смываю узоры прошедшего дня

16 июля 1965 г. – очередной день рождения моей мамы.
 Когда я спрашивал ее, кого она пригласила на свой день рождения, она театрально возмущалась и говорила: да никого я не приглашала! Что ты выдумал? Никто мне не нужен, а кому я нужна – придет и без приглашения! Вот дурацкие вопросы задает! Кого я пригласила? Да никого я не приглашала... Да и приглашать-то не на что.
Между тем комнаты (их было две) тщательно убирались при содействии Акулины Ивановны – бывшей деревенской жительницы, одной из лучших представительниц  наших 27 соседей. С ее же помощью пеклись пироги, готовились разнообразные салаты, одалживались столы и стулья. Если мама, желая как-то  разгрузить Акулину Ивановну, обращалась к другим соседкам, та ее тут же обрывала и говорила примерно следующее: “Лидка (маму звали Лидия Семеновна), ты что е...лась,  ну, что эта Судорога может – только обоссать и заморозить!!”  “Тетя Лина !! – возмущалась мама – тут же дети”. Дети – это 13-летний я и мой 18-летний брат.
 Мы, как мухи, кружились вокруг накрываемых столов и пользовались любым моментом, чтобы стащить что-нибудь вкусненькое. Кроме того, то, что не поддавалось дальнейшему нарезанию, натиранию, раскладыванию, выливанию и выскребыванию, по традиции отдавалось нам для окончательной зачистки. У родителей большинства других детей нашей многочисленной квартиры была проблема –заставить детей «кушать». У наших родителей была проблема – куда бы спрятать от нас продукты. Мы не страдали отсутствием аппетита. Поэтому любой день рождения был для нас с братом гастрономическим праздником.  Обычной нашей пищей были каша Геркулес, приготовленная на воде, картошка с селедкой, макароны по-флотски, яичница с колбасой и другая незамысловатая еда, приготовляемая нашим строгим отцом, который ел на фронте ворон и любил умножать оставляемые на тарелках объедки и хлебные крошки на численность населения в СССР, раскрывая передо мной и братом душераздирающую картину мчащихся железнодорожных составов с объедками и крошками в сторону голодающих Китая и Индии.
От отца, который был послан с большим списком по магазинам, мы с братом знали, что гостей ожидается немало и среди них, конечно, традиционные Васильевы и Кочаровские – школьные друзья моего отца и самые желанные гости.
 Накануне нашу коммуналку осчастливил водопроводчик – он заварил что-то в протекающем  сортире, который часто ломался от больших перегрузок. От сварки квартира заполнилась едким дымом, который никак не выветривался, несмотря на специально открытые везде окна. К утру дыма почему-то стало еще больше. Создавалось впечатление, что мама и  тетя Лина готовили все на костре. Никто не понимал, что происходит, до тех пор, пока из уборной не выскочил с криком и без штанов ее завсегдатай – Александр Яковлевич Витзон (А Я ВИТЗОН! – гордо значилось под кнопкой его звонка на входной двери). Майка на его спине еще продолжала дымиться. Оказалось, что вчерашний водопроводчик в спешке заштукатурил еще не остывшую от сварки трубу, и она, будучи замурованной, запалила деревянные рейки штукатурки. Внутри стены образовалась труба, в которой незаметно разгорался огонь. В то  время как расслабленный Витзон восседал на своем излюбленном месте, вызывая растущую ненависть моего нервно расхаживающего по коридору брата, кусок горящей штукатурки отвалился и упал на спину облегчающемуся Витзону, что и сдуло его с насеста. Брат, ворвавшись в освобожденное пространство, увидел огонь, находчиво вспрыгнул на унитаз и стремительно загасил его из своего естественного брандспойта, метко направляя его рукой, получая два удовольствия сразу. Это действие не изменило запах в квартире в лучшую сторону: было ощущение, что догорает свинарник.
