Карандашный набросок

Серые стены, потолок, запылённые, как бумажные цветы, тусклые окна – плевок в лицо надежде; душная, вызывающая истерические приступы клаустофобии, четырёхугольная комната; солнце медленно садится, щедро разбрасывая косые болезненно-жёлтые полоски света на горизонтальные и вертикальные поверхности; тихий и размеренный ход часов, щелчки капель от постепенно истаивающего снега по окну снаружи. В комнате двое человек, один – за компьютером, и стрёкот клавиш каждый раз ненадолго прерывается, когда он берёт со стола стакан с водой; другой лежит на полу, его руки скрещены на груди, глаза прикрыты.
- Сегодня особенный вечер. Ты знаешь сказку о Короле и Слуге? – Спрашивает Бродяга, не отрываясь от монитора, шелест от нажимаемых клавиш на секунду прерывается, слышится тихое спокойное «клак» зубов о стекло. Солнце заглядывает глубже в комнату, и его любопытство золотит могильно-серые стены, превращая убожество клетки в своего рода великолепие.
- Нет, - Рассеянно отвечает Нэш, прикрывая глаза. Бесцеремонное солнце кидает ещё пару горячих дорожек поперёк его груди, и он переворачивается на бок и зевает. Заснуть ему мешает только присутствие Бродяги – это как порывами налетающий декабрьский ветер, срывающий с тебя шляпу, ледяными пальцами впивающийся в глаза, проникающий в разум и стирающий последние мысли. Холод и пустота – вот что чувствует любое существо, находясь около Бродяги, однако Нэш слишком давно знает его, чтобы удивляться. Он вздыхает и готовится слушать.
- У этой истории много вариантов, как и у любого мифа, несущего в себе частицу правды, - Задумчиво говорит Бродяга, не поворачиваясь. – Некогда существовало государство, которому здесь я не буду давать названия – это неважно. Им правил Король, мудрый и сильный человек, но одинокий и несколько… странный… он не мог приносить боль, убивать. Его обострённое чувство гуманности напоминало манию; ни одного действия, последствием которого могло стать зло, причиненное людям, не совершил он за всё время своего правления. Поэтому, когда соседняя держава пошла на его страну войной, он не смог возглавить своё войско. И был у Короля Слуга, человек, преданный ему всей душою, готовый идти за ним, покуда держат ноги – человек, который, облачившись в королевские доспехи, повёл армию своего господина вперёд и принёс ему на мече победу.
- Согласно законам жанра, сейчас будет мораль, - Улыбается Нэш, встаёт и садится на пол поближе к Бродяге, чтобы услышать окончание истории.
- Ты прав, - Холодно отвечает тот, его взгляд всё так же прикован к монитору, - Потому что, когда Слуга вернулся на родину и принёс своему господину весть о победе, Король приказал заковать своего верного подданного, и спустя несколько дней того казнили. Ты знаешь, почему?
Нэш мотает головой, рассеянно улыбаясь, ворошит волосы, его взгляд прикован к затылку Бродяги. Солнце, утомившись, скрывается за гранью горизонта больше чем наполовину, и комната-склеп наполняется тревожными, режущими глаз, будящими какие-то инстинкты на самом донышке души багровыми закатными сполохами, часы начинают ощутимо быстрее, почти лихорадочно, стрекотать, отсчитывая секунды. Бродяга оборачивается, и Нэш ловит его взгляд – холодный и безжизненный, за видимостью которого не прочитать мысли.
- Слуга, выполняя долг своего господина, на какое-то время вынужден был стать им. Дело не в том, что он одел королевские доспехи, и не в том, что люди называли его «Король», ничего не подозревая – просто сделать то, что он сделал, мог только Король – а раз тот не мог, Слуге пришлось стать им. Слуга забрал кусочек его жизни, кусочек его личности, понимаешь, Нэш? И Король не захотел отдавать другому эту часть себя, поступив, в общем-то, правильно… Это один из тех законов, о которые редко говорят вслух, и перед ним оказалась бессильна даже всеобъемлющая гуманность безгрешного человека.
- Мораль? – Апатично спрашивает Нэш, откидывает со лба волосы и ёжится под тяжким, как надгробие, взглядом Бродяги.
Багровое зарево сгущает краски, превращая клетку повседневности в вакханалию огня и безумия, часы громко отсчитывают последние секунды и замирают. Бродяга встаёт из-за стола и, сделав шаг, приближается к Нэшу, глядя на него сверху вниз.
- Мораль: вот и закончилось твоё время здесь и со мной, Нэш. – Тихо говорит Бродяга.
Нэш не может ничего понять; в тусклых и ледяных глазах собеседника он всё так же не может прочитать ни единой мысли, как не мог никогда – всё сокрыто; закат ошарашенной и непонимающей желтизной светится в его глазах, наивных, как у ребёнка, и он с трудом может сказать:
- Закончилось..?
- Да, так, - Невыразительно улыбается ему сверху Бродяга, и клюквенно-кровавые лучи солнца рисуют шипастую терновую корону вокруг его головы. – В конце концов, моя дорога ведёт туда, где живые, и ты не должен следовать за мной дальше, да и не сможешь.
- Я не понимаю… - Бормочет Нэш, скорчившись на полу в ногах у Бродяги, глядя на него отчаянно и ошарашенно. - Столько времени… столько сотен страниц, скреплённых вместо чернил словами наших бесконечных бесед, столько мыслей о помощи… ты сам научил меня слову «дружба»… научил слушать… я ничего не понимаю…
- Конечно, - Снисходительно улыбается Бродяга, - Ты и не можешь понять, как не может понять ни одна вещь замысла своего создателя.
Нэш замирает в жалком подобии полупоклона; его глаза напоминают глаза раненой зверушки, тёмные и полупрозрачные, как растопленный воск, широко раскрытые, как будто готовые запечатлеть весь мир целиком. Бродяга берёт со стола листок бумаги и подходит ближе.
- Знаешь, иногда друг нужен настолько, что однажды мысли, которые тяжким грузом обременяют сознание, принимают вещественную форму, - Задумчиво говорит Бродяга, созерцая пожелтевший от времени смятый листок, - Когда-то ты действительно мне был нужен, чтобы возглавить войско, чтобы ненадолго стать тем, кем я не хотел становиться сам, но теперь всё кончено. Я снова буду самим собой. А тебе пора отправиться в небытие, ведь ты – всего лишь карандашный набросок, Нэш.
- Карандашный…набросок? – Потерянно повторяет Нэш, и ему на колени из рук Бродяги падает листок старой, измятой бумаги, и на нём Нэш видит своё изображение, чёткое, продуманное до мелочей – иронический изгиб губ, колкость дерзкого взгляда исподлобья, помятый воротник рубашки, мягкие волосы, перевязанные в хвост, скрещенные на груди руки.
Бродяга берёт листок из его слегка подрагивающих рук и достаёт из ящика стола ластик. Бумага потемнела от времени, и изображение сначала смазывается, неохотно, будто не хочет исчезать; с каким-то жалобным скрипом ластик скользит по поверхности листка, клюквенного от прикосновения закатного солнца, и медленно, очень медленно лицо нарисованного Нэша выцветает. Его ироническая полуулыбка, перед тем, как окончательно сгинуть, становится печальной. Бывшее ещё недавно почти живым существо на полу у ног Бродяги поднимает полупрозрачное, пронизанное лучами закатного солнца лицо и бросает своему творцу грустный, постепенно угасающий взгляд.
- Карандашный набросок… Вот, значит, как бывает… - Тихо говорит Нэш, и его слова растворяются в сухом шорохе, с каким ластик скользит по бумаге.