ТЫ - ЕСТЬ!!!

  Воскресенье - первое утро с оглядкой назад. Первое чувство - этого не может быть:первая нормальная реакция на чудо. Еще не было злых взглядов и грязных липких слов - это впереди. Драгоценные минуты, когда никого нет рядом, когда не нужно жить для кого-то другого не своей - чужой, зеркальной жизнью - отражая их лица, одежду, мысли, чувства - пряча себя. Никто не увидит, никто не узнает, что весь мир для меня - это ты. Я знаю - надо спрятать этот день и от себя тоже, спрятать и забыть - как цветок в книгу. Когда-нибудь открою, найду - с эхом щемящей боли и счастья, с бледными, нежными- хрупкими лепестками взаимоного притяжения, с тонким горьковатым запахом страсти.
Запрещаю думать о тебе, жить тобой - ты свободен. Жизнь отмеряет нам счастье пипеткой, наверное:не больше капли за прием - большая доза, вероятно -смертельна.
Кто этот высоко так залезший, борода -клочьями, разводящий руками тучи, глядящий на нас сверху и решающий - как жить, когда умирать, кого и сколько любить? Кто назвал его Богом? Почему? почему, скажите? Почему -когда хочется - ближе - сердцем - к сердцу, грудью - в чашу ладони - почему мужду нами сотни, тысячи этих страшных "нет", "нельзя", "не может быть", "никогда". почему!?!
глупо надеяться, что ты захочешь преодолеть это нагромождение призрачных условностей и правил. Хочешь ли ты этого так же сильно, как я? Сила - не в возможностях, сила - в желании.
Не знаю...
Счастье? Мучаясь, бороться с собой, сдаться, позвонить, бежать через пол-города, ВРЕМЯ- ВРАГ...метаться между окном и дверью - ждать - ждать - ждать - ЖДАТЬ - СТУК СЕРДЦА ГРОМЧЕ, ЧЕМ СТУК В ДВЕРЬ..
Я писала эти строки только чтобы прогнать этот страх : а если он не придет: А если ничего не было? Солнца, воды, твоих глаз - так близко, этих слов - от которых так счастливо и больно? Не было? А если я просто сошла с ума, придумала тебя - такого, а теперь сижу и жду?
Если ты не придешь? как выжить? Как собрать вдребезги разбитую улыбку? Склеить, надеть, носить ее - пусть никто ничего не заметит.Как, где, в какую бездну спрятать эту боль - от людей, от себя?
Счастье? ДА!
ты пришел. Ты обнял меня.Сесть на пол у твоих колен, прижаться - ДА, СЧАСТЬЕ!!!
Мне больше ничего не надо.
Руки  твои, губы – где взять слова? Как рассказать?
Ведь я хотела только, чтобы тебе было хорошо, только показать тебе – чего хочет, и что может чувствовать твоё тело, чтобы ты знал, как это может быть и ради чего вообще стоит… и что же происходит? Ты целуешь меня – и – и – и – и звенит, и трепещет, и тает  тело – не твоё – моё!
Пишу, а Манька лезет целоваться – в губы, шею, ухо тычется холодным мокрым носом, урчит, как холодильник «Бирюса», ложится на тетрадь, ловит ручку лапой. Видит: мне не до неё – обиделась, села…Ну вот – обиды надолго не хватает. Иди к Муху. Далась тебе эта ручка..
Странно. С тобой – всё иначе. Ты снова учишь меня удивляться. Ты подарил мне желание жить. Жить!
Теперь я хочу просыпаться только для того, чтобы помнить каждую минуту, что ты был рядом. И, может быть, мне повезёт, и я увижу тебя ещё раз..
Даже если больше ничего не будет – я буду помнить, как мы сегодня прощались, как ты медлил, говорил: «Ну всё, Киса, надо идти», - и снова целовал, и снова, и снова..

Каждая минута с тобой – сбывшаяся мечта. Мечта настолько невозможная, безумная – никакие твои железки и рядом не валялись. Когда мы шли сегодня по улице – это ведь была даже не мечта. Я запретила себе желать этого в ту же секунду, когда ты сказал: «Надо идти». Вето. Табу. Поставила жирный черный крест и повесила пудовый амбарный замок на язык, чтобы не сказать: «Я хочу с тобой»…
Вернулась на работу – что-то говорила, слышала, как ты звонил маме, звенела, летала с ведрами – тряпками – швабрами, болтала глупости и пела, как-то очень быстро попала домой, и лицом – в подушку – она ещё пахнет тобой. Потом - на танцы – порхала – всё, что угодно: ногу – выше, и пресс, и отжимания, и у станка – все позиции – легко, и цыганочку – юбки – пожар, и восточный – со звоном в бёдрах, и узбекский – руки, как птицы взлетают – в глазах – прямо черти пляшут…


Пишу лёжа на кровати. На фоне белой простыни кожа ещё темнее. Надо спать – не могу. Третий час ночи.
Ты так долго был для меня под запретом: в школе мне бы это и в голову не пришло, смотрела только на тебя – нравился…  И всё равно мы встретились на работе.
Помнишь, когда мне первый раз пришлось сесть с тобой рядом за обеденный стол – меня просто колотило от волнения и ложка прыгала в руке, как лягушка. Тогда я ещё пыталась сопротивляться – называла тебя ребёнком, и эта своеобразная защита тебя, помнится, раздражала очень.
Дальше была эта история с костюмом. Я вышивала его между делом на работе для восточных танцев,  и тётки наши попросили померить, показать.
  Я понимаю, увидев бегущую по коридору перезрелую девицу, одеяние которой было несопоставимо ни со временем, ни с окружающим «интерьером», было от чего малость оторопеть. Ты  так смотрел на меня!
Первый раз ты  смотрел на меня, как на женщину. Как на женщину, которая нравится… И даже тогда я заставила себя не думать о тебе.
И что же? Вся эта долгая и мучительная работа оказалась напрасной, стоило тебе однажды сказать: «Иринка».
Что-то во мне тронулось и сломалось, как весной трогается с места, ломаясь, лёд на больших реках – неостановимо, необратимо. Я больше не могла молчать.
Сегодня я торопила тебя. Прости.
Я считаю минуты, коплю их, как скупец – золото. Ловлю слова, жесты, запахи, прикосновения, цвета – боюсь, что любое мгновенье может оказаться последним. Боюсь не успеть.
Бедный мой мальчик. На тебя вдруг обрушилась такая лавина чувств – ты не знаешь, радоваться надо – или спасаться.
Не бойся. Захочешь уйти – я не стану пытаться удержать тебя. Свобода – это самое ценное, что женщина может обещать мужчине. Достаточно одного твоего слова – и ты больше меня не увидишь.
Пыталась дозвониться в 10, как договаривались. Тебя не было.
Может быть  это уже конец? Нет больше слов.
Просто – больно
Слушать телефонные гудки – как бросать камни в Вечность – ей всё равно.
Закрыта дверь в счастье.
Что делать? Выпить, что ли?
Кефир вырвался из бутылки, как больной клаустрофобией – из лифта, тараща глазки – пузырьки и крича «Ура» на своём шипящем наречии.
Что я ещё могу? Пойти к счастью через чёрный ход. Это просто: закрой глаза.
Ty est. Ты есть… 
Тогда ты мог просто отвернуться и уйти – ведь уже сто раз попрощался, и всё же, удаляясь, оторвавшись от губ, разомкнув кольцо рук, всё же, взглядом – ещё не отпустил, ещё был рядом…
Думала, что больше тебя не увижу. Не могла дозвониться в четверг и сегодня утром – решила, что ты не хочешь больше видеть меня.

Этого не расскажешь.
Не опишешь словами смерть.
Не объяснишь – каково это – умирать с каждым гудком телефона – снова и снова.
Кукла Ира положит трубку.
Стеклянные глаза не знают слёз, плакать – сердцем.
Нелепое занятие для куклы.
Ты уйдёшь. Это могло случиться вчера или случится завтра.
Будь готова – Всегда готова!!!
А сегодня? Тебе сказали: «Девочка», - и ты взял трубку. В голосе твоём не было раздражения, хотя и радости особой – тоже. Ты просто говорил со мной - будто ничего не случилось. Ничего не случилось!
Это над моей головой взорвалось и погасло Солнце, рухнули горы и испарились океаны – на моей планете, и я несчетное количество раз за это время обратилась в прах и восстала - с надеждой, а ты – все эти дни – просто жил, и с тобой, слава Богу, ничего не случилось.
Была ли хоть минута, когда ты думал обо мне? Не знаю.
Это счастье? Да – Счастье!
Я знаю, ты не можешь любить меня, и не жду от тебя невозможного
А сегодня ты на меня даже не посмотрел.
Нельзя думать – это невыносимо.
Ослепшее, онемевшее, оглохшее сердце бредёт по знакомому маршруту – со станции «сегодня» до станции «завтра». Без меня.
Ничего. Главное – ты есть.
Вечер. Поехала в кафешку на юбилей к Чапленко. Танцевала – костюм  пригодился. Нравилась. Она не ожидала – обрадовалась очень. Когда я напоследок вынесла из такси эту метровую «конфетку» (типа от зайчика), «Алина» подавилась котлетами и вилки пороняла – «Зайка» из меня получилась убийственная. Народ веселился. А всего-то надо: туфельки, колготочки в сеточку, мизерные такие, чисто номинальные, шортики с пушистеньким хвостиком, лифчик – такой же пушистенький, ушки, перчатки и бабочку на шею - минимум тряпок и максимум хорошего настроения.
И ты всё же смотрел на меня – куда ж тебе было деваться!
Сбежала.
А «Кисой» называть меня не надо – не хочу быть одной из многих.
И не надо говорить мне о твоей девушке – она у тебя есть, потому что должна быть, а я – как стихийное бедствие - могу только случиться.

Чёрт! Я же не хотела звонить!

От избытка чувств бегу целоваться к Георгиевне.
Любопытно: сильная боль делает меня очень спокойной, а радоваться я спокойно не умею – начинаю визжать, скакать и лизаться – как щенок.
Ты улыбнулся?

Ты сказал: «Как я буду без тебя?»
Нам был подарен ещё один день, а целоваться на виду у всех – это, кажется, судьба.
Воскресенье.
Периодически ловлю себя на том, что постоянно разговариваю с тобой: что-то рассказываю, спорю, пою твою песню (тихо сам с собою - это уже диагноз). Ругаю себя – тебе не интересно моё прошлое, не стоит говорить о нём. Зато работать было легче.
Ты не сердишься на меня?
Ревность – не к ней, просто обидно за потерянное время. Нам осталось совсем немного – если ты уйдёшь (не «если», милая, не оставляй себе надежды), не «если», а «когда» - когда ты уйдешь – я знаю, как это будет.
Город поманит новыми лицами, впечатлениями, знакомствами, делами – очень скоро ты забудешь обо мне. И только случайно оброненное слово (да хоть бы и «киса»), фигура, мелькнувшая в толпе, и показавшаяся знакомой, песня (едешь в маршрутке, мелькают улицы, огни, люди, и по радио – твой Билан) - неожиданно напомнит обо мне, вырвет из настоящего, вернув на мгновенье в наше лето – и вновь, так явственно – ты поцелуешь мокрые смеющиеся губы и этот поцелуй отзовется в сердце невыносимо пронзительной, сладкой, щемящей нежностью и тоской. Но это – только на миг.
Ты молод и не знаешь цену времени, когда впереди вся жизнь, когда ты молод, здоров, красив, когда тебя ожидают тысячи встреч – нет причин дорожить настоящим.

