Дамская сумочка

Олег Карпов



ДАМСКАЯ СУМОЧКА






























Москва
2008


























































Женщина всегда остается таковой, даже если
жизненные обстоятельства ее чему-то пытаются научить.




Предисловие

– В который раз я все перерыла, не могу найти. Ну почему, когда это особенно нужно, никогда ничего не лежит сверху?! – сказала она в досаде.
Продолжая лихорадочно теребить свою черную сумку, запуская туда руку, она сопровождала каждое движение отборными выражениями. Ключи от машины все не находились, клиент уже ждал ее в кафе, переговоры, в результате которых она могла обеспечить себе как минимум полгода безбедной, а, следовательно, такой, к какой она привыкла, жизни, срывались. Рванув в очередной раз молнию, Жанна добилась блестящего результата – с корнем вырванная материя жалобно и угрожающе освободила края сумочки и та, совершив в воздухе своеобразное сальто, упала на пол. Содержимое распластанной Фудзиямы одиноко застыло на до блеска начищенном полу. Если бы не час, проведенный за рисованием лица, Жанна обязательно бы расплакалась, но сейчас нельзя – переговорный клиент не преминет перестроиться в другой ряд, уплывет, как рыбка в мутной воде бизнеса, и не догонишь его уже никогда. Боже, сколько сил потрачено на этот несчастный контракт, в котором остались только небольшие несогласованности, сколько усилий положено, чтобы деланным заинтересованным вниманием, можно даже сказать неприкрытым флиртом, который ей в этот раз был почему-то неприятен и давался с трудом! И вот теперь все зависит от этой несчастной шкоды, которая и не подумает узнать хозяйку без ключей.
Нет времени на раздумья, нет времени вообще ни на что. Раз и навсегда по заведенному графику самодостаточности, самоспокойствия для окружающих, отметания лирических отступлений жизни как недостойных ее внимания Жанна выскочила из дома, проголосовала у парадной частнику и, назвав адрес, сосредоточилась на том, что в первую очередь следует сказать в оправдание нескольких не вполне связных пунктов контракта.
Это только на первый взгляд эти пункты и пунктики – продукт ее творчества – были не понятны с точки зрения законов обычного бизнеса. Они были ее защитой от возможного кидания, различных невыполнений обязательств, именуемых форс-мажорными обстоятельствами, не раз спасавшими ее в полуобморочных ситуациях. Вот и теперь ей предстояло с улыбкой, от которой таяли практически все имевшие с ней дело бизнесмены, складно соврать о жизненной необходимости подписания бумаг именно в том виде, в котором она предложила их в последний момент. Это была годами отработанная только ей присущая тактика – вначале стандартное соглашение, а за сутки до подписания – нате вам, пожалуйста – чуть-чуть дополним, это же не страшно, не несет в себе никаких дополнительных нагрузок. И глазами так невинно, с подрагиванием ресниц, если откажетесь, я сейчас заплачу. Способ безотказен, последовательность определена, моменты просчитаны посекундно. Вероятность почти сто процентов. И обязательно – бокал вина после. Да, да, именно для того, чтобы не спугнуть удачу. Контракт контрактом, а без удачи он ничто.
Восторженная радость азарта уносила ее в предстоящую муть фраз, которые она скажет официально-корпоративному господину уже через полчаса. Он, бедолага, хоть и держится молодцом, все же испытывает трудности с «великим и могучим». Эх, Армен – или как тебя там? – не знаешь ты еще, что за симпатичным «фасадом» скрывается акулка. В зеркальце, спрятанном в козырьке от солнца, надо еще раз оглядеть глаза.
А что же это у нас с городом? Никак не привыкну к его гадскому пробочному характеру. Лднако за десять лет ей все же удалось полюбить этот город, приютивший ее, девушку с Югов, монументально отполировавшим все ее изгибы и изъяны характера, выветривший все, что не имеет отношения к нынешней, сиюминутно протекающей жизни, прививший вкус к более поверхностному, а потому не связывающему мучительными обязательствами существованию. Но она забыла об одном свойстве этого города – он всегда преподносит сюрпризы. Так было и на этот раз – из-за двух по-идиотски столкнувшихся машин маленькая дорожная вена была полностью закупорена, ожидание чудесного растворения тромба растянулось почти на час, конечно, она опоздала, но продолжала упорно надеяться на то, что он подождет ее. Ведь она, в конце концов, женщина, умело маркентингово преподносящая свое «я», действующее без осечки.
И вправду, светлая от природы, давно усвоившая, что от блондинистого образа мужчины не то что не млеют, а сразу настраиваются на какой-то идиотский, неделовой и обидный лад, она все десять лет, что живет в этом городе, красится в ослепительно черный, вороной цвет. Невероятное сочетание – черные, как смоль, коротко остриженные волосы, деловая жесткость, чуткое внимание к собеседнику и немного напускной восторженности – пусть почувствуют свою силу, обаяние мужского ума! Безошибочная тактика – брюнетка с повадками блондинки, недоступность в повадках, согласие во взгляде. Строгий и элегантный верх и невзначай закинутая нога на ногу, легкое касание рукой плеча собеседника, и, конечно, глаза – иссиня-серебристые, дрожащие ресницы.
Но сегодня что-то случилось – его нет. Его нет. Не может быть! Не дождаться, не перезвонить, не обеспокоиться задержкой. Для него этот контракт не менее важен, мать его! Он на этом сэкономит приличные деньги, не говоря о том, что все «откаты» на ней, а, следовательно, подставляться по-крупному предстояло ей, а не этому жалкому, растолстевшему на чужих финансовых проблемах, жирующему мерину. Почему она не позвонила, не предупредила, что опаздывает? Ведь была такая мысль. Положилась на свое обаяние, на выгодность предстоящей сделки, на его ожидание ее большей нужности. Обида неизвестно на что горькой струйкой потекла из-под без нужды задрожавших ресниц, выхолащивая на ходу идею самодостаточности и провозглашая тризну непогрешимости всего того, что Жанна умела и делала до сих пор.
Предстояло возвращение домой, в ту квартиру, которую она очень любила, где все было на своих местах, да и места все были излюбленные, взлелеянные ее недюжинным дизайнерским, как сейчас модно говорить креативным, талантом. Что уж греха таить, что есть то есть. Об этом ей восторженно говорили все, кто хотя бы раз побывал в этой уютной крепости. Ее замок, только ее. Здесь она не просто отдыхала от повседневности, здесь она в полном смысле жила. Было неважно, выходные напролет с книжкой классика в постели, ночные бдения с друзьями под разговоры о полиморфности жизни, долгое отмокание в ванне под горячие струи воды или работа в бешеном темпе по тем же ночам. Все это было милое, родное, выношенное, где каждая вещь была осознанна и выпестована. Изредка порядок нарушала приходящая помощница, но и в этом случае неровное раздражение от вылизанного нового порядка или от неумело поглаженных брюк быстро улетучивалось, стоило лишь перегладить стрелки или смахнуть вуаль присутствия постороннего в доме, переложив все так, как нужно.
Сегодня возвращение почему-то не радовало, не наполняло внутренним огнем успокоения, не предвещало крепостных стен и не согревало приближающимся теплом. Неужто расстройство контракта так может действовать на нее? Да ну его в пень! Завтра же можно все поправить, ну позвонит сама, сделает из себя, в зависимости от начала разговора, деловую колбасу или козу брянскую, и перенесется на день позже эта подпись, на неделю – банк, круговерть встреч и прочее, что обычно начинается с каждым контрактом. Неуютно, наверное, оттого, что появляется некая брешь в распланированном временном отрезке, но и ведь и ее можно использовать, что называется, по назначению. Давно не была в спа, в ночном клубе, да и просто не бегала по парку, что взяла себе за правило с тех пор, как бросила курить.
Однако что-то терзало внутри, какая-то марафонская усталость от того, что единственный человек, за которого она хотела и привыкла нести ответственность, – она сама – подорвался на случайности, нелепости, природной подставе. Нет, она так не привыкла. Не то чтобы не получала по носу и все всегда шло гладко, но, единожды обретя уверенность в себе, доказав всем и себе, в первую очередь, что идея самодостаточности, выращенная на почве здорового пофигизма, может быть лекарством от беспочвенного и имеющего под собой основания, уныния, которому предаются многие, она уже никогда не вернется туда, где она была подавляема, контролируема и неумела. Войдя в квартиру, приготовилась привычно поставить сумочку у порога, но только сейчас вспомнила, что ее-то у нее нет – вот она, лежит посреди прихожей, а рядом горкой ее внутренности, то, без чего нормальная женская сумочка не может представить своего существования.
Она давно приучила себя относиться к вещам как к вещам независимо от того, кто и при каких обстоятельствах ей их подарил или где, когда она что-то приобрела. Искусство поглощать вместе с вещью ее внутренний смысл, который всегда связан с историей ее обретения, было отсечено на корню как ненужная и взывающая к обращению к прошлому мистификация. Ведь с ней, возможно придут воспоминания, радостные и огорчающие, неважно какие, но воспоминания. Жить надо здесь и сейчас, не размазывая время по краям десертной тарелки, поскольку найдется немало тварей, которые услужливо подставят в ряд твоих еще и свои кирпичики памяти, а, следовательно, свою жизнь попытаются переплести с твоей. А это опять обязательства, пустые хлопоты, пусть даже в прошлом. Одна мысль об этом невыносима, противна до одури.
Представьте себе, что у кого-то язва желудка. Насколько же глупо и обременительно размениваться на то, чтобы справляться о здоровье, режиме питания, давать какие-то советы. Нет, выслушать надо, с добросовестной улыбкой дать рекомендации обратиться к врачу, что-то с этим делать, предоставлять самостоятельное решение, осознанный выбор. Но не более того. Кто-нибудь спросил ее в свое время, насколько ей было тяжело бросить курить? Кроме улыбочек и легкого подтрунивания да покупок леденцов с пластырями дело-то не шло. Назло всем этим недоверкам и вышло так, как она решила, весь этот скепсис только помог ей в том, что за неделю она прошла путь, который многие желающие расстаться с сигаретой проходят годами.
Вообще же, суть ее натуры, как она для себя давно определила, заключается в принятии решения, не всегда скорого, но практически бесповоротного. Убеждающая сила советов друзей и окружающих работает для нее с поразительной обратной составляющей: чем больше весомых аргументов приводят в пользу своих доводов собеседники, тем яростнее сопротивляется все ее свободолюбивое я. Любой совет не может восприниматься иначе, как попытка закутать ее свободу в одеяло, спеленать и не дать взглянуть на плоды убеждений. Скажете, что маргинально? Возопите, что убожественно? В качестве доказательства своей правоты – вот я, красива, успешна, собранна, безунывающа, бесслезлива. Будет неправдой, если кто-то назовет меня бревном бесчувственным или заявит, что чувства, мол, не моя стихия. Я умею сопереживать, обязательно помогу, если в том есть нужда, но обязательно так, чтобы человек сам пришел к решению своей судьбы – за него жизнь не проживешь. Были попытки осторожно связать свою жизнь еще с чьей-нибудь, но именно оттого, что интерференция захватывала и собственную и порождала необходимость в чем-то себя заставлять и ущемлять, ничего, кроме легкой горечи расставаний, не оставалось. А значит, нечего об этом жалеть.
Надо бы собрать выпавшие сумочкины вещи, хотя бы в пакет, а потом переложить в новую, так и ждавшую, когда конкурентка, столь любимая хозяйкой, наконец-то загнется. Жанна знала об этой страсти претендентки, которую она приобрела в Южной Африке год назад. Но такая же шальная мысль, что африканка будет ей диктовать условия, когда должен наступить ее час, претила и заставляла нарушить еще одно правило – каждая купленная вещь должна быть надета тотчас же, каждое украшение обязательно сегодня же должно принадлежать ушам, как это произошло с исчезающими с планеты танзанитами или пустяшной божьей коровкой, сделанной скорыми на выдумку хорватскими ювелирами на потеху туристам в городе со смешным названием Корчула. Присев на колени, Жанна стала сгребать с пола предметы и неожиданно для себя, дотрагиваясь пальцами до каждого из них, вдруг ощутила явь воспоминаний, так или иначе принадлежавших этим вещам. Испуг власти прошлого еще только поднимался в ней, но сделать она уже ничего не могла – память, словно мстя за годы, заперевшие ее на замок, уже накрыла ее и устало, неспешно, как бы смакуя и взывая к подробностям, поселилась в голове.
 
Глава 1. Брелок

От него осталось только кольцо, а сам коала, который, казалось бы, на века с ним связан, давно куда-то подевался. Странно, что кольцо не последовало за медведем, а ведь могло. Сколько оно здесь пролежало? Да еще, наверняка, перекочевало из предыдущей сумочки, как гуляют предметы женского ухода, тушь, помада и тени. Или это не то кольцо? Да нет, вроде бы оно – вот неровная ямка на внутренней стороне – след от неумелой починки. Неужели это было реальностью? Если так, то все последовавшее назвать ей уж точно нельзя.
Они познакомились случайно и потому внезапность, никогда не воспринимавшаяся ей как нужный атрибут жизни, сыграла свою обескураживающую роль. Жанна не была готова к ней. Захватив врасплох, реальность оборвала мирно текущую реку жизни. Кроме того, он был не в ее вкусе. Она всегда предпочитала иметь в друзьях не сверстников, а зрелых мужчин, интеллект которых и жизненный опыт были важнее, чем последискотечный, послеклубный секс, от которого можно было бы отряхнуться, возрадоваться удовлетворению женского начала и не думать больше о том, что произошло, а главное – не планировать это на следующий раз. Будет – хорошо, не будет – не беда, в конце концов – для женщины, у которой Венера правит почти всеми домами в гороскопе, отсутствие физиологической связи всего лишь временной эпизод. Невозможно подпадать под страсть, она выбьет почву, выхолодит и обезглавит. А вдруг из страсти вырастет любовь? Нет, общение интереснее. Кто-то расскажет о поездке в дальние страны, кто-то поделится секретами приготовления неважно чего. Размеренная беседа хороша тем, что ты видишь – что мужчина зрелый, а пытается тебя очаровать, ты немного как будто ведешься, благосклонно киваешь на его безумное определение себя как, например «теплого жирафа», и дальше – ничего. Потанцевали, так что ж теперь, трахаться?! Нет, господа хорошие, мы интеллектуалы, сразу очертим дистанс, чтобы не повадно было.
Тем не менее, ее настигло. Познакомились они в самолете. Потом уже, когда от страсти к ревности был совершен плавный переход, он признался, что уже у трапа понял, что у них будет роман. Тогда она, еще не ведая приближающихся паутинных ниточек, пеленающих свободу, опустилась в кресло и приготовилась к привычному ощущению подташнивающего беспокойства полета. Резкий запах парфюма, исходивший от него, скорее раздражал и обещал тоскливое ожидание вентиляции, кондиционированную сушь которой она не переносила. Невозможно представить хорошими две вещи – мужской парфюм, который они, мужчины, как правило, накладывают на несвежевымытое тело, и цветы, которые все равно завянут, а потому являются лишь признаком превосходства мужчины над женщиной и не более того. Мы дарим вам цветы – отличительный признак женщины, ведь мужчинам их не дарят, только на похороны и юбилеи.
Где тот романтичный юноша, что подарил ей на 35-летие букет из 35 роз? Он был забавен, это правда. Почему-то решил, что розы в апреле и в таком количестве покорят ее душу. Нет, правда, забавно было, что он от неожиданности ее звонка уронил охапку цветов, которые до этого три часа ждал по заказу, и часть головок роз сломалась. Осталось только 27. Она, конечно, высмеяла его, в своей манере продержав паузу, что, мол, сколько цветов ты подарил бы мне на 50-летие? А 27 – это вправду хорошо, значит, на столько я и выгляжу. Он, смущенный ее очередной репликой, не понимавший, правда это или очередная ее подколка, не знал куда деваться от своей неуклюжести. А мы его еще немного осадим, когда давний друг, бадичка, идиотское слово, конечно, но так повелось за многие годы, – бади – от английского «душевный друг», подарит розы и повосхищаемся ими всласть. Ничего, юноша никуда не денется, все равно его страсть – мое тело. Не знаю, что он в нем нашел, но обожает его. Если нет – милости просим к сверстницам, толстозадым, жующим, дурно воспитанным, не евшим в таком количестве, как Жанна, в детстве рыбу. Вы спросите, причем тут рыба? Ну как же, ведь теперь даже ребенку известно, что йод необходим для развития ума каждого, а его в морепродуктах много, вот и ум, доставшийся по наследству да помноженный на йодное изобилие.
Так что там было в самолете? Ах, да, парфюм. Балдасарини, кажется. Он бросил на нее взгляд, когда она пристегивалась, и улыбнулся: она тонкая, выбрала почти весь запас ремня, видимо, на этом месте сидела какая-нибудь толстая американка, продукт кока-колонизации жизни, воспитанная на гамбургерах и чисбургерах. Что есть, то есть – замечательное тело, тонкота не так, чтобы очень, но пикантная грудь, по размерам вполне идеальная (тем, кому довелось увидеть ее соски, не забыть их до самой смерти – лилово-темное одеяло с розоватым ореолом и остро отточенным наконечником). Жанна, принимая ванну и дома, и в гостиницах, всегда придирчиво осматривала себя в зеркало, удовлетворенно поджимала губы – время не брало ее тело, кожа словно была защищена каким-то волшебным воском от старения.
Вот ее подруга Надя вся извелась на почве ботокса и других современных деньгивыкачивающих средств индустрии психологического здоровья женщины. Столько, сколько тратит она на бесполезные процедуры, можно с успехом использовать в мирных целях. И, главное, мужики за ней не идут, не смотрят в ее сторону и даже найти кого-нибудь провести время хотя бы в «Че» проблема. Надька замечательная, ближе ее, наверное, у Жанны никого нет, но из них двоих мужчины всегда интуитивно выбирают Жанну и Надя уже привыкла. Вдвоем на увеселения они ходят редко, чаще общаются в бане, что стало традицией по выходным или дома в задушевной и не накладывающей обязательств беседе. Так под пивко и легкий треп подтверждалась дружба, как сказали бы, проверенная годами. Нет, правда, кто, кроме Жанны, мог так отчехвостить бедного ухажера Надьки, выпившего из нее все соки своими толстыми, нахальными губами, отобрав у нее самое важное – свободу, приучив к звонкам и смскам, по которым та сходила с ума, когда в течение дня от него не было никаких известий.
Зависимость есть признак паранойи. Кто это сказал? Наверное, сама Жанна, ведь только в нашпигованном морепродуктным натуральным йодом теле могло родиться такое глобальное изречение. С другой стороны, кто, кроме Надьки, мог устыдить Жанниного ухажера, который надолго задержался, сказав, что надо бы, дорогой, соответствовать, записался бы ты на какие-нибудь курсики или на латиноамериканские танцы что ли, а то через пару недель от твоего «я» ничего не останется. Конечно, Надька все это не придумала, она лишь кристаллизовала то, что Жанна в доверительно-нетрезвой, а потому, свободной и правдивой беседе, ей доверяла. И надо же, ведь, пошел на танцы, познакомился там с какой-то такой же ученицей и охладел! Ну не возвращать же его назад. Хлопотно, да и вдруг возомнит о себе, что в нем нуждаются. Кстати, произошло это как раз накануне того самого полета. Небольшое разочарование еще долбило в то место, где, как Жанна помнила, находится сердце, но не более того.
Возможно, поэтому раздражение от парфюма, от присутствия мужчины вообще было достаточно сильным. Но смутила его улыбка именно в тот момент, когда она, реальный французский воробышек, подтягивала ремень по размеру. В полете он вытащил компьютер, часто-часто стучал по клавишам и не обращал на нее внимания, поэтому Жанна смогла его рассмотреть. Лицо вполне профильное, руки без обручального, да кто его теперь носит, ничего не значит. Не значит, и все тут. Для Жанны никогда не стоял вопрос семейного положения ее избранников – надо ему – пусть его, с семьями, детьми, внуками пускай разбирается сам. Еще не хватало вникать, да и разговоры на тему семьи мы опускаем, разве что никогда не допустимо унижение от увиденных вместе с родственниками. Что о ней подумают? Она не женщина легкого поведения, она женщина своего поведения. Своего, понятно?! Жанна никогда не будет чьею, она всегда будет своею! Это, пожалуй, еще один главный принцип, ставщий кирпичиком существования еще в 8-м классе школы, пришедшим и осознанным в тот момент, когда Борька, одноклассник, пронзил ее болью первого любовного опыта. Именно он шептал ей, чтобы она была его, и что получилось? Кроме боли и крови – ничего. Нет, надо быть своею, тогда не будет ни больно, ни кровно. Тогда появится возможность регулировать эти процессы – сегодня хочу боли, вот она. Завтра жажду «крови» – извольте.
Одет так себе. Туфли покупал сам, дорогие, но без особого признака вкуса. Часы странные, никогда такие не видела, взгляд так и застыл. Ну правильно, сразу же получила вопрос, что, мол, заинтересовались, девушка, часами? Так, теперь правильно парировать – я Вам не девушка, девушки – они в трамвае, причем все безвозрастные, или на рынке, за прилавком. А Вы кто? Я – человек. Или это только мужчинам дано считать себя людьми? Что-то колковато получилось, даже он почувствовал и горько (или только показалось?) усмехнулся. Что-то у Вас в душе наверняка не так. А вот это напрасно, Митяева мы тоже слушали, знаем кое-что. Не надо заимствований! А он так просто – а все равно Вы девушка и очень привлекательная, не сказал бы что красивая, но глаз радуется. Тоже мне, оценщик! На себя чаще надо смотреть, дорогая редакция!
Полет накрыл невероятной усталостью, задремав, Жанна не заметила, как пролетело время. Валентин, оказывается, как признался позднее, смотрел на нее и не мог с собой совладать, плотина недоверия, воздвигнутая женщинами на его пути, была прорвана в один момент, тот, который подарил ему эту встречу. Самолет приземлился. Он дотронулся до ее руки и вставил между пальцами свою визитку, разбудив Жанну. Раз и навсегда давшая себе обязательство не удивляться практически ничему, кроме как тварьному поведению сограждан, она без особого внимания отнеслась к его карточке, сунув ее в карман куртки. Это особый знак пренебрежения – все важное всегда поглощала сумочка, а карманы куртки – обертки от конфет или пачки от сигарет – только оперативную или совсем ненужную информацию. Она ехала до гостиницы на трансфере по вечерней столице благодатного Юга, чем-то напоминавшего ей родные места, удивительно как выжившей в результате междоусобной послеперестроечной войны. Разбирая вещи в сносном номере гостиницы со смешным звериным названием, она выронила визитку, легким фантиком полетевшую на пол. Близко к кровати упала. Нехорошо. Примета такая есть.
Ладно, не до пустяков, надо ложиться, завтра на фирму, тяжелый и изнурительный для мозга день впереди. Неожиданный стук в дверь заставил ее выбраться из-под одеяла, где она уже голым коконом вила себе место. Жаль, что нет глазков в двери, как дома. С другой стороны, здесь не то что в гостиницах, но и в домах никто не грабит и не убивает. Оттого и глазков нет. Глупо спрашивать, кто там. Подумают, что русские все чмо. Итак, дверь рванем, покажем, что поздние визиты портье или других гостиничных – не самая лучшая характеристика сервиса… На пороге стоял Валентин и смотрел на нее то ли серыми, то ли коричневатыми глазами и держал в руках букет цветов, что впервые в жизни представлялось ей забавным и умилительным.
Еще одно правило – никогда не показывать удивления, пусть проходит в номер, если сможет сдвинуться с места после увиденного ослепительного стройного загорелого тела, пусть и растворяющегося в уходящей темноте, но светящегося слабой поигрывающей белой полоской от стрингов, защитивших ее от солнца. Защитивших всего-то на три процента тела, но она знала, что именно эти проценты больше всего крутят отчаянные мужские головы. Улегшись на постель и не набрасывая одеяла, она ждала, что будет дальше. Валентин неловко топтался на пороге гостиничного номера. По всему было видно, что он никак не ожидал такого поворота событий.
Вообще-то я пришел к другой женщине и никак не ожидал Вас здесь увидеть и поэтому оторопел. Конечно, не к ней! Да уж! Знаем мы вашего мужского брата. Но раз уж так случилось, может, мы пойдем что-нибудь перекусим, а то после самолетной недоварки живот подводит. Она помогла ему справиться с ситуацией, в которую он, будем честными, сам себя загнал. Ну признайтесь же, сам – это свобода выбора. А на что он рассчитывал? Что она обалдеет от его цветов в полночь? Бросится в объятия со словами умиления, а потом они сольются в вечном поцелуе и будут трахаться?! А вот так неожиданно не хочешь – чтобы не ситуация под тебя легла, а чтобы ты стал ее жертвой: не надо никаких усилий, женщина сама тебе предлагает постель. Бросьте, Жанна не легкого поведения и не легкая добыча. И никогда ей не будет. Это своеобразный стеб, не всем, возможно, понятный, он станет очевидным, только когда безумец попытается дотронуться до ее тела. Ничего не будет, красавчег! Все хорошо, что хорошо для меня, остальное – ну и дальше по тексту. Голое тело – еще не повод для соития.
Да, когда-то в Испании, еще на одном из своих первых тусовочных мероприятий, Жанна, обожавшая танцевать, пошла вечером на корпоративную дискотеку. Отстойные западные мелодии, отзвучавшие в модных московских клубах год назад, видимо, специально были поставлены для русских. Испанцы наверняка думают, что ребята из Рашки совсем не следят за веяниями моды. Пришлось выбирать танцы, чередуя техно с техно же, но несколько танцев ей пришлось отдать одному провинциальному мальчику. Кто он там – менеджер какой-то, в офисе когда появлялся, то его практически никто не замечал, уж она-то точно. Только однажды она запомнила его приезд, когда ее приятельница возмущенно говорила о пермяке, появляющимся в офисе в командировочную пору и почему-то считающим в порядке вещей здороваясь, обязательно целовать всех женщин-сотрудниц.
После дискотеки она пошла в номер принять душ и переодеться к вечернему морю, где традиционно подвыпившие русские традиционно же собирались петь русские народные песни. Никто не знал слов, конечно, до конца, но важен-то ведь сам процесс. Жанна любила именно этот процесс единения голосов и душ, она сама неплохо пела, караоке было ее стихией и одним из ее миров, как и танец, в котором она способна была забыть все. Танец и в меньшей степени пение позволяли ей возвращаться в спортивное легкоатлетическое детство, старты и прыжки, разговоры с девчонками, соревновательные результаты. Сейчас, когда спортом заниматься было некогда и все ограничивалось лишь пробежками по выходным перед домом в зачатом недавно местными активистами парке, она очень ценила то, что давало легкость ногам и рукам – танец и легким – пение.
Не успела она закрыть за собой дверь номера, как кто-то, а обернувшись она увидела кто – этот мальчик-пермяк, настойчиво набивался на продолжение вечера. Неужто правда, что все мужики думают, что если женщина, пусть даже и откровенно, потанцевав с ними, обязательно должна улечься в койку? Ну что теперь, сопротивляться, стыдить, отговаривать или просто дать в пах, как когда-то ее учил невесть откуда завязавший дружбу друг-тренер? Нет, лучшим оружием будет полное разоружение противника, точнее полное разоголение. Словно не поняв намерений внезапного ухажера, она стала сбрасывать с себя потную одежду, рассматривая присутствие в номере мужчины не более как кинофильм по телевизору. Парень от неожиданности просто подавился. Строгая стрелочка волос на лобке, выверенная с геометрической точностью, которую ей подсказала одна мастер по интимной эпиляции (спасибо ей, освободила от бессмысленной траты денег, предоставив все расходы только на бритвенные станки), раздваивающая кверху на расходящиеся лучики и слегка несколько приоткрытые, как бы доброжелательно удивленные губки, сделали свое черное дело. У него перехватило дыхание, смущение ударом в поддых отбило действие, желание, кажется, еще оставалось, это она видела по глазам. А вот привести его именно в действие парню уже было невозможно. Лучший способ – вспомнить, что забыл что-то важное, например не отключил саморегулируемый утюг после глажения накрахмаленных шнурков и смотаться.
Теперь можно спокойно и быстро принять душ, переодеться в свободную от корпоративных предрассудков футболку и отправиться на темный пляж, где уже ждет небольшой, но обаятельный текильно-апельсиновый микст и песни, песни, без эха, до рассвета. Да, и обязательно рассказать всем, знающим, что за словом и действием она в карман никогда не полезет, увидев одиноко обдумывающую только что произошедшее фигуру пермяка, что этот-то, мол, чего себе вообразил – кто женщину танцует, тот ее и… Девушки, не затыкайте уши, текила позволяет называть вещи своими именами.
Итак, оружие под названием «голый пистолет» – или как там у Лесли Нильсена – с «пистолетом наголо», пущено. Сейчас этот Валентин получит свою «валентинку» с пожеланиями плыть подальше, такая красота должна невольно вызвать в мужчине комплекс неполноценности, начинающийся, как правило, с «неужели это мне?» и заканчивающийся «как мне все это выдюжить». Но она ему помогла своим предложением пойти поесть. Зачем? Неужто она устыдилась своего поступка? Да нет, здесь что-то иное, пока невозможно сказать что, потребующее ответа чуть позже. Она быстро оделась, чтобы не заставлять и без того смущенного Валентина ждать в коридоре слишком долго и, слегка прыснув излюбленный «Lovely», выпорхнула из номера. Именно так он потом называл ее движения. Выпорхнула, порханула, припорхнула. В каждом его слове слышалось обожание. Но это будет позже, когда их связь станет не просто связью, а ее паутинки, затвердев на воздухе, станут прочными канатами, удерживающими их в орбитах друг друга.
Большинство баров действительно было уже закрыто, но долго искать все-таки не пришлось, и это было славно, иначе от бессмысленного молчания по дороге пришлось бы что-либо говорить самой. В полутемном, но не от желания хозяев создать интим, а просто ради экономии электричества, полубаре-полукафе-полузакусочной, на удивление вкусно приготовленные простые блюда разговорили их, наполнив сытостью кровь. Итальянское вино отчего-то не казалось ей пригорклым и изжогистым, как обычно всегда это было после даже бокала вина. Мы не будем считать годы студенчества, когда дешевые вина были единственным спасением для молодежи, а шампанское, усиленное простой русской водкой и возвышенное до вершин «Северного сияния», – было неизменным атрибутом студенческих свадеб и побед капустной команды. С тех пор минули годы, а вот ощущение утренней изжоги транспортировалось на все вина. Сейчас вино не горчило, не обещало ей неприятностей, а Валентин оказался собеседником учтивым, с тонким чувством юмора и абсолютно ненавязчивым. Забавные рассказы можно было рассматривать в качестве легкой закуски к бокалу вина – так легки, изысканны, искрометны и в тему были его замечания, повествования и вопросы.
Посмотри, какой герб висит на стене. На нем изображена курица, над которой расправил крылья петух и надпись по-латыни на внешнем ободе. Что же это там написано? Они наперебой стали придумывать различные варианты, смешные до колик. Так в жизни ей давно не приходилось смеяться, а прикасания его руки вдруг настойчиво стали звать ее обратно в номер, она реально хотела соединиться с ним, она уже чувствовала и по другим местам, что долго она не сможет бороться с захватывающим ее желанием. Черт, что это с ней происходит? Она же практически его не знает. Официант, кое-кыкошно объяснявшийся по-английски, перевел надпись. Оказывается все просто – после коитуса все животные грустят. Не только животные, подумалось Жанне. Интересно, будет ли она грустить после секса с ним? Так, еще чуть-чуть и она сама предложит ему пойти с ней. Конечно, не так предложит, как это неуклюже делают женщины попроще лицом и с менее иодированными мозгами. Это будет неожиданно, ненавязчиво и неотвратимо.
Но, кажется, он не понимает, что она его уже не слушает, что беседа лишь словами обрамляет поребрики той дороги, что ведет сейчас двух людей к телесному проникновению в душу. Неужто он из тех, кто считает, что быстро сдавшаяся женщина легко доступна? Нет, она не такая, Жанна! Если она столь быстро очарована человеком, то это дорогого стоит. Это значит, что за пару часов знакомства они уже прошли многомесячный период узнавания. Неужели права была ее астролог, сказав однажды, что есть люди, которые, познакомившись, считают, что они знают друг друга сотню лет, а потом просто были разлучены какими-то жизненными обстоятельствами. С точки зрения астрологии и космогонии в этом нет ничего удивительного или невозможного. Астралы, акценты и прочее, и никакой мистики. Она не понимала, что происходит, никогда еще столь быстро она не входила в орбиту понимания с другим мужчиной. Никогда еще так медленно не тянулось время до близи с ним.
Нет, дальше ждать невозможно. Жанна отошла в уборную, а когда возвращалась, сделала вид, что поскользнулась и ударилась о стойку спиной. Несильно, но все же. Они уже перешли на «ты», и это позволяло ему проявить участие, заботу и даже обеспокоенность. Расплатившись, он чуть ли не неся ее до гостиницы, шептал, что все будет хорошо, что он ей поможет. Касание его губ выдавало эрогенность ее ушей, полностью оставляло за кадром нелепость самой фразы, что ей надо помогать и о ней заботиться. Ну да ладно, это потом проанализируем, не сейчас, когда тело уже не принадлежит ей и еще не подвластно ему. В номере он стал быстро раздевать ее, неторопливо, но быстро, попросил лечь на живот. Она не любила начинать с этой позы, но сейчас, возможно, это было бы неплохо. Валентин, вместо того чтобы раздеться, накрыл ее ноги, чтобы было не холодно, и стал вначале легко, а потом все с большим нажимом массировать спину, проходя по позвоночнику, поднимаясь к плечам, пробегая по рукам до кончиков пальцев. Сколько это продолжалось – никто не измерял, конечно, но вот то, что произошло потом, Жанна запомнила хорошо, и сколько это продолжалось, и когда это произошло. Итак, в 1 час 38 минут ночи в течение одной минуты он откланялся, заявив, что выполнил свой долг и, больше ничего не сказав, закрыл за собой дверь. Естественно, с той стороны.
У нее было такое чувство, что твари населили мир полностью. Нет, она, конечно, знала, что они составляют никак не меньше половины населения, но чтобы полностью все заполонить! Нет, скажите, это каким же бревном надо быть, чтобы отказаться от нее?! Что же надо было делать, как в пошлых фильмах пристанывать или лучше провести его рукой между губ, чтобы он почувствовал не озеро, а океан, заполнивший пространство и стекающий струйкой вниз?! А что, может, права была молоденькая секретарша Ирочка, которую она однажды застала плачущей? Ответов на вопросы, что произошло, не последовало, и только после того, как из комнаты вышли все, кроме Жанны, Ира поведала, что случилось. Тогда Жанна оценила, что только ей была доверена тайна как самой пофигистично относящейся к мужчинам и умеющим сказать про них правильно-хлесткое словцо женщине.
Секретка переживала оттого, что парень, к которому у нее стало зарождаться чувство, вдруг после недельного знакомства, предложил ей переспать. Что во мне такого, что вызывает подобное желание? Может, я одеваюсь или веду себя как-то вызывающе? Что могла ответить Жанна этой простодушной дурнушке? Радуйся, что тебя, козу брянскую, еще кто-то хочет? Нет, так нельзя, все-таки человек. Жалеть, конечно, ни в коем случае. Если спрашивают моего мнения, то ты ревешь белугой потому, что тебе себя жалко. Но не по тому поводу. Ты просто рассчитывала на то, что интим будет позже, когда вы всласть наговоритесь на псевдоважные и архизначительные темы, попробовав замахнуться на искусство, футбол, ну что там еще. Ты вымотаешь парня, он от ожидания совсем голову потеряет, а потом у вас все это случится, причем ты будешь его еще готовить словами вроде тех, что я не со всеми такая, что ты поразил меня и поэтому я отдаю тебе самое ценное во мне, но прошу ценить душу. Дура, неужели ты не знаешь, что интерес мужчины к женщине прямо пропорционален расстоянию между их половыми различиями?! В этом нет ничего пошлого, все достаточно определенно. Никакие вздохи под Луной не смогут сбить мужчину с природно заданного курса. Неважно, когда ЭТО произойдет, важно, чтобы после этого у него сохранился интерес к тебе.
И вот теперь она в схожей ситуации, только наоборот – ей пренебрегли, не удостоили, так сказать, своим вниманием. Неужто на пути попался порядочный из тех, что называются мужчинами? Только этого не хватало. Да еще, возможно, женатый, который обожает свою супружницу и будет потом постоянно рефлексировать от сознания огромной овражной глубины своего проступка. Но все же уйти так вот, безо всякого прости и некого намека на дальнейшие встречи. Это не укладывается даже в границы формальной логики.
Самое лучшее – выкинуть его из головы сейчас, постараться уснуть. Завтрашним многочасовым заседанием в штаб-квартире иностранного «дяди», на которого она работала, безупречным английским и трудностями перевода с него выбьем и самые мысли об этом происшествии. Нет, ну каков гусь?! Уж лучше быть ни с кем, чем вместе с кем попало. Или как там? Уж лучше пьяным быть, чем пьяным слыть? А это тут причем? Да, милая, причем и очень даже причем. Обломали тебя, маньячка, и в конце этой фразы не поставить смсный смайлик, чтобы несколько уменьшить горечь от пренебрежительной пощечины.
Валентин появился столь же неожиданно, как покинул ее. Произошло это утром и вначале она не догадалась, как он это сделал. То есть как он оказался в комнате, когда она еще спала, если номер был заперт на новейший электронный замок. Ларчик-то открывался просто: он вчера напел что-то доверчивому консьержу и получил копию ключа. А утром – клубника, деликатесы, кофе в постель. Ну до чего пошло! Он не знает что ли, что Жанна пьет только чай, а кофе не уважает, а тех, кто подсел на него, считает сродни курильщикам. Ах да, откуда же ему знать, они только недавно знакомы. Интересно, а что он предпочитает – сосиски, доведенные до готовности в микроволновке или отваренные, как она, пирожки с мясом или яблоками, МТиВи или Первый канал, классически или сбоку, как она… Ох, опять, кажется, замечталась! Улыбка и не больше, ни капли удивления, что обнаружила его здесь. Но и ни капли обиды, уж позвольте объявить об этом сразу. Я такая, если хочешь быть со мной, то надо привыкнуть к мысли о том, что я обыкновенная женщина, со своими слабостями, но без придури восторгов.
Все же, черт побери, приятно, что он принял правила игры и совершенно не пытается казаться лучше. Можно и чашечку кофе выпить, ничего не случится. Тем более, что он удивительно вкусный. Не сам же он его варил! Губы потянулись за дружеским поцелуем, но утонули в теплом обрывающем сердце и оттого всепоглощающем лобзании. Валентин был опытен в ласках, но она-то тоже ведь не была девчонкой в этих вопросах, тем не менее, столь давно не пробивавшее ее наслаждение колоколом еще долго отзывалось в ней. Только потом она поняла, что чувственные посылы могут быть не однообразными, а развязка не всегда такой, чтобы «после коитуса все животные грустят…».
Дневной город поглотил их – она умчалась вслед безнадежно опережающему ее трансферу, который увозил остальных коллег на семинар, он – … А куда он ушел? Это и к лучшему, что она не знает, куда он ушел, хорошо, что и нет его телефона, а то, не ровен час, начнет посылать смс или звонить с пошлыми словами, как ему было с ней упоительно. Вечером – корпоратив, вернется в гостиницу поздно, так что встрече все равно сегодня не бывать. А завтра – все по кругу, «дядя» не любит тратиться на развлечения для сотрудников, приехали совещаться-учиться – будьте любезны. Последовавшие за этим три дня лишь полностью подтвердили ее правоту. Думать о Валентине практически было некогда, домашние задания заставляли насиловать компьютер по полночи. Это для нее, астеника по природе, было ужасно. Сон – основное ее оружие в борьбе против усталости, болезней и морщин, и еще, конечно, обожаемая спа. Но где ее здесь взять, точнее, где найти для нее время?
Он появился в день отлета. Неудачно, ведь она не успела сделать никаких покупок и оставшиеся до отъезда в аэропорт 4 часа хотела провести в магазинах. Никаких проблем, Валентин, оказывается, тоже собирался пройтись за шмотками. Почему-то в магазинах и магазинчиках он не выбирал себе вещей, ходил с ней и, кажется, испытывал огромное наслаждение, рассматривая, как сидят на ней примеряемые вещи, лишь изредка делая какие-нибудь ремарки по их соответствию Жанниному образу. Надо сказать, что они были ценными, даже в выборе лифчика, который она, уже абсолютно освоившись, примеряла прямо в его присутствии. Потом эта игра им понравилась, они заходили в примерочную вместе и после примерки очередной вещи обнимали друг друга, сгорая от желания. А дальше, рискнув один раз, соединившись в обрамлении зеркал, ставших свидетелями красоты их тел, выражений лиц сплетения рук, ходили от магазина к магазину и оставляли мимолетные отпечатки зеркальных воспоминаний об их любви. Она чувствовала себя полностью вымотанной, ноги дрожали, такой усталости, но не убивающей, а какой-то абсолютно иной, лечебной – бывает так? – она никогда до сих пор не испытывала. С удивлением обнаружила, что их проход по магазинам принес и результаты – она купила довольно много вещей.
Сбор группы внизу в гостинице проходил, как всегда, довольно нервно. Несмотря на то, что все коллеги были тертыми заграницей, кто-то опаздывал, кто-то забывал в сданном уже номере какие-то важные вещи типа паспорта или билета. Тем не менее, все обратили внимание на блаженное счастье, написанное на лице Жанны, и даже посоветовали съесть лимон (ну, это особо доброжелательные, конечно). В ответ на вопрос Надьки, что произошло, ответить скупо «переспалА или переспАла, не помню». Подруга, похоже, обиделась. Она ведь привыкла быть в курсе всего, что происходит с Жанной, а тут упустила самое-самое. Таможенные формальности, дьютифришная суета, да и сам полет с возвращением домой ей не запомнились. Не потому, что это не первая поездка и маршрут, как и компания, практически отработан. Он понимала, что влюбилась. По уши и бесповоротно, что физиология физиологией, но куда деть ощущение потери оттого, что его нет сейчас рядом.
Дома – постоянные взгляды на телефон, как будто он знает ее номер, а она – его, переодевания, вот эту вещь они купили в «Corte Engles», как будто это имеет для нее какое-то значение. А этот ночной шелк она не успела домерить как ощутила живое человеческое тепло на себе. И еще одна невероятная мысль пронеслась в голове – они занимались любовью, не предохраняясь ни от ребеночка, ни от болезней. Мысль эта не вызвала в ней паники, отчего-то она доверяла ему. Доверяла на все сто процентов, хотя с давних пор не любила эту фразу за бессмысленность и самонадеянность. Кроме имени, она ничего больше о нем не знала, ничего, что подсказало бы, как и где его можно разыскать. Она знала одно, точнее интуитивно чувствовала, что он обязательно найдет ее. И она, конечно, была права и теоретически, и практически.
Он объявился через месяц, как это уже стало обычным, неожиданно. Неожиданно мобильник высветил незнакомый номер, а потом раздался его глуховатый, но уже так давно слышанный голос «Привет!». Он в Москве, а где еще он может быть? Ну вот и выяснилось, что он живет Екатеринбурге, значит, в командировке. В гостинице. Сорваться и приехать к нему? С какой стати? Гостиница «Акварель»? Вечером? Что, сейчас?! Вообще-то я работаю, как и большинство законопослушных граждан в этом городе. Сколько надо времени? Не больше часа, ты же знаешь, какие у нас пробки. Реально? Реально буду через 5 минут, наш офис находится практически напротив гостиницы. Нет, не шучу, сама удивлена такому совпадению. Нет, звонку не удивлена. Ты же не знал моей фамилии, отчества, где живу и работаю, поэтому тебе легко было установить мои координаты. К тому же, наверняка, ты установил в процессе скрининга, что я замужем за полковником ФСБ, что у меня трое детей, младшему полгода. Ну и что, что наглое вранье? Давай, чем дольше мы с тобой говорим, тем меньше времени нам остается. К тому же я еду не трахаться с тобой, как ты понимаешь, а пообщаться.
Стук в дверь не заставил себя долго ждать, а его лицо сияло и только слегка выглядывало из-за букета роз, точно таких же, как тогда. Они не могли отодвинуться друг от друга до самой ночи, они покинули этот мир только на сон, чтобы вновь потом на рассвете соединиться. И как-то не хотелось говорить «трахаться», уж слишком обыденным и механистичным было это слово, обозначавшее то, что происходит с ними. Ему надо было ехать, рано утром самолет. А Жанне – оставайся в номере, утром на работу не надо будет продираться по пробкам. Заодно ты сможешь надеть то, что не успела купить тогда. Что значит не успела? Как можно надеть то, что не успела? Он вытащил из шкафа туфли, которые она мерила, действительно, тогда, за границей, но со вздохом отодвинула, мотивируя тем, что они не вполне подходят по причине их заоблачно задранной цены. И вот они здесь, а она даже не заметила, когда он их купил. Она не могла не заметить, они же шли вместе и он нес все ее вещи. А то, что товар можно привезти в гостиницу после приобретения, тебе в голову не приходило? Действительно, не приходило, хотя это все так очевидно просто. Чувство тепла за заботу пыталось вырваться наружу, заполнить все пространство этой уютной, но небольшой комнаты. Жанна сдержала себя, лишь скупо поблагодарив и тотчас же примерив обновку. Да, это именно то, что она тогда выбирала. На голых ногах туфли действительно очень ей шли.
Прощальных поцелуев не будет, договоримся, что увидимся вскоре. И он ушел. Куда же он поехал, ведь он же сказал. Неужели в Австрию? Через неделю она должна туда ехать, как бы отрабатывая повинность, вывозя небольшую делегацию. Друзья с деланной завистью говорят, что она счастливая, что может совмещать работу и отдых, имея в виду ее частые отлучки за рубеж. Знали бы они, как она вкалывает там, не спуская глаз с постоянно норовящих разбрестись или вечно недовольными чем-то снобов, попадавших в делегации. Скорее бы свое дело, чтобы не зависеть ни от кого, быть самой себе режиссером и оформителем судьбы.
В последовавшую за этим неделю Валентин звонил часто, она, пренебрегая неписанным правилом, распространявшимся на всех сотрудников офиса, не вести личных переговоров, впитывала каждое слово, которое услужливые волны МТС доносили до нее за тысячи километров. Кажется, их длинный разговор не прерывался ни на минуту, хотя, конечно, это было не так. Приходя вечером домой, она уже ждала, когда домашний телефон отзовется радостным звонком соединения душ, сердец. Она хотела увидеть его, это желание стало навязчивым, и даже думала, что сможет улететь на день раньше, чтобы успеть увидеть Валентина там хотя бы на несколько часов, перехватив его из объятий вездесущего времени. Эта идея показалась ей замечательно-забавной, немного детской, но романтично-трогательной. Она знала, что Валентин есть лишь замена счастья, которое она отвергла когда-то. Это счастье рисовалось ей в быстрых предутренних снах, столь счастливо проскользнувших когда-то мимо ее слез. Как поверхностны ее суждения обо всем? Никто обо этом не знает.
Каково ее возбуждение о том, что ждет впереди – неведомом. В этом парадокс женщины: как только перестаешь ее интересовать, так сразу получаешь интерес. «Е… их всех через плечо. Ни одна не стоит твоих мучений. Я даже могу выложить на этот сайт формулу: твое самодостоинство минус обжорство», – так, кажется, было в услышанной как-то фразе, которую небрежно бросил своему собеседнику один вполне сохранный мужчина, сидевший за соседним столиком в кафе. Неплохо бы восстановить начавший было убывать запас колкостей и бранных словечек. Зачем-то они ушли из ее повседневного слога, а это может негативно сказаться на имидже. Впрочем, кто и что скажет про Жанну, не сильно ее беспокоило. Отболело, спасибо маме!
В детстве Жанка была прелестным ребенком, нет, правда-правда. Достаточно посмотреть на черно-белые фото того времени, чтобы поверить в то, что не было знакомых или просто прохожих, которые бы не восклицали: «Ах, что за чудесный ребенок!». А сравнениями с ангелами можно было паковать почтовые мешки. Вместе с тем, мама никогда не только не говорила ей, что Жанна симпатичная, а наоборот, всячески умаляла ее представление о самой себе. До 15–16 лет она представлялась себе если не уродцем, то во всяком случае, дурнушкой. Именно так ей внушила мать, прилюдно кричавшая, что от мальчишки ее дочь практически не отличается.
Возможно, поэтому она предпочитала все мальчишеские развлечения – драки, курение, пиво и язвительные выражения в любой адрес. Вместе со своими приятелями ей ничего не стоило, выследив пьяного, бредущего домой на суд семьи, выждав момент пустыря, наброситься вместе с толпой, сбить с ног и обчистить до нитки. Все «вырученные», а лучше сказать, «врученные», средства поступали в общий котел и тратились опять-таки на мальчишеские радости – пиво, сигареты, нехитрую закусь. В ее компании, конечно, были еще девчонки, выполнявшие функции своеобразных душевнохранителей парней-пиратов: никогда не ходили «на дело», ждали в укромном уголке, вытирали кровь с лица и рук после потасовки, прижимаясь губами, накрывали нехитрую «поляну», а после – убирали огрызки и пустую посуду. Сами флибустьеры брезговали подобной прозой быта, а Жанна-то, безусловно, была в их числе, она была полноправным членом общества, не то, что эти девчонки. Да и по изяществу фигуры она дала бы сто очков любой из этих прилипал, разве что грудь у нее по всем правилам бандитской охоты была такая же, как у парней – то есть никакая.
Искреннее удивление у нее вызывало подсмотренное действо, ну тогда, когда уже голова кружится от принятого спиртного, когда хочется в голос общаться и отстаивать свое мнение, а в то же время парни увлекали своих дам подальше от костра, расстегивали им рубашки и залезали руками за пазуху, ухмыляясь и подмигивая друг другу. Жанна удивлялась – что там можно найти отличного от мужского? Ведь своего у нее долго не было. Это потом природа, как бы извиняясь, за позднее пробуждение, одарила ее небольшой, но правильной, стоячей яблочной грудью с сосками такими острыми, что впору порезаться о них, а цветом ореолы таким темным, что они просвечивали даже сквозь лифчик и белое платье, что заставляло краснеть и восторженно оборачиваться мужиков в летние дни. Тогда же она искренне не понимала, и однажды даже, подвыпив, решила тоже попробовать и запустила руку в разрез кофты Ренате. Та заорала, а мальчишки хохотали так, что она до сих пор помнит этот никогда ни до, ни после того не слышанный басистый, до икоты продолжавшийся в такт звучащий хохот-хор. Примерно так идут в ногу на параде военные.
Осознание своей исключительности пришло к Жанне одновременно с месячными. Она оказалась абсолютно не готова к этому. Нет, конечно, она к тому времени не была стерильна, хотя и была девственна. Вместе с матом в ее сознание входили предметы и действия, которые скрывались за ними. Тем не менее, глубинного смысла она не понимала, относилась к этому абсолютно безразлично. Видимо, потому, что мальчишки, которых, понятное дело, обуревало желание, доносили его до своих подруг, пробуждая их и заставляя что-то испытывать в душе, а те, общаясь с Жанной, с придыханием говорили об этом. Поскольку она никогда не была объектом подобных устремлений мужской половины их шумной компании, Жанна не заразилась ни вожделением, ни желанием, ей даже не хватало простого любопытства узнать, а что же стоит за всем этим. Не было потребности. Справедливости ради надо отметить, что парни ее выделяли, отличали от остальных девушек, но по-особенному: они могли часами с ней разговаривать, смеяться, отмечали ее бесстрашие, умение говорить правду в глаза, поддерживать разговор ни о чем.
После первой менструации она внезапно ощутила нечто новое, даже не ощутила, а уловила, как-будто кто-то распылил вокруг нее феромоны. На самом деле произошло то, что и должно было случиться раньше – кожа ее стала гладкой (это потом, спустя много лет, она, как, возможно и любая другая женщина на ее месте, будет терзаться вопросом, а не стоит ли облагородить ее ботоксом и диспортом, чтобы уж точно она была безморщиниста, а тогда она просто отметит факт исчезновения прыщей и угрей), появилась грудь, радовавшая ее своей невеликостью (это потом она как-то натолкнется на холодный душ одного из ухажеров, который скажет ей, что он готов оплатить ей операцию по увеличению груди – все чудесно, а вот грудь у тебя никудышная, как у Наташи Ростовой в воспоминаниях поручика Ржевского, и задумается, а, может, действительно, укрупнить масштабы), сближавшей ее с парнями, округлилась задняя часть, придавшая телу магическую завершенность (предмет гордости Жанны до сих пор – ни одной полоски целлюлита, ритмичное покачивание в такт ходьбе, завершающаяся на границе приличного татуировкой, сделанной ей в Милане бродячим персингистом, «Bellissimo»).
Вот тогда на нее стали обращать внимание мужчины, да не только сверстники, а именно те, кто мог бы быть хозяином жизни. Ее жизни, согласись она на такое определение. Но, как мы уже с вами знаем, это не для Жанны, никто никогда ее хозяином не будет. Никогда. Безусловно. Возможно. Кажется. Нет, не кажется. А так оно и есть. Вроде. Почему же мать все время принижала ее природу? Зачем отец, когда у нее было хорошее настроение и она шла в ванную перед сном, напевая популярную в то время песню, обязательно делал ей замечание насчет ее голоса в частности и устремлений вообще? Почему отбивали охоту нравиться, отчего так надолго назад отбросили формирование вкуса, желание носить красивое, захватывающее и элегантное? Где непрожитые годы конкуренции за внимание всех без исключения? Хотя нет, внимание, выражавшееся в постоянном общении, никуда не девалось. Его было с избытком.
Возможно, именно в общении появилась житейская правда, что материальное – первично, остальное приходит и уходит чаще, гоняться за ним не стоит. Значительно важнее, чтобы было где жить. Это первое и главное. Жить, а не проживать, поскольку квартиру, где она с родителями и братом жила в детстве и юности, назвать домом невозможно. Даже понимая трудности советского времени, Жанна не могла смириться с неуклюжестью материнских представлений о функциональном уюте, который для матери заключался прежде всего в постоянном наличии продуктов и пирожков по утрам. И только. Остальное – чтобы был телевизор, ковры и кресла. Все это расставить в хаотичном порядке, чтобы не мешали перемещениям по квартире. Кровать – на видном месте. Да и что им с отцом было скрывать. Временами Жанне казалось, что она и брат вообще появились ниоткуда. Представить, что родители хоть раз в жизни стонали от оргазма, она не могла. Сама мысль об этом вызывала у нее смех. Уж очень не вязался их облик, их жизнь, повседневные утомительные заботы, ежевечернее, еженовогоднее сидение у телевизора, погасший в комнате сразу после десяти вечера свет с обаянием жизни.
Она уже тогда решила, что никогда не будет так существовать. Тогда же и возникло, кстати, желание, чтобы Борька открыл ей то, что пока еще было неподвластно пониманию. Все произошло буднично, нельзя и сказать, что она волновалась – достаточно было поморгать своими длинными ресницами – раз, он уже обратил на нее внимание, два взгляда – он провожает ее домой после школы, одна полукривая-полуигривая улыбка плюс шутка на постельную тему и неожиданный поцелуй – нет, не в губы, но в том направлении – и вот он уже весь перед ней во всей своей юношеско-обнаженной красе и готов к бою. Только вот не надо было шептать про любовь и про то, что хочет, чтобы она была его – сам же и сбивался с ритма. Что он в своем только ему понятном воспаленном мозгу возомнил продолжение отношений (каких отношений?). Отношения – это когда-то к кому-то как-то относишься. На его неумелые стихи, под натиском которых даже она не смогла устоять – надо было хоть что-то ответить – она написала: «Как жаль, что я не умею так же красиво выражать свои чувства!». На его месте она бы парировала: «Это потому, что у тебя их нет!». Но он промолчал, видимо она не ошиблась в нем – интеллигентик!
Сейчас, по прошествии стольких лет, она, конечно, не питает к нему былого отвращения и равнодушия, так, было и было. Отряхнулись. Идем дальше в дорожке воспоминаний. В общем-то не самых худых. В смысле, неприятных. Даже в какой-то мере любопытство было вознаграждено – она до Борьки не знала, честное слово, что кульминация у мужчины, оказывается сопровождается истечением у женщины. Это было откровением, поскольку она считала, что все впитывается внутри. Смешно и мило теперь об этом вспоминать. Не стоит больше про это – парень не выдержал чего-то, нашли под поездом. Да нет, просто перебрал по молодости, до встречи с ней вообще не пробовал спиртного, вот и результат.
То, что произошло через неделю, она помнит достаточно хорошо не только потому, что память, всегда соблюдая определенные правила, корректно относилась к активно вламывающимся в жизнь событиям, но и вследствие того, что вторая половина воспоминаний была дополнена рассказом Валентина, и Жанна как бы смогла составить пазл – целостную картину того июльского дня. До него суетность сборов – документы на всю группу, заказ такси каждому, нелепая, но обязательно-тактичная е-мельная переписка с одним из нужных людей–членов делегации, который кокетливо называл себя то «теплым жирафом», то «великосветским барином». Кокетничал, намекая, что возраст у него возрастом, но в цель еще может бить лучше молодых. Козёл!
В день отлета – опять же беготня, да еще получила на всю группу деньги. Обещали валютой, а дали рублями, надо поменять, а где это сделать в выходной день? Пришлось брать ноги в руки и мчаться в район трех вокзалов в обменники, где только и можно было, по авторитетному мнению бывалых людей, поменять крупную сумму. И вправду, во втором «пункте обмена валюты», действительно, пункт, никаких нормальных условий – смотри, кто хочет, выйдешь – дадут по башке и отберут деньги, никто не заступится. Разве что охранник, да и он, кажется, того и гляди, норовит первым поделить добычу – лицо уж больно блещет интеллектом церковно-приходских двух классов. Получив пять тысяч евро, свободно покинув объект и сев в машину, Жанна успокоилась и выстебала себя за секундную слабость, в которую у нее ушло собственное достоинство, как она посчитала.
Группа в аэропорту, кажется, собралась за миллион лет до назначенного срока – все зачем-то приехали заранее, так получилось, что ждали только ее и, конечно же, нервничали, что не попадут теперь в дьюти, как-будто там никогда не бывали до этого. Быстро ублажив всех улыбкой, взмахом ресниц, а жирафа – special thanks – простым касанием руки, направила группу на таможенно-регистрационные процедуры, а сама незаметно пересчитала деньги, получалось около шести тысяч евро. Дальнейшее настолько же неинтересно описывать, насколько дальнейшее же не отличается от большинства граждан, хоть раз отбывавших с родины в заграничное путешествие: ходьба по тесному коридору, когда ты уже не здесь, но еще и не там, магазины, убогость товаров в которых компенсируется относительной выгодой и надеждой, что все же здесь, в отличие от Москвы, товар настоящий, а не польский или монгольский. Мысль о Валентине была где-то. Да, именно где-то, но не  с ней неотступно. Конечно, нельзя полностью исключить ее неотвратимый интерес, можно даже сказать – нечто похожее на беспокойное чувство, но все же сейчас надо думать о том, как собрать куриц из магазина и проследить, чтобы жирафы и прочие существа не нагрузились раньше времени. Еще живы в памяти рассказы одного коллеги, как один из важных членов делегации, которую он возил в Словению, выпив, устроил не просто дебош, а просто-таки бузу в аэропорту до отлета. Менты тогда вошли в положение, и то только потому, что один из них узнал в присевшем на корточки обессиленном в бессмысленной борьбе пожилом пассажире того, кто каждую неделю вылезал из телевизионного ящика с поучениями, как сохранить мужское здоровье, помочь женщине в неравной борьбе со старостью и детям – с умственной йододефицитной отсталостью.
Надо отдать должное, фарисейство получалось отменное, главное, что было в этом полушоумене, это харизматический устало-тяжелый, всепонимающий взгляд. Наверное, так смотрел доктор Живаго на окружающий мир – с прищуром, проникновенно и где-то издевательски. Это был один из любимых Жанниных персонажей, поскольку, по ее мнению, он воплощал некий пофигистический минимализм. На максимализм он, безусловно, не тянул, к тому же был жертвой обстоятельств, которой она-то уж во всяком случае никогда не была и не будет. Почему-то Живаго она делала скидку, ведь времена были иные, незнакомые, неведомые, вполне возможно, что он не мог поступить иначе. Тем не менее, в его поступках и прослеживался тот нигилистический наплевательский взгляд, который возвышал его в глазах значительно в сто крат больше, чем Борька, например. Конечно, были у Живаго и свои завихрения, например любовный недуг, но это нисколько не умаляло его в ее глазах.
Вот так хаотично могли течь ее мысли. Она настолько привыкла к этому калейдоскопу связных и неожиданных дум, что никогда не удивлялась этому. К тому же у Жанны было редкое качество контролировать ситуацию во время думоизвержения. Она знала, что никогда не попадет под машину из-за невнимательности, не подвернет ногу, провалившись в какую-нибудь не замеченную во время раздумий яму. Она боковым зрением, интуицией, чутьем все держала в своем пространстве. Да и саму себя, легкую, хорошо сложенную, не заботящуюся сиюминутно о том, как выглядит, как ее воспринимают окружающие, она содержала внимательно и вдумчиво. Краем глаза она заметила, как офицер службы аэропорта несколько раз прошел возле нее. Господи, и этот туда же – не мытьем, так катаньем она собирает дань своей Венере в первом кадентном доме. Отбросив назад прядь волос, перехватив умопомрачительный, в смысле сводящий с ума окружающих мужчин своим легкомысленным шармом рюкзачок, она как бы сделала контрольный выстрел в этого – кто он? – летчика, хотя нет, милиционера? – тоже нет, таможенника?, хватит гадать! – мужчину. Он обернулся и открыто только ей улыбнулся. Именно той улыбкой, которая располагает к себе, притягивает и манит… Нет, именно с такой улыбкой добрый следователь, сменяя злого, раскалывает преступника! Афтар жжет! Досвидос! Пора на посадку.
Металлодетекторы, рентгеновские аппараты, ощупывания, снять обувь, ремни, часы… Ну к чему это все, если при входе во второй Шарик и перед регистрацией уже была процедура этого досмотра. Черт, слово-то какое – досмотр. Это вмешательство в свободу, в личную жизнь, в твое здоровье, наконец. Поди пойми, что они просматривают, когда ты проходишь рамку, какую дозу и какого облучения тебе суждено подхватить. Об этом же не говорят. Интересно, Жанна слышала от одной своей знакомой, что у той именно таким образом обнаружили беременность на ранних стадиях. Вот тогда она посмеялась всласть! Нет, представить себе, что не тестом на беременность, не ультразвуком, а вот так, с помощью металлической рамки с током!
Приятельница рассказывала, что улетала куда-то с задержкой, ну не рейса в данном случае, а месячных. Она сомневалась, поскольку у ее друга однозначно была выявлена азооспермия – ну, это когда мужские клетки ленивые и не крутят жгутиками, а, следовательно, не бегут навстречу своему счастью. Кажется, у него это был результат былых подвигов на постельном фронте. Подруга привыкла к тому, что за два года совместной жизни, странно, но Жанна, наверное, подобрала бы другое слово – проживания, не предохраняясь, она не имела проблем. К тому же друг предпочитал постоянно подчеркивать, что ему не нравятся дети, он не желает видеть несколько итак склонную к полноте Анжелику совсем раздобревшей после родов и ополоумленную к тому же заботами о ребенке. То есть, просто обабленную.
Зачем же он тогда сдавал анализ спермы, причем втайне от подруги, так и осталось до поры до времени загадкой. Именно до поры, усмехнулась Жанна, поскольку как только Анжелика раскрыла ей великую тайну бесплодия, так сразу же получила ответ, что благоверный спит и видит, чтобы она родила ему ребенка, а так просто поддерживает иллюзию, что все хорошо. Думает, что раз Анжелика блондинка, то она не догадается. Вобщем-то, расчет оказался точным, и если бы не Жанна, пребывать ей в иллюзии, что смысл для Виктора был в ночных клубах, катаниях на мокике, доске и сауне по субботам.
Так вот, когда Анжелика проходила рамку в аэропорту, вдруг раздался характерный звук, и девушка-досмотрщица указала ей на необходимость личного досмотра. Довольно глупая затея, поскольку на подруге был топик, джинсы ну и белье, теоретически звенеть ничего не могло. Однако приходится покоряться. Жанна всегда замечала, как меняется психология человека от грозного окрика. Сама она тоже не была лишена некого испуга и досадного ощущения необходимости потерять время при контакте с военизированными или бывшими советскими органами – собесом для матери, сберкассой и т.п., конечно, не так, как тупопослушная Анжелика. После досмотра и еще трех раз прохождения через продолжавшую звенеть рамку, досмотрщица, сжалившись, пропустила подругу в накопитель. Потом уже, когда досмотр всех пассажиров закончился, смена села отдыхать, та нашла в душном зале Анжелику и по-женски доверительно сказала, что та, мол, может верить или не верить, но лично она слышала от обучавшего их майора, а потом убедилась на личном опыте и опыте еще двух пассажирок, что с помощью этой рамки можно определить беременность.
Подруга рассказывала, как долго не могла в полете осознать смысл сказанного, каким бредом ей, умудренной медицинским образованием, показались настойчиво-горячие слова этой – можно так сказать? – сержантши из Подмосковья. Тем не менее, женское взяло верх и сразу по прилете она купила экспресс-тест и там же, в аэропорту, убедилась в правоте слов этой полудеревенской военизированной угловатой женщины. Анжелика не знала, как сказать об этом Виктору, поэтому позвонила почему-то Жанне, хотя они и не были такими уж закадычными подругами до этого случая. Наверное, сыграло известное всем искреннее отношение Жанны к жизни и ее проблемам.
Когда Жанна узнала истинную причину сомнений Анжелики, она расхохоталась через тысячи километров. Она могла подумать о любой причине смущения подруги, но только не об истинной. По началу разговора Жанна думала, что ее собеседница просто залетела от другого и поэтому хотела аккуратно позиционироваться. Так называемый маркетинг второго порядка. Но оказывается, Анжелика боялась, что Виктор ее заподозрит, раз он бесплоден. Если ты и впрямь чиста, скажи ему как есть, если он только попробует высказать тебе свое сомнение, уходи от него, роди и живи с сыном или дочерью для себя. Жизнь прекрасна, а воспитать – воспитаешь, не те теперь времена. Ментально я тебе всегда помогу, так что обращайтесь. Анжелика так и сделала, а действительность превзошла все ожидания. Всю беременность Витя так буквально трясся над ней, ожидая первенца, так нежно держал малыша, когда они с Жанной забирали мамашу и новорожденного из роддома, так бережно относился к ним после и очень жаловал Жанну, которая, конечно, стала крестной матерью.
Возможно, он и недолюбливал подругу – несемейную, зовущую Анжелику периодически на какие-нибудь дивичные сходки, куда мужикам вход воспрещен (а, может, запрещен не всем? Хотя, нет – прочь ревность!), дававшую «опухшей» будущей мамаше сигарету или заменявшей минералку на водку во время предродовых посиделок на кухне. Жанна считала, что от одного раза не убудет, если Анжелика очень хочет курить или выпить немного, то в этом нет ничего предосудительного. Поскольку малыш в утробе матери тоже нервничает, ему неуютно, когда матери некомфортно. Если ей будет классно, то и ему там, в домике, безопасно и живительно. Виктор все же обожал Жанну, поскольку она не бросала подругу во время беременности, постоянно приезжала, а самое главное, развивала их будущего первенца, принеся как-то йоговскую идею о том, что ребенок в утробе все слышит, она привезла кучу МР3-дисков с музыкой и заставляла Анжелику слушать часами.
Через три года от рождения у мальчишки выявился абсолютный слух, он практически оказался редчайшим талантом, который надо было только поддерживать. Что повлияло? Конечно, внушить блондинке-матери, что повлияли прослушки рока, классики и попсы, ничего Виктору не стоило. Жанна только усмехалась этой наивности, но игру поддерживала, поскольку, никогда никому не завидуя, она по-доброму относилась к разным забавным захерам. Да, а ведь после рождения сына они оформили отношения, а Жанна еще и свидетельницей была на свадьбе. И к тому же понарошку целовалась со свидетелем. Хотя как же понарошку, если на следующее утро проснулась в незнакомой квартире в объятиях этого друга, а потом еще несколько дней любое движение отдавалось специфическим отзвуком внизу – при всей внешней тщедушности свидетеля-старшего его свидетель-младший оказался несоразмерно габаритным и безудержно напористым.
Надо ли вспоминать о том, что еще месяц незадачливый владелец этого редкоразмерного счастья пытался напомнить о себе и даже устроил попытку свидания. Но это не входило в ее планы, тем более, что размер значения не имеет. Во всяком случае, для нее. Оргазм – да. Но его она не помнит, слишком было натанцовано и выпито до того. Так вот…
«Девушка, подойдите ко мне, пожалуйста,» – это, кажется, к ней обращаются. Замечталась-задумалась, а тут досмотрщики уже вовсю осматривают ее сумочку, которая вползла на резиновой кишке из черного нутра рентгена, оставив свой отпечаток-поцелуй на экране милицейского компа. До Жанны не сразу дошел смысл обращенной к ней речи – ее обвиняют в контрабанде. Какой еще контра…? Покажите декларацию-разрешение на провоз этой суммы. Не надо никакой декларации – до 10 тысяч долларов можно провезти без таковой. Нет, только три, а на остальное нужно разрешение. Никакие уговоры, что это на всю группу, что в обменнике ей ничего не дали, не действовали.
Тут же возник и улыбчивый офицер-милашка, который – она вспомнила – оценивающе оглядел ее при досмотре на первом этапе. Она-то отнесла его зенки за счет естественного мужского любопытства, рассматривающего ее «Bellissimo» при наклоне за вещами. А он, оказывается, засек пачку денег и просто вел ее, как козу брянскую, до удобного момента, чтобы отобрать, насмехаясь. Вот тварь! Твари все они! Они все твари! От этой мысли ей стало легче, она несколько успокоилась и перешла на деловой лад. Сколько, чтобы снять все эти пугалки по поводу, что не улетишь, что вообще аннулируем паспорт на десять лет, что посадим на пять и прочее. Тут пришлось уже смутиться красавчику-таможеннику. Он, видимо, боясь, что она будет торговаться, сразу назвал – половину. А теперь Жанна покажет вам, ублюдки, совдеповские уроды, кое-что. Это будет для вас всех урок, мастер-класс капитана лидерской ячейки первой ступени. Не зря же она когда-то отдала последние обесцененные деньги на обучение лидерству. Хотя кто еще кого учил тогда. Но это тогда, а сейчас – пожалуйста, берите, и с достоинством, а после – спасибо вам всем, и Вам – персонально, улыбчивый и обаятельный Раскольников в таможенных рядах.
В знак благодарности за науку – долгий поцелуй в губы, да с проталкиванием языка вовнутрь, да в присутствии толстого начальника, да так, чтобы почувствовать, что молодца начинает трясти вожделение. Вся группа недоуменно смотрела на нее сквозь стекло зала, а собравшиеся уже к тому времени новые пассажиры улыбались, думая, что расстаются любовники. Так, а теперь смачно, как когда-то ее учили мальчишки в ее далеком Туапсе, сплюнуть на пол. Гордо, неспешно, спокойно выйти в накопитель, не показывая, что все же некая предательская дрожь, наслоенная происшествием на изначальный дискомфорт, возникавший у нее каждый раз перед полетом, ее пробивает. Нет ощущения перебора, пусть думают, что хотят. Они ее надолго запомнят. Но все равно противно. И вдруг захотелось рассказать это не полузнакомым левым пассажирам, а ему, который неизвестно где сейчас. Услышать слова поддержки, а она не сомневалась, что он не будет говорить, что, мол, сама виновата. Это она могла таким образом поддержать кого угодно, но не Валентин. Она почему-то была в этом уверена.
Вдруг раздался звонок мобильника, абсолютно некстати. Абсолютно. Или, как говорил Валя, эбсолютли. Это англоподобное слово не раздражало Жанну, хотя у других она не терпела смешения русского и иноземного, полагая, как и Довлатов, что в этом случае человек, говорящий на смеси диалектов, не знает ни того, ни другого языка. Она полезла в сумочку, кто звонит, определить было невозможно. В ответ на свое, только ей принадлежащее, ни с кем не спутаешь, «Алле» она услышала его голос и ее всю прошибло слезами. Плакали не только глаза, но и руки и даже между лопаток появилась дорожка влаги. Как я хотела тебя услышать! Нет, она никогда это не скажет. Лучше просто рассказать всю эту историю, да еще с матерком. И обязательно с Тварями. Но он почувствовал. Он все почувствовал. Его голос был на удивление взволнованным. Он утешал ее, черт побери, это были слова, которые она желала услышать. Они гладили ее, накрывали одеялом, создавали уют. Вдруг он запел. Запел для нее по телефону. Этого никто для нее никогда не делал!
«Я уже заскучал по столице, а всего-то прошло три недели,
По озябшим проходим, по лицам, по которым скучается мне…»
Она слушала его, слезы радости ощущение детства, сладость победы над тварями, разделенная с этим мужчиной, который все прекрасно понял и ощутил, текли и текли. Никто не посмел к ней подойти, ее группа стояла и ожидала, когда же Жанна обратит на них внимание. Торжественность момента передалась, видимо, и им. «Где ты, родной?» – неожиданно вырвалось у нее. На том конце небольшое опешившее молчание, а потом – я в Шарике, там же, где и ты, только что прилетел. Сейчас я сделаю так, что мы с тобой встретимся. Как это сделать? Они на разных траверзах – он выходит по своей, не пересекающееся с ней дорогой, он еще за границей, а она – уже. Мы встретимся на нейтральной, я сейчас, только не отключайся, Жанна, повиси чуток. Пассажиры стали проходить в самолет, Жанна слышала в трубку, как Валентин что-то кому-то говорит.
И вдруг открылась соседняя дверь, оттуда выскочил, как ошпаренный Он, а следом – толстая тетка в форме, которая и открыла ее. Жанна неуверенно под взглядом пограничника сделала шаг навстречу, офицер отвернулся, ничего не сказал. Они обнялись. Простая фраза. Может даже показаться, что бесцветно так, вяло положили руки друг другу на плечи. Нет, для нее, которая рассматривала поцелуй только как атрибут любовной ласки, а в обычной жизни – в щеку по-дружески, это было откровение. Они целовались, Валентин перебирал ее тонкие волосы, что-то шептал, такое немыслимо нужное, такое бесконечно родное. Что, пора?! Уже пора?! Что он говорит?! Так, я даю тебе ключи, мы встретимся в Вене послезавтра. Это ключи от снятой квартиры. На брелке, в лапках мишки, записка с адресом. В 20 часов послезавтра. Группу займи. Это важно для нас обоих. Все, прощания не будет. До скорой встречи. Сияющий, красивый, стройный, он удалялся для короткой встречи с Москвой, которую покинет послезавтра уже с целью быть с ней. Жанна послушно отдала свой посадочный служительнице авиалиний, та прокатала его через сканер и вернула огрызок с фамилией и местом. Толстая тетка, открывшая им дверь нейтралки, плакала. «Тебе повезло, девочка моя, я такой любви не знала и не ведала, что такая есть. Счастья тебе!». Жанна не обратила внимания на, казалось бы, фамильярное к ней обращение. Не было в том фамильярности, было некое напутствие, некое направление, верно угаданное этой незнакомой офицершей.
Жанна прошла в брюхо самолета. Обычная суета поиска и обмена местами по компаниям, так свойственная русским, стала стихать. Вдруг по радио кроме обычной мишуры предупреждений объявили: «Miss Shramova! We are looking for you person! Please help us to find somehow!» Жанна удивленно подняла руку. К ней подошла стюардесса, улыбнулась и протянула незапечатанный конверт.
«One gentleman that flied with us from Vienna to Moscow some hours ago asked to deliver this letter for you. We asked him how we will knew her. And his said that lady is a pretty and perhaps the most beauty in a whole world. Our rule does not allow the same situation. But our captain made a exclusion after conversation with your husband.» «Husband? Oh. Yes. I have forgotten that we just married». «He notified in advance about your oblivion and said that I should not pay attention if you will wondered. I am happy because I am seeing that your face shine with joy!» Сказать, что это было шоком для Жанны, значит сказать, что так выглядит шок или человек в нем. По привычке усмехнувшись, ловя на себе взгляды пассажиров и любопытствующих стюардесс, она села, на самом деле подавляя в себе безудержное желание тотчас же прочесть послание. Она всегда знала, что достоинство сопровождается терпением. Если его нет, надо взять в правом кармане, а если и там пусто, то в левом. Ну а если нет и там, то у соседа ;. Странно, но у нее не было в этот раз страха полета. Ее обуревало желание быть сейчас с ним, подставлять губы для поцелуя, ощущать его упругость в себе.
Незаметно высота была набрана, а мысли подавлены, точнее, направлены в иное русло – как там подопечные, ведь с ними надо заниматься. Скорее бы открыть свое дело, не быть зависимой от желаний других, не ублажать их, хотя, в общем-то, Жанна не могла сказать, что то, чем она занимается, унизительно для нее. Наконец дошло дело и до письма. Странно, она никогда не видела его почерка, но она точно знала, что он не мог писать иначе – буквы все читаются, хотя и набрасываются одна на другую. Жанна не помнит содержание сейчас, много времени с тех пор прошло, да и эти воспоминания уже затянулись, она сидит на кухне, видя разверзнутую сумочку, держа брелок, вот уже два часа. Но кое-что она не забудет никогда.
«Милая, дорогая, невозможно близкая и пока далекая Жанник! Сегодня Валентинов день – суррогат моего чувства к тебе, отголосок моего имени в тебе. Я поздравляю нас и полагаю, что настала пора сказать, что я не представляю своей жизни без тебя. Она мне не нужна. Не называй это зависимостью, а если все же назовешь, то это самая лучшая из тех, что придумала природа. Я хочу от тебя ребенка. Когда мы встретимся послезавтра в Вене, мы уже не сможем расстаться. Я даю тебе, конечно, шанс подумать. В случае согласия пришли хотя бы пустую смс. В случае согласия мы будем лучшими из всех, мы сделаем нашу жизнь и никогда об этом не пожалеем.
И валентинки разлетятся
По адресам до боли нам знакомым
И никогда не будут мяться,
Со временем лишь став весомым
Свидетельством того, что сердце жило,
Душа болела и в полете замирала,
Что смыслом был наполнен даже быт.
А счастье нас не покидало…»
Жанна крепко, до боли сжала мишку-брелок в руке, даже проступила кровь из царапины. Бережно вытащила из лапок записку с адресом. Она подивилась своей реакции – то, что она не была взволнована, это, конечно, нормально, но то, что она была умиротворенно спокойна, ее поразило. Только некоторое время спустя, она вдруг поняла, что Валентинов день не сегодня, он же в феврале, но магия чувств потому так и называется, что позволяет каждый день превращать в тот праздник, который ты себе заказываешь в душе. Сегодня она хотела этого дня всех влюбленных, отогревающего замерзшие ручейки-капилляры чувств, без которых женщина не может существовать.
Не успел самолет закончить бег по посадочной полосе, в Россию по известному только посвященным адресу полетела пустая смс…
Она не будет вспоминать два последующих дня ожидания. Да такого, что не лезло ничего в голову, два дня полной расторможки чувств и женского начала. Дни безудержного желания подогнать время, приблизить час встречи, желания нарушить все и приехать в аэропорт встретить Валю, а не ехать на квартиру. Это было бы нарушением правил игры, они потом не простили бы себе этого. Хотя , как знать. Такси, адрес на немецком, сунутый в нос водителю, куда-то запропастившийся мишка-брелок, хорошо, хоть кольцо с ключами на месте. Подъезд обычного дома, каких в Москве тысячи, второй этаж, гулкий звук лязга ключей в скважинах. Чай в ожидание, телевизор на незнакомом языке и отдушина – англоязычный канал BBC World и строгое лицо ведущего и скороговорка корреспондента, ведущего прямой эфир и бегущая строка, дополняющая этот бесстрастный речитатив: «One hour ago the Aeroflot aircraft Airbus 310 frоm Moscow crashed during landing in Vienna airport. Unfortunately all passengers (120) and crew (11) are perished…»
 
