Монастырь

Стоит только обзавестись автомобилем, как вас обязательно  потянет в необъятные просторы  дальних  далей (дальних конечно в зависимости от количества материальных затрат которые смогут перенести ваш кошелёк и сердце). Ах уж этот ветер странствий, кому из нас не знакомы его сладостные призывы! Даже самый домоседливый домосед и то, разливаясь друзьям о приверженности к стулу, стоящему дома у батареи, в тайные минуты дикого разврата, смотрит по телевизору клуб кинопутешествий, убавляя до минимума звук, дабы сохранить лицо и не быть уличённым соседями в скрытой тяге к неведомым землям. Ну а уж нам то малокомплексным, и сам бог велел не сдерживать себя.
Так и я, снедаемый зудом съездить абы куда, тем более что наша «Ока» бензину жрёт совеем ничего,(этот превосходный рекламный ролик дарю автозаводу бесплатно, по широте характера) решаю скататься в Сию. Дети всё ещё на каникулах и наверняка отзывчиво составят мне компанию. Как и всякий серьёзный путешественник (а какой дурак сам себя несерьёзным назовёт), провожу Интернет разведку местности. Хотя дорога и езжена мною ранее, в самом же монастыре я был только в нежном, детском возрасте, и ни чего толком не помню, тем более, что и монастырь сей, тогда в разорении прискорбном пребывать изволил, по жесткосердию власть тех времён приимущих. Посмотрел я на монастырские здания из далёкого космоса глазами спутников-шпионов НАСА, на дорогу, на гостиницу примонастырскую о которой в том же Интернете вычитал, и решил, что подготовился вполне достаточно. Пора было приступать к решительным действиям по формированию экипажа космолёта. К моему великому удивлению в сердце старшей дочери шикарная моя  затея отклика не снискала (жене не предлагал, она работает, я же в отпуске), и тогда обратить решаю свой мятущийся взор, к дитяте младшей, которая к моей вящей радости и приняла предложение с восторгом.
Дорога грядущая. не так и длинна, всего ничего, около 170 км. Сердечко же грела волнующая возможность остановиться в монастырской гостинице на ночлег, превращавшая трёх часовую дежурную поездку в полноценное двухдневное путешествие. Интернет-фотографии чистеньких, скромных номеров отеля горели перед глазами, зовя почти как сирены, поэтому вопрос о ночёвке решили с ней сразу  и бесповоротно.
Чем всегда радует моих близких любая мало-мальски дальняя поездка на автомобиле, так это грядущими в ходе путешествия остановками наперекусить. Снеди набирается всегда как на голодный остров, в ходе следования, постоянно осуществляются легкие, но непрерывные жевания чипсов, конфеток, печенюшек, яблок и иогуртов. От невообразимого сочетания и количества которых, в обычных условиях, поноса бы не избежать и пылесосу, но в пути это же совсем другое дело, организм работает как мясорубка и только смотришь и удивляешься, куда кладёт!  Вот и сейчас запас подобной развлекательной пищи взят из расчета на пятерых и первая конфетная обёртка шуршит как сигнал стартового пистолета. одновременно с захлопыванием дверки авто.