Ты сказал: «Только не надо влюбляться», – глупый, зачем же тогда всё?
В 16 лет девочка ждёт мужчину, который будет её любить. В 30 – женщина ищет мужчину, которого ей захочется любить. Ты не представляешь, как пуста и бессмысленна жизнь, когда не любишь. Как хочешь, как ждешь такого, чтобы побежала за ним. Чтобы кружилась голова от взгляда и поцелуев. Чтобы хотелось – ближе: кожей к коже прильнуть, пусть губы, шепча и целуя, ищут ответ на вечный вопрос, и пусть руки ответят объятьями: «Да».
Заласкать, замучить - пусть кончатся слова, терпенье, силы, захлестнуть горячей волной – пусть тонет, подхватить, укачать, вынести на белый берег простыни:
 - Живой ли?
 - Живой…
оставить….
А потом – пусть летит, бежит, идет, ползет – как сможет – если сможет…
Да, потом – будет больно. Но этот страх, эта радость, эта боль – это счастье. Это и есть – Счастье. Каждая минута, несущая надежду, ожидание, волнение, тоску, радость встречи, боль прощанья – прожита НЕ ЗРЯ, замеченная памятью – она останется с тобой навсегда. Из многих лет прошедшей жизни, из множества разных дней, память вынесет только эти минуты – когда ты жил в полную силу ума, сердца, тела – любил, страдал, работал – на все сто.
Ты видел, как моют золото?
Вращая лоток, выплёскивают мутную воду ненужной суеты, пустую породу серых будней – и, если ты счастлив, на дне останутся эти драгоценные крупинки – эти минуты.
Это единственное золото, которое стоит хранить.
Когда – нибудь ты поймёшь, как я была права.. 
Уговариваю себя не ждать твоего звонка. День прошел – ещё один день без тебя. Может быть тебе смешны эти страсти – не знаю. Ты прав – я совсем не знаю тебя. Говорят, ты гордишься тем, что на тебя вешаются  женщины…
Телефон – обманщик, злой, жестокий – зовет и хохочет, а я знаю – не ты, и все равно бегу. Сидит вот на столе, нахохлилися сердито, смотрит на меня круглыми глазами– филин. Техническое воплощение дремучей, тёмной – ночной совиной души.
Уходит наше лето.
Скоро осень дождями холодными смоет с губ моих вкус твоих поцелуев. И тогда, лицом к лицу с плачущим небом – чьи это слезы – его ли, мои ли, тогда – как поверить, что солнце было – в тебе, во мне, в небе?
Вовка сказал: «Потерпите, не звоните – узнаете правду».
Я это знала и сама, но как хорошо, когда друг – понимает.
Заглянет в глаза – остановит слёзы, накрыв ладонью мою ладонь, соединив пальцы (правильно: фаза-ноль) подключится своей – задиристой, упрямой, но уже – внимательной, понимающей душой к моей – потерянной, тоскующей, всё знающей – не верящей – такой же упрямой моей душе.
- Он просто молодой ещё. Почувствует – позвонит, придет. Если нет – молчи, терпи, терпи, терпи – и все пройдет. Может быть.
- Знаю, так надо. Чтобы было тепло двоим – хоть один должен гореть, обращаясь в пепел и прах. Другой – погреет озябшие ладони, посмотрит на пламя – красиво же, и ….пойдет дальше.
Мгновенья огненной пляски страсти вместили в себя Вселенную, Вечность, Жизнь. А ушедший унесет в себе искру чужого тепла, и когда-нибудь придет и его черед – вспыхнуть и сгореть.
Когда – нибудь какую-то девчонку ты будешь любить моей любовью, а значит – я горю не зря.
    НЕЛЬЗЯ ЗВОНИТЬ!

А я просто верю твоим рукам – поддерживающим, несущим, обнимающим, верю глазам – вижу в них иногда радость, и  интерес, и  восхищение – или непонимание, раздражение, обиду, верю губам – целующим – как не верить?! Верю даже словам – удивляюсь, бывает, и поэтому - верю…
Конечно, всё, возможно, совсем иначе. Руку подать можно просто из вежливости, а также из опасения, что придется спотыкаться всё время о чей-то трупик – согласись – это неприятно, и, вообще, почему бы не потискать между делом глупую бабу? Это самый правдоподобный вариант, НО - НЕ ВЕРЮ! Чужим словам и доводам рассудка – НЕ ВЕРЮ!

                НЕ ХОЧУ ВЕРИТЬ!
Хочу просто любить тебя, пусть недолго, пока ещё возможно дотянуться – голосом, взглядом, можно прикоснуться – пальцами, памятью…

Спиленные, ободранные стволы тополей на асфальте – как переломанные кости – обнаженно – бескожие – бедро, плечо, бессильно поникшие кисти, тонкие, длинные, нежные пальцы - холодные – мёртвые.
Больно.
Ты уедешь, а я буду каждое утро проходить мимо дерева, под которым мы тогда прощались. Буду знать все последние новости. Буду улыбаться другим, буду ждать, кляня себя за это ожидание, за бешенный стук сердца при каждом телефонном звонке – буду ждать, что однажды ты скажешь: «Приезжай, я так хочу тебя увидеть….»,- и, Боже мой, конечно, я бы всё бросила и приехала – нет той силы, что смогла бы мне помешать. Да только – ты не позовешь, сколько не обещай, не позвонишь.
Эй, кто-нибудь, добрый, всемогущий – дай терпенья – ждать!
Телефон меняет амплуа с лёгкостью хорошего актёра: он был волшебником, был палачом, теперь же – это сам змей – искуситель. От него никуда не денешься - он манит, он шипит, он шепчет: «Позвони, это же так легко, хватит ждать, хотеть и бояться – всё так просто – позвони. Нет пытки страшнее ожидания. Он меня слышит. Он читает мои мысли. Он издевается. Он о… забыла, что хотела сказать – за последние три строчки он звенел два раза (честно). Сначала – ошиблись, потом – Ленка - «пельменница» моя с двоюродной сестрой – сейчас прибегут. Ну что ты будешь делать!
Телефон – друг! (Он всё же своего добился). Может быть завтра я увижу тебя. Что делать? Девчонки хотели познакомиться с кем – нибудь, и для моих красавиц я не могла придумать пары лучше, чем ты с Коляшей. Познакомлю вас и уйду. Нагуляетесь, можете забежать на чай всей компанией.
Тебе лечиться надо, милая, жёлтый дом – твоя родина.
(это - не тебе, это – мне - послание от внутреннего голоса).

ГЛУПОЕ, НЕВОЗМОЖНОЕ СЧАСТЬЕ МОЁ.СЧАСТЬЕ - ЦВЕТА НЕБА
 
а счастье и правда – как небо – такое же недосягаемое, не вещественное, но реальное, бесконечное и прекрасное.
Какой чудесный вечер был вчера. Вернее, чудо – это ты, счастье моё.
Так хорошо – просто идти вместе по улице, ужинать, разговаривать, слушать музыку. Самое интересное то, что ты  умудряешься вести себя правильно – лучшего даже пожелать не могу. Я ведь хищник, и охотиться предпочитаю на убегающую дичь – во-первых. А, во-вторых - я, раз в кои веки, чувствую, что тебе действительно нравится просто общаться со мной. Глупое, невозможное, беззащитное счастье моё.
Быть  одной против всех – людей, их порядков, против Времени, против тебя – и быть счастливой.
 Не было у меня такого мужчины.
Ты не со мной, но ты – есть.
  Никто другой не мог заполнить эту пустоту в сердце, раскрасить полотно жизни алым цветом счастья и боли, ультрамарином ожидания и воспоминаний. Есть на том полотне и чёрный – не антрацитово-блестящий, а глухой матовый цвет сажи – цвет потери, цвет тоски, цвет из-за грани жизни. Эти полосы, брызги и кляксы я не променяю на этот дешевый ситчик невнятных, мутненьких цветочков и полосочек, кружочков и клеточек «нормальной» жизни.
Ты ушел – и снова пропадёшь – не потянет – не позвонишь. Знаю. Так плохо – даже писать не могу. Молчит телефон. Молчит вывернутая наизнанку, выплеснутая до дна душа.
Уходит время – как кровь из раны…
Я улыбаться перестала, горячий ветер губы сушит, одной надеждой меньше стало – одною песней больше будет. И эту песню я невольно отдам на смех и поруганье – затем, что нестерпимо больно душе….
    Молчанье

    НЕЛЬЗЯ ЗВОНИТЬ!
Телефон – охотник. В каждом кабинете, на каждом столе – приманка и засада. Смотрю на него: он ждёт, я жду. Чуть дрогну, отведу глаза – и он стреляет в упор, в лицо резкой трелью. Хватит ли сил уйти? Последний – контрольный – в спину.
Убита. Сотый раз за день.
Сердце – в клочья, брызги – в стены.

Углем наметил на левом боку
место, куда стрелять,
Чтоб выпустить птицу – мою тоску
в пустынную ночь опять.
Милый, не дрогнет твоя рука,
и мне не долго терпеть –
Вылетит птица – моя тоска,
сядет на ветку и станет петь.
Чтоб тот, кто спокоен в своём дому, открывши окно, сказал:
«Голос знакомый, а слов не пойму»,
- и опустил глаза.



Вторник.
Так болит – сил моих нет. Хоть тебе пожалуюсь. Закрою глаза – ты сядешь рядом. Услышать бы твоё: «Иринка», - всю оставшуюся жизнь отдала бы за одно слово.
Ty est. Ты есть… 
Ты есть – пусть не рядом, не со мной, и даже не позвонишь.
Ты есть – так близко и так далеко – с друзьями, делами, сигаретой – и глаза смеются: «Бывает хуже – лежишь в луже….»
Ty est. Ты есть… 
  Как хорошо, что ты – есть.

Не может быть.
Услышь меня.
Что ты делаешь сейчас? Где  ты? Услышь меня, услышь! Остановись – только на мгновенье, вспомни – жест, взгляд, изгиб бедра под твоей ладонью – вспомни. Я не знаю, какой ты меня вспоминаешь. Какой? Сидящей на полу у твоих ног, завитки волос на затылке, тонкая шея, взгляд снизу – то вопросительный, то хитрый – и губы дрогнут, и, неминуемо, улыбнутся – придётся целовать: «Заррраза ты».
А, может, когда прощались на дороге, под той чинарой? Уходил уже, и: «Смотри», - поворот, и взметнулся светлым водоворотом подол платья, мелькнули в нём солнцем поцелованные – облитые тёмной позолотой загара ноги и обольстительный ярко-белый треугольничек кружева. Хулиганка. Зараза. Злыдень – тот самый.
Ответь. Отзовись. Скажи мне, какой ты меня вспоминаешь?
Хочешь, я расскажу, каким я вспоминаю тебя?
У Любы в кабинете, стоишь за стойкой: «Иринка». Ну откуда оно взялось в тебе – это слово? До того ты ко мне если и обращался, то только по имени-отчеству, а тут при всех так просто, будто говорил это тысячи раз. И на «Иринку» я похожа, как тигровая акула на цыпленка. Тут уж настал мой черёд «малость оторопеть».
«Ну вот, ты обиделась!» - я чуть отвела взгляд, а ты заметил. Мне это нравится в тебе – ты всегда замечаешь, как меняется моё лицо – значит, тебе это интересно. Когда ты комментируешь мои гримасски,  я испытываю такой наплыв простого, настоящего счастья, что забываю, как нужно дышать – правда.
Не знаю, почему.
И, конечно: ты кружишь меня и целуешь, и капли на лице, и солнце в брызгах, и руки твои – так нежно, так бережно…
А ещё, в парке – мальчишки, девчонки - племяшки мои, мы как-то ненадолго разделились – я – тётя Ира, а ты – с ними, и, когда я уж совсем затосковала, глазами позвал: «Пойдём домой». Один этот взгляд искупил все мученья, тоску, ожидание – всё. Ты позвал меня – спасибо.
И, БОЖЕ МОЙ, ХОТЬ БЫ РАЗ ЕЩЁ УСЛЫШАТЬ ТВОЁ: «КИСА»….ТЫ ПОБЕДИЛ, СДАЮСЬ!!!
А почему ты не хотел идти без меня в магазин тогда? Скажи? Умереть бы тогда – просто от счастья. Просто, чтобы больше ничего-ничего – ничего не было. Просто потому, что лучше быть не может. Твоя одноклассница за прилавком  так смотрела на нас - она всё поняла. И тот поцелуй – просто потому, что наши губы не встречались уже несколько минут – затосковали… Ну что же ты делаешь со мной?
  Интересно – за эти три дня – три века – три тысячелетия – ты вспомнил обо мне хоть раз? Может быть, достал первую тетрадь – перечитал какие-то строки. Какие? Когда ты возьмёшь в руки эту тетрадь? Хоть бы серыми этими листочками – вынутыми из сердца словами – к пальцам твоим прильнуть….
Вовка вчера ночью позвонил: «Я только доехал, как вы там?»
- Больно..
- Потерпите, всё будет хорошо..
Спасибо  ему.
Услышь меня, пожалуйста, услышь! Пусть коснется тебя этот немой, страшный, горячий зов – услышь меня, отзовись. Вся жизнь моя – к тебе – в этом крике
Надо верить. Обязательно надо верить. Господи – говорят, ты сильный и добрый, скажи – ведь ещё не конец? Просто он не смог прийти, не звонит - привык, что я звоню сама. Господи, дай силы верить, что ещё услышу твой голос: «Ну, ты даёшь, подруга». Он даже не заметил, как промелькнули эти три дня, не вспомнил. Не вспомнил. Господи, ПОМОГИ!
Любимый мой, нет слова другого назвать тебя, прости – ты не хотел это услышать от меня. Хороший мой, прошу тебя – прогони меня, отпусти меня – не мучай – это моя вина, я знаю, ты прогони меня – или люби – хоть день, хоть час.
Господи, а если я не позвоню - и эта тоненькая ниточка между нами оборвётся навсегда? Или уже оборвалась? Господи, дай увидеть усмешку на его лице, когда он прочтет эти строки, Господи!
Телефон – каменный идол на степном кургане. Тёплый  ветер расчёсывает серебро ковыльих грив и мягко бьётся о его грудь, ночное небо и звезды вкруг  его главы алмазной тиарой. Слеп, и нем, и глух, и не нужны ему ваши жертвы, и не к чему ему ваши молитвы. В жизни его – каменной, медленной – сколько их было? Кровь жертвы взойдет горькой полынью, слова молитвы умрут с просящим: уйдут одни – придут другие… А он – останется, и даже плачущее небо не вымолит у него ответа.
Тот ещё треугольничек – ты, я, Телефон…
Тебе звонить нельзя. Весь вечер набираю 0312 – Сухареву обещала позвонить, доложить о примерном поведении – номер – дохлее не бывает. Обидно: вряд ли меня «примерной» надолго хватит.
А если ты не позвонишь? Значит,  не было ничего. Ты мне просто приснился – такой любимый. Долго ещё этот сон будет жить – в глазах, в улыбке – тихим, бережно хранимым счастьем. Спасибо тебе.
 
