ное ощущение тотальной свободы, проистекавшей из раскованности… мысли.
И эта мысль уносила её куда-то далеко-далеко, в лабиринты вечности. Из лабиринтов её вернул мягкий голос крылатого существа, просившего, наконец, дам представиться.
Диана скромно молчала, обмякнув и опустив лицо вниз. Камилла, хоть и растекалась мыслями, но не горела желанием разворачивать перед незнакомцем карту своего бытия в пре-красном замке, потому попросила сначала поведать о себе существ благородного мужского по-ла.
- Обо мне нечего рассказывать, - ещё глубже закутался в крылья «мышь», - я был здесь всегда, а старец, - он кивком головы указал на старика, до сих пор не выпускавшего мундштука из узких губ, - всегда был со мной. Я – Демон Философии Дурмана.
- Очень приятно, Демон, - заулыбалась Камилла и назвала своё имя, - а это моя фрейлина… Ой! – она спохватилась, что сказала лишнее, но ведь если знал Пьер, не исключено, что знали и они, и он, называя её принцессой, говорил ещё про каких-то «мы», хотя у Пьера налицо раздвоение личности, - мою спутницу зовут Дианой.
- Какая прелесть – фрейлина с принцессой, - монотонно пробормотал Демон, взгляд его выра-жал полное безразличие.
Камилла чуть потупилась, но повела беседу далее:
- А Пьер? Он тоже всегда… здесь?
- Он ещё не говорил Вам, что убежал от статуй? – принцесса вяло закивала в знак того, что о статуях ей известно, - а кроме этого мы и сами ничего о нём не знаем… Он исчезает куда-то, добывает дурман, возвращается и почти всегда молчит. Видимо его жизненная философия не для нас, хотя чудесно уживаемся вместе.
- А твоя философия, Демон? Какая она, философия Дурмана?
- Философия Дурмана состоит вечной философии, творящейся в Дурмане, который проистекает в философию, в чей-то вечный кошмарный сон… Дурман, сон и философия неразрывны, взаимосвязаны друг с другом навсегда…
- И тебе никогда не хотелось выйти отсюда, показать свою философию до других..., зафиксиро-вать на каких-либо носителях, донести до общественных ушей, услышать критику или полу-чить признание?..
- Зачем? Я не нуждаюсь ни в чьём одобрении. Те, кто желает познать Философию Дурмана, са-ми приходят и постигают. Я – портал между возвышенным и низменным в Философии, прин-цесса. Сквозь мой дурманящий мрак проникают в чудесные миры высшего блаженства, - шеле-стящим голосом шептал Демон, широко распахнув глаза. Он смотрел в одну точку, будто бы созерцая то неведомое, что видимо лишь ему одному…
Тут вдруг очнулся Старец и заскрежетал, вторя Демону:
- И мы пребудем вечно. Дурман дарует нам безжизненное… бессмертие… А как живёшь ты, Камилла? – она удивилась, ибо никто никогда в жизни не обращался к ней на «ты».
- Я?.. Ну, легко догадаться, что у меня скучная жизнь обычной принцессы.., на которую добрый папочка возложил все обязательства фараона… Ещё ко мне неравнодушен один очень-очень робкий рыцарь…
- Только один? Тебе, наверное, хотелось бы иметь больше поклонников.., - Старец нехорошо ухмыльнулся.
- Нет, мне, знаете ли, абсолютно всё равно, - продолжала говорить Камилла, не заметив ухмыл-ки, - в нашем тоскливом мурляндском королевстве много таких, слишком робких, осторож-ных… А ещё, - мысль странным образом перескочила в чуть отклонённую плоскость, - я веду деловые переговоры с послами из других государств… И никаких войн или вооружённых кон-фликтов, даже внутренних беспорядков – всё происходит где-то далеко… Тоска…
- Мурляндия.., - прошептал Старец, - здесь, кажется, была уже парочка из того забугорья. Носа-тые такие, глазастые…
- Бибики… Это наши пропавшие бибики, - догадалась Камилла и расслабленно прикрыла глаза.
- Они более не появятся в Мурляндии, Камилла. Им… тоже стало скучно… А мы – призваны рассеивать скуку, - Демон подошёл вплотную и накрыл принцессу своими тёплыми перепончатыми крыльями…
Стены в хаотичном порядке усеяны были мелкими асимметричными светильниками, сиявших бледно-голубым. Они рассеивали мрак своеобразным неравномерным холодом. очередная лестница лежала прямо по курсу и вела вверх. Параллельно ей с двух сторон изящно извивались перила. Ступая совершенно неслышно, Герда добралась до конца ступеней и шагнула в просторное фойе. Здесь освещение было цвета охры, и, что странно, широкий луч света проистекал синхронно лишь с одной стеной четырёхгранного пространства. По комнате медленно, с недолгими остановками ради обмена любезностями, сновало несколько живых существ. На Герду никто не обращал внимания, тогда как она старалась рассмотреть каждого, пристально вглядываясь в полумрак. Вот ползёт одинокий псевдочеловек со щупальцами осьминога вместо ног. Он поздоровался с черепахой, шествовавшей на гипертрофированных паучьих ногах и приятно улыбнувшейся женским лицом, очень худым, напоминавшем череп, крепящийся на слишком длинной шее. Ещё Герда увидела челоклювотопа, челоахатина – у него имелся человеческий (наверняка, тот самый третий) глаз прямо на раковине; её обрадовали близняшки, такие симпатичные, со свиными рыльцами вместо носов, но почему-то ноздревых отверстий было по пять в каждом пятачке, а на головках красовались усики каких-то неведомых насекомых. Эти улыбчивые женополые кокетливо щебетали с представителем мужского пола из существ, принадлежавших виду таких как Герда. По его плечам струились длинные чёрные волосы… Герда присмотрелась получше и узнала Зигфрида. Сердце несколько участило своё биение. сегодня на нём отсутствовал такой предмет гардероба как доспехи. Он почувствовал. Он кинул взгляд в сторону чёрной отшельницы.
Состроив извиняющуюся физиономию, он проворковал что-то дамам, раскланялся и на-правился к старой мурляндской знакомой. В районе солнечного сплетения Герды нечто больно сжалось и трепетно задёргалось, она почувствовала, что краснеет, затем по коже побежали хо-лодные мурашки, - всё от патологической привязанности к образу Зигфрида, из-за воспомина-ний об их последней встрече… Она радовалась и смущалась одновременно, когда рыцарь опус-тился перед ней на одно колено и влажными губами коснулся её руки.
- Приветствую, чёрная дама из рода крестовых! – у Герды медленно округлялись глаза.
- Здравствуйте, сэр рыцарь…
Вдруг Зигфрид вскочил и потянул её за руку:
- Скорее, скорее идёмте! Нам никак нельзя опаздывать на представление, - и он, быстро пере-бирая ногами, потащил её за собой куда-то вниз, по другой уже лестнице.
Здесь располагался кажущийся сжатым зрительный зал. Шоу только начиналось. На сцене, за круглым столом, восседали старик и старуха. Они составляли объявления для газеты о том, что в пятницу они ждут гостей любого пола, возраста, социального положения и нацио-нальности. Они писали это в среду (так называется день недели по ту сторону Дома).
Уже будничным пятничным утром старикам принесли телеграмму, уведомлявшую о том, что четверо молодых людей непременно посетят их нынешним вечером. При прочтении телеграммы сцена озарилась красным прожекторным светом. Смена декораций – спустился мнимый вечер. Над дверью зазвенел долгожданный колокольчик. Обрадованные старики напе-регонки бросились отворять засовы и распахвать двери.