НУ ТРОНУЛИСЬ! Дорога «М8», что ведет нас к цели, удачно проложена мимо нашего дачного посёлка, где мы и делаем последнюю остановку перед «броском в открытый космос». Дедушка с бабушкой, легко уговаривают нас пообедать. Спешить вроде некуда, и через сорок минут основательно отяжелевшие космонавты медленно запихиваются в ракету. Сама дорога обыденна, много раз пройдена, и по сему до поворота на монастырь взгляд путешественников пребывает в состоянии сытой прозрачности и бесплотности… 
                Дороги голубая даль и монотонна и уныла,
                И даже если сам не спишь, то спит душа, ей всё постыло,
                Мельканье сосенок, берёз, чередованье света, тени,
                И шум катящихся колёс, толкают в сети сладкой лени
                Дремотных образов река  плывёт за веками неспешно
                Спит пассажир, а время мчит, миг, превращая краткий в вечный…

С полдороги остатки светила спрятались и начал накрапывать противный дождик. Постепенно он стал весьма изрядным, видать проклятая погода пытается встать на пути покорителей пространства. Но вот и указатель. Синяя стрелочка направо с надписью «Антониев-Сийский монастырь» заставляет мобилизоваться. Осмотр достопримечательностей в дождь не предел мечтаний, но отступать смешно, катим дальше. Проезжаем какую-то деревеньку, ища подсознательно на лицах аборигенов отпечаток жизни по соседству с монастырём, благообразности особой, кондово-домотканой бородатости, но нет, все, всё впустую, народ с виду как и в любой другой деревеньке, но нам таки чудится, что дух монастыря уже незримо витает в воздухе.. Извиваясь змеей, дорога нарезает петли вдоль озёр, и наконец, ещё один указатель приветливо предлагает свернуть на этот раз уже налево. Перед нами наконец открывается далёкая картинка храмов, отражающихся в зеркально мокром асфальте, как мифический Китеж в озере Светлояр. ДОБРАЛИСЬ.   
Стоит сразу сказать, что расположен монастырь на полуострове, далеко выдающемся в огромное, невообразимой формы, Большое Михайловское озеро. Длинный предлинный язык суши дал приют и храмам, и хозяйственным постройкам, и жилым домам для братии, для трудников и паломников.
Однако подъезжаем. Отели, сиречь гостиницы, два красивых двухэтажных бревенчатых здания-терема с острыми крышами располагающиеся перед монастырём на огороженной заборчиком площадке со стоянкой для машин, не выглядят функционирующими, один зияет чёрными дырами изуродовавшего его пожара, другой хотя и цел, но пустынен и тих. Видать сайт поведавший нам о гостинично-монастырском гостеприимстве, давненько не обновлялся, как всегда у нас, «на палубу вышел, а палубы нет». Но хотя и вопрос ночёвки и повис в воздухе, монастырь то на месте. Что сумеем, поглядим, а уехать ни когда не поздно. На том и останавливаемся, укрепившись духом.  А монастырь хорош даже на беглый взгляд. Пусть нет вокруг крепостной стены (я думал что у всех подобных поселений по периметру стены) и шатёр высоченной церкви весь в лесах, впечатление ухоженности и радения лежит на всех постройках, кроме разве серо-зелёного цвета двухэтажного здания  стогодушного и расползающегося, как бы оседающего от непомерного возраста и интенсивного использования (небось контора монастырская, дедуктивно определяю я, уж больно барачный тип у домика). У крыльца стоит на ножках железная вывеска. Такие с недавних времён стали практиковать магазины и пиццерии средней руки, желающие заманить в свои тенета покупателей, живописуя им высокое качество и дешевизну услуги. Здесь же на вывеске в виде символов напоминающих дорожные знаки было толково доведено посетителям, какие «нельзя» действуют на территории. Точно контора, порадовался я величию своих мыслительных способностей. У крылечка «конторы» на скамеечке сидит лохматый бичуган в толстенных очках неимоверно увеличивающих глаза. Таких красавцев всегда довольно на папертях церквей и в городе, удивительно, думаю, что ещё один всего тут кормится, похоже не сезон сейчас. Проходим мимо, Даша одевает платок на голову предусмотрительно захваченный ею, но этого оказывается недостаточно, идущая навстречу женщина строго напоминает о юбке (Даша в брюках), мы возвращаемся и одеваем прямо поверх брюк юбку, вид идиотский, но условия соблюдены, и путь открыт.