Ty est. Ты есть…  12.20ночи. откуда эта латынь?

Сухарев, золотая душа моя, сам дозвонился:
- Эдик звонил? Ну ничего, он не позвонит, я позвоню..
- Ты же моё солнышко!
- А Настя всё же с Васей…
- Блин, что ж нам так везёт-то обоим – как утопленникам?!
- До завтра? В девять, ладно?
- Да. Я болею. Болеть, когда совсем одна, так нехорошо – воды некому принести.
- Я бы даже кофе принес в постель. А сам бы на балконе лёг, на диван прибомбился как-нибудь.
- Знаю, Солнышко, и – спасибо.
- Не болейте, когда жалеть некому…
- Не буду.
- Пока. Целую
- Что?????????????????????????
Правильно, Вовка, нехрена болеть, когда и пожалеть некому – так и загнуться недолго. Как бы бросить дурное это занятие?
Спокойной ночи, счастье мое. Целую и тебя – далеко не дружеским поцелуем.
Язычок пляшет, играет и убегает, конечно. Пальцами, едва касаясь, по животу – к соску – под лёгкими касаньями он бутоном завяжется - ты чуть вздрогнешь. И ещё поцелую – в висок, лоб – чуть выше бровей, уголок глаза – ресницы под губами.
Рука – кругами, медленно – вниз по спине, другой приподнять футболку и нырнуть вслепую к тому нежному цветку, что сейчас ласкали пальцы. Губы найдут сосок, сомкнутся – сначала легко, потом чуть потянут, язычок коснётся осторожно – попробует. Глубоко и сладко заноет где-то в пояснице, отзываясь на каждый поцелуй, прикосновение, тепло дыхания. Задохнёшься, всхлипнешь чуть слышно, обнимешь – в кольце твоих рук есть только счастье….. спокойной ночи, счастье моё!
Среда.
Отболело как-то. Успокоилось. Притаилось.
Надолго ли?
От таких, как ты, надо делать прививки. Так жгуче иногда вспыхивает желание позвонить – сил нет. Мгновенно представляю голос мадам Натальи, и надо же как-то заставить себя попросить тебя позвать к телефону, а тебя ещё, конечно же, нет дома, или ты занят, или….
Любое твоё дело, конечно, важней, чем я. Наверное это правильно. Одна я здесь такая отродясь – неправильная.

Позвонила. Убедилась. Как это тяжко – знать, что будет. А в тебе ко мне – только любопытство, а я люблю тебя – всё наперёд знаю, ни на что не надеюсь, и сделать с собой ничего не могу.
Нет. Я тебя ни в чем не укоряю. Я пишу ведь, чтобы ты знал – каково это – любить. Когда-то начатое письмо неуклонно растет, грозясь обратиться в повесть о любви. Повесть, в которой каждое слово – тебе. Издать книгой. Раздавать девчонкам по окончании класса так восьмого, озаглавив: «ТАК ВЛЮБЛЯТЬСЯ НЕЛЬЗЯ!»

И ПУСТЬ! И К ЧЁРТУ ВСЕ НЕЛЬЗЯ! И ПУСТЬ ЛЮБИТЬ ТЫ МЕНЯ НЕ МОЖЕШЬ – ПУСТЬ! И ПУСТЬ В МОЕЙ ЖИЗНИ ВСЁ НЕ ТАК! ТЫ – ЕСТЬ!!!!! И я люблю тебя. Пусть не нужны тебе эти признанья, но ты ещё не приказывал мне молчать.
Позвоню Вовке – обещала.

Четверг.
От радости целую телефон и Мурлона – больше некого. Ты ревнуешь! Ты думал обо мне! Ещё раз Муха – в серую разбойничью царственно- высокомерную морду – целую! Мурлакатам – Мурлон Мурло – Мырла Немтырин– Мухандр – Мухмуджан – Мухмурхаян…
С какой же лёгкостью ты делаешь меня счастливой – когда я уже совершенно отчаялась. Как же не любить тебя?    И ты не перестаёшь удивлять меня. Неужели ты способен ревновать?! Вот уж чего я от тебя не ожидала… и вообще – вокруг меня множество мужчин с рефлексом собаки Павлова. Когда-то (у меня уже двое детей тогда было) на конкурсе «Мисс Кара-Куль» мне присвоили титул «Мисс Грация» - ошиблись! Мне больше подходит звание «Мадам Провокация». Мне Махмуд (совладелец Каскада НырынГЭС) кофе готовил – подавал - в глазки заглядывал - ну стелился прямо, а ты говоришь мне про Сухарева!
Он у меня один.  Он у меня единственный. Он мне - друг. А ночной звонок друга – хорошее лекарство от тоски по человеку, которому ты не очень-то нужна. Это не упрек. Просто меня слишком много для тебя.

Тяжкий понедельник. Вторник, как награда. Спасибо.

Шла домой – глаза прятала. Губы прикусила, чтобы не улыбаться. Уж больно мордашка сияющая – совершенно бессовестно, нагло-счастливая – зачем же народ дразнить. Дважды за день выбросить все девятки в расклад – это нонсенс. Что ж, карты не врут – ты снова удивляешь меня и радуешь.
Телефон свернулся на столе клубочком – котяра. Почешу за ушком – 52-10 – голосом твоим замурлычет. Хорошо-то как, Боже мой.

Ты сказал: «У нас все будет по правилам..». Счастье моё, о чём ты? Ситуация сама по себе изначально «неправильная»! Я старше на 10 лет, замужем, детей куча. Всё бы это было бы не страшно, если бы ты влюбился, но об этом даже речи быть не может. У нас нет никакого будущего – какой же смысл соблюдать правила? Мы с тобой уже нарушаем в таком количестве, что смешно даже говорить об этом. Или же есть смысл строить отношения, как чисто дружеские? Тебе это надо? Ну что ж, труднее всего мне будет отказаться от поцелуев – откуда ж тебе знать, почему?!
Протяни руку, прикоснись, погладь – смуглую, бархатно-нежную округлость живота, окат бедра, кончиками пальцев – по изгибу спины – сверху вниз, по той длинной ложбинке позвоночника, что так притягивает взгляды.
Как же мне нравится менять шкурки! Менять характер вместе с платьем – увлекательнейшее занятие. Например, то ярко - жёлтое длинное платье. Каблучок, бусины на босоножках – на запястье такие же; загорелая ножка мелькнёт в высоком разрезе, тихо позвякивает браслет на лодыжке – в такт шагам, низко повязанный пояс  подчёркивает обнажённый живот и длинная золотистая нить бус покачивается на уровне темной впадинки пупка. Идёшь, плавно переливая горячее золото бедрами – даже женщины заглядываются. Женька Денисенко сказал как-то: «Ты, как пантера на охоте – завораживающая и опасная – смертельно..» Надо ли добавлять описание выражения на лице?
Чуть прищуренные, высокомерно – ленивые глаза обольют тягуче-медленным взглядом - равнодушным, как на мебель, только уголок губ на мгновенье опустится презрительно. Если хочешь и вовсе сравнять его с землей – не отрываясь, ни меняя нисколечко, перенеси взгляд со следующим шагом, но не поворачивая головы, на ближайшее дерево, забор, бегущую мимо собачонку – вот тут он почувствует себя полным «ничто». Обозлится. Зацепила – как по сердцу царапнула. Обидела – не заметила. Так ему и надо!
Или то  светлое: пышные складки короткой юбки, стянутые в талии широким черным поясом – в них так любит путаться ветер. Пошалит иногда, взметнёт сначала край подола, на мгновенье показав линию ноги, и захлестнет, спрячет, а через миг – медленно  - поднимет весь ворох складок – словно раскрывается огромный бутон, расправляя лепестки – ах, какие неприличности…. А глаза смотрят непонимающе: «что случилось?».  Зараза.
Резко обернуться в этом платье – выходка предельно хулиганская – следовало бы карать исправительными работами (над собой) сроком на 15 суток.
Надо следить за собой. Уж больно мордашка довольная. Господин Ошвондер бесится. Примеряю для тебя шкурки вслух – тебе нравится слушать.(Мне нравится соединять эти понятия: говорить, как показывать и писать, как рисовать).
Какой хороший день. Одно волнует: как там тортик, жив ли? Неужели я зря старалась? Жаль его. Мёрзнет там в гордом одиночестве.(Как дети говорят - на полу валяется, никто его не ест). Бедные мы с ним. Вот вернусь с работы домой и будем весь вечер глядеть друг на друга: я на него – с тоской, он на меня – с укоризной. Ждать тебя сегодня бесполезно. Дотянуть бы до завтра. Про воскресенье и думать боюсь.
Выходные для меня – пытка. В субботу хоть работа отвлекает: в прошлую, например, я в ЦРМе такую гору веничком намела, что погрузчик пришлось загонять – полный ковш получился. Мозоли не сошли ещё. Вот до чего доводит жажда денег. А в воскресенья тоска доходит до той грани, что выть начинаешь.
Телефон нынче вечером решил изображать слюнявого идиота: то пузыри пускает, мычит и бормочет, то вскрикивает истерически, дрожит мелко и таращится куда-то за мою спину, то придурковато хихикает – мелким бесом рассыпается и в сторону косится – кажется, лечиться пора нам обоим. В таких запущенных случаях помогает только лечебная форма спецодежды: смирительная рубашечка, смирительные тапочки, намордничек, плюс цепочка на шею с пятипудовой гирькой вместо кулончика.
Перечитаем.
Ой, чевой-то я расхвасталась-то, якало бесподобное? Нехорошо. После работы, в 6 – на танцы (в другую группу) новый танец – жаль, ты не увидишь. Представь: цилиндр, фрак, перчатки, юбочка, трость, ножки, туфельки – а – бал – деть...

Двенадцать. Понедельник.
Чем ты занят, счастье моё?
Эти пол-часа после работы вернули мне нечаянно потерянную радость. Спасибо тебе.
Ты так уверенно говоришь о таких космических промежутках времени – «следующим летом», что я, кажется, начинаю верить в то, что оно у нас будет.
Я безумно хотела побежать  тебе навстречу, но такая пробежка могла сегодня закончиться плавным приземлением на горячий асфальт. Ты поцеловал взмокший лоб, заглянул в глаза: «Ну что ты так спешила?»,- заметил, как задыхаюсь. И компания эта ещё навстречу – ученики мои бывшие – чуть глаза на дороге не оставили – вот зачем ты обнял меня?!
Телефон теперь – мой спасательный круг. Он всегда наготове, всегда рядом, он поможет – не даст утонуть. Мой сумасшедший маленький кораблик – тетрадный листочек в клеточку – отправился в большое плаванье. Без спасательного круга не обойтись. Попутешествуем?
Знаешь, та темная сторона Луны, которую мы не видим, называется Лилит.
Любовь – это тоже планета, которую мы не видим.
Посмотри на карту: Материк Надежды омывают Океан Тоски и Море Разочарований, в Бухте Ожидания меня караулят Рифы Отчаянья и Боли, а тут глубоководная Впадина Потерь, в заливе Радости расположен Полуостров Расставания, а здесь теплому течению Веры преграждает путь мрачный утёс Одиночества, но зато чуть левее есть сказочно красивый остров Счастья – самый крупный из островов архипелага Встреч, и - ближе к экватору – Атолл Объятий хранит в себе Лагуну Поцелуев.
Имя солнца этой планеты – твоя улыбка, и ночью её освещает звездный свет твоих глаз. Здесь проносятся  ураганы моего нетерпения, и льют дожди слез, и засухи непонимания случаются.. Но – ПУСТЬ ВСЕГДА БУДЕТ СОЛНЦЕ! И пусть ночь смотрит на меня твоими глазами.
Осторожно, хороший мой. Береги себя. Ты – моя Вселенная. Планета Любви лежит на твоей ладони. Осторожнее! Только ты можешь сохранить её – или разрушить. Помни – только ты!
НИКТО НИКОГДА НЕ СМОЖЕТ ОТНЯТЬ ЕЁ У ТЕБЯ!