На пороге стояли четыре фигуры в чёрном с чудесными венками на головах из огромных цветов, похожих на земные маки. Это были две абсолютно одинаковые пары – девушка и парень привели с собой собственных клонов.
- Ах! У нас сегодня – вечер близнецов! – воскликнула старушенция.
- Вы ошибаетесь, мадам. Сегодня – ночь клонов, - перебил её один из юношей. Он чуть отодви-нул её властной рукой и вошёл. Старуха рухнула на деревянный стул, вспоминая, как ещё в детстве читала странный материал о том, как сумасшедшие земляне, упорно стремящиеся пре-взойти богов, создали точную копию несчастной подопытной овцы…
- Молодые люди, зачем вам такая тотальная аналогия самих себя?! – удивлённо вскричала она.
- Знаете, - начала одна из девушек, - нет, Вы не знаете.., ибо имеете мужа и не страдаете само-раздвоением и растроением. Клоны есть ликвидация одиночества, обретение вечного друга – облегчение для больных нарциссизмом. Вы не поймёте – Вы не больны. Вы давно добровольно отдали своё «Я», и Вам даровано «Я» другого. С тех пор ваша чета – единое целое.
- А мы любим друг друга, мы любим себя, - призналась в любви своему аналогу вторая девушка и страстно поцеловала в губы своё физиологическое отражение.
- Уходите! – захрипел старик, когда стали целовать друг друга и существа мужского пола.
Вместо этого изгоняемые принялись хохотать каким-то истерическим смехом и, сграба-став немощных престарелых, привязали их к стульям. Они совокуплялись на глазах у пленни-ков, по-животному загнанно дыша. Роскошные венки осыпались на пол и попирались ступня-ми, локтями, спинами, коленями…
Великовозрастные – зажмуривались, но это не спасало их от греховных звуков, что раз-давались в комнате.
- Залейте мне уши свинцом! – вопил старик, - я не желаю слышать!.. – во множестве его отча-янных фраз сквозила бесконечная тоска безысходности. Голова упала на грудь. Рубашка стала мокрой от слёз, которые, спускаясь по щекам, застревали ненадолго в глубоких морщинах.
Старуха ошалело взирала на оргию широко закрытыми глазами и на автомате, бесконеч-но повторяясь, бормотала себе под нос одну и ту же фразу: «Ребятки, ну зачем же?..».
Завершив грязные дела свои, четвёрка пустила по кругу какую-то флягу, затем каждый, также в порядке очереди, по несколько раз затянулся странной сигаретой, предварительно на-чинёной зелёным, плохо измельчённым подобием табака.
Один из юношей поспешно перерезал верёвки, после чего молодые гости удалились, со смехом захлопнув входную дверь.
Старики долго плакали, обнявшись, сидя на полу среди растерзанных цветов. Когда же слёзы иссякли, старуха встала и открыла кухонный стол. Из оного извлекла два одинаково больших ножа для разделки мяса. Один – вручила мужу. Они молча и одновременно перерезали друг другу горло.
- Какая дрянь, - процедила Герда под шорох падающего занавеса.
Улица была на редкость пустынной. Зигфрид молчал. Герда то и дело бросала на него беглые взгляды. Быть может, из-за плохого освещения, он выглядел бледным. Его усталый вид как бы указывал на то, что рыцаря снедает некая глобальная, ведомая лишь ему одному, печаль. Герда немного забеспокоилась, несмотря на то, что скорбный вид рыцаря ей импонировал бо-лее. Когда же он заговорил, речь его потекла весьма и весьма вяло:
- «Freak» - неплохой бар, - зайдём?., - Герда молча кивнула.
Они пили какой-то очень терпкий напиток, густой, подолгу стекавший по внутренним сторонам стенок бокалов кроваво-чёрными вязкими каплями. Он опьянял, и Герда, с притуп-лённым пойлом мироощущением совсем не замечала пристального взгляда на неё Пузыревича, который, вместе с этим, методично, кружку за кружкой, вливал в себя слабый светлый эль…
- Зигфрид, с тобой не так что-то…
- Да, не так. Я, собственно, и затащил тебя сюда, чтобы рассказать… Мне кажется, только ты способна понять…
- Говори, - она посмотрела в глаза, в упор, будто бы сверлила душу.
- Я долго был натурщиком для одной местной художницы… Но… это было … большим, чем просто сеансы рисования… А теперь она не желает видеть меня. Почему так, Герда?
- Но, быть может, для неё это были именно «просто сеансы рисования»?
- Но зачем она превращала каждый из них во что-то каждый раз новое, необычное?..
- А ты не думал о том, что эта необычность подстёгивает её творческий потенциал?.. Да и во-обще, необычное здесь – в порядке вещей…
- Нет же, тут что-то не так. Когда она прогоняла меня, то будто бы замалчивала какую-то тай-ну… А внутри меня возникла странная пустота…
- Тебе страшно? – шепнула Герда.
- Нет… Просто…терзает некая безысходная тоска. Её невозможно оттолкнуть, заглушить, за-лить, - он с сарказмом взглянул на свой полупустой бокал.
- Тебе… стоит отдохнуть.
- Да, наверное. Для начала…
- Пойдём домой, рыцарь, - она залпом допила кровавую жидкость.
Пока они двигались к дверям, Пузыревич не отрывал от них взгляда.
… Содоурум плавно восходил над горизонтом. Ганс медленно просыпался, вяло потягиваясь в своей по-спартански жёсткой постели. Глаза и веки были ещё липкими ото сна. Поднявшись, Ганс поспешил к рукомойнику. Сонные чары постепенно улетучивались.
…Хибара Зигфрида оказалась незапертой. Ганс вошёл тихо, без предварительного стука. Зигфрид являл собой воплощение депрессии: лежал, недвижимым взглядом уставившись в по-толок, лицо покрывала желтушная бледность.
- Извини, Ганс, я не в состоянии сегодня патрулировать королевство, - монотонно проговорил страждущий, - это слабость…
- Ты опять был Там? - Зигфрид не ответил.
Ганс тяжело вздохнул и вышел.
Он курсировал по извилистым улочкам, любуясь воплощениями Кащеевой фантазии, и размышлял о том, какая же всё-таки это глупость – изводить себя ночами по ту сторону, о том, возможно ли ещё вернуть Зигфриду силы и радость. Но ведь он терпеть не может принимать чью-либо помощь. Теперь он окунул себя в противоположную часть мира и бытия и отказыва-ется возвращаться… Может, всё не так уж плохо, но… он насквозь пропитан увяданием, что с каждым днём становится всё заметнее…
Ганс обогнул пятигранный дом, установленный под пятидесятиградусным углом отно-сительно земли слева, а справа – под углом в сорок градусов. Из окна в форме перевёрнутого треугольника выглянул улыбающийся Чуткослух:
- С добрым утречком, сэр Ганс, - воскликнул он. Громадные уши-присоски приветливо подра-гивали на тонких стебельках, обладавших возможностью укорачиваться или удлиняться в зави-симости от необходимости.
- Здравствуй, Чуткослух. Не слышал сегодня ничего подозрительного?
- Как раз в самую точку! – одно из ушей вытянулось на несколько метров вперёд, - в замке - пе-реполох. Кажется, нелады с принцессой…
- С принцессой?! – ужаснулся Ганс и со всех ног бросился к замку.
Челядь бегала по двору. Слуги и фрейлины хватались за голову и причитали, используя междометия. На бортике колодца сидела Диана, обхватив колени руками. Она плакала.