Тем временем дисциплинированный  и обгоревший Витзон, выполняя свой гражданский долг, успел вызвать пожарную команду.  Надо сказать, что пожары в нашем районе были большой редкостью, по крайней мере на моем 13-летнем веку это был первый, да и тот уже побежденный улыбающимся братом. Именно поэтому пожарные, утомленные бездельем, примчались мгновенно и радостно. Приехало четыре машины и около двадцати человек. Никто из них не стал слушать наших выкрикиваемых из окна заверений о том, что пожар потушен. Они стремительно бросились по лестнице с топорами на наш третий этаж,  снесли входную дверь (хотя она была настежь открыта) и сровняли с землей сортир со всем, что там было, включая унитаз. Одновременно с этим все было обильно залито водой и пеной, бьющей из выставленного пожарной лестницей окна кухни, куда резвые и молодые ребята-пожарники ворвались, обуреваемые жаждой деятельности. Все было окончено в пять минут. Обалдевшему Витзону, как инициатору вызова, дали подписать какую-то бумагу, и пожарные с воем умчались. Остолбеневшая мама и изумленная Акулина Ивановна обходили взглядом внезапно перепланированную квартиру, пытаясь, видимо сориентироваться в новом, непривычном пространстве, заваленном битым кирпичом и мокрой штукатуркой.
Начали собираться гости. Отсутствие дверей в квартиру и необычный беспорядок напомнили им о прошедшей  войне, а полное исчезновение туалета заставило соизмерять свой аппетит с возможными его последствиями. Гости чувствовали себя нервно, и лишь сообщение моего отца о проведенных переговорах с соседями по лестничной площадке по поводу деликатных визитов к ним в порядке исключения и в связи с юбилеем позволило разрядить обстановку. Однако это никак не касалось остальных обитателей нашей порушенной квартиры, с завистью смотревших вслед смущенным гостям, время от времени сопровождаемых отцом.
 Вскоре проблема  была решена. Вера Борисовна Юдельзон, другая наша соседка, сладко отоспавшись в период описываемых событий, медленно выползла из своей комнаты, мало что понимая спросонок. Вере Борисовне кто-то дал точное определение  – сырая женщина. Действительно, лицо и другие видимые части ее тела противно блестели. Вера Борисовна до пенсии работала парикмахером и вместо обычного мытья протиралась лосьонами и кремами. Казенный запах парикмахерской пожизненно сопровождал ее. Ощущение сырости дополнял изящно покрашенный хомут для сиденья на унитазе, который подобно женской сумочке  кокетливо висел на ее левом локте. Подойдя к тому месту, где она привыкла входить в туалет, Вера Борисовна недоуменно замерла, посмотрела на наши с братом иезуитские улыбочки и бросилась звонить в домоуправление, требуя принятия «сгочных мег». По тревоге неохотно и вяло приполз уже упомянутый водопроводчик и принес с собой готовое решение в виде огромного фунтика, свернутого из листовой резины, который он воткнул в сливное отверстие, оставшееся от унитаза. Вместо инструкций, невозможных в силу обычных для него обстоятельств, он, к ужасу Веры Борисовны, тут же на собственном примере показал способ эксплуатации нового канализационного изделия, ободряюще подмигнул Вере Борисовне и, ухмыляясь, удалился. Вера Борисовна, подбадриваемая нарастающим внутренним давлением, ринулась в свою комнату и тут же вернулась с красивой китайской ширмой в руках.
 Наш новый туалет, к сожалению, не поглощал запахов и звуков, зато был украшен красными и зелеными драконами и походил на походный вариант буддийского храма, тем более что посетители этого храма, чьи головы в течении всего действа выглядывали поверх ширмы, старались сохранять восточную невозмутимость, несмотря на наше с братом мерзкое подхихикивание и различные житейские вопросы, которые задавала им общительная Акулина Ивановна, не беря в расчет их крайнюю занятость и напряжение.
Так продолжалось три месяца. Самым ненавистным человеком для всех жителей квартиры стал расторопный Витзон, который с ужасом ожидал очередного визита к драконам. Каждый раз, когда его голова показывалась над ширмой, все дружно желали ему обосраться и подавиться говном.
Витзон получил две новые клички – Пожарник, ну и, разумеется, –Засранец.
 Весть о нашем чудо-туалете быстро разнеслась по всему дому, и многие предпочитали напроситься к нам в гости вместо посещения кинотеатра. Мы с братом небескорыстно позволяли им это.
Кончилось все тем, что для решения проблемы Пожарник и Засранец Витзон поступил на работу в домоуправление, и вместе с новым туалетом нам построили душ, в котором я сейчас стою и “смываю узоры прошедшего дня”…