Люди могут говорить, могут осуждать, завидовать, ненавидеть – но планета на твоей ладони – пока свет твоей улыбки освещает её, пока согревает твоё дыхание, пока ты не разжал пальцы – любовь моя, душа моя, сердце моё – жизнь моя – на твоей ладони.
Хрупок и беззащитен этот маленький мир, тяжел этот груз – знаю. Ни о чем не прошу, ничего не жду – просто люблю тебя, пока ещё есть время. 
Ty est. Ты есть… 
Будь всегда – пусть не со мной, пусть далеко, пусть забудешь – только будь! Будь счастлив.
Не бывает любви несчастной,
Может быть она горькой, трудной,
Безответной и безрассудной,
Но несчастной любви не бывает,
Даже если она убивает.
Тот, кто этого не усвоит,
Тот счастливой любви не стоит.

Боюсь только одного. Боюсь, что не успею рассказать, как люблю, как тоскую, как хочу, чтобы ты был счастлив.



Вторник.
Мы целый день вместе: ты, я, телефон, а целоваться в кабинете твоей мамы – это, конечно, экстрим – круче, чем перед НарынГЭСом.
Безбашенная Курица –       это не амплуа, это – синдром. Выделен возбудитель этого заболевания – симпатичный зеленоглазый вирус - Эдиком кличут.
Симптомы этой болезни: потерянное выражение на лице, слабомотивированное желание бежать куда-то – «бороться, искать, идти – не сдаваться», причем бежать лучше всего получается в направлении мест, мне абсолютно противопоказанных – видимо оттого, что наличие мозгов у Безбашенной Курицы невозможно по определению.
Существуют два варианта выхода из кризисного состояния: если ты нашелся – щенячья радость по этому поводу, ужимки и прыжки, а также безумная склонность к поцелуям в неположенных местах; если же все мои метанья оказались безрезультатны – срочно падает настроение (андеграунд и ниже) и повышаются лопоухость, злобность, лохматость и кривоногость. Вот такие ужасти……
Лечится синдром       Безбашенной Курицы только ежедневной прививкой        поцелуев, таблетками взглядов, микстурой      прикосновений, долгими ингаляциями    телефонных разговоров, горчичниками твоих ладоней (прикладывать желательно в области талии,      груди, лопаток – область, как видишь, обширная),    в случае же невыполнимости вышеуказанных предписаний можно использовать магические заклинания типа: Киса моя, Заррраза моя, Иринка.

Позвонила, и мне сказали, что вас отправили на проверку линии до КСУ. Представила, как вы по такой жаре, да в такую даль, соврала чего-то начальнику, купила пива холодненького, поймала такси и понеслась искать вас. Жаль, разминулись. Если б таксист был пустой, я бы успела. И я же не знала, что носит вас совсем не там, куда вас посылают.
 
И все равно мы встретились! Эти скамеечные посиделки  – прямо «пикник на обочине», даже глазастые «нарынгэсята» нам не мешали… и я совсем не надеялась увидеть тебя вечером – ты снова даришь мне ощущение чуда. В этом мне с тобой не сравниться, жаль.
Когда - то я взялась за ручку, чтобы не сойти с ума от ожидания, надежды и страха. Сейчас я пишу, боясь, что когда – нибудь память может подвести меня – а я не хочу потерять ни единой секунды из этих дней. Ты даришь мне столько счастья – не знаю, заслуживаю ли я его. Спасибо тебе. И ещё: когда ты первый раз назвал меня своей, я думала – это так – нечаянно, бессмысленно. Теперь ты часто говоришь: «моя», – и я могу ответить, не боясь показаться навязчивой – да, я твоя.

А сегодня ты сказал то, что я буду помнить всегда: «Хорошо, что ты у меня есть…». Спасибо. Неужели тебе так нравятся неприятности? Шучу, конечно.

Отчего это так хорошо? Готовить, слушать ваш смех, сидеть за столом, разговаривать? Спасибо тебе за этот вечер. Спокойной ночи, счастье моё. Спокойной ночи.

Среда.
Недолгий разговор утром – и тишина. Тебе, кажется, просто необходимо отдохнуть от меня. Хорошо, что есть эта тетрадь. Вчера ты прочел первый лист, сегодня к нему добавилось ещё три. Которой по счету станет эта тетрадь - третьей или четвертой? Надеюсь, что ты сейчас спишь, или опять болит? Сижу за своим столом в приемной, смотрю на отражение в шкафу и состригаю пряди волос, которые сегодня кажутся мне лишними. Что получилось – увижу дома. Хорошо, что вечером – танцы.
Танцы – это час яростной борьбы с тоской по тебе. Час борьбы за жизнь. Очень хочется остаться дома и караулить под дверью, но нельзя. Нельзя допускать, чтобы ты стал для меня всем – ведь ты уйдешь, а я буду обязана жить дальше. У кого просить дать мне сил на это? Нет никого сильнее меня сейчас, и равного мне – нет.

Одиннадцать.
Конечно же я знала, что ты не придешь. Конечно же я ждала. Орала с Шевчуком дуэтом «Последнюю осень», пытаясь перекричать тоску, пытаясь оглушить одиночество.
Иногда мне кажется, что тебе просто нравится играть. Ты начинаешь жонглировать этими «да», «нет», «не знаю», «может быть», «пойдем», «не пойдем», «куда пойдем?», «одень джинсовку», «посидим дома» - бесконечно – просто для того, чтобы наблюдать, как меняется моё лицо: как вспыхивают от радости глаза, как потухает улыбка. Не хочу верить в то, что ты сознательно причиняешь мне боль – просто тебе нравится испытывать моё терпение. Результат твоих испытаний один: взгляд мой становится «странным» и ты спрашиваешь, что он означает – приходится что-то отвечать. О чем бы я в тот момент не думала – мне просто больно.

И ещё. Когда я говорю о других, я просто пытаюсь заставить себя думать, что пережила уже многое – значит, переживу и это предстоящее расставание. Я НЕ ХОЧУ, Я БОЮСЬ ПОТЕРЯТЬ ТЕБЯ. Я БОЯЛАСЬ СКАЗАТЬ ТЕБЕ ЭТО – У МЕНЯ НЕТ НИКАКОГО ПРАВА ДАЖЕ НАДЕЯТЬСЯ.
Больно тебе? Прости. Я пыталась защищаться – от тебя, от себя. Прости.

Четверг.
Четыре шестёрки, четыре туза: что-то будет. Черви – первой картой – все будет хорошо.
Сегодня день рожденья Евангелины – ей 5 лет.
Ночью, часа в три, позвонила мадам Людка: «Какой-то, - говорит,- придурок у меня дверь вышибает». Бегу к ней, на ходу пытаясь припомнить все способы борьбы с придурками. Главное было  - успеть на ходу содрать бигудюшки с волос –  а то напугаю его насмерть.
Нафига мне в три часа ночи дохлый придурок? С ним и бороться то уже неинтересно – разве только пару раз пнуть тёплый трупик?
Оказалось, что данный экземпляр ещё не достиг последней степени придурковатости: почуял, что его ждёт и удрал, меня не дождавшись. Мелькнула только тень в подъезде – я уж не стала догонять, побежала наверх – убедиться, что с мадам Людкой все в порядке. Зря только прическу испортила.
Такие вот страсти – мордасти.
Карты не обманули – ты пришел. Разом умолкли все телефоны – пришлось вас вызывать. Это хорошая идея – как заскучаю в следующий раз, устрою диверсионную вылазку на чердак нашей конторы.
Бегу к тебе – лечиться, а то любимый синдромчик грозит обострением.
Илюшка пришел. Дети любят красивых женщин – в этом возрасте ещё сильна ассоциация «красивый – добрый». Так что бедное дитя и не подозревает, какой перед ним злыдень.
Тебе «повезло» увидеть меня действительно злой – сегодня первый раз меня довели до того, чтобы я повысила голос, да ещё ругалась, да ещё на работе! Извини. Ты посидел рядом пять минут – стало намного легче. Спасибо тебе. Ощущать поддержку и внимание так непривычно.
Потерпеть бы – не звонить.
Конечно, я не удержалась. Сидела и писала – ну, я же не могла предположить, что мой заклятый друг – телефон нынче переквалифицируется в психотерапевта: сеанс гипноза начался!
Посмотрите на меня. Посмотрите – мне нужно видеть ваши глаза. Что с вами? Какой у вас тремор сильный – давно это? Расскажите мне, что вас беспокоит? Расскажите  - станет легче. Станет легче…..
Позвони ему. Лучше спроси – хватит изводить себя сомнениями. Карты обещали хороший день – позвони!
Ну, что сказать: я только старая, больная женщина – конечно, он победил – я позвонила: тишина. Сдаюсь. Больше не буду. Захочет – сам позвонит. Хватит надоедать!
         
 ХВАТИТ!
И тут звонит – заливается – хохочет телефон
Телефон – маленькая птичка  пересмешник – поёт, хрипит, щебечет сотнями разных голосов – дразнит. Каждый раз его вступительная трель будит моё самое трудновоспитуемое, самое неугомонное, едва только                убаюканное дитя – надежду. И сейчас – голосом твоим: «Звонила?»

Спасибо тебе.

Если я молчу – это еще не значит, что обижаюсь.
Я слушаю тебя и чувствую, как в моём сердце растёт, расправляет листочки, набухает бутоном, разворачивает лепестки золотистый цветок счастья……..
Эту строчку я дописала при тебе. Ты пришел, ты здесь – я так счастлива сейчас! Спасибо.

Снова два дня, два века, два тысячелетия – две пропасти, две бесконечности – без тебя. Ой, говорили карты – плакать буду, а я ещё не верила.  Ничего не хотела – только закрыть глаза – и снова лечь на твоё плечо, ты обнимешь – и я на секунду поверю: всё будет хорошо.
Вспоминать – твои словечки, и шрам на пальце, и вкус твоей кожи, и пикник в парке, и как мы стояли на камне перед прыжком – и ты обнял меня – молодые, бронзово-загорелые, стройные - красивые, будто созданные для того, чтобы любить друг друга – всем на зависть – и на нас смотрели, и, поверь, завидовали. И «Досю» вашу к драникам, и как мерила шкурки для тебя – дразнила – ну надо же было нарушить этот дурацкий договор; и на море  - «это же я, Спартак…», и кофе на восходе солнца; и как мы, заблудившись в поцелуях, так и не прошли Белазовку до конца; и первое твоё: «Иринка» - кто же знал, сколько счастья принесет нечаянно оброненное слово – мне, и сколько нового, необычного – тебе. Даже я – вечная фантазёрка – не могла такого придумать. Спасибо тебе.
Вспоминать.
Как бы я хотела не открывать глаз. Уйти навсегда в наше лето – не трогайте меня, оставьте!
Только на крыле памяти – сквозь это воскресенье. Из последних сил, на последнем дыхании – на работу – только бы до телефона добраться. Он – как маяк на далеком берегу. Мой маленький хрупкий кораблик упрямо, против всех ветров и течений, не признавая время, расстояние и боль – к нему – к тебе.         Ty est. Ty est. Ty est. Ty est. Ty est. Ty est.
Ты есть – маячок мне моргает морзянкой: Ты – ЕСТЬ! И я – сквозь эту боль – не знаю, каким чудом – к тебе.

Уезжаешь. Уходишь.
Жду тебя вечером.
К восьми, на миг отлучившись, заблудилась где-то, пропала улыбка с лица. Лягу тихонько, буду смотреть на часы – они отсчитывают секунды уходящей жизни. Время замедляется настолько, что становится материальным. Секунды холодными тяжелыми каплями падают – только  звука падения не услышишь: Время – бесконечно, бездонно.
Ты всё уже решил, правда?
Ты так давно хотел уехать – задолго до меня.
Все это слишком тяжело для тебя, слишком сложно – прости меня.
Всё бросив, все потеряв, отказавшись от надежды, разорвав сердце в клочья, улыбнусь и скажу:  «Иди».
Живи, работай, ищи свою дорогу, свою женщину, свою настоящую, единственную любовь. Своё счастье.
Всё вытерплю, всё переживу – не смогу простить тебе только одного – если ты когда – нибудь, где-то далеко, не со мной – не будешь счастлив.
Проснуться на полу, под дверью в 4 утра можно, оказывается, и не будучи законченным алкоголиком, или, к примеру - московской сторожевой.
Нехорошо – то как. Пойду - ка я в больничку – все равно Еву вести надо.

Звонить-не звонить? Дедушка Вильям Шекспир отдыхает.. Опять не удержусь ведь – дура же, что скажешь еще.