Глава 2. Зажигалка

Тяжко вспоминать о том, что вначале до нее не дошел смысл сказанного – то, что это произошло в Вене она уловила и мысленно шарахнулась, поскольку на этой неделе надо было лететь обратно через этот же аэропорт, в котором горели сейчас с экрана телевизора обломки самолета. Только спустя какое-то время, сопоставив молчащий мобил и то, что она видела по телевизору, Жанна, замирая, вникла, словно погружалась в трясину. О какой свободе тут думать, когда плотно связало ее по рукам и ногам и придавило к земле то, что в селах на Руси называют бедой. То, что это горе, стало ясно по тому, как бешено забилось сердце, как знакомой волной из детства накатила лихорадка, превращая ее в озябшее беззащитное нечто.
Так бывало, когда она еще ребенком перенесла несколько ангин подряд. Ангина хватала за горло, перехватывала дыхание, но не это было страшно – ужас наводили вот такие приступы колотья, крупноразмашисто неповиновавшиеся руки, ватно-влажные ноги. Антибиотики делали свое дело, болезнь уходила, казалось, но потом возвращалась несколько раз на новом витке, отнимая у Жанны силы и парализуя волю. В период жара ей было настолько страшно и казалось, что она сейчас умрет, что период облегчения воспринимался действительно как возрождение. Тогда она уже точно знала, что самым сильным подавляющим ее фактором является болезнь. Став постарше, она прибавила к этому естественное старение, а чуть позже – материальные проблемы. Из всего этого мало кто сделал бы такие глобальные выводы, как она – все эти состояния были объявлены врагами номер один, призраками несвободы, покорителями душевного равновесия. И после – радикально – спорт (легкая атлетика), морепродукты, спа, внимательное постепенное извлечение выгоды из казалось бы совершенно неденежных вариантов.
Ощущение жара все-таки было настолько пугающим своей перспективой, что жило в подсознании и иногда возвращалось в минуты душевной непогоды. Даже неожиданно появившаяся в более старшем возрасте мигрень – признак талантливости и особой отметки высших сил, не так довлела над ней, как подсознательный страх возможности полуобморока. Именно такое ощущение было тогда, о том далеком австрийском городе. Нет, это неправда, что чувства – не ее стихия. Чувственность, ранимость – возможно, об этом речь, но она же не деревянная. Ключи. Куда она их дела? Кажется, оставила на столике в прихожей, а кольцо, на котором они жили все это недолгое время с ней, она зачем-то отцепила. Так оно и провалялось все эти годы.
Лица Валентина она не могла вспомнить в подробностях. Остался лишь дух да какое-то смешение красок. Сколько раз она просила неизвестно кого, чтобы Валик ей хотя бы приснился. Но тщетно. Надька, как-то оставшаяся у нее ночевать, говорила, что Жанна с ним разговаривала во сне. Значит, он все же приходил, а вот лица не запомнила. Иной бы не поверил поначалу в такую несправедливость, стал бы узнавать, возможно, что в последний момент родная душа не села в этот проклятый самолет, ну изменились обстоятельства, была бы какая-то надежда. Но Жанна не такая, она знала, что это всё. Он был там, в этой страшной катастрофе и он больше никогда не появится. Возможно, это необходимо, вероятно, без этого нет жизни как таковой, искусно переплетающей живое и мертвое, а потому так манящей своей неизвестностью. Однажды Жанна призналась Валентину, что ей хорошо жить. Хорошо настолько, что она даже боится умереть. Не важно, что это было сказано после близости, когда она обняла его за спину. Она всегда это чувствовала, она знала, что будет жить долго, не потому, что так распорядятся гены, а из-за того, что она сама жаждет жить. Судьба, как известно, прилипает к счастливым, успешным и радостным.
Черт, почему-то захотелось курить, хотя тяги к сигарете у нее не было уже несколько лет. Разворошив кучку вещей из сумочки, Жанна нашла зажигалку – тяжелую, совсем не женскую, инкрустированную янтарем. Там наверняка нет газа, уж слишком давно она ей не пользовалась. Где-то должны быть и сигареты, но не в сумке, это она знала точно. Посмотрела в барной стойке – так и есть, пачка, к которой давно не прикасалась, а в ней несколько сигарет. В некоторой заторможенности она повернула колесико зажигалки, выскочило пламя, краткосрочности которого едва, – но хватило! – на то, чтобы прикурить. Давно забытая волна, в которой намешаны и вкус, и головокружение, и еще что-то, что подвластно только ощущению у курильщика и непосвященному не объяснишь, накрыла. Как после долгой разлуки иной попадает в объятья родни, так и она теперь, второй раз за сегодняшний странный вечер, встретилась со своим родным прошло-настоящим. Жанна не любила рыться в корзине старого душевного хлама, но все же не могла отодвинуть от себя этих раздумий. Вот так же она курила, причем любила это делать, сидя на унитазе в своей уютной ванной комнате. Сидя, конечно, на крышке, поджав под себя ноги, весьма трогательно, как говорили ей друзья.
История о том, как она почти реально не вышла замуж, как раз и была связана косвенно, ну не прямо же, вы что Жанну не знаете – никаких прямых событий, никакой прямой речи, никакой прямой зависимости! – с курением. Когда же она начала курить? В школе, да, в школе, в эпоху повального увлечения взрослостью. Ни причитания матери, ни строгость отца, ни требовательность брата не имели значения, поскольку курение доставляло ей удовольствие. Даже не столько физическое, сколько позволяло бесперебойно общаться. А то, что по сердцу – лучше не стоять у нее на пути. Это все запомнили раз и навсегда. Скандалы никого не красят, даже если они и за правое дело. Так и отец, смирился, – не пороть же дочь в самом деле! Поскандалил раз, оплеухой зафиксировал свое отношение к куреву – два, и все. Знал бы он, что очень редко Жанна позволяла себе и марихуану, или план, как было принято называть по-взрослому в их безусловно ощущавшей себя великовозрастной ребячьей компании. Не втянувшись в наркотизм, чем закончили некоторые ее приятели, Жанна считала, что ей повезло. А ведь все предпосылки были. Она и от алкоголизма была защищена, как и от всего другого по жизни. Не потому, что не пила вовсе, пила, и даже водку предпочитала красному сухому, пусть даже из самой дорогой, элитной бутылки. Пила она мелкими глотками, долго цедя, периодически добавляя в бокал (водку и в бокале! Кто же пьет водку из бокала? Кто – Жанна!) сок, так, что хватало на долгие часы поддержать компанию.
Вы никогда не обращали внимания на то, как женщина курит? Напрасно, поскольку именно наблюдение за процессом может вам сказать очень многое об обладательнице сигареты. Жанна внутренне посмеивалась над одним расхожим тезисом, который гуляет в мужской среде, что все женщины устроены одинаково в смысле анатомии, поэтому незачем рвать на себе волосы, если любимая ушла к другому, поскольку у следующей будет все так же, как и у предыдущей. С той лишь разницей, что белье будет, возможно, иное, да и родинки тоже не у всех одинаково расположены на теле. Если бы это было так, то не бегали бы мужики от одной к другой, не разбрасывали бы свои сети, не желали бы новых знакомств. Поначалу, следует сказать правду, она и сама задумывалась над одинаковостью, скептически смотрела на мужчин, невольно перенося на них их же мужскую философию. В зеркальном виде она выглядела как «все мужики устроены одинаково», только у кого-то больше, у кого-то меньше, у кого-то тверже, у кого-то пожиже.
Как-то, прочитав у Достоевского о том, что каждый ищет в другом идеал, прямо противоположный ему самому, дошла до мысли, которой не раз находила потом подтверждение. Раз есть где-то теоретически противоположный идеал по воззрениям, духу, мироощущению, значит, есть и такой в половом поведении, в том, как он ведет себя в постели, оставаясь без оперения один на один с другим таким же субъектом. Интерес представляет не анатомическое различие в конце концов, оно только лишь запускает рефлекторный механизм, а вся соль именно в том, как реагируют люди на ласки, если таковые вообще будут присутствовать, на проникновение, продолжение, а самое главное – на кульминацию, и то, что произойдет после нее.
Есть варианты, когда мужчина, увлеченный процессом, не обращая внимания на потребности женщины, загоняет ее скоротечностью своей любви, а на самом деле, Жанна называла это актом, в логово непонимания, а что же это было? Направив ее эмоции в нужное русло, он резко обрывает их тогда, когда, собственно, у него произошла разрядка. При этом он может кричать, стонать или еще что, но женщина ему практически не верит, понимая, что он получил лишь удовольствие для себя и совершенно не парится насчет партнерши, ее ощущений, а, следовательно, ведет себя как последняя тварь. Конечно, от такого эгоиста не стоит ждать, что после он будет ласковым к ней, хотя бы намекать, что ему хорошо и он жаждет продолжать какие-либо отношения. Второй вариант – мужчина готов на все, только чтобы доставить подруге удовольствие. Здесь он, даже неумелый, неопытный в технике постельных каскадов, интуитивно правильно шагает по пути желаний женщины и способен на многое. Таких Жанна привечала, поскольку ощущала, что секс с ней для них не просто освобождение семенных пузырьков через истомное напряжение, а действительно она является объектом грез, которые реализуются, точнее, которые она позволяет им реализовать.
Собственно, разнообразие мужского поведения, любопытство, как поведет себя тот или иной, вот сейчас шутящий, бросающий понты или насуплено молчащий, через полчаса, когда она своей острой грудью буквально оцарапает его ладонь, что он будет говорить, будет ли он смущаться своей или ее наготы, усилится ли стыд, смятение от того, что Жанна абсолютно раскрепощена, свободно скидывая с себя одежды. Если только думать о том, что она сама сознательно искала контактов, то это значит, неверно понять Жанну и ее мир. Но если она испытывала желание, которое, как у всякой нормальной женщины в ее возрасте, по ее твердому убеждению, должно присутствовать, то оно шла до конца.
Раз женщину в мужчине привлекает то, как, собственно, будет выглядеть обрамление секса, то мужчину это еще более должно привлекать, поскольку он не может не догадываться, что женщина совсем иная в интиме, чем на людях. Точнее, не все такие. Сейчас Жанна мыслит сумбурно, но смысл понятен – мужчина от гордой, независимой женщины, каковой она себя считает, пытается получить в постели покорную, страстную и необъятно чувственную. Тогда он будет победителем, тогда он потешит свое самолюбие. Однако еще никто, слышите, не утверждался за ее, Жаннин, счет! Она какая в жизни, такая и в кровати. И если она идет на то, чтобы обмякнуть в его объятьях или на то, чтобы бешено, практически заламывая достоинство, скакать на нем сверху или глубоко и чувственно, почти до надгортанника, охватывая теплыми губами, ласкать, не обращая внимания на запах, вкус или колкие волосы или пуская в себя его для получения наслаждения, которое может по статистике быть получено только 10–15% женщин, то это только потому, что она, Жанна, сама этого хотела. Если она не оправдала чьих-то ожиданий – милости просим вон! Никакого смущения, завтра я пройду мимо вас с таким видом, что даже агент ФСБ или спецслужб иных государств не заподозрит, что мы были когда-то знакомы, тем более были друг в друге. Эта поразительная особенность Жанны неоднократно приводила в восторг ее подругу или приятельниц. И еще – они отдавали должное сарказму Жанны, когда та рассказывала о своих связях. Она не была сплетницей и никогда не опускалась до обсасывания подробностей, с другой стороны, она не была и стальной леди, которая отказывается обсуждать. Не надо никаких имен, если догадаются, о ком идет речь, то это они сами до этого дошли.
Не будем воспринимать Жанну как совсем бесчувственное бревно. Понимая умом, что чувства не ее стихия, она все же была способна и любить, и воспринимать, по-своему, конечно. Возможно, вам покажется, что это не настоящее, поскольку любовь всегда должна сопровождаться страданием, это так спокон века повелось на Руси. Зачем же страдание, когда любишь? Это ведь чувство, которое в себе воспитываешь, а на фига воспитывать в себе негативное ощущение, вот этого она и не понимала и не поймет никогда. Не отрицая того, что люди могли покончить с жизнью из-за любви, мучиться и переживать, Жанна знала, что это лишь кратковременное помутнение сознания. Если бы кто-то в этот момент сказал всем этим несчастным, что через десять минут, а, может, через год–два нарастут новые кожи, встретятся новые интересные и скоро станущие возлюбленными, что просто надо перетерпеть, как эту проклятую лихорадку, очень многие остались бы живы, психически здоровы и, вероятно, счастливы, если не в обретении любви, то хотя бы в ее ожидании.
В известной старой песне, которую она услышала недавно в исполнении Лолиты, близкой, как ей кажется, по духу, поется, что ждать любовь не надо. Она согласна с этим. Ожидание подразумевает получение результатов, с одной стороны, и отчет о проделанной в этом направлении работе, с другой. Это так по-детски, по-комсомольски, по-партийному или еще по-чему! Нет ведь цели завладеть каким-то конкретным мужчиной, независимо от его социального статуса, как иногда представляют газеты и телевидение поведение провинциалок, приехавших в Москву на поселение и обживание.
Тем не менее, к половой близости Жанна подходила очень ответственно – ноги и промежность ее всегда были гладкими, а лобок был ухожен, советы по его содержанию она получала от своего косметолога. И надо сказать, что та никогда не ошибалась – таких удивленно-округленных глаз у мужчин, как когда она сбрасывала трусики, она не видела у профессиональных актеров в кино, театре ни в одной ситуации. Если же по каким-либо причинам она приходила к выводу, что сегодня она не безупречно выглядит для интима, Жанна, даже несмотря на то, что естественный эффект возбуждения (попробуйте его сдержать, если мужчина целует вас, запускает туда руку и проводит по влажной, абсолютно готовой его принять местности!) звал, преодолевала его и под любым предлогом отменяла встречу. И пусть в душе мужчина ее проклинает, называет динамисткой или сукой, это его и только его трудности. Она не будет приспосабливаться под то, что всегда, слышите, женщины, всегда, независимо от внешности, главное, чтобы были руки-ноги на месте, вы получите. Даже не может быть ни тени сомнения. Никуда они от вас не уйдут, чем быстрее вы поймете, что мужчиной управлять легче, чем повозкой для снега, тем быстрее вы обретете уверенность в себе и самодостаточность. Будете причитать, что уйдет именно тот, которого жаждете, которого всю жизнь ждали и прочую ерунду? Весь жизненный опыт Жанны показывал, что все это не важно, все равно вростать в другого человека, а, следовательно, страдать от его возможного равнодушия, невпопад сказанного слова или не вполне дружелюбного взгляда недопустимо.
Так вот, все то, что познаешь в момент половой близости с конкретным человеком, конечно, имеется в виду не вырывающиеся слова или стоны, не определение темпа, с которым партнер двигается, а вот обнаженные, простите за каламбур, душевные связи и синапсы, можно выявить и без того, чтобы раздеваться. К тому же, как мы выяснили, искренности поведения женщины в постели поверит только больной на голову (или влюбленный) мужчина. Самые точные прогнозы по поводу характера дает поведение курильщицы. Это очень давняя наука – опыт Жанны – ее редко подводила и оберегала, в этом она не сомневалась, от неверного восприятия истины. Надька, та просто изначально считала всех врагами, а потом, по мере того, как она сходилась с людьми, меняла свое мнение или оставалась при своих первоначальных суждениях. Своим, возможно, не таким йодизированным, как у Жанны, мозгом она исповедовала, по сути дела, психологию рационального выживания в обществе – будь готов к худшему, тогда лучшее покажется раем на Земле.
Как женщина курит? Возможны варианты. Жанна не терпела лишь один вариант, перенятый женщинами от мужчин – зажигалка или спички самостоятельно пускались в дело, сигареты не имеют значения, любые, что под рукой, курение нервное, разлапистое что ли, разговор с выпученными глазами, с проблемами, идущими не от сердца, а от небольшого внутреннего мира, пепел стряхивается хаотично, как попало и куда попало, гашение сигареты с усилием, разминанием недокуренной части. Итак, перед нами типичный образец полуженщины. Она относится к этой половине человечества только постольку, поскольку присутствуют признаки от природы. Во всем остальном она на женщину не похожа, в ней нет истинной женственности, нет холености души и высокого полета.
В эту категорию часто попадают мамаши, сбежавшие от своих дурно орущих чудовищ на работу и считающие, что совершили подвиг. При этом невидимой пуповиной они настолько привязаны к своим чадам, что только и могут, что говорить о несварении у него желудка либо о почесухе, да еще без конца звонят своей маме с единственным вопросом – как там ребенок. Они дают указания, единственно верные, не терпящие никаких корректировок, ну как же, ее собственные родители детей же в глаза не видели и не умеют с ними обращаться. Того и гляди, избалуют единственное чадище, перекормят или уморят вовсе. Печать озабоченности на лице таких женщин не стирается никогда, даже во время перекура они не столько общаются, сколько терзают мобилку.
С годами, если курящая полная, то склонна это объяснять родами, гормональными передвижками, а не едой, невнимательностью мужа, отсутствием времени на спорт. О чем вы говорите, у меня же ребенок. Угасание интеллекта и интереса к собеседнику – усталостью, ставшей неизменным атрибутом существования, а то, что сериалы по телевизору стали единственным источником получения информации, то это тоже от того, что вот работа, пробки, домашние дела, вселенская усталость. Не осуждая их, Жанна все же не хотела такого существования для себя.
Если же дамы из этой категории курящих хороши фигурой, то через несколько лет их на излете ментальных остатков обязательно соблазнит какой-нибудь мужик, наговоривший чуть больше, чем в далекой молодости будущий муж. Переспав с ним, они будут испытывать глубочайшую вину перед семьей с позывами уйти к единственному вновь обретенному свету в окошке, а когда тот расставит все точки над ё, будут всем таким же брошенкам подтверждать мужской сволочизм. В душе же… А что в душе? В зависимости от степени приятности конкретных воспоминаний. Грубовато, но Жанна по-иному не могла мыслить, будет сказано, что если они были в сексе более искусны, чем муж, то женщина в душе сохраняет флер и очарование от романтика. Если же он был груб и подчинял ее себе, то образ настоящего мужика, потного, сильного и кобельно-свежего. А собственный он потому и собственный, что рядом, что не спорит по пустякам, вяловат в чувствах, но вроде большего накала и не надо. Как правило, он не приветствует привычку курить, от того и повышенный темп курения на работе, да иногда за столом в гостях и уж совсем редко – на балконе или в парадном. И как совсем исключение – при размолвке, чтобы показать, насколько возникшая ситуация ее ранит, а мужнино поведение оскорбляет.
Бывает и внеочередное, так сказать, курение – это когда от возлюбленного приходит замысловато-шифрованная смска с предложением о встрече завтра. И надо подумать, изловчиться, не наследя, распланировать день. Вот тогда и поможет нервно-размашистый «смокинг», а никотин, ударяющий в голову, помножит чувство ожидания предстоящего наслаждения.
Особенности курения, выдающие посвященным интеллектуальную, самостоятельно ориентированную и успешно-продвинутую женщину, заключаются в совокупности всех элементов этого процесса. Не то чтобы Жанна к этому стремилась, это получалось у нее органично, кажется, это присутствовало всегда, хотя, безусловно, что-то появилось с годами, но когда она узнала от сведущих людей об этих психологических штрихах и, примерив на себя, поняла, что полностью укладывается в этот типаж, она была горда и довольна собой. Некоторое из услышанного она «дотянула» до своего уровня и никогда потом об этом не жалела, бессменное оружие общения, великолепное жало, уязвляющее окружающих сильнее оскорбления, брошенного в сердцах или походя. Уверенность распространяет сам факт приверженности к одной какой-то марке сигарет, лучше отнесенных к разряду женских. Причем совсем необязательно, чтобы сигареты перекладывались в специальный портсигар.
Один из поклонников как-то подарил ей манерный бокс, но она так и не смогла привыкнуть к необходимости перекладывать в него сигареты, пустая трата времени раздражает, когда одну и ту же сигарету ты вынужден брать в конечном итоге дважды – при перекладывании в портсигар и непосредственно перед курением. Гораздо важнее выработать в себе два правила и следовать им во что бы то ни стало. Во-первых, никогда не озвучивать истинных причин, почему куришь именно этот сорт табачных изделий, пусть даже они чрезвычайно распространены. Ну в самом деле, неужели кого-то повышает в чужих глазах рассказ о том, что иная марка может вызвать кашель, першение в горле. Не объяснять же в самом деле, что выбрала «Вог» или «Собрание» наугад, не испытывая привязанностей – это выдаст отсутствие вкуса и даст минус два балла в обществе.
Второе тесно связано с только что сказанным – никогда, слышите, никогда и ни за что, как бы вам не хотелось курить в данный момент, а ваши сигареты кончились, на людях, даже испросив у компании сигареты, не принимайте подношения сигарет иной, чем вы позиционировали в обществе, марки. Если вы одна, тогда можете закурить хоть бычок от беломорины. Но среди тех, кто погружен во флер ваших принципов, лучше сдержаться, на уговоры, что нет разницы между сортностью и потому можно в виде исключения вместо «Давыдофф» курить «Парламент», отвечать, что нет проблемы в том, чтобы пропустить один сеанс курения. Зато потом получить больше удовольствия, куря свои, что называется родные. Как бы при этом вас не колбасило от желания.
Жанна знает, о чем говорит – дважды в жизни она проходила этот маленький тест, один раз сама, в другой – подвергала ему подругу. А вы думали, что она дважды попадалась на одно и тоже?! Вы до сих пор считаете, уже неплохо узнав Жанну, что она какая-то простушка, не умеющая сделать правильный без йододефицита вывод?! Тогда лучше дальше не читать, поскольку впереди придется вламываться в еще более запутанные сентенции, ее мысли про себя или вслух, пытаться понять логику. Вам будет тяжелее, если вы – мужчина, поскольку нам вы в логике отказываете, а сами пытаетесь наши вполне очевидные поступки пропихнуть сквозь игольное ушко своего мироощущения.
Следующий этап – прикуривание. Плохой признак, когда прикуривать приходится самой. Значит, рядом нет мужчин. Еще более отвратительно, когда женщина прикуривает сама. Нет, безусловно, зажигалку надо иметь при себе. Ненавязчиво показывать, что движение к сигарете совершается, обозначать его необходимо. Но делать это неспеша, чтобы мужчина мог успеть понять, чего, собственно, от него ждут – поднести огонь. Вот тогда уже есть реальный повод для разговора, тогда устанавливается первый мост для контакта, да и джентльмен доволен – он  оказал услугу и помог существу изначально беззащитному. Знал бы он, что защита потребуется ему, выросшему за маменькиным подолом и папенькиными деньгами. Мы такое прошли и достигли сейчас, что лучше бы ему и не подходить, если дорог; репутация, которая, вполне возможно, через непродолжительное время будет разорвана в клочья её вселенским стёбом. Мы вполне можем ее порвать, как Тузик грелку, уже сейчас, но все же интересно, как отреагирует он на продолжение нашего разговора, точнее, на манеру курения, которая его сопровождает.
От природы Жанна никогда глубоко не затягивалась. Через много лет ей сказали, что глубокая затяжка – признак жесточайшего моветона. Она над этим посмеялась, но вот вторая часть определения, которая прозвучала затем, заставила ее прочувствовать важность соблюдения этого принципа, «свидетельствующего о высокой зависимости от никотина». Жанне невозможно ни от чего зависеть, а тем более публично это демонстрировать! В жизни находила она не раз подтверждение справедливости связи глубины затяжки и зависимости не только от табака, но и от жизненных обстоятельств. Никогда она не допускала подобной слабости для себя. Даже в минуты отчаяния или нервозности предменструального синдрома, что свойственно любой женщине, даже если у нее нет Венеры ни в каком доме, она тщательно следила за ровностью процесса. Тем более, что, как уже говорилось, ей было дано многое от природы.
Интересно, что в минуты частых раздумий Жанна пыталась разделить то, что дано ей свыше, и то, что она в себе воспитала. И не могла. Настолько органично все смотрелось, и хорошее, и плохое, и среднее, что казалось, что это было изначально. Не имея намерений ни под кого подстраиваться, она все же проделывала колоссальную работу над собой. Разница между такими, как она, и большинством людей заключается в отсутствии признания и охов-крехов по поводу того, что надо под кого-то подлаживаться.
Кто как держит сигарету? Человеку, далекому от курительных комнат и компаний курильщиков, этот вопрос покажется весьма странным или не заслуживающим внимания, но он имеет едва ли не ключевое значение для контакта. Зажатая между указательным и безымянным, направленная вверх, не глядя вставляемая в кончик рта сигарета убедительно свидетельствует о неординарности хозяйки. Вроде бы и зажатая так же, но опущенная вниз – об унынии и неуверенности не только в завтрашнем дне, но и о том, что говорится сейчас. Опускать вниз зажженную сигарету – значит выдать себя с головой, выставив напоказ свои комплексы, разочарование, мольбу о помощи, сладкие сопли жалости.
Вспомните, как выглядит слон-победитель в отличие от своего побежденного собрата и вам все станет понятно: первый держит хобот высоко и трубит о своей победе, а второй стоит с опущенным хоботом, волочащимся по земле, и виновато смотрит по сторонам – не видит ли кто его поражения. Стоит ли говорить, что Жаннина сигарета всегда смотрела вверх, дым выпускался легкой струйкой по направлению кверху, а скорость потока была такова, чтобы за это время легко, безнапряжно можно было бы сказать небольшую фразу, которую можно завершить легким, согнутым в локте движением, опусканием сигареты в пепельницу и как бы выкручивающим движением оставить в ней пепел.
Возмутительно, когда пепел стряхивают щелчком, как мужики, а еще более ублюдочно постукивать указательным пальцем по сигарете, как в пошлых фильмах про аристократию прошлого века. Достаточно удачно это могло смотреться в случае, если дама в перчатках до локтей, под вуалью, а сигарета вставлена в длинный изящный янтарный мундштук. Но кто теперь исповедует все это?! А вот манера осталась, она выдает с головой – претензия на аристократичность, ни на чем, собственно, не основанная, как у известной пустопорожней телеведущей, одинаково бестолково-гортанно выкрикивающей правильные ответы на детской игре и глуповато-менторски задающей вопросы вечерним гостям в студии. Таковыми, как правило, бывают лохушки из провинции или называющие себя москвичками девушки из близлежащих к столице сел типа Электростали, Подольска или Бутово.
Сама, будучи провинциалкой по происхождению, Жанна ни на миг таковой на самом деле не была, ибо считала, что вместе с морем впитала в себя общечеловеческий космогонический дух, поскольку море, океан принадлежат всем, всему человечеству, а, следовательно, вполне способны растворять и затем концентрировать в себе все общелюдские достоинства и недостатки. Она не идеализировала себя, не считала, что жизнь ей простит только за то, что она красива, в меру здорова и в целом успешна, или из-за того, что всеми силами она за эту жизнь цеплялась и старалась наполнить ее до краев всем, что составляет собственно ее основу.
Оставляя пепел в пепельнице, некоторые, видимо демонстрируя глубокую задумчивость, еще зажженной сигаретой пытаются его дополнительно размять до пыли. Это знак, и для Жанны это прежде всего сигнал неуверенности, избыточной готовности к депрессии, возникающей не на пустом месте. Можно ненавязчиво узнать ее причину, опытные, разбирающиеся в «смокинге» мужики могут сделать это, абсолютно не напрягаясь. В большинстве случаев это неразделенные чувства. Если же пепел остается лежать «бревнышком», то это абсолютно точное указание собеседнику на то, что женщина старается быть над обстоятельствами, не обращает внимания на мелочи вокруг, сделав работу или приняв решение, она не вернется к его анализу, не будет взвешивать, что было правильно, а что нет. Она уже взвесила до того, и если даже контрольная гиря была подпилена, все уже давно отвешено. А кто выиграл от обвеса, пусть и радуется тихо или устраивает вечеринку и зажигает салют.
Во время курения-общения лучше сидеть, откинувшись на спинку стула или кресла. Курение стоя не предрасполагает к истинному обмену накопленными новостями и их оценкой, а чаще всего лишь способ перекинуться очередными сплетнями без их анализа с навязыванием своего видения ситуации, а, значит, без вдумчивого и по нескольку раз возвращающего в ситуацию взгляда и толкования ситуации, приближенного к уровню понимания. Жанна всегда хотела понять поступки другого, признавая за собой право принимать решения, не объясняя не то что другим, но и себе мотивы. Она готова была признать, что в ряде случаев она не могла объяснить ничего. И это не недостаток. Это нормальное человеческое существование. Только в одном случае она всегда знала мотивы решения – во время вождения автомобиля. Удивительно, что в этом вопросе она никогда не давала себе слабины, ответственно подходя не только к парковке, чтобы другим не доставлять неудобства, но и при перестроении из ряда в ряда.
Глядя на собеседника сквозь слабо струящийся дым, можно заметить любые нюансы его поведения и по ним определить, насколько он лжет или выкручивает ситуацию под себя. Возможно, что такое общение не располагает к доверительному или интимному разговору. Но для того чтобы показать заинтересованность тем, что говорится, или личностью визави, есть простые приемы – коснуться его руки пальцами, когда речь идет о важной или псевдоважной теме, улыбнуться открыто в случае попытки пошутить или при тени саркастической оценки произошедшего или даже невзначай (?) задеть под столом ногой сидящего напротив.
Если он идиот, то сразу оценит, что это касание было неспроста, поскольку Жанна предварительно сняла обувь. Конечно, последнее применялось не всегда, а только в случае совместного курения с отдельными мужчинами. Но Бог мой, даже среди этих, ею отмеченных, большей частью попадались те, кто неверно истолковывал ее движения – вместо открытости расценивали как готовность к сексу, начинали шарить под столом своими ногами или рукой, нащупывали ее колени, взгляд становился откровенно похотливым. Жанну это всегда злило, при этом она готова была на всякие выходки. Чаще всего начинала дерзить, а первым признаком этого, Надька уже хорошо знала такой сигнал и старалась уйти, если присутствовала при разговоре, было увеличивавшееся на глазах количество ненормативной лексики, вылетавшей из уст Жанны. Это обычно обескураживало мужчину и, поскольку он всегда в этом случае оставался ментально побежденным, если не сказать «поврежденным», а Жаннин интеллект позволял ей это сделать шутя, оставляло его с ощущением своей вины, что упустил такую обворожительную женщину.
Бывало, что собеседника обламывали и совсем по-иезуитски. Один не очень старый, не очень давний, не очень близкий, не очень дальний знакомый, коих в Москве у каждого вагон и маленькая тележка, этакий бесполый друг-друган, которого видишь не более двух раз в год, а перезваниваешься или переписываешься по мылу чаще и обязательно с пожеланиями пересечься и поболтать, но практически не исполняющимися не по причине отсутствия времени, а, собственно, тяжеловесного повода все бросить и действительно встретиться, как-то настоял на встрече. Был повод – недавний был день рождения, о котором Жанна, конечно, же не вспомнила.
У нее не было в правиле поздравлять знакомых и друзей с днем рождения что называется «по часам». Когда другие заводят себе поминальники с именами и днями рождения, она полагалась на свою память, которая работала, честно говоря, избирательно. С другой стороны, у Жанны было замечательное качество – она никогда не обижалась, если ее не поздравляли с днем рождения или международным женским днем и продолжала одинаково ровно поддерживать отношения в дальнейшем, даже не намекая, что день варенья уже позади. С третьей стороны, надо отдать должное ее позиции в сообществе – людей, не вспоминавших о ее существовании в подобных случаях, было меньше, чем тех, кто не страдал забывчивостью. Так вот, Андрей был одним из первых, с кем Жанна познакомилась на первой же работе в Москве. Не то чтобы он проявлял к ней какие-то знаки внимания, но помог вникнуть в суть расстановки сил в офисе, несколько раз они пили вне службы кофе, то есть общались как бесполые друзья. Через полгода он ушел на другую работу и переписка ни о чем, как всегда с «позитифффффом», постепенно угасла.
Примерно через год они неожиданно встретились в одной компании. Почему неожиданно, да потому, что произошло это в слякотную пору, когда Жанна с подружками, отсидев в одном кафе, предложила продолжить в другом, а одна из подруг, созвонившись с кем-то, радостно сообщила, что в «Высоцком» как раз сидит ее давняя знакомая с компанией и не прочь, чтобы они все вместе соединились. Это предложение было принято на ура.
«Высоцкий» – не столько пафосный, сколько закрытый клуб, попасть туда и посмотреть любопытно, поскольку слухами земля полнится. И вот там-то в клубах джаза, блондинок, восточных пузатых солидных гостей столицы она и увидела своего бывшего сослуживца Андрея. Он был с девочкой, по тому, как они между собой, она поняла, что они на стадии поднадоедания друг другу, но еще не зашедшей далеко. Она удивилась его наличию в этой компании, поскольку люди были совсем не из того бизнеса, к которому Жанна и Андрей относились. Но это нормально – город большой, он всех перетасовывает, чтобы потом неожиданно две карты легли рядышком. Она даже обрадовалась возможности поговорить с человеком из новой компании, которого она знает. Честно говоря, пообщаться как следует не удалось – музыка была очень громкой, да и Надька, подвыпив, все время отвлекала ее внимание на себя. Договорились созвониться с Андреем, он дал ей свой новый мобил, она – свой. Это так, формальность, конечно же, до следующего случайного раза никто звонить не собирается, но это часть новой московской культуры – обмениваться телефонными номерами. Столичная молодежь, кажется, набирает себе очки по части количества бесполых номеров абсолютно ненужных по жизни людей. Ни к чему не обязывает, но создает иллюзию вселенского братства, не позволяющего считать себя одиноким в многомиллионном муравейнике.
Уазалось невероятным, что он позвонил буквально через пару дней, сославшись на то, что не удалось пообщаться, да вот еще день рождения прошел в одиночестве. Она назначила встречу в «Пикадилли» – недалеко от работы, да и домой потом будет достаточно легко – выруливаешь с Ленинского на МКАД и потом только утапливаешь педаль газа в пол.
Почему Жанна брала на себя функцию определять место встречи за мужчину? Да все очень просто – мужчины зачастую лишь предлагают встретиться, а место не назначают из-за неопределенности поведения женщины – согласится-не согласится – а потому оказываются абсолютно неготовыми назвать ресторанчик в случае положительного ответа. Кроме того, мужчина до конца не уверен, что после возможной встречи будет продолжение, любое – романтическое, деловое, а потому теряется, где лучше повстречаться – ближе к клубу, куда пойдут дальше, или к месту жительства – куда, возможно, она согласится пойти с ним на ночь, или вообще – лучше ближе к центру, чтобы погулять при хорошей ночной погоде и деланно восхищаться красотой подсветки витрин, прекрасно видя, что женщина, несущая красивый, можно даже сказать, роскошный букет, им же подаренный, воспринимает его лишь как знак подчеркивания ее достоинств, но вовсе не намек на возможную реализацию желания.
Жанна очень хорошо понимала, что такой динамизм не может не злить мужчину, но всегда действовала по утвержденной в ее сознании схеме – место встречи и что за ним будет стоять она определяла сама. Даже в случае уже озвученного при попытке договориться месте, она, если оно ее не устраивало в плане продолжения вечера, под любым предлогом, вежливо так, спокойно, давала понять, что пойдет туда, куда она определит.
Что, уже заказал столик? Слушай, жаль безумно, говорят, что место и вправду шикарное, давно мечтала там побывать, но, знаешь, я тут записалась на фотоэпиляцию интимных мест под бикини, так что вряд ли успею. О, она знала, как бесит мужчину подобное заявление, заставляет его Эго раскалываться пополам до самой ягодичной складки – с одной стороны, она вроде как бы его приблизила к своим интимным секретам, а, следовательно, возможно, выделила из толпы (он-то не знает, что в том, чтобы сказать многим, в том числе и противоположному полу, что у меня сегодня критические дни или что сегодня жарко и решила не надевать лифчик, сегодня нет ничего зазорного или допускающего в круг посвященных) и питает к нему что-то, а с другой – пренебрегла им ради какой-то процедуры, которую наверняка можно перенести по времени. И ведь говорит это с жалостью, значит, надо потерпеть, деланно независимо сказать, мол, тогда в другой раз и напиться от несправедливости жизни и сучности женского отродья. А ведь всего-то была допущена одна маленькая ошибочка – не надо было настаивать на своем. Вы что, Жанну не знаете?! Ах, не знаете, хотите узнать – так действуйте осторожнее. Она вас вычислит еще до того, как вы будете мирно беседовать, по малым признакам. Она достойная женщина, в том смысле, что вы должны быть достойны ее, а как вы это сделаете, зависит от вас.
Вообще, налаживание отношений с женщиной сродни ходьбе по минному полю. Ну а кто говорил, что все будет гладко? Если хотите гладко и без проблем, хотя тоже не факт, меняйте приоритеты – становитесь гомосексуальными, уходите в работу, искусство пейзажа или фотографии, заведите себе страницу в Интернете, ну, например, по какому-нибудь заболеванию, если вы врач и трудитесь, отвечая на вопросы страждущих. Посмотрим, на сколько вас хватит, ну а если хватит, то тогда поглядим, насколько вы прочны, когда Жанна возьмется за дело, если, конечно, у нее будет настроение, а у вас – стойкость. Что-то не видно таковых, среди штабелей разбитых и полуразбитых сердец.
Да, знаете, я забыла спросить, не напрягает ли столь растекающееся по деталям повествование о Жанне? Если да, то вы никогда не поймете ее, поскольку оно полностью соответствует ее разбредающимся, на первый взгляд, но бесспорно в конце концов сходящихся в одной верной точке, мыслям. Именно такое раздумчивое, отвлеченное мироанализирование отличает самодостаточную, самореализующуюся и цельную женскую натуру по жизни, и не имеет ничего общего с феминизмом, заметьте, поскольку в феминизме женщина доходит до абсурдного равенства с мужчиной, к которой последние в итоге и подойти-то боятся. Жанна же всегда была женщиной, которой не надо разбрызгивать «Доктор Вилш», чтобы быть не в центре, а в его эпи-, внимания и порой подражания ее образу и стилю со стороны других девушек. Эпицентризм – не эгоцентризм, его в себе не воспитаешь. Он либо есть, либо напрочь отсутствует.
Итак, Андрей согласился сразу, он даже обрадовался, что не надо мучительно выдавливать из себя место, где можно было бы поговорить. К назначенному времени, дорогие женщины, на свидание или на встречу никогда не приходите, не выдавайте своего нетерпежа – это вам бесплатный совет от всех нас и от Жанны персонально.
Опоздание может быть разным, как вам совесть подсказывает, но одно непреложно – оно должно быть. И еще один бесплатный совет, как завоевать интерес мужчины – заставьте его позлиться перед встречей немного. Как? Ну вот, вы договорились на семь часов. В семь пятнадцать он вам звонит, деланно усмехаясь, что, мол, встречаемся сегодня? Вы, конечно, не полная тварь, поэтому подтверждаете ему, сразу отвечая на вопрос, почему не брала телефон уже дважды, что неожиданно было совещание, а еще лучше – что в магазине, куда вы заехали, шумно, сигнала не слышно. Вот пусть позлится, на хрена вы поперлись на шоппинг, если он вас ждет?! Даже если вы уже подъехали и стоите перед рестораном и ведете разговор в непосредственной близости, скажите, что скоро будете, извини. Это обязательно – извиниться, не забудьте! Посидите еще, покурите, послушайте, что там у вас любимое? – «Дискотеку “Авария”», «Лицей» или, возможно, «ЧИЖа». Входите в ресторан спокойно, без что называется, душевного беспокойства, увидев ожидающего, махните ему приветственно рукой и – сразу же! – меняйте курс: не к нему с извинениями, пусть даже он уже встал и теребит в руках огромный букет дорогих цветов, к которым вы равнодушны, а в туалет. У него, конечно, вытянется лицо от такой наглости. Но вы же умничка, потом же вы опять посвятите его в избранные, сказав доверительно, что вам надо было пописать. Он-то думает, что этот глагол позволено услышать только ему. Так, согласно этой вышеприведенной, написанной в уме методичке, действовала Жанна и на этот раз.
Андрей, как побитая собака, ждал и вынес все. Ужин был чудесный, как она и любила в «Пикадилли», овощи с рыбой, да, именно так надо заказать официантке, не рыба с овощами! Это оригинально, а по смыслу одинаково. И вино, причем подчеркнуть, что на машине. Это добавит значимости моменту – раз за рулем, значит, много выпить нельзя, а потому вино должно быть из дорогих, качественных, запоминающихся. К вину желательно взять какой-нибудь безалкоголь. Даже если вы любите пепси, никогда не опускайтесь до плебейства «МакДональдса»! Желательно что-либо, м…м…м, свежевыжатый микст сельдерей, смородина и, пожалуй, яблоко. Да, а яблоко должно быть зеленым. Ах, у вас красные только, тогда апельсин. Вы думаете, что это выебон? Ошибаетесь, это позиционирование, претензия на серьезность подхода во всем, самоуважение, наконец. И неважно, что вы это говно потом пить не будете, всегда же можно сослаться на плохо подобранные плебеями-барменами пропорции ингредиентов. Зато ваш собеседник заинтригован вами несомненно.
Он уже не злится, он уже почти наложил в штаны от счастья ужина в компании с неординаром, выверенным по анекдотам и сплетням о женской одинаковости. Он уже растворен в своих фантазиях о том, что с первым его проникновением вы по-особому застонете, а оргазм ваш будет сопровождаться такими криками, что ему испуганно придется закрывать вам рот, дабы соседи не услышали, поцелуями, а его извержение будет обязательно вами разрешено вовнутрь себя, поскольку вы самостоятельны и позаботились о контрацепции заранее. И вот уже вид его спермы, истекающей из вашей щели после, туманит его…
Так, мужчина, не отвлекайтесь, мы уже поговорили о погоде, съели пару ваших комплиментов насчет себя и моей внешности и одежды (я так всегда хожу и мне насрать, что скажут люди – выделите это голосом, можно даже повторить несколько раз, чтобы он получше усвоил, а главное, не догадался, что вы долго выбирали, что бы такое надеть, чтобы и не вызывающе, и возбуждающе, хотя заранее решили, что секса не будет. И чтобы поворота у вас назад не было – вы надели старые трусы, которые показать кому-либо просто неприлично. Почему неприлично? Ну, потому… Потому… Ну, блин, потому, что я так решила, что неприлично и все. Отвяжитесь, нах!).
Конечно, все вышесказанное относится только к так называемым «пересечениям», или «кроссам», и не имеет никакого отношения к деловым встречам, навроде той, что должна была сегодня состояться с Арсеном, да будь она неладна эта шкода! А то потом скажете, что Жанна дала неправильные советы. Да, кстати, она и не давала, это мы нелегально озвучили – вы ведь не прочь постичь азы нашей женской психологии.
Если к нам присоединились еще и слушатели мужского пола – мы не выдаем вам все секреты, у нас их нет. Это не секреты, это так, как настоящие леди живут. Живут, понимаете, а не подставляются, раздвигают ноги, тупят, глупо водят машину, интересуются барахлом и прочие расхожие мужские сентенции. Если мы такие примитивные и на поверку практически все одинаковые, какого черта вы не даете нам прохода, чуть получив, устраиваете нам недовольство и ревность, плачете, как дети перед суровыми фактами и нашим последовательным изложением их, орете на несправедливость мира, когда мы вас покидаем и не даете прохода в желании объясниться, а вот у нас такого желания не возникает!? Раньше надо было, коллеги по жизни, думать, если вы претендуете быть рядом с самым тонко организованным на свете существом.
Вы хотите нас привязать к себе детьми!? Да, ребенок – привязка огромная, но не к вам, а к себе. Вы считаете, что мы, угадывая в ребенке ваши черты, будем умильно смотреть на чадо, разрываясь от любви к вам!? Господи, ну как наивно же, вы что, не чувствуете сами? Мы смотрим на ребенка в надежде увидеть свои черты, свои, а не ваши, дабы не потерять в нем, вместе со своей девичьей фамилией и именем, отчество у ребенка-то от вас, вашего имени, свой характер, свои чаяния, свое очарование и культ. Культ красоты, радости от жизни, увлеченности дыханием свободы и всеобъемлющего бесполого братства.
Да, Андрюшечка, я тут тебе с прошедшим – вот подарок. Неожиданно? Ресницами обязательно в этом месте хлоп-хлоп. Он в состоянии, близком к шоку. Теперь давай о деле. О каком? Ну, что ты сказал, надо бы обсудить? Да, собственно… Он начал невнятливо что-то обсуждать, кажется, по поводу того, что ему предложили купить квартиру, да он сомневается в ипотеке, а Жанна знакома с таким-то, он, вроде бы, силен в этих вопросах, может, она переговорит, да что-то повыгоднее получится. А почему он говорит все время про себя, ведь давеча он был с девушкой, не вместе ли они собираются жить, тогда и обращаться ни к кому особому не надо, достаточно им объединить усилия.
Жанна вытащила сигарету, выждала паузу, Андрей, молодец, протянул огонь. Она успела заметить, что официант, обслуживающий их столик, кстати, видевший ее уже здесь неоднократно с разными людьми, всегда услужливо дававший ей прикурить, вырастая буквально из ниоткуда, чем обескураживал ее друзей, удовлетворенно хмыкнул, убрал свою зажигалку в карман и обменялся с Жанной только им одним понятным взглядом.
Кажется, у нее сегодня будет нелегкий разговор, кто бы мог ожидать, что в этом Андрее, невзрачушке, есть некоторое понимание особенностей женской реакции и, как сказали бы раньше, «галантерейное поведение»? Зажигалка необычная, вроде ничего особенного, но инкрустирована янтарем, явно из Прибалтики. Она задержала его руку, рассматривая причудливую структуру природного материала. Андрей, заметив, что предмет понравился, подарил, молодец, но с юморным условием, что Жанна будет давать ему прикурить в течение вечера. Ну как не принять вещь, преподнесенную с юмором? Она знала, что потеряет ее через несколько дней, поскольку подобного рода обслуживавшие ее вещи никогда долго у нее не задерживались. Она не придавала им особого значения, а, следовательно, они это чувствовали и постепенно прятались, чтобы потом уйти, исчезнуть навсегда.
Процесс курения запущен, ждем обратную связь. Он начал зачем-то рассказывать о том, что с этой девушкой, с которой она его видела, они живут год или чуть меньше, а до этого столько же встречались. Все было хорошо и замечательно, но отношения стали выравниваться и угасать. Ему кажется, что у нее есть любовник, запасной аэродром. Вначале он сильно переживал, а сейчас думает, что все не так страшно. Интересно, говорит об этом спокойно, а у самого глаза влажные, отметила Жанна. С каких пор он несколько успокоился. Надо проанализировать, что случилось, возможно, в этом будет и разгадка. Честно? Ну, если, нечестно, тогда к чему весь этот разговор? И дым обязательно, и пепел в пепельницу – раз! Взгляд у него прямой, видимо, сейчас будет момент истины, в нем есть трогательное, как-то она не видела раньше, что, кажется, он какой-то открытый что ли? С тех пор, как он увидел ее, Жанну! Приплыли! Это три-то дня назад? С ума сошел? Представь, что это так. Он долго не понимал, что происходит, хотя по увольнению с совместного предприятия неоднократно зачем-то интересовался, как она и что, от различных людей слыша разные отзывы о ней. Потом он поехал в Турцию с друзьями, там оказалась знакомая знакомых, которая и соблазнила его (ну до чего же все мужики – соблазнила, уложила в койку, окрутила, заставила страдать, разбила сердце! Да скажите вы проще и правильнее – подарила вам новую жизнь, ну, хотите уменьшить накал, ладно – подарила вам новые нюансы жизни. Распорядитесь этим, как вам хочется, только вам, и наслаждайтесь жизнью. Не марайте черным все вдоль и поперек. Надоело поддерживать отношения – решайтесь, можете даже взвесить за и против, только вот этого не надо – соблазнила. Нашел оправдание!). Нет, ну правда же – смотри, поехали кататься на квадроциклах, турки в заброшенном каньоне придумали отбитие денюжек в виде такого развлечения. Яна – так ее звали, Жанне пришлось выслушать и эти подробности – ехала впереди Андрея. Он обратил на нее внимание после того, как она чуть не сбила инструктора, который стоял на горке. Парень не на шутку испугался, а уж как заорала Яна даже в Монголии, наверное, слышали.
Вечером на площадке перед отелем, где они обычно заседали под местное халявное (хотя, какое же халявное, за все было заплачено еще в Москве при покупке путевки, но это же потом забывается, поскольку на месте не платишь, создается полное ощущение коммунизма) пиво, стали обсуждать квадроциклы, больше всех впечатлений оказалось, конечно же, у Янки, уже освоившейся с ситуацией, а потому рассуждавшей о ней с удивительным для натуральной блондинки юмором. Потом были танцы под живую гитару, столь редкого гостя на турецком побережье, но приглашенную для привлечения русских туристов менеджером отеля. Он оказался с ней в паре под медленный танец, она касалась его уха губами… Ну а ты, конечно, был кремень и только положил ей руки на ягодицы – это, конечно, Жанна не удержалась от ехидного, но, как оказалось, судя по покрасневшему лицу Андрея, абсолютно точнехонькому замечанию. Ой, давай я продолжу о том, как тебя совратили, можно?
Жанна уложила в две минуты и гулянье по затихшему берегу моря вдвоем, вначале под ручку, затем с первым острожным поцелуем с его стороны, отвеченным, кстати, сразу же с ее. Некоторую неловкость незначащих, но всем понятных фраз, его ведение Яны за руку в номер, который они снимали вдвоем с другом, по предварительно отправленной смске другом же освобожденным на ночь. Наслаждение телами, пахнущим загаром и морем, а больше – желанием, потом неразлучность в оставшееся до отлета время. Дальше – некоторая поначалу затерянность в Москве, сменившаяся на ежедневные встречи, ожидание и разговоры, секс и совместные дела, переезд к нему, снимание квартиры, упоенность новизной, поочередное ожидание с тренингов и разногласия, заканчивавшиеся миром при одновременном оргазме, некоторую отдаленность, искание встреч с компанией друзей и знакомых, сцены недовольства и ревности, делание назло и опять – мир через выверенное уже по секундам постельное примирение.
Андрюша, ну чего ты себе напридумал? Вы нормальные люди, у вас все развивается по обычным временно-людским законам, не ищи приключений. Вы вместе, а это главное, а то, что ты насчет меня – глупости, поверь сам, потому что в то, что ты говоришь о длительном чувстве ко мне, не поверит никто, в первую очередь, я сама. Жанна для большей доверительности сделала то, что обычно никогда не совмещала – одновременно коснулась его руки и разутой ногой (а вот тут, надо заметить, что она сняла туфли не случайно – просто хотелось дать отдохнуть находившимся за день ногам) дотронулась до его щиколотки. Андрея, как пишут в пошлых романах, за которые, собственно, не уважают нас мужчины, «поразило ударом молнии». Жанна отметила это и подумала, насколько все же бывает точным определение, затертое штампами литературы. У него лицо буквально окаменело.
Жанна видела серьезно-парализованные лица нечасто. Однажды ей довелось лицезреть такие физиономии, когда в молодости она попала в компанию, где предложили поиграть в «ромашку». Вы знаете, что это такое? Ну вот и она не знала, представляя, что это будет нечто вроде «бутылочки» с невинными поцелуями. На самом же деле, после принятия определенного количества спиртного, девчонки предложили парням сесть за стол, выбрали судью из числа своих подруг, парни оголили свои нижние части, а выбранная ими девушка, залезла под стол и ласкала одного из них. Условие игры заключалось в том, чтобы по лицу нельзя было угадать, кто этот счастливчик.
Жанна отказалась, когда на нее пал выбор, категорически, но не без удовольствия помогла заменившей ее студентке второго курса с другого факультета из Омска. Та вообще никогда еще не имела контактов с мужчинами, подготовленная лишь теоретически. Жанна недоумевала, ведь Инга была очень привлекательная по ее мнению. Почему же у нее не просто не было парней, но все знали, что она еще до этого ни разу ну и т.п. Инга, опустившись под стол, за которым сидели парни с каменными рожами, вдруг вылезла из-под него, пальцем поманила Жанну, стоявшую ближе всех к ней, и призналась, что она не знает, как быть. Жанна приподняв скатерть и заглянув под нее, хотела дать совет и увидела, что, конечно, для юной в этом смысле Инги, мало что может показаться интересным – размерами не вышли, да и висит все, прямо скажем, неаппетитно. Тогда Жанна сказала, чтобы Инга лезла под стол, что делать, она и сама сообразит через пару минут. Сама же Жанна включила музыку, залезла на стол и стала раздеваться. Все взгляды, естественно, были обращены на нее, но лица, соблюдая условия игры, все оставили каменными.
Что было под столом осталось на совести Инги, но два обстоятельства не могли не удовлетворить Жанну: первое – по рассказу омички (та ни разу не видела процесса эрекции, тем более в таком молниеносном исполнении, как было во время танца на столе), а второе – то, что предложения поступили не только ото всех участников застолья, но и от некоторых девушек. Ну скажите, разве это не кайф, обломать после всего этого всех отказом?! Это же невероятное, окрыляющее чувство, что ты можешь сделать выбор, ты, а не тебя! Вот квинтэссенция женской психологии, она сублимирована в одной фразе. Те, кто сможет постичь, следовать этому, способны управлять всем и всеми! Есть, правда, опасение, что это до определенного возраста, но до него еще столько ждать, что его наступление кажется абсолютно нереальным, тебя не касающимся напрямую.
Андрей пошел по неверной дорожке, расценив жест Жанны не как дружеский, а намекающий на нечто. А ведь так хорошо разговаривали до этого, а тут он под столом протянул руку и положил ее на колени Жанне. Ничего не произошло сверхъестественного – об этом говорило ее лицо, но глаза поменяли цвет, плохой признак, если знать нашу героиню. Вновь мы столкнемся с безошибочно действующим, как бы закрепляющим успех и податливость, подрагиванием ресниц. Теперь – контрольный: возьмем его ладонь в свою правую руку, левой накроем, получится пирожок, и проникновенно – чуть ниже его глаз. Очень удобно – он весь внимание, а Жаннин взгляд свободен, он может различить малейшие детали его лица, в целом, миловидного даже, стоит отметить. Это не извиняет оплошности, за которую сейчас последует расплата. Он что думал, придет сюда, поссорившись с подружкой, высвистает Жанну наверх, та растает от такого внимания и неизвестно что будет дальше. Это ему неизвестно, но не ей.
Отойду на минутку, опять приспичило. В туалете, оглядев себя еще раз в зеркало и оставшись в целом довольной, она решительно сняла трусики и положила их в сумочку. Теперь вернуться на место, заказать какой-нибудь десерт, подводя ужин к завершению, да и к тому же людей в зале практически нет, все расползлись – завтра рабочий день. Улучив момент, когда посетители за дальними столами увлечены собой, а официантов нет, Жанна забирается с ногами в кресло, несколько поддергивает вверх юбку и дает абсолютно обалдевшему Андрею на короткий миг увидеть то, что суждено увидеть только избранным. Конечно, мы с большим энтузиазмом обсудили бы с вами прелести мужского устройства. Мы обречены говорить о фигуре женщин, об их груди, большей частью поминая ее размер, еще мы можем обсудить живот и лобок в его причесочном разнообразии. Но вот почему-то полагаем, что нижняя часть интересна только мужчинам, которые полагаются на разнообразие и разочаровываются.
Уверяю вас, что ошибаются все, независимо от пола, кто так думает, поскольку форма губ, их размер, а главное, положение, тоже достойно что называется кисти художника. Не будем впадать в пошлость и соревноваться в знании вопроса. Скажем так, Жанна знала, что природой она наделена магической красотой – малые губки правильной формы и всегда выступают из-под больших, распахнуты и контурируют вход овальной формы, в котором, если присмотреться, увидишь такую глубину, что может закружиться голова. Еще эта ресторанная игра цветотени, смешивающая реальность и додумываемые тронутым этой красотой мужским мозгом детали.
Ну скажите, что должен подумать нормальный мужчина после того, как он практически приблизился к ордену посвященных? Конечно, он в течение не более часа будет обладать этим чудным, тонким, загорелым телом, гладить выпирающие ребра, ощущать упругость живота, поранится об эти каменной твердости и жиллетной остроты соски, погрузится в истечение и … Может, где-то и с кем-то это проходит, но только не с Жанной. Слушай, что-то я часто бегаю в туалет и рези какие-то при мочеиспускании. Я тебе как другу доверительно скажу, что подозреваю, не гонорея ли у меня. Жестоко? Нисколько. Прикольно? Сто процентов. Действенно? А то!
Реакция Андрея совершенно выбила ее из заранее разработанного сценария. Он испугался, конечно, но не за себя, а за нее. Можно ли это было представить?! На сто нормальных мужиков придется вот такой один уродец, который вообразит себя этаким отцом Терезой, подхватит ее, наскоро расплатившись, и повезет на своей машине, как потом окажется, к своему другу-венерологу. Слушайте, это неслыханно, чтобы так надругались над самосознанием Жанны. Куда она смотрела, позволяя засовывать себя в машину, почему не возникала во время пути, зачем разрешила себя представить этому специалисту. Оставшись один на один с врачом, она, конечно, сказала, что это был розыгрыш. Айболит, весело подмигнув ей, все же предложил провериться на предмет инфекций. Он, старый греховодник, кажется, тоже подпал под обаяние тонкого тела и решил свое уж получить сполна, хотя бы на уровне читателя «Плейбоя». Слушай, но это уже паранойя, подруга, – думать, что ты желанна для всех, что у всех слюнки текут только по тебе. Пореальнее, пожалуйста, ведь мы живем в мире, где кто-то почитает Синди Кроуфорд, а кто-то наслаждается Памелой Андерсон или Людмилой Гурченко. Анализы сдать – это можно, тем более, что мы знаем, что чисты, аки агнец. Почему-то стало неудобно своего дурацкого розыгрыша. Ну почему же дурацкого? Ну потому, что идиотского. И все!
Надо отметить, что Жанна давно уже перестала удивляться неожиданным жизненным руладам, как хорошим, так и не очень, и воспринимала их вполне адекватно. Нет, не подумайте, что ее совсем ничего не волновало или не радовало. Просто реакция на превратности судьбы у нее была вполне взвешенная.
Когда мы видим такого человека, то говорим про него, что он умеет держать удар или что он стойкий оловянный солдатик. Не нужно считать, что это можно отнести только к мужчинам. Это в полной мере свойственно и женщинам, которые, ну давайте признаем, Общество, давайте признаем, в критических ситуациях более взвешены, чем мужчины. Мы не говорим сейчас об эмоциональной разрядке, которую пренебрежительно обзываем истерикой. Бывает и такое, но большей частью самообладание у нас присутствует. И знаете, почему? Женщина всегда ставит перед собой цель. Другое дело – как она к ней идет. Путь этот может быть извилистым настолько, что не поддается логичному препарированию. Хорошо, а мужчина вообще большей частью живет без цели. Просто живет и ждет, когда же совпадут жизненные обстоятельства и принесут ему успех. Что, не так? Так, и вы это знаете не хуже меня и Жанны. Это и не плохо и не хорошо, нейтрально. Такова жизнь.
Жанна и не стала рвать на себе волосы, когда через несколько дней врач позвонил и пригласил приехать к нему в клинику. Червячок беспокойства где-то сидел, иначе она бы не сорвалась, отбросив все дела, не курила бы нервно, пережидая многоминутную бесцельную пробку на Садовом кольце. Она с достоинством выслушала вердикт, который с определенным пафосом и деланным участием, столь свойственными современным эскулапам, вынес ей этот столичный Айболит – мазки показали наличие у нее не критического, но все же высокого, уровня атипичных, то есть раковых, клеток. Через несколько минут до нее дошел смысл сказанного, он уже где-то внутри начал ручейком пробивать себе дорогу к саморазрушению. Эта струйка через непродолжительное время грозила перерасти в огромную реку, у большинства обычных граждан сносящую все на своем пути и становящуюся убийственным потоком, не позволяющим бороться за жизнь. Есть еще одно. После таких приговоров пациент не верит доктору, приносящему и позитивные вещи, справедливо полагая, что подслащивание пилюли только дань стародавнему врачебному принципу поддерживать в пациенте оптимизм. Тем не менее, Жанна не колебалась, когда ей была предложена операция, которую, конечно же, разумно было сделать только после дополнительного обследования.
Андрей звонил несколько раз, скорее всего, на него принцип врачебной тайны не распространялся. Голос его, как ни странно, был ей сейчас нужен. Не Надькин, не мамин, а именно его. Они встретились после коротких обсуждений места встречи. Ее реакция была неожиданна для нее самой – она вначале по-московски бесполо ответила на его невинный поцелуй в щеку, а потом прижалась к этой щеке, обвив его шею руками. Так они какое-то время стояли возле столика в кафе, и у нее было полное ощущение того, что она нашла своего защитника.
Знаете, бывают такие моменты, когда совершенно неважно, о чем разговариваешь, зная, что в конце концов ты обсуждаешь самое главное для тебя на этот момент. Главным для нее сейчас было непременно вылечиться, это же было, как оказалось, самым необходимым и для него. Опять же реакции людей разные, мы к этому привыкли. В другое время для Жанны было бы типичным остаться сейчас одной, подумать-поразмышлять над ситуацией. Но в том-то и прелесть женской ментальности, что типичной для Жанны была и другая реакция, такая, какова она была в этот момент – ей катастрофически не хотелось остаться одной. Противоречивость? Возможно. Двойственность? Конечно! Двуличность? Хватит играть словами, все равно они пусты и не могут отразить реальности.
Андрей повел ее к себе, бережно обнимая за плечи и в лифте, и на лестничной клетке. Квартира у него была небольшая и не сказать, что уютная. Жанна ехидно сделала себе замечание, что вот она стоит перед вами, простая русская женщина, без пяти минут в могиле, а туда же – оценивает достоинства и недостатки холостяцкого жилища. Ну почему же холостяцкого, ведь тут до недавнего времени крутилась хозяйка, вот и ее фотография на стене, огромная, а она на ней красивая. Андрей молодец, правильно поступает, не убирая фото той, что была здесь когда-то, как делают женатые мужчины, уходя налево, снимая обручальное кольцо, подлаживаясь под обстоятельства, а потом снова его натискивают на место. А что, у пусть относительно молодого, но взрослого человека, не было той жизни, в смысле до тебя? Он что, родился исключительно для того, чтобы вы встретились? Так не бывает. Человека надо принимать таким, каков он для тебя комплементарен. А вы думали, что я скажу, принимать таким, каков он есть?!
Андрей быстро изготовил еду, не просто сварил пельмени, а сделал что-то молниеносно, красиво и вкусно. Он усадил ее в кресло-кровать на кухне, ей так понравилось в нем сидеть – можно поджать ноги под себя, завалиться, как хочешь и плевать, что в некоторых положениях даже теоретически неудобно принимать пищу. Они очень долго говорили и ели, говорили и пили, говорили и курили. Она угощала его огнем из этой подаренной им же зажигалки и, черт побери, янтарь теплом согревал ее ладошку. Или это его рука, все время гладившая ее, дарила то тепло, что называется живым.
Жанна ненавидела клятвы. Она понимала договоренности, обещания, но клятва – это что-то выше понимания, поскольку несерьезно. Но тут она дала себе клятву, что если все обойдется, она обязательно будет с Андреем. Она чувствовала себя в его доме абсолютно раскованно, душевно и стопроцентно радостно. Все, что происходило потом, было отмечено его неожиданной для нее нежностью и зрелым, не вязавшимся с возрастом, отношением к ней. Он убрал посуду и постелил ей кровать. Сам же, расставив кресло-кровать, приготовился спать на кухне. Жанна ничего не сказала. Приняв душ, она с удовольствием забралась в мягкую, пахнущую свежестью постель и задремала. Ей приснился сон про ее родную тетю, которая умерла очень рано от рака груди. Даже не вполне про нее, а про моменты детства, частично проведенного в ее доме.
За секунду до пробуждения… Ей одиннадцать, солнечный луч струится сквозь крошечное окошко в уютном Чуланчике. Любимое место для летнего сна – комната на другом конце дома, где бабушка не может проконтролировать когда гасишь свет и можно читать журналы 20-летней давности или болтать с подружкой сколько хочешь. Жанна всегда любила долго спать по утрам, до начала учебного года уйма времени, а впереди вся жизнь. Она никогда не думала, какая это будет жизнь, но всегда знала, что будет она интересной. Только в детстве или юности ты наверняка знаешь, что так будет обязательно. С годами, как известно, к сожалению большинства, это ощущение ослабевает или полностью утрачивается. Но только не у Жанны, она как была уверена, что будет жить только так, как сама захочет, и только с тем, с кем сама захочет, так и осталась в этом убеждена. Она еще не знала, что иногда двоих чужих людей намертво связывают общие предметы, общие стены, общие родственники, общие долги и многое другое. Она была бесконечно счастлива именно в то лето, становясь взрослой, ощущала каждый день в его необыкновенности и незабываемости. Все запахи и цвета казались особенно выразительными, а события – неслучайными. В этой комнате лежит первая взрослая прочитанная книга – «Необыкновенная встреча» современного автора, имя которого тут же забылось, вряд ли хорошая литература, но название сталось как символ.
Что-то магическое было в том сенном матрасе, обтянутом грубой льняной тканью, пахнущем сухой травой, и в этой комнате вообще. Однажды комната оказалась ненужной, одно из окон замуровали и оставили лишь маленькую форточку, второе же было закрыто изнутри ставнями и никогда не открывалось. Кроме старинной деревенской кровати, в комнатке стояли ведра с медом, старинные сундуки с казавшимся в детстве загадочным содержимым, обитые металлическими полосками с узорами. На плохо отштукатуренных стенах висели сухие травы, спасавшие зимой бабушку и тетю от простуды, на полке лежали замки для пчелиных сот и вощина. Все это и многое другое создавало в комнате особый, никогда более в жизни не встречавшийся аромат. Это был единственный дом в детстве, где она была абсолютно радостна. Даже во сне она ощущала безмятежное счастье, разливавшееся по телу и позволявщее утром встать в великолепной форме. А уж если она ловила этот дух днем – неважно где, на работе, на улице, в машине – походка становилась упругой, взгляд – блестящим, движения – отточенными.
В то лето с ней многое произошло и осталось навсегда в памяти, как мост между детством и недетством. Она любила этот сон, он посещал ее нечасто, а потому всегда запоминался. Но в этот раз Жанна, вопреки устоявшемуся сценарию, испытывала не умиротворение, а какое-то несвойственное безысходное разочарование. Ей было уже не 11 лет, а в три раза больше, а она все еще ждала свою необыкновенную встречу. Странно – вот она ощущает, что прошло уже более десяти лет вполне благополучного замужества, у нее дочь-подросток, квартира и все обычные атрибуты нормальной жизни. Она точно знает, что необыкновенная встреча еще не произошла.
Сначала умер дедушка. Первая потеря в жизни. Она полночи рыдала. Хотя, казалось, должна была быть готова – знала о том, то он давно плох. Утром глаза не раскрывались от отека. Дикое чувство. Невозможно ничего изменить. Больше никогда не будет так, как раньше. А ведь столько всего не успела еще сделать, о таком количестве вещей не спросила у него и уже никогда не спросит. Изменился круговорот вещей в природе, но почти никто не заметил, что одного человека уже нет. Бабушка тоже вскоре умерла, а отец продал дом, несмотря на уговоры его сестры не делать этого, и был очень рад появившимся средствам. Его аргументы были вполне железными, практически, как всегда, когда он что-то обосновывал. Жанна, видимо, у него научилась стойкой системе выстраивания доказательств. Отец говорил, что жить в этой глуши-деревне все равно никто бы не стал, дом разрушался и нуждался в ремонте, а сельсовет требовал, чтобы дом был крепким и не портил бы вид благополучной советской деревни, да и деньги, они что, не нужны?! Да вот хоть и сестринская доля – лишняя? Жанна знала, что уже никогда не сможет вернуться в этот дом, в эту комнату, в это время – время ожиданий, разве что только в размышлениях.
Спустя несколько лет, она, кстати, навестила оставшихся родственников и тетку, которая отвела ее на старое деревенское кладбище, где были похоронены бабушка и дед, а также огромное количество родственников со стороны отца. Там она, наконец, узнала, что прапрабабку ее звали Августина, что она была невероятна красива, что из-за нее были постоянные стычки между мужчинами и даже один польский князь покончил с собой, выкупив ее, крепостную, но не смогший увезти с собой в жены из-за ее нежелания.
Обычно на этом ее сон-рефрен заканчивался, но сегодня она вдруг увидела себя собирающей абрикосы у родственников в саду, долго потом сидели и говорили так, как раньше, вспоминали прошлое. Это могло быть только во сне, поскольку в реальной жизни Жанна не любила родственников. Не то чтобы она их стеснялась, нет – с ними не о чем было говорить. И еще ее всегда поражала их готовность давать советы по любому поводу, да хоть и по жизни в столице, где она чувствовала себя вполне уверенно, а они приезжали на несколько дней-недель и думали, что насквозь видели не только москвичей, но и обычаи нового мегаполиса. Во сне она не смогла даже подойти к тому дому, потому что его уже не было, и Жанну пронзила боль от мысли о том, что в нем теперь чужие люди. Ее охватила паника от осознания того, что родных людей, которые, не просто необходимая часть, а сердцевина дома, там никогда не найти. Этого больше нет ни в одном уголке земли - утренних завтраков под деревом в саду, вишен с дерева, темно-красных, кисло-сладких, ароматных, вишневой смолы, которую можно жевать, времени медосбора, меда, запаха леса… Все это как из другой чужой жизни, которой может и не было!?
А тетя, практически лишенная романтических струн в той жизни, вдруг речитативом стала читать ей:
«Тот лист, тот лист, что с дерева ветром сбит,
Еще он взлетит, на ветку еще взлетит,
Тот лист, что с дерева ветром сбит.
Тот снег, тот снег, разбросанный по лесам,
Однажды он от земли оторвется сам,
И взлетит навстречу звездам и небесам, синеющим небесам.
Тот человек, который давно уж сед,
Вернется, в года, которых давно уже нет,
Вернется туда, где стал он и стар сед.
И реки к своим истокам вернутся вновь,
Туда, где журчат синеющие ручьи,
И Солнцу опять вернутся его лучи».
Тетя умирала в мучениях, метастазы, поразившее ее еще молодое тело, разорвали его изнутри, прорывались наружу нечеловеческим криком и стонами, от которых холодела душа. Жанна видела ее последние дни, видела то, что остается от человека, изможденного борьбой с болезнью, впитала в себя дух смерти, а когда приехала после похорон в Москву, выкинула на помойку всю одежду, которая была на ней тогда. Казалось, каждая ниточка изрыгает из себя смердящий аромат, мешает жить, возвращает к несправедливости бытия и суррогату иллюзий. Тетя оставила ей небольшое наследство, которого хватило на то, чтобы купить в столичном спальном районе комнату. Но и в ней в те годы Жанна часто, когда оставалась одна, чувствовала незримое присутствие тетки. С одной стороны, она с благодарностью и нежностью думала о ней, с другой – все время чувствовала себя неуютно в присутствии бесплотного духа. Не то чтобы она верила в эту мистику, но, что греха таить, побаивалась, особенно в темные холодные вечера, когда поздно возвращалась с работы. Присутствие соседей не только не добавляло уверенности, а наоборот, заставляло еще больше нервничать и подолгу не спать.
Возможно, именно тогда Жанна решила, что будет жить одна. Вот ведь парадокс: не представляя себе жизни без общества – подруг-приятельниц, она не могла постоянно находиться в присутствии кого-либо. Конечно, гости у нее бывали, даже с удовольствием оставались ночевать, приезжали и южные родственники, которым от Москвы нужны были шмотки, продукты и больше ничего. Но она всегда знала, что это временно, а потому не особенно заморачивалась на сей счет. Сейчас сон упорно рисовал теткино лицо в гримасах предсмертного прощания с жизнью, лицо, которое уже осознанным назвать было никак нельзя. Оно на глазах бороздилось все новыми и новыми морщинами, нос и подбородок заострялись, вместо дыхания изо рта вырывался пар, окрашенный в розовый цвет…
Она проснулась со страхом в горле, который отнимал последние капли дыхания, с трудом вышла на кухню и, споткнувшись в темноте о расстеленное кресло, рухнула прямо на Андрея. Он от неожиданности даже вскрикнул. Жанна обхватила, обвила, слианила его всего. Она плакала навзрыд и что-то говорила, а он переспрашивал, что именно, поскольку половину слов не мог разобрать. Боже, ну она же говорит ему вполне понятные вещи – что вот она умрет, а он даже не сможет придти на ее могилу, потому что она для него никто и он для нее чужой. Что он пожалел ее зачем-то, привел в дом, но даже не взял спать с собой, а постелил отдельно, как прокаженной, наверное, боится заразиться раком, как популярный в свое время певец Бернес, безумно любивший свою жену до тех пор, пока она не заболела, а потом, мучившийся совестью, но никак не могший из-за страха подхватить рак, придти к ней в больницу. Что она никому не нужна, что вот они курили, говорили, она держала его зажигалку в руках, ей было хорошо, она чувствовала, что не одна, а завтра их поглотит Москва, и она снова останется один на один со своей смертельной новостью.
Женщины бывают порой глупы, да и мужчины иногда проявляют нужную мудрость, обезоруживающую любое женское поведение, каким бы взбалмошным оно не выглядело со стороны. Андрей целовал ее, шепча между поцелуями, что полюбил ее, а потому не хотел причинять ей боль, что сделает все ради нее. По тому, как он это говорил, она абсолютно точно чувствовала, что не может быть ничего искреннее этих слов. Ей стало хорошо, надежно, истово. Чуть позже это не он обладал ей, а она им, а оргазмы волнами приходили к ней, никогда ни до, ни после у нее не было такого беспрерывного подъема и опускания, никогда в жизни она так не орала от животного наслаждения, ни разу до этого она не понимала, что внутри может быть просто космическая пустота, слитая воедино из двух отверстий, между которыми, оказывается, нет стенки, как и нет истинного горя, когда оно разбавляется обретением и надеждой. Незаметно для себя она стала дремать на его плече и последней мыслью, опрокинутой набежавшим сном, была что как она заснет, если терпеть не может засыпать в чьих-то объятьях? Да, и еще. Как непросто завтра будет вставать на работу. Нет, и еще – хоть бы наступило завтра…
Завтра, конечно же, наступило. Не ошиблась и в том, что спать вдвоем так неудобно для нее (забегая вперед, скажу, что в дальнейшем они спали так – он поворачивался на бок, а она обхватывала его руками со спины, прижимаясь своей отточенной грудью. Он называл это позой паучка, а ее – своим рюкзаком). Ошиблась же в том, что этот день был выходным, Днем России, который плотно прилегал к субботе и воскресенью. После полуденного завтрака они гуляли по теплому городу, который сам несколько ошалел от того, что увидел их рядом, да еще пешком, да еще держащимися за руки. Того, что произошло вечером, он и сам не мог предположить, не то что Жанна.
Поначалу город немного приревновал, но потом добродушно отпустил их… в Питер. Да, да, именно туда, в этот нелюбимый Жанной, всеми силами ревнуемый Москвой, оккупированной питерцами, и увез Андрей свою неожиданно обретенную любовь. Жанна не думала о таких подробностях, как и когда он успел купить билеты, где взял ее документы и пр. В этом она видела проявление истинного мужского начала. Она вдруг поняла, что безумно хочет в этот город, в котором не была в белые ночи никогда, а, следовательно, не видела Петербург летом, а все время только в слякотную осеннюю и зимнюю круговерть воды в природе. Ей нужно было от него все – и Эрмитаж, и Русский музей, так называемые элементы обязательной программы для туристов, и речные трамвайчики с экскурсоводами, объясняющими историю улиц и домов как бестолковым, ничего не понимающим, поскольку не прикоснулись к жизни в Петербурге, гостям интеллектуальной столицы, и такие необычные слова, которые в Москве днем с огнем не услышишь, а только там – «поребрик», «мобилка», «ВасОсь», «парадное», «панель». Даже простой дождь, но в Питере, она хотела ощутить на своих волосах, мечтала промочить ноги в лужах, увидеть поднятые вверх громадные пролеты мостов, людей с их просветленно-удивленными лицами, неспешную толпу, которая по сравнению с московской просто не более, чем первомайская демонстрация с каком-нибудь Мухосранске, идущую по Невскому проспекту.
Вы наверняка подумали, что такие желания обычно появляются перед смертью, ну хорошо, перед какими-либо тяжелыми предстоящими испытаниями. Феномен Жанны как раз и заключается в том, что именно подобные сильные желания говорят о ее жажде жизни, с которой она не распрощается никогда, и никому не позволит распорядиться ей так, чтобы, даже присутствуя в теле, ее жизнь прекратилась из-за того, что стала принадлежать кому-либо другому.
Купе на двоих – что может быть лучше, когда ты едешь неважно куда с тем, кто стал тебе неожиданно близок и дорог, что может быть отвратительнее, когда едешь, зная куда и зачем с незнакомым попутчиком, набивающимся к тебе в… кого? в собеседники, друзья, партнера по флирту? Сейчас Жанна с Андреем. Внезапное, подхваченное фонтанными струями проснувшихся чувств, близкое к всемерной радости, будоражащее томление, желание обнять его, смотреть в его зеленые глаза, отчетливо проживать все минуты, пить с ним мелкими глоточками коньяк, курить в купе в открытое окно и  говорить о том о сем. Он необычно заботлив, но ненавязчив в своей доброте. Притащил с собой диск с какой-то комедией, знал, что в «Гранд Экспрессе» есть возможность смотреть свои DVD. Под радостно-туповатый сюжет, под закадровый смех невпопад, под их поцелуи, мирное покачивание вагона в нее входило то, что мы назвали бы простым женским счастьем в его упрощенном понимании.
Но сейчас было не до сложных сентенций, все должно было быть и было просто, обыденно, дышалось легко и хотелось одного, чтобы это не заканчивалось никогда. Нет, пусть бы оно прерывалось – на работу, сон, поездки, но чтобы обязательно возвращалось в этот очерченный доверием и осознанной беззаботностью круг. Чтобы Андрей был рядом, чтобы у него на колене сидел их будущий сын, чтобы они играли во что-нибудь, а она смотрела бы и понимала их двоих и каждый из них по-своему был частичкой ее. В эту минуту она готова была поделиться своей частицей, пойти против своих принципов. Само по себе случилось невозможное – в перестуке колес ее голосом было сказано: «Ты – мой любимушка!».
Андрей не ожидал такого от нее, он не знал, что сказать, а, может, не мог ничего произнести, поскольку слезы предательски выдали его волнение и подчеркнули для нее самой осознание ей же сказанного. Сказанного впервые в жизни, окаймленного нежностью и ликованием. Уже другие слова были на устах, когда они, не замечая узости полки и не видя никаких преград, принадлежали друг другу, пошатываясь, взявшись за руки, выходили ранним утром на перроне Московского вокзала в Санкт-Петербурге под «Гимн Великому городу», упрочивающим тебя в мысли, что ты действительно здесь, на берегах Невы.
На перроне Андрей полез обниматься с каким-то симпатичным скромного вида молодым мужчиной, который представился Денисом, отпустил какую-то шутку по поводу долгожданного переселения москвичей в Петербург и – она четко это видела – показал за ее спиной Андрею большой палец. Вот эта особенность Андрея – не создавать вокруг бурную деятельность, делать все незаметно для нее, не раз поражала Жанну.
Что я имею в виду? Давайте пойдем по следам ее мыслей, которые тотчас же роем пронеслись в ее голове, пока они шли к горловине вокзала по перрону? Она рассуждала так. Она не заметила, когда Андрей договаривался о встрече в Питере, она не слышала ни телефонного разговора, ни отправки смс, ни компьютерного письма, а она бы заметила непременно, они же все время были эти сутки вместе. Как они похожи с Валентином… Стоп, а это тут ни причем. Жизнь продолжается, но сравнивать ее нюансы Жанне явно рановато…
Она также отметила про себя, что Денис оценил ее, а, следовательно, был предупрежден Андреем, что тот приедет не один, а то, что другу он сразу же высказал свое мнение, говорит, что Андрей сомневался, нервничал и переживал. Так бывает только тогда, когда у тебя есть настоящий друг. Это во-первых. Во-вторых, тогда, когда ты относишься к человеку серьезно, но, поскольку еще не достаточно его знаешь, полагаешься на мнение друзей, которым ты доверяешь. Жанне нравились люди, у которых были друзья, это свидетельствовало о значимости человека для жизни.
Она не понимала девушек или парней, приводивших своих ухажеров или подружек на знакомство с родителями, поскольку своей маме она не считала нужным пояснять что-либо на этом пути. С другой стороны, она с каким-то подозрением относилась к тем, кого знала по компании пусть и длительно, когда тот стеснялся своей новой связи и не хотел знакомить с новой пассией. Тогда Жанна включала весь свой эпатаж, подтрунивала, высмеивала, но добивалась своего – компания выносила вердикт, что в следующий раз скромняга пусть не приходит без своей второй половинки.
Почему Жанна так поступала? Она не видела резона в том, что старые знакомые делают тайну из своей жизни. Если они стесняются познакомить всех со своими спутницами (-ками), значит, есть что скрывать. Если же это физический недостаток, то это просто глупо, поскольку никто никогда, и в первую очередь Жанна, не позволит высказать что-либо на эту тему. Для нее и ее друзей все люди равны. Скорее всего, другие причины лежат в основе скрытности – человек считает, что его подруга не впишется в компанию в силу ограниченности ума или иных интересов, чем у всех. Иные интересы – это прикольно, Жанна обожала новые интересы, они будили ее любопытство, заставляли задумываться о новом, непознанном. Но вот откровенной глупости она не переносила. Легко относясь к очевидной простоте, она органически не переносила воинствующей бездарности, тупой ограниченности и упорного настаивания на отмороженных принципах, поэтому то, что Денис был среди посвященных, скорее в плюс Андрею. Он действовал созвучно ее представлениям о мирообращении.
Никогда не замечали за собой замечательного ощущения утреннего возвращения в город, который вы как-будто и знаете, но он открывается по-новому? Выявляются совершенно не замеченные ранее детали, радующие глаз, и ощущение радости и спокойствия не покидает, ты радуешься, улыбаешься и видишь отражение своей улыбки в глазах, обращенных на тебя. Как жаль, что дорога от вокзала до улицы Чайковского от вокзала занимает так мало времени, но из окна мазды, которую вел Денис, по ласковому прозвищу домашних «Шумахер», Жанна отметила похорошевший после юбилея центр города, чистоту и торжественность домов. Они поднялись в квартиру, в которой жил Денис вместе с женой Настей и сыном-подростком Ваней. Настюха сразу понравилась – невысокая, подвижная, улыбчивая, она сразу захватывала в плен своего обаяния, не задавала вопросов в их привычном понимании – она спрашивала. В чем разница? Когда человек спрашивает, он проявляет искреннюю заинтересованность, ожидает ответа и его анализирует, а, значит, способен высказать верное суждение. Настя водила их по своей новой квартире, показывая и рассказывая о функционально, по-разумному распланированной площади, уютно и добросовестно обставленной так, чтобы было много свободного места, света и картин. Жанна буквально влюбилась в эти разнообразные цветы, написанные ялтинской художницей.
Именно такие растения она впитала там, на своей малой родине, именно эти цвета и полутени, когда прищуривала от яркого солнца глаза, она помнила с детства. Она оказалась в водовороте тепла и истинной взаимной любви этих молодых ребят, которые без чего-либо показного просто относились друг к другу так, как она никогда до этого не видела. Была в этом какая-то мудрость, замешанная на так импонирующей Жанне жажде жизни, желании взять от этого мира по максимуму, не нагадив в него. Телефон, пока они садились завтракать, не умолкал – Настя успевала и отвечать своим пациентам, и каким-то друзьям, и поддерживать разговор с Андреем и Жанной. Этим она тоже импонировала Жанне. Для москвичей была приготовлена огромная ванна, после – небольшой отдых и вливание в город. Столько, сколько в эти дни Жанна прошла по Петербургу пешком, она нечасто ходила ни до, ни после.
Вечером Денис и Настя, сославшись на дела, оставили их наедине с Исаакиевским собором. Стало даже немного жаль расставаться, но Жанна оценила деликатность ребят, которые подумали, что ей и Андрею надо пообщаться без них. Удивительно, что в белые ночи на верхушку под купол собора пускают до пяти утра. Они купили билеты и стали подниматься по винтовой лестнице наверх, постоянно целуясь и поддерживая друг друга. Такое восхождение было ей в диковинку, хотя в свое время она и поднималась на Флорентийский собор по примерно такому же пути. Новизна заключалась в том, что у нее не сбивалось дыхание от высокого темпа подъема и поцелуев, накрывавших рот.
Панорама Питера сверху не подлежит описанию даже в самых изысканных и правдивых справочниках, поскольку ее надо чувствовать. Вот так – фиксируешь свой взгляд на шпиле Петропавловского собора, прикрываешь один глаз, и собор переливается не золотом, а розовым цветом. А вот встань по-другому, и ты увидишь, как ангел отрывается от вершины и парит над всей этой красотой. Такое ощущение, что город открывается только для тебя, это придает тебе гордости, что ты нашел в старине что-то необычное для себя. Туристам невдомек, что Санкт-Петербург на самом деле не суровый, а самый доброжелательный город на свете. Пусть тут нет деланно-улыбчивых японцев, вежливо-протокольных англичан или рубах-парней испанцев, а есть люди, которые вроде бы суровы на первый взгляд. Нет, они не суровы, они просто деликатны, они дают возможность, не влияя на тебя, составить свое представление о городе и полюбить его, возвращаться сюда всегда, когда тебе станет грустно, развеивать тоску совсем иным способом, чем в Москве, – задумчивостью, тишиной, спокойствием и умиротворением.
На площади перед собором какой-то американец-музыкант собрал огромную толпу людей. Он играл на гитаре рок-н-рол, а музыканты не поспевали за ним, так быстро он перебирал пальцами. В перерыве он рассказал, что в молодости, упав с мотоцикла, сломал себе левую руку в нескольких местах так, что она практически безжизненно висела. Тогда ему казалось, что жизнь закончилась. Это было хуже, чем рак, поскольку здесь ты знаешь, что приговорен, а тут надо как-то жить, зарабатывать и существовать. И вот его доктор посоветовал ему разрабатывать руку-плеть с помощью гитары. Годы ушли на то, чтобы достичь совершенства, через десять лет он попал в книгу рекордов Гиннесса как музыкант, играющий двадцать пять нот в секунду. Этот толстый американец с простым лицом, обаятельным голосом, говоривший так просто, понятно и проникновенно, был еще одним явлением Петербурга, запавшим ей в душу.
Жанна не узнавала себя – она впитывала, впитывала все происходящее, не было ничего раздражающего, заставляющего обороняться или того особого московского ощущения, что надо быть вечно в тонусе. Андрей, милый, ставший таким родным за это непродолжительное время их знакомства, этот обаятельный джентльмен, опять появившийся с цветами – когда он только успел? – похоже, испытывает наслаждение, глядя, как она радуется жизни. Он смотрит на нее так, будто не может наглядеться. И она отвечает ему благодарностью, она держит его за талию, опустив пальцы руки в задний карман его джинсов.
Они гуляют, пьют пиво, смотрят на развод мостов, прыгают, как ненормальные, под аркой Генерального штаба, пытаясь достать до ее потолка. Они танцуют, как безумные в дансинге под смешным названием «Конюшенный двор». Сегодня – День независимости, ди-джей кричит в микрофон поздравления, предлагает поднять руки питерцам. Большинство. А теперь – москвичам. Тоже немало. А теперь – тем, кто влюблен. Жанна первая выкинула вверх руку, Андрей следом, он схватил ее на руки, поднял над толпой, чтобы все видели ее руку, голосующую за любовь, за счастье, за жизнь. Чтобы было видно всем, она зажгла огонь в янтарной зажигалке…
Сейчас, на кухне, держа ее в руках, нет обнимая, Жанна безбожно грустила, и слезы благодарности судьбе за то, что было тогда, за то так остро запомнившееся счастье, катились по щекам. Она вдруг вспомнила, что, кроме зажигалки, с этой поездкой и всем, что случилось после нее, еще связан маленький кристальный мышонок – сувенир, подаренный им тогда же. Где же он? Жанна лихорадочно стала перебирать сумочкины вещи и не находила его. Какое-то беспокойство овладело ей, как-будто найти давно забытое, но вдруг вспомненное, надо было именно сейчас, ночью. Она нашла мышонка под подкладкой, которую он разворошил своим острым стеклянным носиком. Оказывается, за эти годы он не изменился, а ведь сопровождал ее все это непростое, сладкое, невозможно горькое, страшное и необыкновенно прекрасное время.
 