- Что с принцессой? – выпалил запыхавшийся Ганс.
Хаотичные передвижения человечков приостановились. К рыцарю подошёл обеспокоенный не меньше других шеф-повар:
- Спросите лучше у Дианы, сэр, она была с принцессой минувшей ночью…
Ганс двинулся в направлении фрейлины. Он тоже присел на край каменистого колодца и положил руку на плечо всхлипывавшей девушки:
- Пожалуйста, успокойтесь и расскажите мне, что произошло, - елейным голосом потребовал он.
Диана подняла на него мутные глаза с покрасневшими белками и воспалёнными от слёз веками:
- Всё очень, очень, очень плохо…
- Вы могли бы изъясняться конкретнее? Что именно плохо?.. Как я понимаю, Камиллы сегодня в замке нет…
- Нет… и, вероятнее всего, не будет никогда… Камилла осталась в подземелье. Я уговаривала её уйти вместе со мной, но она отказывалась. Всегда отказывалась. А Там… всегда темно, дым-но… мне было страшно. У меня кружилась голова от зелёного порошка!.. Я убежала. Я бросила там принцессу, - из глаз фрейлины вновь потекли слёзы.
- Как попасть в подземелье?
- Через Дом, где пропали бибики.., но я не помню дорогу там, внутри. Не помню. Как бежала… Это я, я виновата во всём!.. – он безудержно рыдала.
В отчаянии Ганс готов был рвать волосы на голове. Он уже запустил пальцы в шевелю-ру..:
- Тупоголовая неженка, - проорал рыцарь. Неизвестно, слышала ли сие Диана, ибо продолжала упиваться плачем и никак не отреагировала.
Прекрасно сознавая то, что на фрейлину рассчитывать не придётся, Ганс бросился к Зигфриду, надеясь хоть на какую-то помощь от коматозного друга.
Он запыхался от быстрого бега, не останавливаясь, ткнулся ладонями в дверь, ожидая, что она распахнётся также, как и утром, но – было заперто. Ганс тщетно молотил в неё кулака-ми, звал, но ему отвечало лишь эхо пустой гробницы. Рыцарь сел на пороге, смачно выругался и подумал о Герде: «Вот, кто мог бы…», - но вспомнил, что сейчас ей самое время трудиться на благо внешнего вида Мурляндии. Он яростно встряхнулся, словно клювотоп, отбивающийся от мелких жужжащих паразитов-молокососов, вскочил и решительно направился в сторону Дома пропавших бибиков с отчаянием и одиночеством в душе.
- Я вижу, ты вновь жаждешь позировать? – густота низкого голоса заполнила собой весь пер-вый этаж отражённого Дома, - она сидела там же, за низким столиком, что и при их первой встрече… В глазах появились теперь колючие снежинки – тёмными прожилками на прозрачной радужке: гармонично-фиолетовая гамма.
- Мне одиноко, Гретхен…
- И ты решил скрасить одиночество убийством вашего Времени и позёрством? Что ж, похваль-но, пленник времени. Вы все – пленники Времени, - она зло усмехнулась, - я доставлю тебе удовольствие, - её губы вновь исказила коварная улыбка – блеснула белизна зубов, - не рассчи-тывай, что оно будет длиться вечно.
- Хотя бы день…
- Этого будет более, чем достаточно, - она быстро рассовала по карманам необходимые инст-рументы и бросилась к выходу.
Рыцарь последовал за ней. Прямо за дверью раскинулось то самое кладбище.
Они снова отхлёбывали из горла ликёр, но останавливались редко, по мере возникнове-ния у Гретхен прихоти полюбоваться тем или иным надгробием.
- Непременно включу их в пейзаж, - бормотала она, делая микроскопические зарисовки на клочках бумаги.
Ледяной ветер пронизывал насквозь. Зигфрид болезненно ёжился, ощущая, как молеку-лы холода вонзаются в непокрытые участки кожи. Но воздушные массы застывали, как только спутница рыцаря принималась рисовать. Застывали и бурые листья, но вновь начинали беспо-рядочно кружить в воздухе, как только возобновлялось шествие. Ветром срывало их с чёрных заломленных рук-ветвей и с силой швыряло в лицо. Всё бунтовало против рыцаря, оставляя нетронутой Гретхен.
Мастерская пропиталась мерзлотой, но она как будто бы не замечала этого: невозмутимо готовила клей, краски, мольберт, обрывки разноцветных бумаг и прочие принадлежности для работы в плоскостных видах искусства. Она приказала рыцарю раздеться по пояс сверху. Он послушно застывал в нужных ей ракурсах, постепенно покрываясь синюшными пупырышками гусиной кожи… Он плюнул на все свои отрицательные предчувствия, опасаясь, что данный сеанс может стать последним для него, и в то же время отчаянно надеясь на обратное, и покорился.
- Отчего ты дрожишь, прекрасный сильный рыцарь?
- А ты, Гретхен, разве не чувствуешь этого холода? Он пробирается вовнутрь и замораживает тело и… душу…
- От статичности всегда знобит, - зло улыбнулась зеленоволосая чародейка, - и хочется глубже закутаться в целительное одеяло…
Начавшийся дождь становился всё крупнее, отчего повысилась влажность и мерзлота. Тело Зигфрида приобретало уже совершенно нездоровые оттенки, на фоне которых отчётливо проступали мурашки, присущие ощипанным курам. Гретхен пыталась не замечать сего казус-ного явления, но после нескольких эскизов, решила всё-таки, что это голубоватое дрожащее существо, таким пристально – преданным взглядом в неё впивавшееся, никак не может быть тем, с кого и далее имеет смысл срисовывать бога. Она предложила пройтись, и безвольному рыцарю оставалось лишь согласиться.
Улицы были на удивление пустынны: только редкие прохожие отшатывались к стенкам зданий от слишком величественно шествовавшей пары. Хотя, если бы они пригляделись, то осознали бы, что величие, принадлежит лишь даме. Кавалер её был потерян где-то в недрах се-бя.
По пути им чаще встречались низенькие пузыри разноцветных фонарей, рассекавших темноту цвета индиго. Гретхен держала под руку покорного Зигфрида. Они молчали. Скоро впереди замаячил бледно-дымчатый контур высокого здания с луковицеобразным куполом, украшенным сверху мощным скульптурным крестом.
…Внутри было очень светло от грандиозного количества зажженных свечей: световые блики плясали на инкрустированных драгоценными камнями колоннах, отражаясь, слепили глаза. Тишина. Немного привыкнув к яркости, Зигфрид различил на стенах картины: странные лица, абсолютно лишённые объёма, присущего натуралистической живописи.
- Это одно из мест для тех, кто пришёл в Город, чтобы остаться в нём навсегда. Здесь они мо-лятся этим, - она обвела рукой стены с картинами, - своим богам. Верят, что двери на вашу сто-рону для них когда-нибудь ещё откроются… Пойдём, я покажу тебе главное здесь безобразие, - Гретхен потянула рыцаря к центральному нефу.
Повешенные строгие портреты глянцево бликовали, как и всё вокруг. От изображений разбе-гались то разноцветные циклические лучики, то волны, то молнии, питаемые неизвестной энергией. От чёткой периодичности их плоскостной динамики начинало подташнивать. К некоторым из сияющих картинок прикреплены были снизу отрывные блокноты списками неотложных дел. Таким образом священные картинки превращались в мнтгофункцинальные устройства.
- Что это? – не испытывая особого интереса счёл нужным поинтересоваться Зигфрид.