 Дождь лупит не переставая, напрочь рубя нам возможность фотографировать на улице. Не повезло. От ворот монастыря бредём мимо щитовых домиков и теплиц к белым каменным строениям церквей. Первое из них являет собою одновременно и храм, и жилые палаты. Оно длинное, со множеством окон по первому и второму этажам, в левой части его под шатром церкви, сделаны сводчатые арочные ворота, образующие проход собственно в монастырь сквозь здание, как сквозь крепостную башню. Это Надвратная церковь. Приветливая её арка даёт нам возможность запечатлеть наконец всё, до чего дотягивается глаз и засветиться на снимках самим, не залив аппарат бесконечным дождём (видик мокро-куриный, но довольный). Мостовые с великим тщанием сложенные из кирпичиков, блестят отполированные дождём и ногами посетителей, трава подстрижена, ухожена, вообще всё радует глаз (кроме зловредной погоды). Храм-колокольня Трёх Святителей Московских и Троицкий храм выбелены как снег, величественны и монументальны, основательная огромность их  восторгает. Не смотря на то, что сегодня суббота, народу никого, бродим с Дашей предоставленные самим себе, ни тебе монахов, ни тебе посетителей, как музей после закрытия (уже позже, вечером нам сказали, что с часу дня во внутренней церкви идёт служба и производится обряд крещения, мы же прибыли минут двадцать второго, отсюда и пустынность монастырского двора). «Гуляя по буфету» доходим до Троицкого храма, двери его распахнуты, заглядываем. Если снаружи у него вид, отремонтированный и исправный, то внутренние восстановительные работы, похоже пока в самом зачатке. В тамбурах у входа справа и слева сложены стройматериалы, но в нишах стоят в вазочках цветы, створки тяжёлых, кованых дверей открывают взору голые, белые, обшарпанные, в пятнах проявившихся кроваво-красных  кирпичей стены, пережившего гонения и начавшего возвращаться к жизни храма. В далёкой вышине над головой парят крестами внутренние стяжки куполов, серый свет ненастного дня, сквозь узкие окна, пробитые в недостижимой высоте, прозрачно освещает пустынно-бездонное пространство древнего здания. Безмолвное спокойствие, кажется, переполняет каменные пределы. В знак того, что храм жив, на временном иконостасе  лики Божьей Матери и Иисуса, а у стены справа маленькая икона Пресвятой Троицы, искорками тлеют на стене лампадки, на временном подсвечнике изобильно вставлены посетителями горящие свечки. Смиренно присоединяем к ним свои и уходим.
 Колокольня-храм Трёх Святителей Московских  выглядит более свежей постройкой, так оно и оказывается, при ближайшем знакомстве. Услужливая табличка желтой латуни повествует о том, что в 1939 году храм был разрушен, а вновь был воссоздан только в 2002 «…по благословению Его Преосвященства Епископа Архангельского и Холмогорского Тихона силами Международного Фонда архитектурного наследия  имени Андрея Рублёва, тщанием Киселёва В.А. и Тищенко А.Г. и на пожертвования русских людей»  В колокольню нас приглашает сказочно-теремочное крыльцо с длинной лестницей. Пока мы стоим, глазеем, дверь открывается и на свет божий выплывает мужичок турист с пареньком за руку. Моментом делаем вывод, о доступности сей колокольни для ознакомления и осмотра. Дверь простодушно запускает нас внутрь и .взгляду открываются узкие лесенки прохода наверх направо и налево на хоры и вероятно на колокольню, прямо же светёлка самой церкви. Лесенки, по которым мы пробираемся к вершине, узкие как лазы шахтёров и вдвоём на них ни почём не разойтись, пламенным впечатлительным клаустрофобцам здесь делать точно нечего. На полдороге, нас встречает площадочка с зарешеченным окошечком в нише, проём которого наглядно демонстрирует толщину стен, и нас настигает внезапная ассоциация с фильмом «Иван Васильевич меняет профессию». Вероятно, наше самовольное присутствие тут сродни положению, в котором оказались Бунша и Милославский в древних палатах государя, - непрошенные гости. На колокольню что то подсказывает не ползать, спускаемся вниз и как раз во время, сердитый бородатый монах. встречает нас на крыльце  и грозно вопрошает  –А вы что тут делаете?,  Честно лепечем, мол - Было открыто, и вот…забрели.  