Снег в ноябре

На продрогшую и уставшую ждать зиму голую черную землю посыпал первый снег, мелкий, пушистый и невесомый, почти прозрачный. Как-то вдруг все преобразилось, вспыхнуло, засияло ярким светом, очищая душу от забот и переживаний, наполняя ее ожиданием радости и чего-то неведомого, но непременно хорошего. Алена Ивкина, стройная молодая женщина, жена известного в городе бизнесмена, вышла из фитнес-клуба в прекрасном настроении, махнула рукой охраннику -  Коленька, о ревуар! – и, подойдя к своей новенькой “Ауди 2.6 quattro”, ахнула.
- Смотри-ка, снег! Первый снег! Надо же, как здорово! Уже зима.
Она села в машину, мягко защелкнула дверцу и, взметнув облако белой пыли, иномарка исчезла из виду.
- Вот баба, - с завистью сказал охранник, - везет же людям. И чего это Ивкину судьба улыбнулась?   

Алена мчалась по проспекту, с легкостью нарушая правила дорожного движения, зная, что ей за это ничего не будет, и думала о том, как она сейчас придет в свой загородный дом, потреплет за ушами Роя, девятимесячного французского мастифа, включит любимого Вивальди “Времена года”, нальет в бокал шардоне и, неспешно попивая его, утонет в складках бескрайнего бело-кожаного дивана. Да, что ни говори, а жизнь состоялась. Главное, вовремя сделать правильный выбор. А она его сделала. И его и всех остальных впридачу. Вот так.
Алена пересекла городскую черту и в три минуты преодолев бетонку, современное трехполосное шоссе, въехала в молодой лесок, за которым начинался элитный коттеджный городок. Тополя замерли в неуклюжей позе, раскинув озябшие черные ветви, молодые березки жались к ним, дрожа мелкой дрожью на ветру, словно ища защиты, и только снег, первый чистый снег придавал продуваемой панораме царственный и спокойный вид. Да, уже зима. Вот и еще один год пролетел. Скоро Димушка вернется, приедет из Англии на каникулы. Как же она по нему соскучилась, как давно не видела своего сыночка! Диме двенадцать лет, учится в престижной английской школе в Оксфорде. Совсем уже взрослый. Вырос, наверное, вытянулся. Как быстро летит время! Кажется, еще вчера отправляла с аэропорта, провожала со слезами, а уже три года прошло. Целая вечность. 
Мысли Алены прервались непредвиденным обстоятельством – при выезде из леса, на повороте, она увидела неподвижно лежащего поперек дороги человека. И тут же затормозила, выскочила из машины. Человек, кажется, был жив, изо рта его шел  белый пар, хотя глаза были закрыты.
- Эй, человек, гражданин, вы живы? – крикнула Алена, подойдя к человеку и остановившись от него на всякий случай в трех метрах. А вдруг это налетчик, террорист?
- Жив, - неожиданно быстро и довольно беспардонно ответил лежавший, не открывая глаз и не делая попыток встать и уступить дорогу. – Не мешайте мне отдыхать.
- А вы, что, отдыхаете? – удивилась Алена. 
- А что я, по-вашему, здесь делаю?
- Упали и вам плохо, - предположила неуверенно Алена. – Вам некому помочь. Давайте, я помогу.
- Еще чего, - равнодушно ответил мужчина, не открывая глаз. – Я здесь, потому что мне нравится лежать. Хочу и лежу. Проезжайте мимо.
- Как же я проеду, когда вы здесь лежите! Встаньте, уступите дорогу, и я проеду, - возмутилась Алена.
  - Проезжайте так. Я не собираюсь вставать. По крайней мере в ближайшие полчаса, - сообщил мужчина и открыл левый глаз. А она хорошенькая, эта водительша. Кого-то она ему напоминает. Неужели…
- Я вызову милицию, - угрожающе сказала Алена и вынула из кармана мобильник. – Нет, лучше я позвоню охране. Они знают, что надо делать в подобных случаях.
- Охрану не надо, - застонал мужчина, пытаясь встать, опершись на правое колено. – Помогите мне. У меня нога сломана. Что вы стоите?
- Так бы сразу и сказали. А то – нравится лежать, проезжайте мимо. Так я и поверила, - Алена брезгливо посмотрела на мужчину, раздумывая, помогать или нет, потом подошла, помогла подняться. – Все. Дальше сами. Мне некогда с вами заниматься. О ревуар, прощайте!