Какую прелесть мне подарили!
Чудное создание – помесь головастика, лемура и кенгуру. Вся фигура – голова да хвостик  (как головешкой тряхнет, так с ног и падает), глазищи огромные, круглые – голубые и передвигается как-то скачками. Каспер – Кася – Косячок – Карасик – Кашпировский– Кошмаринский - Черномырдин… Мурлон вылизывает его, будто сам родил. Ото ж ещё сиську дай ему, ага…
Позвали деньги получить – ох, не врут карты: и встречи, и деньги, и слезы, и неожиданности, и новости – весь набор налицо. Буду так близко – конечно позвоню – не удержусь.
Счастье моё. Ты меня искал, ты волновался! И ты скучал – первый раз мне не пришлось сомневаться в этом. А я ведь думала, что уже ничего  не будет. Вчера вечером я уже с тобой попрощалась. А ты у меня – чудо, конечно же.
«Ну, теперь ты успокоилась?» - как-будто видел, что со мной было вчера.
Да, успокоилась. Ты - есть. Ты всё ещё со мной – вернее, я ещё твоя, еще нужна тебе. Спасибо.
Ты отпросился с работы, чтобы побыть со мной! И вот, держась за твою руку, я иду по бордюру лестницы, ты смотришь снизу и улыбаешься.
- До озера?
- На озеро!
И снова ты обнимаешь меня, целуешь – жалеешь иголкой развороченную венку, и уже не больно и  не страшно, и не было вчерашних слез, немого вопля ожидания. Если бы ты знал – как это – ждать тебя.
Когда ещё есть надежда – как трепещет, как звенит струной натянутая душа и каждая секунда, камнем падая на чашу весов, нарушая равновесие между счастьем и болью, тяжкой ношей ложится на плечи, гнет к земле. Не такая я сильная, как кажется, как хочется. И это радостно-возбужденное: вот сейчас, сейчас, сейчас, сейчас, СЕЙЧАС – СМЕНЯЕТСЯ МОЛЬБОЙ, - ну пожалуйста, прошу тебя, прошу тебя, прошу тебя, прошу тебя, прошу..
Все выключаю, отправляю спать детей – не могу говорить, не хочу ничего слышать – только шаги по лестнице и стук в дверь – знакомую тихую дробь. Бестолковый, глупый страх – а если не услышу? Кончаются все силы, все валится из рук – свернуться клубочком в углу дивана, обратившись в слух, призвав на помощь память, положив рядом ту первую тетрадь – этот первый листочек ты прочел здесь и удивился – это единственное чувство, которое тебе не удавалось скрывать…и вот уже и здесь становится невыносимо - сажусь на пол у двери и жду….
Каждый раз мне кажется, что это – конец.
Успокоилась? Успокоюсь там, за чертой. Здесь для меня нет покоя. Есть счастье – когда ты рядом, и нет меня – когда тебя нет.

Суббота - Чёрная.
Что такое пустота? Пустота – это я.
Все пройти, все испытать, всё найти, и потерять – всё.
Оставить себе только память, только возможность смотреть в глаза твоей мамы, так похожие на твои. Счастье моё, хороший, любимый – не мой.
Сколько мы были вместе – два месяца? Так много пережито за это время – спасибо тебе. Ты сказал: «Всё будут хорошо – если будет». Что за этим «если»? если ты не забудешь меня, если когда-нибудь вдруг почувствуешь, что я нужна тебе?
Разум твердит: он уехал – тебе больше нечего ждать: это конец.
Он уехал: больше не жди стука в дверь и завтра с утра телефон не порадует его голосом: «Привет, Киса, как дела?». Ничего не хочу – только вспоминать.

Первый наш день.
Это была суббота. Июль.  Такое яркое летнее утро и беспричинное ощущение счастья.
Мы едем на море: результат недельной осады начальника - с применением всех доступных мне средств и в полном соответствии с тактикой и стратегией ведения военных действий, психическими атаками с подключением легкой кавалерии в лице мадам Натали, и тяжелой артиллерии в лице неотвратимой нашей, незабвенной  Татьяны Николаевны Чапленко.
Долго ждали автобус. Тебя с Коляшей, Славкой и мам Натальей забрали от дома. Приехали, начали стелиться под навесом, ты сказал: «Подержи мне полотенце, я переоденусь», - я согласилась (в основном от неожиданности: таким это тоном было сказано – как своей!).
Всё-таки всё, что случилось, началось с твоих провокаций. Я подумала: мальчику хочется взрослых игр – ну, что же, поиграем. Ты подал мне руку на спуске к пляжу и уже больше не отпускал. Это было так неожиданно приятно – ты сделал это так легко, так привычно – будто в тысячный раз. Может, ты точно так же поступил бы с любой другой, но я вместе со своей ладошкой вложила в твою ладонь своё сердце. Подарила, доверила – вот так просто, однажды только дрогнув от одного твоего слова, однажды задержав взгляд в твоих глазах, однажды коснувшись пальцев.
Да, я знала – сердце моё – слишком дорогая и хрупкая игрушка  для мальчишки; да, я чувствовала это всегда – к тебе нельзя приближаться – ты несёшь с собой боль, ты тот, в кого можно влюбиться – навсегда. Но что-то в тебе так разительно противоречило, не стыковывалось, старательно обыгрываемое тобой амплуа Казановы не соответствовало тому слову, с которого всё началось – это тревожило, интересовало, влекло. Мне казалось, что тебе хватит на этот фарс пары встреч – наиграешься и бросишь, и когда я сказала, что ты мне нравишься, я была согласна на это. Я была готова принять эту боль – только бы побыть с тобой рядом хоть немножко, хоть один этот день, только отдать всё, что успею. Просто оказалась вдруг слишком близко  - уже невозможно стало бороться с этой тягой.
Ты спросил: «Прикалываешься?» - кажется, тоже удивился.
Что было потом, о чем мы говорили? Как ты первый раз поцеловал меня? Сумасшедший, яркий, солнцем пронизанный день. Как-то всё сразу невозможно, странно, серьёзно – совсем не то, чего я могла ожидать: «Если хочешь быть со мной – не бойся, прорвемся», - никак не думала услышать от тебя такое, решила не принимать всерьёз. Была права, конечно.

Понедельник, 6 утра.
Где ты? За окном – только ветер. Попрошу его – пусть донесет до тебя мою любовь, мою тоску. Жизнь, которой я никогда не хотела – она, конечно, продолжается.
Выйти в рассвет, раскинуть руки, расчесав космы ветру, обнять планету – ту, на которой есть ты.
Нет сердца.
Только ветер – насквозь, навылет…
Нет сердца
Только ветер с именем моим прохладной ладонью по щеке тебя погладит, взъерошит чёлку, в глаза заглянет.
А ты не любишь ветер….
Нет сердца.
А в Бишкеке – дождь. Как ты там?

Буду вспоминать.
Мы ехали домой, ты обнимал эту девчонку, и это меня совсем не задевало – странно – при моём-то характере. Оттого ли, что ты – не мой, я и сейчас не стану ревновать, увидев тебя с кем-нибудь. Будет только больно за то, что мне - не 20 лет. Ты всегда сердишься, когда я говорю о возрасте, говоришь, что это неважно для тебя. Я знаю – ты не хочешь об этом думать. Не хочешь.
Принесла кофе мам Наталье, села у ног её. Прижалась щекой к колену – я просто умираю, глядя в эти глаза. Как жить? КАК ЖИТЬ?
Сегодня ходила подписывать твое заявление – оно и сейчас на столе передо мной. Как бы мне хотелось сохранить вокруг себя все, что связано с тобой.
Вспоминать. Мне есть – о чем. Нам есть – о чем.
Когда ты первый раз назвал меня «Кисой» - в первый день? Ты сказал, что я третья, кого ты так называешь: самый верный способ разозлить меня. Много позже признался: третья – после твоего кота и друга, но женщина – первая. А на море (в последний раз), ты сказал, что никого никогда  так называть больше не будешь – это имя только для меня.
А помнишь наш второй день?
Открой первую тетрадь. Смотри – с первого же листочка я начала с тобой прощаться.
Понедельник начался со слова «счастье» - потом оно стало именем твоим. Я позвонила, удрала с работы, и ты пришел ко мне. И сколько бы не прошло времени, и что бы не случилось – я знаю – я буду также метаться между окном и дверью, сходя с ума от ожидания – и не важно – час, день или год я не видела тебя. И через десять лет я скажу, как сказала тогда: «Боже, отними у меня всё, что хочешь – дай только увидеть его ещё хоть раз».
Зачем я пишу это? Чтобы отвлечься от настоящего, чтобы не повторять через строчку: я не могу без тебя жить.
Я не могу без тебя жить,
Мне и в дожди без тебя – сушь,
Мне и в жару без тебя – стыть,
Мне без тебя и Москва – глушь,
Мне без тебя каждый час-год,
Если бы время мельчить, дробя-
Мне даже синий небесный свод
Кажется каменным без тебя…..
Да, мне есть, чем заняться – дети, работа, 8 часов танцев в неделю, и от недостатка мужского внимания я не страдаю, и муж звонит, спрашивает: «Как дела?» , то есть кончилось все или нет – не хочет отпускать меня. Хожу, танцую, дышу даже…. Только по дороге на работу здороваюсь с тем деревом – ладошкой к листочку: «Здравствуй!». А вот здесь ты встретил меня, в мокрый лоб поцеловал – и отступила тоска. Та тоска, что носит твое имя, тоска с твоими – смеющимися – сияющими – зелёными твоими глазами, та тоска, когда знаешь – не дожить до завтра, если не увижу тебя сейчас. Если руки твои, обняв, не спасут от сомнений и боли, если губы, шепча и целуя, не подарят – счастье..
Зачем я это пишу? Чтобы не думать. Вторник уже, а ты не звонишь.
Зачем? Дышать – зачем? Когда НЕЛЬЗЯ надеяться – ЗАЧЕМ?! Чтобы у детей была мать.
Уйти от телефона – не ждать, не ждать, не ждать!

Вчера после работы тетки потащили меня в «Эдельвейс», Маринка прицепилась – хотела познакомить с кем-то: «богатенький, - говорит, - и не старый». Еле отвязалась от них. Сегодня танцы – прям как в той рекламе: всё пробовала – ничего не помогает!
Не хочу думать! Лучше – вспоминать.
После той встречи, когда я отчаянно пыталась соблазнить тебя – а на самом деле умирала от страха, что ты согласишься, что я  в тебе ошиблась, ты пропал на неделю. Что тогда со мной творилось! Я же не знала, что ты не хочешь предстать передо мной в несколько облезлом виде – на море мы не вылазили из воды весь день и это я – загорела, а ты то – сгорел! Ещё и простыл вдобавок. Встает законный вопрос: «Кто из нас представляет слабый пол?».
А, помнишь, я как-то не позвонила с утра, ушла работать в ПТО и ты начал звонить во все отделы, пока не услышал мой голос. «Я тебя потерял. Не знаю, почему-то испугался», - дороже этих слов не было в моей жизни подарка. И ещё как-то: «Сегодня ты заставила меня скучать – Заррраза». Ты не баловал меня признаньями и не выдумывал комплименты, но зато я знала, что сказанное тобой – правда.
А когда ты решил, что «у нас все будет по правилам», и запретил и себе и мне прикасаться друг к другу – помнишь, что из этого вышло? Услышать такое от мужчины – это, как говориться – ни в какие ворота… Кажется, тактильные ощущения лишали тебя ясности мысли. Вы с Вадюшей «ушли на линию», а  меня «соседи топят», и вот мы случайно встретились и пошли ко мне на кофе с тортом. На мне было то «звенящее, как караван верблюдов…», что очень понравилось тебе (ещё бы – под те брюки я редко одеваю бельё - они слишком облегающие, и когда прохожу по улице, в пыли остается не одна пара челюстей). Дома я переоделась в коротенькое – простое – домашнее (даже такие далёкие от идеала ноги, как у меня, иногда просто грех прятать). Ты так смотрел – ну, думаю, держись! Неужели я не смогу заставить мужчину отказаться от идеи воздержания, неужели ему не захочется прикоснуться ко мне, захочется так, что не совладать с собой? Вот  такая  я страшная женщина! 