Он недоволен но милостиво отпускает нас на волю со словами – Нельзя тут ходить посторонним!  Да-а-а! Господа туристы это вам не паломники, мы туристы, как тараканы, мы в каждой щели, в надежде запечатлеть свой пресветлый лик на фоне... Есть такой грех. Но идём дальше и заходим в следующее здание, как позже мы подслушали из объяснений монаха-инока каким то туристам, бывшую трапезную. Ступени широкой и довольно длинной лестницы, упирающейся в раскрытый зев двери, стёрты многими поколениями прошедших здесь. Толстые грубо тесаные камни – кому вы ровесники? Трапезная не зря названа бывшей. Она пуста и холодна. По стенам её развешены фотографии монастыря в разные годы, монахов, ушедших и здравствующих, а у самого же входа висит невзрачная на вид, старинная икона Божьей Матери, как оказалось совсем недавно она была передана монастырю, перед нею полная подставка свечей. Пересекши залу трапезной мы, привлеченные доносящимися из за приоткрытой двери голосами. попали во внутреннюю церковь где шла служба. На удивление в этом помещении было совершенно тепло в отличие от пустынной трапезной, да и сама зала была более светлой, более жилой что ли. Монахи, даже не бросивши на нас мимолётный взгляд, не прерываясь, служили службу. У стены стояли какие-то люди, крестились в положенные моменты и кланялись. Пробыв там совсем немного и устыдившись своего нахального любопытства, мы тихонько удалились. Осталась взору нашему, алкающему примечательностей, к осмотру только лавка иконная здесь же расположенная, у входа в палату бывшей трапезной. Говорливая женщина с призраком фонаря под глазом, очевидно ведавшая здесь коммерцией в два счёта нас просветила, что сейчас за служба, когда крестят и во сколько (мы уяснили себе, что на сегодня креститься безнадёжно опоздали, а Даша как раз хотела это сделать,. так как мы этим почему то не озаботились до сих пор). Рассказала она о том, что гостиницы не работают по причине пожара проистёкшего ещё минувшей зимой и о многих других, прочих просто не удержавшихся в наших головах вещах. Удручённые провалом главной цели нашего путешествия. но благодарные словоохотливой тётеньке, мы во утешение себе и во пополнение казны монастыря, накупили разнообразных иконок и картинок. После чего отбыли далее, грезя о монастырском хлебе, сливках и сыре, продающихся в лавочке у монастырской ограды (согласно наводки тётеньки продавца из иконной лавки).
Выйдя на вольный воздух, мы с приятством обнаружили, что погода наконец-то простила нам наши неизвестные невольные прегрешения, и выглянуло солнце, сразу изменив окружающий мир в сторону позитива. Но невезение на этом не кончилось. Киоск лавочка с колониальными сыром хлебом и сливками являл проходящим. замок на своей железной двери, что означало полнейшую невозможность вкусить сих товаров нынче никому. Не желая ехать так скоро домой, и в то же время не видя причин остаться, мы побрели по солнечной дорожке повесив носы обратно. что бы просто не стоять тупо на месте и нам опять повезло. Ангел в образе монаха изгнавшего нас с колокольни, явившись навстречу, строго-сочувственно вопросил, чего неприкаянными болтаемся. И выслушав вялые объяснения о трудностях наших и нестыковках, с удивительной простотой предложил устроить на ночлег, если мы решаем остаться ради завтрашнего окрещения. Не имея сил отказаться при виде такого великодушия, мы согласились и пошли следом за его дородной уверенной фигурой. Он же целеустремлённо следуя вперёд. немногословно отвечал на наши всё новые всплывающие на поверхность вопросы.
-А где тут у вас поесть можно? Кафе или что-то в этом роде?
-Вас покормят…
-А сколько стоит переночевать? Гостиница то вроде сгорела…
-Да, сгорела. Как паломников устроим вас на ночлег…
-Сколько надо. вы скажите…
-Ни сколько, пожертвовать можете, сколько сочтёте нужным… 
Поставленные в тупик полнейшим альтруизмом порядков, невозможных уже в принципе в наш коммерциализованный век, мы молча возвращаемся к обшарпанному зданию, как нам думалось конторы монастырской.
 -В сестринской вас покормят и определят на ночь а вечером можете прийти на         службу.
