Тювага

               
Запах духов «Красная Москва» и в то же время запах сдобы, пирогов, пирожных, шоколада. Все, что так любила она сама и мы вслед за ней. Но при этом страсть к сладкому не сказалась на ее фигуре. Всегда худенькая, ладненька, всегда со вкусом одета. И здесь вкус. Вкусно, уютно… Рядом с ней было так тепло. В ее доме всегда был порядок и чистота, но не вычурная, не нарочитая, не вызывающая. О таком доме, о его хозяйке так и хочется сказать опрятно. И тут же из созвучия рождается - приятно.
Такое счастье идти в гости к Валентине, к тете Вале, к Тюваге, как любовно называли ее дядьки, а с их легкой руки и мы все.
Звонок в дверь. Слышен ее  ласковый, мягкий и в тоже время звонкий, поющий голос. И вот мы переступаем порог и попадаем в волшебный мир. Где все делается по мановению руки, где стол всегда накрыт, уставлен вкусностями, всего понемногу, но, кажется, рог изобилия был подарен именно этому дому, а вот, впрочем, и он сам, висит на крюке над самым столом.
Здесь все находят приют и отдохновение, именно так и не иначе. Для того, чтобы произошло чудо нужно так мало: вымыть руки  с мылом, особенно тщательно ногти, - нельзя сердить доброго духа дома. Он доброжелателен, но чистоплотен. Нерях и грязнуль он не любит. Но кому же придет в голову в таком виде явиться сюда!
И словно в награду, а на самом деле, просто так, от щедрости души, вас ждет подарок: интересная книжка, обязательно с вашим именем – Кате, Лене, Насте и др.,  сладости или что-нибудь неожиданное.
Можно забраться на зеленый диван у стены (как войдете – направо) и  погрузиться  в рассматривание, в смакование.
Здесь всегда тебя расспросят обо всем. Не пытают, заметьте, не допрашивают, а именно расспрашивают. Ты с удовольствием предвкушаешь, как тебе зададут первый вопрос, а зададут обязательно, и ты ждешь, ждешь, а потом рассказываешь,  рассказываешь, рассказываешь. Тебя слушают, не перебивая, лишь  иногда что-то уточняя, но это так приятно. Ты  нужен, ты интересен! В твой мир  приходят гости, и ты радостно их принимаешь, зная:  они  не обидят, не причинят вреда. И если что – обязательно помогут…
Тетя Валя и дядя Саша. Они владели редким даром: не только говорить, но разговаривать, не только слышать, но услышать и выслушать. Как нам не хватает вас порой!..

Но день только начался. Каким бы он ни был: холодным или теплым, летним или зимним, - впереди еще целый день.
Сейчас будет легкая закуска, а если проголодались можно и пообедать.
Она всегда подавала суп, даже гостям. Сама готовила  домашнюю лапшу.   
А если на обед был бульон, то его наливали в большие зеленые чашки с круглыми ручками–завитками.
Какой же это день: день рождения или просто «в гости»? Пусть будет просто «в гости».
Тогда мы усаживаемся за стол. Дядя  Саша на свой любимый стул, с закругленными подлокотниками. Тювага разливает чай или какао. Тоненькие кусочки сыра, колбасы лежат на маленьких тарелочках. От того, что они такие тоненькие – на просвет – они выглядят еще аппетитнее. Мы пьем чай и какао и ведем неспешные беседы обо всем на свете. Хорошо, тепло,  уютно и солнечно, даже если за окном дождь или снег. В этом доме всегда солнечно…
Когда я смотрю на фотографии моей прабабушки, в чертах ее лица, в ее глазах я узнаю тот же свет, знакомый мне с детства. Так светится наш дом, так светился дом тети Вали. Легкий, мягкий свет сквозь ажурные занавеси, как сквозь опущенные ресницы ласковый взгляд…
Напившись чаю, мы выходим на прогулку. Можем дойти до круглого дома в Матвеевском, можем – через железнодорожные пути в парк Победы…
Тогда еще парк. Деревья в нем были посажены рядами, словно выстроенные полки на параде. В память о тех, кто погиб. Что может быть лучшей благодарностью ушедшим!  В память о живых живое.
Летом так хорошо было с шумных московских улиц нырнуть в прохладу парка. Скамеечки, дорожки, - все с любовью  ухожено. Осенью здесь собирали рябину. После первого мороза. Зимой приятно похрустывал снег. Убеленные деревья навевали грусть. И все же здесь было хорошо и спокойно.
Так близко к центру города. Несущиеся машины, суета, сутолока и вдруг  ряды деревьев в белых одеждах. Они словно были приобщены к жизни.
Теперь – стелы, фонтаны, огромный комплекс, помпезность и суета, суета, суета. Место для тусовок, мыльница посреди города. В жаркий день – солнце бьет безжалостно, в ветреный – насквозь продувает, сносит с ног ветер. Неуютно, холодно. Может быть, со временем вырастут худенькие кустики и молоденькие деревца. Но каменные плиты,  тяжеловесное сооружение, напоминающее электростанцию, - все это не живое, мертвое. Словно погибших похоронили еще раз. Понадежнее. Зацементировали.