Глава 3. Кристальный мышонок

История о том, как у нее поселился мышонок, не является какой-то эксклюзивной, претендующей на исключительность очарования. Кажется, они шли по Невскому вечером и в подземном переходе, где от сувенирного изобилия и той напористости, с которой оно преподносится туристу, нет спасения, обнаружился обычный газетный прилавок, то есть обрывок газеты лежал на асфальте, а на нем спитого вида художник – а кто же он еще? – длинные грязные патлы, безумно-гениальный взгляд, завершенность которому придавала явная абстиненция – выставил разнообразные забавнейшие поделки. Хозяин был явно доволен своей работой и призывал всех скорей разделить его обожание себя и выразить это в виде покупок, чтобы, прекратив безалкогольные мучения, возродить его к повседневной жизни.
Стеклодув буквально вцеплялся в тех, кто останавливался возле его товара, придумывая всевозможные шутки про персонажей, а те, казалось, ожидали своей очереди на незатейливое повествование, после которого можно было обрести, наконец, хозяина. Вот черепаха последовала в карман угрюмому джентльмену, усмехнувшемуся рассказу о том, как тортилла пошла покупать себе тапки, да и плюнула – все равно стерла ноги, на них образовались мозоли, которое перестали болеть. Так к чему теперь тапки? Вот собака с забавно поднятым хвостом, прозрачная, отливающая радугой, когда тусклый свет подземного перехода на нее все же попадал, отбившая, по дурашливому рассказу мастера, кость у кота (Жанна рассмеялась, ну в самом деле, зачем коту нужна кость?), сразу же поспешила в ладошки маленькой девочки. Ее мама хоть и была недовольна очередной необходимостью траты денег, все же, ворча, приобрела ее для дочки. В ворчащем речитативе мамаши Жанна узнала знакомые интонации, с которыми ее по жизни сопровождала собственная мама.
Как хорошо, что она сейчас не слышит этот практически постоянно возникающий по любому поводу недовольный гомон, начиная от политики, в которой никто не разбирается, и заканчивая обычными бытовыми вещами. В общем-то неважно, какая тема затрагивалась, финал всегда будет один и тот же – зачем Жанна вытянула ее в Москву, вот жила бы себе в своем малом городке и горя не знала бы.
Судите сами. Жанна, можно сказать, проявила дочерний долг – чуть только встав на ноги, она решила выписать вдовствующую мать к себе, чтобы в трудную минуту та не осталась один на один с… Вы не верите в эту чушь? Правильно делаете, поскольку Жанна и сама в это не верит. Зачем же тогда позвала мать к себе? Не считайте Жанну чудовищем, иначе вы попадете в своеобразную ханжескую ловушку. Вы сами, мои милые читательницы, а, возможно, и читатели, сколь искренне и истово вы относитесь к родителям, не считаете ли, что так или иначе по гроб жизни не вы должны родителям, а они вам? И не потому ли вы так порой наезжаете на своих детей, которые, как вы полагаете, должны относиться к вам с большим почтением, помогать и не клянчить постоянно. При этом нет противоречий между ментальной любовью – типа «вот если случится что, я знаю, что у меня есть самый верный человек на свете – мама (дочь, сын и др.).
В обычной жизни, не экстремальной еще, можно и не обращать внимания на эту скрижаль, на то они и будни, в них надо стоять за себя, а выслушивать нудёж не хватает сил. И ведь, главное, пробовала же уже – садилась рядом с мамой, выслушивала все ее телевизионные знания про политиков, певцов и других жизненных акробатов, старалась если не вникать, то поддакивать, но ничего не получалось: через несколько минут в сердце зарождалась волна раздражения, по мере продвижения к мозгу она превращалась в цунами, чтобы затем водопадом вылиться на ничего не понимающую маму. Та, конечно, обижалась, уходила в свою комнату, на несколько часов в квартире воцарялась тишина, а через 2–3 часа она разрушалась демонстративным хлопаньем дверей, бряцанием сковородками и другими сигналами, исходящими от маминой обиды и призывающими выйти из своей комнаты и попросить прощения.
Вот и это тоже Жанна не понимала – ну никогда ведь она не просила у матери прощения ни за что, пора бы уже привыкнуть к этому, а мать все не могла. Отцовский характер, видим. Его никогда не занимало, какие там обиды у кого, он всегда знал, что если он нужен, то пригодится и такой, какой есть, а если кого-то не устраивает в нем что-то, то пожалуйста, для этого есть много замечательных мест, вот, например, Магадан, где он сам лично проработал несколько лет и ничего страшного не случилось. Неоднократно Жанна с криками наперевес, не забыв, а просто не считая нужным на этом лишний раз акцентировать внимание на том, что та в свое время внесла определенную сумму в покупку квартиры и для нее, Жанны, настаивала на том, чтобы та вернулась обратно, туда, в райское пенсионное нищенство, раз оно так мило и манит к себе. Знала наверняка, что мать такую перспективу не приемлет и заткнется рано или поздно.
Разъехаться так или иначе пришлось, поскольку территория контроля стала распространяться на личную жизнь, а комментарии, которые маманя отпускала мужчинам, редко, но бывавшим в доме, неприятно ранили. Ранили еще и потому, что, как ни странно, та иногда было на редкость права, обезличивая, казалось бы, привлекательного, вчера еще казавшегося интересным, товарища. Не признаваться же в этом кому бы то ни было, тем более маме. А себе – можно – интересно все же, почему она не доглядела в нем то, что оказалось очевидным простой пожилой женщине?..
Такое длинное отступление у нас получилось только на бумаге, а вот размышления-то пронеслись в мозгу Жанны с пулеметной скоростью. Да мы еще многое из того, что там, в голове, вертелось, пожалев вас, не изложили. Эта второстепятина потребует анализа, возможно, завтра, но не сейчас, когда взгляд падает на прелестного кристального мышонка с полусбитым носиком и миниатюрными красными глазками. Эти глазки очаровали ее необычностью цвета, интересно, а бывают люди с красными глазами? Ну, в смысле, красными не от усталости и перепоя, а с красной радужкой? Эх, наверное, нет. Почему-то Жанна ощутила себя этаким мышонком, но не в смысле требующим к себе ласки или нежности. Нет, вспомните мышонка Джерри из известной диснеевской многотиражки. Он будит в вас слезотечивые чувства? Нет, конечно, почему-то пропитываешься к нему симпатией, но, честно говоря, все же больше жалко Тома, которому достается по полной программе.
Мышонок в понимании Жанны – преодоление трудностей, неунывающая изобретательность, малейшая возможность – и хватание за жизнь, за успех, повседневно, ежеминутно. И в конце только – победный взгляд в телекамеру-жизнь, маленькая передышка перед началом новой серии. Такой Жанна себе нравилась, таких она предпочитала видеть рядом с собой дольше, чем тех, кто непонятно зачем, вытряхивал на собеседников проблемы, не понимая, что свою слабость показывать столь же неприлично, как не пожелать приятного аппетита. При этом можно спокойно, с достоинством восточного мудреца или человека, знающего истину во всех ее калиброванных гранях, находиться рядом с чьей-то проблемой, пусть даже жизненной (она же не моя!), но не пожелать приятного аппетита может только тварь, знающая, что это нужно сделать, но по природе своей гнусности не делающая этого.
Продавец рассказал нечто иное про Мышонка. Согласно его убеждению, один мужчина по каким-то только одному ему ведомым причинам оказался в пустыне, где познакомился, с (правильно!) прекрасной девушкой. И одолела этого ненормального мысль – подарить ей цветы, которые найти среди песочно-раскаленнного ада было невозможно. Тогда он взял и попытался вылепить цветок, что, конечно же, тоже у него не получилось, поскольку из чего лепить-то, из песка? Он взял горсть песка, положил ее на свою ладонь, песок под палящим солнцем расплавился, превратился в кристальную массу, которая застыла хрустальным изумрудом. Именно это он и принес своей возлюбленной и протянул, стараясь, чтобы она не видела его сожженных до сухожилий ладоней, его обезображенных огнем пальцев, его обуглившихся, ставшими некрасивыми, ногтей. Однако девушка ничего не заметила, она была поражена подарком и той самоотверженностью, которую проявил он для нее. Непонятно, каким образом они выбрались к воде, к людям, к цивилизации, но так или иначе это произошло, а вот кристальный шар остался, он принес им удачу и они поженились.
Отметив про себя слабину связки «удача-поженились» и отсутствие логической прямой связи между пустыней и мышонком, Жанна все же по-хорошему отнеслась к рассказу продавца и потянулась в карман за деньгами. Но Андрей ее опередил, ласково положив мышонка в ее раскрытую ладонь. Фигурка немного поцарапала ее своим носиком, можно было поменять на другого мышонка, но уже жаль было отдавать этого. Жанна посмотрела сквозь его прозрачное брюшко на тусклую неоновую лампу в переходе, и сразу в стороны побежали лучики, лучезарность эта каким-то замечательным, обнадеживающим горном отозвалась в душе.
Жанна знала, что это природа подает ей сигналы, что все будет прекрасно, это не призматическое преломление цвета, это преломление не много ни мало ее жизни – вот она, состоит только из замечательных, ярких, прелестных лучиков, они собираются в одной точке – точке ее существования. Как неправы те, кто сетует на жизнь, говоря, что она тусклая, неинтересная, однообразная. Как она может быть таковой, если состоит из, как минимум, семи завораживающих цветов?! Для того чтобы получить черный или серый цвета, надо смешать несколько ярких, да и белого в чистом виде не бывает! Так зачем же мы это делаем, сознательно или бездумно отказываясь сегодня жить оранжево, завтра – фиолетово или желто, а после – красно или зелено, зачем мы стараемся поделить все поступки на черные и белые, предпочитаем строгую чернотой одежду и стремимся быть в ослепительном своей нереальной белизной белье?
Нет, в этом определенно есть какой-то смысл, возможно, что так проще для понимания жизни, как, например, американцы придумали рисовать пиктограммы, на которых изображено, как переходить улицу, откупоривать лекарство или даже где выгуливать собаку. И все стали равны в едином уровне образования – профессор и неграмотный сейчас одинаково хорошо открывают бутылки, складируют мусор, ставят градусник. О, американцы абсолютно точно и своевременно подметили эту великую человеческую черту – лень. Лень во всем – разбираться в нюансах книги или жизни, поведения или устройстве механизма, говорить красиво и мыслить так, чтобы других от них не тошнило. Нас заставляют читать пиктограмму (слово-то какое, Жанна даже поморщилась, вроде и не picture, и не gramma) своей судьбы, изредка сверяя по ней жизнь. Вот нарисовано, как надо сидеть на горшке в детском саду – ровно и в общей массе, вот – как поднимать руку на уроках в школе, а тут – как надо ударно работать.
Только в последние лет десять стали появляться цветные изображения того, куда лучше вкладывать деньги, где отдыхать, какой автомобиль следует иметь, какой авиакомпанией выгоднее и комфортнее летать и другие. Но тоже не обошлось без изъянов – народ, привыкший с незапамятных времен читать только черно-белые картинки, не понимал смысла цветов и его полутонов. Этим тотчас же воспользовались, причем гениально, выдав русский лубок типа МММ, который в формально цветной рекламе разделили весь мир на две половины по основным цветам – белые, кто понимает жизнь и потому друзья Лени Голубкова и общества в целом, черные – это те, кто без новизны мышления, работяги неизвестно для чего и совсем не партнеры ни в чем. И что получилось? Клюнули, толпы людей клюнули, посчитав, что они-то точно мыслят по-новому, по-белому, поспешив в лапы к гениальным разбойникам. Черные, когда все это закончилось крахом, еще больше добавили себе черноты, искренне порадовавшись неудачам других и радостно-назидательно поучая, что надо делать, при этом сами они ни разу ничего рискованного или чего-то, требующего хотя бы оторвать пятую точку от кресла или дивана, не предпринимали. Они просто, как считали, жили. И были этому даже по-своему рады и удовлетворены.
Взять комментарии, которые оставляют после небольших подборок новостей в Интернете пользователи. Обратите внимание – большинство содержат злобу и негативизм, независимо от того, о чем сообщается – об автомобильной аварии главного героя отечественных сериальных боевиков, освобождении из тюрьмы несчастного обезумевшего от потери всей семьи горца, зарезавшего диспетчера, на которого повесили всех собак за катастрофу самолета с детьми или же о молдавских винах. Люди почти злорадствуют неудачам других, как-будто их в детстве недолюбили, недодали конфет или игрушек, можно даже решить, что они и не ели-то досыта никогда и постоянно находятся в диссонансе с самим собой.
Жанна никогда бы не стала злорадствовать по поводу неудач других, она считала это ниже своего достоинства, невозможно было бы представить ее сливающей какую-либо чернуху в Интернет. Именно когда ты, как она, ощущаешь вот это смешение красок света и жизни, принимаешь и поглощаешь их, только так сохраняешь индивидуальность и самодостаточность. Надо ли защищаться от разноцветья волн? Жанна уверенно скажет, что от видимой части спектра – ни в коем случае. Ведь с новыми цветами и оттенками к вам приходят новые друзья, друзья друзей, жизненные перемены или, наоборот, некая стабильность после решения какой-либо задачи. А вот от того, что глазом ощутить нельзя, защищаться надо обязательно, ну используете же вы очки против ультрафиолетовых лучей?
Вот, например, людская подлость. Ее точно можно рассматривать как эквивалент невидимых жизненных лучей, она присутствует в нашей жизни постоянно, окаймляет ее барьерами, не позволяя реализовываться даже самым смелым мечтам. Или, к примеру, болезнь. Это несправедливо, когда она неожиданно поселяется в за минуту до того еще здоровом теле, как сейчас произошло у Жанны. Вспомните ощущение полной растерянности в те минуты, когда врач объявляет вам свой приговор, вначале вам кажется, что это не к вам обращаются, не ваши анализы на столе у доктора, вообще не явь, а какая-то совершенно придуманная ситуация. Потом, когда смысл сказанного потихоньку начинает доходить до вашего сознания, в сердце поселяется надежда на скорое – один–два дня – восстановление здоровья, обретение покоя и протекание жизни по известному отмеренному руслу. Или наоборот – появляется яростное желание, отчаянный душевный крик, обращенный неизвестно к кому, что, вот, мол, выздоровею – обязательно сделаю то, что давно откладывала или о чем мечтала, съезжу, навещу, куплю, посмотрю. Продолжить список того, что не суждено выполнить потом даже при самом благоприятном исходе, рассказать как будет протекать по давно проторенному руслу река вашей жизни после восстановления здоровья?
Почему так произойдет, да все от нашей лености и сказочного, какого-то нереального восприятия жизни – все хорошее обязательно должно случиться, а плохое нас минует. Даже задев по касательной, оно непременно пройдет, добавив остроты или расхожих умозаключений, что жизнь коротка, надо ее наполнять новым содержанием, беречь здоровье, бросить курить или выпивать. Когда все более-менее нормализуется, мы тотчас же забываем обо всем этом, ну как же, мы же никогда не умрем или же это случится так нескоро, что успеем еще тысячу раз об этом подумать и  обязательно решить все головоломки и проблемы.
Возможно поэтому Жанна, как и подавляющее большинство нас, собиралась жить долго, а вот в отличие от многих, к подло подкравшейся к ней болезни отнеслась так, как до этого относилась к жизни – с определенной долей здорового пофигизма, который обязательно должен помочь ей справиться со всем. А Мышонок, перекочевавший сейчас в сумочку, поможет ей в этом. Нет, конечно, Жанна не идеализировала ситуацию и тем более не наделяла стекляшку какой-нибудь магической силой. Она просто была обрадована тем, что кристалл дал ей пищу для размышлений о разноцветье, о нем она, наверное, забудет через несколько минут, увлекаемая Андреем на другую сторону Невского проспекта, где клубились местные подростки, для которых, казалось, нет никаких временных промежутков.
К ребятам на улицу Чайковского они вернулись под утро. Петербург для каждого из них в этот длинный день стал по-особому дорогим и запомнившимся абсолютно непохожими сюжетами. Для Андрея тем, что Жанна здесь была иной, кроткой что ли, необычно нежной, часто брала его за руку, смотрела на него каким-то глубоким, прекрасным, влажным, волнующим взглядом. Она была не уставшей, после длительного пешеходного и танцевального марафона у нее хватало сил на истовые ласки, она буквально билась в его объятьях, чувственно отвечая на каждое его движение. Для Жанны, скорее всего, этот город провел границу между недавним настоящим и скорым будущим, как ни странно, она, вопреки нашему пониманию, что должны делать границы и прочие барьеры, не разделила, а, наоборот, соединила эти две части жизни – одну прожитую, а вторую – еще только ожидаемую. Как же так может быть? Парадоксально, но именно так она воодушевляла себя.
Поставив точку на прошлом, она с надеждой подставляла лицо будущему. Не может Венера не покровительствовать ей, невозможно представить, что ее не поддержит этот мир, который она так любит, а, следовательно, он относится к ней также и платит и будет делать это в дальнейшем сторицей. Немного эгоистично, но в конце концов она же не идет ни по чьим головам, не отбирает ни у кого кусок хлеба и не гадит. Этой философии вполне достаточно, чтобы оставаться собой, свободной от чужих упреков типа «я ради тебя сделал то-то и то-то». Ты сделай что-нибудь ради себя, а не ради кого-то, сделай это так, чтобы другому было хорошо и тогда само собой получится, что ты сделаешь что-то хорошее другому. А если не получится? Никаких сомнений все равно не должно быть, поступать следует так, чтобы ни в чем не изменять самой себе.
Вот посмотрите, как воспринимается вами самими ваш голос, который дан вам с тех пор, как вы себя помните? Вы же не слышите себя со стороны, поэтому наверняка ощущаете, что он не меняется с годами, и это является определенным признаком вашей стабильности в этом мире. Не согласны? Тогда Жанна спросит вас, отчего так большей частью непохоже он звучит, например, из недр диктофона или на автоответчике, почему так неуютно, если не сказать омерзительно, вам становится, когда вы его слышите со стороны? Есть ли люди, довольные своим голосом, начиная от певцов (ну, с этими все понятно – они помешаны на собственных персонах и постоянно требуют вербального подтверждения своей талантливости) и заканчивая простыми смертными? То, что можно сказать про внешнее, абсолютно не относится к внутреннему ощущению голоса. Оно как бы защищает от возраста, старения, подтверждает твое существование в этом мире. Мы так неуютно чувствуем себя во время болезни, когда горло начинает болеть и голос нас покидает, как злимся, когда во время волнения изо рта вылетают надломленные нечленораздельные звуки, как радуемся, когда удается не перевирать мелодию в караоке.
Все это лишнее доказательство, что ваш голос – это стабильность, свидетельствующая о том, что будущее не за горами, если вы себя слышите, слышите так, как это было в детстве, юности, зрелости и так далее. Сейчас Жанна слышала свой голос, который без особых неровностей открывал Андрею ее чувства, она не думала, что это любовь ее настигла, но она знала, что то, что она сейчас говорит, очень важно для нее самой, у которой чувства не то чтобы пробуждались, а становились зрелыми что ли.
Жанна и Андрей возвращались в Москву, они продолжали держаться за руки, даже улицу переходили, не разлучаясь. На следующий день она легла в клинику, из вещей взяв только самое необходимое – зубной набор, сменное белье и Достоевского. Цветы, которые он принес ей, пришлось оставить, ну до чего он все-таки смешной – принести цветы не на выписку, а на госпитализацию! Нет, мужчины определенно теряют рассудок, когда с ней общаются! Это неплохо, конечно, но до определенных пределов, она в конце концов человек, а не икона. А он все смотрит на нее, не уходит со двора больницы, взгляд блуждает по окнам, ищет взглядом то, за которым покажется она. Жанна недовольно открыла окно палаты, крикнув, чтобы Андрей немедленно уходил. В этот момент палец в кармане халата обожгло чем-то острым. Это Мышонок, недовольный оскорбительным поведением своей хозяйки, неоднозначно намекал ей на недопустимость такого обращения с теми, кому она дорога. Помнится, Жанна тогда устыдилась немного своего поведения, когда увидела, как согбенная, как-будто плетью ударенная фигура Андрея поплелась к больничным воротам. В палате кроме нее была еще одна пациентка, тоже молодая женщина со страдальческим выражением лица, к которой именно из-за этого выражения Жанна сразу стала испытывать неприязнь. Отчего страдание появляется на лицах, не оттого ли, что оно жаждет найти СОстрадание, то есть того, кто будет совместно с ним переживать, пережевывая одну и ту же душевную жвачку. Самая лучшая тактика – всем своим видом показывать, что тебе хорошо, немного сейчас, конечно, есть определенные жизненные трудности, но по сути своей они временные. Именно к таким и тянутся люди, только таких привечает удача, только им доступно наслаждение жизнью. Сострадание тот же признак слабости, отсутствия внутренней убежденности в своем праве жить на этой земле. Это не распространяется, конечно, на детей и кошек. Почему на детей – понятно. Как любая еще не рожавшая женщина, Жанна несколько идеализировала ребенка как такового и полагала, что она-то будет обязательно идеальная мать.
Она не находила в себе никаких изъянов, чтобы быть таковой, дай только срок, приди только такое время, когда о ребенке можно будет задуматься всерьез. А вот почему кошки, она и сама не могла бы ответить на этот вопрос. Ну есть же у всех свои любимые животные, и не стоит вдаваться в подробности объяснения, почему именно они. Хотя, конечно же, Жанна могла бы привести аргументы в пользу грации, выносливости, отсутствия боязни высоты, теплоты и бесшумности. Тем не менее, главное она бы вам никогда не сказала, а вся соль заключается в том, что в кошках ее привлекает прежде всего их свободное поведение, абсолютно не подвластное никаким законам, разве что некоторым физиологическим – голоду, например, да еще они любят тепло, то самое, которого ей так не хватало после юга здесь, в Москве. Кошки к тому же могут немного прогнуться, когда их гладят, причем все, не только хозяева. Собака – та не каждому подставит свой бок или морду, только хозяину. Ну разве не отвратительно иметь хозяина, зависеть от его настроения, погуляет он с тобой сегодня, поиграет или накормит до отвала или заставит исполнять какие-нибудь команды? Кошки – дело иное. При внешней сговорчивости они всегда будут сами определять свою судьбу в свободном поведении и не останутся верными никому, кроме своего котенка.
Опять что-то мысли стали вертеться вокруг последышей. Это неправильно, сначала надо привести себя в здравый вид, избавиться от этого мерзкого слова дисплазия, потом уже можно будет задумываться о ребенке. Однако мысли о нем не покидали почему-то Жанну, все более и более ощущая свое, откуда ни возьмись, одиночество перед миром, его непредсказуемость. Она понимала, что один раз поселившись, эта мысль ее уже не покинет, как это бывало практически всегда даже с менее значимыми идеями. Жанна не отказывалась ни от одной, ценя их все. Это абсолютно не значит, что любой мысли можно было завладеть ее мозгом или образом жизни.
Посмотрите, как мы с вами размышляем, и вам станет понятно, что и вы тоже цените все, о чем думаете. Ну вот, к примеру, возникает какая-либо идея, на нее сразу же рождается антитеза, вам остается только выбрать из этих двух вариантов. Согласитесь, это значительно проще, чем выбирать, скажем, из четырех, как в постылом «Миллионере», и не надо просить кого-либо услужливо убрать половину неправильных ответов. В крайнем случае можно сделать «звонок другу», в роли которого довольно часто мы используем советы подруг или, кто попроще, мнение родителей или, еще менее вероятно, общественное мнение в широком смысле этого слова. Так вот, большая часть из нас, действуя сообразно с решением, выпаренным, как соль, из рожденной мысли, склонна потом анализировать результат, говоря себе часто, что вот де была мысль сделать не так, а иначе, вот надо было попробовать, тогда было бы все по-иному. То есть мы запускаем процесс зависимости себя от обстоятельств вместо того, чтобы действовать, как Жанна, – не вспоминать об альтернативах, когда решение уже принято, не выказывать неудовольствия тем, что сама решила, ведь если себя любишь, то, значит, и уважаешь свои решения. Если не вспоминать о том, что у тебя было и другое мнение, то значит его и не было, ибо если я не помню о том, что было, то его и не было вовсе. И нечего больше все это ворошить…
Соседку по палате навещал ее отец, пожилой, с сединой в висках интеллигентного вида мужчина. Как правило, он приходил во второй половине дня и подолгу молчал, казалось, вынужденно отвечая на вопросы, с большим трудом подбирая тему для разговора. Конечно, когда человек находится в больнице, его родственники уступают ему первенство рассказывать новости. Пусть эти новости непритязательные – что сказал врач на обходе, когда будут готовы анализы, что сегодня подавали на обед и прочее, что в обыденной жизни практически не имеет никакого значения. Они как бы понимают, что в условиях осады, отграниченности от основного мира, протекающего там, за больничным окном, доносящимся только через звуки радио, телевизора или телефонной связи, болящему важно, чтобы его дослушали, довнимали и досочувствовали. Тем не менее, все время подставлять свое лицо только этой больничной информации!? Да можно же сойти с ума от однообразия повествований. В самом деле, больничная жизнь не так быстро меняется, сюжеты вообще могут оставаться без каких-либо изменений долгое время, а потому не разбавлять их своей, пусть и повседневной жизнью, просто неприлично. А он, тем не менее, не смущался этим, преданно глядел на свое чадо, которое, казалось, только этого и ждало, по миллиону раз перемалывая одну и ту же больничную жвачку.
Жанна провела со своей соседкой уже несколько дней, но, та, не отличавшаяся разговорчивостью, практически не поддерживала контакта. Даже невозможно было понять, с каким диагнозом и какими перспективами она находится на излечении. Жанна откровенно тяготилась ее обществом, радовалась только обходам врача и посещениям Андрея. Он был очень кстати в эти дни, внося какое-то невозможно трогательное ощущение, его бодрость была не показной, рассказы смешными и занимательными. В его присутствии Жанна ни разу не почувствовала себя больной – так, временно ограниченной в передвижении. Она водила его на экскурсии по нехитро устроенному женскому отделению, показывала традиционных для больниц рыбок в аквариумах, цветы и постеры, с которых угрожающе нелепо на читающего льются обрывки врачебной терминологии, которые призваны, видимо, заставить поверить в важность болезни, о которой рассказывается, и возможности ее профилактики и успешного лечения.
Своеобразный врачебный самиздат, который не умирает с тех пор, как кто-то сказал, что врач несет в себе вселенские просветительские функции. Общество априори темное, а вот ему выпадает после получения диплома великая миссия образовывать людей. Интересно, скольких пядей во лбу должен быть среднестатистический студент, чтобы он смог нести и не расплескать чашу великих посылов в народ? Где взять столько килограммов йода, чтобы можно было отточить его ум до такой остроты, чтобы он мог одинаково убеждать и бабушку, и юношу, и интеллигентного и не очень собеседника? Сейчас Жанна покажет и потайное место, где можно, забыв о болезни, целоваться и урвать у этой казенщины несколько минут наслаждения…
Следующей ночью ее соседка умерла. Жанна не могла поверить, она не могла прийти в себя от неожиданности, а, возможно, от горечи того, что она так отвратительно, по-тварьски отнеслась к той, что лежала у соседней стенки. Она не могла понять и то, как она не слышала ничего, ведь, в общем-то, она не столь уж крепко спит, почему она очнулась только тогда, когда палату наполнил хор печально-возбужденных медицинских голосов? Ее соседка, умирая, не звала на помощь, она угасла, тихо перейдя совсем в другое измерение. Резкий диссонанс между возрастом и смертью никак не давал ей покоя, поэтому когда отец умершей пришел забрать нехитрые вещи, Жанна, не сдержавшись, бросилась к нему, обняла, видимо, хотела поддержать, и заплакала прямо в его острое стариковское плечо. Она что-то говорила про то, что она не слышала ночью, может его дочери стало плохо, и она могла бы помочь, хоть вызвав медсестру или врача. Жанну поразило не то, что этот человек сказал, чтобы она не чувствовала своей вины, а то, что он не отец этой девочки. Жанне суждено в этот день было пережить еще одно потрясение – этот «отец» оказался мужем, а разница в возрасте у них была больше 30 лет…
Ночью Жанна думала о том, почему молодые женщины предпочитают мужчин старше себя по возрасту (она и сама, как мы знаем, отдавала большее предпочтение тем, кто уже проявил себя в этой жизни)? На этот счет есть множество мнений и спекуляций, но вряд ли они отражают истинное положение вещей. Самое распространенное мнение, что в этом случае происходит простое «падение на хвост», в смысле, что женщина прибивается к материально сложившемуся и самостоятельному мужчине. Это утверждение лишено здравого смысла, поскольку прибиваются к зрелым мужчинам и вполне самодостаточные, умудренные годами, но действительно более молодые, чем их избранники, женщины. Какие этому могут быть объяснения? Жанна условно делила всех, кто попал в эту ситуацию, на несколько типов.
Тип первый – молодая женщина, ищущая «реального» спонсора. Не осуждая таких, Жанна все же считала, что в этом есть что-то паскудное, воспользоваться которым можно только лишь в тяжелой материальной ситуации. Во всех же остальных вариантах рассчитывать на то, что денежный мешочек будет постоянно снабжать материальными благами, попросту глупо. Расчет же на то, что пока можно обескровливать кредитку мужчины, жить в свое шмоточно-строительно-парфюмерно-массажно-курортное удовольствие, а потом найти настоящую большую любовь, которая займет недостающий душевный пазл, абсолютно неверен. Во-первых, где гарантия, что найдешь эту самую любовь. Во-вторых, муж ведь чувствует фальшь и начинает окружать тебя видимой заботой, а на самом деле – паутиной обязательств, можно даже сказать, слежки, ограничивающей свободу. Все начинается с видимого удовольствия вместе сходить в ночной клуб, в поход с палатками и компанией, затем высказыванием неудовольствия поведением, а потом постоянным смсочно-звонковым поводком, когда и шага без отчета ступить невозможно.
Кому нужна такая свобода, когда золотая бахрома превратится в обычные раздражающие своим лязгом наручники? Эти материальные блага, к тому же тобой не заработанные, рано или поздно станут предметом обсуждения и позорного изгнания из жизни. Сколько перед Жанной прошло таких – не перечесть. Причем нельзя сказать, что это были сплошь провинциалки или откровенно глупые приятельницы. Одна ее знакомая мечтала о таком муже, желая вырваться на более солидный уровень существования – в Альпы, на Пятую авеню, остров Ибица, она откровенно признавалась Жанне, что уже решила с первого же дня после свадьбы найти себе любовника (как будто она не имела их и до последнего дня перед свадьбой! – отметила про себя Жанна). И чем все закончилось?
Очередной молодой любовник настолько стал навязчивым, требовательным, настойчивым в том смысле, чтобы она бросила своего старого борова и уходила к нему. Однако Жаннина знакомая все не решалась поменять свое действительно ставшее недурственным материальное положение на жизненаслаждение на более низком уровне, к тому же перспектива работать даже для достижения этой планки ее серьезно пугала. Любовник настаивал, устраивал жуткие скандалы, омрачавшие становившиеся по этой же причине редкими свидания, а секс стал доставлять ей физические страдания. Она умоляла его остановиться, но он ни в какую. И вот когда она уже решила бросить его, пусть даже и душевно к нему была сильно привязана, он заявился к ним домой в ее отсутствие, но в присутствии законного супруга, устроил бурное объяснение, мол, не намерен больше терпеть, представляя, как муж трахает его любимую (ну, в смысле, свою жену), а та вынуждена смотреть в потолок и «думать об Англии».
Ничего путного из этого не получилось – оба оказались на улице – любовник буквально полетел с выбитыми зубами из дома, поскольку старичок-то оказался совсем не слабеньким, мастером спорта, в прошлом, конечно, но все же, по альпинизму, она – фигурально, но быстро, в течение нескольких дней. Естественно, без «выходного пособия» и с аннулированными правами на что-либо, кроме мелочовки. Непродолжительный период дальнейшей жизни с уже бывшим любовником ничего, кроме полнейшего разочарования и заражения гонореей, ставшего точкой в их отношениях, не принес. Ну и зачем нужно было такое разбитое корыто?
Второй типаж – женщина, ищущая защиты у мужчины, некий концентрированный образ отца. Он знает больше и о жизни, и об устройстве мира, имеет суждение обо всем. Он предупредителен, галантен, начитан, с ним интересно проводить время. Он периодически дарит подарки, причем обязательно со смыслом. Очень часто склонен придавать им непонятное для Жанны существенное значение. Ну скажите, кому интересно, что это кольцо подарено при таких-то обстоятельствах, а этот браслет – при иных. Что именно в этот год, в этот день – помнишь? – мы были там-то и там-то, а ты мне сказала вот то-то? Мерзость какая! Есть вещь, она может быть красивой или не очень, ее приятно носить, надевать, а, может, наоборот. Какой в ней смысл, кроме того, что она вещь. Или вот фотографии. Можно посмотреть, вспомнить, какие были тогда впечатления или истории, но без ненужной подзаводки – без душевного надрыва.
Окружение вниманием недостойных мелочей типа «помнишь, что ты мне сказала в этот момент?» раздражает. Да мало ли что я тогда говорила? Было у меня настроение тогда такое, пожалела тебя, дурака, хотела сделать тебе приятное, уж больно у тебя был потерянный вид, пока я читала целый день Достоевского. Ну не могла я оторваться, меня завлек сюжет, неужто это не понятно?! Не могу я уделять тебе внимание сто двадцать часов в сутки, но раз для тебя это критично – вот тебе мои губы, моя грудь, волосы и все остальное. Разве ты не видишь, что мне это неприятно, точнее, безразлично. И еще после этого ты будешь накручивать романтический дурман на то, что запечатлела твоя фотокамера после? А что она зафиксировала – мои растрепанные волосы, глаза с поволокой усталости и разочарования от того, что невозможно дочитать до половины страницы то, что именно тебе сейчас запало в душу и ответа на вопрос, которого ты ждешь сейчас от писателя, ставшего твоим духовником? Очень много еще так называемых «дочек», попадающихся в сети, бежать из которых практически очень сложно, поскольку раз уж ты привыкла быть под опекой, так под ней и останешься, никуда не денешься. Так и влачится существование безыскусно, утекают дни, не спасают ни друзья, ни подруги, поскольку твоя свобода без твоего батюшки-благодетеля немыслима, ты не можешь мыслить самостоятельно или пускаться в плавание без оглядки на то, что он скажет, как посмотрит, одобрит и так далее. Не спасает и ребенок, в котором ты угадываешь с ужасом те же замашки, что и у тебя самой – быть все время под крылом отца. И вот уже у тебя нет контакта с ним, а с отцом у него (нее) есть и еще какой! Начинается ревность, зависть непонятно к кому и обида неизвестно на что. Как тут не вспомнить про годы потерянного качества!
Не очень привечала Жанна и тех, кто находил отраду в мужчине старше себя с точки зрения более ярких сексуальных ощущений. Видимо, потребность в соитии для них более важна, чем для нее, а к чужим комплексам надо относиться с уважением, поскольку никогда не знаешь, как будут относиться к твоим. Не сказать, что это ее очень парило или напрягало, но все же она не хотела бы получить откровенную издевку от недопонимания.
Так вот, разочарование в молодых возможно по нескольким причинам. Немаловажной является та, что связана с отсутствием у них какого-либо опыта. Она опять вспомнила одноклассника Борьку и то, что по идее должно было помрачить ее сознание и остаться памятником души. Запомнится-то запомнилось, но только, как вы уже знаете, по причине боли и разочарования. Насытившись вот такими «Борьками» сполна, девушки подтягиваются к тем, кто может дать свободу ощущений, определенное новое качество понимания секса как не просто животного инстинкта, а наслаждающего напитка. Не следует избыточно романтизировать эту сторону жизни, но Жанна не была абсолютно равнодушна к ней.
Говоря о том, что чувства не ее стихия, все же не будем сбрасывать со счетов, что к сексу она относилась с определенным трепетом, познавая в каждом партнере и существо жизни, и сладость обладания, и слабость отдавания, и одержимость победы. Даже в отдыхе после она находила определенное счастье, хотя и терпеть не могла, если мужчина, повинуясь только ему одному известному порыву, продолжал целовать и ласкать ее. Все ее существо противилось этому, поскольку Жанна полагала, что после каждого дела любому нормальному человеку положен заслуженный отдых. Секс не является исключением, если ты в нем не пассивный наблюдатель. Неизвестно почему, но ей везло на мужчин, не испытывавших неуверенности в своих силах. Остальные, подпадавшие под описываемую нами категорию, столкнувшись с молодой ослабленной алкоголем и наркотиками эрекцией, прислонялись к тем, кто не растерял еще мужскую способность восхищать женщин.
В свое время в Самаре вечером, выйдя на прогулку на вечернюю набережную, местную достопримечательность, на которую ей настоятельно советовали взглянуть местные партнеры, она увидела буквально толпы тлеющее-угасающей нации – молодые люди сидели на порогах своих по-особому, с каким-то южным и трогательно-наивным шиком тонированных «девяток», абсолютно пьяные и задиристые, окликавшие нелестными грубоватыми эпитетами местных красавиц, делавших вид, что им все равно, кто и зачем их зовет. Эта картина всеобщего пофигизма в отношениях – понравился (-лась) – в койку, а утром разберемся – ей была абсолютно созвучна, если бы не была так груба в своем конкретном проявлении.
Какой мужской силы, разнообразия или игры чувств можно ожидать от спивающейся нации?! Где эти природные изумруды регионов, разменянные на банки и бутылки пивных напитков, со своей самобытностью, грубоватостью, но искренностью. Похоже, она, молодая, неунывающая, неувядающая, отстала от жизненного маятника, разминулась на каких-то полминуты, но настолько ощутимых по жизни. Нет, она не могла отстать, она просто-напросто попала в глубинку, где пофигизм возведен в ранг общенациональной политики  поведения, где обязательства воспринимаются не иначе как ругательство и надругательство над действительностью. Тогда, возможно, она впервые задумалась над тем, насколько велика пропасть между поколением двадцатилетних парней и девушек этого же возраста. Конечно же, эти условия будут благодатной почвой для всякого рода великовозрастных нуворишей или – как там? – хозяев жизни, не имеющих проблем с молодым телом. Они жаждут его, алчут, сохнут, постоянно доказывают себе, что они еще могут «бить скважину», а потом, при первом удобном случае, расстаются с теми, за чей счет самоутвердились.
Она вспомнила одну знакомую девушку, которая буквально блистала своей изумительной натуральной блондинистой красотой. Она была ладная и к своим двадцати пяти поразила Жанну тем, что была совладельцем двух страховых компаний, прочно стояла на ногах и имела все атрибуты самостоятельности – на собственные деньги приобретенную «BMW», квартиру из шести комнат в центре Санкт-Петербурга, расписанный по дням режим, включавший уход за телом. Не беда, что прожив большую часть сознательной жизни в Питере, Нина не знала исторических дат, чем обычно кичатся питерцы, создавая искусственный флер волшебности этого, в общем-то, мирового заштатного города. Нина не разбиралась в названиях улиц, пригородах, зная их только, что называется, по светофорам. Зато четко ориентировалась во времени разводки мостов, где находятся офисы партнеров и конкурентов, ресторанах и кафе, в которых она периодически проводила время с коллегами по бизнесу. У нее не было знакомых близких мужчин, не то, чтобы она никогда не познала таинства, но, тем не менее, о романтике она и не помышляла.
Поначалу Жанна восхищалась ей; не завидуя никому и никогда, все же пыталась понять, что она могла бы взять полезного для себя из Нининого опыта независимости и материальной неозабоченности. Деньги, как известно, любят тех, кто любит их, то есть если ты сегодня воспринял как должное свалившееся на тебя, хорошо, пусть даже заработанное, заслуженное потом и трудом, материальное, завтра оно пройдет мимо и не подавится. Не случайно же на рынке продавцы после первого покупателя совершают обмахивание товара выручкой, иначе толку в бизнесе не будет. Надо сказать, что именно Нинке Жанна должна быть признательна за то, что та укрепила ее в давно вынашиваемой мысли не связывать свое будущее с работой на чужого, пусть даже щедрого, дядю, а всерьез предпринять усилия для самостоятельно плавания, принесшего ей первый потом и кровью заработанный миллион, которым она, если бы только могла, наподобие тех торговцев, помахала бы перед зданиями, которые она сейчас, возглавляя риэлтерское агентство, перепродавала заинтересованным клиентам навроде Арсена, чтобы эти по-сухому называемые объектами недвижимости никогда не переводились, чтобы ее материальная платформа никогда больше не шаталась, тогда можно развивать и духовное.
Так вот, Жанна с удивлением узнала, что Нина тяготеет к пожилым, можно сказать, перезрелым мужчинам, пусть даже ничего особенного и не достигшим в жизни, именно потому, что секс у нее редок, и она не хочет терять время на слабую неуверенную эрекцию, сдобренную сивушным запахом. Более того, не предохраняясь, она мечтала забеременеть, но что-то не получалось, не складывались звезды что ли. Ребенок нужен был как ребенок, как продолжение ее самой, а муж совсем не обязателен (в чем-чем, а в этом Жанна была с ней полностью солидарна и не беда, что не будет мужской руки, она сможет быть достойной матерью и отцом одновременно!). Это стремление к «пожиловости» буквально ломало Жанну, пока она не узнала о болезни своей неожиданной знакомой. Это вроде как и не болезнь в прямом смысле слова, а просто непереносимость некоторых продуктов, содержащих злаки. Если есть обычные хлеб или каши, то в животе возникает несварение, изнурительно продолжающееся несколько дней. В детстве Нинку родители даже называли «наша утка» по аналогии с птицами, у которых пищеварение срабатывает буквально сразу же после приема пищи. Ну и что, качество жизни существенно не страдает. В наше время, когда практически никого не удивишь магазинами на любой вкус, можно приобретать продукты, которые не наносят ущерба здоровью. Дороговато, конечно, но по-другому нельзя.
То ли у Нины была такая тактика, а скорее всего так получалось естественно, но она больше молчала, изредка вставляя в разговор задумчивые и верные фразы. Невозможно было понять, что происходит у нее в душе, а потому создавалось впечатление холодности и некоторой отторженности от жизни. Жанна встречалась с Ниной редко, значительно реже, чем приезжала в Питер, но всегда с некоторым удовольствием, поскольку, что ни говори, ей было любопытно в редкие минуты откровения услышать о перипетиях конкурентной борьбы или американском кризисе ипотечного страхования, который вот-вот накроет финансовой волной европейские рынки, а, следовательно, имеет смысл спасать свои сбережения, вкладывая их в какое-либо надежное место. Жанна чувствовала в этой девочке младше себя устойчиво-надежный стержень, ну а то, что та говорит мало и в еде чрезвычайно разборчива, не любит, в отличие от нее, тусовки с зависанием в ночных клубах и от громкой музыки и яркого света буквально корчится, это еще не криминал.
Однажды Нинка помогла ей не только сохранить кровно отложенное, но и существенно умножить за короткий период времени, когда у всех по стране все рушилось. О, как это тогда было нужно Жанне – чтобы не растаяло, не пропало, не было отдано на госказенное поругание то, что составило первый кирпичик ее истинной независимости, денежного благосостояния! И это притом, что она никогда не ставила скопидомство на первое место, но тогда она не перенесла бы потери (перенесла бы, конечно, ну разве она не находила выходов из разных ситуаций, но можно же немножко пококетничать с истинно московским жеманством!). Они отмечали победу в одной из немногих хороших питерских бань, где за версту отказывают проституткам и сутенерам, а потому там было спокойно, уютно и не покидало ощущение самостоятельности и защищенности. Инициатива была, конечно же, Жанны, сама Нина никогда бы не додумалась что-либо отмечать. Такую сумму, которую Жанна приумножила за три месяца, что трясло финансовый скелет страны, Нинка наверняка зарабатывала не более чем за пару недель. Однако от предложения посидеть в тепле не отказалась, поскольку с детства не любила прохладный питерский климат, двигалась мало, в основном между офисами и от машины до парадного.
В бане Жанна рассмотрела этого великолепно сложенного воробышка и искренне восхитилась фигурой и совершенно особенным обаянием северной принцессы, как она называла свою подругу за и в глаза. Отметив также, но уже про себя, изысканность нижнего белья, которое было на Нине, изумительный дорогой, но не кричащий роскошью, браслет, она с удовлетворением отметила, что судьба приносит ей дружбу и знакомство с необычными и интересными людьми, которые могут что-то привнести в ее жизнь нового, над чем можно поразмышлять в дальнейшем и вспоминать красивые лица, достойные характеры, неспешные разговоры, засыпая, с улыбкой думать о хорошо проведенном дне.
Они чисто символически выпили по полбокала шампанского, да, именно шампанского, истинно французского, на этом настояла Нина, что тоже не могло не понравиться – есть вкус, деньги, есть вкус к деньгам, есть деньги для вкуса, а, значит, и весь мир к ногам, ну хорошо, пусть полмира, черт с вами – пол-Питера! Нинка, закрытая простыней, задумчиво смотрела перед собой и, казалось, повод для встречи ее не интересовал вовсе, даже в самое сердце сауны она заходила, стесняясь своей наготы. Жанна в шутку сдернула с нее эту белую накидку, увлекла за собой на полку, заставила-таки рассмеяться, раскрепостила, намазала медом, о котором с таким отвращением еще пять минут назад говорила ее подруга. Потом они, продолжая смеяться, нырнули в обжигающе-холодную купель, выскочили и продолжили разговор в каком-то ином, радостном настрое. Продолжила, конечно же, Жанна, но она видела, что втягивает в его орбиту Нину все больше и больше.
Что удивительно, оживление наступило тогда, когда разговор зашел о спорных вопросах женской психологии, одним из которых является возрастной мезальянс. Полагая, что Нинка в этом вопросе полный профан или же, как обычно, отмолчится, только полукивком обозначая свое согласие с тем, что говорится, Жанна подняла вопрос о том, что она не верит, что молодая, ну как, положим, Нинка, женщина может испытывать истинные чувства к мужчине намного старше себя. И тут произошло неожиданное – обычно тихая Нина разразилась таким монологом, который, прямо скажем, настолько не вязался со всей манерой их предыдущего общения, с казалось бы, понятой Нининой сутью, что Жанна не нашла в себе даже капли решимости его прервать, а после долго еще, несколько дней размышляла над услышанным.
Опустим подробности описания, ведь Жанна не любила подробности, как не выносила, опускала строки в книгах, где автор растекался мыслью по древу, стараясь позаковыристее описать простые природные явления, для того чтобы выпендриться или разминая руку, мол, сколько читатель сможет выдержать эпитетов на одной строчке? Только одного писателя она читала до запятой – Достоевского, только ему она разрешала полностью входить в ее мозг, ее повседневность, праздники и будни, которые она старалась всегда превратить в праздники по мере сил. И вот второму человеку в жизни, Нине, она позволила выложить всё, ни разу не перебив, не вставив едкого или ядреного словечка. Потом, вспоминая эту чужую историю, стараясь примерить ее на себя, Жанна опускала подробности, опустим их и мы – в конце концов – о ком из двух это повествование?
Нина познакомилась с ним не совсем случайно – ее сестра давно вынесла мозг, что засиделась в девках, замуж необязательно, но иметь кого-нибудь рядом из лиц мужского пола необходимо. Нинка все отсмеивалась, а правильнее сказать, отмалчивалась, уж больно наивно выглядели нотации со стороны: сестре хорошо – со своим успешным мужем та успела познакомиться в университете, так с тех пор их веселый, а потому решающий все проблемы на свете, тандем, был постоянен. Они были постоянны во всем – во вкусах, привычках, манере общения, а главное – в накоплении достатка. Не в накопительстве, нет, а именно в накоплении. И жить умели вкусно, не выставляя все напоказ, но и не скромничая ложно. А где познакомиться красивой, но несколько закомплексованной, обаятельной, но предпочитающей слушать, а не лезть на броневик с речью, работоспособной и потому не имеющей достаточного бюджета времени Нине? Все, как обычно бывает в жизни, принес случай.
Вы никогда не задумывались над тем, что в жизни есть место только случайности? А закономерность – это случайность, возведенная в степень. Во всяком случае, жизнь не раз убеждала в том, что для истинной женщины самое главное, чтобы случайности были бы только счастливыми, ну, или радостными хоть на какой-либо период времени. Так вот, однажды она была в гостях у каких-то малознакомых ребят. Сейчас, разговаривая с Жанной, она даже не могла реально вспомнить, кто это был и какой повод заставил ее покинуть свою милую квартиру. Тем не менее, общий разговор стал вдруг интересен ей. Я, кажется, говорю не вполне точно – разговоры интересовали ее всегда, в этом смысле она практически не отличалась от Жанны. Только у Нины этот интерес был тихим, понять, что она участвует в процессе обсуждения, переваривая сказанное внутри, было практически невозможно.
Разговор затронул проблему женского одиночества, причем интересный его аспект – счастливое одиночество. Нет-нет, не то, которое в старости убивает тоской и болезнью, невниманием мужского пола и неприветливо встречающим зеркалом, а то, которое подкатывает еще в прекрасном возрасте, когда у тебя практически все на месте, а вот нет ни мужа, ни ребенка, а есть только родители, от которых ты уже отпочковался. Детали разговора история не сохранила, но общее резюме было буквально резолюцией съезда женских активисток – есть полнота жизни в том, чтобы ощущать себя центром, вокруг которого могут и обязательно будут виться те, кого этот центр заинтересует. Отсутствие мужа не является недостатком или признаком своеобразной порченности. Это лишь свидетельство жизненной мудрости, конечно, при условии, что есть любимые подруги, с которыми можно поболтать, съездить в путешествие, затусить в клубе. Прежде всего это финансовая независимость, которая слаще любого мужского поцелуя и сладкоголосого вранья, которым еще он к тому же обставляется.
Нина слушала и не вполне была согласна с этим – вот она, деньгами не обижена, ум у нее есть, но элементарно скучно бывает с особами своего же пола, а тусить практически не тянет, поскольку одним нравятся зависания, а другим – спокойный прокуренный квартирный дух. Отчего-то ее взяла тоска и даже стало себя немного жаль. Распалившаяся от досады проигрыша в этом интеллектуальном соревновании хозяйка, не зная, какие еще привести аргументы в защиту парности существования, стала кричать, что у нее есть знакомый, достойный мужчина средних лет, который не может создать, хотя и очень хочет, семью, иметь детей и обожать свою жену, не сдавливая ей горло своим мужским эгоизмом. Опыт семейной жизни у него был, но, как это в последнее время часто бывает, был да сплыл. И вот он мается, стесняясь современных способов знакомств, однажды зашел на интернетовский сайт и обомлел от количества желающих познакомиться на почве спонсорства. Мужчина, фотографию которого на задней стороне обложки книги показала хозяйка, смотрел на Нину своими добродушными глазами, лицо очень непростое, но откровенное, не хамское и не блудливое выражение, скорее уставшее от череды жизненных битв.
После того, как все разошлись, Нина подошла к виновнице торжества и спросила, как можно связаться с «лицом фотографической национальности», и получила телефон и заверения, что он и сам позвонит, если только ему намекнуть (в чем хозяйка квартиры обещала посодействовать), что им реально интересуются. Так несколько поспешно, несколько неожиданно, несколько все же тривиально и познакомилась Нина с тем, кто в течение короткого времени спалил ее душу, одновременно раскрыв и заставив воспарить настолько, насколько это возможно сделать, уходя от клешней закона всемирного тяготения.
Первая встреча, которую он назначил в кафе (конечно же там, а где же еще – отметила про себя Жанна, только вот что он назначил – это ошибка, хотя это же не моя ошибка!) принесла феноменальные результаты. Вместо блеклого изображения появился высокий, статный с сединой в копне густых волос, можно сказать, джентльмен, с прекрасными манерами, ровным мужским голосом, с очень приличным IQ.
Знаете, бывают такие еще, в принципе, каждой женщине на ее жизненном пути должны встретиться три типа мужчин: безалаберник-сволочь, нытик-маменькин сыночек и интеллигентный вепрь. Конечно, выбираем мы других, но для того, чтобы лучше осознать свой выбор и почувствовать, что он правильнее правильного, необходимо хотя бы встретить эту троицу, причем неважно в какой последовательности.
Если мерить душевными весами, то от первого типа вы ничего не возьмете с собой, от нытика, вполне возможно, при известной работе над собой в дальнейшую жизнь унесете безоглядный страх принятия решения и детскую наивность-страх остаться одной, поскольку он практически постоянно требует доказательств любви, которой его в детстве окружила мать, а если таковых не находит или ему их кажется недостаточно как по количеству, так и по накалу выражения, то он начинает вынимать из вас душу своим страхом, что вы его бросите. Постепенно эта прививка страха одиночества начинает вырабатывать свои антитела в вашей душе и вы реально его бросаете, когда критическая масса ожившего иммунитета уже неспособна сдерживаться внутри замкнутого пространства.
Бывает и так, и это тоже не редкость, что прививка работает в иную сторону – вы сами начинаете бояться остаться одной, особенно, если уже пройден этап привыкания. Этот страх – худший из всех и потому так ненавидимый и презираемый Жанной – становится и вашей частью, даже если вы прекращаете отношения с нытиком.
Последний тип – вепрь – способен оставить наибольшую борозду в вашей индивидуальной странице мировой истории, поскольку в нем, как в аннотации к длинному произведению, сосредоточена, сконцентрирована вся яркая суть мужчины, двигающегося уже к закату. Он настолько обаятелен, хотя, вроде бы, ничего специально для этого не делает, все получается само собой, насколько вы способны в себя вместить его интеллектуальное превосходство. Он настолько заботлив, насколько ваша душа способна вместить теплоту недорогих и дорогих и всегда осмысленных подарков, заботливых смсок, вовремя раздающихся телефонных звонков.
Почему вовремя? Да потому, что они всегда раздаются именно в какие-то трудные периоды жизни, как будто эти обстоятельства специально вепрями подстроены, чтобы точно знать, когда надо поддержать женщину, либо действительно верны слухи о том, что и у мужчин встречается выверенная интуиция. Если это так, то подумайте, на чем же она выверена? Точнее, на ком? Правильно, мои дорогие соотечественницы, на нас с вами. Конечно, у каждого есть большой жизненный багаж, и основное умение построить дальнейшие отношения как раз и заключаются в том, чтобы не уносить этот багаж с собой и, отобрав его у своего спутника, выкинуть чемодан старых любовниц, вредных привычек и прочего на помойку – кто этого не сделает никогда не освободится от вериг ненависти к прошлому. А такое отношение оно не прощает, отвратительно гадя в настоящее и лишая перспектив будущее.
Вепрь опасен для вашей свободы – и как это Нина не знала, вот Жанна знает, кажется, с младых ногтей, а эта лохушка – нет? – тем, что он органичен в связке – интеллект-постель. Он не выписывает пируэтов в постели, не входит в вас с люстры и не предлагает заняться сексом на раскаленной поверхности электрической плиты. Он даже слово «секс» не произносит, он боится осквернить воздух вибрациями фразы «заняться любовью», что просто вскруживает вам голову, заставляет думать не о том, как получить удовольствие самой, а как доставить удовольствие ему! А это уже черт знает что, это втрескивание, вживание, врастание, притягивание без отталкивания, тюрьма, повиновение, слепое, глупое, ничего не дающее взамен рабство, смерть… Уф, что-то Жанна разошлась в душе по мере того, как слушала Нинин рассказ.
Они встречались около двух лет. За это время было много пережито, но главное, что он подарил Нине, это уверенность в себе и постоянное чувство постылого одиночества. С одной стороны, таких ухаживаний еще, по-видимому, не знал свет – он на все был готов, еще больше – многое воплощал в реальность, что, согласитесь, большая редкость. С другой – он приучил ее не вмешиваться в свои дела, каждый раз обходя стороной вопрос о том, чем он занимается, откуда растут его финансы и где он проводит рабочее время. Нина же предпочитала молчать, ей вполне было достаточно того, что они могли обсуждать несуразности мира или как помочь котенку, упавшему в мусорный ящик. Он уходил, уходил часто, не предупреждая, она готова была рвануться за ним – неужели он не видит тяготы одиночества, ведь он же достаточно сам помотался по этой жизни? Он неоднократно помогал ей с финансами, не то, чтобы спонсировал, а скорее инвестировал, направлял ее денежные амбиции в нужное русло, горько шутя, что приобрел чутье опытным путем в эпоху финансовых пирамид. Насколько можно было судить, разумное заигрывание с жизнью было его основным коньком, а забота и опекунство – ненавязчивым стилем жизни.
В нашем повествовании все, как вы уже успели заметить, нанизано одно на другое, да к тому же открывается неожиданно, как виндосовские окна. Отчасти, это отражение нашей многорядной жизни, отчасти – вихря человеческой жизни, приносящей нам каждый день десятки новых встреч с иными характерами, историями и биополями собеседников. Каждый способен создать вокруг себя невидимые физические поля, это знает любой мало-мальски разбирающийся в элементарных биологических и физических процессах материалист. Жанна абсолютно точно знала, что каждое такое биополе обладает способностью перекрываться с таким же биополем собеседника, а от того, как они будут взаимодействовать, зависит и конечный результат – если они не конфликтуют между собой, произойдет сложение, взаимное дополнение, абсолютный плюс. В том же случае, если они заряжены одноименно или круги волн совершают движение в одну сторону, поля не захватывают друг друга и собеседники теряют интерес друг к другу.
Есть и совершенно особый вид взаимодействия – одно поле поглощает другое, полностью обнуляя, делая его непригодным для дальнейшего использования. Странно, но факт, такое испорченное биофизическое облако уже не сможет нормально существовать. Мы склонны думать, что изменился человек, а с ним и его характер, привычки и мнения, короче все, что определяло его обаятельную ауру. А на самом деле есть бреши в его дистанционной оболочке, будто одежда снята чьей-то властной рукой. На Руси это называли и называют сглазом, в Европе – сатанизмом или колдовством, но суть от этого не меняется, конечно. Нинино биополе стало резко сужаться в процессе общения со своим избранником – такой диагноз поставила Жанна, слушая непритязательный, вообще то, рассказ, сопровождавшийся нервным подрагиванием половины лица, что выдавало волнение говорившей, и в этом, действительно, было что-то отталкивающее, если не сказать ужасающее.
Что же произошло на самом деле, почему эта история запомнилась Жанне и лишний раз подтвердила, что степень несвободы прямо пропорциональна движению к счастью? Безусловно, Нинкин рассказ изобиловал цветами, украшениями, походами в общественные места, поездками за город и всем тем, что составляет основу любого подобного же бытового рассказа, коих у каждого наберется немало.
Слушая вполуха, одновременно делая легкий послебанный массаж лица, Жанна вдруг почувствовала, что по мере вдумывания в слова Нины ее охватывает чувство, что она сталкивается с темным и вообще-то тревожным явлением. Ее интерес креп по мере того, как Нина рассказала, что однажды он пришел к ней сам не свой и порывался все время что-то сказать, но только горько вздыхал и в досаде бил себя по коленке ладонью. В другое время она бы не придала этому значения, но сейчас это продолжалось не минуту и не две и стало уже выглядеть несколько зловеще, как будто он готовился к какому-то важному разрушительному заявлению. Так оно и произошло.
Начав издалека, он попытался объяснить, почему эти часы будут последними в их так хорошо дополнявшемся с обеих сторон романе. Нет, каково, подумалось Жанне – роман – точное определение, не суррогат любви, а именно то, что составляет первоначальный ее базис. В принципе ничего не произошло, просто все идет как-то не так, как он хотел бы, он чувствует себя несвободным с Ниной, хотя она и не думает его контролировать своими женскими, только нам известными, приемами. С другой стороны, он и не делал никаких попыток переехать к ней или даже предложить замужество, ведь прекрасно видел, что то, что он делал для нее, и то, что она делала для него, не укладывается в прокрустово ложе обычной несерьезной истории, к тому же какая несерьезность – ведь речь идет о годах общения.
Нина пыталась понять причину, превозмогая стучавшую в висках и сбивающую с ног мысль о том, что вот через несколько минут она опять останется полностью одна после того, что мы называем осколками счастья. Он только невнятно повторял, что хорошо к ней относится, но не более того. Как будто и не было с его стороны желания иметь совместного ребенка, может, это не он гладил ее по голове в машине на Крылатских холмах, куда он увез ее, домоседку по природе, в автомобильное путешествие в Москву и заблудился под проливным дождем, от которого не спасали даже истерично бросавшиеся из стороны в сторону лобового стекла дворники? Это самое приметное ощущение той поездки, это невероятно острое воспоминание и как вот его теперь потерять, зачеркнуть или растворить в серной кислоте внезапно нахлынувших бессильных от непонимания слез?!
Естественно, что первой мыслью Нины была та, которая безошибочно связывает подобного рода ситуации с наличием соперницы, но на прямой вопрос она получила и прямой же и ответ, что нет. Она и сама это знала практически наверняка, хотя его жизнь не проходила буквально на ее глазах, тем не менее, она научилась чувствовать его, улавливая даже намек на желание сказать неправду или же пошутить. Возможно, что-то со здоровьем, или с вечным мужским комплексом, который вырастает в бегемота тогда, когда пожилой мужчина завязывает отношения с молодой – не более молодой, а просто молодой – женщиной, с разницей в возрасте этак раза в два? Но и здесь, кажется, нет проблем, во всяком случае не более, чем было год или месяц тому назад. Она пыталась воззвать к разуму – обычно молчаливая, она боролась за каждый сантиметрик уходящей от нее сформировавшейся платформы, которая сию минуту отправляется опять в океан с его волнами.
Она уже успела забыть, что это такое – жить без опоры, хотя она и не была постоянной, в том смысле, что не присутствовала физически вечно в квартире, на даче или же в будничной жизни. Тем не менее, она была, не шаталась и создавалось ощущение, что именно благодаря ей дела у Нины шли неплохо, время не казалось безвозвратно уходящим куда то сквозь пальцы, а результаты напряженной жизни налицо – вот они материализованы, вот они – их можно пощупать руками, ощутить физическое присутствие.
Глухо, а как еще иначе? – подумалось в этот момент Жанне – хлопнула дверь, и, как пишут в пошлых романах, она уже больше никогда не отворится ни НАвстречу и ни НА прощанье. Ощущение мерзости и тварьности, в который раз уже отруганная за постоянное жонглирование этими определениями, Жанна испытала независимо ни от тона, каким это было сказано, ни от выражения лица Нины, ни от каких других факторов. Казалось, сейчас-то и можно и нужно поставить точку, размазав тонким бутербродным слоем всю гадкую мужскую сущность да еще инкрустировать это сентенциями, что вот, мол, независимо от возраста, склонностей или образованности не этого ли ждала от нее Нина?! Обычного растворения горечи обиды в услужливо подставленном стакане с настойкой собственного, а потому мало кому интересного, собственного опыта?! Тогда, глядишь, и веселее будет на душе, ведь в который раз выдавилась из ее нутра черная капля разочарования, значит, больше остается напитка очарования. Жанна уже хотела было открыть рот, но Нина продолжила свой нехитрый рассказ о том, как она стала спасать его, заметьте, не возвращать, не образумливать, а спасать. Куда бросается человек в самых трудных ситуациях? Женщина, например? К подругам, правильно. Подруги же посоветовали Нине обратиться к приворотам, благо из объявлений в газетах  о возврате любимых можно складывать кремлевскую стену.
Этот рассказ, который раскладывался на голоса, в которые она все больше и больше вслушивалась, и постепенно ручеек повествования перерастал в реку истины, она вспоминала той больничной бессонной ночью. Она еще внутренне противилась своему решению, но мысль, что это она будет делать для себя, ее успокаивала. Сама того не ведая, эти два события – неожиданная смерть соседки по палате и образ маленькой хрупкой питерки – сошлись в одно целое и навели Жанну на лыжню решения.
Произошло так, как бывает в детстве, когда ходишь с приятелями или родителями по зимнему лесу: они куда-то вырвались вперед, а ты на лыжах пробираешься к ним напролом не потому, что боишься остаться одна в этом еще светлом лесу, а все-таки неприятно, что вот из-за дерева может высунуться какая-нибудь лисья, медвежья, обезьянья (хотя, откуда в наших леса обезьяны?) морда. Тогда ведь обомрешь от страха. Вот интересно, Жанна никогда в детстве не ходила в лес зимой на лыжах. Ну какой лес в снегу на юге? Это только в представлениях нынешних энтузиастов Сочи засыплет снегом по пояс местных жителей, все на санках и фигурных коньках будут передавать друг другу олимпийские факелы и умиляться реализации драгоценной идеи, на несколько лет овладевшей массами, не способными себя прокормить и обеспечить. Поскольку Жанна давно была выше этого плебейски-послушного энтузиазма, она не фанатела от Олимпиады. Ее патриотизм укладывался в одну простую сентенцию – гордость за страну возникает тогда, когда ее граждане не стоят с протянутой рукой. Неважно где – в переходах метро или в собесе, в поликлинике или в ГИБДД.
Так вот, Жанна не знала, что значит отстать от компании на лыжах, но вот почему-то именно так она ощущала реальность потери – холодно, непонятно куда идти, снег набивается в ботинки. И вот так – без лыжни – по снегу, по снегу, проваливаясь до того момента, как вдруг ты видишь лыжню. А это значит, что здесь уже были люди, а, значит, лыжня выведет куда-нибудь, становится спокойнее и увереннее. Лицо не выражает ни тени минуту назад терзавших страхов и сомнений, а вот когда найдешь своих товарищей-лыжников лицо надо сделать таким, чтобы ситуация казалась совершенно обыденной. Пусть даже кто-то выскажется, что несколько испугались за нее, остановились, чтобы подождать, и кричали-звали. А не надо было, шли бы себе дальше, неужто она, Жанна, может где-нибудь потеряться, будь то в лесу или по жизни. И еще – гнать от своего сердца благодарность за благородство, воспринимая его как обязательный элемент, который должен быть в отношениях к ней, иначе они и не принимаются. И может отсутствовать в отношениях ее к другим.
Я, предвидя опрометчиво осуждающие возгласы тех, кому я доверительно рассказываю о своей любимой подруге Жанне, сразу хочу подтвердить неоднозначность ее отношений с друзьями. Лыжная ситуация только как модель, затронутая для того, чтобы вы смогли понять, как часто Жанна принимает какие-либо решения – через целину – к лыжне, от секундного ощущения пустоты до неизбежности и обреченности на успешный выход из ситуации..
На первый взгляд может показаться, что она только и ищет торную дорогу и идет обязательно по ней. Это неправильное суждение, сколько раз она ходила по девственному «снегу»! Так ведь можно и устать в дороге, не находя выхода на трассу, а там – холод (он же депрессия) и все, что с ним связано. По сугробам можно ходить только тогда, когда есть подкожный слой энергетического запаса, как у верблюда. Только у него этот запас материальный – жир, потом сгорающий в топке обмена веществ и позволяющий выжить в пустыне без еды и воды. Говоря о человеке, Жанна все же имела в виду не только нечто физическое – здоровье или, к примеру, деньги, а почему, собственно, нет? – но и моральные силы, некий поплавок, который позволил бы пуститься в снежное безмолвие жизни без первоначального отчаяния. Если так относиться к миру, к последовательности принятия решений, то можно жить очень долго в ладу с собой, не опускаясь до основ восточной выйозжонной (от слова «йог») философии и не пытаясь заслужить баллы на столь модных ныне у молодежи, но по сути ничем не отличающихся от давно известной идеологии секты саентологов, разнообразных лидерских программ.
Основной задачей расплодившихся течений является общение людей, с этой точки зрения, ничего нового не открыто. Видимо, понимая это, организаторы и капитаны придумывают задачи для участников, которые решаются пусть и не сразу, но не требуют особого интеллектуального напряжения, а если паства начинает чуть разбегаться, сразу находится какой-нибудь «веревочный тренинг». Вы не знаете, что это? Жанна не раз принимала участие в подобного рода мероприятиях и поначалу они ей очень нравились. Это когда ты выезжаешь с командой таких же куда-нибудь в лес, где заранее подготовлены площадки на деревьях, куда ты забираешься, а потом тебе навстречу кидают веревку, за которую ты, улучив момент и прыгнув из убежища навстречу ей, должна ухватиться. Масса эмоций, от низменного страха до ощущения победы! Так и в жизни, Жанна, запомнив раз ощущения, в том числе и эти, в своей повседневке «добавляла» эмоций, как приправляем пресную еду солью или пряностями. Уверена, так поступают многие из нас, искусственно раскрашивая обыденность, что можно только приветствовать.
Боже, как далеко в мыслях Жанна убежала от Нины, а та ведь рассказывала что-то, изливала свою душу, зачем-то открылась! Зачем? Ах, да! Для того чтобы помочь Жанне выработать свое решение, обрести лыжню в запорошенной снегом непонятности ситуации. А зачем же еще? Не вспомнить сейчас. Кажется, там было вот что – Нинка поехала к бабке, которая на поверку оказалась совсем не старой и не бабкой деревенской – обычная располневшая неопределенного возраста тетка из тех, что называют «бабец», приняла ее в роскошной квартире в Графском переулке. Рассмотрев фотографию возлюбленного, которую Нина принесла по предварительной договоренности, бабец заверила, что все получится, хотя и не сразу. Услышав за этим нотки желания наживы, Нина попыталась покинуть конспиративную квартиру, как вдруг ворожея сама сказала, что одного сеанса будет вполне достаточно и она не собирается тянуть из несчастной деньги. Да что ты, подумала в тот момент Жанна, наверняка потом она еще от тебя рвала материальные куски! Угадала? Нет? Что, неужели все получилось?
Удивлению Жанны не было предела. Получилось, он вернулся, да вот только в несколько иной форме. Примерно через месяц он объявился по телефону и попросил о встрече. Нинка не Жанна, она не стала наводить тень на плетень и «делать лицо, примеряя корону». Она сразу же согласилась, поспешно, выдав себя с головой – и нетерпение ожидания, и радость от того, что самая невероятная идея, какая-то кашпировщина-чумаковщина, какие-то неосязаемые силы, оказывается, могут реализоваться. Особо не задумываясь, она записала адрес, по которому он просил ее приехать, ссылаясь на то, что так удобнее, и сто раз прося прощения за то, что он ее так выдергивает из дома. Ну какое это имеет значение? Самое напрягающее здесь – это то, что она не успеет накраситься, завить-распрямить волосы, то есть выглядеть так, как должна выглядеть снисходительная победительница. Тут Жанна полностью, помнится, поддержала Нинку. Уж если она была удивлена приворотной компанией и абсолютно не понимала, как можно так сознательно лезть в петлю несвободы, но все же финалочка должна быть отыграна по всем статьям. Пусть он помучается, поняв, что отнял у счастливой жизни месяц, что ему даруют возможность любить кого-то, снисходят, находясь над ситуацией. Это, конечно, тогдашние мысли Жанны, я не могу ручаться, что Нина думала точно так же. Возможно, она просто ничего не думала, а была искренне рада возможности быть с ним. Только подъезжая к площади Льва Толстого, Нина осознала, что никаких особых заведений на названной улице нет, а есть только Клиники медицинского университета. Так оно и оказалось – вместо кафе или ресторана – больничная палата, вместо копны волос – лысый изможденный, казалось изъеденный морщинами, череп, а вместо цветов – капельница.
Ларчик открылся, к сожалению, просто и беспощадно – лейкоз. С этим диагнозом он пытался забыть ее, с ним наперевес, жалея ее, и так уже связавшую свою жизнь с ним, он попытался отказаться от желания видеть ее, быть с ней хотя бы и последние дни на этом свете. Но не выдержал, не смог представить, как войдет в тот, иной свет, чтобы напоследок не увидеть Нину. Сейчас они встречаются не так уж редко – она ездит к нему на Серафимовское кладбище, разговаривает с ей же заботливо нарисованным и воплощенным в камень скульптором-гением, хотя и абсолютно алкоголирующим, памятником, на плите которого высечен профиль того, кто был самым главным подтверждением реальности жизни во всем ее многообразии. С тех пор Нина искренне верит в потустороннее, пусть и напоследок, но вернувшее то, что настоящее уворовало у нее. И еще – она знает, как выглядит настоящая любовь, какая она в полутонах океана слез, лавины мыслей, холода отчаяния и безграничной памяти.
Помнится, что Жанна обняла Нинку, простая, в общем-то история, коих миллионы разыгрываются за минуту по всей земле, взяла ее за душу, как и сегодняшняя невероятная обжигающая трагедия, когда несимпатичная ей соседка по палате умерла, и подсказала то, что Жанна сделала на следующий день. Сейчас, на слабо освещенной кухне, с мышонком в руке, она уже не уверена в том, что тогда это было единственно правильное решение, она не помнит, взвешивала ли она, как обычно, все «за» и «против». Но разве может быть неправильным решением то, что привело ее сейчас и к выздоровлению, и к достатку, и к самовершению судьбы. А, может, это произошло не в ту ночь, а чуть позже, на следующий день, когда доктор на утреннем обходе сказал ей, что она не только больна, но и беременна. Столько знаковых событий за неполные сутки! Столько совершенно бесшлюзово проникающей информации, столько всего надо решить и причем быстро, и, возможно, бесповоротно, поскольку из нездоровья, как известно, принципиально всего два выхода. Но только не для Жанны, парадоксальность принятия решений порой может заставить завыть от досады – ну как она не видит совершенно очевидного, что надо бы сделать в этой ситуации.
Вы обязательно будете неправы, поскольку в конечном итоге, то, что нарешает она, будет лучше, прибыльнее, красивее, правильнее! Почему? Да все потому же, поскольку важна не внешняя сторона, подтверждающая правильность, а то, как вы лично относитесь к вами же лично вызванным последствиям решения. Если лично вам там, в этих условиях, легко и комфортно, так значит, так тому и быть. Никто никогда не сдвинет вас с этой мысли, особенно когда вы еще старательно себя взнуздываете, повторяя, что все сделано классно, прикольно, по-вашенски. Именно в этом большинство нас, не имеющих семьи либо по причине непройденности еще этого пути, либо как раз наоборот, хоженности через этот хрупкий мост, протянутый между желанием счастья и собственно счастьем над пропастью обыденности, видит смысл ответственности, которую мы готовы разделить только с одним существом – самим собой. Не надо опять повышать голос, дорогие мои противники эгоистизации жизни! Посмотрите вокруг и убедитесь в том, что народ истово начал исповедовать именно эти принципы.
Нередки случаи, когда девушка говорит мужчине, с которым встречается уже не первый месяц, что она, мол, не такая в обычной жизни, как с ним, а хуже (бла-бла-бла), и к тому же не собирается меняться, да и он вряд ли изменится. Вот скажите мне, что она желала донести подобной сентенцией для спутника? Мужчина, наверняка бы сделал вывод, что она просто болтает, что она на себя наговаривает, что ему, даже если это частично правда, удастся переделать ситуацию под себя – ну как же, это для всех она, возможно, такая, а меня-то она выделила, значит, надо сделать так, как хочется мне, и это не будет слишком уже сложно. На самом деле девушка говорит чистую правду и, между прочим, совершенно не жеманится, чтобы ее разубеждали, мол, ты не такая, я же вижу. Побуждает ее к этому возникающее чувство опасности-ответственности, которое рождается из отношений. Она по-честному вас предупреждает, что если вас устраивает такой взгляд на жизнь, это лишь ваши проблемы, она-то меняться не будет. Я так долго об этом рассуждаю, чтобы вам, возможно, стал понятен мотив поступка Жанны, к которому я подвожу свое повествование, поскольку я до сих пор его не понимаю, хотя препарированию с разных сторон он подвергался мной не один раз.
Что же случилось? Эти две несвязанные с собой смерти, произошедшие в разное время, заставили Жанну долго размышлять о невозможном страдании, которое может выхолостить душу. Надругательством над внутренним миром может быть потеря близкого человека пусть не обязательно физическая, но по смыслу одинаковая – когда он тебя бросает. В этот же день Жанна покинула под расписку больницу, приняв решение не оперироваться, а рожать, а также больше никогда не видеть Андрея. В этот момент она, помнится, решила для себя, что у нее еще есть шанс не связывать себя и его в единое целое, поскольку страдания, которые принесет ее болезнь, а, возможно, и смерть (она же видела буквально только что, в больничной палате, как та, своими крыльями создав ледяной холод, может вызнобить буквально до костей) Андрею будут непосильным грузом для него.
Может быть, впервые в жизни она приняла решение не за себя, а для кого-то другого. Хотя, возможно, и это не вполне соответствует истине. В тот момент она думала о том, насколько была бы проще жизнь на земле, если бы любовь возникала как ответ на чувства. Насколько бы облегчилось принятие решений, если бы вот так, постояв рядом пятнадцать минут с человеком, который тебя любит, ты и сама полюбила бы его. А так, конечно, все жизненные обстоятельства говорят против такого вольного обращения Жанны с действительностью – есть человек, Андрей, что все сделает для нее и будущего ребенка. Если ее не станет, то малыш обретет ту опору, без которой часто не достичь счастливой и полноценной жизни.
Тем не менее, Жанна не чувствовала всепоглощающей любви к Андрею, а потому расценивала для себя все остальные доводы как вариант простой сделки. Сделки со своей совестью, с его чувствами, со своим «я». Конечно, все это нереально противоречиво – с одной стороны, она призывала все силы, чтобы внушить себе, что делает это ради Андрея, а с другой – приходила к неутешительному выводу, что делает это прежде всего для себя. Все значительно сложнее, чем просто сказать себе, что при плохом раскладе так мне и надо. Большинство тех, кто на людях так рассуждает, втайне надеется, что «не ей» и «не так надо», что просто сбылись плохие предчувствия, которые не должны были проявиться. Потому что люди в большинстве своем не мазохисты, чтобы желать самим себе только болезненное и плохое, а потом с удивлением обнаруживать, что оно наступило, пришло, каждый ведь полагает, что он достоен хорошего, сладкого, шоколадного.
Положив мышонка в сумочку, она шла навстречу новой жизни, понимая буквально, что она несет ее в себе в виде того зародыша, который превратится со временем в реальное живое существо, счастливее которого не будет на свете, ибо никто никогда не сможет дать ему (ей) столько любви, сколько она, Жанна.
Это сейчас, по прошествии лет, Жанна, смотря сквозь мышонка на кухонную люстру и вновь, как тогда, ловя себя на мысли о неизменности красок образующихся лучей, удивляется, как можно было пренебречь явной раковой опасностью, остаться на ровном месте без человека, который был ей предан и наверняка составил бы счастье и себе, и ей. И еще – она нисколько не жалела о том, что тогда было сделано, как стоически прошла через все то, что последовало за этим ее решением.
 