И секунду помолчав  добавил,
- Не обижайтесь на меня, что выпроводил вас с колокольни, не везде можно ходить посторонним…
По скрипучей крутой лестнице мы поднялись на второй этаж, и зашли в общую кухню какие обычно бывают в дореволюционной постройки доходных домах. Только вместо столиков-шкапиков разных хозяек всегда стоящих вдоль стен на подобных кухнях, здесь был устроен посередине длинный стол, загибающийся буквой «Г» крытый клеёнчатой скатертью, преображавший помещение в общую столовую. А зановесочки на окнах и образа в углу и вовсе лишали эту общественную кухню духа ничейной территории царящего в таких местах и превращали её в место сбора для обеда людей близких, а может даже и родственников. За столом, перебирая бруснику, сидели две женщины в платочках., к старшей из которых и обратился инок рекомендуя нас на постой.
 -Покормите их и устройте на ночь, завтра креститься они будут. - сказал он обратившись к ней по имени отчеству после чего попрощавшись удалился. Чувствуя себя почему-то как в детском саду, когда тебя впервые приводят в группу, мы разделись и помыв руки сели за стол. Радушная женщина-хозяйка предложила нам каши, пирогов, белого хлеба, монастырского сыра и салат из крабовых палочек, явно мирского происхождения. А вторая сидевшая за столом, учуяв наше движение приступить к еде, глянула на меня угольными глазами и строго заметила ортодоксальным голосом.
 –Помолиться надо, вы молитву знаете?
Чувствуя, что обед накрывается медным тазом, я растерянно улыбнулся, не имея сил соврать, что де знал да забыл. Сестра-хозяйка же просто начала читать быстро-быстро «Отче наш.» крестясь на иконы, благородно не ждя от нас ни каких молитв в уплату за обед, как мне показалось к некоторому неудовольствию черноглазой фигуры. Скажу честно, обед мне понравился. Каша была вкусная и сварена со знанием дела, за обедом расспрашивая, кто готовит еду, я узнал, что всю пищу готовит братия в монастыре, а сюда её лишь приносят, сыр же и сливки привозят с подворья, а хлеб пекут тоже в монастырской пекарне сами монахи. Покончив с едой и движимые оказать ответную любезность мы предложили помыть посуду, но вместо этого получили возможность поучаствовать в переборке ягод, на что быстро согласились. Не имея привычки сидеть молча, я попытался элементарными вопросами типа «А вы откуда приехали или здесь живёте?» расшевелить мрачноватую серьёзную женщину, требовавшую с нас предобеденной молитвы, но получил суровую отповедь – "Не любопытствуй!", - и отвял.  Да-а, милые мои, нет наверно более строгих адептов, чем адепты новообращённые. Неловкость была прервана открывшейся дверью, и из коридора вошла новая гостья. Бабулечка лет семидесяти. Судя по повадкам, бывала она здесь уже не раз и чувствовала себя тут как дома. Помолившись, она приступила к обеду, попутно извещая нас, что приехала только что, и на сколько, не знает - «Поживу пока». Позже я постепенно понял общаясь с людьми встреченными тут, что паломники приезжают, уезжают и живут в обители согласовываясь практически только со своими планами, монастырь же радушно принимает их, не требуя ничего взамен, кроме соблюдения правил своих  и порядков. А люди сами предлагают ему свои посильные услуги бесплатно, так же как и монахи не требует с гостей платы за ночлег и кусок хлеба. Отношения эти удивительные в своей бессеребрянности меня очень поразили. Так трудники живущие здесь месяцами, не получают ни какой платы за свой труд, но они и не требуют её, великодушно даруя свою работу богу и монастырю. И люди это весьма разные, (многие склада далеко не ангельского) и пришли сюда они разными путями, но все добровольно, испытывая очевидно живую потребность в этом, и увидя в этом иногда единственный выход, в жизни своей.