- Фотографии икон. Их уменьшили, распечатали на цветном принтере, заламинировали… И теперь отдают их в обмен на ценные каменюя и благородные металлы. Тех, у кого ценности имеются, не-много – очень тонкая общественная прослойка, жаждущая, чтобы роскошь достигала неимоверных масштабов. Сейчас они хотят читать молитвы дома, стремясь убедить себя в возможности возвра-щения… Уродливо.
- Уйдём.
…Перемещающий жук остановился по просьбе Герды. Голова была мутной. С Кащеем встре-чаться совершенно не хотелось. Разливавшаяся по телу слабость медленно приближала её к боксу. Она глядела под ноги, как часто делала, чтобы не вляпаться ненароком в какую-нибудь дрянь. Оста-валось пройти совсем ничего, когда она заметила мёртвую мышь в сантиметре от стены. В мозгу взвился кусочек беседы: "… они с родителями живут, а всё у Кащея заработанное на эль и девочек тратят, - говорил Тремор о временных монтажниках-малолетках, - а вот когда приходишь домой, хо-лодильник открываешь – а там мыша сдохла…" Они работают, чтобы мыши не умирали. Борцы за благополучное существование грызунов…
Когда Герда вошла, Кащей уже сидел в мастерской и с ужасно умным видом записывал что-то в свой кожаный блокнот.
- Здровствуй, Герда, - молвил он, не отрывая взгляда от написанного.
- Здрассьте.
- Сегодня заказов мало… Приборочку сделай, - необычайно доброе спокойствие его голоса сразило просто наповал.
- Хорошо, - автоматически отвечала она.
- И ещё: еды на подоконниках, - там вольготно примостилось печенье Южелены, - быть не должно, а то мыши разведутся, - а мышей Кащей недолюбливал – боялся, что могут сгрызть рабочие материа-лы, с великими трудностями добываемые в Плачущем городе.
- У меня нет еды, - парировала Герда.
- Ну другим передай.
- Передам.
Пока она прибиралась, стали подтягиваться остальные. Мусор, в частности подложки, заняли весь мешок – на куче утрамбованных бумаг она потопталась для верности. Снова вернувшись к роли чёрного Санта Клауса, завязала на макушке мешка узел и отправилась одаривать мусорный бак.
Прошло минут пятнадцать. Герда с Южеленой курили на верхней площадке возле мышиной норки, к которой Южелена часто втихаря подкладывала кусочки печенья. Живи, мыша… Раздался яростный звонок в дверь. Герда вскочила и рванулась было открывать, но Тремор опередил её.
Подобно сумасшедшему смерчу в бокс ворвалась растрёпаннокурчавая светловолосая жен-щина, телосложением напоминавшая скелета. Она кричала, размахивая в воздухе обгоревшим кус-ком подложки:
- Кто это выбросил?! Кто?! Это ваше? – у лица Тремора образовалось дымно – пепельное облачко, - Зачем подожгли?!
- Не знаю я, кто это выбросил, - злобно огрызнулся Тремор, - а поджигать мусор их вообще не заста-вишь…
Герде пришлось-таки спуститься на первый этаж, дабы устранить возникшее недоразумение частичным признанием своей вины:
- Но я не поджигала, там, видимо, до моего прихода уже что-то тлело…
- Тогда ждите в следующий раз, когда прогорит – бумагу ветром раздувает, - она перешагнула порог, напоследок метнув из глаз злобную молнию на работников Кащея.
Защёлку задвинул Тремор. Окинул Герду скорбным взглядом и, скрестив руки на груди, поплёлся вглубь помещения. Эта женщина была из соседнего отсека их гаражного муравейни-ка. У них подковывали перевозочных жуков и безрогих червей. И женщина была худой. Слиш-ком худой… Герду захлестнула волна восхищения.
Санеон, вместе с несколькими рабочими, уехал вешать модуль. Длану же не терпелось раскурить зелень. Он приоткрыл дверь художественной мастерской и позвал Герду одним дви-жением головы. Жест был знаком и до боли ясен… Ясен и Пузыревичу…
Условным местом для подобного рода встреч стала металлическая, заржавленная дож-дями палатка, где некогда обменивали сливки клювотопов на курительные палочки. Теперь палатку снесли к территории боксов, куда обыкновенно сплавляли всяческий хлам.
В то время, как Длан и Герда раскуривались, возле своего личного жука методично кру-тился Кащей, намериваясь в скорости отбыть в башню. Чёрт! Если бы он хоть краем глаза заме-тил, чем занимаются его работники!..
Длан выйдет первым, как и подобает в таких ситуациях. Герда – чуть позже. Да нет, Ка-щей не просечёт фишку. Помешанный на работе, он не догадается, что общего может быть ме-жду его одногодкой Дланом, который полжизни провёл в исправительно-трудовых лагерях, и скрытным чёрным существом – Гердой, вечно завешивающей пол лица челкой, согласно, на-верное, какой-то странной моде…
А общее – было. Густой едкий дым заполнил внутренность палатки. Единожды – Герда закашлялась. На этот раз вернулись в обратном порядке: сначала она, потом – он.
Коматозило. Приближался перерыв. Кащей уехал…
- Полный Аргентумортума сиял над Зелёной Звездой. По небу не проплывало ни облачка, - по-вествовала Южелена, - мы мчались по сельской дороге в старинном безрогом жуке к дому моей старой матери, жившей тогда неподалёку от Рютлика – это город на юге, где ночи таинственны и полны завораживающего очарования. Я и управлявший жуком молча смотрели вперёд. Поначалу. Свет жучиных глаз рассекал тьму над дорогой – жёлтым – в тон с Аргентумортума. Ехали долго – но вот мы в деревне: я расплачиваюсь жареными семенами цветов Содоурума. Управлявший жуком тоже вышел вместе со мной. Он посмотрел прямо в глаза, которые стали.., ну будто бы всасывать… в себя. Меня охватил ужас. Он же объявил себя колдуном. Сказал, что стареет, нуждается в том, кому мог бы передать свой опыт, свою силу… А я показалась ему наиболее подходящим вариантом. Но… я испугалась его глаз: «нет, нет, нет!..» - и убежала. К маме.
…Итак, вместо того, чтобы принять дар и ВЕДАТЬ, Южелена предпочла связать свою судьбу с самцом. Он же считал одним из наиболее благородных своих инстинктов продолжение рода и спешил его активировать всенепременно. Южелене пришлось породить для него бездельничающее потомство… Она мечтала о карьере дизайнера, но попала в чернорабочие Кащея. Может, стоило принять предложение колдуна…
За остаток смены Кащей так и не появился. Герда успела склеить на пластике картинку из плёнки, где изображалось некое подобие лица на фоне псевдоатмосферных явлений. Внизу красовалась надпись «Бог».
Перед отъездом Герды из бокса вернувшийся Санеон позвал её и Длана в своего пере-мещающего жука, нутро которого тотчас заполнилось дурманящим дымом, накрывшем трёх «пассажиров».
Герда снова не вернулась на ночь в избушку.
…- Проснись, Камилла, - шептал Пьер прямо в ухо, обжигая горячим дыханием и одновремен-но касаясь козелка ледяными губами, - я принёс волшебный порошок…
Они снова курили кальян и вели мутные беседы, без логической последовательности скакавшие с одной темы на другую. Мысли вертелись, словно гимнасты на турниках, суети-лись, как сверхзанятые домохозяйки, мерно текли, будто спокойные реки… Было странно, при-ятно и безмятежно.
