Умная Юля

Мне кажется, что вся моя жизнь раньше была, как река подо льдом. То ли течет, то ли опустела и вымерзла до дна. Сначала куклы и зайки, потом школа и школа, потом экзамены и институт. Все было просто и скучно, как у всех. Как будто один и тот же день сурка все повторяется и повторяется, только я каждый раз взрослею немножко. Мне казалось, что весь мой мир нарисован простым карандашом, а цветные краски бывают только в книгах.


Я читала в детстве много и без разбору. Что только не попадалось мне под руку: сказки, фантастика, приключения, научно-популярные журналы, повести о пионерах-героях, рассказы о животных — все казалось мне более живым, ярким и реальным, чем моя жизнь. И я обреченно завидовала Юльке, своей бесшабашной школьной подружке, которая вопреки окружающей нас серости, умела жить так, что небу становилось жарко!


Хотя это чувство даже завистью назвать было сложно. Я просто удивленно и благодарно, смирившись с второстепенностью своего существования, наблюдала за невиданным спектаклем, который Юлька закатывала всему миру каждый божий день. Чего только она не вытворяла! И сколько раз мне попадало просто за то, что я не успевала вовремя смыться с места Юлькиного преступления  и автоматически попадала в число соучастниц. И тем не менее, я, даже не пискнув, принимала незаслуженные кары, ибо и это было для меня развлечением на фоне непроглядной скуки будней.


Я восхищалась ей искренне и бескорыстно. Она казалась мне самой красивой, самой остроумной, самой смелой. А я, так сказать, тащилась следом в виде массовки, послушно разгребая всякую рутину вроде домашних заданий по химии, которая Юльке, в общем, успевавшей по всем другим предметам, ну никак не давалась. А она, в свою очередь, учила меня краситься, дарила надоевшие ей шмотки, сообщала свежие сплетни и почти насильно вытаскивала меня из дому «развеяться».  И, разумеется, поверяла мне свои страшные тайны, от которых я приходила в ужас и восторг.


Впрочем, самая страшная из них со мной никогда не обсуждалась, но именно она была настолько очевидной, что даже ненаблюдательная я воспринимала ее как нечто, само собой разумеющееся. Практически с первого класса Юлька отчаянно влюбилась в Юру Левина.


Юра везде и всюду ходил с Витькой Таскиным — нашим соседом и одноклассником. Чисто визуально они воспринимались как Дон Кихот и Санчо Панса. Такой гламурный, юный Дон и нетипичный худощавый Санчо. Но при ближайшем рассмотрении выяснялось, что оруженосцем из них двоих, скорее, был Юра. А Витька, мелко-пакостное и обаятельное шемело, азартно выполнял функцию генератора идей и неприятностей.


Юра и Юля, надо сказать, были бы удивительно красивой парой! Я до сих пор поражаюсь, почему они не вместе? Оба высокие, стройные, темноглазые и смеющиеся, оба из породы победителей — чего еще желать? Даже преподаватели в школе доброжелательно подтрунивали над ними, называя Юрку — Юра Юлин. А тот неизменно весело огрызался: «Я не Юлин, я Левин!» От этой перепалки у меня начиналась какая-то соблазнительная путаница в голове: мелькали и исчезали то Юля, то Юра, то какой-то неведомый Лева, то Левин из «Анны Карениной». Я мечтала, а Юлька жутко злилась и высокомерно щурилась, вскинув голову.


Впрочем, именно из-за Юры наша дружба и пошла прахом. Где-то в десятом классе, осенью, я с изумлением обнаружила, что каким-то непостижимым образом произошла невероятная перетасовка. Раньше мы возвращались из школы хоть вместе, но попарно: я с Юлей, а Юра с Витькой. Причем, Юра все время оглядывался на Юлю и задирал ее, отпуская обычные школьные шуточки, а Витька просто бесцеремонно нас разглядывал с умной и злой улыбкой. А тут вдруг как-то само собой получилось, что Витька от нечего делать собачится с Юлей, а Юра молча идет рядом, мечтательно глядя по сторонам, и время от времени задерживается взглядом именно на мне. И лицо у него делается светлым и беззащитным от нежности.


И только заметив это, я наконец-то поняла, почему Юлька уже почти месяц то и дело цепляется ко мне по пустякам или закатывает истерики на ровном месте. Я обалдела от неожиданности. Просто О-БАЛ-ДЕ-ЛА.


Вернувшись домой, я впервые в жизни несколько часов простояла у зеркала, пристально разглядывая свое лицо и фигуру. То я казалась себе уродиной и приходила в отчаянье, то глупо смеялась от радости и хлопала в ладоши, восхищаясь своей красотой. Голова кружилась, щеки горели, сердце трепетало и сбивалось с привычной стукотни на джаз.


И я вдруг осознала себя как Юлю! Собственную, самостоятельную Юлю с неповторимой судьбой и любовью! Любовью... а хоть бы и к Юре! Да, к тому самому, о котором я даже и не мечтала, бессознательно уступая лучшее — лучшей. Я поняла, что ответ на вопрос «кто на свете всех милее?» вдруг может оказаться неожиданным, и все возможно! Как в сказке, как во сне!