- Как - дальше сами? Вы что, не поможете мне? Бросите несчастного на полдороге? А где ваша жалость, сочувствие к пожилым людям?
- Вы не пожилой, - бросила Алена, садясь в машину.
- А кто я, по-вашему?
- Лежебока, бомж, прохиндей. Уйдите с дороги, дайте мне проехать! – “Ауди” взревела и вплотную подъехала к мужчине.
- Не дам, - мужчина встал поперек дороги, с трудом удерживая себя в вертикальном положении. – Вы оскорбили мое человеческое достоинство. И я буду вынужден обратиться в суд.
- Да хоть в Страсбург, только дайте мне проехать, - высунувшись из окна машины, потребовала Алена.
- Никуда вы не уедете. Только через мой труп, - запинаясь, выговорил человек, теряя равновесие и падая на капот автомобиля.
- Да вы пьяны! – воскликнула Алена. – Как же я сразу не догадалась! Сейчас позвоню, и вас заберут в вытрезвитель. И проблема решена. Прекрасно!
- Не надо в вытрезвитель. Я сам уйду, - хмуро объявил человек, восстанавливая прежнее вертикальное положение и убирая руки от дорогой иномарки. – Только сначала, дочка, дай мне немного денег. Мне опохмелиться нужно. И одежонку кой-какую справить. Зима скоро, а у меня надеть нечего.
- Какая я вам дочка, что вы выдумываете! – закричала Алена. – Сейчас же отойдите от машины. Нет, это черт знает что такое! Все, я звоню в охрану. 
- Не надо, Лен, не надо никому звонить, - неожиданно тихо сказал мужчина. Вот кого она ему напоминала, его родную дочь. – Ты что, родного отца собираешься усадить за решетку? Ну, давай, давай. А я посмотрю, как у тебя это получится.
Алену словно обухом по голове стукнуло. Отца она не знала, даже имени его не помнила. Выросла с мамой, жили скудно, хотя, в общем-то, весело. Потом мать умерла и Алена осталась одна, пока в ее жизни не появился Антон Ивкин.    
- Нет у меня отца, сирота я. Круглая, - отрезала раздраженно Алена. И чего это прохожие взяли привычку вмешиваться в личную жизнь обеспеченных особ? Но на всякий случай всмотрелась в незнакомца. Может, действительно, это ее отец?
- Сирота, говоришь? А вот если я скажу, что у тебя на теле, под левой рукой, родинка? Небольшая такая, с ноготок, - закашлялся мужчина. – Посмотри, увидишь.
Алена ужаснулась. Действительно, родинка была. Об этом ей еще Антон говорил. Давай говорит, выжжем, а то целоваться мешает.
- Кто вы, мужчина? Откуда вам про меня известно? Кто вы такой? – у Алены закружилось в голове, она вышла из машины, вынула сигареты, закурила.
- Я уже говорил, я - твой отец, Андрей Александрович Степанов. Только ты меня не помнишь. Я ушел, когда тебе было два годика.
- Действительно, мне тогда два года было, - повторила вслед за мужчиной Алена. – А откуда вы знаете? Ах, да, вы же мой отец.
- Да, я твой отец. А что здесь такого? – мужчина вскинул на Алену красные, воспаленные глаза. – Дай закурить, дочка.
- Бери, - Алену небрежно достала сигарету из пачки, протянула мужчине. Мужчина взял сигарету дрожащей рукой, Алена щелкнула  зажигалкой. Мужчина поперхнулся, но все же закурил.
– Ну, что тебе еще известно из моей жизни? – пуская дым кольцами, спросила ехидно Алена. – Валяй сразу, выкладывай, чтобы потом не выяснять, что да как. Давай разберемся окончательно, на что ты претендуешь, что тебе от меня надо. Чего молчишь?
- Да ничего мне от тебя не надо, дочка, - откашлявшись, сказал Степанов. - Увидеть бы, как ты живешь, посидеть за одним столом, выпить, душу наболевшую излить.
Алена пронзила мужчину холодным взглядом. Понятно, в гости напрашивается. Да он там всю мебель перепачкает, его два месяца отмывать надо. Папаша выискался! 
- Ладно, - согласилась Алена. – Только у меня во дворе собака злая, очень уж она не любит грязных и вонючих оборванцев.
- А я и не боюсь, - обрадовался Степанов. – Меня, дочка, собаки любят в любом виде. Поехали.