Но я помню шелест листьев, дорожки, рябину и наши прогулки, и наши возвращенья.
Дорога может быть и другой. Мы идем к Мосфильмовской улице, а там мимо посольств к Воробьевым горам, тогда Ленинским, на смотровую площадку и дальше в университетские сады - собирать яблоки.
У Тюваги – небольшая светло-серо-голубая сумочка, тканевая. У мамы пакет. Яблони растут по обеим сторонам дороги. Их здесь много. Все разные. Тювага хорошо разбирается в сортах. Здесь мы наберем для яблочного пирога, это – маленькие продолговатые – для варенья с грушами и рябиной, а тут  можно  и для еды.
 Мы идем по садовым дорожкам. Вдруг выпрыгивает белка. Чуть дальше еще одна. Они здесь ручные. Их можно кормить с рук. Для них приносят разные лакомства.
Надо подойти осторожно, не делать  резких движений, чтоб не спугнуть.
Погуляв часа два-три, мы возвращаемся.
Пока мы раздеваемся, моем руки, Тювага уже накрывает на стол, разогревает обед.  Быстро, легко, весело. Мы дружно подключаемся. Но… все уже готово!
Усаживаемся за большой стол, всегда сервированный. Даже рядом с детскими тарелочками обязательно стоит темно-синяя хрустальная рюмочка – для  виноградного сока. Может, именно с тех пор я люблю его.
Обед – это церемония. Но ненавязчивая, а приятная. Обед – это тоже игра.
Вначале обязательно легкая закуска. Скажем, кусочки селедки и лука на черном «бородинском» хлебе. Или шпроты, или любая рыба в томате, - все на том же любимом «Бородинском». Потом переходим к винегрету.  Он готовится особенно. Свекла, морковь, картошка, - все трется на терке. Поэтому он такой нежный.
Еда превращается в увлекательное действо. С обязательным чоканьем рюмочками, шутками, подтруниваниями, воспоминаниями о прогулке, увлекательными историями. Все смакуется.
Потом в красивых тарелках подается домашняя лапша. Потом котлеты с макаронами. И обязательно, компот. Иногда тетя Валя его не варит, а смешивает варенья прямо в розовых бокалах и заливает теплой водой.
Незаметно приближается время чая. Вымыты яблоки, разогрета плита. Пока Тювага взбивает яйца, кто-нибудь яблоки чистит.
Вот пирог поставлен. Пока он печется, мы играем в карты, или смотрим новый фильм, или… Мама смотрит журналы мод, потом она и тетя Валя что-то чертят и кроят вместе. Полированная тумбочка превращается в швейную машинку. Иногда мама захватывает с собой работу. И тогда строчатся бесконечные ленты, тесемки, повойники…
Так хорошо было сидеть на ковре под большим столом и смотреть любимый фильм. Там наверху бесконечный гомон, смех, разговоры, приятное ожидание чая с пирогом…
Как всем детям, мне тяжело давалась буква «р». Уж не знаю в воспитательных ли целях или так само получилось, но дядя Саша каждый раз, заслышав ворону, приговаривал: «Видишь, Катя, даже ворона каркает: «Катер-р-рина! Катер-р-рина!»
Они жили на  двадцать третьем этаже. Какой вид открывался с их лоджии! Почти как со смотровой останкинской площадки. Одних салютов в праздничные дни можно насчитать штук двадцать, а то и больше.
Приятно летом выйти на лоджию, тянущуюся вдоль кухни и комнаты. Посидеть в кресле на свежем воздухе. Можно пускать дирижабли. Отрезать тонкие и длинные  полоски  бумаги, надсечь с двух противоположных сторон, соединить, чтобы получилась буква «о» с бантиком. Можно заглянуть на кухню, где тетя Валя составляет чашки, блюдца, сахарницу, два чайника – заварочный и кофейный с горячей водой – на  сервировочный передвижной столик.
Пирог пахнет головокружительно. Еще немного, и он будет готов. Тетя Валя ввозит столик в комнату. Расставляет все на большом столе. Обязательно нарезанный тонкими кружками лимон и двойная ложечка к нему, колотый сахар и щипчики, множество шоколадных конфет и прочих сладостей.
Тете Валя была настоящей сластеной. Она раз и навсегда попросила друзей и близких дарить ей на день рождения только шоколадные конфеты. Она была истинной ценительницей. На ее вкус можно было полагаться.
И все ее многочисленные друзья и родные задаривали ее сладостями. Что доставляло ей и всем нам несказанное удовольствие.