Вечер подкрался незаметно, и длинные тени скрыли от наших глаз противоположный берег озера. Солнце готовое вот-вот нырнуть в чащу леса напоследок размалевало всё вокруг красной кистью, и лишь холодная толща воды посерёдке которой плавал монастырь, не поддаваясь яриле набрякла густо синим. Звон монастырских колоколов призывавших братию на вечернюю молитву постепенно угас разлетевшись на многие километры. Побродивши по округе и сфотографировав все, до чего дотянулся объектив (включая заливающуюся на нас лаем собаку на крыше будки у монастырской конюшни и задушенный годами самосвал ЗиЛ возле монастырского же МТС), мы решили пойти сходить на идущую уже службу. Несколько смущало то что как нам сказали продлится она чуть не до одиннадцати вечера но сестра–хозяйка (хотя её должность наверняка не имеет такого больничного названия, но уж к языку прилипло и приросло) успокоила нас – Конечно тяжело столько стоять. Как устанете так и идите, в восемь приходите ужинать, я тоже подойду, а к концу можно будет опять вернуться в храм, крестный ход будет!  Ни когда, ранее, не принимавшие участие ни в чём подобном крестный ход пропустить мы не могли. Было уже около десяти вечера, когда двинулись мы в церковь. Монастырь, освещённый парой уличных фонарей, плыл как пароход среди тьмы озера, далёкие окна домов деревни на другом берегу ещё более подчёркивали обособленность языка суши с церквами и колокольней под бездонным чёрным звёздным небом. К нашему удивлению небольшое помещение церкви оказалось заполненным народом. Монахов было среди них немного, больше разновозрастные, одетые в робы мужики, трудники. Целый день они пребывали невидимые туристам-паломникам, а к вечеру взяли и материализовались со строек, конюшен, огородов и ещё невесть откуда, где исполняли они свои обязанности во возрождение и процветание монастыря.  Длинной вереницей по двое ряд вслед за монахом несущим золочёный посох увенчанный фонарём с одинокой горящей свечой мы вслед за процессией обошли вкруг монастырь останавливаясь на четыре стороны света и повторяя слова молитвы читаемой нараспев монахом. Плывущий впереди, высоко над склонёнными головами огонёк среди кромешной тьмы, как машина времени перенёс всех нас в дальние далёкие времена, когда жизнь была степенна, неспешна и бесконечна, а вера в бога обычна и осязаема, и не имела ранга моды или увлечения, а была естественна и ненарочита для живущих, как воздух, которым они дышали.
Комнаты-кельи где предстояло ночевать, нам показали ещё днём, комнаты как комнаты. Весьма напомнят они тем, кто служил в армии, армейские кубрики в казарме, что собственно и неудивительно, монастырское бытьё, просто и аскетично как армейское (нет только в комнатах-кельях телевизоров для обязательного просмотра программы Время на сон грядущий как в СА). Те же двух или одноярусные кровати панцырной сетки, та же чистота, только в углу стоят иконки святителей на полочках. Единственное что меня смутило так это отсутствие замков на дверях и туманность перспектив будущего ночного соседства. Келья-то на пять коек, будут они заняты или свободны? Вопрос! Смущаясь и томясь как девочка, я спросил об этом «сестру-хозяйку», оказалось что всё под контролем. Днём помнится наше внимание привлёк колоритный товарищ в очках и светлорусой гриве, так это оказывается был не лихой нищий, а дневной сторож, а ночью будет соответственно ночной. – Да вы не беспокойтесь, - заверила она, - у нас тут ни чего такого не бывало ни когда, и не бывает. Дашу разместили на женской половине на втором этаже. Я же отправился на первый. В комнате уже оказался жилец. Мужичок спал у стены отвернувшись от двери. Стараясь не шуметь улёгся и я. В недолгое время, постепенно все свободные места заполнились, как оказалось, это приехали трудники с подворий расположенных в отдалении, кто за чем, кто зуб вылечить (в монастырь время от времени приезжает стоматолог, очевидно, есть аппарат, а то кабы одни щипцы так мужики и сами бы спроворили) , а кто ещё за каким задельем. Очень меня поразило добровольное их стремление строго соблюдать уложения распорядка монастырского, так, например, курить выходить за ограду монастыря, не курить после полуночи и подобные такие же мелочи, которые в обычной жизни человек соблюдает лишь из-под палки, да и то старается втихаря обойти и даже радуется, когда ему это удаётся. А тут ни кто не бьёт на сознательность. А всё проистекает само собою.