Глава 4. Чешская крона

Совсем под утро, в эту ночь, лишившую ее сна, Жанна, выпив любимого зеленого чая, все же решила пойти спать. Содержимое сумочки, поднятое с пола, теперь лежало на столе, ему предстояла сортировка перед отправкой на новое законное поселение в следующую дамскую спутницу. Проходя по коридору в спальню, Жанна босой ногой что-то задела на полу, и оно, это что-то, покатилось в дальний темный угол прихожей. Скорее из любопытства, чем из желания порядка, она принялась искать закатившийся предмет и вскоре это удалось. Вначале Жанна не поняла, что же она подняла с пола – то, что выпало давеча из сумочки или же то, что лежало около плинтуса давно. Это была монетка в одну чешскую крону, подаренная ей на счастье после обретения статуса хозяйки гостиницы в Праге несколько лет назад. Нет, невозможно представить, что это было, как была и сама маленькая уютная гостиничка не в центре, но и не на окраине замечательного города.
Здоровье… Она задумывалась над возможными последствиями бездумного к нему отношения, в тот момент твердо зная, что они будут обязательно хорошими, радостными и по-честному замечательными. Андрей, которому она объявила о бесповоротном намерении прекратить с ним все отношения, не зная о ее беременности, естественно, не догадывался и о существовании сына. Вначале, еще во время беременности, он неоднократно отчаянно взывал к ее разуму, не видя объективных причин для разрыва, звонил, настаивал на встрече, дневал и ночевал под окнами, что заставляло сжиматься сердце, но в то же время вскоре стало поднимать доселе дремавшую злобу на его непонимание. Жанна не хотела, конечно, быть на его месте, она осознавала, что поступает не по уму, а вопреки ему. Но она знала также, что не поменяет своего решения, не потому, что оно неправильное, а из-за того, что оно уже принято и было бы не по-взрослому менять его, поскольку, начни изменять решенное, как тотчас же начнешь изменять себе, будешь сомневаться в поступках, а, следовательно, в своем умении и, главное, стремлении жить.
В конце концов жизнь состоит не только из правильных решений, а из неверных часто рождается значительно более существенное, поскольку они-то своей парадоксальностью заставляют тебя крутиться быстрее, думать четче, излагать яснее, получать эффективнее, жить качественнее. Пусть до этого пройдет вереница неприятностей и трудностей, зато потом больше будешь ценить достигнутое, активнее вгрызаться за то, чтобы его у тебя никто не отобрал. Душевная щедрость должна быть, но она не может носить характер вселенской благотворительности, иначе вместе с ней вытечет вся душа или будешь похожа на тех нелепых голливудских и отечественных популярных идолов, жертвующих неважно что на неизвестно зачем, да еще облекающих это чуть ли не в смысл жизни, ну впору номинировать их на Оскар за святость. Нет, лучше жить скромнее, но для себя отвоевывать ровно столько, чтобы ощущать, что это все досталось не без труда, а, следовательно, не может принадлежать никому, кроме себя самой.
Помнится, что сразу после ухода из больницы, после объяснений с Андреем, после того, как она почувствовала первые признаки беременности через рвоты, слабость и некую прострацию при ходьбе, было довольно много негативного, что омрачало существование, отдаляло желанную перспективу скорей родить и ощутить рядом с собой замечательное сопящее теплое существо, невинного ангела, новый лучик жизни. Это, конечно, и то, что она отказалась что-либо предпринимать по поводу онкоболезни – надо было оперироваться, глотать какие-то пилюли потом, и, самое главное-невозможное, прерывать беременность! Сама мысль об этом была ужасна. Врачи предупреждали, что она все равно не выносит ребенка, погибнет сама при наличии шансов выжить и родить в последующем.
Милые женщины, хотя бы раз доведшие беременность до конца, ну скажите же хоть вы им, этим эскулапам и прочим скептикам, что ваши беременности дались вам легко, что не было никаких трудностей. И что вы согласны были тогда что-либо слушать про возможные последствия, воспринимать всерьез какие-то предостережения?! Нет, конечно, вы в словах искали поддержку для своего первенца, вы всерьез хватались за самые невероятные предложения развивать будущего ребенка – ходить на концерты классической музыки, чтобы у него в дальнейшем был музыкальный слух, или записаться в шахматный кружок, чтобы он смог быть если не гроссмейстером, то иметь аналитический ум, или ходить в бассейн, дабы вырастить потом спортивного, с хорошо сложенной фигурой юношу или девушку. Эти советы вы воспринимали потому, что они была направлены НА будущего малыша, а НЕ против него, не против собственно его существования! И в этом разница.
Жизнь, запрограммированная на материнство, протестует против детоубийства тогда, когда беременность и ее ближайшие последствия не являются ярмом для женщины. Все существо превращается в единый клубок вселенского протеста, когда что-либо говорят или делают поперек беременной. Именно в этой выстраданной воле и рождается человечество, в общем-то неплохое, особенно в первые 5–7 лет своего существования, когда оно беспомощно, постепенно начинает говорить, становится самостоятельным, вначале держащим ложку или одевающим шорты, завязывающим шнурки на ботиночках или поражающим недетской глубиной размышлений.
За эти годы непрерывного счастья готовы отдать многое даже вовсе несчастливые потом женщины. Что они вспоминают, когда в старости говорят о своих детях? Общим для всех, независимо от того, стало ли в дальнейшем их чадо академиком или вором-рецидивстом, является светлость и святость воспоминаний детства их сыновей и дочерей. Пройти через это – сладость, именно за прикосновение к детству так благодарны мы им, а они – нам, придя через зрелость к пониманию того, что мы их выходили и выкормили, оберегли и успокоили, вселили уверенность и направление на счастье. Конечно, не все и не всегда, но ведь Жанна-то относится именно к тем, кто позитив переносят на все стороны существования и прививку счастья своим детям делают еще раньше, чем ребенка прививают первый раз против туберкулеза сразу после родов.
Второе, что буквально выбивало почву из-под ног и вызывало глухое раздражение, – постоянный нудеж мамы, считавшей дочь легкомысленной, если она решилась на такой шаг, как рождение ребенка без мужа. Жанна миллион раз пожалела, что сказала ей о своей беременности, полагая, что несмотря на все недостатки, она все же дочь, а та все же мать, и их должно связывать нечто. Оказалось, что кроме какого-то узурпированного права на нотации, которые, впрочем, не имели никакого влияния на Жанну, мамаша ничем не обозначала свое родство с ней.
Андрей тоже отчудил – вместо того, чтобы принять ситуацию как она есть, стал откровенно жалеть ее, Жанну. Не нашел ничего лучшего, то есть худшего, для нее. Конечно, она задумывалась над его в общем-то разумными словами и его нужности ей. Но вот ведь женский парадокс – чем больше разумного ложится на канву изначально выработанной позиции, тем активнее противовес, тем больше захватывает желание отмести все и не тратить время и силы на изложение доказательств своей правоты. И не потому, что они ущербны и очевидно проигрывают доводам противоположной стороны, а потому что они личные, нам принадлежащие, а потому дороги своей первозданностью. Да еще если нам противостоит мужчина! Андрей прислал ей трогательно-злобные (как ей тогда показалось) стихи, над которыми она проплакала всю ночь:

Хотите, научу вас убивать в себе любовь?
Пусть даже из-под впившихся в ладони игл кровь?
Я научу вас убивать в себе живую душу,
И, не построив счастья дом, его разрушить.

Я предложу совет, как дать себе свободу,
Как личность превратить в себе в урода,
Смотрящего на мир совсем легко и просто,
В изгибах лжи, глядящего на звезды.

Для этого, поверьте, нужна малость –
Решиться на какую-нибудь шалость.
Ну, например, сказать себе, что все проходит,
Что счастие не в том, а грусть изводит.

Иль взять за правило, что счастья нет,
Любовь – обман и не забыть при том обет,
Что страшного нисколько в этом не отмечено,
А то, что миллионы о барьеры эти покалечены,

Вас не должно ни парить, не обременять.
А тех, кто хочет рядом быть – немедленно менять,
Как только ты почувствуешь обузу –
«Шерше ля новый фам», как говорят французы.

Побольше уровень включим самодовольства,
Поменьше – звук пустого беспокойства
За тех, кто силами земными и небесными
Душой и телом предан только вам. Не тесно?

А если тесновато, возьмем покруче руль
И совершим маневр под разным мнений пул.
Смотрите, одеваемся теперь с большим изыском,
Восточной философией выдавливаем смысл

Существованья, предназначенья на Руси,
Заменим доброту на пофиг. Посадив ее в такси,
Спасибо скажем за приятные моменты,
Оставив догорать пустые сантименты

Мы будем строить непонятно что и как
И будем создавать иллюзию, что этот кавардак
Нас обязательно ведет к заветной цели,
Которую до нас еще не пили и не ели,

Что в будущем у нас немеряно годов,
Ты только будь к нему, пожалуйста, готов…

Не нужен Нострадамус, чтоб предсказать конец –
Убив хоть раз в себе любовь, Вы больше не жилец.