Боже! Какие дни соскальзывали в вечность! Казалось, воздух дрожит и мерцает от непереносимо-ясного  предчувствия счастья; и первый снег не падает, а вальсирует под нездешнюю музыку; и влюбленные души по ночам молятся, стоя на коленях на всех перекрестках города! И пусть этот хрустальный, призрачный мир то и дело рассыпался сияющей пылью, неосторожно расшибаясь о вежливое молчание Юры или отчаянный Юлькин взгляд — не все ли равно? В сумерках он воскресал из ничего: из ничтожных искр, зацепившихся за воротник пальто, из случайных обмолвок, из полупрозрачных теней, из лунного света, попавшегося в ажурные сети занавесок... И мне так хотелось говорить об этом, говорить бесконечно, взахлеб, смеясь и плача! Но не с Юлькой же. А других собеседников не было. И я говорила сама с собой, воображая, что меня слушает Витька. Слушает и сам рассказывает о Юре, о его любви ко мне.


Я даже и в реальности стала относиться к Витьке с какой-то странной доверчивостью, как будто он действительно знает все мои секреты и сочувствует мне украдкой. Однажды он показал нам всем свои рисунки, и мне почудилось, что в каждом из них я нахожу подтверждение этому. На бумаге трепетали птицы, схваченные одной  единственной, непостижимой линией; из пустоты отчетливо проступали лица, обозначенные всего лишь очертаниями губ и челки; деревья шелестели непрорисованными листьями и невидимый ветер уносил неслышные звуки... Чувства настолько захлестнули меня, что я заплакала, а Витька так естественно и небрежно вытер мне слезы, словно занимался этим всю зиму. Я засмеялась, и он, улыбнувшись в ответ, нежно и легко щелкнул по кончику моего носа.


А потом прошла пустая, мучительная весна; мелькнуло и исчезло лето; осень вдруг примирила нас с Юлей, не смотря на то, что Юра вновь зачарованно оглядывался в мою сторону, и обаяние прежнего помешательства нахлынуло с новой силой; безвременно скончалась зима; и уже в марте я окончательно поняла, что чудес не бывает.


Я усердно занималась с репетиторами и готовилась к поступлению, а Юля целыми днями пропадала вместе с Юрой неизвестно где. По утрам я выходила из дома на полчаса раньше, чтобы не видеть, как они встречаются у подъезда и вместе идут в школу, а после занятий ежедневно изобретала предлоги, чтобы задержаться где-нибудь и возвращаться домой в гордом одиночестве.


Витька тоже откололся от прежней компании, и мне казалось, что даже этим он поддерживает меня. Хотя, скорее всего, он просто оказался третьим лишним и обо мне вовсе не думал. Тем не менее, я уныло брела домой по раскисшим весенним тротуарам и мысленно продолжала бесконечный диалог с ним. Основными темами односторонних бесед стали предательство и коварство. С Юлей я больше не общалась, а на выпускной не пошла вовсе.


В институт я поступила удачно, училась успешно, но прилагая большие усилия, с одноклассниками практически не встречалась. Даже при том, что жили мы по соседству, это оказалось совсем не сложно. Полностью сменив круг общения, я и сама сильно изменилась, избавившись от Юлиного влияния. Я сама научилась дерзить и строить глазки, выбирать одежду и красить губы.


Прошлая любовь присутствовала в жизни, как радио за стеной — невнятно, но слышно. Я смирилась с ней, как с непоправимым увечьем. Может быть, поэтому я довольно равнодушно относилась к противоположному полу. А может быть, потому что учеба давалось тяжко, особенно первые три года. Я попала в сильную группу, где все тянулись друг за другом, и, получивший четверку, на фоне пятерок остальных выглядел лоховато. Домой я возвращалась затемно и, поужинав, тут же садилась за зубрежку. Свободным оставался только вечер субботы, потому что в воскресенье я зубрила задания на понедельник. И в этот единственный свободный вечер я могла только тупо смотреть по телевизору что-нибудь примитивное и бессмысленное. Я даже художественные книги не читала, настолько выматывали меня учебники.


Я уже успела поступить в ординатуру, когда вдруг позвонил Витька и весело предложил встретиться где-нибудь вчетвером. Я согласилась. Школа, и все мучительное, связанное с ней, меня больше не беспокоили. Мои бывшие одноклассники тоже. Было даже любопытно взглянуть на них — они-то тоже наверняка сильно изменились.


И мы встретились. И все было очень мило. Юля стала очень стильной дамой, хотя потеряла и прежнюю веселую отвагу, и часть былого очарования вместе с ней. Юра закономерно превратился в красивого, уверенного в себе мужчину, и у меня предательски дрогнул голос, когда он ласково, но прохладно обнял меня, здороваясь. Витька окончательно оформился в нечто невероятное и уникальное. Этакий художественный персонаж с умной улыбкой, намеренной небрежностью и реальной властью. От него просто веяло абсолютной свободой и безответственностью. Неожиданно он показался мне самым интересным из нашей компании, а кроме того я заметила, что все мы сразу же непроизвольно подстроились под его тон и настроение. Это поразило.