Через семь минут “Ауди” стояла во дворе шикарного двухэтажного коттеджа и Алена с трудом удерживала лающего Роя, пока новообъявленный папаша в страхе бочком пятился к раскрытой двери, которую держал для него раздраженный охранник.
- Да скорее ты, черт бы тебя побрал! Видишь, Алена мучается. Не тебя, так ее разорвет, - на этих словах охранник с силой втолкнул мужчину в дом. Степанов влетел в прихожую и растянулся на паркетном полу, уткнувшись носом в опрокинутую пластмассовую урну.
- Ты бы поосторожнее с ним, папаша все-таки, - заметила Алена, усаживая  разбушевавшегося пса на цепь.
- Чей папаша? – спросил охранник.
- Чей, чей, - передразнила охранника Алена. – Сам не видишь разве? Мой, конечно. Объявился тут на мою голову. Теперь нянчись с ним. Вставай, папаша, пойдем.
- Меня Андреем Александровичем зовут, - отозвался Степанов, поднимаясь и держась за ушибленный бок. - Могла бы для приличия и выучить. 
- Выучу, придет время. Пошли наверх, там ванная, помоешься.
Алена повела отца на второй этаж.
- Так значит, вот ты как живешь дочка. Подфартило тебе, - завистливо вздохнул Степанов, поднимаясь по красиво изогнутой лестнице на второй этаж. - А я так и остался на дне, в грязи. Пытался выкарабкаться, да не удалось. Да, вот жизнь…
- Ты бы замолчал, папаша, люди кругом, - оборвала отца Алена. Вот и попила шардоне, послушала Вивальди. Теперь возись с этим оборванцем.
- Вот ванная, - Алена открыла дверь и ослепительное, в цветном кафеле и зеркалах помещение предстало взору Степанова. – Приводи себя в порядок, а я пойду на стол чего-нибудь поищу.
Степанов вошел в ванную, прикрыл дверь и сел на краешек большой треугольной ванны. Вот так, Андрей Александрович, вот так живет твоя дочь Лена, которую ты бросил тридцать лет назад. Степанов крякнул, поглядел на себя в зеркало и поморщился. Форменное чучело. Взял расческу с подзеркальника, причесался. Снова посмотрел в зеркало. Теперь причесанное чучело. Ну, и наплевать. Степанов сбросил одежду и голышом нырнул в ванну с головой. Не ванна, а бассейн какой-то. Хорошо, ух, как хорошо! Вынырнул на другом конце ванны, отфыркался и задумался. А вот, если бы не бросил, дочь бы сегодня так жила? Вопрос, конечно, риторический, но все-таки. Тут мозгами пораскинуть надо. И в этот самый момент боковое зрение Степанова выхватило невинно стоящий на полке флакон тройного одеколона. Неначатый! Надо же, как повезло. Эх, была не была! Степанов судорожно схватил флакон, снял колпачок и одним глотком опрокинул содержимое. Душистая жидкость протекла по гортани и скользнула в желудок, обжигая нутро и кружа голову. Степанов даже глаза зажмурил от удовольствия. Последний раз он мылся, кажется, два или три месяца назад. А с одеколоном и не помнит когда.      
- Скоро ты там, папаш, - донеслось из-за двери. – Обед готов, на столе.
- Да иду, иду, одеваюсь уже, - отозвался Степанов, взболтнул флакон и вытряхнул остатки одеколона в рот, ловя последние капли. Божественный напиток. - А каким полотенцем можно  вытираться, Лен?
- Какое найдешь, твое, - нетерпеливо ответила Алена. – Ну, быстрей, есть охота.

- Чем это от тебя пахнет? – спросила Алена, подкладывая в тарелку отца крабов, мясо, салаты нескольких разновидностей. – Ешь.
- Чем, чем, - ответил Степанов, отправляя все это в рот, - мужчиной, чем еще.
- Не только, - задумалась Алена и потянула носом воздух. И тут ее осенила догадка.  – Ты зачем наш одеколон выпил? Он же для медицинских нужд стоит, а ты его выпил. Ты что наделал?
 - Что, что я наделал? – закричал Степанов, с шумом бросая вилку на стол. - В кои-то веки пришел к дочери в гости, а она отца родного ругает. Может, хватит пенять-то? Ведь тридцать лет не виделись. Могла бы, кстати, и налить. За знакомство. 