Камилла часто грелась под крыльями Демона. Когда расслабленность уже не позволяла сидеть, они лежали – все, кроме Старца.
- Нет прошлого, нет будущего, нет и настоящего. Нет Времени. Только философия печали, - произносил иногда свою формулу Демон, и никто не возражал ему.
Они спали. Или не спали… И все сны были идентичны реальности, а реальность – снам. Хотя, как можно именовать реальностью то, что является существованием в Городе Забвения?..
Дождь. Истязает металлический подоконник, убивая миллионы капель. Мысленно со-зерцать смысл своего и чужого бытия… От этого устаёшь. А дождь такой серый, ласковый, зверский, что хочется бежать под его струями, как последняя проклятая. Курить непременно в форточку и смотреть его, тягуче затяжного, бесконечно струящегося по душам. Любить того, у кого нет глаз, кто не видит тебя. Кто неспособен любить – также, как и ты. Любимый, ты слеп. Я не вижу более света. В кромешной тьме невозможно отыскать друг друга, и мы не ищем. Мы пассивны. Мы инертны. Нас нет. Нет и дождя. Откуда ему взяться в подземном царстве…
Бесы. Кропотливые, мокрые, сыплющиеся на проклятых, которые бегут под дождём, по-добно мне, и упиваются вдохновенным блаженством. Их часто постигает такое патологичное для Фромма и столь адекватное для кокоиниста Фрейда нежелание жить, да и вообще шеве-литься… Странно, когда умирают идеи, когда не остаётся ничего, кроме ощущения, что безли-кое белое Ничто, на сей раз в образе олигофрена с распухшим мягким животом, мерзко тыкав-шимся в спину, с шеей, выглядевшей так, будто с неё только что сняли с десяток металлических колец. Почему же не переломились ещё позвонки?..
Камилле слышались порой странные голоса: «Оставь жалкое цветное прошлое, принцесса… К нам, к нам, - звали они, - добро пожаловать во Тьму…» И Камилла внимала голосам, и тонула во всепоглащающей Тьме, в печальной философии хаоса. Она не нуждалась более ни в чём, кроме порошка зелёных мыслей, и ни в ком, кроме троих вновь обретённых друзей. Они поднимались, курили – и опять погружались в прострацию странной нирваны. Где-то в глубине сознания Камилла понимала, что не вернётся к прежней жизни уже никогда.
Она куталась в чужие перепончатые крылья и была счастлива, мысленно посылая ко всем чертям свой трон, отца, прислугу (кстати, куда же пропала Диана?..), титул. Теперь у неё просто есть друзья, и нет никакого прошлого… Нет настоящего, нет будущего – одна только философия печали…
Пропустив себя сквозь Дом и его материально зеркальное отражение, Ганс очутился на вечерней улице, весело сверкавшей всеми цветами радуги. Решительно двинувшись вдоль до-мов, павильонов, забегаловок и прочего, он не испытывал никакого соблазна заглянуть внутрь какого-либо из указанных заведений, но заглядывал и стучался во все двери подряд, узнавая, не видел ли кто девушку… - и описывал внешность Камиллы. Всюду слышал рыцарь только отрицательные ответы. В душе постепенно разрасталось паническое отчаяние.
Чем дольше он искал, тем больше обнаруживал запутанных переулков, тем сильнее за-путывался в них сам. Всё чаще попадались ему темные дворики, в глубинах которых царил скользкий полумрак, создававший иллюзию расплывчатости предметов. Ему постоянно встре-чались незнакомцы чудовищного вида: с улыбками ровно от уха до уха, с уродливыми птичьи-ми окороками вместо ног, попадались такие, у которых глаза занимали ровно по пол лица, ли-хорадочно и бестолково моргая … Затолкав поглубже своё отвращение, Ганс продолжал рас-спрашивать каждого встречного про Камиллу. Никто не знал ничего.
Рыцарь устал. Ноги всё упорнее противились продолжать бессмысленное блуждание. Так как Ганс старался не пропускать ни одной двери, он скоро оказался в странном тёмном па-бе, пол которого был устлан уже притоптанной соломой. Благо, посетителей оказалось немного, ибо жутковатость их загадочного вида к близкому знакомству не располагала, также это позволило Гансу отыскать удалённый свободный столик, за коим он и устроился, изнемогая от усталости. Меню не пестрело особым разнообразием напитков – видать, паб не был слишком высокого пошиба – подумав, рыцарь заказал сливочной водки. Ганс ощущал себя пустым и холодным, так как безвозвратно терял образ принцессы, терял его здесь и сейчас, и ничего не мог сделать, несмотря не тщетные попытки. Водка жгла горло и согревала пустоту внутри, расслабляла мозг и освобождала от необходимости в образах… Он тупо смотрел на пустеющий стакан.
- У вас не занято, сэр рыцарь? – глядя сверху ему улыбалось существо с закрученными в убы-вающую спираль рогами. Улыбка морщила кожу лица, по фактуре близкую к дубовой коре.
Ганс отрицательно покачал головой, и незнакомец, цокнув копытцами, приземлился на тяжёлую деревянную скамью, с лязгом поставив перед собой стакан, полный пьяного огуречного сока.
- Советую употреблять систематически, - он кивнул подбородком на свою прозрачную тару, - сплошные витамины, - и с довольным видом отхлебнул, - ах да, вы грустите, рыцарь, вы же грустите… Впрочем, здесь многие грустны… Так в чём же причина Вашей кручины?
- Я разыскиваю принцессу, - с монотонной обречённостью отозвался Ганс.
- Принцессу?! Помилуйте! Здесь полным-полно более приличных заведений, чем это. Не ду-маю, что принцесса стала бы отказывать себе в роскоши…
- Это всего лишь случайность. На самом деле, мой поиск вовсе лишён какой-либо нити и не имеет системы, - он тяжело вздохнул, - знаю только, что она осталась в подземелье, но если бы хоть кто-то подсказал, как попасть туда!..
- О-о-о, путей в Подземелье – их тысячи, и всей Вашей жизни не хватит Вам, чтобы отыскать ту самую дверцу, что пропустила принцессу. Но если бы и свершилось подобное чудо, вряд ли Вы отыскали бы ту особу, которая нужна. Подземелье – это разросшийся лабиринт, опутавший изнутри бесконечными ходами внутренности Зелёной Звезды...
- Откуда Вы знаете всё это? – злобно оживился рыцарь, - быть может, Вы сами держите Камил-лу под землёй, - Ганс принялся сверлить глаза собеседника своими, будто стремясь прочесть мысли, - потому и стараетесь заговорить меня всяческими сказочными историями!
Лицо рогатого источило очередную порцию флюидов улыбки:
- А Вам, вероятно, не известно из этого совсем ничего… Так знайте: те, кто находятся в Подзе-мелье, не могут держать в нём друг друга силой. Это чары самого лабиринта. и только в том случае, если искомая принцесса захочет и сумеет пересилить волшебство, она вернётся. Если же нет.., - он залпом допил витаминную жижу, - а что касается моих знаний, так у нас тут каж-дому известна местная география, - но, мне уже пора, - он резво поднялся на ноги, - простите, что не представился - Дух Леса – и не имею ни малейшего отношения к подземному царству, - Дух отвесил грациозный поклон и испарился, оставив Ганса в лёгком замешательстве. Мысль о том, что Камилла останется теперь лишь недосягаемой мечтой, повергла Ганса в тяжкое уныние, и мечта эта расплывчатой дымкой воспарила над миром физических существ.