Эти стихи испугали ее, в коротких светлых от рвоты промежутках ночи она думала над правдивостью каждой строчки, спрашивала себя, почему вначале, когда она узнала о своей болезни, она поклялась, что в случае выздоровления будет с Андреем, а потом, почувствовав приближающееся эфемерное, еще не оформившееся окончательно в убеждение ощущение будущей некомфортности совместного существования, легко (а легко ли на самом деле?) поменяла свое решение. Ей даже пришла в голову парадоксальная мысль, что она с Андреем и так будет постоянно – ведь с его ребенком она не расстанется никогда. И еще – она все должна сделать, чтобы у Андрея не было ни тени сомнения, что он не имеет никакого отношения к будущему малышу. Пока на время надо затаиться, не показываться на глаза, а к этому благоволит случай – он, по слухам, уезжает надолго из Москвы. Это хорошо, пока ее живот не выдает ее с головой. Ну а уж после она постарается, чтобы до него дошли слухи, что она связывала себя то с одним, то с другим. Самому тошно станет. Материальная сторона не главная, она вообще никакая, не стоит заморачиваться на эту тему. Деньги в достаточном количестве она заработает, вот в этом сомнений нет.
На работе стали проявлять подозрительность к тому, что она делает, или это ей только показалось? Ну как еще можно отреагировать на то, что ее послали в аэропорт встречать какую-то делегацию, чтобы рассадить их по заранее распланированным такси? Все же люди взрослые, сами могли бы разобраться. Когда она приехала в Шереметьево-2, она поняла мудрость начальства – клиенты выходили сильно навеселе после долгого международного перелета, даже дамы, сами они вряд ли смогли бы сориентироваться, поскольку весело путали фамилии, а к таксистам, держащим таблички с их именами, относились как к ненужной декорации, мешавшей продолжать наслаждаться греческим послеконгрессным солнцем. Жанна бегала, как ужаленная, буквально рассовывая их по машинам. Напряжение того дня сказалось в нудном и потому страшном кровотечении. Она так боялась потерять будущего Антошку, что безропотно согласилась на госпитализацию, а потом еще долго лежала дома, что повлекло огласку и намерение руководства уволить бесперспективного в течение обозримого будущего работника.
На выручку пришел давний знакомый Эд. Эд всегда возникал ниоткуда, она даже не смогла бы вспомнить, когда и где они познакомились. Жанна знала точно, что раз-два в год их встречи, хотя и были довольно продолжительными по времени общения, никогда не заканчивались даже намеком на интим. Пару раз она встречала Эдика в городе с какими-то очень симпатичными девицами. Эти внеплановые встречи заканчивались посиделками в каком-нибудь кафе под явное неудовольствие сопровождавших фавориток, поскольку те чувствовали себя не в теме их разговоров и откровенно скучали, но не смели вмешиваться, зная достаточно вспыльчивый восточный нрав своего друга.
И в тот раз Эдди возник неожиданно, вроде как из воздуха, позвонив и поговорив пару минут, поняв ситуацию, он приехал к Жанне и обговорил план действий. На следующий день он подвез ее на машине к работе и под завистливые взгляды сослуживиц Жанны провел ее за ручку до бюро пропусков. Вечером он встретил ее с работы на шикарной машине (где только откопал?), а на следующий день уже беседовал с ее шефом Николаем Владимировичем, известным в определенных кругах под кодовым именем «Андропов». Результатом этого разговора стало увольнение Жанны с таким выходным пособием, которого хватило бы на безбедное полугодичное существование – даже по сроку больше, чем оставалось ей до родов. Жанна была благодарна Эду, она не знала, за какие рычаги он дергал, какие кнопки нажимал, чтобы обеспечить для нее все это она получила возможность спокойно доносить беременность.
Странно распоряжается нами жизнь. Вроде бы при наличии всех условий для достижения цели, она все равно упрямо ведет нас к ней через тернии, терзания и потери. Антошка родился шестимесячным. Позади остались и тяжелые, со стимуляцией, роды, и недоношенность Антошки, и выплаканные от постоянного страха за маленькое тельце, лежавшее в кювезе и игравшее в русскую рулетку с жизнью. Только когда маятник качнулся в сторону жизни, Жанна смогла передохнуть и понять, что она выходит этого ребенка, обязательно заберет его из больницы, несмотря на заверения невропатолога, что мальчишка не будет полноценным после стольких дней нахождения в замкнутом малокислородном пространстве и полученной родовой травмы. Она полагала, что пройдя через такие испытания, она не имеет права отказываться от подарка судьбы, какой бы он ни был. Что сказалось? То ли ее болезнь, то ли его активная жизненная позиция, выражавшаяся в постоянном биении ногами в стенку живота, то ли еще что? Возможно, ее катание накануне рождества на лыжах со склонов в Красногорске?
Вы опять скажете, что Жанна проявляет порой поразительную легкомысленность. Не забывайте, что для нее, как и для большинства из нас, основополагающим принципом является – что хорошо для меня, то хорошо и для моих близких. Или вы считаете, что если вы сами будете грустной из-за каких-либо переживаний или еще чего там, всем остальным будет хорошо рядом с вами?! Ничего подобного. Вначале вас замучают вопросами типа «Что с тобой?», потом доведут до исступления своей активной никому не интересной жизненной позицией образца «Да брось ты, все это ерунда!» (а откуда им знать-то, ерунда это для вас или не ерунда?). Поэтому надо делать все от вас зависящее, чтобы все видели вашу соразмерность жизни, улыбку и если усталость, то с удовлетворенным блеском в глазах.
Антошка был таким крошечным, синюшным и вместе с тем так цепко хватавшимся за жизнь, что та не вправе была отказать ему принять участие в ее многолетнем марафоне. Видимо, для того чтобы он всегда помнил об эфемерности ниточки жизнь-смерть, судьба наградила его полуслепотой – один глаз у него, как это выяснилось с возрастом, не видел. Жанна не заламывала руки, не взывала к силам небесным, не сетовала на несправедливость – сжав зубы, она отвезла маленького сына в Петербург, где, по слухам, работали замечательные детские врачи. Надежда оправдалась полностью – если зрение и не восстановилось, то во всяком случае прогрессирования процесса удалось избежать. Ну а то, что в дальнейшем надо будет носить линзу и ограничивать чтение и смотрение в компьютерный экран, то это такие пустяки по сравнению с тем, что теперь с ней рядом тот, кто идя вместе с ней по тропинкам судьбы, не будет сковывать ее, ибо она будет идеальной матерью, заботливой, справедливой, стильной, могущей научить хорошему и обязательно в меру плохому, чтобы потом, неожиданно столкнувшись с негативом, мальчишка не комплексовал, не тушевался и смог бы адекватно действовать.
Конечно, необходимо, чтобы ее мама не вмешивалась в процесс общения с Антошкой. То есть ее роль должна быть сведена к пяти «П»: «посидела – покормила – постирала – поменяла – положила». Не надо осуждать Жанну за подобный цинизм. Не цинизм это, если рассмотреть все аспекты воспитания, полученного ей в детстве от родителей. Очень хорошо, что современные молодые мамаши могут мыслить иначе, понимая, какие именно уроки для своих детей они могут извлечь из собственного детства и отрочества. Плохо, конечно, когда противоречия с дедушками, а чаще – с бабушками, облекаются в истерическую и неуважительную оболочку. Ведь по большому счету родители родителей не хотят своим внукам плохого, они относятся к ним как к воспоминаниям собственной молодости. К сожалению, они частенько забывают, что с той поры прошло какое-то время, и ситуация, когда их собственные дети к моменту воспроизводства потомства уже стали самостоятельными, если они вместо хорды имеют уже прочный хребет и к тому же, как в нашем случае, содержат по всем параметрам своих родителей, ими не осознается, то тогда возникают конфликты.
Бабушки, не играющие никакой уже – ни материальной, ни общечеловеческой, ни авторитетной роли пытаются командовать внуками. До поры до времени это им сходит с рук, поскольку родители на работе, да к тому же ребенок частенько доверяет тому, кто кормит его чаще, тому, чье лицо он видит в течение большего дневного промежутка. Потом, по мере взросления, да к тому же если он впитал в себя жесткие мамины или папины гены, малыш начинает давать отпор. Он не терпит командного тона, отвергает наступление на самостоятельность, ограничивающее его желание самому налить кисель в чашку (обычный окрик в этом случае: «Да ты все прольешь, поросенок! Дай я тебе сама налью!»), завязать шнурок («Дай я сама сделаю, а то ты будешь возиться сто часов, надо будет уже уходить с прогулки!») или же посмотреть после отбоя картинки в книжке, которая ему очень понравилась («Гаси свет, кому сказала, непослушник! Вот я матери, когда та, НАКОНЕЦ, СОИЗВОЛИТ ПРИДТИ ДОМОЙ, все расскажу!»).
Как видим, здесь концентрируется все – и неумение понять нужды маленького человека, и упрек матери, которая работает, между прочим, и для того, чтобы обеспечить семью, и явное бессилие перед этим шпингалетом, который не слушается, ни в грош не ставит и т.п. Они, как правило, не задумываются над тем, что ребенок не только начинает сомневаться в своих способностях – а вдруг он и вправду не справится?, но еще и начинает бояться прихода матери – а друг она и вправду накажет? А мать, усталая, но стремившаяся к любимому чаду через все центральные, МКАДовские и южнобутовские пробки, не понимает, отчего ее ребенок так холоден и насторожен по отношению к ней. Тогда в порочный круг включаются иные механизмы доказательств материнской любви – покупки, подарки, развлечения, благо этому сейчас несть числа. Маленький человек очень быстро усваивает, что его потребности могут совершенно безболезненно реализовываться и пользуется этим на всю катушку – любой поход на улицу, где есть магазины, с матерью или отцом заканчивается часто приобретением нового игрушечного пылесборника, поиграть с которым ребенку суждено от силы полчаса вследствие утери интереса, переключения внимания, да и просто усталости. Родители потом удивляются такой беспардонной наглости чад, запросы которых с возрастом становятся все претенциознее, но все же вынуждены идти вслед, дабы не потерять контакт с отроком.
Конечно, нарисованная мной картина, схематична, я совсем не хотела очернить всех бабушек и дедушек, слишком много перед глазами иных, озорных, деликатных, доверительных отношений с внуками, причем этот процесс обоюдный. Но давайте сознаемся, что в большинстве случаев все обстоит именно так, как это было описано выше.
Так вот, Жанна все это отчетливо понимала, она просчитала каждое движение в этом направлении наперед и мечтала оградить Антошку от своей матери. Как разумная женщина, она стала, во-первых, всячески вслух подчеркивать его достоинства, даже когда он еще ничего не понимал. Делала она это специально для мамы, чтобы у той даже мысли не возникло, что мальчишечка фактически с одним глазом, что он какой-нибудь неполноценный, некрасивый, сиротинушка, в смысле без отца, или еще что-либо в этом роде. Чтоб и духу таких мыслей, тем более озвученных, не было! Ну скажите, как можно было бы достигнуть подобной цели? Вот Вы, например, как бы поступили? Сказали бы матери, чтобы она «не совалась, не высказывалась, не смела» (нужное подчеркнуть)?
Жанна интуитивно избрала другую тактику – она стала, как бы мы сейчас сказали, пиарить ребенка. Она приняла участие в конкурсе, который был организован одной из фирм, подвизающихся на рынке детских товаров. Для этого надо было прислать фотографию ребенка, а уж изображение должно было предстать перед жюри, или как его там? Вы думаете, что Жанка захотела приза для своего ребенка или для себя, что было обещано рекламной кампанией? Нет, конечно, она полностью достигла своей цели, когда Антошка с действительно уморительно испачканной каким-то детским пюре мордочкой занял второе место, его фото поместили на интернетовский сайт, а в квартиру привезли запас высококачественных подгузников на полгода, оборудование для детской комнаты и для нее – замечательный сертификат в магазин женского белья. Кроме того, она получила небольшой, можно сказать, грабительский контракт на использование образа Антошки в рекламных целях. Теперь мамаша поняла, что этот ребенок собой представляет вообще (как Жанна спокойно сказала, «национальный лидер») и для ее дочери в частности. Антошка стал неприкосновенной фигурой, к которой нельзя подходить с обычными простецкими житейскими мерками, предназначенными для беспрекословного послушания. Это был в какой-то степени урок, который, тоже зачастую наши родители не хотят признавать, что получают подтверждение своей неправоты! Бабушка, скрепя сердце, частично признала – зря она так причитала, когда Жанна покупала фотоаппарат для съемки, когда истерично, на всю квартиру отчитывала дочку, что, мол, нельзя выставлять лик на всеобщее обозрение, это, мол, приведет к тому, что кто-нибудь сглазит Антона.
Второе, что Жанна стала проводить в жизнь, для разграничения функций бабушки «присмотр – воспитание», это то, что в присутствии сына она не позволяла бабушке плохо говорить о себе. Как можно это было сделать, учитывая и малоподвижность ума пожилого человека, и стереотипы мать-дочка, и гипертонию, лишающую возможности терпеливо выслушать аргументы дочери до конца, и, наконец, собственную гордость? Чаще всего дети разговаривают с родителями, как им кажется, на доступном их родителям языке – то есть менторски, требовательно, прямо скажем унизительно: «Не смей меня ругать при моем ребенке, чтобы духа не было про меня в негативном тоне, когда ты разговариваешь с ним обо мне!!!» и т.п. К чему приводят подобные «договоренности»? Правильно, бабушки обижаются, пускают слезу, вынужденно обещают своим детям все, что угодно, но сами, конечно же, не выполняют этих обещаний. Не внаглую, конечно, за это можно получить новую порцию неудовольствия, а вот так, например: «Миленький мой мальчик, вот не пришла твоя мама вовремя, конечно, она мне рот затыкает, а то бы я сказала, как неприлично она себя ведет, не дело это сидеть с приятелями в кабаке, когда ребенок сброшен на больную бабушку, которая может от давления умереть в любую секунду». Постепенно из старушечьего лексикона сами собой ушли неуважительные по сути и оскорбительные по содержанию сентенции в адрес Жанны. Конечно, неудовольствие еще проскакивало в бесхитростных бабушкиных словах и действиях, но все же результатом Жанна осталась довольна.
Понимая, что все достигнутое может быть ненадежным, Жанна пошла дальше и стала прививать маме новую порцию уважения к себе. Она думала, что придется заниматься выращиванием и воспитанием только Антошки, а тут приходится проводить еще и дрессуру старшего поколения. Но все взаимосвязано, одно цепляется и тянет за собой другое. Как выработать в родителях если не уважение к себе, то хотя бы рефлекс на твое имя в уважительном тоне? Речь не идет о том, что подавляющее большинство родителей не уважают своих детей. Как бы это выразить – они чаще всего, памятуя о том, что вся жизнь ребенка прошла на их глазах, не могут понять, что ребеночек-то уже давно оброс профессионализмом, да побывал в определенных ситуациях, обогативших его так, как за всю жизнь не накушались старшие родственники. Претензия на опыт. Как тяжело с ней справиться! Однажды даже Жанна вынуждена была сказать матери в ответ на ее сентенцию, что ты должна меня слушать, поскольку я старше и мудрее: «Вижу, что старше, но вот в чем мудрее?».
Однако это не методы, вернее методы, ведущие только к обидам, порождающие только пороги нового непонимания, а, следовательно, заставляющие вновь и вновь тратить свои душевные силы на разъяснение вполне очевидного, вновь отстаивать свое право на самоопределение, как будто оправдываться. Поэтому Жанна, однажды смотря вместе с мамой телевизор во время короткого сна Антона и увидев выпестованную ей рекламу одного продукта (в том смысле, что она сама ее придумала, обосновала перед «Андроповым» необходимость вылезти за бюджетную сетку, провела несколько «фокус-групп», выписала заморского специалиста по рекламе, ублажала эту своенравную немку во время пребывания ее в Москве, потом помнит бессонные ночи выверки текста, отсматривания визуального ряда и прочее), вдруг просто вслух спросила маму, нравится ли ей этот ролик.
Надо сказать, что работа у Жанны и впрямь получилась классная – персонажи были легко узнаваемы, поскольку они ничем не отличались от миллионов, но в то же время образы были яркими, звали к морю, что было актуально во время зимы, заставляли заботиться о себе, при всем отождествлении с каждым из нас, подчеркивали индивидуальность каждого и претендовали на то, чтобы все стали такими же заботящимися о здоровье, самодостаточными, успешными, востребованными. Удивительно, но впервые удалось избежать слащавости или запугивания проблемой, что так свойственно нынешней рекламе, несерьезного отношения к пропагандируемому бренду, как в обезглавленных рекламах пива под идиотские побасенки, отвязывающие от реальной жизни и действительно напоминающие пьяный бред, разговаривающие с потребителем на более низком уровне, чем он того достоин.
Жанна выложилась в период подготовки капитально, зато теперь, когда рекламное агентство по итогам ежегодного конкурса претендовало с этим роликом, напоминающим о море, на весьма престижное место среди всей рекламной продукции, производимой в стране, она ощущала абсолютно нормальное удовлетворение, то есть именно такое, какое по ее мнению должен испытывать каждый неординарный человек после окончания работы. Да и сама работа должна получиться особенной, креативной, искристой, на одном дыхании сделанной как про хронометражу внимания, так и по качеству исполнения.
Как ни странно, мама похвалила рекламу, в том смысле, что красиво снято и что она даже купила то, что там показывают, и принимает. Тут уже Жанне стал понятен масштаб ею сделанного, если даже такие дремучки, как ее мать, попали под влияние любимого ей продукта, которому она постоянно дает жить в этом сложном конкурентном бизнес-мире. Через минуту уже Жанна удивляла свою мать – та никак не ожидала, что дочь этим занимается, что она сама многое придумала и реализовала. Возможно, именно в этот момент в мозгу матери что-то перевернулось, но в последующем этот рассказ и небольшие, всего-то десятиминутные ежедневные посиделки с рассказом, как прошел день (не в утомительных подробностях, но в тех, которые были бы интересны пожилому человеку), наполнили мать уважением к дочери, которая делает что-то на уровне небожителей, телевизионщиков и писателей. Это был еще один ход, предпринятый Жанной, и давший блестящий результат – перед Антошкой теперь мать была хороша и сама по себе, и в рассказах бабушки. Все это мощным фундаментом подпирало Жанну, давало возможность заниматься тем, что нравилось и приносило доход, чувствовать себя если не властительницей мира, то самоопределяющей его ежедневный круговорот. Это исключительно важно для женщины – понимать, что от тебя зависит, в какую сторону будет вращаться земля под ногами. И не вспоминать об Андрее или еще о каком-то мужчине, который, по сложившемуся деревенско-архаичному стереотипу, должен обязательно быть рядом. А вот и не обязательно.
Сейчас Жанна поймала себя на мысли, что тогда, после родов, занятая ребятенком, его здоровьем, обустройством жилища и прочего, она абсолютно бездумно и безответственно отнеслась к собственному здоровью. Она, конечно, неоднократно думала о грозном предупреждении, которое ей было сделано различными докторами, что сразу после родов надо вновь дополнительно обследоваться и оперироваться, возможно, облучаться и глотать химию, но каждый раз находила причины не думать об этом, возводя пофигизм в ранг самого главного по отношению к себе принципа. Вместе с тем, никакого пофигистичного отношения к ребенку она не допускала.  Здесь мы видим с вами еще одну интересную интерпретацию свободы современной женщиной. Вроде бы нелогично – женщина, привыкшая все обращать на себя, быть независимой, абсолютно игнорирует реальную опасность для собственной жизни, выставляя на первый план то, что по идее ограничивает ее свободу – в данном случае, ребенка, его интересы. Вместе с тем, она не может не задумываться над тем, что если она погибнет или будет инвалидом, ребенку от этого будет несладко, но это будет потом, а пока она в силах, должна изо всей мочи создавать то, что будет полезно для ребенка.
Помнится, каждый день Жанна с каким-то азартом говорила себе, что еще 24 часа прожито – и ничего! Нет  ни ухудшения, ни избыточной слабости. Когда сыну было месяцев восемь или даже больше, она все-таки пошла обследоваться (но не сдаваться!). Ее побудительным мотивом было узнать, что реально надо сделать для того, чтобы прожить еще долго и в меру счастливо. Удивления врачи не скрывали – в мазках, взятых из разных отделов, никаких атипичных клеток обнаружить им не удалось. Врачи всегда, как мне кажется, немножко пасуют перед нестандартной ситуацией. Вот и в этот раз они перепроверяли, перепроверяли, назначали Жанне консультации разных специалистов, на которые она то приходила, то нет, наконец, плюнули и отпустили ее на все четыре стороны.
Ощущение подвластности мира – как оно пьянит и делает тебя бодрым, здоровым и невозможно радостным. Разве это не ощущение владения миром, когда у тебя все получается, как ты задумывала, когда впереди только жизненный свет от еще молодой жизни, когда у тебя есть ребенок, когда реальна перспектива работать, получая достойные, собственные деньги, а, следовательно, тратить их на то, что тебе кажется важным и полезным. У нее теперь было все, что необходимо – здоровье, ребенок, новая работа, ощущение открытости мира для всего, что не пожелаешь. Собрать бы это все в ладони, запомнить навсегда, чтобы в горести это грело и давало надежду на бренность злого и темного. У нее даже изменился оттенок голоса, когда она отвечала на телефонные звонки. Приятели, да и клиенты это отмечали  и несколько раз ей об этом намекали. Они, правда, думали, что у Жанны есть поклонник. Она, конечно, несколько удивлялась такому предположению, но в свойственной ей манере не разубеждала и не подтверждала ничего – пусть думают что хотят, но не могла не признать, что это был один из великолепнейших кусков ее жизни, правда все остальные были просто хорошими.
Кстати, в манере разговора по телефону, действительно, можно многое почерпнуть о личности обладательницы голоса. Особенно это легко сделать теперь, в эпоху поголовной мобильнизации личности. Сейчас мы не представляем свою жизнь без мобильного телефона, хотя читательницы постарше еще застали, наверняка, времена, когда и обычный телефон был роскошью, а к телефонам-автоматам, почему-то по правилам советской эпохи одному на огромный микрорайон, по вечерам, чтобы сказать кому-то очень дорогому хотя бы «спокойной ночи», выстраивались неимоверные очереди. Если автомат был исправен, то через три минуты разговора он, к злорадству очереди, отключался, если же таймер не срабатывал, то его функции выполнял кто-нибудь из толпы, постукиванием монетки по стеклу кабинки или прямо по аппарату, если таковой не было, извещая о том, что телесвиданка закончилась.
Потом появились первые зачатки индивидуализации личности – персональный компьютер, личный пейджер, собственный телефон. Жанна хорошо помнит, как ее начальник демонстрировал всем и вся свидетельство своего, нет не богатства, а положения – уродливую по сути, но тогда казавшуюся верхом заграничного изящества, трубку, еле умещавшуюся в руке. Вскоре мобилки стали появляться у подруг, ну у тех, у кого приятели побогаче и принципы пожиже. Затем дошел черед до простых смертных и их детей.
Для того чтобы понять, какая революция в сознании и обретении самосознания была совершена в те годы, достаточно съездить туда, где это еще является пока экзотикой, такой же, как когда-то это было у нас, например на Кубу. Один приятель, недавно побывавший там, рассказывал, что он подарил свой старый мобильный телефон понравившейся ему островитянке, которая так бурно отреагировала на этот подарок, как он никогда доселе не видел – она прыгала чуть ли не до потолка от радости, какими-то своими восторженными словами оглашала окрестности, палила все вокруг искрящимся от радости взглядом. Что ж поделать, пока на Кубе мало кто может позволить себе то, что в России уже доступно ну разве что не младенцам. Ничего, думала Жанна, пройдут и они этот путь, перестанут радоваться и удивляться очевидным вещам, как теперь москвичи и жители других крупных городов.
Возможно, это правильно, эмоции не стоит расплескивать вокруг, это признак душевной несвободы – у свободного человека чувства ровные, не предназначенные для реализации напоказ. Это же касается и манеры разговора по телефону. Если женщина говорит с кем-то, кто, в общем-то ей не очень и дорог, то разговор может быть длинным, но для него она не будет выходить из помещения, пусть там даже сидит одновременно сотня человек, и они имеют потенциальную возможность слышать каждое слово. При этом громкость голоса не убавляется, а что, нам нечего скрывать, это так, треп незатейный! Кстати, так же можно распознать беседу с близким человеком, но уже ставшим, что называется, законно близким, мужем например. Тоже – из помещения не выходить, голоса не понижать, слова выговаривать четко, глаза закатывать вверх обязательно, дабы этим подчеркнуть нудность собеседника или очевидность того, что ему сейчас втемяшиваешь в голову. Верным признаком, что на том конце эфира действительно «законник», будет то, что после завершения разговора своим подружкам, сидящим рядом, вкратце передается основной сюжет только что закончившегося словесного моста, да еще с комментариями, которые характеризуют абонента не иначе как «абсолютно беспомощного», «совсем как ребенок», «ну просто наказание» и пр. Причем надо делать это так убедительно, чтобы у окружающих не было ни тени сомнения, что вы руководите этим «дятлом камышовым» на все сто, но тоже, будьте осторожны, не перегните палку – если вы выбрали себе такое ничтожество в спутники, то кто вы сами после этого? И еще – если уж он так вам досаждает своей нерешительностью и невозможностью что-либо сделать без вашего активного участия, то тогда, скажите, зачем вы сами звоните ему через пять минут, чтобы узнать какую-нибудь второстепятину, ставя перед собой одну цель – убедиться, что он на вас не обиделся.
Мужчинам, конечно, этого знать не нужно, но все же озвучу Жаннино убеждение – если бы после таких вот откровенно хамских телефонных звонков мужчина переставал бы в воспитательных целях брать трубку на какое-то время, таких вот показных «владелиц» было бы в сотни раз меньше. Не позволяем же мы, в самом деле, хамить нам какому-нибудь ошибившемуся номером абоненту, правда, тому это и в голову не придет. А вот людям близким – пожалуйста! Невозможно представить себе, что свою свободу надо отдать еще и на алтарь хамства. Да ни за что!
Иначе по телефону звучат надежда, интерес, привлекательность и чувственность. Когда девушка, поднимая трубку, обнаруживает на том конце собеседника противоположного пола, к которому подходит хотя бы одно из этих существительных, она сделает все возможное и невозможное, чтобы остановить работу, отложить все дела и выйти из помещения, где ее могут услышать. При этом нижняя часть трубки прикрывается рукой, наверное для того, чтобы он, ну тот, кто там в ней, не вылетел невзначай, покуда она нервно всовывает ноги в сменные туфельки, лежащие под рабочим столиком и, как назло, именно сейчас не желающие вместить в себя ступни хозяйки, которая уже нервничает от того, что вот сейчас она пропустит кусок чего-то важного, что ей скажет тот, заинтересованный.
Обратите внимание, когда вам представится такой шанс понаблюдать, на взгляд женщины с трубкой – он не здесь, не с вами. Она может смотреть на вас, убегая вдаль с заветным аппаратиком у уха, но вас она не видит, потому что счастливым взглядом невозможно видеть, он не дает никакой фокусировки, только очертания твердо стоящих и перемещающихся предметов. Да, именно так, все перемещающиеся тоже становятся предметами, обрамляющими жизнь счастливицы. Губы. Губы вытягиваются в трубочку, шевелятся, часто повторяя только что услышанные слова собеседника, не вслух конечно. Проговаривая их про себя еще раз, женщина не стремится зацементировать их в своей памяти и не тупа она от природы (читатель-мужчина, который сейчас подал эту реплику! – я же вижу Вас, как Вам не стыдно! Хотя Вам-то и не стыдно, и не жалко, и душевно! Нет, я одного не понимаю – как Вы добрались до этого места в повествовании, не бросив читать значительно раньше?! Хотите узнать, чем закончится? А зачем? Просто так? Не верю – Вы узнали в Жанне одну, или две, а, может, три своих знакомых москвички, а, возможно, даже были женаты на одной из них. Вот Вам-то, неискреннему, я и не скажу, чем закончится история про Жанну, да и закончится ли она, я отлучу Вас от правды жизни, которая наверняка помогла бы Вам, грешному, не потеряться в этом слишком сложном для вас, мужчин, мире.), просто у нее рассеянно внимание, ее ум, оперативная память заполнены образом, понимаете, образом! Ей трудно вмещать в себя новую информацию, все нейроны коры головного мозга перегружены, они концентрируют изображение, поскольку влюбленная женщина не просто представляет себе собеседника, а то, что он делает в данный момент, как сидит, как курит или как говорит.
Мужчины, не обижайтесь, пожалуйста, вы тоже представляете себе своих говорящих с вами по телефону дам, но только как? Если говорить о том, во что одета, то, судя по большинству разговоров, ваша мысль идет по пути, что на ней раздето. Если рассматривать, что вас интересует место, где она сейчас находится, то только на предмет нет ли там посторонних мужчин, а если есть, то какого они возраста, а не так, как женщины интересуется местом, откуда вы ведете разговор – пальмы там, холодная поземка или море с финиками. Есть еще масса милых, ну согласитесь, милых, несовпадений в мужской и женской оценках мобильных разговоров, зная особенности каждой из сторон, можно почерпнуть много полезного для дальнейшего беспроблемного взаимопонимания полов.
Выйдя на свободное пространство, девушка, говорящая по телефону, вдруг замолкает, перестает подавать реплики – это она слушает. Наконец, настает ее черед что-либо сказать, и тут уж все всем становится очевидно по поводу темы беседы и того, кто на том конце провода – беседа ни о чем с Ним. Ну что значит ни о чем? Она обо всем, она о человеческих чувствах, не о космонавтике же, в самом деле! Именно такие беседы и составляют основу бытия, именно из них становятся очевидными ваши чувства. Голос ее изменяется, он не такой, какой привычен в офисе, вы даже с удивлением можете не смотреть в ее сторону – она это, она, просто другая, на миг раскрывшаяся перед вами в иной ипостаси, сбросившая на минуту строгость, откинувшая вечный дуршлаг, не пропускавший нежность, желание, открытость.
Такой разговор можно также легко вычислить по ритуалам. Что такое ритуал в телефонном исполнении? Да, пожалуй, то же самое, что и в обычной жизни, только выраженный словами. Вот, например, соблюдаете вы троеплюенье через левое плечо после встречи с черной кошкой или исповедуете обязательный осмотр себя в зеркало, если что-то забыли и вернулись? Так же и здесь, разговор между людьми, состоящих в отношениях, не может закончиться просто так – обязательно есть трижды повторенное «целую», «положи трубку первым», «до связи» и т.п. Если же вдруг по каким-то причинам обряд нарушается, это обязательно вызывает беспокойство у одной из сторон. Никаким детством тут не пахнет, ошибаются и те, кто считает это идиотизмом. Скорее всего в этом проявляется некая заявка на стабильность отношений.
У Жанны перед глазами рассказ одного знакомого о поездке на Гоа. Там, в последний день своего пребывания он встречает роскошную девушку с огненно рыжими волосами, которая за эти несколько оставшихся до отъезда часов отвечает ему, на его удивление, взаимностью. Далее отношения начинают, к его еще большему удивлению, продолжаться (он-то хотел просто интрижки, пусть с продолжением, в его частых командировках в Москву), вначале на почве его желания изучить английский (она преподаватель иняза), затем на основании общих схожих представлений о жизни. Потом отношения стали такими, что эти двое не могли даже заснуть, не пожелав друг другу сладких снов. Делали они это, как вы уже поняли, через расстояние, пытаясь растворить его в телефонных волнах – он был женат. Прощаясь, они каждый раз говорили трижды: «Я тебя люблю». Если это нарушалось, то затем следовали вновь звонки с пустяшными поводами, основной целью которых было восстановить ритуал. Со стороны может показаться, что это паранойя, что таких надо отправлять в психиатрическую клинику. Ну извините, тогда у нас почти половина влюбленного населения должна там оказаться. От ритуализации невозможно отказаться ни в чем: ни при походе на экзамен, ни перед собеседованием, ни даже при макияже.
Влюбленная женщина никогда после телефонного разговора не будет демонстрировать перед окружающими свое отношение к разговору. Если она все же это делает, то это означает только одно – это не любовник, а так, левый пассажир. Что-либо продемонстрировать, поделиться своими эмоциями – значит, своеручно отдать свое кому-то чужому. Вот говорят, что свое горе надо разделить между сотней друзей, тогда оно станет в сто раз менее тяжелым. А радость? Надо ли ее делить между хотя бы десятью? Жизнь подсказывает, что, наверное, надо, но далеко не всегда и не всю. Личную радость отберут, да даже просто позавидовав, и тем самым воткнут нож в спину, и вот она уже уменьшается, сдувается и постепенно превращается в ничто или, что еще хуже, в обретенное украденное счастье, поселившееся в сердце другого человека. Из обыденной жизни мы знаем о подругах, уведших друзей и любовников, о вложенных в дело средствах, уплывших не по назначению вследствие того, что информация на радостях была слита тому, кому о ней знать не положено, украденных гениальных произведениях, из авторского самолюбия прочитанных в тесном круге друзей, в котором нашелся иуда с диктофоном – и вот уже не вы автор, и вот уже не вам рукоплещет шорох одновременно перелистываемых страниц по всей стране, зачитывающейся уже не вашим бестселлером. Да мало ли иных примеров, свидетельствующих о тварьности человеческой души, вмиг превращающейся в алчного ежа, тянущего в свой клубок все, что плохо лежит, лишь только дашь почувствовать, что это еще не закреплено тобой авторским соглашением, паевым договором, брачным свидетельством, не защищено дюжиной бравых молодцов с накачанными бицепсами?!
Жанна не раз убеждалась в справедливости упорного молчания в случаях как пустяшного, так и существенного «богатства». Однажды ее знакомая Лера поведала историю, которая произошла с ней в пору, когда она была еще совсем зеленой и не познала глубиной истины фразы о золоте молчания, тем более, что это золото было, если так можно сказать, практически настоящим, вещественным. После окончания школы Лера пыталась поступить в университет, но, как многие, полагавшиеся только на свой ум, а не на магическую силу заплечных схем, провалилась. По природе своей малоэмоциональная, она тогда дала волю своим чувствам так, что для окружающих она была просто необычно замкнутой, – переживала и расстраивалась, обиделась на весь мир, полагая, и в общем-то, она была недалека от истины, что с ней на вступительных экзаменах обошлись несправедливо. Перед ней, как и перед миллионом таких же временных неудачников, встал вопрос о том, что делать дальше.
Однажды она шла мимо казино на Пушкинской площади и неожиданно для себя вошла вовнутрь, вернее пыталась зайти, поскольку строгий фейс-контрольщик безошибочно распознал в ней несовершеннолетнюю (кстати, она и сейчас, по прошествии уже довольно продолжительного отрезка жизни, выглядит изумительно молодо). Неизвестно, что произошло с ней в тот момент, но она дала волю своим чувствам, видимо, обостренное чувство обреченности на неудачу, захватывающее практически каждого в разные периоды жизни, но вот ведь в чем фишка – кто-то умеет с ним исключительно быстро справиться, для кого-то это становится жизненным кредо, подтверждающимся каждый раз. Она не просто расплакалась, а навзрыд обвиняла всех и вся во всем, что с ней произошло, и даже в том, что могло бы случиться, но до чего ее не допустили там в вузе, здесь в игорном вертепе.
Вышедший на шум менеджер, одетый в строгий корпоративно-охранный прекрасно сидящий на нем костюм, пригласил ее в свой кабинет и долго-долго зачем-то успокаивал, видимо решил на практике применить тренинговые знания о том, что с распоясавшимися от отчаяния проигрышей клиентами, скандалящими женами или слегка перебравшими счастливчиками быстрее договоришься без скандала и мордобоя простым уделением внимания и мягким убедительным разговором за жизнь. Неважно, что было сказано, но менеджер предложил ей работать на фейс-контроле, поскольку женщин у них в этой службе нет, а необходимость в таком персонаже есть, сотрудники-мужчины, контролирующие вход, часто, видимо, подвергаясь постоянно разбрасываемым слабым полом улыбкам и феромонам, пропускают тех, кого и на пушечный выстрел подпускать к заведению нельзя. И назвал сумму зарплаты, которая могла бы быть вожделенной мечтой для многих. Вот ведь как интересно – несовершеннолетним вход воспрещен, а работать – пожалуйста. Он угадал в ней тягу к философии, спокойную раздумчивость, наблюдательность и внутреннюю силу противостоять всевозможным уговорам, что в народе называется неподкупной неприступностью (кстати, впоследствии, Лера поступила в университет, и благополучно изучила психоанализ и в настоящее время считается одним из самых популярных психоаналитиков столицы со своей устоявшейся клиентурой и прочно сбитым материальным настоящим и удивительно перспективным будущим).
Работа Лере нравилась, коллектив в пику расхожим слухам и мнениям о сомнительности людей, подвизающихся в подобного рода учреждениях, оказался хорошим, можно даже сказать душевным. Конечно, ребята из охраны, да даже и крупье и официанты, с которыми ей приходилось общаться все же меньше, отдавали должное ее симпатичности и поначалу пытались отпускать примитивно-стандартные мужские реплики в ее адрес, но очень быстро поняли, что она хоть и доброжелательна, но скромна. Вскоре пришло и уважение, после того как однажды Лера во время смены каким-то особым, присущим только ей чутьем распознала, что пытавшаяся пройти в казино стареющая матрона, звезда шоу-бизнеса, от одного имени которой у большинства населения возникал благоговейный трепет, а телевизионные продюсеры считали за честь просто постоять в ее тени, находится под кайфом. Все настолько привыкли к экстравагантности поведения звезды, к ее частым походам в игорные заведения, что не обращали внимания на становившимися все более резкими нюансы. И зря, практически каждое посещение ее – одной ли или в свите значительно более молодых мотыльков, пытающихся попасть в сферу ее продюсерского влияния, заканчивалось отвратительными сценами скандалов с персоналом, ломанием казенного оборудования, биением зеркал и витрин, о которых Москва, передавая и искажая из уст в уста подробности, потом гудела растревоженным ульем несколько дней. И вот какая-то соплячка – девчонка-недотрашка, это слова матроны, не наши! – посмела стать преградой на пути к заветной рулетке. Будь тогда рядом тот самый менеджер, который нанимал Леру на работу, он, конечно же, велел бы пропустить примадонну, сделал бы это, конечно, скрепя сердце, поскольку кредиты, которые ей давало казино на игру, составили уже значительную даже для богатого заведения сумму, отдавать которую никто не спешил. Но его не было, поэтому Лера, испугавшись внутри конечно же, не без того, вежливо и настойчиво одновременно, не пропускала мадам внутрь, действуя строго по инструкции, запрещавшей доступ тем, кто находится в состоянии алкогольного или наркотического полусна. Боже, сколько отвратительной брани ей пришлось тогда выслушать, сколько разочарований суждено было пережить от несоответствия экранного образа и реальности, изумительно гнусной и дурно-вкусной во всем – от макияжа до одежды. Коллеги фейс-контрольщики делали Лере большие глаза, умоляя не связываться с этой дурной бабой, потом, видя, что это не помогает, стыдливо отвернулись от безобразной скандальной темы, предоставив девушке разбираться в созданной ей же самой карьерноопасной для нее ситуации. Лера сохраняла внешнее спокойствие, ее твердость пересилила мат и рык разъяренной тетки, вынужденной уйти с воплями и угрозами, прозвучавшими больше не в адрес девчонки, а в куда более высоких инстанций, чем даже хозяева казино.
Через час Лерка уже морально была готова к увольнению, чего ей очень не хотелось – ее все здесь устраивало, начиная от зарплаты и заканчивая графиком работы, позволявшим, поступив на платное отделение университета, изучать быстро полюбившиеся ей предметы – психологию, сексологию, логику. Однако никто выгонять ее не собирался, более того, руководство отнеслось к ней с большим уважением, пригласило в свой кабинет, аккуратно, чтобы девочка не возомнила о себе чего лишнего, поблагодарило за бдительность и искренне подивилось ее выдержке. Даже дали отгул, в награду или же понимая, какой нервный стресс пришлось ей пережить часом раньше. Приятно грела также и неожиданная наличная премия, лежавшая в кармане, и слова босса, что она «сама Мисс Спокойствие».
Она шла по переулочкам, извивающимся от Тверской, по направлению к Манежной, и увидела салон татуировок, обладательницей одной из которых ей вдруг захотелось стать. Неожиданное желание, невыношенное решение, спонтанное, невесть откуда выплывшее – о, Жанна тоже хорошо знает это неподвластное описанию и потому так быстро овладевающее женщиной ощущение пьянящей необходимости в следующую минуту сделать то, о чем еще несколько секунд и не помышлялось вовсе. Татуировщик на Лерин вопрос, может ли он сделать что-нибудь эксклюзивное для нее и убедившись в наличии материального покрытия этого самого раритетного, вдруг предложил довериться ему и не оговаривать заранее, что именно он сделает с ее кожей. Согласитесь, в эпоху поголовной недоверчивости мы наверняка осудили бы такое странное поведение, ведь на кону стоит не что-нибудь, а внешность и даже, возможно, здоровье, но и здесь оказались бы неправы, как, уверена, и во многих других пунктах этого повествования. Разве не составляет пусть маленькую, но все же толику, истинно женского начала безрассудная доверчивость пусть даже в ответственных ситуациях? Разве не в этом привлекательность таких женщин для мужчин – в их игривости с судьбой, непредсказуемости поведения в отдельных случаях?
Доверчивость Леры проявилась и в том, что она послушно сняла трусики по приказу мастера, да еще после того, как он запер на замок дверь – как ее там? мастерской, процедурной, пыточной. Она почему-то знала, что над ней не надругаются, что поглаживание ее ягодиц этим мужчиной является лишь необходимым элементом для оценки поверхности кожи и выбора места для рисунка. И не ошиблась. Последующие два часа прошли в неприятном покалывающем ощущении от татуировочного прибора на левой ягодице, а когда она думала, что все уже позади, еще и в межлопаточном пространстве. Жжение боли затмевало желание узнать, над чем же колдует татуировщик, но по завершении экзекуции она поразилась тому, что он сделал – оказывается, есть флюиды человеческие: он, не зная, что с ней сегодня произошло, нарисовал на коже морду тигра, а между лопатками написал японский иероглиф, обозначавший «Спокойствие». Это так было созвучно ее образу, ее мироощущению, а потом, спустя время, видимо, уважение и интерес к ней распространялся вокруг, стоило ей только на пляже раздеться – тигр показывал свои зубы из-под бикини, а острый угол иероглифа дополнял это безумно красивое и выдержанное тело. Причем Лера часто экспериментировала со своими волосами, подвергая их стрижке или смелоцветью покраски, но на это окружающие не обращали внимания. Стоило мужчинам увидеть на великолепной округлости ягодиц звериный оскал, они были готовы попробовать себя в сражении за эту женщину.
К чему же Жанна вспомнила эту историю? Ах да, в связи с поделенной радостью. Так вот, эта внутренне собранная, раздумчивая, удивительно цельная девушка погорела в свое время, рассказав подружкам о сражении в казино. А те, позавидовав тому, что Лера так запросто общалась с небожительницей и к тому же одержала победу, да еще стала обладательницей уникальной татуировки, ставшей великолепной премией, душевной разрядкой на ослепительно хорошо сложенном теле и безупречной коже, распустили языки. Эта история дошла до декана, ярого противника любой в его представлении безнравственности. А тут она налицо – как же, их студентка работает в казино, в этом зловонном развратно-растлевающем механизме современной разболтанности, неодушевленности всех чувств, кроме азарта игры. Ее отчислили, несмотря на исправно вносимую плату за обучение. Никто не стал разбираться в тонкостях ее объяснений, она натолкнулась на скалу непонимания, но ушла гордо, с твердым ощущением, что она все делает правильно, пробивается в жизни, как может, не воруя, не грабя, не убивая.
Дальнейшая жизнь показала, что все в наших руках, все постепенно образовывается и становится даже лучше, чем можно предположить, а к истории этой она относилась в дальнейшем с юмором, да и Жанна ее в свое время выслушала под саркастически-спокойный перебор Лериного голоса. Вот тогда-то Лера и закрепила в ней незыблемое правило – не делись своей радостью ни с кем, даже с близкими, не бойся, не будет ощущения одиночества, ведь ты не одна – с позитивом, призывающим к себе самоуважение, самодостаточность и достоинство. Вот теперь и смотрите – вы уже не одна, вас уже, как минимум, пятеро вместе со всем перечисленным.
В тему этим мыслям Жанна похвалила себя сейчас за то, что когда ей предложили резко поменять свою жизнь и уйти из ставшего поднадоедать столь привычного офисного мира в свободное плавание, она, обрадовавшись открывающимся возможностям, ни с кем не поделилась радостью. Кто же был тем очередным магом-волшебником, который смог направить ее на иную стезю, в неизвестное, манящее, любопытное?
Несколько лет назад судьба свела ее с Людмилой, знакомство с которой состоялось буквально в родильном зале – после рождения детей вместе «отдыхали» в убогой послеродовой палате. Людмила, с которой она по-настоящему сдружилась в роддоме, постоянно поддерживала ее в этом решении. У нее это были вторые роды, и она была «опытная», ее советы были просто незаменимы в тот период, и Жанна практически слепо ей доверялась во всем. Несмотря на то, что всегда имела собственное мнение, она признавала, что Людмила по жизни, по материнству, по судьбе знает больше и двигается вернее, чем она. Так почему же надо пренебрегать чужим опытом, не противоречащим ее собственной жизненной концепции?
О, это роддомовское братство! Только женщинам суждено понять и прочувствовать, что оно на самом деле значит. Знакомства, завязанные в послеродовых отделениях, часто перерастают в длительные дружеские или просто приятельские отношения, поначалу после выписки поддерживаемые созвонами по поводу и без в редкие минуты, когда младенец утихает на частый сон. Потом уже, если матери живут недалеко друг от друга, – гуляния с колясками под такой нужный и незатейливый треп-обмен мнениями о кормлении, продуктах, новых черточках, проявляющихся у ребятишек, и постоянным восхищением своими детьми и недовольством врачами-педиатрами, равнодушными, ничего не смыслящими в их ребенке, матерьми, пытающимися вмешаться в нормальные процесс развития бутуза, все делающих по-своему, по старинке и упрямых и обидчивых, как никогда. И еще – этот период – период  ощущения полноты жизни, несмотря на вполне понятные трудности материнства. Именно тогда сердце заполняется радостью, что вот рядом есть человек, у которого такие же проблемы, что можно получить или дать дельный совет, от которого, возможно, зависит правильное развитие ребенка. После, по мере подрастания детей, связь в ряде случаев по естественным законам убывания превращается в ниточку, за которую изредка тянут редкие телефонные звонки, еще более редкие очные встречи где-нибудь в кафе на Ленинском проспекте и традиционные поздравления с Новым годом, когда удивление подрастающим, вымахавшим или выросшим ребенком – чужие дети быстро растут – заставляет задуматься о важности материнской доли, о том, как хорошо, что выходила, вырастила, воспитала.
Бывает, и это не редкость, что такая связь становится истинной дружбой, взаимопомощью, когда ты обретаешь надежную подругу, ее тайны и доверительность. Так случилось у Жанны и Людмилы. С Людой было легко, не было дня, чтобы они не перезванивались, а после, когда Жанна вышла на работу, не встречались раз-два в месяц, несмотря на плотный график работа-ребенок, и всегда находили темы для разговоров. Так было и в тот день, когда Людмила впервые сказала ей о своем намерении стать совладелицей гостиницы и уехать из страны, не насовсем, правда, но нет ничего более постоянного, чем временное, как известно. Жанна, практически никогда никого не просившая ни о чем, буквально вцепилась в подругу, чтобы та помогла ей на таком же пути, поскольку быть полноправной хозяйкой, доброжелательной и светской одновременно, было давней ее мечтой.
Собственно, у нее было две мечты, поражающие своей разнонаправленностью – собственная гостиница или пасека. Выбирай! А если можно было бы и то, и другое! На удивление быстро Людмила согласилась помочь, поскольку в поле ее деятельности, которую она осуществляла со своим мужем, подвизавшимся в крупных финансовых аферах на легальной основе, попал малоперспективный проект, требовавший расселить людей из одного дома в Праге (на это финансов у структур вполне хватало) и, капитально перестроив, зажечь еще одну сетевую гостиничную звезду (а вот на это требовался терпеливый, настойчивый и трудолюбивый руководитель). Его роль и была впоследствии уготована Жанне.
Правда, как говорят древние, каждый еще должен был пройти свою часть пути – банк Людмилиного мужа вкладывает деньги в реконструкцию, оформление гостиницы в юридическую форму акционерной собственности, а Жанна должна была вложить приличные деньги в то, чтобы выкупить часть пока еще виртуальных акций, стать генеральным менеджером, а потом, как ей было обещано, при благоприятном стечении обстоятельств, когда вложенные деньги начнут приносить доход, – владелицей гостиницы, ежегодно отчисляющей дань тем, кто ее породил. Подробности того, как она носилась по Москве и брала безумные кредиты и делала немыслимые долги, малоинтересны, поскольку многие из нас так или иначе через это проходили когда-нибудь и по какому-нибудь поводу.
Стоит сказать, что она бросилась в эту идею, как в омут, никому толком не объясняя причины, а кредиторы-то, они хотят знать все, они же финансируют чью-то жизнь, вполне логично знать, какому риску они себя подвергают. Финансовые риски порой страшнее жизненных, ну кто как не обеспеченные это знают! Ей пришлось продать квартиру, маманя просила купить ей комнату, уж больно не хотела она ехать куда-то за границу, пусть и в ее представлении с советских времен дружественную Чехию. Эх, если бы ей кто-нибудь тогда сказал, что давно уже там нет ни дружбы, ни любви, а есть нормальный расчет – работай, и все у тебя будет хорошо, возможно, она бы уперлась в своем старушечьем упрямстве и не поехала бы. Но Жанне она была нужна позарез, понимая, как много для нее будет значить работа, она не допускала и мысли, что кто-то иной, кроме ее матери, может сидеть с Антошкой.
На все сборы-продажи, утряску-усушку ушло не более двух месяцев. На отвальной многие признавались ей в том, что будут скучать без нее, без ее искристого матерка, свободного выражения мнения, без ошеломительных перемен, которые она периодически допускала в одежде и внешности, ее способности выпить на всю катушку, быть если не душой компании, то ее сердцевиной. Так, главное не поддаться этим ничего не значащим словам, не расплакаться, не повестись на неискренние уговоры, что без нее мир в офисе будет уже не тот, хуже, проще, менее стильным и простым. Вежливая брехня все это! Не поддавайтесь на дешевые комплименты, девушки и женщины. Дешевые, не в смысле неискренности, а в смысле легко дающиеся тем, кто их расточает, неважно, какого пола комплиментщик.
Антошка тоже, видимо почувствовав, что расстается со своим любимым с редкими молодыми недавно посаженными деревьями южнобутовским парком, в котором есть и кораблики-горки, и смешные маленькие, но для него большие, лошади-пони, бегалки и прыгалки, волновался, капризничал. Для Жанны это был уже фон, так называемый белый шум, который сопровождал ее стремительное движение к новой жизни, и никаких преград на этом пути быть уже не должно было, и не дай Господь им появиться, они не просто будут преодолены, а разрушены в истовом желании больше не возвращаться в старую жизнь. Мать, конечно, продолжала пить кровь – то она хотела взять с собой старую мебель, то какие-то времен первой мировой войны вещи, постоянно выказывала свое неудовольствие, не понимая, что может вызвать взрыв эмоций у Жанны.
Однако когда-то всему наступает финал, и самолет перекинул их в Прагу, где в аэропорту их уже ждала Людмила и какой-то улыбчивый господин средних лет, представившийся Петром, помощником управляющего, следовательно, ее, Жанны. Он оглядел Жанну и, видимо удовлетворенный создавшимся впечатлением, одобрительно кивнул.
Их первая съемная квартирка была почти на окраине города, и тогда, помнится, она поймала себя на мысли, что этот район практически ничем не отличался от таких же спальников в любом крупном российском городе, ну разве что надписями на чужом языке да и самим языком, в котором легко уловить смысл из-за общности многих слов. Очень помогал в адаптации Петр, сносно говоривший на русском, да и его английский был намного лучше Жанниного. Он не то чтобы был магом-волшебником, но без его ориентировки где, что и почем, как, почему и для чего, она, конечно, бы не смогла. То есть как это не смогла бы? Смогла бы конечно! Но не так быстро, адресно и точно. Вот, например, мебель для квартиры, можно взять дорогую, красивую, которую тебе сразу же предлагают, а можно суперскую, креативную, удобную, но за значительно меньшие деньги, да к тому же в кредит. Но разве у нее была тогда возможность воспользоваться какими-нибудь кредитами в чужой стране без Петра?
Или первое знакомство с бандитами, которые будут крышевать новорожденную гостиницу. Конечно, все люди такого сорта похожи друг на друга, и даже то, что времена оголтелых чернокурточных, полубритых лицом и выбритых затылками людей с колючими взглядами, кажется, давно канули в Лету, все же под личиной интеллигентности, за белоснежной рубашкой с шелковым галстуком и безупречным костюмом невооруженным взглядом отчетливо виден криминал, кровь, беспринципность и лихое прошлое. Несмотря на это, «крыша» ей понравилась, видимо, все принципиальные вопросы были решены раньше, а так эти приехали просто познакомиться. Видимо, и они остались вполне удовлетворены, увидев хрупкую симпатичную славянской внешности брюнетку, с красивыми руками, спокойным взглядом, волнующим подрагиванием ресниц, абсолютно перед ними не заискивающую, четко, по-деловому, обсуждающую пункт за пунктом их дальнейшего совместного существования. Вы думали, Жанна расстелется ковриком, потечет патокой оттого, что эти «люди в черном» из иного, опасного мира? Да никогда по ее виду не прочтете, что между лопаток от волнения течет струйка пота, стекающая в ложбину, разделяющую продолжение спины. Она всегда будет само спокойствие, разве что на пожаре… А вы что, видели Жанну на пожаре? Нет? Ну тогда и не вам судить.
На нее сразу же навалилось тогда очень многое, интересное, но выматывающее до  изнеможения, невозможности ворочать языком к концу дня. Ремонт в расселенном двухэтажном доме был завершен, уже вырисовывались стойка рецепции, холл и двадцать два небольших номера. Своего ресторанчика в будущей гостиничке не было, слишком мала она была для того, чтобы его можно было туда вместить, а буфет не разрешала делать санитарная служба. Жанна нашла выход – с помощью Петра она договорилась в рядом расположенном кабачке об обслуживании будущих постояльцев. Очень много времени ушло на заказ начинки для номеров. Жанка была скрупулезна до мелочей, составляя калькуляцию к индивидуальным проектам для каждой комнаты. У нее возникла идея, поскольку номеров мало, не присваивать им цифровые обозначения, а назвать каждый из них именем собственным, по городам. Возможно, мысль не нова, навеяна Борисом Васильевым, ошеломившим ее в детстве «Не стреляйте в белых лебедей», где главный герой по названиям животных поименовал лодки на лодочной станции. Так появились номера «Москва», «Корчула», «Пахра», «Берлин», «Ново Место», «Туапсе» и другие, где она была, кроме «Санкт-Петербурга». Почему-то его она, несмотря на пережитое в нем не самое плохое, интуитивно отбросила.
Она чувствовала, что Москва – тетка, а, значит, покорна всем, в зависимости от обстоятельств, в ней легче приспосабливаться к жизни, потому что основное мерило – сколько сможешь внести в качестве первоначального взноса, а она подстроится именно на эту сумму. А Питер – нет, он мужчина, ничего не обещает, завоевать его сложно, многие обломали об него зубы, так и не вникнув, не полюбив, даже не поняв. Чем тратить годы на покорение этого совестливого провинциального города, лучше без особых церемоний окунуться в омут малообремененного оглядкой назад, на сверку своих шагов с тем, что у тебя внутри, да к тому же без особых надежд на высокие проценты с этой любви! Москва – дело иное, попробуй упади в Питере – не подняться, в столице же ты можешь миллион раз проделывать подобные процедуры, только закаляет: упал – поднялся, поскользнулся – выправился, все только будут испытывать вполне понятное чувство зависти. Москва – город упорного, можно даже сказать, какого-то отчаянного одиночества, людской закрытости при показной душе нараспашку ее жителей, второстепенных радостей, которые необременительны из-за того, что не оставляют заметного следа в душе, не накладывают отпечатка на совесть. А в северной столице ты можешь наткнуться еще и на мнение, определяющее, которое не позволит потом подняться никогда, или же наоборот, которое долго еще может держать на плаву. Правда, в последнее время благодаря истинным, перемешивающим с Москвой и другой Россией, и выдуманным, навеянным и прочно вбитым в сознание с помощью сериалов то про криминальный Петербург, то про бравых ментов, мало чем отличающихся от обычных маргиналов, коих полным-полно на любом вокзале, процессам, и Петербург меняется не в лучшую сторону. Со строительством вокруг него автозаводов наверняка он скоро мало чем будет отличаться от волжских городов, так или иначе связанных с отечественными авто.
Впрочем, в этом Жанна мало что понимала, к тому же она не морализатор, просто некоторые мысли Достоевского находят отражение в реальной жизни, а, значит, это просто здорово, что она поняла глубинный смысл его книг, чему-то научилась в жизни, прежде всего наблюдать и делать выводы. Над всем этим, честно сказать, Жанна думала немного, совсем чуть-чуть, было не до того, поскольку то, с какой страстью современная женщина отдается работе, новому делу, по своей энергетике значительно больше, чем энергия секса. К тому же, во время секса опытная женщина, как правило, энергию получает, а в работе – отдает. Сексуальные же переживания значительно менее значимы, чем рабочие моменты. А чем тогда еще, если не этим, можно объяснить, что женщина, увлеченная работой, говорит о новом проекте, о нецелесообразных решениях коллег, просто о глупости того или иного сослуживца часами. Вы возразите, что нет более вязких рассказчиков о работе, чем мужчины. Будете правы, конечно. Если все же вслушаетесь в эти разговоры, то увидите четкую разницу как в содержании, так и в изначальном посыле – мужчина делится с женщиной переживаниями за рабочий день, как правило, ища в ее репликах поддержку своим действиям, а женщина, по сотне раз пробивая барабанные перепонки мужа одной той же информацией, только передаваемой с новыми красками и оттенками (не думайте, пожалуйста, что жены по сто раз повторяют одно и то же, просто муж слышит это еще и в отзвуках телефонных разговоров с подругами часами на кухне, с тещей и т.п.), желает просто показать, что она умница, достойная уважения, умеет вести дела и др.
Не все так просто, конечно, но тогда объясните мне,  пожалуйста, почему реакция женщины на рассказ мужчины о его трудовом дне или рабочих проблемах сопровождается, как правило, подачей советов, часто очень дельных, к которым прислушиваются или злятся на них (но злоба ведь тоже признак признания ее правоты над твоей допущенной глупостью), а женщина, наоборот, получает от мужчины-собеседника большей частью лишь слова одобрения, агаканье и иное выражение поддакивания? Некоторые склонны относить это к тому, что мужикам по барабану все, что не связано с их территорией здоровья – домом, сексом, футболом, пивом, бабами. А ведь это ошибка, девочки мои. Надо их одобрение расценивать исключительно как то, что они, мужчины, сами бы до такого не дотумкали, недовинтили своими шариками под лысиной. Если только принять такую тактику, которая неоднократно приносила успех Жанне в ее делах, то, во-первых, вы избавитесь от не всегда праведной злобы на невнимательного к вашим делам собеседника, во-вторых, всегда будете иметь превосходство, причем четко реализованное, в-третьих, не будете заморачиваться по поводу того, а чего это он сегодня так к вам внимателен, если ему захочется принять участие в ваших проблемах, не нашкодил ли он, все ли у него в порядке?
Отвлеклась, извините, эта Жанна так быстро успевает подумать, что записать за ней становится все большей проблемой… Так вот, названия собственные обязывали внести определенный колорит в стандартное оборудование помещений. И она старалась, ох, как старалась! Конечно, в «Москве» появилось огромное фото любимой ей Шаболовской телебашни, покрывала, скатерти и все, что можно еще, были в русском стиле. «Корчула» была выкрашена в цвет Адриатического моря, редкие божьи коровки пламенели в углах комнат, а интерьер выполнен в стиле древнего хорватского города. «Ново Место» цвело буйной зеленью, такой, как в Словении по-настоящему можно увидеть на берегу Крки. Идея пришлась по вкусу всем, потом постояльцы с некой гордостью обменивались друг с другом координатами, иногда по-смешному произнося неведомые до того названия российских и других городов. Кстати, имен крупных столиц было не так много, поскольку Жанна решила, что раз гостиница маленькая, то и в названиях должны фигурировать небольшие, но так милые ее сердцу или воспоминаниям поселения.
Она хотела, чтобы все было качественно и в меру эксклюзивно, дабы невозможно было спутать ее гостиницу с другой, так называемой сетевой. Конечно, и в таких сделанных по одному лекалу приютах туристов и командировочных есть своя изюминка – если клиенту понравилось один раз, то в следующий он будет стремиться попасть в отель с таким же названием, поскольку он уже знает, где, что и как будет размещено, что за кредитки принимают к оплате, какой уровень сервиса и даже график смены постельного белья. Но чаще это все же безлико. Жанна полагала, что есть некие устоявшиеся словосочетания. Например, «немецкие машины», «японская техника», «польские женщины», «французская косметика», «русское оружие», «египетские пирамиды», «американский доллар» и многие другие. Поменяй пары, прицепив к существительному иное прилагательное, и что получится? Судите сами – «немецкие женщины», представили? Что представили, немецкую порнушку или немецких женщин-политиков? Правда, не по себе, мягко сказать! Или же «польская косметика». Не будем вспоминать советские времена, когда духи «Может быть» и «Быть может» с ярким ароматом ландыша были едва ли не единственным утешением женщин, не видавших в глаза ничего настоящего из средств макияжа. Сейчас ассоциации с подделками известных брендов, отдающих лишь флером оригинала, прочно вошли в нашу жизнь и ничего, кроме отвращения, не вызывают. Можно продолжить список: «русская техника», «египетское оружие», «французские пирамиды»… Устоявшиеся словосочетания являются зацементированным опытом человечества, передаваемым из уст в уста. Вот и Жанна хотела, чтобы ее детище называли не иначе, как «русская гостиница», что было бы емким вместилищем для уюта, комфорта, блеска, простоты, чистоты, предупредительности персонала и теплоты общения.
Постепенно пришло понимание того, как без ресторанчика обеспечить присутствие посетителей по вечерам в отеле – она настояла на сооружении барной стойки, по вечерам часто выходила к постояльцам, совершенствуя английский, подолгу беседовала с каждым или группой, искренне расточая свое обаяние, подпитываясь от людей новой, так нужной информацией, и делающей все для того, чтобы пребывание гостей было незабываемым, чтобы они могли делиться тем, как им было хорошо, со своими знакомыми, друзьями, родственниками, чтобы таким образом расширялась клиентская база. Очень много помогал Петр, это он первый подхватил Жаннину идею и убедил чешских совладельцев скупить загодя билеты на чемпионат мира по хоккею и предоставлять услуги комплексно – авиабилет, проживание, питание, гостеприимство, трансфер, хоккей, вечернее обсуждение возле бара в кругу разноязычной компании.
Расходы начали окупаться неожиданно быстро, слава об удивительной домашней гостинице с симпатичной хозяйкой быстро распространилась в Интернете и воочию. Помнится, быстро наступил день, когда Жанна смогла сказать, что сегодня, именно сегодня, впервые получена прибыль. Петр тогда заехал за ней на новой «Шкоде», пригласил в ресторан, а там, пока они ждали закуски, он вытащил из кармана две монетки достоинством по одной чешской кроне и преподнес ей как символ того, что Жанна выходит к цели своего дела – получению прибыли, выходит рекордными темпами, всего-то за каких-то два года. Все при ней – и красота, и блеск в глазах, и обаяние, и хватка, и рачительность, и уже сносный чешский и приличный английский. И ни одного конфликта, ни одной жалобы, ни одного нарекания от невидимых криминальных контролеров – дань уплачивалась в срок, а потому все трудные ситуации, решение которых было в компетенции этих тружеников плаща и кинжала, быстро растворялись. Уместно, наверное, сказать, что за все это время она не допустила ни одного случая, когда бы конкуренция велась сомнительными способами, все время опережая на шаг своих оппонентов, как-будто это не она из страны, где десятилетиями подавлялась любая инициатива, а они. Ах да, она совсем забыла, что в Чехии дефицит йода! Одну монетку следовало бросить во Влтаву на удачу в бизнесе, а вторую взять себе на счастье в жизни.
И еще – эта Шкода, абсолютно последняя модель, теперь ее, это подарок от невидимых, но постоянно присутствующих незримо во всех ее делах «братьях». Как она тогда обрадовалась! Наконец-то у нее есть собственная, не корпоративная, не служебная, а своя машина! Черт с ним, подождет горячее, давай сейчас же прокатимся на берег реки, не беда, что нет прав, в такой день, в такой момент никто не может осудить Жанну, с пентами (по аналогии с русскими «ментами») она договорится, на худой конец, «крыша» на что? Машина непростая, с какими-то наворотами, двигатель очень мощный, как сказал Петр, готовилась изначально для полиции. Ей надолго запомнится, как она села в «Шкоду» и с удивлением обнаружила, что коробка передач автоматическая, такой машиной она никогда еще не управляла – все только были с переключением передач. Осторожно, медленно, как она делала, когда входила в воду, Жанна нажимала на газ, рука сама тянулась к рычагу, но буквально через пару минут она уже свыклась и заливисто смеялась, развивая непозволительную скорость, подставляя лицо ветру, атакующему через открытую форточку.
В тот вечер одна монетка полетела во Влтаву, другая перекочевала в сумочку, а Жанна впервые за последние два напряженных года пила маловкусное чешское вино, отмечая удачу, впервые впустила в себя мужчину, захотев почувствовать давно забытые ощущения, а утром позволила себе встать позже остальных и не помчаться сломя голову, в прямом смысле – забыла сказать, что Жанна снимала жилье для себя, Антона и мамы в двадцати минутах бегом от гостиницы и что бы ни случалось, всегда в любую погоду по утрам бегала на работу. Конечно, иногда она пропускала эти пробежки, если нужно было по иным хлопотливым делам или еще что. Обычно бег был ее коньком, связью со спортом, с юностью. Прибежав в гостиницу, она принимала душ, высушивалась под феном, переодевалась в заранее привезенное, всегда новое, со вкусом подобранное. Ни разу она не уставала от бега, ни разу не слышала каких-либо осуждающих возгласов из толпы на свой счет или интернационального жеста указательным пальцем у виска – что ни говори, на Западе люди терпимее к чужим увлечениям и комплексам. Ее кабинет в гостинице был очень скромно обставлен, но с величайшим старанием, чтобы любой посетитель мог сразу составить мнение, что его хозяйка человек серьезный, но в то же время обладает вкусом. Он не сразу принял такой вид, Жанна несколько раз переставляла в нем мебель, меняла шторы, на свои деньги купила светильники, правда в дальнейшем, ей удалось списать это на бизнес-расходы. Вообще в этом отеле не было ничего, чтобы Жанной не расценивалось как своя собственность, не с той распространенной точки зрения, что надо тащить себе все, что ни попадя, а реально – она хозяйка, в конечном итоге все это принадлежит ей. Персонал знал это и не позволял себе относиться к оборудованию комнат, посуде в баре, креслам в холле без должного уважения, слишком свежи были воспоминания об урагане, устроенным Жанной одной из горничных, помывшей аквариум так, что после передохли все рыбки. Кто его знает, отчего они в реальности подохли, но для Жанны не было сомнений, кто виноват – слишком уж налицо была причинно-следственная связь. Несмотря на то, что эта горничная, как и весь персонал, прошел в свое время отбор под хозяйкиным оком, скандал тогда получился похожим на цунами.
Ни разу за два года житья там, за бугром, у нее не было реальной тоски по Москве, разве что по Надюхе в самом начале вспоминала, даже хотела ее позвать к себе работать, но потом передумала – хочешь потерять друзей – заведи с ними товарно-денежные отношения. Пусть уж лучше та приедет погостить, но и в гости не получалось, у всех своя напряженная, а когда напряжения нет, ленивая жизнь. Антон вырастал в замечательного мальчишку, по здоровью не отличавшимся от сверстников, больной глаз никак себя не выдавал, прикрытый линзой. Он успел набраться чешских слов, одевала она его так же, как мамы теперь наряжают мальчишек по всему миру, следовательно, любимые вещи – футболка, джинсы, кроссовки, то есть отличить его в толпе сверстников можно было только по светлым волосам. Когда она отмечала его день рождения – четыре года – пришли мамашки с детьми и она порадовалась, сколь много у ее сына приятелей, его любознательность и общительность были ей приятны, поскольку именно эти качества она считала важными в себе. Конечно, немного разочаровывала Антошкина избыточная доверчивость, ну а как ей не быть, если он живет в стране, где внешнее спокойствие дополняется неспешностью жизни. Ему очень нравилось там, в Праге, она точно сейчас может это утверждать. Да и мама ворчать стала на удивление меньше, правда для уменьшения первоначальных стенаний уже почему-то не по малой родине, а по Москве, в которой той, оказывается, было очень хорошо, пришлось купить спутниковую тарелку и заткнуть рот двумя русскими каналами.
Справедливости ради, Жанна отмечала, что мать выполняет большую, пусть и часто наблюдательскую работу, но все же важно, чтобы ребенок был присмотрен даже тогда, когда вокруг одни улыбающиеся лица. Об отце или мужчине вообще Антошка не спрашивал, для него такое существование, с матерью и бабушкой, казалось, стало вполне естественным. Да и Жанна полагала, что именно так и выглядит счастье, вот таким составом – она и сын.
Все сложнее, чем просто заключение о том, что в этом вопросе Жанна ошибается, поскольку большинство женщин, сейчас читающих про нее, все же полагают, что мужчина должен быть рядом. Если вы заметили, то Жанна с возрастом стала как бы мягче что ли, в ней стали прорисовываться черты лояльности, а, может, так выглядит вызревающий пофигизм? Во всяком случае, в этом вопросе, о мужчине рядом, она своих взглядов не изменила. Напомнить? Не надо? Хорошо, не буду. Но несколько раз ей приходилось задумываться над тем, не слаба ли ее позиция. Не в связи с половым голодом, какой там голод – она так вкалывала, что совершенно не нуждалась ни в каких удовольствиях, кроме как поспать, да поиграть с сыном, а в связи как раз таки с воспитанием Антошки.
Она слушала выступление психолога по телевидению – именно слушала, кто же это смотрит – конечно, многое тогда ее совсем никудышный чешский не позволил понять, но ряд вещей дошел не только до ушей, но и до мозга. Психолог, в частности, утверждал, что для воспитания мальчиков исключительно важным является наличие второго мужчины в доме, неважно – отца, отчима или просто любовника матери. Мальчики трудно сейчас поддаются воспитанию словами, они больше податливы тогда, когда перед глазами есть пример, ну вроде того, как современная молодежь не любит читать масштабные произведения, а предпочитает пробежать их по комиксам. Сравнение не очень, конечно, но, утверждал психолог, это все идет оттого, что нынешняя молодежная память не может удержать, вследствие разнообразия предлагаемой информации, слишком длинные куски. Тут Жанна ужаснулась – неужели Антошка, когда вырастет, не будет любить Достоевского? Ладно Достоевского, может, он и Чижа-то не осилит, сарказм ее, конечно, сильное оружие, в том числе и против самой себя… Да, что там дальше было? Ах да, для мальчика важно, чтобы он видел, что двое обнимаются, целуются, вместе с ним проводят время, вечером ложатся в одну кровать. Даже в том, что ребенок застигнет родителей во время половой близости, тоже нет такого криминала, как приписывали это испокон веку. Никакой травмы или гиперсексуальности у него не будет, наверное, будет неожиданность, но она пойдет ему на пользу в дальнейшем – мальчик поймет, что есть неизмеримая тайна между этими двумя, что их жизнь вовсе не вращается вокруг него одного, что все же есть какие-то еще чувства, поступки у взрослых. Он будет уважать чувства родителей, во всяком случае, относиться к ним иначе, добрее, искренне, если постоянно видит проявление влюбленности между ними.
Вот так и формируется у мальчика чувственность, именно так и получаются в дальнейшем романтики, могущие увлечь женщину и сделать ее жизнь разнообразной, а саму ее счастливой, скорее всего такие пополняют когорту сыновей, уважительно относящихся к матери всю жизнь. Да даже и к бабушке, как к женщине, наконец. Невозможно объяснить ребенку, что прилеплять на двери своей комнаты клейкую бумажку с надписью-требованием «не входить», нехорошо. В былое время Жанна возразила бы, а что в этом плохого – каждый имеет право побыть один, может, ребенку надо о чем-то подумать.
Когда это коснулось ее лично (а возникла такая ситуация, когда Антон пытался спрятаться таким образом от опеки бабушки), Жанна была очень расстроена. Неужели прав был тот психолог, что по-настоящему воспитать мальчика может только мужчина? Ну, в плане рыбалки, хоккея, курения, алкоголя – это, конечно к мужчине, а все остальное – нормальное, может дать женщина. Неужто любовь и вправду формирует мужчина? Хорошо, а у девочек? В той передаче этот вопрос не поднимался, но ответ как бы подразумевался сам собой – значит, мать. Да, не повезло тогда ей – какое чувство любви могла ей привить ее мама, какое бы чувство сформировала она у своей дочери, будь у Жанны таковая? В принципе, наверняка бы у нее получилось, ведь если сформировать любовь к себе, самое главное, что составляет основу любого человека, то любовь к ближнему образуется сама, поскольку это будет только трансформированная часть одного большого чувства, ее продолжение. Только в этом случае удастся избежать непомерной зависимости от другого человека, что часто бывает, когда себя не любишь, а, следовательно, не от чего отпочковать любовь к другому, вот и приходится питаться тем, что позаимствовал у своего спутника.
Голод, как известно, рождает зависимость, необходимость в постоянном поедании продукта, в данном случае чувства, не только в достаточном количестве, но и вполне определенного качества. Отсюда в дальнейшем и слезы, и скандалы, и уговоры, и унижения – ну тогда, когда кажется, что твой возлюбленный стал меньше обращать на тебя внимания (первые признаки голода), или что его планы не всегда согласуются с твоими, или он перестал советоваться с тобой по поводу чего-то такого, о чем раньше всегда спрашивал (качество продукта стало хуже). Поскольку вопрос жизни в целом – это вопрос питания, то и вопрос чувств, производного от жизни, также лежит в его плоскости, только пища разного свойства. Где же выход – быть кормильцем? Разве есть гарантия, что твой избранник тоже будет кормильцем, и вы оба сможете избежать этой голодной обреченности? Нет, конечно, такое выпадает не каждой паре. Поэтому лучше быть донором – давать, тогда легче, в случае разлада, отойти в сторону, не формировать зависимо-принудительных душевных нитей. Обрубать их всегда легче, в отличие от случаев, когда эти нити идут от другого и спеленывают тебя. Безусловно, есть опасность, что если таких вот проголодавшихся будет достаточно много, то можно лишиться статуса кормильца – то, что будешь вновь давать, будет меньше по порциям и меньшей свежести, ведь запас-то не бесконечен. Именно поэтому так важно с самого начала своей взрослой жизни быть в этом смысле экономным.
Сдержанность чувств – путь к разуму. Кажется, это Жанна сказала. О, как! Она уже претендует на классицизм! Только этого не хватало, она обыкновенная женщина, не более того, такая же, как мы все, разве что только жизненный стержень у нее покрепче, да манеры более откровенны. Кто сказал хамские? Нет, Жанна сама вежливость. А вот то, что мы поделились с вами ее мыслями, совсем не означает, что мы хотели бы этим «опустить» ее в ваших глазах, мы доверились вам, чтобы рассказать о современных, успешных, самодостаточных, достойных тридцатипятилетних. Дослушайте, пожалуйста, наш рассказ до конца, а потом делайте выводы, высказывайте отношение, отворачивайтесь в презрении, если вы сами на полдюйма хотя бы лучше, органичнее чувствуете себя в этом мире и приносите столько же радости окружающим вас. Хотя бы чем-то.
Чем больше проходило времени вдали от России, тем больше сдавала мать, тем явственнее Жанна ощущала, что спокойная Европа ее как-то напрягает, даже Антошка становится тихим, в отличие от нее, которая в детстве была бойче любого мальчишки, осторожничает, не ввязывается в шумные игры со сверстниками, словно выжидает чего-то. В этом спокойствии ей чудился застой. Реализовав идею, она уже начинала тяготиться плодами собственного труда. Скажете, что с жиру бесится? Постарайтесь поставить себя на ее место, на место женщины, которая не может не придумывать новые занятия, не интересоваться тем, чем вокруг дышит жизнь, лежать на диване и проводить все свободное время в тихом семейном уголке.
В Чехии, хоть и тихо и спокойно, но очень уж спокойно, даже когда она выбиралась в ночные клубы, Жанна не видела в них того зажигательно-замечательного, что было в Москве. Возможно, это от того, что все друзья и приятели, скопленные за большую часть жизни, остались там, а новых как-то не приобреталось, что было удивительно, поскольку по общительности она могла уступить разве что депутату на митинге. Возможно, сказывался языковой барьер, различный менталитет, хотя и славянские души традиционно считаются близкими, а, может, то, что практически у всех новых знакомых были вторые половинки, а Жанна часто чувствовала себя инородным телом, не важно где – ездила ли она с новыми знакомыми кататься на лыжах в Высокие Татры, была ли у кого-либо в загородном доме, сидела ли за общим столом в гостях или ресторане. Везде призрак неразделенного одиночества и мысль, что там, в Москве, она от него избавится, стали преследовать ее.
Она все чаще стала думать о том, чтобы вернуться, начать новую жизнь в новом свободном плавании на родине. Ну что ж, она рассчитывала, что за границей она обретет нечто, что сделает ее жизнь комфортной во всех ипостасях, но не получилось, что ж теперь, стреляться? Нет, как всегда в таких случаях, Жанна просто переменила отношение к обстоятельствам и стала, помнится, думать о том, что надо расценивать нынешнее состояние как накопление капитала. Пусть и не все гладко было, она смогла выправить, преодолеть, получить новые знания, умения, навыки, все то, что называется жизненным опытом. Но что дальше-то, связывать свою дальнейшую жизнь с Европой не получается, тем паче, что и чешские власти отказывали ей несколько раз в получении полноправного гражданства. Не то чтобы это ее парило особенно, но жить по временному разрешению – это и невозможность свободного, как чехи, перемещения, необходимость все время получать визы, если требуется съездить куда-то. Повторю, никто за все время ее пребывания не ущемлял, она сама чувствовала себя несвободной, отсюда, пожалуй, и возникший дискомфорт, переросший в навязчивую идею возвращения. Но вернуться она должна с тем, чтобы можно было открыть новое дело в Москве, она уже вынашивала планы, чем она могла бы успешно – а как же иначе? – заниматься в столице.
Перспективы реальной прибыли были все же пока призрачными, несмотря на то, что она, казалось бы, стала зарабатывать во многом на себя. Вот Людмила-то хорошо устроилась – она с мужем получала дивиденды с сети гостиниц, в том числе и с ее, Жанниной, не ущемляя ее, правда, и к тому же это просто справедливо, невозможно не признать, поскольку, если бы не она, где бы и с чем бы была Жанна сейчас? Неизвестно. Людмила живет в Москве, не собирается никуда оттуда переезжать, она и так практически человек мира, у нее нет диссонанса между душой и пространством, во всяком случае Жанне о том неведомо. Тяжело стало после того, как у мамы резко пошатнулось здоровье – последствия внезапного инсульта проходили исключительно медленно, она уже не могла полноценно присматривать за Антошкой, уже за ней нужен был глаз да глаз. И невозможно ни пристроить ее под постоянное наблюдение, ни вызвать сюда родственников из России, ни отправить туда мать. Жанна крутилась, как ужаленная, чтобы все успеть, да еще выслушивать постоянное брюзжание матери, характер которой, как и любого не вполне здорового человека, стал совсем беспощадным к окружающим. Недовольство собой, обстоятельствами, работой, матерью, страной, самой собой стало постоянно преследовать Жанну: это вносило такой разлад в мироощущение, что иначе как периодом краха самодостаточности она не смогла бы его назвать.
В это очень непростое время, как говорится, откуда ни возьмись, на горизонте появилась Нина, та самая питерская страховщица – разыскала, созвонилась, остановилась в Жанниной гостинице. Они довольно давно не общались, просто не слышали ничего друг о друге. Жанна, хоть и органически не переваривала любые хвалебные отзывы в свой адрес, все же была пунцово-довольной, что Нинка очень высоко оценила то, что сделано, причем в чужой стране, без особого знания местных особенностей, на стойкости, энтузиазме и постоянном ощущении, что работаешь на себя. По старой памяти девчонки пошли вечером в сауну, парились, как оглашенные, а после пили чешское пиво и долго разговаривали. Нина дотронулась кончиками пальцев до Жанниной татуировки «Bellisimo» и сказала, что ту не берут ни годы, ни роды. Жанна в свою очередь, совершенно искренне похвалила Нинину фигуру.
Потом разговоры перекинулись на банальные вопросы, как вдруг Жанна открылась, что хотела бы вернуться, развивать сеть гостиниц, но вот собственно капитала стартового и не хватает. Постепенно слово за слово вдруг родило предложение, которое, будь оно реализовано, могло бы буквально озолотить и ту, и другую. Прежде чем вы узнаете, что было задумано и реализовано этими двумя с виду милыми скромными барышнями, а на самом деле, акулами, вцепляющимися в добычу, чтобы никогда ее не отпустить, хочу предупредить от пренебрежительного отношения к ним как к авантюристкам. Авантюры довольно прочно вошли в нашу жизнь и уже никого не возмущают, более того, сама обстановка предполагает более активное кручение-верчение человека. Попробуйте здесь обойтись без маломоральных или неузаконенных телодвижений. Обратите внимание, не криминальных, а не вполне согласованных с законом действий, поскольку любой бизнес привык искать различные щелочки и бреши в стройных кладбищах законов.
Предтечей их совместной аферы стал откровенный рассказ Нинки о том, как она работает в последнее время. Например, она полностью отказалась от идеи страхования любых машин, в поле зрения попадают только крутые иномарки. Здесь и маржа побольше, и люди посолиднее. К тому же, с помощью передоверия ответственности ей удавалось перекладывать риски на плечи сопартнеров, каковыми у этой современной бизнесменши выступали вполне солидные банки. Не брезговала она и явными подставами – приобреталась дорогая, но битая машина, с помощью нужных людей ставилась на учет как новая, а дальше вывозилась на якобы место происшествия. Хозяин получал полностью страховку, из которой ему выплачивалась сумма затрат на первоначальное приобретение битого железа плюс небольшой, но для него вполне ощутимый навар. Остальное оседало в карманах Нины и ее «бригады заплечных дел мастеров», как она называла своих ментов, аварийных комиссаров и сотрудников банков. Конечно, подобного рода операции она не могла, дабы не вызывать подозрения, проделывать слишком часто, но периодичности вполне хватало на то, чтобы не задумываться над материальной бренностью настоящего и будущего.
Помнится, поначалу, когда Нина озвучила Жанне идею, та пришла в ужас от грандиозного по своей тварьности проекта, но потом поддалась на вполне логичные убеждения. Суть предложения заключалась в том, чтобы начать модернизацию гостиницы, сделать проект на ее перестройку, расширение, переукомплектацию, получив под это солидный кредит, застраховать риски с помощью подставных, ничего не подозревающих страховых компаний, которые та бралась подогнать из России, а потом кинуть всех, уничтожив следы «потемкинских деревень». На самом деле ничего перестраивать или улучшать никто не собирался, самое главное – получить кредиты, перенаправить деньги на надежные счета и вовремя организовать бегство. Самое главное, что предстояло определить, кто будет «лохами», которые дадут деньги, и сформировать пути отхода и залегания на дно. Дело, которое задумали эти две отчаянные леди, могло принести миллионы, конечно, при условии, что потрачены они будут не на организацию их пышных похорон в случае, если дело сорвется.
В нервном ожидании, поисках инвесторов, страховщиков, проектировщиков прошло несколько месяцев, в течение которых Жанна осунулась и похудела так, что на это стали обращать внимание окружающие. Дополнительную нервозность вносило то, что одними из пайщиков решили стали «братья», крышевавшие ее все это время. Криминальные авторитеты настолько слепо доверяли ей, что даже не интересовались ходом дел, предоставив все наблюдение за ее деятельностью Петру. Петр, в свою очередь, привык полагаться на Жанну, поскольку ни разу за эти годы она не прокололась, не создала угрожающей ситуации для бизнеса. Поэтому он и удовлетворялся кипами каких-то невесть откуда взятых чертежей, каталогов и счетов, которые изготовляла за бросовые деньги одна маленькая липовая контора в Брно. К тому же, как полагали контролеры, все застраховано, вот на руках документы о страховании от ведущих российских компаний с подписями и печатями. Следует ли говорить о том, что все это тоже было липовое, полученное благодаря связям Нины. Так они интенсивно и прожили эти несколько месяцев – Жанна, возводя воздушные замки за границей, а Нина в поте лица обеспечивая поддержку в России, в том числе активно принимая перекачиваемые из Чехии переводы, бывшие когда-то инвестициями.
Наконец, настал решающий день, который, по их задумкам, должен положить конец тщательно разыгрываемому спектаклю. Примерно за неделю до этого мать с Антошкой была отправлена в Россию, но не в Москву, конечно, а к родственникам в Елец, хотя из денежной реки, пробивавшейся сквозь границы, Нина приобрела Жанне очень классную квартиру на Рублевке. В тот июльский день, когда надо было на перекладных, заметая следы, выбраться через Польшу и Прибалтику на родину, Жанна последний раз бросила взгляд на то, что составляло ее жизнь последние годы – кусочек независимого государства, построенного своими руками, доведенного если не до совершенства, то, во всяком случае, до очень приличного уровня с помощью своего ума, энергии, воли. Было ли ей жалко? Конечно! Стало ли ей грустно? Неужели нет?! Но вместе с тем, жизнь манила ее вперед, она как бы требовала от Жанны новых идей, нового творчества, реализации новых желаний, построения чего-то такого, чего еще не было пройдено.
Жанна не может довольствоваться устоявшимся, это подрывает ее стремление к познанию жизни и себя самой в ней, поскольку устоявшаяся – синоним застоявшейся, неактивной и потому мутной, без привкуса азарта, судьбы. Так, в очередной раз, она круто поменяла все, бросившись в водоворот событий, не думая о том, какой шум поднимется в связи с ее исчезновением, как будут искать концы, как попытаются с помощью страховок компенсировать утраченное, но не получится, поскольку страховые компании липовые, получившие свои комиссионные, они по мановению волшебной Нининой палочки, прекратили существование. Жанна, конечно, опасалась за свою и Антошкину жизнь, но все это казалось ей надуманным, привнесенным детективными романами в менталитет современных граждан, к тому же она полагала, что на родине с ней ничего не случится. Вырученные, принадлежащие ей пять миллионов долларов будут хорошей компенсацией и за волнения, и за весь ее напряженный, пусть и приносивший удовольствие, но все-таки изматывающий труд.
Сейчас, перебравшись уже из кухни в комнату, попивая остывший чай, Жанна не испытывала былой ненависти к Нине, которая исчезла вместе с ее деньгами. Эта история ее многому научила, прежде всего, в отношении доверия к людям. Пожалуй, слова, что научила, здесь неуместны, они не могут выразить всего, что тогда она чувствовала. Казалось, что отобрано все, все к чему стремилась, что наживала, что берегла, а самое главное – было полностью растоптано малейшее доверительное отношение к чему бы и к кому бы то ни было. Поначалу, по возращении в Москву, она ждала условленного сигнала на мобильный номер, который был известен только им двоим. По прошествии нервного месяца она стала предпринимать попытки в открытую разыскать Нинку, поехала в Питер, обошла все известные ей места, где та могла бы быть, начиная от квартиры (в ней уже жили другие и, конечно же, не были в курсе, где сейчас обитает прежняя хозяйка) и заканчивая офисами ее компаний (там уже были другие конторы совсем с иными людьми). Так и осталась в Жанниной памяти эта белокурая, невысокая, стройная и скромная молодая женщина символом обманчивости внешности и образцом супертварьности. Жанна утешала себя, помнится, мыслью, что все равно эти деньги были неправедно нажитыми, всегда в этих случаях есть определенный риск, что, в конце концов, деньги не главное. Но посетившая ее тогда депрессия долго давала о себе знать, заставила по-иному посмотреть на то, что она собой представляет. Жанна, в отличие от многих нас, для кого плохое настроение и депрессуха – отец и мать родные, боролась, как могла с ними, и не таблетками, а совсем иными способами. Кто лучше всего на свете знает истины, если не восточные мудрецы? Вот и тибетский колокольчик монахов, с резной ручкой, на которой начертано на санскрите «К самым простым истинам лежит, как правило, самый длинный путь», долго томившийся в сумочке, об этом же и говорит.
 