И Степанов презрительно посмотрел на дочь. Вот изверг, одеколона отцу пожалела.
- Вот-вот, за знакомство, - поддела Алена отца. - Где это видано, чтобы родные люди, дочь и отец, пили за знакомство? Да тебе, кажется, и хватит.
- Мне никогда не хватит, потому что я, я, - запинаясь, произнес Степанов и вдруг замолчал. Обида перехватила горло. Он встал из-за стола, прошелся по комнате. – Ну, все, посидели, поели, и спать пошли. Пошел я, дочь, спасибо за помывку, угощение, ну и все такое. Где тут у вас выход?
- Ну и иди, шарахайся по грязным углам, собирай своих вшей, - закричала Алена. - Они ж тебе дороже твоей дочери. Иди, чего встал? Выход внизу, охранник подскажет, - Алена закрыла лицо руками и заплакала. В первый раз встретила родного отца, а он оказался обычным бомжом, грязным скотиной. А она мечтала, верила все это время, что ее отец не такой, как все, а лучше, чище, светлее. Вот и дождалась.   
Степанов неуверенно остановился, посмотрел на дочь.
- Лен, ты чего это выдумала? Хватит плакать-то. Ну, если хочешь, я останусь, - и он сел снова за стол. – Есть-то будем? Лен, ну хватит плакать, - и подмигнул дочери. -  А можно, я себе белого налью, а, Лен?
- Можно, - всхлипнула Алена. – А мне красного. Я белое не пью.
- Ну, вот и славненько, - сказал Степанов, разливая указанные жидкости по бокалам. – У меня тост родился. Можно, я его скажу?
- С каких это пор ты научился тосты произносить? – Алена вытерла слезы и удивленно посмотрела на отца. А он ничего, веселый. Все ж отец.
- Понимаешь, Лен, я вот жизнь прожил, ни ума, ни богатства не нажил, -   улыбнулся Степанов. - А ты, хоть и молодая, а у тебя все есть. И вот, к примеру, у меня появилось желание иметь сто тысяч, а возможностей к тому ну никаких нету. А у тебя, к примеру, есть сто тысяч, а они тебе уже надоели.
- Ты к чему это клонишь, хрен старый? – грозно сказала Алена. – Хочешь, чтобы я поделилась с тобой своими деньгами? И не жди, не будет этого.
- Ты меня неправильно поняла, - открестился Степанов, - это я к тому, что выпьем давай за то, чтобы наши желания всегда совпадали с нашими возможностями. Теперь поняла?
- Теперь поняла, - ответила Алена, хотя, по правде сказать, она ничего не поняла. Но признаваться в этом отцу не стала. – Пьем, отец. Давай.
Дочь и отец выпили, и в это время в комнату вбежал растерянный охранник.
- Алена Андреевна, ваш муж, - охранник махнул рукой. - Короче, Антон здесь, уже идет. Вы уж как-нибудь потише. Вы же знаете его характер. 
- А он что, под шафе? – спросила настороженно Алена.
- Не знаю, наверное, - ответил охранник. – В общем, я вас предупредил, - и поспешно исчез в боковом проходе.
- Алена, радость моя, ты где? Это я иду, твой цыпленочек, - донеслось в комнату с первого этажа.
- Ну, все, начинается, - расстроилась Алена. – Вот так всегда. Как он мне надоел!
- Что значит – всегда? - спросил Степанов.
- Когда Антон заключает сделку, всегда приходит под шафе. А заключает он сделки каждый день. Ну, или три раза в неделю. Представляешь, каково мне?
- Под шафе - это пьяный, что ли?
- Хватит представляться, будто сам не знаешь. Короче, сидим, пьем, ни на кого внимания не обращаем.
- Ладненько, - согласился Степанов. – Подождем – увидим.
В комнату ввалился грузный мужчина, еще вполне молодой и очень пьяный. Увидев Алену, он разулыбался и грохнулся ей на колени, обнимая за талию и целуя, куда придется.
- Алена, радость моя, цветочек аленький! 
- Ну, ты потише там! – возмутилась Алена, отодвигаясь. – Мы здесь не одни.   
- Как – не одни? – восторг Ивкина сменился недоумением.
- Познакомься, Антон – это мой отец, - сказала Алена. – Как тебя зовут, папаш, я забыла, прости.
Степанов встал. – Степанов Андрей Александрович, слесарь в отставке.