Вторник. 26.09.
В шесть утра шла домой с работы – навстречу восходящему солнцу. Теперь для меня солнце встает там, где ты. Ты молчишь – и до тебя, как до солнца – недосягаемо.
Температура – 39,3. Взяла больничный. Пришла домой, все убрала – не могу болеть спокойно, когда кругом бардак. Теперь  чисто, тихо, никто не мешает.
Говорят – нельзя жить прошлым. Брехня. Прошлое – это единственный надежный капитал, принадлежащий только тебе. Даже очень близкие люди один и тот же миг, прожитый вместе, вспоминают по - разному. Бывают, конечно, исключения, но они, как им и положено, только подтверждают правило.
Ты сказал мам Наталье: «Я не вернусь».
Среда.
Так рано – ты, наверное, ещё спишь. Прилягу рядом – буду смотреть. Терпенья, как всегда, не хватит – прильну тихонько к плечу, замру. Глянь сонно, сквозь ресницы, обними – крепче – не отпускай!
Не дай уйти – куда стремлюсь от рожденья, где нет чужих – Ваших, где нет страха и боли, нет… там мой единственный дом. Там ждут меня – собаки и птицы, цветы и деревья, там меня любят.
Там, где за дверью – сад и солнце, и смеются, перекликаются дети – и мои, и наши с тобой сыновья – ясноглазые, красивые – в тебя. Выйду, в немятую траву лягу, к теплой Земле прижмусь, как к тебе, а над головой – мозаика из листьев и неба, лучей и облаков.
И наступит вечер, и, набегавшись за день, все соберутся ужинать за большим столом на веранде. Над тарелками склоненные, тёмные и русые головки вперемешку. Золотистоволосая – младшая наша, очень похожая на Колю твоего – у меня на руках.
За чаем общий гомон утихнет: устали. Лепет, и шорох листвы в саду, и стук упавшего яблока, и большой алокрылый бражник прилетит, будет кружить, на мгновенье застывая на месте, вокруг лампы – гигант и красавец среди мошкары. А когда все уснут, пойдет дождь – сильный, теплый, ложась брызгами на подоконник. Пахнущий мокрой зеленью ветерок шевельнет занавеску, качнет огонек свечи, коснется щеки и прядку волос, на глаза упавшую, поправит.
Здесь не нужно лгать, чтобы любить, и убивать, чтобы жить. Здесь живут красивые, добрые, счастливые люди. Здесь не уходит друзья, здесь живы наши отцы.
Я так хочу туда…. Там – покой, там – счастье. Не отпускай меня !

Слушай, сейчас в новостях показывают школу в Саратове. Речь идет об инновационных методах воспитания, и они используют методику, аналогичную предложенной мной! Помнишь, я рассказывала, был республиканский конкурс «Инновационные методы воспитания в общеобразовательной школе». Римма Семеновна скомандовала тогда – родить к 13-му числу работу объемом не более 25 печатных листов. Наличие ценных, а, главное, новых идей также подразумевалось. Я – девушка ответственная, и хоть и работала в школе к тому времени всего 4 месяца, и образования высшего у меня нет, но, приказу подчиняясь, перечитала экстренно Макаренко, Ушинского, Зайцева и прочих богов педагогики, (дабы ненароком не сотворить клона), идею родила  к сроку, приодела её в броню теории, и 13-го предъявила черновик на педсовете – только бы отстали от меня. Я тогда вела 5 предметов в 9-ти параллелях, издавала нашу газету, вожатой была и класс у меня был 8-ой «а», и кабинет биологии моими руками…..короче - нагрузка – колоссальная, не до конкурсов.
  Видел бы ты их лица! Елену Геннадьевну перекосило прямо – они всей когортой начальной школы еле вымучили 4 листика.  Семеновна прочла  всё, выбрала мою работу.
После рассмотрения на большом совете ГорОНО её решили отправить от нашего города в Жалалабат. Елки-палки, я то, наивная, думала, что отделалась от них….Зря! Прилетела звезда наша – кричит – распечатать срочно и завтра экземпляр и дискетку сдать… А в школе света нет – за неуплату отключили, блин(помнишь, тогда мимо учительской можно было только на ощупь пробираться? Молодежь радовалась и методом ощупывания частенько пользовалась и не для поиска пути во мраке. Одна  розетка левая в столовой, где аппаратуру на дискотеках подключали, а комп в приемной и он опечатан (его же по гранту ставили) -  вот тут уже не ёлки, тут секвойи с ливанскими кедрами!
И РЭСу наши проблемы до фени, и где, блин, взять столько переносок, и напечатать заново негде, да и объем слишком большой…….. понеслась я короче, в комок, (ну почему – как где-то чего-то просить надо, вечно меня отправляют?). дайте, - говорю, - провода этого метров 150, я вам через два часа верну. Дяденька хозяин решил, наверное, что девочка больна не только на голову: «Тебе для дома?». «На работу мне», - говорю. Он (с перепугу, кажется) скатку мне дает, не меряет даже. Говорю: «Ты хоть взвесь её» «Не надо, - отвечает, - я тебе верю». Ну нет у школы денег на провод!
А мужиков то в школе нет! Короче, если бы какой электрик увидел, что я там творила, истерика была бы ему обеспечена. Самое трудное было смотать этот провод обратно, придав ему товарный вид. Глядя на все это, Риммушка заявила: «Талантам нашим нет предела».  Через два часа ровно я ввалилась в магазин, неся на локте скатку и на ладони два обрезанных конца (мне же пришлось их зачистить). Более офигевшего продавца я в жизни не видела – и удивился он, кажется, больше всего тому, что я вообще вернулась….
Такая вот эпопея…. Когда я ушла из школы, то и думать про все это забыла, а тут показывают. Приятно ощущать некоторое наличие мозгов. Методика-то работает! 

На плите – кипиш. Очень подходящее слово для описания кипящего бульона и сбежавшей на плиту пенки – шипящей.


А это мелкое экстренное созданье  - ушатое – хвостатое – голубошароглазое, изображая, видимо, Тарзана, скакало и лезло кругом, в результате чего очутилось в ведре с водой (Лёха полы моет). Оттуда его пришлось извлечь и вымыть с шампунем. Подрастерявшее свою прыть чудо перенесло эту процедуру молча, было завернуто в полотенце и лежит в этом коконе возле меня.

Сейчас по телевизору идет «Шутка за шуткой» - реприза Лицедеев «Зя, низзя и айяйяй». Иногда мы с тобой были до смешного похожи на них.
Без танцев сегодня – нежная моя организьма требует постельного режима – болеет, меня не спросясь. Как с ней бороться? Ну и ладно, а мне – хорошо, а я люблю тебя, а ты любишь меня целовать, и читать мои письма тебе нравится – что ж ещё для счастья надо? Первого – мой день рожденья. Может быть, ты позвонишь?
Этот сиреноголосый лупоглазый таракан спит, обнявшись с Серым Мурлой – чё делается та!

  Четверг. 6 утра.
Скоро ты проснёшься, счастье моё. Поднимайся: закипает чайник и гренки уже почти готовы – сейчас только переверну…. Ты подходишь тихонько, целуешь в ямочку на шее и не успокоившееся, ещё горящее прошедшей ночью тело вновь отзывается на твой поцелуй….ай, так у нас гренки подгорят!
Я тебя сегодня снова украду у всех. Не нужно одеваться – открой дверь, взгляни – мы здесь одни.
Пляж начинается от порога нашего бунгало: розовый от восходящего солнца песок с бликами от осколков раковин – перламутр, отражая свет, светится сам - разноцветно и мягко.
Створками раковин обозначена дорожка до низкой ограды и окружена бугенвиллея у крыльца – её нежно – лиловыми соцветьями усыпанные ветви затеняют окна, нависают над входом, ложатся на крышу. Легкий бриз с моря и сам восход пахнут этим лиловым и розовым.
Солнце еще не показалось, но полоса облаков на горизонте освещена уже, пропитана, горит его первым – алым цветом, прячет его край.
Встанем рядом у кромки прибоя, обними меня, смотри: неотвратимо, всепобеждающе, неся нам свет – свою любовь - согревающую одних и сжигающую других- но без любви нет Жизни, оно поднимается, встает полным кругом. Неслышно подкравшись, мелкая волна лизнет босые ступни розовым теплым щенячьим языком и ты отпустишь мою ладонь, разбежишься и нырнешь под надвигающуюся, гребешком пены увенчанную – следующую. Вынырнешь уже далеко, оглянешься, позовешь, и я пойду навстречу протянутым рукам. Волна мягко толкнет в грудь, ты подхватишь, и в кольце твоих рук  мне можно будет снова стать маленькой и нежной.
Нагие дети Земли, Моря и Солнца, мы будем загорать, и купаться, и любить, и только голод выгонит нас из воды. Ты вытянешь заброшенную утром вершу и мы будем печь рыбу на мангале.
Хорошо - то как! Нет в моросящее серое утро спешащих людей и машин, суеты и вечной всепоглощающей жажды денег, нет мертвого Времени, вами убитого в погоне за призрачной целью. Эта погоня заменяет вам жизнь, и, достигнув конца, вы успеваете только увидеть, как падает последняя песчинка в песочных часах, успеваете только понять, как бессмысленны были стремленья: только Время умеет мстить так жестоко.
Здесь просты музыканты: ветер, и море, и мой голос – но сегодня это трио заворожит тебя, и другой музыки ты не захочешь.
День протечет соком манго по губам и пальцам, капнет, упав золотым диском солнца в море, и долго ещё мы будем провожать его – пойдем вслед по алой дорожке света по груди моря – за руки взявшись – в следующее утро.
Пятница.
Утро. Дождь за окном. Клетчатый плед, «Собака Баскервиллей» и чай с лимоном.
Ещё немножко поленюсь и пойду гулять с Людкиной Терезой. Хорошо идти – так неторопливо нанизывая на нить памяти дорожки, слова, наши скамейки, взгляды, прикосновения, поцелуи. Хорошо, что есть эта память – общая, как одно на двоих небо над головой. Хорошо, что надо  куда-то идти, что-то делать: необходимость заменяет желание жить.
Сначала разбила твою чашку, а теперь потеряла тот летящий профиль, обозначенный неровностью обоев на стене – единственный из всех – мой. Смеющееся, обмытое ветром лицо, в небо глядящее, счастливое – моё. Потеряла. Сколько раз смотрела на него, задумавшись над письмом, а сегодня – потеряла. Чашка, теперь этот профиль: так понемногу уходит от меня всё, что связано с тобой.
Вот такая смешная беда со мной приключилась – смейся, я так люблю, когда ты смеёшься!
Я сегодня прольюсь дождем,
Чтоб в автобус ты сесть не смог,
И  пошел бы домой пешком –
Весь насквозь, до нитки промок.
Буду рядом с тобой идти,
Что-то тихо тебе шептать,
И бессовестно по пути
На глазах у всех целовать…
Не заметит никто ничего,
Да и ты вряд ли что поймешь,
Просто я, чтоб побыть с тобой,
Превратилась сегодня в дождь.

Зачем я это пишу? Ты сказал, что будешь ждать мои письма – или мне это приснилось? Зачем я это пишу? Чтобы хоть так поговорить с тобой – «хоть бы этими серыми листочками – вынутыми из сердца словами – к пальцам твоим прильнуть». Сама себя уже цитирую – воображала эдакая. А у тебя все будет хорошо – просто не может быть иначе.
Чтобы так влюбиться, надо остаться четырнадцатилетней Джульеттой. Надо непросто прожить свои тридцать, чтобы не искать в тебе своего Ромео.
Такие минуты случаются только осенью. Вечереет, и в какой-то момент начинает казаться, что это желтая листва деревьев освещает Землю и тёмное пасмурное небо поглощает этот свет. Месяц – оранжевой долькой, и даже пахнет апельсином. Воскресенье всё ближе: страшно.

Суббота.
Прямо передо мной стоит большая корзина роз – в целлофане, бантах и лентах. Нежные – белые, розовые, кремовые бутоны перетянуты, упакованы, заклеены. Красивые и мертвые.
Такие корзины приносят на кладбище.
Нельзя так. Попробую ещё раз.
  Прямо передо мной стоит большая корзина роз. Нежные, красивые: их привезли издалека, чтобы они порадовали меня – не их вина, что мне не радостно. Уберу всё лишнее – упаковку, банты и ленты – нет нужды украшать красивое. Распеленаю, выпущу на волю бутоны – пусть распускаются, пусть в зале пахнет цветами. Толик приехал. Больно мне, ему – ещё больнее.

Воскресенье.
Бывают дни, когда кончаются надежды.
Сбежать от всех, спрятаться – в тишину, укрыться травой – навсегда.
Среда.
Ты работаешь, ты занят – это хорошо. Некогда  скучать. Вспомнил, передал поздравления – спасибо тебе.
Молчание лучше, чем ложь – ты прав. Надо ждать? Кому – надо? Не надо, не надо, не надо. Не надо, нет!
Ты есть. Значит можно просто любить.
Мы сегодня оставим азиатку – осень. Пусть рядится в  жёлтые листья тополей – они все лето копили в себе солнце, пусть чистую голубень неба примерит платком на плечи.
Пусть кружит свой вальс в одиночестве, пусть плачет. Никто не поймет – подосадуют только на дождь.