Глава 5. Тибетский колокольчик монахов

Она позвонила в этот колокольчик, по комнате разнесся его одинокий звук, такой же, как и она сама ощущала себя в этот час. Почти светает, эта ночь практически потеряна для сна, а утром несмотря ни на что надо быть и выглядеть под стать этому обещавшему солнце дню – яркой и свежей. Мысли все равно не успокаиваются, все копошатся, ворочаются и не отпускают. Да и не мысли вовсе в том понимании, что в него вкладывается, а так – густой туман воспоминаний, сюжетный ряд, персонажи, неодушевленное эфирное время, звучащие голоса. Неправы те, кто считает приливы воспоминаний признаком старости. Да разве она старая? Просто, видимо, пришло время на мгновение открыть шлюзы памяти, значит, это кому-то нужно, возможно, прежде всего ей самой, хорошо, что так – когда в квартире-крепости сидишь, а то еще прихватит где-нибудь на людях. А это что, слезы? К чему они здесь? Может, это воспоминания перешли в иное агрегатное состояние и вытекают из нее, чтобы лишний раз потом не тревожить? Ну, как вот думаешь длинной зимой, что снег никогда уже не растает, а вот и весна, уносящая с половодьем все неприятности и однообразие темных вечеров.
Нарождается нечто новое, надежда на то, что с теплом придут изменение жизни, радость, что перезимовали, улыбка, что вновь доведется увидеть расцветание природы и услышать все шумы лета – от шороха дождя до мата перепивших подростков. И еще – шум поезда, будящий желание куда-нибудь ехать и смотреть в окно, раздумчиво, полусонно замечать мелькающие деревья, шлагбаумы со стоящими за ними в ожидании машинами, в которых сидят люди, каждый со своей историей, судьбой и такими же, как у нее, светлыми надеждами.
Эх, как ей не хватало способности возрождать эти светлые надежды тогда, когда, убежав от одних жизненных обстоятельств, она примчалась к другим, значительно более суровым и обидным. Обидным и потерей денег, и полнейшим разочарованием в людях. Даже бандиты казались ей благороднее тех, кто порой совершает величайшие по подлости поступки. Жанна несколько раз ставила себя на место Нины и пыталась честно ответить на вопрос, а сама она выдержала бы испытание большими деньгами, не возникло бы у нее желания запустить руку в чужой карман. И практически всегда прекращала думать на эту тему, поскольку ее начинало мутить со страшной силой – такой отвратной казалось ей сама идея крысятничества между подругами.
Можно долго морализировать на темы благозвучия собственных поступков, но мы не будем этого делать, договорились? Поскольку мы в данном повествовании лишь попутчики, посвященные в некоторые стороны жизни Жанны, а совсем не прокуроры и не судьи и не ставим своей задачей давать разного рода оценки, хотя, наверняка, каждый сам сделал выводы и не хотел бы оказаться на ее месте. Слаб человек, ну до чего слаб – все старается переключиться на другие волны жизни, а не получается, ходит по кругу, видимо, жалеет себя. Жалость – это тот мощный фактор, который и заставляет нас жевать одну и ту же ментальную жвачку анализа того, что произошло.
Именно воспоминаниями о плохом так цепко держит нас память, почему-то хорошее очень быстро вылетает из нее. Не согласны? Тогда вспомните, когда про человека говорят, что он не помнит добра. Он реально забыл о сделанном для него кем-то добром, поскольку для того, чтобы добраться до хорошего, надо сначала разбросать горы камней плохого и только так докопаться до дна души, где это самое доброе и хорошее нашло себе приют, спряталось – оно ведь хотело остаться с человеком, формировать его отношение к миру. Это абсолютная неправда, что килограмм добра весит ровно столько же, сколько и зла. Нет, добро весит больше, вот только его самого меньше, да и поднятое наверх, к воспоминаниям, оно теряет вес, становится меньше по плотности, и когда снова пытаешься его утрамбовать на старое место, возражает, не хочет возвращаться обратно. Ему, наверное, льстит, что о нем вспомнили, публично озвучили, ему хочется повторения признания его заслуг, а потому желает быть ближе к поверхности, чтобы владельцу легче было в следующий раз достать. И… вылетает, растворяется в окружающем пространстве. У человека становится на одно доброе воспоминание меньше, а его место так и норовит занять дюжина гадких, бесформенных, текучих, измарывающих все вокруг злых. И вот уже мысли испачканы чернилами злобы, и вот уже смотрим исподлобья, в душе храним недоверчивый лед, ждем подвоха если не сейчас, то чуть позже обязательно, меняется характер. Все это защитная реакция, эгоистизация организма в том смысле, что она направлена на утилитарную защиту жизненных функций. Как дальше реализуется защита – зависит собственно от личности человека. Один становится злым гением, повсюду стараясь гадить другим по принципу «как мне, так и я вам», другой впадает в депрессию, характеризующуюся постоянным душевным надломом.
Редко серьезные разочарования проходят бесследно для нервной системы, без отражения на характере. В такие минуты человек, который не привык к постоянному душевному раздраю, пытается собрать себя в кучку, собраться с мыслями, но для этого ему может понадобиться мощный консолидирующий фактор. Вот и Жанна, поняв в определенный момент, что не может уже сутки напролет вертеть одну и ту же пластинку про Нинку-сволочь, про то, что надо все же опасаться, глядеть по сторонам, нет ли подозрительных, похожих на ее чешских «братьев» людей, выследивших ее, решила, что должна незамедлительно переключить свои мозги на что-то иное, дельное и в то же время малопонятное, чтобы, пытаясь его понять, тратить на это энергию мысли.
Такой выход она тогда нашла случайно. Когда казалось, что дятел саморазрушительных вопросов и нудежа продолбил все возможные дыры под черепной коробкой, Жанна, ползая по Инету, который все чаще в то время заменял ей реальное общение, натолкнулась на объявление о собрании какой-то загадочной общины для какой-то «практики». Позже она узнала, что практика не одна, их много, и что они существуют для того, чтобы, отторгнувшись от обыденного окружающего, унестись в мыслях, свободном внутреннем философствовании в мир самопознания, попытаться понять свое место в нем и восстановить самоуважение, размеренность и раздумчивость, то есть свое «я».
Жанна пришла по указанному адресу, долго плутала, конечно, немного было тревожно уже от самой этой дороги, поскольку заседание было в помещении какого-то завода, вечером, да еще внутри надо было пробираться по плану. Хорошо она заметила, что какие-то люди перемещаются по территории, почувствовала, что идут туда же, куда и она, вот они и вывели ее к чердачному помещению, которое оказалось на удивление просторным, светлым и совсем не похожим на то, которое воображение может рисовать при слове «нелегальное». Собиравшиеся люди были какие-то не вполне обычными, лица у них совсем не такие, какие у большинства на улицах и в метро. Просветленные что ли. Видно было, что они относятся друг к другу с уважением, разговаривали негромко, но так, что слышно было каждое слово. А возраст – самый разный, от молодежи (один был ну очень похож на Гарри Поттера, прямо вылитый типаж) до людей пожилых, от стильных до совсем простых, даже в рваных носках. Поначалу все сомнения, сформированные прессой о том, что так заманивают в секту, обращают в служение одному человеку, потом просто обирают, незаметно выманивают все сбережения, квартиры, машины, приучают к рабскому послушанию, поднимались в ней, заставляя учащенно биться сердце.
Постепенно Жанна успокоилась и стала оглядываться по сторонам, наблюдая. Вот все расселись на подушечки на полу, раскрыли перед собой ксерокопии каких-то страничек с текстом, а потом по команде одного из них, наверное, старшего, другой стал вслух произносить непонятные слова, речитативом обозначая незатейливую мелодику речи, к которому периодически присоединялся дружный хор голосов, изредка сопровождавшийся ритмичным позвякиванием колокольчиков да глухим ритмом огромного барабана.
Все это напомнило ей однажды увиденное в Аризоне. В маленьком городе Тусоне вечером она вот так же услышала ритм барабана. Двигаясь на звук, обнаружила у одного из гостиничных помещений целое поле из обуви всех фасонов и размеров. Стеклянные стены были закрыты занавесками, поэтому что-либо увидеть было невозможно, только в одну из щелочек она смогла рассмотреть, что в этом зале сидят на подушечках люди, взгляда хватило, чтобы увидеть какого-то человека с барабаном, он же произносил заунывные непонятные слова. Все остальные, раскачиваясь, повторяли за ним. На следующий день Жанна спросила у бармена, с которым познакомилась несколько дней назад, что это за собрание было вчера. Скотт, приглушив голос, объяснил, что раз в месяц местные шаманы собираются здесь и пытаются вызвать души потерявшихся, пропавших людей, а вокруг сидят родственники, которые жаждут что-либо узнать о тех, кто когда-то был отцом, братом, ребенком, во всеобщей медитации пытаясь отыскать голос родного человека и если не поговорить с ним, то хотя бы справиться о том, где он сейчас.
Непонятный симбиоз слов, звона колокольчиков и барабана несколько раздражал, но постепенно Жанна абстрагировалась от того, что не понимает содержания этого действа под названием «практика» и, поддавшись всеобщей реке, стала погружаться в какое-то отдохновение. Вот уже и она читает по листку, который ей кто-то из членов общины пододвинул, незнакомые слова, написанные русскими буквами. Все это продолжалось около получаса, а потом принесли еду и вино. Каждый ел из своей миски, а хорошие кусочки собирали на один общий поднос, своеобразное приношение даров духам учителей. Жанна сразу подметила разницу между приемом пищи у православных и буддистов – последние ели в абсолютной тишине, видимо, для того, чтобы не распугать звуками голоса, еще витавшие в воздухе обрывки мыслей самосозерцания и самопознания, пришедшие в головы во время совместной практики.
Нельзя сказать, что увиденное захватило ее сразу и бесповоротно. Как и любой человек не сразу входит в коллектив, изучая вначале расстановку сил, веяния, подводные течения, так и здесь ей пришлось еще довольно долго постигать для начала, а надо ли ей это, что, собственно, дает для ума подобное времяпрепровождение. Истина открылась, как всегда неожиданно, и она была ошеломляющей. Оказалось, что для душевного равновесия надо отцентрировать свое положение в мире. Это совсем не означает, что человек должен встать в его сердцевину и заставить все вращаться вокруг себя. Гармония подразумевает нечто иное – правильную оценку себя применительно ко всему, что нас окружает, неважно, будет ли это природа, город или общество. Управление своими эмоциями, ощущение удовлетворенности возможны только тогда, когда научишься абстрагироваться от действительности, поймешь, что все развивается по единым законам, в которых нет места сожалению о том, что сделано и что не сделано, потому что все это уже не раз происходило в мире за его историю, и как видим, он стоит, никуда не делся, ну разве что немного потрепали его войны и человеческая подлость. Живой отклик у Жанны нашла и идея о том, что женщина до тех пор остается женщиной, если ее желают или ей восхищаются…
Кто придумал легенду о том, что самый плохой и непредсказуемый водитель – женщина? Ответ напрашивается сам собой, если учесть, что в женской среде никогда не услышишь пренебрежительного отношения к автомобилю и управлению им. На что может посетовать обладательница машины? На пробки там, на то, что ее долго не пропускали в нужный ей ряд озверевшие водители грузовиков и маршруток, что запер какой-то дебил и долго не могла выехать. Однажды Жанна ехала со своей сослуживицей, которая за неделю до того села за руль. Та, увлеченная борьбой с дорогой, весело рассказывала о первых переполнявших чувствах от езды по Москве под частые перегазовки, одним из ярких впечатлений для нее были водители «Пассатов», которых она презрительно именовала «чудаками». Жанна не вполне разбиралась в марках стандартных машин, потому спросила, как эти машины выглядят. А вот, смотри слева едет – Жанна давно уже обратила внимание на несчастного водителя рядом едущей иномарки, которого они все время выжимали практически на встречную полосу. Когда «Пассат» притормаживал, чтобы пристроиться за ними в струночку, Жаннина водитель (или водительница?) зачем-то тоже тормозила, и мужик снова не знал, куда деваться. Наконец, на красном светофоре они поравнялись, мужик жестами показал, чтобы они открыли окно, после чего они наслушались такой площадной брани, которой даже привычная ко многому Жанна не слыхала, а слово «сука» было самым литературным из всей речи. Жаннина сослуживица, спокойно нажав на кнопку подъемника стекла, обращаясь к ней, умиротворенно сказала: «Ну что я тебе говорила? Люди, ездящие на этих машинах, настоящие чудаки!» Они смеялись взахлеб, а ничего не видящий в том смешного мужик, пока суть да дело, нажал на газ и первым рванулся с места еще под желтый – от греха подальше, свяжись только с этими «блондинками»!
Жанна любила удачные приколы, она и сама была не прочь пошутить. Однажды какая-то, видимо, недавно начавшая работать в агентстве, занимающимся опросами общественного мнения, а потому волновавшаяся и запинавшаяся, позвонила по сфабрикованному офисным компьютером телефону и наткнулась на Жанну, огоровшив ее с ходу вопросом: «Кто у вас в семье интересуется Интернетом?» И натолкнулась на лаконичный Жаннин ответ: «Не знаю, возможно бабушка, ей 85 лет, да еще кошка – все время теребит телефонный провод». Хохот на том конце провода был ей наградой за молниеносное остроумие и лучше «послать» назойливых опрашивателей было нельзя. Все остались довольны – Жанна, что ее время не было потрачено впустую, девушка – что получила элегантный запоминающийся ответ, теперь будет знать, что не все чмо, которые либо обстоятельно отвечают на вопросы, от чего уже вянут уши у того, кто их задавал, либо с матерком бросающими трубки. Каждый делает свою работу, если при этом все получается честно и в ладу с собой, то это лучшее мерило твоей ценности в мире.
Она радовалась, что и Антоха не лишен чувства юмора. Однажды она о чем-то с ним не то что спорила, а так, настоятельно втолковывала. Жанна всегда помнила о том, что она идеальная мать, а потому никакого насилия над маленькой личностью, ну разве только тогда, когда маленькое чудо начинает так выеживаться, что впору ему ежа за шиворот, образно говоря. Иногда так хочется подняться над взрослыми принципами и с позиции взрослого же по-русски накостылять упорно упрямому отпрыску. Это случалось редко, большей же частью надо терпеливо объяснять и говорить по-взрослому, размеренно, чтобы до него доходило, что с ним общаются на равных. Но как часто наши благие порывы разбиваются волнами о реальную скалу детской психологии, которая у маленького человечка сводится к весьма простым вещам – я самый главный, мама меня любит, а значит, простит, если буду диктовать свои условия. Конечно, ребенок не рассуждает так реально, но его поступки и поведение исподволь об этом говорят, в меру избалованности, конечно. Ну а какого ребенка не балуют? Что, мамочки, отводите глаза? Вы-то своего никогда? Ни-ни? Держали и держите в строгости и морали? Считайте, что мы вам поверили. Местами, конечно.
А вот Жанна считала, что доля здорового цинизма, жизненная прививка так сказать, ребенку не помешает. Как это сделать? Надо в разумных пределах, конечно, ограждать от хамства, насилия и прочего в этом духе, но, например, затыкать ему уши, когда вокруг раздается мат или закрывать рукой глаза, когда на экране телевизора вдруг появляется голое женское тело, – бессмысленно. Все это позже и в извращенной форме до него донесут приятели. Поэтому ничего страшного, если Антон слышит без купюр раннее творчество группы «Ленинград», в конце концов ее расчет оправдался – сын больше сидел, завороженный инструментовкой (действительно, энергию Шнура да в мирных бы целях!), чем вслушивался в тексты.
Не надо саркастически улыбаться, мол, ребенок ничего в этом возрасте не понимает. Возможно, не понимает всего, но, слыша новые слова, обязательно вас спросит об их смысле. Если не спрашивает – два варианта, уже слышал раньше и знает значение, что совершенно невозможно представить в Чехии, при их образе жизни, лингвистически оторванном от живой русской речи, ну разве что Жанна пару раз, не сдержавшись, вслух, ну три раза – не больше! Ну правда, же, отчего вы не верите Жанне? Смотрите, она же потупилась и ресницами характерно так – хлоп-хлоп! Второй вариант – пропускает матерные слова мимо ушей, то есть он их слышит, но они для него где-то далеко, его прежде всего увлекает что-то иное, в данном случае, мелодия.
Так на волнах музыки, без особого значения и влетает в одно ухо ненормативная лексика и тотчас же вылетает из другого, но, потом уже, повторившись в реальной жизни, она не испугает ребенка. Он только удивится, возможно, что где-то уже это слышал, но это было в привычной ему обстановке, когда рядом были родные лица, и никакого беспокойства и надрыва. Не будет потом нездорового интереса, не беспокойтесь понапрасну! И опять-таки – это не совет, это Жанна так видит частичку своей роли идеальной матери.
Как еще можно приучать мальчишку к тому, чтобы не было для него пугающе-неожиданным то, что во взрослой жизни является привычным – женскому телу? Вы скажете, не рановато-ли об этом задумываться, когда ребенку еще нет и пяти? Не знаю, но вот Жанна уверена в обратном – не было бы слишком поздно и усмехается, слушая рассказы о том, как родители, идущие с детьми в музеи, старательно обходят залы с картинами, с ликов которых глядят улыбающиеся или кающиеся красивые, но голые(!) девушки. Для таких предков становится непреодолимым препятствием, краснея, пытаться ответить на вопрос ребенка, что это за звуки вечером неслись из вышерасположенной квартиры (ну а что там было-то? Ритмичный скрип старого дивана, да то, что оглашает окрестности в минуты близости). Жанна, несмотря на протесты матери, позволяла себе ходить обнаженной в присутствии Антошки, полагая, что смотреть на красивое женское тело эстетически правильно даже ребенку. Не берусь утверждать, что вышеприведенные методики правильные, но то, что сын у нее относился к этим вербальным и визуальным пикантностям жизни адекватно, все же является доказательством того, что в этом что-то есть. Да, что-то есть! И не говорите, пожалуйста, что это элементарная лень мамашкина – сменить диск на нормальный с детскими песнями или одеться, когда вышла из ванной. Одна, правда, возможно, кому то померещится, что совсем уж запредельная мысль, периодически не давала ей покоя. Что Антоха не видел голого мужского тела, она даже мечтала, чтобы кто-то сводил его в мужскую баню, но кто вот это мог бы быть? Так и приходилось брать его с собой в сауну с женщинами. Ну да ладно. Вот тут как раз то, что жизнь потом наверстает.
Так и чувство юмора. Есть расхожее выражение, что оно либо есть, либо его нет, закрывающее фатально для многих дорогу в компании, делающих людей комплексующими, делящее всех на тех, кто способен шутить, и на изгоев, не въезжающих в приколы, над которыми эти шутники же и потешаются всласть, вызывая дополнительную волну злобы на насмехающихся. Жанна полагала, что юмор и сарказм во всех их оттенках можно в себе воспитать, поскольку оба они являются атрибутами умного человека. Идиот-то и пошутит по-дурацки, грубо, глупо, так, что всем очевидно и далеко не смешно. Так что теперь считать, что у него развито чувство юмора, а у умницы нет? Это несправедливо, просто в детстве с ребенком не шутили, не рассказывали анекдоты, не хохотали вместе вначале над простыми вещами, а затем и над более сложными. И еще. Над собой. А как же? Если не смеяться над собой, над своими забавными, опрометчивыми, бездумными или, наоборот, слишком продуманными поступками, над своими успехами, поражениями, то никакого чувства юмора у тебя не будет. Поскольку над этим же самым в твоем присутствии могут посмеяться другие, а это уже обидно. Так что надо опережать всех, без самоуничижения, конечно, но так, чтобы и другим было весело. Только вот надо соблюдать определенный баланс, особенно когда шутишь над человеком, входящим в окружение ребенка, например над или со своей мамой, то есть его бабушкой. Ребенок может воспринять это весьма своеобразно – как узурпированное право управлять этим взрослым, которого в его присутствии высмеяли.
Эта грань между шуткой и высмеиванием весьма тонка, особенно если речь идет о пожилом человеке, в силу своего возрастного менталитета мечтающего о том, чтобы его уважали, пусть даже за мелочи – рано встала, раньше всех, приготовила пирожки, например, – чем вроде бы по-доброму подмечали что-нибудь смешное в его поступках – бабушка положила пирожки в тарелку, которая на самом деле была сослепу перепутана и оказалась, будь она неладна, как я могла этого не заметить? – помытой миской для кошачьего корма! Вроде бы смешно, хотя с какой стороны посмотреть. Если бы бабушки умели так же быстро перестраиваться и смеяться вместе со всеми над своей, в общем-то, согласитесь, забавной оплошностью! Тогда и завтрак не был бы превращен в скандал, и не было бы старушечьих слез с хлопаньем дверьми, да и кошке никто бы в сердцах не дал пинка (ну так, конечно, чтобы это никто не видел), как будто бы это кошара вымыла свою миску тем самым средством, что рекламируют как не только идеально моющим, но и наращивающим гладкость кожи рук, бархатистость подмышек и невообразимую красоту мочек ушей и дающим счастье в личной жизни! Еще осталось добавить, что и вечный покой!
Но вернемся к примеру, это для тех, кто, как и классик, считает, что практика – критерий истины. Напомню, это был какой-то спор, коих много между родителями и детьми, наверняка, он был пустяшный, только вот упорное желание Антохи стоять на своем, давало азарт, и Жанне хотелось переубедить его.Что-то не получалось, она проигрывала, причем не по очкам, а за явным преимуществом. И тогда она сорвалась. Нет, не отлупила, как, возможно, сделали бы многие, потом забыли бы об этом, залюбив свое орущее от несправедливости полученных тумаков – он-то ведь не может вам ответить тем же – чадо, вытерев своими губами ручьи вами же и вызванных слез и соплей. Ну что от такого воспитания прочного, в смысле, какой от него прок?
Жанна применила другой расхожий вариант, покоряющий своей простотой, поскольку претендует на таинство знания взрослым того, что ребенку знать практически невозможно. Догадались? Правильно. Она сказала, внимательно глядя в глаза, а это обязательно – посерьезнее лицо, тихий, но ровный голос, лучше взять ребенка за руки, пусть чувствует, что вы с ним и говорите это только для того, чтобы с ним же и остаться в роли наставника, знающего непомерную истину – так вот она сказала, она сказала… «Знаешь, Антон, яйца курицу не учат!» Правда, здорово!? Это так обезоруживает ребенка, который не просто не успевает понять сентенцию «яйца – курица», но даже толком-то не понимает, причем тут вообще это, если речь за секунду до этого шла, например, о том, можно ли есть шоколадку до обеда, не ложиться спать допоздна или, как в нашем случае, писать фломастером на обоях. Конечно, Жанна, не была противницей свободного творчества, но всему есть разумные пределы, а Антон и не собирался соглашаться с ней, крича до этой ее фразы, что разрисовывать надо именно красивые стены, чтобы было весело.
Антошка замолчал на секунду, видимо, немного переваривал фразу по курицу и яйцо, из глаз его предательски покатились две жемчужины-слезы несправедливости, а потом он выдал: «Да, яйца курицу не учат, яйца курицу украшают!» Вам не смешно? Ну тогда ответьте, почему хохотала до колик Жанна, а также вся страна, которая в течение полугода слышала эту сентенцию из уст одного суперпопулярного шоумена, сопровождавшего шуточками-прибауточками раздражающую рекламу по суперпопулярному же радио? Жанка не преминула послать ему эту фразу, и не беда, что шоумен работает за гонорар, зато как всласть можно посмеяться вдвоем с сыном, который слышит рожденную им крылатую фразу по радио, которое – ура! – ловится за границей.
А что, лучше так, на пограничье с отчаяньем?! Как-то давно, кажется, еще в прошлой жизни, ну точно задолго до рождения Антошки, да и до описываемых нами в меру наших сил событий, она была в командировке в Петербурге. После обычного будничного дня ее еще нагрузили отнести какие-то материалы девушке, жившей в другой, гостинице. То ли не было в достаточном количестве мест на всю ораву в одном месте, то ли еще почему, неважно. Жанна, чертыхаясь, поперлась в эту «Охтинскую» из центра. Девицы, к которой она приехала, как назло, не было, она оставила тяжеленный пакет у портье и облегчено пошла восвояси. Казалось, облегченно, а на самом деле устала. Проходя по какому-то дворику, присела отдохнуть на край песочницы, так как скамеек во дворе не наблюдалось. Она подставила лицо редкому невскому гостю – Солнцу – и постаралась ненадолго забыться-задуматься. Но не удалось – в песочницу забрался мальчишка лет пяти под присмотром щуплой, с острыми, даже хищными чертами лица мамаши. Жанне она сразу не понравилась, и как показало дальнейшее, не зря – она все время одергивала своего сына, постоянно утверждающе показывала, как он должен расставлять формочки для песка, как по ним постукивать, да еще прибавляла, что тот косорукий, неумелый и далее в таком же духе. От этой омерзительной зарисовки хотелось убежать поскорее, да куда – в свое прошлое, точно так же сдобренное любовно подобранными эпитетами ее собственной мамы? А, может, остановить эту бабу, сказать что-либо в своем стиле, залепить пощечину? Не при ребенке же! Жанна стала рыться в сумочке, чтобы найти там какое-нибудь угощение для этого несчастного затраханного малыша. Нашла жевачку, лучше бы не угощала – мамаша буквально разоралась про вред всяких жевательных резинок, кока-кол и чипсов. Но это бы ладно.
Не успела она дожевать, доплевать, дорыгать (это Жаннины ощущения, просим прощения, из песни слова нам выкидывать жалко) свое словесное месиво, как во дворе появилась колоритная пара – сухонькая чистенькая без определенного возраста старушка и сияющий внучек, опрятный, ухоженный, в трогательно-взрослых назидательных очках. Такой телевичок, сошедший с телеэкрана, из передачи про то, как надо хорошо учиться, помогать родителям, уступать место пожилым в трамвае. В руках у бабули скрипка, нотная папка. Ну ясно, ведет внука из музыкальной школы, наверное, он занимается на скрипичных, иначе, будь он арфистом, она бы и арфу на себе волокла. Бабушка громким, хорошо поставленным, видимо, в прошлом, учительница, голосом на весь двор сказала: «Альбэрт, если ты желаешь, можешь немного отдохнуть от музыки и поиграть в песочнице». «Спасибо, бабушка, я недолго, чтобы успеть подготовить сольфеджио», – ответствовал внук, в руках у которого неведомым образом оказался персональный совок и формочки. Он аккуратно накладывал в каждую песочек, ловко переворачивал, постукивал, поднимал, в результате чего получались очень ровные куличики.
Это привело мамашку в буквальное бешенство – ее-то все делал через пень-колоду, его поделки и на куличи не похожи, вот урод, олух царя небесного! Бабуля, видимо, решив добить всех, произвела контрольный выстрел, как бы между прочим спросив: «А что, Альбэрт, я подзабыла, кто архитектор Петропавловского собора?» «Петропавловский собор построил знаменитый итальянский архитектор Доминико Трезини, бабушка». «Правильно, Альбэрт. Ну что ж, нам пора идти домой заниматься французским». И эта пара горделиво ушла, а мамаша провожала их без преувеличения с открытым ртом, а когда ее взгляд переместился на свое чадо, и она увидела перетютьканную грязью рубашку, разбомбленные горки песка. И такое ее взяло отчаяние, что вот же, есть люди, есть же дети, есть же способности! «А ты, – это уже обращение к сыну, – полудурок, ничего не умеешь, все только портишь, как и твой папаша! Ты даже не знаешь, кто построил Петропавловский собор!» И сквозь рыдания, буквальный нечеловеческий рев в ответ за это непонятно почему обрушившееся на мальчишку проклятие человека, который, как уверяют нас все, является самым близким, до Жанны донеслось: «Мамочка, не бей меня, я знаю, кто построил собор – это Данила Резиновый!» Смех сквозь слезы. Горький смех, горьчащие слезы…
Бывает, конечно, бывает и так, что и на старуху сваливается проруха, то есть, казалось бы, не отказывающий себе в чувстве юмора человек попадает в ситуацию, когда абсолютно не понимает, что она не смешная и шутить в ней все равно что садиться… ну вы знаете чем и  куда. Это ведь тоже психологическая задачка, из которых состоит вся жизнь, почему, собственно, юмор, призванный охранять от трагизма ситуации, вдруг сам этот трагизм накаляет. Главное, что после разрешения опасности люди большей частью относятся к ней как? Правильно – философски, но поскольку Сенек у нас на всех не хватает, то переходим на уровень философствования попроще – на шутливое преподнесение подробностей произошедшего. Жанна, честно говоря, не попадала в ситуации, где, заигравшись с юмором, она бы пропустила опасность и не перестроилась на серьезный лад. Не все же это так мастерски умеют делать, не всем суждено смахнуть засахаренный йод с извилин голмозга (это уже Жанна вмешалась в наше повествование и пошутила сама над собой, наверное, над собой. Не могу сказать, что мне эта шутка понравилась, возможно, меня даже прилюдно оскорбили. Надо над этим подумать, но после, иначе забуду, что сейчас хотела рассказать. Да, и к тому же, меня все чаще стали перебивать – верный признак усталости от чтения повествования. Что ж, потерпите, мои внимательные, стойкие и желающие развязки, читательницы и читатели. Уже скоро!)…
Как-то у нее был любовник. Впервые мы назвали того, кто имел счастье хоть какое-то время с ней быть, любовником, как-то хлестко, емко и не очень-то, признаемся, располагая это слово к своей душе. Но именно так называла Игоря она, почему бы и нам для упрощения картины и не создавая ненужных словесных порогов и воронок характеризовать ее отношение к нему? К чему писать, что он любил ее по-настоящему, не представлял в недалеком будущем, в разговорах о котором она не подтверждала и не опровергала, что они могут быть порознь, а потом, решившись, бросил все и явился под ее удивленные светлые очи? Жанна, между нами, была бы искренне удивлена, если бы сейчас могла нас услышать. Зная, что она этого сделать не сможет, скажу правду – все мужчины, кто оставался с ней хоть какое-то продолжительное время, любили ее, никому из них не приходило в голову использовать ее в каких бы то ни было аспектах.
В этом парадокс Жанны, ведь иная все глаза просмотрит, заработает старческую катаракту, а так и не найдет, не увидит ни одного, кто был бы с ней искренен и верен. А вот ей везло, но воспользоваться этим по-настоящему она не хотела. Что, значит, никто не глянулся? Никто не зацепил? Ну почему же, мы с вами знаем про некоторых, но ведь и там, не оборвись все на высокой ноте, я не забегаю наперед, предвидя, как бы получилось. Вернее, зная ее характер, не берусь утверждать, что все было бы счастливо и тепло и не развалилось бы по ее инициативе, будь этим отношениям чуть больше месяцев или лет. И что характерно, из этого замкнутого круга я лично не вижу выхода, как говорится, чем быстрее от себя бежишь, тем быстрее к себе и прибегаешь. То есть я знаю выход, но он абсолютно неприемлем для нее – надо измениться чуть-чуть, чтобы протянуть другому пусть не руку, а ладонь со счастливым билетом. Для нее это невозможно, изменяться она и в мыслях не держала никогда. Конечно, жизнь, как волна, с упорством наплывающая на берег и полирующая гальку, меняла Жанну, как и любого из нас, но признаться себе в открытую, что изменилась в угоду обстоятельствам или, паче чаяния, другому человеку, да еще мужского пола, никогда!
Вернусь к тому, что Игорь, безусловно, был обаятелен и талантлив, хотя сам предпочитал скорее занижать свои достоинства на людях. И разница в возрасте была в самый раз, чтобы он, обожание Жанны которым просто не имело границ, имей та желание, навсегда бы намертво, якорно, прочно был бы верен только ей. Встречи с ним доставляли ей удовольствие, он был находчивым, остроумным, с очень едким, но всегда искрометным юмором. Ей импонировало и то, что он часто шутил над собой. Не будучи по профессии сценографом, за годы преподавания Игорь научился практически безошибочно выстраивать свои рассказы, коих у него было нескончаемое множество, так что в паузы между фрагментами повествования реально наступало томительное ожидание сродни тому, которое возникает, когда неожиданно, на самом интересном месте оборвалась серия фильма. Кстати, он так же и уезжал, всегда на интересном месте, когда она еще несколько дней томилась без него. Сохрани они эти отношения подольше, не испорть он их своим неожиданным мужским поступком – все поменять! – она, возможно, и сама бы прикипела и когда-нибудь, перед очередным расставанием, схватила бы его в свою тонкую, малосильную, но такую безумно сильнющую, которая только и есть, что у влюбленных женщин, охапку, и не отпустила бы уже никогда… И тогда все было бы по-иному, все иначе, все иное, и не ее, и не полученное, и не отвеченное, и не сбывшееся… Мысли Жанны улетают, но это и понятно, она не спит всю эту чертову ночь! Но хочется довспомнить, почему-то это обязательно нужно именно сегодня, предательская память, ничем ее не задавить!
В очередной раз он уезжал за границу, в Австралию. Она отчетливо это помнит. Да, а вы помните, про его чувство юмора и то, что оно должно быть использовано всегда адресно? Отлично. Все эти три знания нам пригодятся буквально через пару минут. Когда Игорь улетал, то в Домодедово, этом, безусловно, лучшем, по его мнению, в настоящее время аэропорту России, он с огорчением узнал, что полет будет омрачен забастовкой на британских авиалиниях. То есть, полет будет, но без обслуживания на борту. Конечно, те, кто ни разу не проводил больше суток в перелетах, не смогут по достоинству оценить этой информации, они просто посчитают, что с жиру бесятся, ведь летят куда-никуда, а в А в с т р а л и ю, где, наверное, любой не отказался бы побывать. Жанна решительно пресекла бы подобные речи, встав на защиту Игоря, поскольку она-то, намотавшись по заграничным командировкам, знает, что больше всего ценится не экзотика, которую и не почувствуешь порой, а элементарный комфорт. Не по-совковски, с колбаской и водкой, конечно, а так, с душем на борту самолета, чтоб ноги можно было вытянуть, накрыться чистой простыней. Ведь там, в далекой стране, надо работать, что-то собой представлять, выглядеть и прочее. А тут на тебе – садишься в летающий бескомфортный сарай, да за большие деньги, а даже воды никто не обеспечит. Персонал аэропорта, как мог, позаботился для отлетающих транзитом через Лондон – Сингапур в Сидней и накормили всех, и развеселили и прочее, но не такие, понимаешь, иноземцы. В Лондоне забастовка продолжалась, длилась она и в Сингапуре, когда отчаявшиеся элементарно поесть пассажиры не только оккупировали все столики во всех ресторанах и кафе этого огромного аэропорта, но и подчистую скупали всякую снедь у торговцев на лотках.
Игорь по дороге на посадку перед последним рывком к Австралии купил яблоко – красивое, огромное, пахнущее настоящим яблоневым садом, зеленое, лоснистое. Вот только съесть его не смог в самолете – вовремя вспомнил, что у него зуб недавно был сломан, а стоматолог, пока его не укрепила, не рекомендовала в поездке экспериментировать с твердой пищей, как-будто предвидя, предупредила, чтобы не ел зеленые плотные яблоки. По прилете стюард положил яблоко в маленький пластиковый пакетик-сумочку и вежливо, по-английски, улыбаясь, думая, наверняка, про себя, что как мы вас, п…ы первого класса обломали – за все время полета, за больше суток, даже воды не дали, отдал его Игорю. Тот вышел в 5 часов 40 минут утра в брюхо Сиднеевского аэропорта с веселым чувством, которое охватывает после изнурительной дороги, быстро получил штамп-разрешение на визе в паспорте и зашагал вместе с таким же пассажирским ручейком на выход. Вдруг он обратил внимание на великолепную девушку в форме, собиравшую таможенные декларации, – все было при ней, что называется (кстати, кажется, когда он рассказывал Жанне о том, что произошло с ним в Австралии, она именно здесь приревновала. В этом месте. Ничего не приревновала, ревность – не конструктивна, это вам любой школьник скажет! Ну приревновала если, то чуть-чуть! Немного! Нет, люди, послушайте, вот гад ведь! Поехал за тысячи километров, за сутки устал, вышел в аэропорт и первое, что видит – «ослепительной красоты девушку в форме»! Вас бы это не кольнуло – в присутствии одной красивой женщины рассуждать о физических достоинствах другой?! Ну что, успокоилась? Можно дальше? Спасибо.).
Таможенная декларация – маленький кусок картона размером чуть больше пятисотрублевой купюры, на одной из сторон которой мелким бесом написаны вопросы и квадратики с «да» и «нет». Естественно, что большинство даже не читает вопросики, а прямо ставят птичку напротив «нет», и так ясно, что спрашивают, нет ли у тебя чего незаконного. Красавица на секунду задержала его, приняв декларацию, и спросила, сам ли он подписал ее, нет ли у него вещей, принадлежащих другим лицам. И все это с очарованием. Потом, посуровев, предложила пройти на досмотр, заявив, что Игорь нарушил законы Австралии. Верный своей привычке шутить в любых ситуациях, он и на этот раз воспринял все происходящее с интересом, поприкалываться с красоткой захотелось (это уже Жанна съязвила). Он, улыбнувшись, сказал, глядя прямо в эти с поволокой глаза: «Я только приехал, девушка!». И тотчас же получил сдачи: «Я не девушка, а госпожа офицер. Закон тем не менее нарушен – Вы провозите фрукты, а в декларации написали, что их у Вас нет». «Какие фрукты? А! Яблоко? Так это…» И дальше, в красках, лицах начал с юморным азартом рассказывать и про забастовку, и про полет.
Офицерша, стерев улыбку с лица, теперь с интересом осматривала его вещи, абсолютно не стесняясь, наверное, на такие ищейкины работы идут специфически выдержанные люди, Жанна бы не смогла никогда рыться в чужих вещах. Но работа есть работа, так же думал и Игорь, наблюдая, как руки таможенницы профессионально, как на рояле играет, перебирали рубашки и трусы. «Что вы там хотите найти? Семечки для посадки яблонь?». Еще одна неудачная попытка пошутить, кажется он и сам тогда это уже понял, наблюдая, как существо за каких-то десять минут превратилась из прекрасной девушки в отчаянную стерву. Чаще для этого требуются годы совместного проживания, а тут какие-то минуты. На вопрос, а что будет дальше, спокойно так ответила, что надо подождать три часа, когда его отправят в суд, а там судья изберет ему меру пресечения, но сразу, спасибо, предупредила, что это будет либо штраф в размере тысячи долларов, либо исправительные работы сроком на полгода! Хорошая перспективка, нечего сказать!
Тут уже не до юмора. Пытаясь взывать к незнанию законов чужого государства, Игорь все же не забыл про традиции собственного и решил договориться со старшим. Теперь уже он стер улыбку со своего лица, придал голосу побольше металлического оттенка, велел (именно!) позвать начальника. Тут уже таможенница посмотрела на него с интересом, начиная признавать в нем не только контрабандиста поневоле, но, кажется, и мужчину. Пришел старший офицер, выслушал заново незатейливый рассказ, но вот чего он не успел дослушать – это предложения Игоря как-нибудь «договориться», поскольку неожиданно развернулся и вышел из помещения. И очень хорошо, что не успел выслушать, поскольку неизвестно чем закончился бы так популярный в России процесс деланного непонимания друг друга, который каждый из нас наблюдал, например на дороге, ну, когда вас останавливают гаишники за какое-нибудь нарушение. Каждый из участников поначалу, как правило, строит из себя целку-невидимку, один – что-то внушая с позиций мессии, облеченного знаниями и властью, но думающего, как бы содрать с водителя, а другой – якобы внимательно слушая, соглашаясь, кивая, а сам думает, как бы предложить деньги. Австралия не родимые места, еще неизвестно, как бы отреагировала власть на такое сладкое предложение. Офицер ушел всего-то за бумагой, что Игорь должен был подписать, что произошла ошибка, которую он полностью признает и в знак признания обязуется в течение двух лет не просить визы в Австралию, Новую Зеландию и еще ряд стран этого региона. Хорошо, что так отделался, просто констатировала факт Жанна, когда Игорь прилетел обратно и рассказал ей об этом эпизоде.
Он повествовал с юмором, изображая то таможенницу, то себя, и была в этом рассказе такая радость от освобождения, что Жанна ее чувствовала, даже не спрашивая о деталях. Она живо представила по его рассказу все детали, нашла в нем даже что-то возбуждающее. В тот же вечер Жанна нашла в шкафу старую блузку с погончиками, так похожую на военизированную рубашку, надела шорты «милитари», подпоясалась и обулась в высокие кожаные итальянские сапоги. И они, как по нотам, разыграли эту сценку, в результате которой Игорь попадал все же под арест, а в камеру к нему пришла эта симпатичная таможенница, как бы извиняясь и за это… Ну понятно всем, что было дальше – совершенно безбашенный секс, удивительно острые ощущения обладания друг другом и надежда на то, что так будет всегда.
Возможно, эта история, с не к месту приложенным остроумием, чему-то его научила, хотя дальнейшие жизненные события все же показали, что с юмором ему не всегда приходилось дружить. Игорю с шуткой и веселой улыбкой почему-то не удалось воспринять факт их расставания. Оставить его… Конечно же, это она так решила, начав испытывать первые признаки душевного дискомфорта, даже вот не поймешь сейчас почему она тогда так решила. То ли длинные новогодние праздники навели на нее тоску, то ли устала после совместного катания на горных лыжах в Подмосковной лыжной Мекке, то ли просто устала от любви, теплого отношения. Жанна как-то услышала, как ее знакомые, обсуждая между собой этот разрыв и явно симпатизируя и жалея Игоря, сошлись на мнении, что ей нравятся негодяи. Она не согласна! Разве это правда?! Ей не составит труда это доказать, только вот кому и зачем? Немного она тогда запереживала, думала, правильно ли поступает, но успокаивала себя тем, что все, в конце концов, у него, кажется, сложилось хорошо – успешен в бизнесе, несколько раз видела его по телевидению – был небольшой проект, в котором он вел передачу про человеческие увлечения. Сам Игорь был страстным собирателем фигурок врачей и медсестер, его коллекция, как уверяли, была одной из самых больших в Европе. Взгляд вот только был какой-то понурый, обращенный внутрь себя, да и не пошутил ни разу.
А вот машину водить он начал поздно, к тому же с ее подачи, когда она однажды буквально завела его, иронизируя, что у такого большого и нет прав.
Наверное, нельзя сказать, что большинство нас покупают водительские права, но то, что поголовно платят за успешную сдачу экзамена, – непреложный факт, не подлежащий сомнению. Меньшую часть этих взяткодателей поневоле составляют, как ни странно, женщины. Выучив назубок теоретическую часть экзамена, потренировавшись в поездках с инструктором, они справедливо считают, что обязательно должны сдать практику. И ошибаются, поскольку экзаменаторы тоже не вчера родились, всегда могут придумать какую-нибудь сложность, типа разворота через сплошную осевую. Жанна в свое время пыталась получить права по-честному, но система оказалась сильнее ее. Потом навыки быстро проклюнулись, и справедливости ради отметим, что водила она машину классно. Внутри у нее никогда не было никаких так отличающих принадлежность автомобиля именно хозяйке женского пола плюшевых игрушек, подушечек или наклеек. Она всегда удивлялась тому, как можно подобный хлам возить в салоне, а главное – зачем? Все, что может понадобиться нормальному водителю, это диски с любимыми записями, сигареты и щетка для чистки стекол, если снегопад или обледенение, а плюшевый рай все же говорит не о сентиментальности, а неком женском жеманстве. Конечно, существует и иное объяснение этого распространенного феномена – женщина просто дополняет интерьер салона, как она это делает в своей квартире. Было бы возможно, она бы, уверяю вас, и цветы в горшках там возила для красоты, поливала их, удобряла, пересаживала, но поскольку даже представить себе это невозможно, в ход идут подручные средства, например игрушки. Порой можно увидеть тигра, развалившегося перед задним стеклом, полностью оккупирующего обзор, или мартышку, сидящую прямо на «торпеде» и своим хвостом мешающую переключать передачи. Но это только кажется, что мешает. Посмотрите, какая она милая, какой у нее рот до ушей, уж во всяком случае значительно симпатичнее гаишника, который так и норовит придраться по любому поводу. Разве можно назвать реальной причиной, чтобы остановить женщину, ее поворот налево под запрещающий знак? Где ты в Москве будешь искать поворот налево или разворот, например с Садового кольца? Это сколько нервных клеток надо в себе убить, чтобы, проехав не один километр, нервничая, всматриваясь во всевозможные непонятные знаки, найти легальную возможность для маневра?! Да пропади оно пропадом, легче отдать штраф, если поймают, конечно. Не вполне понятно, чего это так «продавец полосатых палочек» разнервничался, никто же не пострадал, никому не помешала. Или если забудешь права дома. Как забавно порой смотреть на представителя власти, буквально обтекающего от наивных вопросов автовладелицы, смысл которых заключается в том, а что же здесь такого особенного.
И еще одно обстоятельство – женщины, в отличие от мужчин, умеют торговаться на дороге, и у них это хорошо получается. Каким победным огнем горят глаза такой победительницы после! Неважно, сколько кровных удалось спасти путем невероятного педалирования обаяния и согласным киванием, подчеркивающим значимость каждого нравоучительного слова, произнесенным ментом, в то время как тошнит от одной необходимости всучивать взятку, пятьдесят или пятьсот. Ощущение победы над существом в форме невероятно пьянит и победоносным эхом потом многократно отзывается в телефонных разговорах с подругами, которые в ответ рассказывают такие же леденящие души истории и сами себя накручивают уважением от проявленной доблести. Конечно, им и невдомек, что гаишникам тратить время на длительные разговоры с женщиной за рулем не с руки – пока бесполезно точишь лясы, упустишь добычу, а у них, как известно, норма выработки, они же, как шахтеры, выдают на гора за единицу времени.
Давно уже наши женщины научились не ждать никакой помощи от гаишников, если попадают в ДТП. Если вдуматься, то это полный абсурд. От кого еще хочется получить поддержку, если это случается в темное время суток, на морозе или под дождем, на не очень оживленной дороге, да еще если ты не виновата? Конечно же, от представителя власти, который приедет быстро, как спаситель, от мужчины, наконец! Только больная на голову поверит в этот бред, поскольку большинству сразу после того, как осознается степень возникающего геморроя, сразу хочется либо запереться в своей машине и никого не видеть, либо по мановению волшебной палочки немедленно оказаться дома, под теплым пледом с чашечкой любимого зеленого чая и обязательно без сахара.
Не однажды Жанна убеждалась и в мужестве женщин-водителей, и в трусости мужчин. Когда-то давно, когда она только получила права, а еще меньше провела времени за рулем и практически не имела серьезного опыта вождения, она ехала на отечественном изделии по несколько обледеневшей трассе. Неважно куда и зачем, важно, что она отчетливо помнит, что не хотела в этот день куда-либо перемещаться, как чувствовала, что должно произойти что-то нехорошее. Интуиция, предвидение, предугадывание – частые спутники настоящей женщины (иногда они очень сильно подводят, особенно когда знаешь, что обладаешь этими качествами, как мы уже с вами видели, да и на собственном примере убеждались). Неожиданно она увидела, что впереди происходит что-то ужасное, она сумела среагировать и вывернуть руль от закружившейся в смертельном вальсе машины, шедшей впереди, и, видимо, поскользнувшейся на гололеде. Сама Жанна остановилась, а та машина вращалась, вращалась, против часовой стенки, зачем-то тогда отметилось в памяти, казалось, что она никогда не остановится.Раздался страшный удар о боковое железобетонное ограждение и передняя машина замерла уродливой подбитой птицей, с нее осыпались стекла, буквально за секунду ее каркас превратился в жеваную фольгу. Было видно, что за рулем сидит рыжеволосая девушка, но вряд ли с такого расстояния Жанна увидела, что это не натуральный цвет волос, а кровь.