Рыцарь заказал сливочной водки "с собой" - стакан отличался от преддущего тем, что вместо привычного расширения кверху - сужался, а цвет его из прозрачного сделался млечно-голубым, плавно перетекавшим в лиловый. Ганс вышел. Он шагал, не разбирая дороги, видения и осязания плотной почвы под ногами было вполне достаточно - грёза, чудо, надежда - всё кончилось. Незаметно исчезала водка из стакана, и, когда посудина опустела, Ганс, не глядя, зашвырнул её куда-то вперёд от себя.
- Ай-ай, нехорошо бросаться мусором, - неожиданно возник откуда-то приторно-приятный голос. Рыцарь стал медленно поднимать голову и заметил, как стакан попросту тает в воздухе, - можно ненароком попасть в кого-нибудь, - за растаявшим стаканом стояла фигура в чёрном, явно принадлежавшая мужскому полу.
- Простите, я не хотел в Вас попасть, - начал оправдываться рыцарь.
- Нет, нет, ничего страшного, - перебил его встретившийся тип, - и... мне кажется, у Вас горе... такая бесконечная боль в глазах.., - его собственные глаза при этом сверкнули изумрудным, - быть может, зайдёте в гости, развеемся, и тоска Ваша улетучится, будто бы её вовсе не было... Здесь недалеко, - он кивнул на узкую улицу, тонувшую во тьме...
- Мне... не до компаний сейчас, - выдавил Ганс, - и это, действительно было так, - я благодарен Вам весьма за приглашение, но... мне пора...
- Что ж, не буду настаивать, - немного наигранно улыбнулся чёрный фокусник, - прощайте...
- Да... прощайте.., - и Ганс вновь одиноко побрёл, не имея ни малейшего понятия - куда, однако ж, дорога привела его прямо к дверям отражённого Дома, и он не замедлил войти вовнутрь.
...- Это идолы, Зигфрид. Бог есть индивидуальное понятие каждого, часть души верующего в боьшее, чем приукрашенные канонические картинки. Бог способен и завладеть душой целиком, но душа может вместить в себя много душ и... много богов. Разве душа, способная вмещать в себя души, не становится богом?..
Их шаги гулко отдавались на пустынной, еле освещённой улице. Гретхен держала рыцаря под руку и продолжала тянуть за собой.
- Кащей слишком осторожен и нарциссически влюблён в своё одиночество проектировщика. Ему не нужны были лишние распри, а потому меня, старшую, он и послал сюда. Предвидел, что я не смогу отказаться от Города и пренебрегу впоследствии возможностью занять мурляндский трон, что позволило ему в корне изничтожить вероятность междуусобной войны.
- Ты родственна Кащею?., - прорезался усталый голос рыцаря.
- Не только я, но и твоя чёрная подружка, - Гретхен соблазнительно улыбнулась.
- Ты имеешь в виду Герду?.. Но фактически она всего лишь чернорабочая...
- Это во имя её же безопасности - на случай, если мне вздумается править в обоих королевст-вах. А ваша Камилла - она и не подозревала, что является не более, чем самозванкой. Кащей допустил промах, подарив мне город этой тотальной свободы, а меня - Городу. Я вырастила бирюзовое зеркало, позволяющее как на ладони видеть всю вашу Мурляндию в любой момент вашего Времени, благодаря чему я и узнала главную тайну, связывающую Кащея, Гретхен, Герду и Камиллу. Герда, кстати, ещё в младенческом возрасте отдана была на воспитание к ведьме из Глухого леса, и Ведьма поделилась с ней даром одиночества. Сама же, естественно, счастливо и безболезненно скончалась, оставив подопечную чахнуть вдали ото всего живого, в крошечной аскетической избе.
- И она не подозревает ничего о своём происхождении?
- Догадывается... Мы встречались с ней пару раз... Она считает всё полуреальностью, но она ошибается... Ты же заешь, Зигфрид, что Город есть.
- Да, реальность Города неопровержима... Выходит, что Герда - сестра тебе?
- Ну.., можно и так сказать, - расплывчато шепнула Гретхен.
- А где ваша мать?
-А где твоя, рыцарь, - подколола зеленовласая,- ха, не удивляйся, прошу тебя, рыцарь, но у нас нет матери. Мы... гомункулы. Что касается Камиллы, - она лишь дочь кухарки, которая от сты-да холостяцкого зачатия отказалась от ребёнка. А Кащей... не упустил предоставившейся ему возможности... Итак, Камилла была ничем и ... ушла в ничто.
- Что ты подразумеваешь под этим абстрактным "ничто"?
- Подземелье, рыцарь, и его прославленные лабиринты, - Гретхен криво и как-то горестно улыбнулась, - не думаю, что ваша принцесса вернётся...
Окропляемые ярким светом фонарей, они немного прошли молча. Потом снова загово-рила она:
- Можешь передать Кащею, что он свободен усадить на место принцессы Герду, ничегошеньки не опасаясь, - она откинула голову назад, изящным движением откинув упавшие на лицо воло-сы, - а с тобой нам... пора попрощаться. Я не хотела огорчать тебя, но... отныне путь в Город тебе заказан...
По телу Зигфрида пробежала судорога, как от короткого электрического разряда:
- Но почему?!.
- Когда будешь выходить из дома, обрати своё пристальное внимание на верёвки. Там прибави-лась ещё одна тряпочка, большая, серая... Ощути счастье становления частицей бога, рыцарь! Моего бога.
- Но я не желаю становиться частью чего-либо...
- Поздно, - злобная улыбка торжества исказила тонкие губы, - ты сам отдавал мне душу... щед-рыми порциями.
- Я не уйду!
- Город изгоняет тебя, и не уйти ты просто не сможешь. Город взял всё, что ему было необхо-димо. А теперь - прощай, - она отпустила его руку и быстро юркнула за угол.
- Гретхен!.. - он шагнул было за ней, но за углом оказался лишь пустой и долгий коридор стен.
Герда резко сдвинула большую серую тряпку, которая заслоняла собой выход из отра-жённого Дома. Чёрт, едва не оборвала верёвку. Снаружи моросило. Ветер нестерпимо колол холодом. Герда зябко поёжилась. В Городе было тихо - ни одной живой скотины - и всё из-за мерзкой погоды.
Её потянуло на узкую тёмную улицу, в конце коей имелся провет - там, по крайней мере, не так сильно дуло. Она шла, мёрзла и яростно материлась (зря считается, будто бы использование мата присуще только Земле и исключительно россиянам) про себя, потому как холод был ей также противен, как и... жара. Благонастроенный ветер в спину ледяным пронизывал насквозь. "Зато не со всех сторон сразу", - подумалось ей, - "жаль, невозможно отключить рецепторы на время". Однако, Времени здесь не существовало.
Примерно на середине её пути будто бы прямо из стены выскользнула тень, сверкнув при этом яркой копной изумрудных волос:
- Передавай привет рыцарю, сестрёнка! - прошептала она прямо в ухо. Герда не успела хоть что-нибудь ответить - тень словно испарилась.
Ветер ослаб. Вместо матов в мозгу копошилось странное происшествие с неведомой тенью. Она заметила, что чёрная улица вдруг кончилась, кагда яркий фонарный свет ожёг её глаза, настроенные на внутреннее зрение:
- Ой...
- Гретхен?!. - Герда вопросительно взглянула на вопрошавшего - перед ней стоял Зигфрид. В области солнечного сплетения Герды что-то зашуршало, но голос её не подвёл:
- Нет.., Вы... ошиблись, - она взглянула в мутно-ошалевшие глаза рыцаря, - но ОНА передала Вам "привет"...