Ты не любишь дожди и слезы – А ПОТОМУ У НАС СЕГОДНЯ 
                - НОВЫЙ ГОД!
Новый год – это значит: проснуться утром с ощущением праздника и детским ожиданием чуда, это снег в мандариновых корках, это сияющие лица детей – из под шубки виден край чего-то белого, воздушного: ещё одна «снежинка» бежит домой с ёлки – съехавший набок бант, рассыпавшиеся по плечам локоны, губы в шоколаде из распакованного в нетерпении подарка; это витрины магазинов в елочной мишуре, огоньках гирлянд и игрушках; это приготовленные подарки детям, друзьям; это кухонный тарарам и не хватает рук; это запах – не знаю, чего – так пахнет ящик с елочными игрушками, даже если залезть на антресоль летом, так с детства пахнет для меня Новый год.
Мы поужинаем все вместе, положим детей спать и подарки под ёлку сложим. Чего ты хочешь? Можно пойти к друзьям или остаться дома – вдвоем. Заскучаешь? Нет!
Дай руку, закрой глаза. Ты откроешь их через миг – В ПАРИЖЕ!
Париж. Старый город принцев и нищих, художников и цветочниц, королев и гризеток, дворцов и набережных. Город, на чьем гербе качается на волне маленький кораблик. «Качается, но не тонет» написано девизом на гербовой ленте.
Мы не станем тратить время на ожидание – жизнь слишком коротка; мы не станем тратить время на перелеты; мы не позаримся на аэрофлотовскую курицу – обед из этой «синей птицы» пусть съест кто-нибудь другой. А нам – нам нужно только закрыть глаза, и вот……
Ночь. Апрель. Париж.
Над нами высится золотая – миллионами огней одетая, стройная – настоящая француженка: легкомысленная, очаровательная в своем неглиже – мадмуазель Эйфель.
Площадь Республики, Дворец Правосудия, Рю де Риволи.
Мы сядем у окна в кафе – там, за стеклом – город в огнях, весной пахнущий ветер, идущие мимо люди. Бежевая скатерть и голубая с золотом штора, под ладонью – чашечка горячего шоколада, круассаны в корзиночке…. Я напишу на салфетке с вензелем: я люблю тебя……  мы пойдем гулять по улицам, поужинаем в кабачке на Монмартре – послушаем маленькую Эдит, заглянем в Мулен-Руж, но скоро сбежим: там слишком шумно и ярко для этой ночи. Постоим на Новом мосту, посмотрим на Сену – в обрамлении зданий и набережных она уже не та простушка. Послушаем соло уличного музыканта, его скрипка поёт о том, как хороша эта ночь – оттого, что ты рядом.
Ёще темно небо, но затихают шаги по мостовым и тротуарам, поредел поток машин – это Шагаловский «час между волком и собакой». Ты устал. Мы сейчас вернемся домой. Поднимемся, сделаем последний круг в небе над городом эльфов. Не отпускай моей руки, не отводи взгляд – полетели!

 Напоила мам Наталью и Татьяну Николаевну кофеёшкой. Света в конторе нет, и за кипятком я бегаю в чайхану - поэтому к девяти конторский народ начинает поглядывать на меня с голодной тоской в глазах, в надежде на стакан горячего чая, ведь больше никто не в состоянии позаботиться об этом. Только когда Ленка ляпнула: «Я думала, ты нам чаю принесёшь», - пришлось ответить, что думать ей противопоказано, у неё это плохо получается.
Ty est.  Ты – есть.
Помнишь, как мы прятались от солнца под полотенцем, ты говорил: «Не улыбайся, я не могу просто смотреть, когда ты улыбаешься – сразу хочется поцеловать». Конечно, от этих слов я не могла не улыбнуться – конечно, глядя на меня, ты не мог не целовать.
Теперь я ношусь с этими тетрадками, словно это ты писал для меня. На  работе и дома – они всегда со мной, даже ночью лежат рядом. Это, конечно, смешно, но вся жизнь моя теперь – эти тетради, всё остальное – только неизбежная видимость жизни.

Ещё один четверг.
Стоит выходить из дома так рано, чтобы каждое утро видеть встающим солнцем раскрашенные облака. А сегодня восход  и скучно привычно-серый асфальт сделал  розовым. Ты видел такое?
Вернусь домой, закрою дверь, сниму улыбку. Здесь нет чужих и не нужно казаться прежней. Необходимость притворяться отнимает все силы, но я не дам им повода порадоваться моему несчастью.
Кукла Ира работает, танцует, ругает Дианку за плохо вымытую посуду, и прячет за обедом конфетку в карман, чтобы «зайчик принес».
А твоя дура, дурочка, дурёха всё пишет, пишет, и …… ну, и не важно, что ещё. Не может только как раньше быть не твоей, быть рядом с другим. И у меня всё – как всегда – смешно и глупо: жизнь переместилась за грань реальности и теперь все мои радости и печали мной самой придуманы и пережиты, разлинованы в клеточку – каждый день с тобой – это возможно только на этих страничках.
А Земля мне, не глядящей под ноги, предпочитающей, задрав голову, пахать носом облака, стелит под ступни дороги и лужи, ставит подножки…. Да, бывает больно падать, да – бывает обидно испачкаться. Но, зато – не видишь всей этой грязи и мерзости, зато – все самые нежные, самые любимые цвета – как цветы – дарит мне небо. И эти восходы и закаты – мне – за те букеты, что не дарили мужчины.
А облака нынче – синими птицами – ещё до рассвета сбились в стаи, чтобы с первыми лучами косяком потянуться – на юг. Одна лишь заблудшая тучка осталась, зацепившись за вершину: гора стала похожа на грузную мужеподобную бабищу, вдруг возомнившую себя кокеткой – тучку эту, как шляпку, надвинула на бровь, опустив на глаза вуалетку из мелкого дождика.

Я буду писать свою жизнь сама – минуту за минутой. Буду встречать тебя с работы, нарожаю тебе детей, буду мерить для тебя самые невозможные шкурки, обедать с тобой в китайских ресторанчиках и загорать где – нибудь на Ривьере, понесусь  на собачьей упряжке по льду Юкона искать золотую милю: с тобой пройду, проеду, пролечу все города и страны – и, вечерком, утомившись, мы добредём до самого края земли. Сядем, свесим  ноги с обрыва – где-то внизу, далеко, плещется волна и парит над нашими головами буревестник.
Знаешь, когда-то, классе в 5-6, я насмерть разругалась с учительницей литературы (была у нас такая Зоя Сидоровна) - она утверждала, что буревестник – это символ, придуманный Горьким. Не могла ж я смолчать, ведь это реально существующий вид.
   

Уже месяц прошел.
Счастье моё, не проходит это, не отпускает – не забывается: болит, тревожит, ласкает – воспоминаньем – неожиданно, порой.
Я жду тебя – так, что даже сны пронизаны ожиданием.
Без тебя ничто не радует, ничего не хочется. Даже шкурки менять перестала – застряла в этом камуфляже – не для кого красоваться. В управлении меня теперь зовут афганкой.
В пятницу вела юбилей у жены Асанова (который Малик), танцевала «цыганочку» и «Гульчинай». Кажется, было весело всем, кроме меня – но это не важно, правда? Заплатили-500, купила Лехе кроссовки – хоть одна гора с плеч.
Месяц.
А туча в гору – ползком, тяжко влача свинцом набитое брюхо, по шуршащей мокрым гравием осыпи, цепляясь и оставляя клочья шкуры на редком корявом кустарнике, ворча и переваливаясь через уступы.
Доберётся до вершины, вздохнёт устало, и умостится по-кошачьи, уютно свернувшись клубочком, свесив пушистый хвост с перевала…
Какой-то странный вчера был день – толи эпидемия какая-то, толи магнитные бури, толи внеочередное затмение – не знаю, только мужики липли и денег наперебой предлагали – еле отбилась. В результате вместо ужина в «Алине» весь вечер драила полы в ДК. Домой вернулась в половине десятого – уставшая, но гордая защитница границ покинутой Вами территории. Тебе явно досталась последняя на свете дура.




Хочешь, я расскажу тебе сказку?

Я придумала её сегодня, по дороге на работу. То есть она как-то сама сочинилась, а я её увидела. Ты только не смейся надо мной: знаешь же – дурочка. Слушай.

Идиот! Нога, в очередной раз не удержавшись на узкой полочке, скользнула вниз, пальцы впились в холодный камень – так, что под ногтями выступила кровь.
Идиот! Это слово вытеснило все мысли, молотом стуча в мозгу. Пот струился по спине, скатывались со лба крупные капли, заливая глаза.
Задыхающееся от страха, полуослепшее существо распласталось, желая только одного – вжаться в серый монолит крутого откоса, каждой клеточкой тела влиться, врасти в его неровности и трещинки. Израненные пальцы тщетно пытались уцепиться хоть за что-нибудь, ноги не находили опоры…. Тело ещё немного сползло вниз и рухнуло…..прикинь!
Сердце остановилось ещё в падении.
 Я не знал об этом.
Идиот!!! Не осознав произошедшего, не чувствуя боли – я продолжал костерить себя на все лады. Романтик хренов! Эдельвейс он достанет! Рыжекудрая Танечка – хохотушка и ветреница – примет легендой овеянный подарок и, наконец, обратит зелёные русалочьи глаза свои на тебя – оплывшего, в веренице прожитых лет растерявшего буйные пшеничные есенинские вихры, синеву глаз расплескавшего рыцаря.   Придддурок!
Невесть откуда набежавшая тучка быстро затянула начавший цвести восток, и утро так и не наступило.(долго описываю – хочу, чтобы ты увидел всё, что увидела я – потерпи, она, оказывается, длинная – сказочка то)
Мелкий дождик посыпался на выбитую козами тропку с нависшей над ней изуродованной, изломанной камнепадами арчой, на серебристую звездочку цветка на одном из каменных лбов, на лежащее тело – раскинутые широко руки, открытые навстречу, не боящиеся падающих капель глаза, прилипшая к виску прядь.
На плечо легла чья-то ладошка, тряхнула осторожно: «Вставай!» - странный какой-то голос.
С трудом вернув взгляд из серого неба, я обернулся…
Передо мной стояло ни на кого не похожее созданье. Ростом – с пятилетнего ребёнка, в мохнатой зеленовато – серой шубке (или шкурке?), в длинной шерсти которой запутались? – нет, выросли! – травинки, листочки, колоски…
Маленькие лапки (или ручки?) чинно сложены на животе. Чуть склонена к левому плечу мордашка – нос картошкой и пышные кошачьи усы, большие, просвечивающие розово уши с оторочкой из темных волосков по краю и кисточками на кончиках.
Но, главное, глаза: огромные, золотисто-карие, обрамленные длинными ресницами – смотрели спокойно и пристально - так умеют смотреть только большие, умные и добрые собаки.
 Быстренько зажмурился…... Открыл глаза…
Нехитрая эта уловка не принесла желаемого результата: ОНО не исчезло. Я видел, как мелкие капли дождя усеивают его шерсть; видел, как от их падения вздрагивает фиолетовый бутон колокольчика, растущего(!!!) у правого уха…. Лихорадочно напрягая сознание, я пытался осознать происходящее.
Выходило следующее:
Я, сорокапятилетний, вполне здоровый мужик, находясь в твёрдом (я очень на это надеялся) уме и ясной памяти, сижу на тропе, тянущейся по дну горного ущелья. Примерно около часа назад я вышел из спящего лагеря, чтобы подняться сюда, забраться на тот вон уступ и сорвать заметную даже отсюда снежную звездочку эдельвейса, собираясь приподнести его некоей огневолосой сильфиде…..ИДИОТ!!!
Здорово же я гробанулся! Неудивительно, что нечисть какая-то мерещится….
Закрыл глаза….. Открыл….
Удивительно настойчивая в своём упрямом нежелании покинуть меня галлюцинация терпеливо созерцала мои попытки избавиться от её присутствия путём хлопанья глазами.
- «Иди за мной», - оно повернулось…….и………и…….мало мне растущих из шевелюры цветов! – у него ещё и крылышки имеются!!!!
Чуть переваливаясь, сей дивный результат неслабого удара башкой, двинулся, роняя капли со шкуры, к ветвям склоненного над поворотом дерева. (тебе не надоело ещё читать этот бред?)
Оказалось, что и я двинулся следом.
Он (Она? Оно?) раздвинул мокрые пахучие ветки, обрушив на меня целый водопад, коснулся камня.
Вот тебе и «Хозяйка Медной горы» - мы уже идем дальше узким коридором, в темноте касаясь плечами стен – то шершавых, холодных – каменных, то затянутых какой-то порослью, мягко пружинящих влажными подушками мха.
Темнота была бы полной, если бы не слабый свет, исходящий от фосфорицирующих зеленовато грибов, там и сям растущих изо мха, и того самого бутона, что странным образом произрастал у правого уха моего проводника – он тоже светился, чуть покачиваясь в такт шагам – голубой его свет был достаточен, чтобы видеть путь на шаг вперёд: довольно экзотический вариант лампочки шахтёра…
Ещё поворот – и стало светлее, ещё один – и вот он – выход.
Мы стояли рядом на вершине – какой только? – горы. Я огляделся: квадратный метр земли под ногами и два солнца – восходящее (прямо передо мной), и закат – за моей спиной..
Удивление? Нет.
Просто ноги, враз обессилев, подломились, и я сел.
Мыслей не было, остались только ощущения – прохладная мягкость травы под ладонью, запах нагретой земли и зелени.
Иванушка мой Сусанин крылышками своими пошелестел, стряхнув последние капли дождя, что шёл сейчас где-то далеко – по другую сторону реальности, и уселся спиной ко мне: ему, видимо, больше нравилось смотреть на закат.
Конечно, конечно я спросил – кто он?, и где мы?, и что, вообще происходит?..  и какого…
На что мне ответили, что имён у него много, что каждый приходящий дает ему новое; что мы – на краю света – там, где встречаются два солнца, там, где проходит грань между светом и тьмой, знакомым и непознанным – между жизнью и смертью… И что о чертях я, возможно, узнаю чуть позже – и даже больше, чем хотелось бы. 
  А сейчас нужно просто сидеть и ждать.
Ты умер. Твоё сердце остановилось до того, как в падении тело коснулось земли. Каким ты был? Что оставил там? Нужен ли ты там, или тебя уже можно забрать? Или нужно забрать?
Мы смотрим. Мы думаем.