Жанна выскочила из своей машины и пробежала расстояние, разделявшее ее и пострадавшую, а машины в других рядах, которыми, между прочим, управляли мужчины, стыдливо проезжали мимо. Думаете, она не испугалась? Испугалась, еще как! Но вот ведь разница между трусом и отважным – трус, как известно, боится до, а смелый – после, причем страх является нормальной реакцией любого человека, независимо от того, какой ярлык ему навесит общественное мнение. Порой и тот, кого называют трусливым, может сделать значительно больше полезного, чем решительный и несгибаемый. Жанне удалось вытащить девчонку из покореженной машины, рукой она закрывала рану на шее пострадавшей, стараясь унять кровотечение. Люди проезжали, никто не останавливался, ну вот, наконец, послышался характерный сигнал гаишников. Краем глаза она заметила, как из остановившейся машины вышел милиционер, подбежал к ним и вдруг упал в обморок. Конечно, было от чего – лужа крови, половина лица девушки превращена в скальпированную кровоточащую рану, да и сама Жанна была больше похожа на мясника в своем белоснежном полушубке, перепачканном свежей, еще дымящейся кровью.
Ох, как она тогда наматерилась, от души, она что-то кричала обидное, призывное и душераздирающее этому молодому гаишнику, который, наверное, видел подобное впервые в жизни, чтобы скорее привести его в чувство, чтобы он, наконец, смог оказать помощь в ситуации, когда, возможно, упущенные секунды играли против права на жизнь этой несчастной девушки. Наконец, он пришел в себя, включился в спасение, а как еще иначе это можно было назвать, с искусственным дыханием, с окровавленным лицом, на которое капали Жаннины слезы, невесть почему ручьем хлынувшие из глаз, а потом подоспела «Скорая».
Жанна на ватных ногах, с головокружением и тошнотой, в безнадежно испачканном кровью полушубке вернулась в свою машину, послушно бездумно проехала за гаишной машиной в управление, где дрожащей рукой написала свидетельские показания. Молодой гаишник, ну тот, что бухнулся в обморок, угощал ее крепким неимоверно сладким чаем и смотрел восхищенно, утешал, как мог, что испорчена одежда. Через пару дней, когда ужас пережитого уже отпустил свои клешни, у нее появилось желание навестить ту девушку, но как-то замоталась, помнится, успокаивала себя мыслью, что сейчас от нее ничего не зависит, все в руках врачей. Потом она посчитала, что уже не будет вспоминать об этом эпизоде, но ошиблась – через месяц после этого случая она почувствовала себя неважно. Оказалось, что она заразилась сывороточным гепатитом, причем переболела так тяжело, что в дальнейшем какое-то время не могла заниматься любимым ей бегом, правый бок при нагрузках сразу прихватывало, мерзкое колотье не позволяло не то что развить скорость, а даже пройтись быстрым шагом. Она не кляла себя за то, что бросилась помогать сломя голову, не подумав хоть как-нибудь защитить себя. А вот тогдашней мужской слабости, когда все стыдливо отводили глаза от той девушки и ее разбитой машины, она отвела в уголке своей души самое позорное место. Случись это сейчас, зная, чем все это может обернуться, поступила бы она так же? Жанна не раз думала об этом и не находила ответа. Сомнение – первый шаг к отказу, как известно. Но, возможно, это и первый признак пробуждающейся мудрости и самозащиты без излишнего морализаторства по этому поводу, кто знает?
Гаишники – частая головная боль женщин за рулем, поскольку появляются в самый неподходящий момент, когда ты разговариваешь с очень важным для тебя человеком по мобильному при превышении скорости. Тебе вообще в этот момент трудно сориентироваться, ведь рядом сидит подруга, задающая какие-то вопросы, ты еще должна держать руль, сигарету, нажимать на педали, пробиваться в телефонную трубку через рев радио! Смотреть на дорогу в этом случае уже просто нет сил – это может быть лишним. Ну как невдомек этому в форме со своей гламурной полосатой палочкой, что газануть после пробки не просто развлечение для современного москвича, а стиль жизни, выход застоявшихся эмоций, как пружина, когда долго находится в сжатом состоянии и потом разжимается, проходит точку крайнего положения для спокойного состояния. Если вот этой перегазовки не сделать, если не разогнаться на свободных пятистах метрах до следующей пробки до ста километров, не будет удовлетворения. В очередную пробку въедешь раздраженной, стоять в ней будет значительно муторнее. А все почему – не дали выйти пару раздражения. Именно из-за этих особенностей ускорения, быстрого перестроения из ряда в ряд, когда движение скорее обозначается, чем предупреждается о действии, одиноким миганием поворотника, парковки на тротуарах, да так, чтобы не пройти пешеходам, и не любят москвичей, приезжающих на машинах в другие города, а сами иногородние – Москву, когда там оказываются на дорогах.
Водителя из столицы в другом городе можно опознать не только по манере вождения, но и потому, как он паркует машину, причем сделать это безошибочно, несмотря на местные номера – москвич всегда загибает зеркала заднего вида. Этот рефлекс выработала столичная жизнь, заставляющая парковаться в переулочках, в узких местах, когда кто-нибудь, лавируя, залезая в игольное ушко проезда, не преминет задеть твое зеркало, приведя его в полный хлам. И кто ты будешь после этого? Можешь даже загадывать себе загадку: «И с тачкой, и не водитель. Угадай, кто?». Именно из-за этих особенностей москвичи подвергаются явной дискриминации в других городах: гаишники придираются со страшной силой, едва только распознав регион на номере (ну как же, они же богатые, обобрали всю страну, значит, должны делиться, к тому же наверняка деньги есть), местные водилы (норовят подрезать и показать класс, то есть попросту «померяться членами»), пешеходы рисуют на капоте неприличности, отгибают зеркала, раскачивают машину, чтобы запустить сигнализацию (пусть позлит жителей своим кряканьем, авось кто-нибудь с первого этажа, ну хоть вон тот инвалид пропойного вида, выйдет и клюшкой по стеклу, по стеклу!), сотрудники проката машин неохотно дают их, увидев в паспорте штамп со столичной пропиской (москвичи все сумасшедшие, едва дело доходит до машины, обязательно ее побьет, ну, в крайнем случае поцарапает).
Конечно, такая дискриминация с лихвой компенсируется в Москве, когда новгородец, псковитянин или мурманчанин на своей машине попадает на ее улицы – лютость ментов, зажимание в тиски со всех сторон, постоянный поиск парковок – он все испытает на своей шкуре сполна. Если сказать по правде, то большей частью демонстрируют свое превосходство в столице не москвичи, имеются в виду коренные или приравненные к ним, прожившие в ней десять и более лет, те, кто большей частью либо не заражен, либо уже отболел всеобщим хамством и чванством. Разнузданного самомнения, лжепатриотизма в провинциальных городках можно порой найти намного больше, чем во всей Московии. Надо ли говорить, насколько Жанне было противно, когда она наблюдала подобные «проявления исконно российского» характера. А в Европе лучше – вот посмотрите, что творят во Франции недоделанные и подзуживаемые молодые люди, когда они, непонятно зачем поджигают, разбивают и грабят машины простых мирных жителей?
Жанна как-то приезжала в города Золотого Кольца на своем авто и каждый раз это заканчивалось неприятностями – то нацарапают что-нибудь на заднем бампере, то запрут на стоянке так, что приходится ждать освобождения несколько часов, то как-то швырнули об крышу сырое яйцо и сверху насыпали проса для голубей. Получилась «великолепная» разрушающая от растущего возмущения душу смесь из птичьего помета, отпечатков от пулеметных очередей голубиных клювов. Полное надругательство при том, что она перед въездом в этот город помыла машину, чтобы не нарушать окружающей красоты блестящих куполов церквей, свежести листвы и голубизны неба!
А как женщина ухаживает за машиной? Это же любо-дорого посмотреть, не то, что мужики. Те все норовят наводить лоск на ее внутреннюю часть, подливая зачем-то масло, какую-то жидкость для тормозов и прочее. А кто наводит красоту, переживает, что автомобилюшка грязный, не играет всеми лучиками, не радует глаз окружающих своим победным ярко-бордовым цветом? Да не будь женщин-хозяек легковые машины от грузовиков будет невозможно отличить, настолько они будут запыленными, замызганными и абсолютно некрасивыми, как будто только и делали, что слонялись по областным насыпным дорогам или перевозили цемент. Только женщина скрупулезно рассматривает машину после мойки не только на предмет качества выполненной работы, она хочет убедиться, что ее не поцарапали, не помяли.
Конечно, все это по большей части относится к тем, кто имеет собственные, а не корпоративные машины, поскольку последние могут превращаться в караван-сарай и женщинами тоже, а не только мужиками. А куда девать коробки с материалами для поставщиков, где найти урну, чтобы выкинуть пустые сигаретные пачки, использованные салфетки, стаканчики из-под кофе? Может, вы подскажете ближайшую мойку с химчисткой, да так, чтобы там не было очереди, сделали все быстро и качественно, пока вы смотрите какой-нибудь фильмец по телевизору или пьете кофе в ненапряжных разговорах с очаровательным красавцем из персонала? Не можете предложить, ну я так и думала. Можно себе позволить подобное раз, максимум, когда страшная распутица, дважды в месяц, но чаще никак не получается при всем желании.
Что не должна позволять себе настоящая женщина, находящаяся за рулем неважно чего, так это собственноручно заправлять машину или заливать в нее необходимые жидкости. Дорогие мои, поверьте, ничто так не унижает вас, в том числе и в собственных глазах, как вставление «пистолета» в бензобак, нажимание на рычаг подачи бензина, беспокойное оглядывание на табло колонки – как там меняются цифры. В идеале вы лишь пользователь, поэтому не пренебрегайте правилом посещать только те заправки, где есть специально обученные люди, которые и пистолет вставят, и ветровое стекло, пока вы ходите оплачивать, протрут. Достоинство, с которым усвоившие эту, в общем-то, очевидную истину поведения, неспешно на каблучках идут к своей машине, неся в руках только что купленный на продвинутой бензозаправке тортик, стаканчик с кофе или последний номер глянцевого журнала, поистине невозможно описать. Это надо увидеть один раз.
Не беда, если найдется один на всех нетерпеливый идиот, стоящий почему-то, как назло, в очереди на заправку именно за вами, который выкрикнет что-либо обидное в ваш адрес, мол, где вы так долго бродите, здесь же очередь, да еще осатанеет от того, что увидит у вас в руках вот этот яркий кусочек сброшюрованной бумаги – именно этот крик позволит остальным нормальным галантным и интересным обратить на вас внимание. Здесь главное не вступать в нелепые пререкания с владельцем гортанного голоса. Вы же не собираетесь ему рассказывать про то, что немного переборщили со временем, выбирая журнал по первой интересной статье про известного певца, разъезд которого с женой и скорый отъезд в Испанию, казалось, поставил всех в стране на уши от переживаний, а потом надо было обязательно купить сластей, поскольку нигде в другом месте Москвы это сделать невозможно. Нетерпежник все равно ведь вас не поймет, зато остальные оценят ваш надменный взгляд, походя обращенный на него. И не надо, ни в коем случае не надо, идя у него на поводу, суетиться и ускорять рытье в сумочке в поисках ключей. Во-первых, это абсолютно не приблизит их поиск, во-вторых, выдаст в вас особу, на которую так вот запросто может влиять какой-то нетерпеливый чмо! Посмотрели бы вы на него, когда он ходит со своей бесформенной женой за покупками по выходным! Что-то не слышно и не видно его в таком походе, сумки тащит, это да, но чтобы высказаться по поводу бесцельной траты времени, когда жена примеряет то одно, то другое, –нет, он же не самоубийца!
Неважно, где вы находитесь, чувство самодостоинства должно сопровождать вас без всяких скидок. Унизительно, когда приходится продираться сквозь очередь, в этом смысле Жанна предпочитала переплатить, но посещать именно те магазины, в которых персонал сам обращается к тебе с предложениями помочь выбрать, посоветовать, поднести. Конечно, порой услужливость перерастает в навязчивость, но таких всегда можно поставить на место, как и, впрочем, излишне ленивых продавцов.
О, Жанна умеет это делать не хуже нас с вами, причем внешне не придерешься, никаким хамством или унижением здесь и не пахнет. Есть ведь совершенно простые способы, например, уделяющую внимание вместо вас собеседнику в мобильнике девушку громко так, на весь зал, чтобы менеджер слышал, спросить о свойствах кожи, из которой сделаны вот эти замечательные сапоги. При этом надо обезоружить свою визави, понятно же, что она будет раздражена, фразой типа, что в только в вашем магазине можно найти такие замечательные вещи. Консультант, конечно, растает, и вовсе не потому, что она довольна своим местом работы, зарплатой, такими вот требовательными клиентами, ежедневной усталостью, когда даже в выходные ощущаешь тяжесть в ногах от постоянного стояния. Нет, просто любому человеку приятно, когда его выделяют из толпы, а подчеркивание достоинств места, где трудишься, есть не что иное, как эта самая отметка. Раз твоя работа такая замечательная, то и ты сама молодец, что находишься именно тут. Разобраться, что это не что иное, как скрытая издевка и желание поставить хамоватую продавщицу на ее законное место очень сложно, поверьте, тем более в процессе трудовых будней.
Чуть позже несчастная жертва начинает кое-что смекать, когда Жанна меряет всю обувь подряд, даже ту, сезон которой еще не подойдет долго-долго. Ее цепкие руки не отпустят уже выдохнувшегося консультанта и тогда, когда станет абсолютно очевидным, что Жанна ничего покупать не будет. При этом надо уйти, сохранив лицо крайней разочарованности тем, что абсолютно нечего купить даже в таком замечательном магазине. Иногда измученные вами же продавцы верят и искренне сочувствуют, что столько времени потеряно зря – они-то на работе, а вот вы…
Особенно этот слепок с шопингового поведения Жанны наверняка пригодится вам при посещении дорогих, с фейс-контролем и прочими атрибутами полудоступности магазинов – нельзя своим видом демонстрировать, что неприятно поражены ценами, фасонами, стилистикой, надо излучать понимание, неспешное проникновение в суть вещей. Недопустимо для примерки брать только одну вещь, это для окружающих сразу будет сигналом вашей однобокости и того, что вы пришли в магазин абсолютно точно зная, что вы хотите приобрести, ну прямо как мужик, чесс слово! В магазин ходят отдыхать и повышать визуально-культурный уровень в первую очередь, распалять свое желание быть прекрасной, делать безумные покупки (или искать того барана, который готов за них заплатить), во-вторых, неспешно потрепаться с продавцами, уже видящими в вас достойную потребительницу в хорошем смысле этого слова о последних тенденциях, а после – чашечка кофе с, нет – без, да ладно – с, ни в коем случае – без, черт побери, все-таки – с чиз-кейком, штруделем или просто замысловатым печеньем! Освоившим эту нехитрую методику всегда прикольно в магазинах независимо от того, будут или нет покупки. Даже если их нет, такое времяпрепровождение не отбивает дальнейшего желания посетить еще что-нибудь в этом роде. Да, по выносливости посещения магазинов женщина опередит любого верблюда, в смысле его выживаемости в пустыне.
Конечно, многие мужчины знают эту истину, посему довольно часто отказываются сопровождать своих дам за покупками. Тут они делают большую ошибку, которую можно препарировать с разных сторон. Начнем с того, что женщины часто искренне обижаются, видя в этом угасание интереса к ней. И мужчина в этом случае проигрывает дважды – женщина в плохом настроении, которое может усилить неудачная охота за товаром, а во-вторых, он лишает себя удовольствия увидеть, например, как женщина примеряет на себя новый эротичный лифчик или что-либо в этом роде, что может «завести» и «разнообразить». Еще одно проигрышное – когда мужчина дает свою кредитку, чтобы только подруга отвязалась от него и сама таскалась по магазинам. Почему? Да потому, что никогда не знаешь наперед, сколько она с нее снимет, а диктовать условия заранее вроде как бы неудобно. Кроме того, мужчина рассчитывает, что женщина будет довольна его щедростью. Да ничего подобного – сколько раз приходилось по сетованиям подруг убеждаться, что им нужно было, чтобы любимый мужчина, махнув рукой, сказал что-то вроде: «Да черт с ним, покупай!», когда видит в твоих глазах нерешительность от того, что ты очень сильно колеблешься, держа изумительную, но все же дорогущую вещь. Вот тогда он Гарун-аль-Рашид, независимо от того, сколько реально потрачено, все же определяется соотношением «доходы – реальность трат». Да и мужчина не получит впрыска в кровь своего гормона счастья, поскольку не будет рассуждать примерно так: «Какая она у меня глупенькая, так из-за тряпки (туфель, автомобиля, бронетранспортера) радоваться! Не зря говорят, что женщины – существа недалекие!». Вот он уже и упивается своей значимостью, вот он уже и получил свою вечернюю индульгенцию, вознаграждающую его всем, чем только может женщина отблагодарить, не забыв сама получить удовольствие.
Почему-то в продуктовые магазины мужчины ходить с женщиной считают в порядке вещей, наивно полагая, что ей это чрезвычайно интересно. Они сами не большие любители вообще всякого рода покупок, не забываем это, а за едой идут по усвоенному от мамочки принципу, что женщине надо помогать таскать тяжелые сумки! К тому же там мужчина проявляет недюжинный интерес к покупаемому пиву, рассматривая его разнообразные вариации, по длительности этот процесс вполне сопоставим с выбором женщинами косметики, что, согласитесь, значительно ответственнее и сложнее. Почему-то жены при этом входят в положение, не вопят, что устали, и по телевизору давно начался бильярд, не посмотрев который, можно лишиться смысла жизни навсегда. Боже, ну до чего тоскливо все это видеть! До чего скучно так жить! Для чего так жить!?
Жанна предпочитала более простое, незамороченное и разнообразное существование – кафе, рестораны. Возможно, многие осудят ее – не по средствам жизнь, нежелание быть как все, нормальной. Однажды в Инете она обратила внимание на прилипчивый баннер, призывавший узнать, как сэкономить на еде. Она никак не могла от него отвязаться, он постоянно всплывал, даже если закрывала его «окно». Наконец, не выдержав, она проникла в его недра, и все оказалось изумительно просто: «Хочешь узнать, как экономить на еде?» – гласила видимая часть, а в скрытой можно было прочесть: «Питайся дома!». Этот небольшой креативно сделанный рекламный материал представлял собой поваренную книгу. Да, если бы Жанна питалась дома, она бы, безусловно, имела большие накопления и не только на черный день, но и на белую ночь, на прекрасные путешествия, новые впечатления и большое количество малых и больших женских радостей. А так – нет, эх, не получается!
О том, что Жанна умеет готовить, неоднократно слышали от ее мамы ухажеры, изредка бывавшие в ее доме, но, откровенно сказать, никто так никогда и не попробовал то, что могло бы выйти из-под ее рук. Наверное, самое ценное она еще прибережет и покажет, хотя могла бы, наверное, для подрастающего сына уже и расстараться давно. Жанна считала, что Антошку имеет смысл с детства приучать к посиделкам в компании, а какая в настоящей тусне домашняя еда, это как-то и не прикольно даже. А что, скажете, большинство сейчас живет иначе, отрывая у своего свободного времени большие куски на покупки еды и ее готовку или, что еще хуже, экономят часы в соревновании кто быстрее разогреет в микроволновке полуфабрикатную мерзость?
Вот у тибетских монахов, кажется, аскетизм в еде был изначальным, генетически заложенным. Питались они скромно, в полнейшей тишине, под неспешные размышления о смысле жизни, который уж точно не в белках, жирах и углеводах. Представить себе ламу, направляющего стопы в близлежащий лабаз за продуктами, уж совершенно кощунственно. Ни одна практика не сможет, конечно, полностью отвязать даже истово верующего человека от необходимости питаться. В восточной философии Жанне нравилось утилитарное понимание процесса питания, в отличие, например, от Омара Хайма, по сути дела написавшего в свое время гимны не только половым излишествам, но и пьянству и чревоугодию.
Практики все больше захватывали Жанну, она научилась, приходя на собрания, отрешаться от мыслей с первыми звуками монотонного речитатива и ударами барабана. Вначале Жанна не понимала смысла прочитанных фраз, услышанных звуков, ее завораживал ритм барабана, слова учителя, который периодически занимался с их группой. Ей очень нравился его призыв к отстраненности от обычных тревог и желаний, превращающий их в вещь не такую уж важную, болтающуюся где-то на задворках такого же несущественного тебя самого, а раз уж ты сам штука не особо существенная, то как можно злиться, печалиться, тосковать и концентрироваться на бытовых неурядицах? Как можно желать всяких смешных благ, или завидовать тому у кого их много? Нет, в этом явно что-то было, и буддизм представлялся ей набросанным несколькими штрихами незавершенным полотном со множеством белых пятен, уважительно оставленных для самостоятельного заполнения.
Немного напрягало то, что надо повиноваться обрядам, изучать их сложную архитектонику, что в отрыве от Тибета, согласитесь, сделать нелегко, к тому же практически трудно воспринимаемый санскрит и тибетский язык, жесточайшая, но в то же время несколько смешная арифметика практик, все шестнадцатиричный путь, шестьдесят различных условий и 78 препятствий, почему именно столько? Жанна не хотела идти по пути многих, заучивавших, зазубривавших все досконально, как в школе. Она стала обращать внимание на то, что подобные «старожилы» теряют способность говорить нормально, по-человечески, вне стен их общего прибежища, повторяют по кругу одно и то же по многу раз, не оттеняя новыми нюансами каждый круг повторения. Ей хотелось размышлений, раздумчивой оценки мира и себя самой в нем, получить это она могла только с учителем или же с несколькими братьями и сестрами. Она довольно быстро освоила наставления по устремленности к пробуждению, основанные на любви и сострадании.
Жанна сама себе удивлялась – она никого никогда не жалела и по большому счету не сострадала до прихода в общину, но все же понимала, что, возможно, ей этого не хватает, но не ненависть же в себе воспитывать в самом деле(!) для спокойствия души. Чего-чего, а злобы в нас всех даже с избытком, никаких практик для совершенствования черных сторон души не нужно. Потому, наверное, и стала буквально вживаться в изучение этой и другой практики – самадхи, которая формирует спокойствие и безмятежность ума, направленного вовнутрь, основанной на внимательности и бдительности по отношению к совершению добрых поступков и избеганию дурных. Вроде бы нет в этом ничего особенного, а все же попробуй приди к этому без посторонней помощи. Безусловно, Жанну интересовало в этом не само «делание добрых дел», а возможность обретения душевного спокойствия, и если этого можно достичь посредством несовершения зла, возвышения в собственных глазах от осознания того, что удержалась от мщения, то пусть будет такой выход.
Постижение реальности – еще одна практика – разве не к этому она стремилась всю сознательную жизнь? Тяжело было вникать в практику умиротворенности, прежде всего, наверное, из-за того, что изначально мы не видим разницы между душевным спокойствием и умиротворенностью, а она есть. Как существует она между желанием и намерением? Что такое желание, например, то, что загадывают, когда гасят свечки на деньрожденческом пироге или с боем курантов при наступлении Нового года, или – вот дурость-то!, – когда оказываешься между двумя людьми с одинаковыми именами? Не более того, что мы хотели бы иметь предмет желания, но сами для достижения цели не хотим, не будем предпринимать что-либо.
Намерение – это и есть наше желание, помноженное на стремление сделать что-то для его достижения. Вспомните, как мы говорим в случаях, когда это случается, ну в смысле, исполняются желания и реализуются намерения. Совершенно верно, по-разному. Когда желание – то мы чаще всего восклицаем, что оно, наконец, сбылось, а вот когда намерение – с чувством удовлетворенности – что достигли цели. В этом сердцевина отличий, водораздел между желающими куда-то стремиться и истинно целеустремленными. Так и душевное спокойствие – оно может быть у каждого человека в зависимости от того, насколько прочны у него нервы, какое у него изначально воспитание и жизненный опыт. Оно в общем-то и не ощущается, поскольку является элементом обычной жизни, а вот умиротворенность, безмятежность – это душевное спокойствие, от которого получаешь внутреннее удовлетворение, некий самонаркотизм, удовольствие мозга от каждого своего шага и действия.
Сильную уверенность Жанне придавало то, что она довольно скоро научилась не просто отгонять тревожащие, а потому ненужные мысли, а освобождаться от них, то есть расставаться с ними навсегда, причем делала это все с большей уверенностью, как просвещал ее учитель, настаивавший, что надо это делать с уверенностью пловца в возможности переплыть реку. Это настолько помогло ей в обычной жизни, что Жанна со спокойствием рассматривала все варианты работы, которую она искала с тех пор, как вернулась в Москву, и, наконец, решила, что самым правильным будет снова окунуться в реку тех дел, которые ей еще не познаны, где она еще не прикладывала своего ума, выдержки, хватки, где еще не работал ее йодизированный мозг. Так Жанна оказалась на курсах по бизнес-планированию, коих, если судить по объявлениям в газетах, великое множество и многоцветье. Как когда-то в лидерских программах, здесь ей нравилось все. Несмотря на изматывающий марафон занятий, она смогла лихо познать основные теоретические предпосылки и день, и ночь забивала себе голову идеями применения их на практике.
Первая ее реализация случилась тогда, когда Жанна не смогла заплатить абонентскую плату за мобильник, поскольку был уже поздний вечер, и ее отключили. Взбешенная необходимостью дожидаться завтрашнего дня, она ночью думала о том, как хорошо бы было расставить по городу автоматы в доступных местах и оплачивать в любое время суток. Этой идеей она поделилась на следующий день с одной бизнесменшей, которая также училась на курсах. Вы сейчас не поверите мне, что это была Жаннина идея, уж слишком привычными стали для нас подобные агрегаты на улицах, в магазинчиках, на автозаправках, но я знаю, о чем говорю, – тогда она была первая, вместе с этой дамой, у которой оказались весьма большие связи в управленческих кабинетах и среди деловых, возможно, криминально-деловых, но кто об этом будет задумываться, людей, организовав несколько таких точек в Москве. Бизнес пришелся по душе не только жителям, но и владельцам небольших магазинчиков в спальных районах, поскольку люди шли заплатить за телефон, но что-нибудь еще и покупали. Первые аппараты были громоздкими, часто купюры застревали, сигнал об оплате не доходил до сотовых операторов, что вызывало конфликты. Да и сами владельцы мобильной связи поначалу настороженно встретили эту идею с автоматами, в принципе, подобные системы существуют за границей, они просто сомневались в возможности реализации этого в России, где народ хлебом не корми – дай что-нибудь разбить, покурочить или испачкать. Как ни странно, все стало складываться удачно, а через какое-то время серьезные деньги просто стали прилипать к Жанне и, наверное, так можно было бы жить и дальше.
Параллельно, рассматривая вопросы размещения автоматов, она познакомилась с системой оценки помещений и имела информацию собственно о наличии этих площадей. В Москве как раз грянул бум роста недвижимости, только за полгода цены на жилье выросли почти наполовину, а работа риэлтеров стала настолько доходной, что туда поперлись все – и те, кто что-то понимал в бизнесе, и те, кто рассчитывал на свою смекалку и умение решать житейские вопросы.
Именно тогда она пришла к тому, чем занималась сейчас – риэлтерству. Поначалу она частным образом сводила людей друг с другом, тех, кто хочет продать, и тех, кто желает купить, за скромное вознаграждение при ее весьма нескромных запросах. Тогда она пошла на это, вооруженная практиками, которые можно было применить в любой ситуации – от закладывания денег в ячейки банка до порой томительного ожидания оформления документов в разрешительных органах. Со всем она справлялась успешно, и часто думая о том, почему так феноменально везет, Жанна не находила иного ответа, как тот, что связан с самосовершенствованием под руководством учителя и самопознания практик, уже граничащего с реальной медитацией. Она и на людях медитировала в сложных ситуациях или при сильной усталости, только это не было заметно окружающим, так, некоторая задумчивость на лице. Возможно, это не была медитация в прямом смысле слова, поскольку она не воспаряла к тибетским вершинам, у нее не было видений и откровений, к чему призывал учитель. Ведь настоящее видение построено на том, что при его появлении не должно возникать никаких умственных построений, а они-то у Жанны как раз и были, но с нее было достаточно того, что это были мысли, далекие от реальной ситуации, размышления и непоколебимое внутреннее спокойствие.
Именно в один из таких моментов к ней пришла идея открытия агентства, но вовсе не потому, что ей нужны были какие-то помощники в ее расширяющемся, как на дрожжах, деле, по понятным причинам она теперь никому не могла доверять. Просто Жанна задумала решать более масштабные задачи, для чего легального статуса было не избежать. И она стала продавать, ох как и что она стала продавать! То, что стало пользоваться невероятным спросом – землю, причем неважно какую – все шло в ход, даже болота, овраги и другие неликвиды. Людьми овладела невероятная лихорадка покупательства, приобретали целые паи у крестьян, не сумевших с умом и толком ими воспользоваться, а потом перепродавали под дома, участки для гольфа, бензозаправки и многое другое. На таких операциях счастливые обладатели паев могли за год не только вернуть вложенное, но и получить прибыль, в 5–6 раз превышающую первоначальный взнос. Жанна этим безошибочно пользовалась. Благодаря установившимся связям, она всегда имела план подобных крупных преобразований в Московской и соседних областях и умела внушить клиентам, что это именно то, что им было нужно.
Конечно, эти связи возникали не на пустом месте, она сполна благодарила «благодетелей», брала на себя все риски – вдруг крестьянин запьет, заартачится, невольно «кинет», а покупатели – люди серьезные, можно сказать серьезнейшие, они просто так не смирятся с потерей денег в случае чего. Отсюда и ее постоянное творчество в составлении договоров, от количества пунктиков которых можно было осатанеть, так и не дочитав договор до конца. К тому же Жанна буквально перед сделкой вносила в договор еще один-два, которые подписывались уже не глядя, а зря, именно в них и крылась ее индульгенция. В реальной жизни она не спасет от пистолета, ножа или дубинки, изнасилование при таком раскладе можно будет расценивать как самое приятное наказание.
Просчитывая все наперед, Жанна двигалась, реализуя свое намерение доказать Нинке, что потеря денег для нее – пустяк, дело наживное. Самосовершенствование, умиротворение и нечто возвышающее ее в понимании реальности, пришедшее в ней после того, как она стала посещать общину, настолько пустили в ней свои корни, что когда она узнала из Интернета о гибели Нины, Жанна не испытала ни злорадства, ни жалости, просто констатировала факт, что Нину подвела ее же жадность. История ее гибели, настолько нашумевшая в свое время, связанная с дорогими машинами, ах все-таки она вернулась к тому, с чего начинала – с иномарок, никак не заинтересовала Жанну.
Самосовершенствование предусматривает постоянную работу над собой, которая может оказаться очень тяжелой, но период трудностей для Жанны, кажется, уже завершался. Она выкраивала время для посещения практик, что становилось из-за обилия работы все сложнее делать, она дорожила ими, потому что именно тогда могла позволить полное отрешение, которое, возможно, возникало из-за того, что оно накладывалось на десятки таких же отрешений сидящих рядом. Она не закрывала глаза во время декламации мантр, как делали многие, но их тексты из ее уст приобретали особую мелодику, выдававшую веру в то, что говорится и делается. Со стороны это, наверное, выглядело истово, поскольку однажды к ней после одной из них подошел Учитель, который редко бывал на людях, и обратив на нее неподвижный проницательный взгляд, протянул ей колокольчик, точно такой же, какой был у некоторых избранных в их «стае». Он сказал, что колокольчик теперь ее и что он будет помогать ей в трудные минуты жизни, стоит ей только вспомнить текст возрождающей мантры и в такт мысленному протеканию слов позванивать в него. Жанна поблагодарила, конечно, но сказала, что ее трудные минуты еще не закончились, придется звонить часто и сильно. Нет, она даже не понимает, что прошла все этапы очищения души от черных потаенных замыслов и по жизни они не будут ее терзать, а беспокойство – это только остаточные явления маховика недовольства собой, который скоро остановится и Жанна почувствует полное умиротворение. Все остальные, собирающиеся для совместного чтения мантр, еще не достигли этой ступени, поэтому им не скоро суждено обрести полное познание себя. Он даже не понимает, как ей удалось пройти весь путь за такой короткий срок, что она с ними, многим это не удается до конца жизни. Жанна не была фанаткой учения Вишнаури, но она чувствовала, что внутренний смысл практик для души, ложившийся на внешнее неутомимое совершенствование тела с помощью йоги, и в самом деле переменил ее.
Привычный русский пофигизм, попавший на ухоженную возделанную поколениями почву философствования, неважно какого – немецкого, тибетского, японского – поистине способен творить чудеса с соотечественниками. Они становятся самодостаточно ориентированными, воспринимающими проблемы окружающих через призму спокойствия и разумного, как им кажется, отношения к ним. В реальности таких часто называют бессердечными, бесчувственными, холодными, какими их воспринимает широкая русская же душа, по традициям же хлебосольная, отзывчивая, сострадающая. Не об этом ли писал Достоевский, не он ли в свое время пытался пробить корку льда бессердечия через болезненное восприятие гнусной действительности своими героями? Но мир Достоевского – это и Жаннин мир, как и мир мантр – тоже ее, они существуют в одном мозге, они, если и пересекаются, то только для того, чтобы ее место на Земле было осмысленно ей самой, чтобы не возникало неуверенности и сомнений, чтобы каждый день воспринимался как лучший в череде таких же позитивных. Неудачи – временные, и им надо быть благодарным за то, что они отрезвляют и в то же время не озлобляют.
Когда Учитель вручил ей этот колокольчик, Жанна не прочувствовала, видимо, всей глубины его слов. Он еще раз повторил, что она освоила все доступные простым смертным практики и не сможет двигаться дальше по пути самосовершенствования, поскольку это прерогатива только мужчин, приближенных к небу. Эти слова он произнес во время их выездного семинара в Крыму, куда они всей толпой поехали весной. Остальные пассажиры поезда смотрели на этих московских с недоверием – не пьют, не курят, не матерятся, сидят с какими-то просветленными лицами, говорят мало, небось, взыграли гордыня и презрение ко всем провинциалам, приписываемые москвичам. Знали бы они, что люди просто созерцают, думают и используют любую минуту для самосовершенствования, даже в пути.
На Крымском побережье они не только отдавались во власть практик, но и укрепляли себя физически, осваивая виндсерфинг, для большинства это был первый опыт. Лучше всех, быстрее всех установить власть над доской, что очень непросто, удалось именно ей. После нескольких неудачных попыток поставить парус, ощущая невероятную боль перенапрягшихся мышц живота, она победно скользила по волнам навстречу Ай-Петри, и эта Медведь-гора, казалось, прогибала перед ней спину, признавая в Жанне покорительницу природы. Тогда-то и прозвучало при всех утверждение Учителя о ней как о лучшей ученице, именно тогда она победно звонила в колокольчик, а ее голос, хотя и звучал во время практик монотонно, был звонче, ярче и увереннее всех остальных. Она все же не хотела культивировать в себе слепое поклонение учителю, как того требовало общинное правило, не за этим она пришла сюда. Уважение, интерес, удивление – да, но поклоняться – значит зависеть и унижаться. Именно при таком раскладе возможно лишиться, пожалуй, главного для человека, того, что отличает его в этом мире – разума.
Удивительное дело – в братстве не было никаких намеков на сексуальные домогательства, никто даже полунамеком не выказывал к ней нечто большее, чем отношение как к равной, атмосфера тепла общения и взаимного уважения царила и поглощала все остальные желания. Даже когда проходил обряд очищения души и все предстали на берегу обнаженными в лунном свете, казалось, во всяком случае Жанна именно так ощущала, что все любуются красотой природы, в которой тела лишь часть ее, составляющая мироздания, как и это море, воздух и чайки. В такие минуты ей хотелось быть чайкой, парить над землей и сверху, с замирающим сердцем, с обжигающей нежностью видеть Антошку, людей, реки, ледники, леса и дворцы.
В тот период, как ей кажется, она была не просто романтичной, а открытой и любила всех, ощущение замкнутого навсегда сердца прошло, а желание реально летать стало реально сильным. Возможно, такие же чувства испытывали остальные, она видела глаза этих людей, сидела с ними в обнимку на берегу, они спасались от морского прохладного ветерка, прижимаясь голыми телами друг к другу, и по очереди рассуждали о ценности каждой крупицы окружающего мира. В этих рассуждениях не было ни капли выспренности или словоблудия, они знали, о чем говорят, – о возвышенном и бренном, прожитом и о том, что только в мечтах. В этих разговорах было и покаяние, и радость, и гордость, и надежда. Она и сама, хотя ранее, до того, как присоединилась к ним, не делала этого, рассказывала о себе, о своем пережитом. Но никогда – как наставлял Учитель – о том, как она представляет себе грядущее. Пусть остальные не придерживаются этого правила, значит, оно просто не легло на их собственные представления о жизнеуложении. Для полноценной встречи рассвета ей так не хватало разливистой песни, но понимала, что сейчас это только затмит главное – единение с природой. Вот так же, наверняка, стоят на вершине горы тибетские монахи и созерцают красоту с высоты и молятся за то, чтобы этот мир во всех своих красках принадлежал всем, без распрей, войн и злобы, чтобы слово «тварь» было бы не ругательным, а только обозначало бы живую песчинку природы, неважно, кто это – человек или животное.
По возвращении в Москву после того Крымского вояжа все хотели быстрее встретиться вновь и не могли дождаться ближайших выходных, когда снова смогут прийти в свой храм на чердаке заброшенного завода. Но когда Жанна пришла в назначенный день и час, она почувствовала какое-то напряжение во взглядах, какую-то недосказанность. Знаете, как бывает, когда вроде бы и ничего особенного и не происходит, но точно знаешь, что все идет как-то не так, как обычно. Народу в тот раз было много, точнее сказать, пришли все, раньше так не было – кто-то болел, кто не мог по другим причинам, а тут все, даже реально было тесно. Учитель часто поднимал глаза на присутствующих, отрывая их от текста мантры, взгляд его был невероятно печальным, усталым и как-будто извиняющимся за что-то, ну как у наказанной собаки.
После практики Жанне надо было уехать по делам, она извинилась и выпорхнула первой, даже не закончив обряд поедания пищи. Поскольку еще должны были быть решены некоторые вопросы жизни общины, Жанна, желая узнать, что обсуждалось, после того, как освободилась от дел, стала набирать номера тех, кто еще оставался там. Но безрезультатно – странно, но никто не брал трубки, хотя она позвонила почти десятку людей. Интуитивно она поняла, что что-то произошло и такое знакомое предательское ощущение жара тогда охватило ее, или это реальная болезнь подкралась? Она промучилась с парализующей температурой, выматывающим сердцебиением всю ночь, никакие жаропонижающие средства и домашние снадобья не помогали. Наутро ей позвонила жена одного из тех, кто был в их братстве, и рыдая сообщила, что вечером в общине был пожар и никто не уцелел из тех, кто там был. Эта нашумевшая история в газетах приобрела мистический оттенок – писали, что поскольку не было обнаружено ни одного тела возле выхода, все погибшие сгрудились в центре, то это явно был акт самосожжения, другие утверждали, что люди стали жертвами скинхедов, которые устроили поджог, а потом не выпустили никого из огненной ловушки.
Жанна в очередной раз лишилась поддержки казалось бы ставших близкими людей, с которыми она разделяла в последнее время часть своей жизни. Невозможно представить, что все эти молодые и пожилые, такие жизнерадостные и в то же время вдумчивые, могли вот так распорядиться своей жизнью, оставить своих близких страдать. А, кстати, сама-то она совсем позабыла про сына, остававшегося с ее матерью в Ельце, никакие телефонные звонки и редкие наезды не могут заменить того, что она хотела – общения. И вот что странно – понимая это, Жанна все же выдерживала расстояние, пытаясь войти в колею нормального самодостаточного ощущения.
Казалось, такой момент стал приближаться, она заштопала рваные края своей внешней оболочки, прорванной событиями последнего времени, через эти бреши в нее вливался негативизм, отравлявший душу, заставлявший менять свое отношение к жизни. И только все встало на свои места! Как вдруг это! Помнится, еще одна мысль тогда пробила ее всю – неужели и ей была уготована такая же судьба, останься она чуть подольше с ними в тот вечер? Хватило бы ей мужества принять то или иное решение – поддаться всеобщему помутнению (конечно, с точки зрения разума, но, возможно не с позиций вечного покоя, как знать?) или вырваться на свободу, проголосовав за жизнь. За жизнь здесь и сейчас, а не на вершинах Тибета, в этой порой холодно-обжигающей жизни, а не там, в тумане пьянящего воздуха рая. Что она тогда конкретно думала, Жанна не вспомнит, как взгляд в мутной воде – вот она стоит на пепелище, пролитом пожарными водой до самого основания дома, жуткий запах гари, ветер, обожженные обрывки книжек на чужом языке с мантрами, текстами о загадочной восточной философии. Она смотрит на все это, потом поднимает руку с зажатым в ней колокольчиком и звонит, звонит, звонит… Звук его пронзительный, яркий, оранжевый, воспаряющий к небу, к вершинам, туда, где, возможно, нашли приют души тех, кто туда стремился. Такое возвышенное настроение у нее было только один раз, чаще всего, когда она думала обо всем этом, у Жанны был страх и еще неимоверная жалость, что все так закончилось, так быстро завершилось. В одну и ту же воду она не будет вступать никогда. Есть же еще общины по Москве с такой же направленностью своих членов. Но она больше ни за что не подвергнет себя подобному опыту. Все, что необходимо ей, она вынесла из этой своей практики.
Жанна не пошла на похороны не потому, что не хотела. Она просто не могла себе представить, как быть на многих погребениях сразу, а выделять кого-либо из погибших для себя считала не вправе. Она не понимала, как можно хоронить людей по славянским традициям, если сами они жили по иным законам. Какое-то время ей пришлось давать показания в прокуратуре, откуда ей пришла повестка. Но что она могла рассказать? Что все это были близкие ее тогдашнему душевному настрою люди? Что вот она, да, на фотографиях в их окружении – улыбчивая, лучезарная, спокойная, искренняя, задумчивая.
Как долго нас не отпускает ужасное! Как оно хватает цепко и кружит в своем отвратительном вальсе по кругу. Наверное, у каждого есть свой способ от него избавляться, но не у всех есть секреты, как избежать того, чтобы оно не пригвоздило тебя к земле, позволило вздохнуть и снова смотреть на мир светлыми глазами. То, что она почерпнула в тибетских знаниях, ей сейчас исключительно пригодилось. Некоторые вещи настолько важны, что мы непременно хотим ими с вами поделиться, ну не каждой же надо для их постижения проходить через то, что прошла она.
Итак, во-первых, нельзя жить с убеждением, что в жизни все должно быть точно, аккуратно и правильно, что все должно развиваться по общечеловеческим законам и иметь свое логическое объяснение. Во-вторых, невозможно существовать с чувством соответствия стандартам других людей, поскольку неминуемо будешь стараться подогнать себя под рамки их представлений о тебе, о том, как ты должна выглядеть, что чувствовать и как себя вести. Ну и конечно же, ты никогда не сможешь догнать эти «золотые стандарты качества», поскольку они написаны другими людьми, со своими характерами, жизненным опытом и представлениями о морали.
В то же время надо зеркально отказаться от ожиданий чего-либо от относительно способностей других людей, не предъявлять им своих претензий. Большей частью разочаруешься, каждый-то мнит себя если не гением, то уж во всяком случае, поумнее других будем, не так ли? Как следствие того, что кто-то не оправдал твоих ожиданий, – разочарование и тяжелое чувство от отсутствия людского совершенства, неспособность понять поступки других. Ни в коем случае нельзя в связи с этим устанавливать для себя какие-либо рамки или придумывать супервысокие планки, а тем более через них рассматривать свои удачи или неуспехи, поскольку вынуждена будешь постоянно препарировать свое поведение и замучаешься ставить себе «отлично» или «неудовлетворительно» по поведению, как в школе.
Значит, нужно вымарать из своего повседневного распорядка такие показатели, как личные высокие стандарты – выдвижение и стремление к ним неминуемо приведет вас когда-нибудь к нервному срыву. Достаточно того, что вы есть такая, какая уродилась. Невозможно спокойно и уверенно жить, если чрезвычайно озаботиться собственными ошибками и тем более приравнивать их к жизненным неудачам, от которых опускаются руки. Ну и то, что только укрепилось учителем, – нельзя испытывать негативных чувств к родителям только потому, что у тебя были высокие ожидания от их позитивного участия в твоей судьбе, а также из-за того, что они воспринимаются как чрезмерно критикующие. Несмотря на проходящие годы, взросление, наличие собственных детей, возможную седину у корней волос все же нет-нет да и проскользнет надежда на родителей, как на некий остров, незыблемый и теплый. В этом есть обратная сторона – одно дело ожидание, совсем другое – реальность отрезвляющих слов и поступков матери. Надо стараться относиться ровно к своим родителям и прощать им неумелое, с вашей точки зрения, навязчивое, по вашему мнению, хозяйничайние в вашей судьбе.
После всего, что приключилось тогда, все эти принципы, укрепившиеся в Жаннином поведении, стали для нее поистине на вес золота, кажется, именно в этот момент пришло осознание того, зачем собственно она пошла в тибетский философский и тантрический мир. И еще – Жанна поняла, что никогда больше туда не вернется, и не потому, что самое важное она для себя оттуда уже вынесла, а потому, скорее, что следующий уровень жизни там будет похож на постановку той самой высокой для себя планки, достичь которой или не взять – еще очень большой вопрос. Самосожжение. Невероятно страшное слово, неважно, говорим мы так о теле или же о внутреннем мире. Конечно, ее опалило, невозможно остаться полностью безучастной, потому и мыслями возвращалась к этому отрезку жизни с практиками, душевным миром, собственными отрешениями. Жанна пробовала отсудить для себя частицу спокойствия в работе. И вкалывала, как оглашенная, мотаясь, заключая сделки и уставая тоже неимоверно. Странно, но, несмотря на то, что скучала по сыну, ни о каком приезде Антошки в Москву она и думать не могла. Эгоизм, он ведь разный бывает – большинство скажет что-то в том смысле, что она полностью узурпировала право на свое собственное при наплевательском отношении к тому, кого родила, и что это скоро ей аукнется, меньшинство будет кричать, что это ее право – реализовываться так, чтобы быть счастливой, а когда родители умиротворенные, то и дети тоже. Не беремся занять чью-либо позицию, поскольку и там и там есть как правильные, так и совсем уязвимые места, просто расскажем, о том, что было дальше.
Но давайте сделаем это чуть позже, поскольку сон все же сморил ее, и даже неровный звук от подрагивающего колокольчика, зажатого в руке, не мешает Жанне спать в комнате ее оживших воспоминаний десяти лет новой жизни, такой непохожей на жизни других, такой абсолютно, трафаретно идентичной миллионам жизней замечательных молодых женщин. Они – это мы с вами, наше общество, то, что нам суждено было испытать и что еще предстоит в недалеком будущем. Они могут нам нравиться или быть отвратительны, мы можем с ними быть согласными или же спорить, отстаивая свои принципы, говорить, какие они замечательные или аморальные. Но в главном вы, наверное, со мной согласитесь – это наше поколение, они такие, какие есть, в целом на них держится наш противоречивый, обаятельный, жестокий и многокрасочный мир.