Так было хорошо усесться за большой стол, открыть новую коробку конфет и следить, предвкушая, как тетя Валя маленьким ножичком разрезает конфету на пробу. Она любила пробовать, смаковать, а не просто наесться шоколаду. Она дегустировала шоколад, как хорошее вино. Не спеша, с наслаждением. Мы присоединялись к ней, делились впечатлениями. Незаметно переходили к воспоминаниям. Какие конфеты были после войны, до нее…
Так я узнала, что тетя Валя вышла в первый раз замуж до войны. Неудачная беременность лишила ее возможности иметь своих детей. Мужа звали Михаилом. Сохранилось множество фотографий. Юная, смеющаяся, за редким исключением, тетя Валя и красивый большой мужчина рядом.
Она ждала его всю войну. Он остался жив. Вернулся с фронта. Забрал вещи, которые она так тщательно берегла, и ехал в свой город.
Но если бы он не уехал тогда, она, быть может, не вышла бы замуж за дядю Сашу… 
Почему-то колотый сахар всегда напоминает мне о войне и, как ни странно, о купцах, пьющих чай из больших самоваров.
Тетя Валя, смеясь, вспоминала, как в начале войны им выдали перловку и горох, может быть еще чечевицу. Первое время она варила очень густые похлебки. Когда же запасы стали подходить к концу, она с грустью думала об этих первых днях: «Надо же быть такой дурочкой, нет, что бы экономить!»
Но она никогда не была экономной. Выйдя на пенсию, они договорились с дядей Сашей, сколько они будут тратить в день. Иногда она «экономила», чтобы потом потратить чуть больше. Она всегда баловала нас. Ни разу она не пришла без подарка, без сладостей.
Белый зефир в розово-белых квадратных коробочках, изюм в шоколаде в цветных пакетиках, шоколадки, арахис в сахаре, - всегда для нас было припасено какое-нибудь лакомство.
Иногда мы шли в булочную и покупали торт, не обязательно килограммовый, например «Сказку».  И, придя домой, пили чай с тортом до обеда. Изредка это можно себе позволить. Так считала тетя Валя: «Это же так вкусно, и вряд ли испортит аппетит».
Она была совершенно права. Никакой торт не мог испортить аппетит тому, кому предстояло отобедать по-Тювагински. Разве можно было устоять перед ее кулинарными талантами! Даже макароны по-флотски или простое картофельное пюре, ее стараниями становились изысканными блюдами.
Но был и другой вариант. Мы с тетей Валей ехали на рынок и покупали груши, которые она любила не меньше конфет. А потом, дома, ели не по одной-две в день, а мыли все, выкладывали на блюдо  и съедали за раз.
- А то испортиться, - говаривала Тювага.
Эта приговорка также относилась и к шоколаду.
Да, все съедалось сразу, не растягивалось. Но с каким удовольствием и через многие годы мы вспоминаем эти счастливые дни, и вкус счастья длиться и длиться…
Каждый раз, когда ставлю в плиту яблочный пирог, я вспоминаю бесконечные дни и вечера у тети Вали. Вижу квадрат комнаты с зелеными обоями и бело-золотыми цветами, большой стол, накрытый к чаю,  в солнечный день - задернутые шторы, в зимний – мягкий электрический свет. Вечером на окне обязательно - включенный  ночник: по четырем его сторонам - контуры Кремля, а внутри крутился цветной цилиндр.  Можно было, сняв тапочки и устроившись в кресле так, чтобы коленки упирались в ручку, а локти – в подоконник, долго смотреть в окно на дома внизу, со светящимися окнами, и ночник рядом, который все вращался и вращался…
Вот, наконец, ставится на стол долгожданный пирог. С пылу-с жару. Беседа ненадолго затихает, чтобы вспыхнуть с новой силой с первой похвалой хозяйке…
Иногда мы приезжали  специально на просмотр фильма. Домашний  кинотеатр. У нас был черно-белый телевизор. У тети Вали и дяди Саши – цветной.
Тювага всегда шутила по этому поводу.
- Телевизор мы купили только благодаря Саше (племяннику). За две недели, что он  у нас жил, мы под его присмотром так экономно тратили деньги, что скопили на цветной телевизор.
И вот мы устраиваемся перед этим самым телевизором. Всегда импозантный дядя Саша – даже домашние тапочки и мягкий свитер, связанный Тювагой, смотрятся на нем как вечерний выходной костюм, – усаживает нас с мамой в удобные кресла. Сам располагается  на любимом стуле с полукруглыми подлокотниками. Рядом с ним на другом стуле – Тювага.
Если мы приезжаем впритык к фильму, она еще успевает поставить перед нашими креслами столик на колесиках  с чаем и разными закусками. Начинается просмотр. Волшебное ощущение цвета, сочных красок и всегда – праздника.
Но приходит время, пора уходить. А так не хочется. И ты знаешь, что уже начинаешь ждать новой встречи, еще стоя в маленьком коридорчике и прощаясь с хозяевами…
Они не могли иметь своих детей. Но все мы: ее племянники, двоюродные внуки, дети и внуки ее друзей,  - все мы были их детьми. Ее детьми…
Все мы стремились сюда вернуться. Мы приезжали за помощью, за поддержкой и за радостью, которой всегда был наполнен этот дом.  Мы знали, что нас ждут. Всегда ждут…