Привычка вставать рано, наградила меня великолепным видом утреннего туманного озера. умытого первым солнечным лучом. Птички поют, собаки проснулись и потягиваются у крылечка, напрягая хвост и выпуская когти как коты, ночной сторож пожилой мужичок, гуляет по дороге, разминая кости. Дашка тетеря спит и ещё проспит неведомо сколько, от безделья мысль о завтраке посещает всё чаще. Сегодня какой-то праздник и завтрак, как я понял, будет монастырским жителям только после заутрени, до которой далёко. Решаемся с мужичком соседом по «номеру» взять инициативу в свои руки, и шлёпаем на кухню. Беглый взгляд на стол убеждает нас в том, что с голоду мы не умрём. Чай и хлеб, да пироги что мы с Дашей вчера пожертвовали к обеду, скрашивают наше с соседом утро. Он вздыхает
- Ну вот на заутреню идти надо
 Я удивляюсь.
- Так вроде ведь не заставляет ни кто.
-  Да, говорит мужичок, наверно и не пойду.
Забегая же вперёд, скажу, явились мы с Дашей глянуть на заутреню, а знакомец мой утрешний уж там стоит, и не неволенный, а сам пришёл.
День, проветренный вчерашним дождём, светел и прозрачен необыкновенно, озеро серебряной лоханью тихое и гладкое, два мужичка на лодке гребут к монастырским мостикам-пристани, один в рясе и чёрной шапке. Рыбу ловили что ли? Смотрящие на монастырь окнами деревенские дома кажутся ближе от прозрачности воздуха.
Наконец Даша выруливает на крыльцо. Воодушевлённые погодой, идём переснимать наново, вчерашний по ненастью отснятый материал. Кедры в дальнем конце двора, так и стоят непричёсанные, и в тишине утра силятся изобразить бурю. Сроду не видал таких в разные стороны ветве-торчливых деревьев.
Порасспросив на счёт лавки торгующей сыром узнаём что пока мы тут разгуливаем у неё рабочий день уже начался. Но на этот раз хвост удачи явно в наших руках. Покупаем и хлеб и сыр и сливки, загибая пальцы в подсчёте количества необходимого себе и в гостинец родным и знакомым. Буханки огромные, белые, изумительно пахнущие, правду говорят хлеб всему голова, что есть, то есть! Сыр нафасован желтоватыми четвертькружьями, ещё вчера он нам очень понравился, а сливки же в нашем понятии, скорее это масло, они не текут совершенно, и достать их можно из баночек, только ножом или ложкой.
Незаметно день подошёл к часу пополудни. В церкви, где мы были вчера на службе, на обряд крещения понаехала куча народа. Дети всех возрастов, их родители и родственники густой толпой набились в освещённое жёлтым солнцем помещение. И батюшка вышедший в середину с первых слов сразил всех наповал.
-Кто из вас молился сегодня перед тем как идти сюда?
Тишина! Какая-то женщина сиротка, бывшая отличница, робко, не по-пионерски вытянула вверх руку.
-Я!
Сказала она птичьим оседающим голосом
- Знаете ли вы, остальные.- молвил звучно священник. Что я имею полное моральное право, вам отказать.
Народ захолонул и обмяк. Все приехали явно не из соседней деревни, но по мере того как священник начинает объяснять своё такое заявление, пришедшие потихоньку вздыхают с облегчением. Состоится…   Обряд оказался долгим и с множеством тонкостей, которые мне, почему-то не помнились, по моему собственному крещению. Сделано последнее крестное знамение, сказано последнее слово и именинниками мы покидаем гостеприимные стены.
С каждым шагом в сторону ограды мы ближе к отъезду. С каждым шагом в сторону ограды мы отдаляемся от этого неспешно и необычно живущего мира. Машина везёт нас по дорожке в сторону трассы, а мы всё ещё там. Всё ещё стоим в церкви, Всё ещё слушаем старославянские слова, произносимые нараспев, делим хлеб с людьми как будто пришедшими из другого века и вглядываемся снова и снова в строгие глаза икон, такие блестящие и живые за дрожащим пологом из огоньков свечей…