- "Привет"?.. - его глаза погрустнели, подёрнулись плёнкой нещадной горести. И... всё это сде-лало рыцаря настолько прекрасным!.. Таким герда его никогда ещё не видела. Зигфрид казался совершенно другим, плюс его изменившийся прикид... Герда молча восторгалась этой возвы-шенной скорбью и ... сменённым имиджем: чудно подогнанный пиджак цвета охры , разбавленной нежно-фиолетовым, очень тёмная, хотя и грязноватая джинса на ногах, до блеска начищенные ботинки с удлинёнными носами - просто прелесть! Очаровательнейшее пижонство!..
Но, как и следовало ожидать, с учётом невозможности бесконечности, радости от созер-цания не суждено было тянуться вечно: рыцарь стал вдруг стремительно бледнеть, опёрся на фонарный столб и начал медленно оседать вниз. Герда поспешила помочь... А ветер всё усили-вался, морось превращалась в ливень.
- Она изгоняет меня, Герда, - судорожно прохрипел Зигфрид, и тут же воздух вокруг пришель-цев собрался в мощную воронку. Она потащила, поволокла их куда-то, нещадно терзая замер-зающие тела... Хрупкая чёрная фигурка изо всех сил вцепилась в обмякшее тело рыцаря.., что-бы не потерять.
Их принесло к отражённому Дому и осторожно опустило на землю, не причинив никакого физического ущерба за исключением сильного головокружения. Последний атмосферный поток втолкнул их внутрь - они грохнулись на пол, запутавшись в большой серой тряпке. Дверь захлопнулась. Пока они сбрасывали с себя материю, Герде показалось, будто бы она явствено слышит шёпот Гретхен: "Засохшие души,засохшие души "... Она быстро стряхнула с себя наваждение.
Зигфрид, несмотря на слабость, сбросил пелену и направился к двери. Попытки отворить её выглядели плачевно, вышибить - тоже не получилось. Рыцарь долго и бесплодно пытался вырваться на ТУ сторону... Вконец обессилев, царапая ногтями поверхность двери, он, издав протяжный стон, рухнул на колени.
Герда обхватила его за плечи, стараясь развернуть лицом к себе. Он поддался. По лицу ручейками струились солёные слёзы.
... - Моя драгоценная Герда, - ближе к концу рабочей смены заговорил прибывший в бокс Ка-щей, - я... должен сообщить тебе... Даже нет, не так, я хочу раскрыть тебе тайну, тайну твоего происхождения.
- Но я знаю от бабушки...
- Что ты знаешь? - он нервно перебил.
- Что меня подбросили... Какой-то мужчина... А ей стало просто жаль истощённого младенца.
- Да будет тебе известно - тем мужчиной был я, - в глазах Герды вспыхнуло удивление, практи-чески сразу совокупившееся с гневным возмущением, - и это я потратил годы на то, чтобы раз-работать чёткую технологию, а затем вырастить вас в этих, помню как сейчас, бледно-бирюзовых стеклянных пробирках, ежедневно капая в них по капле собственной крови...
- Нас?..
- Тебя и твою сестрицу Гретхен.
- Тень из Города Забвения?
- Да... Камилла, как убеждено всё наше королевство, пропала без вести... Да, да, ты должна бу-дешь сесть на этот трон, ибо Гретхен никак не может его занять - у неё уже есть... свой.
- На трон?!. - Герда опешила.
- Я приказываю.
...Зигфрид долго и праздно слонялся по Мурляндии, никого не ища, странным образом никого не встречая. Проходя мимо одного из домов, некоторое время назад покинутого хозяе-вами, он, сквозь тонкие стены услышал протяжные завывания некоего животного, судя по силе голоса, некрупного. Оно всё выло и выло, почти без перерывов. Попеременное возрастание или затихание звучания свидетельствовало о систематических его перемещениях из комнаты в комнату никому более не нужного здания...
"Как, наверное, здорово бродить по всеми покинутой хате и рыдать, безудержно рыдать", - мелькнувшая мысль показалась Зигфриду исполненной сарказма. Он чувствовал, будто бы не-что бесконечно тёмное поселилось внутри него. Оно будто бы потихоньку засасывало в себя, высасывая из мира.
Добравшись до собственной хибары, он не нашёл ничего лучшего, кроме как бухнуться на кровать, даже не расстилая её.
В таком поожении его и застал Ганс, поспешивший излить на Зигфрида свой собствен-ный поток скорби, связанный с Камиллой. Ради имитации сопереживания лежавший сумел лишь несколько раз вздохнуть, депрессивно отказываясь подкреплять вздохи фразами, а тем более дополнять скорбные познания друга и коллегисведениями о судьбах разлучённых сестёр.
Тяжко вздохнув, Ганс в одиночестве поплёлся патрулировать королевство.
В форточку влетела серая птица и внимательно оглядела рыцаря, захотела тут тже вы-порхнуть аружу, только...ветром вдруг прихлопнуло форточку - и птицу придавило рамами на-смерть. Зигфрид, сморщившись, отвернулся к стене. Та обдавала холодом, тоской, обречением на одиночество... О-о-о... Обрекало на тотальное желаие двигаться, вспринимать, содейство-вать, быть.
Ганс зашёл к нему следующим утром. Зигфрид был мёртв.
С первого дня правления Герда возненавидела трон. Она утратила такую вожделенную в моральном плане связь, став одним из важнейших лиц в королевстве, связь со всеми боксов-скими. Редко приходилось видеться даже с самим Кащеем. Она смертельно тосковала, увы, не по Кащею.
Добренькую и весьма услужливую маску приходилось ей надевать для приёма любых иногородних послов и просителей из народа. Она участвовала во всех государственных про-блемах, но её самой становилось в мире всё меньше и меньше. Были различного толка чинов-ники, государственные служащие иных королевств и городов, официальные представители власти, с которыми она решала и решала бесконечные проблемы, заключала договоры, соглашения и контракты… Были они. Она же – осталась в себе.
Когда Ганс сообщил ей о смерти Зигфрида, Герда повелела кремировать его тело и и воздвигнуть гробницу в образе миниатюрного чёрного замка. Приказ был выполнен незамедлительно.
… Ганс продолжал отдавать дань королевству, оставаясь верным долгу, патрулировал вечно тихую Мурляндию.
… Герда, ежедневно восседая на троне, переписывала население, сведения о котором приносили компетентные слуги, ждала народных запросов, чтобы с помощью их учёта сформу-лировать будущие реформы, занималась прочей рутинной волокитой. Тоскливая реальность угнетала. Зигфрид стал всего лишь горсткой белого пепла. В пепел обратилась и надежда, граничившая, скорее, с грёзой, не оформившейся до конца мечтой… Осталось апатичное равнодушие и удушье собственным одиночеством. Она часто вспоминала Санеона и Длана, Пузыревича, Тремора, Южелену… Её жизнь будто бы стала непрерывным реквиемом по тем, кого когда-то можно было любить.
По ночам Герда слонялась по масштабным комнатам замка, рассматривала изящные многократно изогнутые колонны, призванные дополнять внутреннее убранство. Ей нравились абстрактные фрески и лепные потолки, но все они были какими-то чужими. Из стрельчатых окон любовалась она желтеющими уже оттенками осенней листвы на ветвях деревьев в саду, который постепенно утрачивал былую пышность. Слушала загадочные звуки тишины, что все-гда обитают в старых больших и пустых домах, и тешила себя мыслью о призраках замка. Воз-можно, где-то совсем рядом блуждает душа Зигфрида…
Герда изучала книги в замковой библиотеке, где высота стеллажей достигала величины её роста, увеличенной втрое. Потому к упомянутым стеллажам приставлялись переносные ле-стницы из некоего сверхлёгкого материала. К потолку крепились подвесные кресла-качели.