- Какой отец? Чей - мой? Ничего не понимаю, - Ивкин вытаращил глаза на Степанова. – Кто это вообще?
- Я же сказала – это мой отец. Чего здесь непонятного? Налил зенки, так молчи. И не фиг выступать.
- Лена, выбирай выражения, - сделал замечание дочери Степанов.
- И ты молчи! Оба молчите! Надоели вы мне, все надоело, спать пойду, - Алена раздраженно встала и вышла из комнаты, хлопнув дверью.
- Алена, куда ты, вернись! – крикнул Антон и бессильно добавил, - я все прощу. А кому прощу, зачем? Ничего не понимаю…
Степанов смотрел на преуспевающего бизнесмена и не понимал – чего тому недостает? Дом полон чаша, жена красавица, денег выше крыши – чего еще-то? Пожил бы он чуток его, степановской, жизнью, тогда бы по-другому запел.
- Что молчишь, мужик? – Антон посмотрел хмуро на Степанова. – Я тебя спрашиваю? Крутой, что ли?
- Ты бы сынок, успокоился, водицы испил, - как можно деликатнее сказал  Степанов, не желая обидеть зятя, - а то как-то нехорошо получается. Пришел, нашумел.
- Кто нашумел? Ты на кого наезжаешь, папаша? – надвинулся Антон на Степанова. – Да ты знаешь, кто я такой?
- Да знаю, знаю. Муж моей Ленки.
- Для кого Ленка, а для кого – Алена Андреевна. Понял? Я спрашиваю, понял?
- Я-то все понял, а ты, кажется, уже ничего не понимаешь. Короче, если ты не перестаешь шуметь, я тебя вырубаю, - Степанов решительно встал, со страхом думая, что сейчас будет.
- Что, что  ты сказал? – Антон тоже поднялся, за компанию, и, качаясь, шагнул к Степанову.
- Что слышал, - и Степанов, сплюнув и презрев правила поведения гостей в чужом доме, ударил Ивкина в область грудного сплетения и преуспевающий бизнесмен рухнул без чувств на мягкий, синтетический ковролин.
На шум в комнату вбежала Алена.
- Папа! Что он тебе сделал? – закричала она, но, увидев, что с отцом все в порядке, а на полу лежит Антон, успокоилась. - Вы что, подрались?
- Да так, ударил легонько. А он вдруг упал, - ответил смущенно Степанов.
- Папка, родимый, - Алена бросилась к отцу, обнимая его и целуя. – Как же я тебя люблю!
- Ну, ладно, хватит. Не люблю я этих телячьих нежностей, - поморщился Степанов.
- А я люблю! – Алену переполняли радостные чувства. Под конец этого длинного и непонятного дня она, наконец, поняла, что у нее, как у всех порядочных людей, есть свой отец и это здорово! - Не мешай моему выражению любви! Такая вот я, и другой не буду. Что, плохая?
- Да нет, почему, хорошая, - задумался Степанов. – Я только одно не могу понять – как это мы с тобой встретились? А, дочь? Это что, звезды?
- Судьба, пап, это судьба, - сказала Алена. – Ты вот лучше скажи, чего ты от нас ушел тогда? Или любовницу завел?
- Да какая любовница, Лен. По дурости ушел. И вспоминать не хочется.
- А ты и не вспоминай. Давай лучше выпьем за нас с тобой, за маму, за все хорошее, что нас окружает. Ну, вперед!
- Давай, доченька, - согласился Степанов. Когда еще он выпьет  со своей дочерью, да еще такой!
Дочь с отцом сдвинули бокалы, по комнате неспешно поплыл торжественный хрустальный звон и он разбудил Ивкина. Преуспевающий и перебравший бизнесмен поднялся, придерживаясь за стул, и недовольно пробурчал:
- А мне? Мне налейте. Или я уже не хозяин дома?
- Ну, что ему налить? – подмигнула отцу Алена. – Или повременим?
- Да налей, чего уж там, - сказал Степанов. - Мы теперь одна семья.
- Друзья, - с трудом выговорил Ивкин, стоя самостоятельно и держа в правой руке бокал с шампанским, - то есть, товарищи. Наконец-то, выпал снег и теперь все будет хорошо. Что мы, собственно, и наблюдаем. Жизнь продолжается. Ура, товарищи!   
Он икнул и сполз на пол, теряя бокал. Вот уж, действительно, жизнь продолжается.