Каким я был? Каким?
Жена – давно уже чужая женщина, будет принимать соболезнования знакомых, вздыхать и томиться, и хмуриться оттого, что завешаны зеркала – и не глянуть – не сильно ли портит её черное?
Дети? Как-то всё было рано, потом - некогда, а потом…вдруг стало уже слишком поздно.
Зеленоглазая Танечка «громко плачет», а завтра этот злосчастный эдельвейс ей приподнесёт Вениамин Ростиславович (щедро вознаградив чабана-аборигена трёшкой за оказанную услугу): «Тише. Танечка, не плач..».

Закрой глаза: слушай……и смотри
Тот же дождь за окном. Старенькая мамина шалька на опущенных плечах. Бедная моя, бедная – покинутая давно, в вечной спешке жизни позабытая, вдалеке от меня постаревшая девочка моя…
Слезинка по щеке….за ней, по проторенной дорожке, другая, третья – одновременно с капельками дождя по стеклу.
Руки не подняла и взгляда - не вернула из ТОГО дождя, что загнал нас когда-то под козырёк подъезда. И, Боже мой, как счастливы мы были в его плену…
 
Двадцать лет прошло.

Она любила меня когда-то – тогда. Когда не думают о смерти, когда не знают, что……да, в общем-то ничего не знают, и знать не хотят - просто живут: торопятся куда-то, ищут чего-то, хотят – карьерного роста, денег, баб, власти. Не знают…
Смотри: она плачет о тебе – одна лишь она – ПЛАЧЕТ, и каждая слезинка её, упавши, возвращает тебе год жизни. Год. Ещё год. ЕЩЁ…
ОНА ПЛАЧЕТ: ЗНАЧИТ ТЫ НЕ ЗРЯ ЖИЛ, значит – было - что-то настоящее, значит – могло это настоящее, светлое, остаться в тебе хоть частицей.
Ты вернешься….

 Я ВЕРНУЛСЯ.
Капнуло, защипало в глазу: из-под двух солнц я вернулся под тот дождь, в то утро.
Моргнул, и второй в моей жизни «первый» вдох, тяжко подымая грудь, разодрал легкие. Больно и мокро – ДА, ЭТО  - ЖИЗНЬ!
Онемевшие пальцы, холодные камни.
Сел.
 Кровь с зытылка – тёплой струйкой - за шиворот.
Оглянулся.
Эдельвейс…
ИДИОТ!!!
ЧТО ЭТО БЫЛО?
Эдельвейс – для Танечки… ЭДЕЛЬВЕЙС!!!!...


Сказка – ложь, да в ней – намек……………….это я сама над собой смеюсь.



30.12.06.
Отправила тебе две тетради. Получишь ли? Трудно быть моим счастьем?
Прости меня.
Зачем идет этот снег? Зачем поют эти песни? Зачем была та песня?
Зачем я – такая?
Чтобы быть одной – всегда.
Насквозь пронизанная этими солнцем и снегом, вашими взглядами – как клубок ниток - спицами, вашими мнениями и желаниями, как пулей – навылет – одним твоим словом; осужденная пожизненно – быть против, я не могу не любить тебя и не могу быть любимой тобой – куда иду? Зачем?
Незваная, нежданная. Ненужная – ворвалась в твою жизнь и даже сейчас не хочу, НЕ ВЕРЮ МОЛЧАНИЮ ТВОЕМУ, И НЕ БЫВАЕТ БОЛЬШЕЙ НЕЖНОСТИ И ТОСКИ, И ВСЁ ЭТО ПОДАРИЛ МНЕ ТЫ.

Спасибо.

Смогла ли я хоть что-то дать тебе? Ты делал невозможное – возможным: ты делал меня – счастливой.
Может - я заставила тебя жалеть об этом, может – ты не ответишь на мои письма, а я всё равно буду ждать, буду помнить, буду верить, буду надеяться – буду тебя любить.
Никому и ничему не поверю, пока не увижу тебя, пока ты сам не скажешь: «Прощай».
Совсем не сложно заставить меня замолчать, отступиться – только памяти вы отнять у меня не сможете, а значит – я всегда буду сильнее вас всех, я всегда буду любить.
Славный мой мальчик – ты ведь так не хотел, чтобы мне было больно…
Ничего, счастье моё, я ведь сильная.
Ах, хоть бы ещё раз, хоть один – увидеть бы только, услышать бы, убедиться – ТЫ ЕСТЬ.
Будь счастлив, радость моя.

17.01.07.
С завтрашнего дня в школе начинается карантин – это значит, что все без исключения, школьники счастливы, а я опять осталась без работы.
Как только малоуважаемый «НарынГЭС» впал в ежегодную зимнюю спячку, отправив нас отдыхать, я устроилась поваром у Галки Канапиевой в школьной столовой.
График работы – как в армейском анекдоте: «от забора до заката», что в моем случае означает - с семи утра и до «пока все не сделаешь». Это может быть и пять дня, а может – и второй час ночи. Обед – 15 минут, и это единственное время, когда можно присесть.
Руки у меня добрые, и тесто  получается роскошное – замешиваю его по четыре – пять тазов в день: скоро бицепсы нарастут и трицепсы. Кошмар!
Зато пирожки в жаровне плавают, как корабли, учителя просят продать хоть булку хлебушка и дети говорят: «Тетенька,  у вас все такое вкусное».
Правда, ученики мои бывшие в полном недоумении.
600 сом в месяц и кормежка  + 500 за полы в танцевалке: я согласна работать и за такие деньги, чтобы только ни у кого ничего не просить.
Возвращаюсь домой совсем не «летящей походкой» - в этом мы с тобой сейчас похожи.
Счастье моё, как ТЫ там?

24.01.07.
Снег. Гляжу вслед уходящей ночи. Так тихо. Снег рисует старую сказку о королях и королевах, о балах и принцах, о разбойниках и феях.
Наступит день, растает снег – кончится сказка. И снова – грязь и мерзость, и вечные заботы: жизнь – куда от неё денешься?
Пусть я буду самой плохой женщиной в твоей жизни – только бы ты был счастлив.
А я? Я сшила себе новое платье, и настряпала, наверное, уже тысяч десять пирожков, и поменяла прическу, и перекрестила Карасика в Глазенапу Нахального, и много такого, о чем рассказывать не хочу, и….как же я была счастлива, когда ты приснился мне!
Ты можешь не отвечать на письма, можешь возненавидеть, можешь забыть, но одного слова, произнесенного нечаянно, и ставшего – счастьем, ты у меня отнять не сможешь.
Прости меня, заразу такую.
Другая, может, уже забыла бы, а я нет – ну зараза, сам же сказал.
С большой буквы «З»!!!!!!!!!!!!!!!!!!




25.01. два часа.

Ночь. Полумесяцем увенчанная,  миллиардами звезд глядящая на нас   – ночь.
Ночью нет расстояний, её не измеряешь километрами.
  Нет  запретов.
Сяду у кровати, буду смотреть на тебя.


27.08.07.
Без малого год прошел. Год.
В моей жизни тебя не стало меньше, и всё также не отпускает это – всё также болит.
Год с письмами к тебе – и без ответа. Читаю их и снова смеюсь и плачу. И люблю тебя – невозможный мой, счастье моё.
За все это время – только та встреча на улице – ты смотрел на меня и улыбался: «Привет», - и  мам Наталья готова была растерзать меня на месте.
Ушла, почти сбежала – унося в спрятанное в сердце, будто украденное у кого-то счастье – СЧАСТЬЕ от твоего взгляда.
Ушла, почти сбежала – ослепшая от боли.
Ушла.
Ездила за детьми к матери, была так близко – и не поехала к тебе.
Просто было страшно. Страшно – ощутить холод. Страшно – почувствовать безразличие. Страшно – обрести такой конец, поставить ТАКУЮ точку.
Пусть лучше будет многоточие……и счастье. Счастье ты моё. Ты – есть.
               
                ТЫ - ЕСТЬ!!!

Долго смотрела на номер твоего телефона, мучилась – не могла решиться.
Позвонила, конечно – разве по мне такая пытка, разве могло удержать меня что-то меньшее, чем смерть?
Ты ответил, ты узнал меня, ты даже ждал этого звонка, после того, как в день рожденья Андрюха передал тебе привет от Заразы.
Ты хранишь мои письма, и девушки у тебя нет, и даже с друзьями в сауну тебе не хочется. Ты много работаешь и единственный выходной в неделю предпочитаешь проводить  у компьютера. Ты помнишь меня, ПОМНИШЬ!!! Чего еще я могла бы желать? Ты столько раз перечитывал эти 10 тетрадей, что можешь говорить моими фразами. Но все это, все это – ничто – главное – я снова слышу твой голос!
И когда я утром пообещала тебе рассказать о новой шкурке, в обед ты напомнил мне об этом с таким нетерпением в голосе! Когда – то меня называли ласково «Багира», и, наконец, я сшила себе шкурку, вполне отвечающую этому имени.
Ты попросил, чтобы я писала тебе, и твоя сотка, наверное, скоро начнет заикаться от того количества посланий, которым мы обмениваемся.
Нет, конечно, ты не любишь меня, не балуешь лаской, но в голосе твоем нет – никогда не было – фальши. Ты всегда отличался от прочих этим: не говорил избитой лжи и скользких от многократного употребленья комплиментов – просто был самим собой. Но даже спустя год – ты слышишь в моем голосе все, что мне всегда удается скрыть от других, и никогда  - от тебя. Людям ведь нельзя показывать слабость, мужчинам – особенно, и я давно научилась держать удар, не дрогнув ни единым мускулом, не выдав своей боли ни единой интонацией.


Люблю всматриваться в слова. Вот послушай: грудная клетка. КЛЕТКА.
СЕРДЦЕ, ЖИВУЩЕЕ В КЛЕТКЕ.

28.12.07г.
- Я желаю тебе добра! Лучше забудь обо мне. Все равно вместе мы не будем. Оставь эти несбывшиеся мечты.

Я еще не успела ответить…

- Не обижайся! Ты лучшее, что со мной было!
Спасибо тебе. ТЫ САМАЯ ЛУЧШАЯ! НУ ТЫ И ЗАРАЗА!

12-15. Новый год. Зачем ты прислал мне этих идиотских оленей? Мы же попрощались?

Нет, я не лучшая для тебя, не любимая, не постельное мясо, но есть во мне что-то нужное тебе – иначе бы ты не ответил на мой звонок.

13.01.08г.
- С Новым годом !!! Ну ты и Зараза!
Я никогда не забывал то, что пережил с тобой!!! Только сейчас для тебя: ты моя самая первая!!! Спасибо тебе! Не забывай про Досю!!! Передай привет Лехе, Диане, и конечно Еве!!!Чмоки-чмоки!!!С преданной дружбой к тебе – ТВОЁ СОЛНЦЕ (ЭДИК)!!!

Двадцать три восклицательных знака в одной смс – просто фонтан эмоций…

Ты пропадаешь опять – наверное, уже жалеешь о том, что написал мне снова…

 - Я не жалею, что написал тебе.
СОРИ!!! – То есть – ПРОСТИ МЕНЯ!

- Я ужасная просто..Ты снова пропадешь, и за окном будет тихо падать снег - черный.

- И еще какая! Самое главное – не паниковать!!! ОК?

Я буду долго ждать, а потом напишу тебе снова – чтобы проститься…


Это – конец? Не знаю..