Начало

Войны измотали человечество, эпидемии, вызванные этими войнами и экологией настолько проредили население планеты, что его численность свелась к нескольким сотням тысяч человек. Армий не осталось – не стало границ, потому как их некому было охранять, не стало стран, не стало правительств. Государственным языком стал язык боли, голода и нищеты, единственным правительством было страдание. Остатки цивилизации развеял ветер анархии. Но и она продлилась недолго. Бандитов и мародёров перестали бояться, люди не боялись уже ничего, они ничего не имели и не страшились ничего, единственное, что у них было – жизнь, могла забрать только смерть. Но, казалось, даже сама смерть обходила стороной обречённых. Болезни размножались количественно и качественно, настигая несчастных в самых далёких уголках пустыни, в которую превратилась Земля, они терзали своих жертв самыми изощрёнными способами, не давая умереть. Их переносили сами люди и те немногие виды животных, что волей природы оказались столь же живучи как и homo sapiens, хотя можно ли называть разумным существо, которое само себя поставило на грань исчезновения. Одичавшие кошки, собаки и крысы, достигшие в размерах первых, свергли с трона царя зверей льва, который как и большинство других млекопитающих, исчез с лица планеты навсегда. Ноев ковчег, плывущий по волнам реки Стикс. Выжившие животные, в отличие от людей, неплохо приспособились к условиям, то есть к их отсутствию, и значительно эволюционировали, превратившись в общественных, хитрых и невероятно коварных охотников. Стаи крыс нападали на стаи собак, стаи кошек и разрозненные человеческие поселения. Стаи собак нападали на стаи крыс, стаи кошек и жалкие общины двуногих. Стаи кошек нападали на стаи собак, стаи крыс и жалкие группки людей без имён и без надежды. Люди больше не нападали ни на кого. У них не было больше сил даже для того, чтобы защищаться.

Старик дрожащей рукой гладил по голове обтянутый кожей кусок плоти, который опытный биолог определил бы, вероятно, как девочку лет пяти и пытался укрыть её лохмотьями шерстяного одеяла, что было стянуто в нескольких местах бечёвкой и составляло весь его гардероб. Рука дрожала от старости, от непрекращающейся лихорадки, от того, что под ней ещё с большей силой дрожала эта малышка, от страха. С небольшой возвышенности, на которой находился их шалаш, сложенный из двух ржавых автомобильных дверей и лома помельче, он видел как с юга неторопливо, но верно приближаются кошки. На востоке довольно далеко он мог различить только облако пыли – собаки, они будут здесь раньше кошек, в любом случае особой разницы нет. Болезнь уже давно настигла его, старость давно уже вцепилась жёлтыми когтями в его сердце. Голод и жажда осаждают их почти две недели с тех пор как мимо прошёл последний караван. Но так не хочется чтобы она умерла. Пять долгих лет она не видит света под палящим солнцем пустыни, муки её матери, которая погибла при родах как и все другие матери,продолжились в ней. Они не прекращалис ни на секунду. Но всё равно, не возможно допустить, чтобы смерть осушила эти два озера, эти небесной синевы глазки-капельки,в которых столько ужаса и столько красоты, наверно, последней красоты в мире. За что? В чём она виновата? Отчаяние сильнее всего. Перед ним отступают любые желания, любая болезнь, разум. Человек бережно положил трепещущее тельце перед собой и воздел руки к небу, воплотившись в отчаяние ; каждая частичка дряхлой материи, из которой он состоял, кричала на языке атомов, обращаясь вне воли жалкого старика ко Вселенной. В этот миг по всей Земле, все ошмётки некогда великого и всесильного человечества стояли на коленях, поднимая руки к небу в бесконченом космическом отчаянии. Всё остановилось. Стая кошек, облако пыли, скрывавшее голодных псов, трясущиеся руки старика, слезинка застыла на подбородке ребёнка, всё замерло, всё, что было на Земле. А над Землёй пульсировало Солнце, облака бешено носились по небу, но не хаотично, а подчиняясь чьей-то неведомой воле, застывшая тишина звенела всеми звуками, которые когда-то звучали на этой несчастной планете. Далёкие галактики затаились,