Она болталась наверху, поджав ноги под себя, и пожирала глазами тексты, где буйство-вали страсти любви и ненависти, где строили козни и совершались кровавые убийства, рассле-довали и оказывались в так называемой "ситуации успеха" по мере разгадывания головоломки из кусочков смертей и ограблений. Философы членили на составляющие мир и населяющих его существ, психологи и генные инженеры расщепляли на атомы души и тела живых и мёртвых живых, бьющихся в бесконечной агонии под могучей пятой Танатоса. Историки, кто во что горазд, изголялись над версиями исследований и домыслов по поводу прошлого, и невозможным становилось догадаться, как обстояли описанные многократно дела минувшего на самом деле, да и обстояли ли вообще… Учёные получали премии за достойные того изобретения и открытия, выдвигали всяческие, порой доходящие до абсурда, теории о происхождении и развитии Зелёной Звезды…
Однако, всё это ничего не меняло. Сама Герда по-прежнему пребывала в состоянии ста-тики, изучая письмена в ожидании послов, просителей от народа и т. д., и т. д. Всё странным образом связывалось в материю из каких-то чужих жизней, среди которых новоявленная прин-цесса-несмеяна играла роль некоего посредника, поглотителя, анализатора и синтезатора не-нужной ей информации, свидетеля жизней целых государств, отхаркивающего все эти предпо-лагаемые изменения в путях и способах существования вслед удаляющимся по окончаниям конференций послам и в последние страницы прочтённых документов. Иногда, по вечерам, она возвращалась в покинутую избушку-на-ножках, где рисовала портреты забытых друзей, но чаще посещала гробницу усопшего рыцаря…
… Один из дней поздней осени выдался на редкость тёплым. Шурша платьем из чёрной парчи, Герда осторожно выскользнула в сад за глотком освежающего воздуха. Содоурум вы-глядел бельмом, готовясь к продолжительной зимней спячке.
Она меланхолично бродила среди деревьев, голых и таких же чёрных, как разливавшаяся в ней желчь. Герда здоровалась с величественными засыпающими растениями, пожимая ледяными пальцами их ветви, будто ладони. Незаметно для себя она добралась до изгороди, увитой готическим орнаментом, параллельно которой текла по-полуденному пустынная дорога. Но, странно, вдруг послышались чьи-то тяжёлые шаги. С пассивным любопытством Герда стала ждать появления путника. Шорох гравия неотвратимо приближался и, наконец, в поле зрения появилась закованная в доспехи фигура Ганса, несущего под мышкой некий плоский прямоугольный предмет, завёрнутый в ветхую ткань.
- Ганс? – позвала она.
- Ах, здравствуйте, принцесса Герда, - он изобразил отвратительно очаровательный поклон, лязгнув доспехами.
- Как сегодня в королевстве?
- Всё тихо..., ведь демократическая форма правления, используемая Вашим отцом…
- Знаю, - оборвала его принцесса, - а что это у тебя под мышкой, Ганс, - она указала на стран-ный прямоугольный предмет.
- Это… это икона, желаете взглянуть? – не дожидаясь ответа, он стал разворачивать ткань. В центре прямоугольника изображался канонически отрешённый женский лик, укутанный в со-вершенно не сочетаемое с канонами по колориту ядовитое ультрамариновое покрывало; из глаз «текли» кровавые слёзы, выполненные в виде крупных точек, периодически мигающих световыми вспышками, порождёнными гальванической энергией. Снизу к сей монолитной конструкции крепился циферблат часов, смотревшийся вовсе не естественно. Стрелки ритмично тикали… Томила неясность: что же доминирует в данном шедевре – штамп святого или функционально будничный часовой механизм, - я … буду молиться, принцесса. За Вашу душу. За то, чтобы с Вами никогда не случилось того, что произошло с … предшественницей…
- Всё это идолы…
- Вы что-то сказали, принцесса Герда?
- Иди,.. Ганс.
И он шёл, волоча под мышкой демократично священный груз, безысходно веруя в мо-гущество образа, столь привлекательно подмигивавшего кровавыми слезами.
…Вечерело. Читать становилось всё труднее. Она напрягала своё зрение до предела, по-ка не исчезли последние брызги дневного света. Некое подсознательное упрямство, или же просто апатия, не давали Герде воспользоваться электричеством и даже свечами.
Высоко в небе тускло сочился ободок молодого Аргентумортума, когда она захлопнула наконец книгу о великой теории всего и поспешила тайными тропами в свою необитаемую избушку.
Ворвавшись внутрь, она принялась лихорадочно набивать чёрный целлофановый пакет своей старой одеждой, неприемлемой для использования в её теперешнем положении. В голове циклично вращалось одно только бесконечное прощание, обрывающее всё и вынуждающее порвать со всеми теми, кто. Останутся лишь воспоминания, меркнущие со временем отсутствия контактов и прежних фетишей…
Хлопнула входная дверь – Герда понеслась в сумрачную глубь леса.
Несмотря на яростные порывы резко обледеневшего ветра, ей удалось всё таки отыскать относительно тихое место, закрытое с одной стороны выросшими до неимоверных размеров валунами и жидкой стенкой деревьев – с другой. Вскоре здесь запылал яркий, смрадно пахну-щий синтетикой, ритуальный костёр. Горела серебристая летучая мышь на спинке кофты, аля-поватые брюки с декоративными заплатками… «С принятием трона, принцесса Герда! Вот она, истинная коронация, когда сгорает прежняя кожа. Сжигающая жизнь? Отчего не сжечь то, чего более не существует…»
Прогорело – ВСЁ.
…Город забвения был открыт. Снова дверь. Которая бесшумно отворилась. Только пройти в отражение через второй этаж… Нет бога, ибо нет Времени, которое есть бог. Время – лишь мурляндская обыденность. Бог – умер.
… За столом сидело существо, выглядевшее девочкой, женщиной, старухой – одновре-менно. Длинные изумрудные пряди её спутанных волос перемежались с локонами серебристого оттенка, что недвусмысленно намекало на фантастическую седину. Глаза… Огромные, прозрачные, влажно-фиолетовые, будто бы таящие некую заветную, никем не постигнутую тайну… Кинув резкий взгляд на принцессу, она тут же опустила его к незаконченному коллажу, лежавшему прямо перед ней.
Посреди комнаты что-то тлело, источая густой чёрный дымок.
- Что это… дымит? – Герда вскинула одну бровь.
- Рудольф умер. Я кремировала его, - шептала Гретхен, не отрываясь от очередного подгоняе-мого по размеру, цвету и форме кусочку своей работы, и искала, и лепила, посыпая звёздной пылью, ядовитыми грибами и духовными гробами, капелькой вина на шее, возбуждённым уду-шеньем, завыванием органа, меланхолией обмана…
- Но, - пробормотала Герда, - Я знаю, что ты коллекционируешь души! Мне известно.., что ты лепишь бога, - пристальная вопросительность возникла в сумасшедших глазах Гретхен, - хо-чешь, я приведу к тебе Кащея?
Gerda Geist
Мурманск, 2007
город забвения
© Copyright: Герда Гайст Гретхен, 2009
Свидетельство о публикации №209013100479
Свидетельство о публикации №209013100479
Рецензии