 
Глава заключительная

Утреннее пробуждение всегда давалось Жанне тяжело, в детстве она даже думала, что по утрам всем так несладко отрываться ото сна, неважно, снилось ли ей что либо или же будильник грубо вторгался в совершенно бессновиденческое забытье. Как Жанна ненавидела будильники всех мастей, она мечтала о таком, чтобы он распахивал окно в новый день какой-нибудь замечательной, близкой к сердцу мелодией, а не механическим или, что еще хуже, тревожным электрическим зуммером. После таких будоражащих пробуждений, граничащих с испугом, несколько часов невозможно унять отвратительное сердцебиение и раздражение на мир. Правда, у женщин есть один замечательный секрет, как быстро вдохнуть в себя успокоение – это горячий душ с его обжигающе-пробуждающими струями. Конечно, это не означает, что мужчины принимают душ как-то иначе, просто для них это большей частью только гигиеническое действо, а для женщин струи воды способны дать нечто большее, чем чистоту. В то время, как вода разбивается на миллионы брызг о плечи, лицо, шею мужчины успевают просчитать в лучшем случае половину предстоящего дня, в то время как женщина решает куда более трудные задачи – что надеть, поглажена ли юбка, которая была избрана в качестве жертвы, не видели ли ее уже в блузке, что была приобретена два дня назад, какие тени или помада дополнят пейзаж и еще много-много разного, без чего совершено невозможно явить себя окружающим. Сколько внезапных откровений посещают женщину во время утреннего душа, отсюда и длительность процедуры, столь бесящая мужей. Ну конечно же, они предпочитают, чтобы жена вставала бы на час раньше, делала свои дела по прихорашиванию, проверяла бы, поглажена ли одежда для их правоверных, приготовила завтрак и еще бы порхала перед ними, поднося то ложку, то вилку, то чашку с кофе. Да, и хорошо бы еще слушала его и внимала с неподдельным интересом, напутствовала на новый день, как на войну, да потом еще, после его ухода, отвозила бы детей в садик, школу и только тогда – скатертью дорога по делам.
Нарисованная картина настолько типична, насколько приторна и несправедлива. И редкие голоса, что именно мужчины встают раньше и приносят своим женщинам кофе в постель, тонут в общем потоке устоявшихся представлений о семейной жизни. Да и балуют нас мужчины, в том числе принося что-то в постель по утрам первые месяцы совместной жизни, когда отношения большей частью замешаны на сексе и будоражимой им нежности. Когда накал новизны спадает, тогда и прекращается снисходительное, в хорошем, бережное, в прямом смысле слова, отношение сильного пола. Избежать подобных ранящих душу перепадов можно только тогда, когда не подпадаешь под эту зависимость, когда самостоятельна и бескомпромиссна по мелочам, как Жанна.
После душа – привычный, расписанный по мгновениям, макияж, глоток чая, уже остывшего настолько, чтобы не обжигал нёбо, быстрое смахивание в новую сумочку предметов, без разбора, легкая фиксация внимания на том, чтобы взять права и паспорт, контракт и найденные на прикроватном столике ключи от машины – как они туда попали? – и в путь. Звонок Арсену, вчерашнему неудавшемуся партнеру, но странно – номер не обслуживается. Ничего – нас в дверь, а мы в окно, поедем прямо к нему в офис. Найдя с минимальными шансами щелочку для парковки на оживленном, так любимом эвакуаторщиками машин месте Москвы, напротив высокой швейцарской гостиницы, Жанна выпорхнула из «Шкоды» и легкой походкой направилась в бизнес-центр, где помещалась контора Арсена. Получив гостевой пропуск в этот реконструированный бизнес-парк, который еще недавно был заводом, помещавшимся в самом центре и отравлявшим жизнь москвичам, она поднялась на нужный этаж и оторопела, увидев множество людей в камуфляже, масках и с автоматами наперевес. Видать, власть добралась и до этой империи, нелегко теперь жить богатым, того и гляди покажут твое истинное место под солнцем.
Жанна, поняв, что здесь ей ловить нечего, опасаясь, как бы ее под одну гребенку не втянули в эти разборки, сделала вид, что ошиблась этажом, вскочила в лифт и обреченно нажала на кнопку первого этажа. Все, на этом деле можно поставить крест, если, конечно, в компьютерах Арсеновой конторы не остались проекты полуфиктивных договоров с ней и Жанне не придется в самое ближайшее время познакомиться с прокурорскими или милицейскими, что совсем, по вполне понятным причинам, не могло ей понравиться. И вовсе не потому, что она чувствовала свою уязвимость или задумывала что-то нехорошее в проекте с Арсеном, а потому, что любые допросы и расспросы будут давить на нее, вмешиваться в распорядок ее жизни, возможно, менять ее правила.
Так ведь и у вас, наверняка, бывает – если с самого утра день не задается, то желания продолжать его, трудиться, что называется, абсолютно нет. И такая нападает апатия, так становится жалко потраченных усилий, что невозможно представить, что дальше можно каким-то образом этот день продолжить, образуется какой-то ленивый вакуум, когда хочется сделать что-то для себя, а, может, просто заплакать. Или сидеть в кафе, пить зеленый чай, смотреть в окно на прохожих, совершенно не подозревающих, что у тебя сегодня не складывается пасьянс дел, а потому спешащих по своим делам. Только изредка в толпе выхватишь лицо, не обремененное глубокой задумчивостью, а просто улыбающееся, подставляющее себя солнцу или дождю. Постепенно сам проникаешься желанием плюнуть на все и не запариваться по оконченному кусочку жизни, в конце концов это не вся она, все еще впереди. Сколько раз мы говорим это себе, сколько самоуспокаивающих слов произносим вслух или про себя за сознательные годы, сколько таких же мы выслушиваем от друзей в грустные минуты, как часто находим подобные размышления в интернетовских блогах. В каждый подобный конкретный момент грусть по-особому хватает за фалды, повторяя по кругу одну и ту же песню про то, что, а вдруг, не будет лучше, а может, будет, только хуже, не начало ли это конца, не лестница ли, по ступеням которой не поднимаешься, а уже опускаешься. У женщин в возрасте Жанны очень часто присутствует страх состариться, стать некрасивой, быть никому не нужной в этой жизни. Пожалуй, из всего женского населения немного найдется таких, кого посещали подобные мысли.
К этому меньшинству принадлежала Жанна, она не будет смотреть по сторонам, что там происходит с ее лицом и телом. От природы яркая, хорошо сложенная, она могла переступить через подобные сентенции шутя, не обременяя себя воспоминаниями о неудачах, воспоминаниями вообще. Но, как видим, не всегда все же, доказательством чему является прошлая ночь и нынешний минор в душе. Ей сейчас как никогда захотелось простора, синего неба, шума ветра и реального ощущения полета. Она решительно поднялась, расплатилась и выпорхнула на улицу. Усмирив небольшие пробки, она заехала домой и, захватив свое летное снаряжение, направила свою машину туда, на поле, в Тульскую область, на поле, где каждый день, невзирая на выходные и праздники, собирались фанаты парапланеризма.
Она их нашла несколько месяцев назад, как и все неожиданное и так радовавшее ее, совершенно случайно, когда одна из объявившихся на «Одноклассниках» подруг детства, ну из тех, что составляли счастье юным налетчикам на пьяных, пригласила ее посмотреть на ее молодого человека, работавшего инструктором. Кроме того, подруга была беременна, сама по понятным причинам не летала, ей явно было скучно и хотелось скоротать время в разговорах о былом и нынешнем. Жанна и подумала, а почему бы не совместить желание узнать что-нибудь новое с прогулкой на свежем воздухе? И она в первый раз за многие дни, прошедшие после того опалившего и испугавшего пожара, поехала, добиралась по карте, чего давно уже не было, Жанна прекрасно ориентировалась в Москве, вот только с направлениями движения по переулкам немного путалась, но кто же это может знать, кроме гаишников, конечно. Путь был неблизким, где-то на границе с Тульской областью, уже отчаявшись найти что-либо, она заметила парящий в небе параплан с мелким человечком под ним, болтающимся колбаской на ветру, и улыбнулась – так смешно и ярко выглядела эта точка на фоне синего неба. Они обнялись с подругой, которую Жанна, наверное, не узнала бы на улице – настолько впечатления детства и юности не совпали с образом нынешней располневшей и очень изменившейся характером Ларисы. После недолгих посиделок они прошлись по палаточному лагерю парапланеристов, их самих не было, все были на полетах. Техника подъема, отметила про себя Жанна, несложная, можно даже сказать примитивная – тебя с парапланом тянет лебедка, а потом подхватывает воздушный поток, ну а дальше все зависит от твоего умения справиться с куполом, можно улететь, перекатываясь с одного потока воздуха на другой очень далеко, однажды, говорят, инструктор пролетел более двухсот километров. А какая стильная экипировка – шлемы, очки, костюмы, разноцветная материя куполов.
Народ разношерстный – вот явно богатые, не знающие как еще себя развлечь, мужчины средних лет, ищущие приключения, они отличаются красивой фирменной одеждой, именно они привозят дорогой алкоголь и жратву из престижных ресторанов. Им явно льстит внимание молодых девиц, которые вьются вокруг них, хохочут над их непритязательными шутками и уже потом, вечером, у костра, подвыпив, обнимают и пьют на брудершафт. Вот молодые девушки, приехавшие за адреналином и новыми связями, некоторые действуют настолько неприкрыто, как вот, например, вот эта – Клавдия, что ли – блондинка с тонкими длинными волосами, разговаривающая так, что не перекричит никто. Жанна знала таких вечных вешалок, которые прикладывают массу усилий, чтобы выделиться перед очередным мужчиной, показаться умной, раскованной и рассудительной, а на самом деле пустозвонных, полагающих, что они красивы и желанны. Конечно, большая часть мужиков, желающих только палаточного секса под деланные стоны и искусственную симуляцию страсти такими вот пьяными Клавками, принимают этот природный вызов, а после, отстрелявшись, начинают открыто издеваться над своей ночной подругой. Вот уж поистине тут уместно определение «ночные бабочки» – и летают, и дают. Таких в спаянных тусовках, как правило, терпят, ну должны же быть, в самом деле, на селе свои дураки и дурочки, чтобы всегда можно было бы всласть постебаться над ними, тем прикольнее, что они-то этого не понимают. Еще весьма забавно наблюдать, как они нагружаются дешевым виски, а утром с тяжелейшего бодуна идут на поле, чтобы летать, а после всем дуют в уши, какие они молодцы – вчера пили напропалую с мужиками, потом трахались так и эдак всю ночь, а затем еще и летали. Так устала, так устала! Есть, и таких немало, истовые фанаты неба, которые влюбились в ощущение полета, а самое главное, что их влечет рисковать собой. Они, как правило, скромнее, экипируются основательно, но с чужого плеча, предпочитают бесполость общения в компании.
Жанна тогда и не думала попробовать взлететь, боязнь высоты и страх полета на обычных самолетах преследовал ее всю жизнь. Но Лариса ее уговорила, к тому же ее парень оказался очень симпатичным, открытым и основательным. Он очень придирчиво проверил качество креплений и лебедку, до того очень подробно объяснив, что будет происходить, да как работает рация, что надо сделать, чтобы повернуть в одну или другую сторону, а потом встал в связку за ней, дал отрывисто команду на запуск. Лебедка начала наматываться на барабан, увлекая их бегом вперед, а потом вдруг произошло чудо – они поднялись в воздух, отрыв от земли произошел очень органично, наверное, так птицы взлетают, не замечая, как это происходит. Первый испуг и волнение прошли, она только заметила, как уменьшаются в размерах фигурки людей, машин на поле, деревьев, да еще свист, невероятный, действительно пьянящий, как слышала она из разговоров на земле, свист ветра. Они летали каких-то пятнадцать минут, а ей казалось, что прошло только несколько секунд, когда тяжесть приземления отдалась в суставах легким хрустом. Долго еще после полета Жанна ходила и блаженно улыбалась, а ее новые знакомые понимающе смотрели ей вслед, ведь они сами хорошо помнили похожее ощущение от своего первого выхода в небо.
Жанна буквально заболела полетами, ждала с нетерпением выходных, когда можно будет отправиться на поле, а в промежутках умудрялась читать инструкции, книги по технике парапланеризма, отзывы бывалых, выложенные в Интернете, покупала необходимое снаряжение. Она теперь знала, что означает «день оставления Москвы» – пятница и «день взятия Москвы» – вечер воскресенья с многочасовыми пробками. Но это ее не останавливало. Жанна очень быстро почувствовала себя своей в этой новой компании, а старожилы с охотой приняли ее, не залезая в душу, не заставляя выворачивать ее наизнанку. Жанна прошла через будни полетов, когда изучались и прорабатывались весьма скучные упражнения навроде имитации отрыва лебедки, запутывания строп параплана, слепого пикирования. Через это надо было пройти, она не раз убеждалась, что эти навыки могут спасти жизнь. Были случаи, когда люди падали сверху, «ломались», как говорили на сленге, один парень получил открытый перелом бедра, она, как тогда на трассе, первой добежала к нему, оказывала помощь, потом везла на бешеной скорости в ближайшую провинциальную больничку, а после, через несколько дней, договорившись за бешеные деньги со столичными эскулапами, перевезла его в Москву для долечивания. Странно, но после таких эпизодов не было никого, кто отказывался бы продолжать летать – так, легкий шок и непродолжительное затишье, а после – снова очередь к лебедке, поочередное красивое касание земли, вечерние разговоры у костра. И никаких раздумий о прошедшей неделе с ее делами, суетой и вращением в обществе в поисках новых клиентов, заработков, разочарований и удач.
Вот и сейчас, когда удача отвернулась от нее, она смеет надеяться, что на миг, Жанна, нажимая на педаль акселератора, двигалась в сторону своего поля, где, как она знала наверняка, стоит ей подняться в воздух, она позабудет все напряжное и после приземления почувствует, как прекрасна жизнь. Она знала, что даже в будний день найдет там инструктора. Он был там и абсолютно не удивился неурочному появлению Жанны, кроме нее там было еще несколько таких же энтузиастов. Она зашла в сарай, служивший складом, взяла свои вещи и новый, еще ни разу не летавший параплан, который она приобрела за очень приличные деньги две недели назад – предмет ее гордости и искренних восхищений ее друзей. Он был бело-сине-красного цвета, на стропах было вышито «Россия», стремена люльки были кожаными и пахли свежей выделкой. Она повесила на спину парашют, застегнулась, надела очки и приготовилась к старту. По команде включили мотор лебедки, Жанна начала разбег, привычно оторвалась от земли, отстрелила шнур и стала набирать высоту, подхватив поток воздуха. Высотомер начал отсчитывать метры, складывая их в сотни, выводя ее параплан на плато. А он легко слушался ее руки, поворачивая, делая спираль, видимо, тоже радовался одобрительным словам с земли по рации. Жанна летела, парила, возвышалась, замирала, управляла, была сама себе хозяйкой, переступала с потока на поток, подпевала в тон свисту ветра, все, что не было связано с полетом, не жило больше в ней.
Вдруг параплан резко, в доли секунды, накренился вправо, Жанна успела заметить, что одна из строп, с корнем вырвав материю у места прикрепления к куполу, безжизненно болтается. В следующее мгновение, действуя по инструкции, она отстрелила параплан и после дернула за кольцо парашюта, успев сжать душу в нетерпении его раскрытия. Кольцо осталось в руке, но парашют не сработал, не раскрылся и запасной, который она попыталась вызвать, поняв, что основной ей не поможет. Она летела вниз, расставив руки. Никогда еще она не ощущала себя такой свободной, никогда не было таким полновластным ощущение блаженства и невозможного спокойствия. Люди, смотревшие на нее снизу, видели вокруг ее фигурки разноцветье радуги от рассекаемого воздуха и сквозь порывы ветра отчетливо слышали крик: «Мама, смотри, я свободна!»

Февраль 2007 – февраль 2008