Но главным все-таки было то, что Юра разглядывал меня с такой живой, непосредственной радостью и любопытством, что стало очевидно: Юля пролетела, как фанера над Парижем, и все мои терзания были смешны и напрасны! Я поняла: мне стоит только захотеть и он уйдет сегодня со мной. Легко. Я почувствовала пьянящее возбуждение от сознания собственной красоты и холодок восторга. Все было чудесно!


Все было чудесно, пока сукина Юля не стала с неприличной настойчивостью втирать нам про какую-то гадалку, которая принимает совсем рядом. Я прямо кожей почувствовала, что она готовит какую-то пакость и отчаянно пыталась увильнуть, но Витька — тот самый Витька, который преданно и бесконтактно утешал меня, вытирал  мои слезы! - с оскорбительной небрежностью заткнул мне рот и объявил, что я иду туда и точка. Я обиделась. Обиделась, но потащилась вместе со всеми.


Сидя в приемной чертовой бабы я изо всех сил изображала безразличие и старалась настроиться на то, что все это суеверие и самовнушение. Сейчас эта гадалка расскажет мне обычную ерунду, не имеющую ко мне никакого отношения, я, чертыхнувшись, выложу свою денежку, скажу «спасибо!» и высмею ее за дверью. Я вошла к ней и испугалась.


Не было там никаких положенных свечей и разной мистической дребедени. Был обычный рабочий кабинет со шкафами, компьютером, жалюзи и цветами на подоконнике. За круглым столиком сидела обыкновенно одетая, спокойная женщина с восточными глазами. Она раскинула потрепанные карты и, даже не глядя в них, уверенно сказала, что я уже нашла все, что нужно для счастья. «Твоя любовь с тобой и другой не будет,» - просто сказала она. Я поверила. Я даже обрадовалась сначала.


А потом я смотрела на Юру и постепенно приходила в отчаянье. Вот это — все? Вот этот вежливый, любопытный взгляд и прохладные руки — это все, что мне досталось? Но я не этого хотела! Не этого ждала! Я хотела жить, а не ждать, сжигать, а не желать! А Юра — был слишком красив, слишком вежлив, слишком далек! Даже когда он обнял меня и стал утешительно шептать разные милые пустяки, я не могла успокоиться — так нелюбовно это было! Еще немного и я закатила бы истерику, но не выдержала другая Юля.


При первой же повисшей паузе она, бесстыдно и в упор глядя на Юру, потребовала проводить ее. Он, сильно смутившись, выпустил меня из рук и я совсем уже задохнулась от возмущения! Еще и так!


Тут Витька, схватив за руку, потащил меня за собой, и я с  большим облегчением поспешила уйти, чтобы не видеть того, что будет дальше. Он шел быстро, я почти бежала за ним, погруженная в свои переживания, но вдруг, очнувшись, обнаружила, что и Витька полностью поглощен собственными мыслями, и, похоже, совсем забыл о моем существовании.


Постепенно меня начал разбирать смех. Я сообразила, что Витька на автопилоте топает к себе домой, причем свои руки, а стало быть, и мою руку тоже, он машинально засунул в карманы куртки. До сих пор не знаю, какой мелкий бес подбил меня тогда на хулиганство, но я решила пошутить. Я молча и покорно семенила за ним и ждала, когда же он опомнится. У подъезда я попыталась замедлить шаги, но он решительно вошел туда и буквально втащил меня следом. Я поняла, что эффект от моей шутки будет потрясающим! Так и вышло.


Только в своей прихожей он, наконец, остановился, задумчиво вытащил из своего кармана мою руку и ошалело на нее уставился. Я не выдержала и расхохоталась.


Витька медленно, потрясенно поднял на меня глаза, и я тихо-тихо сошла с ума. В них было такое отчаянье, такая боль! Казалось, он ослеп от боли! Я перестала дышать, как от удара... Он осторожно, словно какую-то ядовитую колючку, обнял меня и время исчезло...


Он схватил меня одной линией,  смял одним движением рук, украл меня у меня самой и радовался этому безумно, молча, тайно...


Я забеременела с первой ночи. Был жуткий скандал, и папа орал на Витьку так, что я чуть не умерла от ужаса. Витькины родители косились на меня, мои скрипели зубами на Витьку, наша свадьба все откладывалась и откладывалась, до полного неприличия, надо признаться. Но потом Витька попал в аварию, я от переживаний - в больницу, все жутко перепугались и помирились. Все обошлось.


Теперь я... счастлива? Не знаю. Но то, что моя жизнь вдруг обрела краски и дыхание — очевидно. Я живу. Я люблю. Чуть больше, чем нужно, чуть больше, чем нежно. Мучительно, блаженно, отчаянно.


Я знаю, что со временем чувства остынут и выцветут, но Витька дорисует все что нужно. Он сможет. Я верю в это, как в Святую Троицу.